Великие шпионы

Здесь я собрал рассказы о разведывательных операциях, которые считаю уникальными в своем роде: либо потому, что эти события оказались весьма необычными в мире, в котором обычного вообще не бывает, либо они сыграли значительную роль на каком-то повороте истории.

Ричард Уилмер Роуэн 31. Архипредатель

Полковник Альфред Редль был начальником контрразведывательного отдела австро-венгерской, военной разведки в 1901–1905 годах, а затем служил ее представителем в Праге. Примерно с 1902 года и до своего разоблачения в 1913 годи Редль занимался шпионажем в пользу России (главной цели австрийской разведки); русские, шантажируя разведчика разоблачением гомосексуальных связей, вынудили его работать на себя. Он был разоблачен благодаря им же введенному приему: сплошной цензуре почтовых отправлений. Подозрительно большая сумма денег, посланная в конверте на Венский почтамт до востребования, за которой получатель не являлся (ибо Редль уже начал бояться разоблачения), вызвала интерес у преемника Редля в контрразведывательном отделе капитана Максимилиана Ранге. Не приди Редль на почтамт за деньгами, его бы никогда не поймали, но неутолимая жажда денег и роскошной жизни все же толкнула его к почтовому окошку. Хотя русские весьма щедро оплачивали Редля, он продавал секреты также французам и итальянцам. Черным кабинетом, или черной комнатой, называется тайная почтовая цензура.

2 марта 1913 года в черном кабинете были вскрыты два конверта. Оба были адресованы: Опера-баль, 13, до востребования, главный почтамт, Вена. Судя по маркам, они поступили из Эйдкунена, в Восточной Пруссии, на русско-германской границе. В одном конверте находились банкноты на сумму в шесть тысяч австрийских крон, в другом — на восемь тысяч; в сумме это эквивалентно двум тысячам семистам долларам. Поскольку никаких сопроводительных записок там не содержалось, цензорам эти конверты показались подозрительными. Более того, маленькая пограничная станция Эйдкунен была хорошо известна шпионам всех стран. Разведслужба вернула оба конверта на почтамт, дав указание проследить за тем, кто придет их получать.

Рядом с венским главным почтамтом на Флейш-маркт находился небольшой полицейский участок. Ронге приказал протянуть оттуда провод к окошку до востребования. Дежурный на почте должен был только нажать кнопку, чтобы в одном из помещений полиции раздался звонок, и он обязан был сделать это, как только подозрительные письма будут востребованы, и как можно дольше возиться с оформлением выдачи. В участке круглосуточно дежурили двое сыщиков, готовые, заслышав звонок, задержать получателя писем.

Неделя шла за неделей, все было готово, но звонок молчал. Ни в марте, ни в апреле никто не обратился за письмами, никому не нужны были четырнадцать тысяч крон. Но на восемьдесят третий день ожидания, после полудня 24 мая, звонок громко задребезжал в полицейском участке. Один из сыщиков как раз вышел, другой мыл руки. Тем не менее спустя две минуты они пришли в себя и стремглав побежали на другую сторону Постгассе.

Почтовый служащий, пожурив их за задержку, сказал, что неизвестный только что ушел «налево». Выскочив на улицу, они увидели, как отъезжает такси, а других в виду не оказалось. Сыщики двадцать минут простояли на улице; им, как нашкодившим школьникам, очень не хотелось докладывать о неудаче и получать выволочку от начальства. Как ни смешно, именно это бесцельное стояние сыщиков и позволило раскрыть дело Редля. Мимо них проехало такси — то самое, в которое на их глазах сел неизвестный получатель писем. Они остановили такси и поинтересовались у водителя, куда он только что отвез их «друга» — человека, который сел именно на этом месте двадцать минут назад.

— В кафе «Кайзергоф».

— И мы поедем туда, — решительно заявил один из сыщиков.

По дороге они тщательно обыскали салон машины. Им попался футляр от перочинного ножа из серой замши и ничего больше. В это время кафе «Кайзергоф» пустовало; несомненно, подозреваемый просто сел в другое такси. Поблизости была стоянка, и расспросы сыщиков позволили установить, что некий господин с полчаса назад сел в такси и отправился в отель «Кломзер».

В отеле они спросили у портье, не приезжал ли кто-нибудь из постояльцев на такси за последние полчаса. Да, несколько человек: из номера 4 и номера 11 и 21, а еще из номера 1 — это господин полковник Редль.

Один из сыщиков продемонстрировал портье замшевый футляр.

— Спросите ваших постояльцев, не потерял ли кто-нибудь из них эту штуку.

Портье, как это свойственно людям его профессии, рад был услужить полиции. Один из сыщиков отошел в сторону и развернул газету. Вскоре по лестнице спустился холеный мужчина в отлично сшитом штатском костюме и отдал портье ключ. От номера 1.

— Простите, — спросил портье, — господин полковник случайно не потерял вот этот футляр? — он протянул замшевую вещичку.

— Ну да, — ответил Редль, — конечно, это мой. Благодарю вас, — тут он заколебался. Где он мог потерять футляр? В первом такси — когда вскрывал конверты с деньгами! Он взглянул на портье, который вешал ключ на место. Рядом с ним стоял другой человек, вроде бы читавший газету. Редль сунул футляр в карман и зашагал к двери.

Сыщик, который читал газету, бросился в телефонную будку и поспешно набрал 123408 — секретный номер тайной политической полиции. Теперь офицеры контрразведки узнали, что произошло за этот суматошный час. Письма, адресованные на Опера-баль, 13, получены; их получатель сменил два такси, чтобы сбить слежку, но неосторожно потерял футляр от перочинного ножика и при свидетелях признался, что это его вещь. И это хорошо всем известный полковник Альфред Редль, начальник штаба 8-го корпуса, расквартированного в Праге.

Можно представить себе, как вытянулись лица у этих офицеров австрийской разведки! Их бывший начальник, придирчивый учитель, до сих пор бывший для них образцом для подражания! Капитан Ронге помчался на почтамт наводить справки. В окошке выдачи корреспонденции до востребования все, кто получал письма, должны были заполнить форму:

Характер отправления:

Адрес получателя:

Адрес отправителя:

Он забрал форму, заполненную получателем двух писем для Опера-баль, 13. С потайной полки у себя в кабинете он достал тонкую, аккуратно переплетенную тетрадку. Этот документ на сорока страницах Редль написал от руки, считая его слишком секретным, чтобы отдавать машинистке. Это были его советы преемникам в разведке — последнее сочинение перед переводом в Прагу.

В рукописи были сведены многочисленные тонкости разведывательного дела — результат его пятилетнего опыта ловли шпионов, а теперь она послужит разоблачению супершпиона.

Ронгс сравнил бумажку с почты с текстом рукописи. Сомнений быть не могло — почерк Редля. Он получил подозрительные почтовые отправления с большой суммой денег. Это еще не доказывало, что он шпион; может, он просто оказывал кому-то частные услуги. Но письма-то пришли из Эйдкунена, этого знаменитого шпионского гнезда!

Размышления разведчика прервал один из двух сыщиков, выслеживавших Редля. Он доставил новые доказательства?

— Отчасти, — мрачно пробурчал тот. Он достал из кармана мелко изорванные кусочки бумаги. Вместе с Ронге они принялись складывать их.

За полчаса удалось сложить головоломку. Ронге и сыщик изучили полученные доказательства. Сомнений не оставалось: Редль — шпион и предатель.

Обрывки бумаги были получены странным способом. Сыщики последовали за Редлем из отеля «Кломзер». Обернувшись и узнав человека, который стоял в вестибюле и читал газету, Редль ускорил шаг. Он часто играл в такие игры, но ни разу в роли объекта слежки. Всего в семидесяти метрах от отеля, на углу Штраухгассе, ему удалось оторваться от преследователей.

В нескольких метрах дальше был поворот на Вальнерштрассе. Сыщики заглянули туда: никаких следов Редля! Поразмыслив, они решили, что Редль скрылся в старом здании биржи. Оно имело три выхода — два в кафе «Централь» и третий через переулок на широкую площадь Фрайунг. Они решили идти туда и, конечно же, быстро обнаружили свою цель. Выйдя на площадь, Редль обернулся, заметил преследователей и снова ускорил шаг.

Он шел по длинной Тифенграбен. Поняв, что ему не оторваться от слежки, Редль прибегнул к хитрости. Вынув несколько листков бумаги из кармана, он изорвал их и не глядя бросил себе под ноги. Полковник генштаба сообразил, что такое настойчивое преследование означает, что его измена открыта. Слишком поздно заботиться о «доказательствах»; нужно что-то подбросить этим людям, чтобы они хоть ненадолго оставили его в покое и дали собраться с мыслями.

Редль надеялся, что сыщики остановятся подобрать обрывки, но они этого не сделали. Процессия дошла до стоянки такси на Конкордияплац. Редль не сел в такси, потому что преследователи легко могли сделать то же самое. Он шагал дальше. Но один из сыщиков вскочил в такси и поспешно уехал. Редль еще долго бродил по Вене — по Генрихгассе до набережной Франца Иосифа, потом по длинному Шоттенрингу, оттуда на Шоттенгассе и обратно в отель.

Куда же поехал второй сыщик? Он поспешил к тому месту, где Редль выбросил бумаги, собрал все обрывки с мостовой и направился к капитану Ронге. Таким образом контрразведка узнала, что Редль носил в кармане квитанцию на отправку денег лейтенанту Говоре из уланского полка. И три квитанции на заказные письма в Брюссель, Варшаву и Лозанну.

Ронге горько усмехнулся: все три адреса значились в «черном списке» почтовых ящиков иностранных разведок, составленных самим же Редлем. Ронге доложил о своей находке начальнику австро-венгерской разведки генералу Августу Урбанскому фон Остромеч, который был так поражен этой новостью, что тут же пошел докладывать начальнику генштаба генералу Конраду фон Гётцендорфу.

В отеле Редля ждал доктор Виктор Поллак.

— Альфред, мы договорились обедать в «Ридгофе», — напомнил он, и полковник подчинился, сказав, что зайдет только переодеться. Поллак Рыл одним из известнейших австрийских юристов и часто поддерживал в суде обвинение против шпионив, разоблаченных Редлем. Сыщик подслушал их разговор, позвонил начальству и отправился в ресторан «Ридгоф» договариваться с управляющим.

Когда Поллак с Редлем сели за стол в отдельном кабинете, их под видом официанта обслуживал агент тайной полиции. Но ему мало что удалось услышать, потому что в противоположность своему полному веселья другу Редль был мрачен, говорил мало и только в отсутствие официанта. В тот же вечер Поллак повторил свой разговор с Редлем, когда направился к телефону и к удивлению сыщика-официанта позвонил Гайеру, начальнику венской полиции.

— Вы допоздна работаете, друг мой, — заметил Поллак.

— Жду, как повернется очень важное дело, — ответил Гайер и выслушал рассказ Поллака о затруднениях Редля. Полковник весь вечер был явно не в себе, он признался другу в аморальных поступках, различных прегрешениях, но ни слова не сказал о своей измене.

— Видимо, перетрудился, — прокомментировал Поллак. — Просил меня помочь ему немедленно вернуться в Прагу, причем с комфортом. Можете дать ему сопровождающего?

Гайер сказал, что сегодня уже ничего нельзя сделать, но добавил:

— Успокойте полковника и скажите, чтобы он утром зашел ко мне. Я сделаю для него, что смогу.

Поллак вернулся в кабинет.

— Пойдем, — сказал он Редлю в присутствии «официанта». — Я уверен, мы сумеем уладить твои дела.

Слова Поллака привели сыщика-официанта в изумление Он слышал, как прокурор звонил шефу полиции, а после этого он вдруг обещает шпиону и предателю «устроить» его дела. Дело хотят замять? Неужели могущественный генштаб употребил свое влияние, чтобы не допустить судебного процесса? Измену Альфреда Редля будут замалчивать. Но самого предателя не пощадят. Беспокойство сыщика — это еще ничто по сравнению с затруднениями такого высокого начальства, как Урбанский и Конрад фон Гётцендорф. Последний, которого нашли, когда он развлекался с друзьями в «Гранд-отеле», воскликнул:

— Это же 8-й корпус — самое уязвимое место! Если он выдал план номер три…

Говорят, главнокомандующий буквально на глазах осунулся — ведь план номер три отражал все новейшие тактические и технические разработки его штаба.

— Он сам должен раскрыть масштаб предательства. А после этого, — жестко произнес Конрад, — он должен умереть… И причина смерти пусть останется неизвестной. Поручаю это четверым офицерам — вам, Ронге, Гоферу и Венцелю Ворличеку. Все должно свершиться до утра.

В половине двенадцатого ночи Редль расстался с Поллаком и вернулся в отель. В полночь к нему в номер вошли четыре офицера в парадных мундирах. Он что-то писал за столом. При виде вошедших он встал и раскланялся.

— Понимаю, зачем вы пришли, — сказал он. — Я сам себе испортил жизнь. Вот пишу прощальные письма.

Мы должны знать масштабы и продолжительность вашей… э-э… деятельности.

— Все, что вы хотите знать, вы найдете в моей квартире в Праге, — ответил Редль. Затем он попросил револьвер.

Пи у одного из офицеров оружия не было, но через пятнадцать минут один из них принес браунинг и вручил его полковнику. Оставшись один, в завершение опасного витка своего предательства, он написал на половинке листа писчей бумаги своим твердым разборчивым почерком:

Легкомыслие и страсти погубили меля. Молитесь за меня. Я расплачиваюсь своей жизнью за собственные грехи.

Альфред.

1.15 ночи. Сейчас я умру. Не допускайте вскрытия. Молитесь за меня.

Он оставил два письма в запечатанных конвертах: одно было адресовано его брату, другое — генералу барону фон Гизлю, который доверял ему и протежировал с повышением. А Редль употребил его доверие во зло. Впрочем, если бы начальство не ценило его так высоко, он остался бы в Вене и, продолжая службу в разведке, мог бы еще годами скрывать свою шпионскую деятельность; у начальника же штаба корпуса в Праге таких широких возможностей не было. Офицеры, которым начальник австрийского генерального штаба поручил допросить Редля и «помочь» ему расстаться с жизнью, уселись в кафе «Централь», заказали кофе и, молчаливые и напряженные, приготовились ждать всю ночь. Каждые полчаса один из них занимал пост в коридоре отеля «Кломзер». Только в пять часов утра они решились действовать. Вызвав в кафе одного из сыщиков, следивших за Редлем, они дали ему конверт, адресованный предателю, и приказали вручить полковнику лично. Сыщику намекнули, что он может обнаружить, и запретили поднимать шум, если полковник мертв.

Явившись в «Кломзер», сыщик объяснил свое поручение сонному портье, затем поднялся наверх и постучал в дверь номера 1. Не получив ответа, он толкнул дверь. Она оказалась не запертой. Войдя в ярко освещенную комнату, он увидел, что Альфред Редль лежит на полу. Видимо, тот стал перед зеркалом под сильным светом и пустил пулю себе в лоб. Полицейский немедля вышел, прикрыл дверь и на цыпочках миновал дремлющего портье.

Несколько минут спустя на столе у портье зазвонил телефон. Ему было сказано позвать полковника Редля. С того момента, как два письма с адресом Опера-баль, 13 были получены на венском почтамте, и до обнаружения тела Редля перепуганным портье прошло тринадцать часов.

Администрация отеля немедленно вызвала полицию; Гайер и врач поспешили в «Кломзер». Военным теперь нельзя было вмешиваться. Но преданный слуга Редля, Иозеф Сладек, обратил внимание Гайера на интересную деталь. Револьвер браунинг не принадлежал его хозяину. Ночью к нему приходили четверо офицеров. Это явно убийство! Гайер отвел слугу в сторонку, побеседовал с ним наедине, и наутро газетчики не могли выжать из Сладека ни единого слова.

Как только Конраду фон Гётцендорфу доложили о самоубийстве Редля, он назначил следственную комиссию из одного полковника и одного майора, которые отбыли в Прагу специальным поездом. Обыск квартиры погибшего они проводили в присутствии генерала барона фон Гизля, и результаты оказались поразительными. Квартира Редля была роскошно обставлена, из документов вытекало, что в 1910 году он купил дорогостоящее имение, в Вене он владел большим домом, а за последние пять лет приобрел «не менее четырех дорогих автомобилей».

Его сослуживцы считали, что он располагает какими-то личными средствами, но на самом деле он жил как миллионер. В винном погребе у него нашли сто шестьдесят дюжин шампанского самых престижных годов урожая. Всего за девять месяцев он получил из России около шестидесяти тысяч крон. Это в десять раз превышало его жалованье; тем не менее, судя по его образу жизни, не все источники доходов удалось обнаружить. Царская разведка отличалась щедростью, но Редль, вполне вероятно, стоил раз в пять-шесть больше, чем получал, так что его услуги можно оценить в сумму порядка шестидесяти тысяч долларов.

Это крайне необычное дело обернулось неожиданной стороной из-за обыска квартиры Редля в Праге. Были приняты все меры, чтобы не просочились сведения об измене. Во всей Австрии о ней знали не больше десяти человек — начальник генштаба, начальник секретной службы, военный министр, шеф венской полиции — и все поклялись не разглашать эти сведения. Даже императора Франца Иосифа и его наследника, эрцгерцога Франца Фердинанда, не поставили в известность о случившемся. И все эти меры пошли вверх тормашками, потому что лучший слесарь в Праге оказался в то же время азартным любителем футбола.

Слесарь Вагнер в воскресенье, 25 мая 1913 года, не смог выйти играть за свою команду «Штурм-1», и, как на следующий день сообщила газета «Прагер тагеб-латт», из-за его отсутствия команда проиграла с позорным счетом 5:7. Капитан «Штурм-1» был в то же время репортером этой газеты, знаменитым впоследствии Эгоном Эрвином Кишем, и когда в понедельник он напустился с разносом на Вагнера, слесарь объяснил свое отсутствие тем, что его срочно затребовали на работу высокопоставленные военные чины.

Вагнеру было приказано взломать входную дверь квартиры Альфреда Редля, а затем открыть все замки бесчисленных ящиков стола, шкафов, гардеробов и буфетов. Там оказалось множество различных бумаг, фотографий, большие суммы денег, какие-то карты и планы. Некоторые бумаги, как говорили военные, оказались на русском языке. Офицеры явно были подавлены и то и дело повторяли: «Как это могло случиться!», «Кто бы мог подумать?»

Разгневанный футболист мгновенно уступил место репортеру. Утром он читал в редакции официальное сообщение Венского телеграфного бюро. Оно «с прискорбием» извещало о самоубийстве полковника Альфреда Редля, начальника штаба 8-го армейского корпуса, «чрезвычайно способного офицера, которого, несомненно, ожидала блестящая карьера». Полковник, находясь в Вене «в командировке, в приступе депрессии, вызванной длительной бессонницей, покончил с собой». Но документы на русском языке, фотографии и планы, офицеры, обыскивающие квартиру Редля через несколько часов после самоубийства! Это значит шпионаж — это измена!

Капитан «Штурма-1» раскрыл сенсационный секрет, но не мог опубликовать его. Цензура в Австрийской империи в 1913 году была настолько строгой, что самая сдержанная попытка высказаться по «делу Редля» означала бы полицейский налет на редакцию, зап рещение газеты и арест чуть ли по всех сотрудников. Но чешские и немецкие граждане давно научились читать между строк. Чтобы дать читателям понять, что Редль был шпионом и предал свою страну, Киш сочинил такое «опровержение» в номере «Прагер тагеб-латт» от 27 мая.

Компетентное лицо просило нас опровергнуть распространяемые, особенно в армейских кругах, слухи относительно начальника штаба 8-го армейского корпуса полковника А. Редля, который, как сообщается, в воскресенье утром покончил с собой в Вене. Утверждают, будто полковник виновен в выдаче военных секретов иностранной державе, причем указывают на Россию. На самом деле комиссия из высокопоставленных офицеров прибыла в Прагу для обыска квартиры покойного полковника в связи с расследованием совершенно другого дела.

Более того, Киш был еще и пражским корреспондентом одной из берлинских газет, так что уже 28 мая вся Европа узнала об измене и самоубийстве полковника. Австрийским офицерам в ответ на расспросы трудно было преуменьшать масштаб предательства Редля. Полностью его удалось оценить только после первой мировой войны.

Полковник занимался шпионской деятельностью в 1902 году и в течение десяти лет был важнейшим агентом русской разведки. Он помогал русским контрразведчикам, выдал десятки австрийских шпионов в России. Среди них были его близкие друзья и подчиненные по службе. И он принес их в жертву, чтобы повысить свою ценность в глазах русских. Ради благосклонности руководителей царской разведки он опустошал имперские архивы и документацию собственной секретной службы. Он не только выдавал своих людей противнику, но и содействовал работе русских шпионов в Австро-Венгрии. Его помощь была неоценимой, когда он сообщал в Петербург о том, что там завелись собственные «редли», предлагающие Вене купить у них русские тайны.

Какие еще австрийские секреты, кроме строго охраняемых дел разведслужбы, он выдал русским? При поспешном обыске квартиры в Праге обнаружились неслыханные масштабы измены. Несметное множество копий документов, кодов, шифров, отчетов, карт, графиков, фотографий, полицейских рапортов, секретных приказов, мобилизационных планов, описаний железных и шоссейных дорог — вряд ли оставалось хоть что-нибудь, не выданное им.

Конечно же, жертвой Редля пал и план номер три. Карта операций против Сербии на случай войны с этим балканским забиякой была продана России и, следовательно, стала известна белградским панславистам. План номер три был шедевром всего австро-венгерского генштаба, гордостью Конрада фон Гётцендорфа. Он стал плодом многолетних поисков и стратегических исследований; в него могли вноситься частичные изменения, но принципиальные положения практически нельзя было пересмотреть. Изучение плана номер три словно рентгеном высвечивало для сербов стратегическое мышление лучших умов австрийской армии. Сербский генштаб возглавлял талантливый воевода Путник. Говорят, он так долго вчитывался в полученную от русских копию плана, что выучил его наизусть.

Что же из этого вышло? Когда в 1914 году разразилась война, весь мир восхищался полководческим мастерством Путника. Его героическая маленькая армия нанесла тяжкие потери австро-венгерским захватчикам, которые дорогой ценой расплачивались за автомобили и шампанское Редля. Трижды австрийское командование пробовало разные варианты плана номер три — он теперь назывался план Б (Балканы) в отличие от плана Р (Россия) — и трижды сербский воевода отражал их. Только огромное превосходство сил противника и прекращение всякого снабжения заставили его доблестное войско отступить из Сербии, потому что до последней минуты он глубоко вникал в тактические и стратегические замыслы противника[38].

Изучение бумаг Редля пролило свет на многие его удивительные операции, например, на то, как он ловко выдал своего коллегу-офицера и русского полковника. Эрцгерцога Франца Фердинанда так хорошо принимали при царском дворе, что растроганный наследник на обратном пути из Петербурга просил австрийского военного атташе сократить объем шпионажа в России так, чтобы не раздражать русских. Атташе сошел с императорского поезда в Варшаве и оставался там два дня. В это время его посетил некий русский полковник и предложил продать подробный план русских наступательных операций против Германии и Австро-Венгрии. Вопреки недавним указаниям эрцгерцога, атташе счел эго предложение слишком соблазнительным и заключил сделку с русским.

Редль прознал об этом и немедленно принял меры: этот агент царской разведки при необходимости мог заставить всю австрийскую разведслужбу работать на Россию. В качестве главы военной разведки он должен был первым получить купленные русские документы. Он сумел подделать их так, что сразу было видно, что это фальшивка; таким образом, выходило, что военный атташе не только ослушался эрцгерцога, но еще и дал себя провести. Атташе был отозван и разжалован. Редль вернул настоящий план русским, поскольку никто, кроме него и дискредитированного атташе, его не видел, а атташе не имел времени толком изучить документы.

Наконец, Редль сообщил царской контрразведке фамилию полковника, который продал планы. Узнав, что он предан, этот офицер покончил с собой. Редль не без гордости отметил, что за этот бесчестный поступок он получил сто тысяч крон.

Нечего возразить против предположения, что Редль заработал сумму, эквивалентную двадцати тысячам долларов. Для русских его ценность не вызывала сомнений: он не только не допустил утечки их секретного плана, избавив штабных офицеров от огромных трудов по его переработке, но и не дал австрийскому и немецкому генштабам узнать о формировании значительного количества новых русских корпусов. Многие утверждают, что тем самым этот архипредатель в немалой степени содействовал крушению трех империй.

«Если бы мы, — утверждал покойный граф Альберт Аппоньи, — знали о существовании этих корпусов, то и наш, и немецкий генеральные штабы поняли бы, насколько опасно связываться с Россией, и не дали бы политикам втянуть нас в войну летом 1914 года. Вот что было причиной нашего военного психоза в начале войны и последующего отрезвляющего поражения… Этот подлец Редль выдал всех австрийских шпионов в России, глушил информацию, которая все-таки поступала, а наши собственные секреты выдавал русским».

Г. И. Гискес 32. Лондон вызывает «Северный полюс»

Из книги «Лондон вызывает «Северный полюс»

Операция «Северный полюс», несомненно, была одной из величайших удач немецкой контрразведки — не столько по уровню действий, отнюдь не высокому, сколько по сложности, размаху, продолжительности и точности. Разумеется, до изобретения радио она была немыслима.

Английское КОО (командование особых операций) во время второй мировой войны руководило разведывательными и диверсионными действиями в оккупированной нацистами Европе, отдавая из Лондона по радио приказы подпольным группам Сопротивления. Оно часто сбрасывало на парашютах в тыл врага агентов, технику и боеприпасы, а также радистов, которые должны были работать с подпольщиками. Немецкая военная разведка — абвер — сумела схватить и перевербовать нескольких агентов КОО, заброшенных в Голландию. Направляя через этих радистов ложные сообщения в Лондон, абвер побуждал КОО забрасывать все новых парашютистов и мате риалы, которых захватывали прямо при приземлении. Тем самым немцы сумели на протяжении длительного времени (1942–1944) в значительной степени нейтрализовать поддержку англичанами голландского Сопротивления. Немцы назвали эту операцию «Северный полюс». Ею руководил офицер абвера Г. И. Гискес, из книги которого взят приводимый отрывок. Эбенезер — кличка, которую немцы дали захваченному ими радисту-голландцу, вынужденному сотрудничать с ними. МИД — это голландская военная разведка, действовавшая из Лондона совместно с КОО. Функ-абвер — немецкие контрразведывательные подразделения, которые с помощью радиопеленгации выявляли подпольные передатчики. Зипо и Орпо (полиция безопасности и полиция порядка) — немецкие полицейские формирования, действовавшие совместно с абвером.

Наши надежды, что Эбенезер скоро получит из Лондона новые задания, пока не сбывались. У нас было еще мало опыта в радиоигре, и длительное молчание казалось тем более зловещим, что мы имели неопровержимые доказательства: лондонская Сикрет сервис проводит операции в Голландии, не прибегая к нашим «добрым услугам».

Первое такое событие произошло в начале апреля. Я получил донесение жандармерии, что найдено тело парашютиста, который раскроил себе череп при падении в обложенную кирпичом канаву. Следствие показало, что погибший принадлежал к группе агентов, сброшенных в районе Хольтена. Пытаясь разобраться в этом таинственном деле, мы обратились в штаб авиации, который ежедневно наносил на карту все зафиксированные полеты вражеских самолетов за истекшие сутки. Карты составлялись по данным постов наземного наблюдения и радиолокационных станций, которые сообщали курс, высоту, места кружения и т. п. каждого самолета, пролетавшего над Голландией. Мы были поражены полнотой и точностью этой информации. Например, мы обнаружили, что все подробности операции над Хоогхаленом и Стенвейком 28 февраля и 27 марта отражены абсолютно верно. Теперь мы могли подтвердить, что погибший и его товарищи действительно были сброшены у Хольтена 28 марта. По нашей просьбе штаб люфтваффе в Амстердаме взялся точно отслеживать курс одного самолета, который мы обозначили словом «специалисты». Изучая эти ежедневные карты, точность которых все повышалась, мы могли прослеживать операцию, которую союзные разведки в Англии начали без нашего ведома. Другое свидетельство активности противника поступило от Функ-абвера, который обнаружил новый передатчик в районе Утрехта; по данным радиопеленгации, тот связывался прямо с Лондоном. Перехват показал, что эта станция того же типа, с которой работал Эбенезер. И в довершение всего во второй половине апреля Генрихе сообщил мне, что «Радио Оранж» — передатчик эмигрантского голландского правительства в Англии — снова генерирует «положительные» и «отрицательные» сигналы.

Из всего этого мы сделали вывод, что по крайней мере одна группа агентов работает в Голландии вне нашего контроля и что ведутся приготовления к заброске новых. Все это вызывало у меня большие сомнения в отношении нашей радиоигры с Эбенезером. Неужели в Лондоне что-то почуяли?

29 апреля Эбенезер получил указание подобрать материалы, которые будут сброшены в том же районе близ Стенвейка. На сей раз я был уверен, что это окажутся бомбы, а не контейнеры, поэтому принял все меры предосторожности. Я занял в день сброса, назначенный на 25 апреля, три 37-миллиметровые зенитные пушки у капитана Лента, знаменитого ночного летчика и начальника аэродрома Леэварден, и вечером расположил их вокруг площадки. Красные опознавательные огни я расставил так, чтобы в случае чего не пострадали мои люди, а включались они за 300 метров. То же было сделано и с белыми огнями. Зенитчики получили приказ стрелять, если начнут падать бомбы и если я выпущу красную ракету.

Когда около часа ночи появился английский самолет, мы включили огни. «Томми» кружил над площадкой, но не мог найти ее, потому что прожекторы не были направлены на него. После третьего захода я прошел в вершину треугольника и посветил на самолет белым прожектором, и тогда он вышел на правильный курс. Слава Богу, он не нес бомб, иначе я бы не рассказывал эту историю.

Сброс послужил доказательством того, что Лондон еще не знает, что Эбенезер в наших руках. От радости я не обратил внимания на причитания молодого зенитчика, у которого уходила такая замечательная цель.

Решающий этап «Северного полюса» произошел в начале мая. Все достигнутое до сих пор вряд ли продолжалось бы долго, если бы слепой случай, везение и находчивость не поднесли нам все нити, с помощью которых Лондон контролировал операции КОО и МИД в Голландии.

В конце апреля Лондону понадобилось связаться с еще одной из трех групп агентов и одним отдельно заброшенным разведчиком. Поскольку Эбенезер участвовал в этом сеансе связи, мы вскоре смогли накрыть всю организацию.

Произошло вот что. В феврале-апреле 1942 года МИЛ и КОО сбросили в Голландию три группы агентов по два человека с радиопередатчиками. Об этих операциях мы ничего не знали. Еще один агент-одиночка был высажен на берегу с быстроходного катера. Состав групп был следующий:

Группа «Салат». Двое агентов — Йордан и Рас — были сброшены у Хольтена 28 февраля 1942 года. Йордан был радистом и должен был действовать по плану «Труба».

Группа «Турнепс». 27 февраля 1942 года агент Андринга и радист Мартенс были сброшены у Хольтена. Работа радиостанции по плану «Турнепс». Мартенс разбился, и его тело мы нашли в канаве.

Группа «Черемша». Агента Клооса и радиста Себеса сбросили 5 апреля 1942 года. Рация разбилась при падении.

Агент «Картошка». 19 апреля 1942 года агент де Хаас (кличка Пейл) высадился с катера на побережье Голландии. Передатчика у Пейла не было, но имелся радиотелефон с дальностью пять километров. Его отправили из Лондона для установления связи с группой Эбенезера.

Поскольку «Турнепс» и «Черемша» не могли установить связь с Англией, они вышли на связь с группой «Салат», работавшей на передатчике «Труба», чтобы сообщить в Лондон о своих неудачах. Неясно, поручал ли Лондон группе «Салат» установить с ними связь. В передаче «Трубы», перехваченной 24 апреля и позднее расшифрованной, упоминалось, что «Труба» имела контакт с «Картошкой», но последний не может связаться с Эбенезером. Тогда Лондон приказал Эбенезеру установить связь с «Трубой» посредством сигнала, посланного на контролируемый нами передатчик, и круг замкнулся.

Мы считали, что Лондону пришлось разрешить эту судьбоносную связь из-за потери передатчиков «Турнепс» и «Черемша» и сообщения «Трубы», что де Хаас не сумел найти Эбенезера, через которого должен был передавать сообщения в Лондон.

С нашей точки зрения, слабая связь между разными группами агентов была недостатком, поскольку о случившихся арестах другие быстро сообщили бы в Лондон, что затруднило бы нам радиоигру с захваченным передатчиком. Но когда такая связь становилась слишком тесной, как в данном случае, когда один передатчик «Труба» обслуживал три другие группы, опасность для них всех в случае ликвидации одной из групп немецкой контрразведкой чрезмерно возрастала. Лондону очень не повезло, что контролируемому нами Эбенезеру он приказал установить связь в тот момент, когда группы, еще бывшие на свободе, оказались в прямом контакте друг с другом. (Я не знаю подробностей того, как люди Шрейэдера за несколько дней ликвидировали всю сеть МИД-КОО в Голландии.)

Конечно, неопытность и доверчивость сыграли злую шутку с другой стороной. Агенты были не более чем любителями, хотя и прошли подготовку в Англии, и не имели возможности на практике приобрести квалификацию, необходимую для их очень трудной задачи. Да они и не смогли бы достичь уровня такого аса, как Шрейэдер.

Передатчик «Труба» попал в наши руки вместе с расписанием частот, шифрами и рабочими материалами. Радист Йордан сдался, когда осознал масштаб постигшей его катастрофы. Это был образованный молодой человек из хорошей семьи, не закаленный в достаточной степени, чтобы заниматься самым опасным делом в разведке — оперативной работой. Его вины в том нет. Йордан вскоре доверился мне и Гунтеману и согласился работать на передатчике под нашим контролем, пережив нервный срыв, когда мы пе ревели его в Схевепинген. Уже 5 мая мы открыли второй канал связи с Лондоном через «Трубу» и предложили новое место сброса припасов для группы в нескольких километрах к северу от Хольтена. Линия работала гладко и не дала Лондону повода для подозрений, потому что он согласился с нашим предложением и через пару недель сброс был произведен.

Третий канал с Лондоном был установлен вот каким образом. Расписание частот передатчика «Турнепс», на котором должен был работать погибший радист Мартенс, мы нашли у арестованного агента Андринги. Мы передали в Лондон через «Трубу», что Андринга нашел надежного радиста, который сможет работать на частотах «Турнепса», и Лондон провел с ним пробный сеанс, чтобы проверить квалификацию новенького. Привлеченный нами радист из Орпо, видимо, прошел испытание, потому что «оттуда» передали, что он принят. Но вскоре начались новые неприятности, которые сильно обеспокоили меня.

В середине мая Генрихе взволнованно доложил мне, как подозревают его люди, Лауверс передает несколько лишних букв в конце опознавательного периода. Вообще-то нет ничего необычного в серии так называемых пустых букв в конце сеанса, и его надсмотрщик не сразу выключил передатчик. Однако подозрение уже зародилось. Генрихе не мог присутствовать на всех сеансах Лауверса и Йордана, поэтому он настоятельно требовал заменить обоих радистов его людьми. Я немедленно вызвал надсмотрщика. Тот сказал, что точно не знает, какие лишние буквы передает Лауверс, но в них нет никакого смысла. Парень прекрасно понимал, что при любом другом ответе его отдадут под суд за преступную небрежность, но, поскольку ничего нельзя было доказать, мы решили подождать реакции Лондона.

Я приказал Гунтеману разобраться, в чем дело, потому что он был в хороших отношениях и с полицейскими, и с Лауверсом. Оказывается, некоторые орповцы стали слишком доверять Лауверсу, «размягчились», как у нас говорят. Радистам стало слишком комфортно; я приказал обращаться с ними хорошо, давать кофе и сигареты, но они чуть ли не сдружились с охранниками, а это уже было опасно. Ожидая реакции Лондона, я не говорил Лауверсу о наших подозрениях. Тем не менее, хотя явных признаков предательства не было, мы вскоре отстранили Лауверса и Йордана от работы, прибегнув к привычному трюку с «запасными» операторами, на что Лондон немедленно согласился.

Теперь мы посадили на все передатчики людей из Орпо, а Лондон ничего не заподозрил. Привлекать и обучать запасных радистов из голландских подпольщиков казалось делом вполне естественным, ведь с основным оператором передатчика всегда могло что-то случиться. После этого мы уже не использовали захваченных радистов. Позднее, когда мы захватывали агентов с передатчиками, за ключ сразу садились радисты из Орпо. Правда, тут мы рисковали, что в Лондоне могут записать почерк радиста, и расхождения могут вызвать подозрения. По силе удара, скорости передачи и другим характеристикам техники работы на ключе опытное ухо легко обнаруживает различия в стиле работы отдельных операторов, как музыкант различает исполнителей.

Если бы на радиостанции МИД-КОО соблюдали положенные меры безопасности, мы никогда не смогли бы использовать в радиоигре немцев-радистов. Но поскольку мы до сих пор не замечали особой бдительности с их стороны, то сочли возможным пойти на такой риск. Беззаботность противника подчеркивается тем обстоятельством, что в ходе операции «Северный полюс» было установлено четырнадцать каналов связи с Лондоном, и эти четырнадцать передатчиков обслуживали шесть радистов из Орпо!

За весну мы накопили большой объем информации о планах противника, методах его работы, связных и шифровальных системах. Имея такой опыт, мы, наверное, справились бы даже с неизвестными нам забросками агентов, если бы таковые были. Если бы англичане в этот период узнали правду, им пришлось бы провести сложную, дорогостоящую перестройку организационной структуры, выдумывать совершенно новые методы. Даже принимая во внимание то, что МИД-КОО не подозревали об истинном положении дел, следует признать, что именно их решение сбрасывать агентов «по договоренности» с сетью на месте привело к полнейшей катастрофе. Эта договоренность, которая выполнялась жестко и без всяких изменений более года, была самой вопиющей из множества грубых ошибок и просчетов противника в операции «Северный полюс».

Направь они хоть одну группу без нашего ведома с единственной задачей контролировать производимые сбросы «по договоренности», весь наш гигантский план лопнул бы, как мыльный пузырь. Все долгие месяцы радиоигры эта неприятная возможность неотступно маячила у нас перед глазами, не давая нам впасть в чрезмерную самоуверенность. Мы не забывали, что любая выходящая или исходящая передача может стать последней.

Решение МИД-КОО подтвердилось, когда в период с 28 мая по 29 июня были сброшены три новые группы, прием которых должны были обеспечить «надежные» группы «Эбенезер» и «Труба».

Группа «Свекла» (принимает «Эбенезер»). Агентов Парлефлита и ван Стеена сбросили близ Стенвейка. Задание — организовать работу радиомаяков «Эврика» для самолетов. Радиосвязь по плану «Брюква».

Группа «Пастернак» (принимает «Эбенезер»). Агенты Ритшогеи и Бёйзер сброшены у Хольтена 22 июня.

Задание; организация диверсий в провинции Оверэйсел. Связь по плану «Шпинат».

Группа «Кабачок» (принимает «Труба»). Агенты Ямбрус и Буккенс сброшены близ Стенвейка 26 июня. Задание: организация вооруженного сопротивления в Голландии. Радиосвязь по плану «Кабачок».

Задания групп «Свекла» и «Кабачок» были настолько важными, что о них следует рассказать подробнее. Группу «Свекла» приняли по приземлении подпольщики, которые на самом деле были голландскими полицейскими, подчиненными Зипо. Арестовали их уже утром, после того как расспросили прибывших агентов о заданиях. Правда, группа «Свекла» оказала сопротивление, зато в остальных случаях все прошло как по маслу. В последующем мы часто обнаруживали важную информацию о противнике, особенно о его оперативных планах. Например, захватив одну группу, мы очень много узнали о школах по подготовке радистов в Англии, включая число курсантов, их национальность, фамилии преподавателей, критерии успеваемости и т. п. Под конец мы имели весьма подробные сведения о руководящем составе «там».

У группы «Пастернак», сброшенной 22 июня близ Хольтена, было обычное задание — организация проведения саботажа и диверсий в Оверэйселе. Радиоигра от имени этой группы проходила нормально: установили связь, согласовали точки сброса и принимали десант. Следует отметить, что радист Бёйзер по приказу из Лондона должен был также обслуживать «Картошку» (де Хааса), который до того вел передачи через Эбенсзера. Тем самым разгружали Эбенезера, которого в Лондоне считали самым надежным звеном связи и собирались использовать для важного задания — взрыва системы антенн радиостанции Коотвейк.

В начале июля Лондон приказал Эбенезеру разведать, можно ли взорвать эти антенны с помощью команды диверсантов. В ряде передач подробно рассказывалось, как можно разрушить всю систему антенн с помощью маломощных зарядов, устанавливаемых в определенных точках у основания мачт. Я послал Вилли с группой разведчиков, чтобы они, действуя, словно члены Сопротивления, установили, каким образом можно днем или ночью приблизиться к антеннам и как возможно осуществить операцию. То, что выяснил Вилли, было передано в Лондон. Мы сообщили, что охрана радиостанции невелика, а прилежащая местность патрулируется слабо. Подорвать мачты не составит особого труда. Лондон радировал, чтобы Таконис подготовился к тому, чтобы можно было произвести взрыв на следующую же ночь после получения условного сигнала.

К концу июля мы донесли, что Таконис и его люди готовы, и получили указание ждать, но ни в коем случае не предпринимать никаких действий до получения сигнала. Когда он поступил, я уже придумал, как объяснить причины «неудачи».

Два дня спустя Эбенезер передал в Лондон такое донесение: «В Коотвейке провал. Наши люди попали на минное поле возле мачт. Взрывы, затем перестрелка с охраной. Пять погибли. Таконис и остальные целы, включая двоих раненых». На следующий день: «Двое из пяти недостающих вернулись. Три убиты в бою. Враг усилил охрану Коотвейка и других станций. Прервал все контакты. Пока нас не выследили». Лондон ответил так: «Сожалеем о неудаче и потерях. Способ обороны новый, непредвиденный. Пока свернуть все действия. Соблюдать особую осторожность. Доносить обо всем необычном».

Две недели спустя Лондон направил Эбенезеру поздравление в связи с попыткой нападения на Коот-вейк, добавив, что Таконис представлен к английскому ордену за удачное руководство. Орден будет переправлен ему при первой возможности.

Попытка уничтожения радиостанции в Коотвейке явно была направлена на нарушение связи немецкого морского командования с подводными лодками в Атлантике. Когда несколько дней спустя англичане попытались высадить десант на французском побережье у Дьеппа, мы поняли и другую причину, по которой нужно было разрушить Коотвейк. Позднее моряки действительно применили систему охраны антенн, выдуманную нами.

По согласованию с ротмистром Янсеном из отдела пропаганды вермахта я опубликовал в голландской прессе заметку о коотвейкском деле. Там упоминались преступные элементы, пытавшиеся взорвать одну из радиостанций в Голландии. Попытка провалилась, и были захвачены диверсионные материалы, свидетельствующие о том, что преступники получали помощь от врага. Законопослушных граждан еще раз предупреждали не ввязываться в подобные действия и не поддерживать их. Я надеялся, что мои противники в Лондоне получат эти газеты через нейтральные страны.

Дальше я расскажу об операции «Кабачок», которая представляла собой важнейшую фазу операции «Северный полюс» с июня 1942 по весну 1943 года.

Из первого же разговора в ночь приземления мы узнали, какие задачи Лондон ставил командиру группы «Кабачок» Ямбрусу и радисту Буккенсу. Планы МИД-КОО, о которых стало известно на допросах, были очень далеко идущими и явно недооценивали силу противостоящего им абвера. Типичным заблуждением было представление об истинных настроениях жителей Голландии. Несомненно, степень готовности голландцев прямо или косвенно участвовать в партизанской войне далеко не соответствовала ожиданиям Лондона. Только год или два спустя настроения народных масс радикализировались вследствие поражений третьего рейха, возрастающего превосходства союзников и репрессий немцев против населения, а также ограбления экономики оккупированных стран.

Согласно плану «Кабачок» Ямбрус, офицер запаса голландской армии, должен был установить контакт с руководителями подпольной военизированной организации ОД и добиться, чтобы ее участники выполняли планы МИД-КОО. Следовало создать по всей стране шестнадцать отрядов по сто человек в каждом для проведения диверсий и в качестве ядра будущих партизанских формирований. Двое агентов из Лондона — командир-инструктор и радист — должны были возглавить организацию, обучение и вооружение этих отрядов. Несомненно, на бумаге замысел выглядел превосходно. Но его осуществление оказалось отложенным на неопределенный срок, поскольку Ямбрус так и не встретился с руководителями ОД.

Вскоре стало ясно, что мы не сумеем имитировать задание Ямбруса. Не зная, кто такие руководители ОД, мы не могли докладывать в Лондон о результатах переговоров с ними — ведь Ямбрус все время сидел под арестом. Поэтому нам пришлось донести, что задание, первоначально поставленное Ямбрусу, невыполнимо, и действовать в соответствии с реальным положением дел, как мы его понимали. Теперь мы заваливали Лондон сообщениями о признаках разложения среди руководителей ОД. Как мы утверждали, организация кишит немецкими провокаторами и любые попытки напрямую связаться с ее членами будут означать провал. Когда в инструкциях из Лондона появились признаки беспокойства и Ямбрусу приказали быть осторожным, мы приняли новый курс. Мы предложили Ямбрусу завязать контакты с отдельными надежными местными руководителями ОД, чтобы создавать задуманные шестнадцать отрядов с помощью средних и низших структур ОД. Сначала в Лондоне возражали, но затем признали целесообразным усиление группы «Кабачок» и ее якобы существующих боевых отрядов путем дополнительной засылки агентов и снабжения.

Формирование организации «Кабачок» началось в августе 1942 года. Естественно, никаких действительных связей с группами ОД или их руководством никто не устанавливал. Наоборот, мы заверяли, что вербуем более надежных и соблюдающих конспирацию людей в индивидуальном порядке. Вскоре формирование шестнадцати отрядов «Кабачка» приобрело такой размах, что с конца сентября по ноябрь Лондон забросил прямо в наши руки семнадцать агентов, в основном на усиление группы «Кабачок». Пятеро из них были радистами со своими передатчиками. К концу ноября у нас уже работало пять новых каналов связи с Лондоном по планам «Резанец», «Брокколи», «Огурец», «Помидор» и «Сельдерей». Каждая из этих пяти групп согласовывала с Лондоном свои площадки, куда регулярно сбрасывались разные материалы, В начале декабря мы доложили в Лондон об успехах в формировании отрядов «Кабачок». Согласно нашим донесениям, в восьми отрядах проходили обучение около полутора тысяч человек. Естественно, эти партизанские формирования отчаянно нуждались в таких вещах, как одежда, белье, обувь, велосипедные шины, сигареты и пр. Мы запрашивали все это, и вот в середине декабря за одну ночь на четыре разные площадки был сброшен груз — около пяти тонн в тридцати двух контейнерах.

Мы узнали, что к середине января новое поколение агентов закончит обучение в секретных английских школах и будет направлено в Голландию. С 18 по 21 января 1943 года МИД-КОО сбросили еще семнадцать агентов прямо нам в руки. И это в основном были командиры групп и инструкторы для отрядов «Кабачка» и других партизанских формирований. Одна пара имела разведывательные задачи. Двум другим было поручено организовать курьерскую связь из Голландии через Брюссель и Париж в Испанию; прибыла также одна женщина для разведки. В этой волне оказалось семеро радистов с передатчиками.

Агенты, переброшенные весной 1943 года, заполнили потребность в кадрах для голландских групп МИД-КОО. Мы с немногочисленными помощниками столкнулись с проблемой: как поставлять в Лондон огромные объемы информации от чуть ли не полусотни агентов? Казалось, в такой ситуации мы долго не протянем. Чтобы избежать таких трудностей, мы попытались убедить Лондон согласиться на прекращение количества действующих передатчиков. «По соображениям безопасности» мы предложили свернуть некоторые радиостанции «Кабачка» и оставить их в резерве на случай, если какие-то действующие будут захвачены немцами. Позднее получилось так, что работающими осталось только пять передатчиков «Кабачка».

Хотя несколько раз в период с осени 1942 по лето 1943 года мы докладывали о том, что то один, то другой передатчик выведен из строя немцами, временами нам приходилось обслуживать одновременно до четырнадцати каналов связи. Сокращение объема радиообмена было необходимо хотя бы потому, что в нашем распоряжении имелось всего шесть радистов из Орно, и они просто физически не справлялись с такой нагрузкой.

Вот каким образом забрасываемые агенты попадали прямо к нам в руки. Тем не менее МИД-КОО не оставляли попыток выяснить, что же на самом деле происходит в Голландии. Конечно, они не могли даже предположить, что вся сеть и все до единого засланные агенты находятся в руках немцев. Самая примечательная попытка проверки, которую мы сразу не распознали, имела место в ходе операции «Укроп» 21 сентября 1942 года. Несомненно, заброшенный агент, некий Йонгели по кличке Ари, был контролером. Вскоре после ареста Йонгели сказал, что в подтверждение благополучного прибытия должен был немедленно передать в Лондон: «Экспресс отправился вовремя». Тем самым он задал допрашивавшим его офицерам Зипо неразрешимую загадку.

Ночь операции «Укроп» я провел на площадке сброса в нескольких километрах от Ассена и вернулся в Гаагу около семи утра. В девять звонок пробудил меня от сна, и следователь из отдела IV-E сообщил мне о том, что сказал Йонгели. Он добавил, что передача должна произойти в первом сеансе связи, назначенном на одиннадцать утра.

Через полчаса я сидел напротив Йонгели во дворце Винненхоф. Это был крупный, с широким лицом мужчина лет сорока, долгое время служивший главным радистом в штабе голландского флота в Батавии. Через некоторое время стало ясно, что за длительную службу в Индонезии он успел набраться азиатского коварства. С неестественно бесстрастным видом он в ответ на все мои вопросы упорно повторял, что если в 11.00 не передаст в Лондон «Экспресс отправился вовремя», то там поймут, что он захвачен немцами. В конце концов я притворился, что поверил ему. Сделав вид, что глубоко задумался, я сказал, что в 11.00 мы передадим эту фразу — и, быстро встретившись с ним взглядом, успел рассмотреть в его глазах искорку торжества. Значит, это уловка! В 11.00 мы передали: «В операции «Укроп» осечка. Ари неудачно приземлился и потерял сознание. Он в безопасности в надежном месте. Врач диагностировал сильное сотрясение мозга. О дальнейшем развитии событий будем докладывать. Материалы доставлены благополучно». Через три дня мы сообщили: «Ари ненадолго пришел в себя. Доктор надеется на лучшее». А на следующий день: «Вчера Ари внезапно скончался, не приходя в сознание. Похороним его на торфянике. Надеемся достойно увековечить его память после победы».

Я так подробно рассказал об этом случае, чтобы показать, как толковый, хорошо подготовленный агент мог поставить нас в такое положение, что малейший сбой похоронил бы всю нашу гигантскую операцию. Все, что мы могли сделать в таком случае, — это объявить человека убитым или схваченным немцами. Несколько подобных «несчастных случаев» подряд могли стать намного опаснее простого предательства. Вскоре после инцидента с Ари Лондон начал настаивать, чтобы руководителя группы «Кабачок» Ямбруса вернули в Англию для консультаций; на время своего отсутствия он должен был назначить заместителя. Это согласовывалось с показаниями Ямбруса на первых допросах, что после трех месяцев подпольной работы он должен был вернуться в Англию. Теперь не проходило ни единого сеанса связи, чтобы нам не напомнили об отправке Ямбруса. Сначала мы отговаривались тем, что его присутствие необходимо при формировании шестнадцати партизанских отрядов, потом стали сочинять все новые и новые предлоги, ссылаясь на трудность и ненадежность курьерского маршрута через Испанию.

Так прошел 1942 год. В начале 1943 года Лондон все настойчивее стал требовать личной явки Ямбруса, а заодно и руководителей других групп. Поступило указание выбрать место, откуда этих людей можно было бы забрать самолетом или с воды гидросамолетом. Мы никак не могли отыскать подходящую площадку, а если находили, она почему-то не устраивала джентльменов «там» — если бы устроила, мы тут же сказали бы, что она «засвечена» и сажать там самолет ну никак нельзя.

Несколько раз мы сообщали, что тот или другой агент выехал во Францию, их там ждали каждый месяц, но никто, конечно, не появлялся. В конце концов у вас остался единственный выход, и мы заявили Лондону, что Ямбрус исчез и мы никак не можем его найти после полицейской облавы в Роттердаме…

18 января 1943 года в Голландию была заброшена группа «Гольф». Она имела задачу подготовить курьерские маршруты через Бельгию и Францию в Испанию и Швейцарию. Группу снабдили бланками голландских, бельгийских и французских удостоверений личности, штампами и печатями для всевозможных немецких пропусков, а также наличными франками и песетами. Мы выждали шесть недель, после чего группа «Гольф» донесла в Лондон, что установлен надежный и безопасный маршрут до Парижа. Курьером группы «Гольф» будет опытный человек по кличке Арно. На самом деле это был мой унтер-офицер Арно, который внедрился в курьерскую службу противника, изображая француза-беженца, промышлявшего контрабандой алмазов. Мы предложили Лондону для проверки надежности маршрута отправить по нему в Испанию двух сбитых английских летчиков, которые нелегально жили в Голландии. Наше предложение было принято, и три недели спустя Лондон подтвердил, что летчики благополучно прибыли в Испанию.

Этим подвигом группа «Гольф» и Арно завоевали доверие у Лондона, и летом 1943 года нам дали координаты трех конспиративных курьерских центров английской разведки в Париже. Они были укомплектованы французами и англичанами и имели собственную радиосвязь с Лондоном. Конечно, мы не разрешили немецким контрразведчикам в Париже разгромить эти центры, твердо придерживаясь принципа, что контролировать важнее, чем ликвидировать. Теперь мой отдел во главе с майором Вискоттером знал все о маршрутах тайной переброски людей, а произошло это потому, что Лондон рекомендовал нашего Арно сотрудникам этих центров.

Ответственность за бесчисленные аресты курьеров и потерю информации, за провал прибывающих и отъезжающих агентов и за разгром разведывательных групп в Голландии и Бельгии на притяжении 1943 года, оставшиеся необъяснимыми для секретных служб противника, должна быть возложена на МИД-КОО, которые слепо верили группе «Гольф», попавшей в наши руки с первого дня высадки в Голландии. Более того, группа оказывала некоторые услуги врагу, чтобы укрепить это доверие.

Мы еще раз доказали, насколько верно выражение: «Дающему да воздастся сторицей». Многие летчики союзников, сбитые над Голландией и Бельгией и скрывавшиеся там, после многих приключений попадали в Испанию, не зная, наверное, по сей день, что все время находились под крылышком немецкой контрразведки.

31 августа, в день рождения голландской королевы, два агента «Северного полюса», Уббинк и Дурлейн, бежали из тюрьмы в Харене и скрылись. Я об этом узнал утром 1 сентября от людей Шрейэдера. Вскоре он и сам позвонил, явно обеспокоенный, и очень долго рассказывал, что делает, чтобы поймать их. Мне стало ясно, что с этого дня всей операции «Северный полюс» приходит конец. Даже если беглецам не удастся добраться до Испании, Швейцарии или самой Англии, они будут на свободе достаточное время, чтобы записать, что с ними произошло после отлета из Англии, и передать эту запись на другой берег Северного моря.

В начале декабря передачи из Лондона стали настолько скучными и бессодержательными, что нам не стоило особого труда понять: врач теперь пытается в свою очередь обманывать нас. Теперь не оставалось сомнений, что Уббинк и Дурлейн достигли своей цели. Тем не менее мы ничего не предпринимали и ничем не выказывали своей догадки о том, что грандиозный пузырь разведывательной сети в Голландии наконец-то лопнул.

В марте 1944 года я предложил Берлину прекратить радиоигру «Северный полюс», отправив прощальное послание. Мне было немедленно приказано представить в штаб абвера проект такого донесения, содержащий уверенность в конечной победе. Мы с Гунтеманом засели сочинять бумагу, которая отражала бы не только требования Берлина, но и наши собственные размышления в связи с двухлетним надувательством, которое мы столь успешно осуществляли. Это послание, первое, передаваемое открытым текстом, должно было быть ничем не хуже длиннющих шифровок, которые мы отправляли до того. Мы сели за стол и долго подыскивали подходящее начало для такого уникального сообщения. Это напоминало игру в балду: мы по очереди сочиняли по нескольку предложений. Наконец, получилось вот что:

Блант, Бингем энд Ко Саксессорс лтд, Лондон. Насколько мы понимаем, Вы в последнее время пытаетесь вести дела в Голландии без нашего участия. Мы об этом сожалеем тем более, что столь длительное время выступали в роли ваших исключительных представителей в Голландии к нашему взаимному удовлетворению. Тем пе менее можем Вас заверить, что в случае, если Вы вознамеритесь нанести визит на континент в усиленном составе, мы окажем Вашим представителям такой же прием, что и прежде. Надеемся на встречу.

Указанные в обращении фамилии принадлежали, как нам было известно, начальнику голландской секции КОО и его заместителю. Этот проект мы направили в Берлин на утверждение. Впрочем, там, видимо, были заняты более важными делами, и нам пришлось ждать около двух недель, пока после нескольких напоминаний нам разрешили передать этот текст без правок.

31 марта я отдал текст в Функ-абвер и приказал передать его по-английски на всех частотах, которые мы контролировали — их на этот момент осталось десять, — на следующий день. Мне показалось, что первое апреля будет самой подходящей датой для такого прощания.

На следующий день из Функ-абвера доложили, что Лондон принял передачу на четырех каналах, но шесть других не ответили на вызов…

Операция «Северный полюс» пришла к концу.

В течение двух лет мы срывали попытки разведслужб союзников укорениться в Голландии. Тем самым было предотвращено создание подпольных диверсионно-террористических организаций, которые могли бы дезорганизовать тыловой участок Атлантического вала и развалить нашу оборону в критический момент союзного вторжения. Проникновение в подполье позволило ликвидировать разветвленную и эффективную разведывательную сеть противника. То, что враг был полностью введен в заблуждение относительно реального положения дел в Голландии, привело бы к его тяжкому поражению, вздумай он высадиться там в 1942 или 1943 году. Информация, которую мы собрали о деятельности и намерениях разведслужб противника, в значительной степени облегчила борьбу с аналогичными действиями в других странах.

Операция «Северный полюс» была лишь каплей в океане крови и слез, страданий и разрушений второй мировой войны. Тем не менее она останется достойной внимания страницей в полной загадок и приключений истории секретных служб, не менее древней, чем война вообще и человечество в целом.

Стюарт Олсоп, Томас Брейден 33. Прелюдия к вторжению

Из книги «Подводная лодка «Роза»

«Торч» («Факел») — кодовое наименование высадки англо-американцев в Северной Африке в ноябре 1942 года. После разгрома Франции летом 1940 года французский флот и администрация колоний в Северной Африке находились под властью профашистского режима Виши и в принципе должны были как верные прислужники немцев оказать сопротивление любому продвижению союзников в Африке. Далеко не все французы горели подобным желанием, но требовалось еще выяснить, кто из них будет помогать высадке союзников, превратившись в своего рода антифашистское подполье, а кто нет.

Оазис на северном краю пустыни Сахара, протянувшейся к востоку и западу от Испании, словно долгий полумесяц, сияет на ярком солнце белыми куполами городов, за которыми скрывается убожество туземных кварталов. Танжер, испанское Марокко, французское Марокко, Алжир — на их берегах много малозначительных портов, не особенно привлекательных для американских туристов. Видимо, из-за многонациональных толп и отстраненности при всех тесных связях от европейских государств романисты часто избирают эти города местом действия своих шпионских историй. Летом 1941 года они действительно стали играть роль центра международных интриг.

Эти территории были нейтральными. Немецкие и американские официальные представители в то лето встречались на улицах Касабланки, Орана, Алжира и Туниса, а в международной зоне Танжер это продолжалось до самого конца войны. Представители находились тут не для того, чтобы решать важные вопросы войны. Характер их взаимоотношений определяется далеко на севере, в столицах — Виши, Берлине, Лондоне и Мадриде. В Виши Петэн капитулировал перед Гитлером. Старику удалось пока что сохранить французскую Северную Африку под французским управлением. Шпионы на месте, правда, утверждали, что приход туда немцев — лишь вопрос времени.

В Мадриде Франко тоже тянул время. Шпионы в испанском Марокко доносили, что гитлеровцы захватят Африку через Испанию при пособничестве Франко. Позднее пошли сообщения, что он не станет этого делать. Вопрос оставался нерешенным, и были люди, готовые выложить немалые деньги за точный ответ.

В Лондоне правительство Черчилля мучилось из-за множества труднейших проблем, не последняя из которых заключалась в том, что в июле 1940 года английские корабли напали на французский флот в Мерс-эль-Кебире, после чего Петэн разорвал отношения с Англией. Не то что Франция была опасным противником — хотя ее флот еще немалого стоил, но все известные английские шпионы были выброшены из французской Северной Африки, а с оставшимися не было надежной связи.

Действительно трудное положение, ибо хотя в Африке ничего не было улажено, там явно предстояли большие события, да и в любом случае там можно было узнать много интересного.

Следующий вопрос — французская армия. Куда она склонится? Ее командование отличалось консерватизмом вплоть до крайней реакционности и даже монархизма, было настроено крайне антигермански, почти столь же антианглийски и в целом сохраняло верность Петэну. Если к власти придет Лаваль, может, их настроение и изменится, а может быть, и нет. Молодые французские офицеры, многие из которых пережили позор поражения на фронте, испытывали подавленность и злость, готовы были драться с немцами, но не под руководством англичан и даже не рядом с ними. Больше всего они боялись окончательного падения Франции, которое могло наступить вследствие преждевременного восстания или неудачного удара союзников, о действиях которых французы пренебрежительно отзывались как о «партизанских набегах».

Французы ревностно берегли остатки своего флота, прежде всего гордый линкор «Жан Бар». В силу старинной традиции, одинаковой во всех странах, адмиралы были еще консервативнее генералов. Более того, английское нападение, в результате которого погибло более тысячи французских моряков, не могло изгладиться из их памяти.

Племена рифов в Марокко готовы были восстать, если бы получили деньги и оружие, а арабы внимательно следили за схваткой держав, чтобы вовремя встать на сторону победителя.

Итальянцы держали комиссии по перемирию в Тунисе, немцы — в Марокко, а в Алжире они работали совместно. Они должны были следить за выполнением условий соглашения между Гитлером и Петэном, то есть постоянно напоминать французам, что те — побежденные. Наконец, имелась небольшая группа беглых испанских республиканцев, не попавших в концлагеря, и множество мелких шпионов без национальности, которые неплохо зарабатывали, торгуя секретами на открытом рынке.

Все эти группы и их сложные взаимоотношения постоянно обсуждались тем летом в маленьких портовых кафе, где шпионы всех стран быстро убеждались, что здесь можно узнать много интересного — и без особого труда.

По существу, в то лето существовал лишь один секрет, который нельзя было купить на побережье Африки. Секретом был срок, хотя бы примерный, американского вторжения в Африку.

То, что такое вторжение будет, никакой тайны не составляло. Американские чиновники тем летом перехватили телеграмму в Германию, гласившую: «В Касабланке находятся 10 американцев, целью которых является создание пятой колонны для облегчения высадки союзных войск будущей весной».

В конце концов немцы были бы дураками, если бы не учитывали такой фактор в стратегии союзников, как вторжение в Северную Африку. Далеко на востоке, в Ливии, небольшая английская армия, словно маятник, то доходила до Бенгази, то откатывалась до Александрии, но, по сути, топталась на месте. Так что вариант захвата Африки в тиски напрашивался сам собой.

Не исключено, что немцы подозревали, будто Франклин Рузвельт до Перл-Харбора вынашивал эту идею, и так оно и было в действительности. После начала войны идея превратилась в оперативный план, для осуществления которого требовалось лишь подождать, пока Соединенные Штаты наберут и обучат свою армию.

Естественно, никто не исключал того, что немцы сами еще раньше осуществят вторжение. При таком варианте американцы могли надеяться, что французские войска в Северной Африке окажут им сопротивление. Но ведь Англия и Франция были на ножах, Северная Африка была очищена от английских шпионов, так что если кто и мог склонить французов к борьбе или хотя бы узнать их намерения, то только американцы. Именно возможность действовать в этом направлении в Африке была главной причиной того, что Рузвельт не внял возмущенным голосам демократически настроенных сограждан, требовавших разорвать дипломатические отношения с режимом Виши.

Подготовка к вторжению в Северную Африку стала первым серьезным заданием для УСС. От успеха или неудачи здесь зависело будущее этой организации. Но УСС не вело программу разведывательных операций в Африке с самого начала. Оно использовало людей, уже направленных туда государственным департаментом. Эти люди числились в ранге вице-консулов. Но они не занимались консульской работой, и их начальники, консулы США в крупнейших городах Африки, не знали, зачем эти чиновники приехали и что они делают на самом деле. Эта своеобразная ситуация возникла следующим образом.

Вскоре после капитуляции Франции были подписаны так называемые экономические соглашения Вейган-Мэрфи. Переговоры велись в Северной Африке между Робертом Мэрфи, советником американского посольства в Виши, и генералом Вейганом, которого вишистское правительство послало управлять Северной Африкой. Соглашения предусматривали значительные объемы американских поставок угля, хлопка, горючего и сахара в Северную Африку. Взамен французы обещали не реэкспортировать эти товары в другие страны. Более того, они согласились допустить небольшую группу американских чиновников, чтобы те контролировали, не переправляются ли американские товары в Германию. Проверка распределения товаров не могла целиком поглощать время опытных людей, и они занимались не только этим. Небольшой группе чиновников госдепартамента, направленных в Северную Африку, присвоили вице-консульский ранг и объяснили, что их основная задача — сбор информации.

Сами они называли себя «киношными заговорщиками», и тягаться этой кучке любителей с опытными профессионалами разведки было все равно, что Мата Хари стать президентом респектабельного Вассар-колледжа.

В группу входили: Стаффорд Рид, строитель из Нью-Йорка; Сидни Бартлетт, калифорнийский нефтяник; Лиленд Раундс, бизнесмен; Джон Нокс, выпускник французского военного училища Сен-Сир; Джон Бойд, бывший управляющий отделением фирмы «Кока-Кола» в Марселе; Гарри Вудраф и Джон Аттер, банкиры, жившие в Париже; Франклин Кэнфилд, молодой адвокат; Дональд Костер, рекламный агент; Кеннет Пендар, библиотекарь Гарвардского университета, который позднее написал увлекательную книгу о своих приключениях; Карлтон Кун, антрополог из Гарварда; Риджуэй Найт, виноторговец, и, наконец, Гордон Браун, который уже бывал в Марокко.

Они прибыли в Африку в июле 1941 года и под руководством Роберта Мэрфи приступили к делу: добывали карты, чертили схемы, измеряли береговую линию, прощупывали настроения французов и арабов, следили за движением судов и пытались сочинять для своих начальников, консулов США, убедительные объяснения, почему их так часто нет на рабочем месте.

Часто с ними случались неприятности. Пендар пишет, что вряд ли была хоть одна неделя, когда кто-либо из них не приносил слух о немецком вторжении. Один из этих людей отчаянно влюбился в француженку, которая оказалась немецкой шпионкой. Пришлось отослать его домой. Однако к тому времени, когда Уильям Эдди прибыл в Танжер, и было положено начало совместной акции УСС и госдепартамента во главе с Мэрфи и Эдди, они сумели заложить основы разведывательной сети в Африке. Через некоторое время после появления Эдди один из них послал телеграмму в Вашингтон: «Прошу, когда войска будут готовы к высадке, разрешить мне организовать уничтожение немецкой комиссии по перемирию в Касабланке». На африканском полигоне американские агенты быстро мужали и набирались опыта.

Эдди был очень интересной личностью. Позднее ставший послом США в Саудовской Аравии, он родился в Сирии, где его отец и мать были миссионерами, отличился на войне, сделался профессором английского языка в Дармунд-колледже и затем президентом Хобарт-колледжа.

По прибытии в Танжер Эдди объяснили, что американцы намерены вторгнуться в Африку, как только будут в состоянии это сделать. В порядке подготовки к высадке ему надлежало создать разведывательные группы в крупных городах. Он должен был готовить плацдармы и участки высадки, попытаться не дать французам оказывать сопротивления, а по возможности обеспечить им поддержку. Между тем он еще должен был побуждать французов сражаться с немцами, если Гитлер опередит союзников и вторгнется в Северную Африку первым. Для этого Эдди требовались услуги вице-консулов, подчиненных Мэрфи, и ему приходилось вместе с Мэрфи координировать их работу.

В этих трудных условиях Эдди и Мэрфи образовали дружный тандем. Они руководили группой УСС примерно так же, как Эдди вел семинары в колледже. Вместе они развернули работу пяти тайных передатчиков: «Пилигрим» в Тунисе, «Янки» в Алжире, «Франклин» в Оране, «Линкольн» в Касабланке и «Мидуэй» в Танжере. Эдди все время метался между ними. В каждом городе он собирал работавших там людей УСС, и они часами просиживали, обсуждая последние сведения и планы друг друга. Под конец Эдди сообщал дальнейшие указания.

В ходе этой разведывательной операции Эдди и Мэрфи завязали тесные контакты с высшим командованием французской армии. Во французской Северной Африке все держалось на французской армии и флоте. Очень скоро Эдди и Мэрфи выяснили, что флот — это замкнутая корпорация, которая ни за что не будет иметь дела с американцами, пока те имеют дело с англичанами. Зато армия или некоторые ее командиры, охотно делились ценной информацией, и именно армия оказала бы серьезное сопротивление немцам, если бы до этого дошло.

Французской армией в Африке командовал генерал Максим Вейган, крайне консервативный и весьма популярный среди солдат. Судя по тому, что нам теперь известно, Вейган, который потерпел поражение от немцев в 1940 году, тайно вынашивал планы возобновления борьбы с ними. Похоже, Мэрфи поддерживал с ним тесную связь. Во всяком случае, Вейган явно не симпатизировал немцам, которые в ноябре 1941 года добились его отзыва во Францию. После него в штабе остались многие офицеры, которые готовы были вести солдат в бой против немцев, если получат вооружение и снабжение и если американцы высадят в Африке серьезные силы, а не символический десант. Мэрфи был определенно связан с этими людьми, и Эдди по приезде подключился к этому плану. Оба были готовы принять предложение французов.

Ни Мэрфи, ни Эдди не знали, когда высадится американский десант — впрочем, на ранней стадии планирования этого не знал еще никто. Но оба были убеждены, что немецкое вторжение вполне вероятно и что если у французов будет оружие, они окажут сопротивление. То есть они были уверены, что поставки вооружения французской армии могут спасти Северную Африку для союзников.

Именно за это убеждение и его логические последствия Мэрфи поносили в американской прессе как пособника фашистов, а то и самого обзывали фашистом. Эдди безуспешно спорил с Донованом, добиваясь, чтобы французам дали оружие. Вообще вокруг политики США при подготовке высадки в Африке ведутся такие ожесточенные споры, что стоит разобраться, на чем основывалось решение Эдди и Мэрфи.

Французы, с которыми Мэрфи и Эдди имели дело в Северной Африке, были не большими либералами, чем, допустим, американские банковские воротилы. Они представляли интересы консервативных французских колонистов, многие из которых происходили из семей военных. Во всей французской Северной Африке не было ни единой группы, которая бы поддерживала де Голля. Французская армия хранила верность Петэну, потому что она состояла из французов, а Петэн был главой государства. Многие из армейских командиров руководствовались очень странной логикой, когда, сохраняя лояльность Петэну, в то же время соглашались помогать американцам, несмотря на противоположные указания маршала. «Маршал поступил бы именно так, если бы мог», говорили они.

В то время Сопротивление в Африке, если имеется в виду мощная, организованная сила, способная противостоять немцам, представляло собой группу армейских генералов. Нравилось это Эдди и Мэрфи или нет, других антифашистских сил они не могли найти.

Договорившись с французами, Эдди сразу радировал Доновану, чтобы тот выслал сотни тонн припасов. Донован был поражен такими аппетитами и не скрывал этого. Эдди в ответ выдвигал изящно сформулированные аргументы, суть которых сводилась к тому, что если французы готовы, рискуя жизнью, выгружать и прятать оружие, то уж американцам не надо бояться посылать его. «Я убежден, — утверждал Эдди, — что наш отказ в подобной поддержке приведет к краху наших планов иметь в Марокко и Северной Африке силы, способные отразить вражескую агрессию. Других руководителей мы не найдем, поэтому мы не можем себе позволить потерять этих…»

Донован объяснил, что еще в январе был подготовлен флот для высадки в Африке, но из-за поражений на Тихом океане его пришлось бросить на защиту Австралии, так что сейчас ничего сделать нельзя.

Эдди сидел в Африке, и для него упоминание об Австралии было лишь жалкой отговоркой. Все сочувствующие союзникам в Африке были охвачены нетерпением, и Эдди с Мэрфи больше всех. В апреле 1942 года вишистское правительство возглавил Лаваль. Немцы собирались захватить Тунис, как только овладеют Мальтой. Лаваль, несомненно, сдал бы им Северную Африку, и слабая еще французская армия пала бы жертвой держав оси.

Но не обязательно было заглядывать в будущее, чтобы испытывать беспокойство. С приходом к власти Лаваля лидер французских фашистов Дорио[39] развернул в Африке безудержную кампанию за сотрудничество с немцами. Командиров различных частей, с которыми у Эдди и Мэрфи была достигнута договоренность, понемногу убирали и заменяли сторонниками Лаваля. Тиски держав оси все теснее сжимали Северную Африку.

«Они принимают весь риск на себя. Они будут получать, распределять и использовать наши поставки, и на каждом шагу им грозит гибель, если их кто-то выдаст. Самое меньшее, что мы можем сделать для них — это снабжать их на их условиях, которые вполне великодушны…» — настаивал Эдди, взывая о помощи.

Его усилия ничего не дали. Донован передал вопрос на рассмотрение Объединенного комитета начальников штабов, который в том же апреле 1942 года постановил, что если страны оси намерены оккупировать Северную Африку, США никоим образом не смогут им помешать. Поэтому было решено не вооружать французов. Более того, Мэрфи и Эдди было предложено оставлять радиостанции в тылу как посты прослушивания и организовывать партизанские отряды, чтобы тревожить войска держав оси в случае их вторжения. Когда Эдди услышал это, ему показалось, что союзники уже признали поражение в Северной Африке.

История показывает, что Мэрфи и Эдди ошибались, внося предложение вооружить французов. Эдди не понимал, что у Америки оружия пока мало. Немцы не опередили союзников с высадкой, как опасались Эдди и Мэрфи. Однако то, что они не осуществили вторжения, в значительной степени было заслугой этих двоих.

После решения высшего руководства группа УСС в Африке продолжала работу с французскими военными, пытаясь нейтрализовать их, настроить дружественно к Америке и враждебно к Германии даже без поставок американского оружия. Иа невысоком уровне методы УСС описал австрийский проходимец по прозвищу Конъюнктивит, который работал на американцев.

«Я заговаривал с людьми о политике, — говорил Конъюнктивит, — мы вспоминали величие Франции и переходили к французской армии. Через некоторое время я осторожно подпускал шпильку в адрес немцев. Если она проходила, я понемногу смелел, связывая немцев с вишистами. После двух-трех разговоров мне становилось ясно, стоит ли работать с этим человеком дальше».

Тем временем люди УСС, разбросанные по всей Африке, продолжали следить за судоходством, зарисовывать планы оборонительных сооружений и передавать информацию. Часто, по данным разведчиков УСС, которые фиксировали выходы судов из гавани, английские подводные лодки выслеживали и топили их.

Консулы США, понятия не имевшие о подпольной работе тех, кого считали своими подчиненными, иногда причиняли неприятности. Однажды пришлось перенести радиопередатчик, установленный на крыше консульства в Танжере, потому что жена консула жаловалась на то, что кто-то стучит на крыше по ночам. В другой раз Мэрфи пришлось обращаться в госдепартамент, чтобы спасти своего человека, которого консул потребовал уволить, поскольку тот «совершенно не занимается своими прямыми обязанностями».

Французы постоянно спрашивали разведчиков: «Когда же вы высадитесь?» Те неизменно отвечали, что никакой высадки не будет. Время шло, и им начинали верить. Сам Эдди впервые узнал предполагаемую дату высадки 24 июля в отеле «Кларидж» в Лондоне.

Его вызвали туда на встречу с генералом Джоном Стронгом, начальником военной разведки. Стронгу и генералу Джорджу Паттону его представил полковник Эдвин Бакстон, заместитель Донована.

В качестве армейского разведчика Стронг, естественно, не испытывал теплых чувств к конкурирующему УСС. Эдди предстояло произвести на него впечатление. Он надел мундир с пятью рядами наградных планок, которые заслужил в 5-м полку морской пехоты в прошлую войну; вследствие старых ран он заметно прихрамывал. Даже у Паттона столько наград не было.

— Вы знакомы с Биллом Эдди? — спросил Бакстон, представляя его Паттону.

— Никогда не встречался, — ответил Паттон, пожимая руку вошедшему, но вижу, что в этого старого сукина сына стреляли будь здоров, точно?

Они расселись, и Эдди начал рассказывать об Африке. Вскоре Стронг прервал его.

— Подождите минуточку, Эдди. Я начальник разведки армии, и я вам хочу кое-что сказать. Если вы собираетесь нам рассказывать то, что вы думаете, а не то, что вы знаете, то на вас будет лежать вина за гибель тысяч соотечественников. Ради Бога, излагайте факты.

Эдди начал сначала. Он говорил о французской армии, о возможности того, что она не окажет сопротивления высадке и даже поддержит ее. Он перечислил созданные им вне армии группы Сопротивления и их задачи. Рассказал о своей собственной организации. Где-то на середине его доклада Паттон вскочил и стремглав помчался из номера со словами:

— Я хочу, чтобы Джимми это послушал.

Через несколько минут он вернулся с генералом Дулитлом, и Эдди продолжил, сообщив Дулитлу все, что знал об аэродромах в Африке и о возможности их захвата союзниками в неповрежденном виде.

Он говорил без перерыва до часу дня. Когда он закончил, Стронг встал и протянул ему руку.

— Вы мне очень понравились, — сказал он. — По-моему, вы знаете, о чем говорите.

На следующий день Эдди встретился с генералом Эйзенхауэром. В Африку он возвращался с более определенными планами, чем прежде. До назначенного дня высадки оставалось еще четыре месяца.

С этого времени УСС занималось формированием и обучением партизанских отрядов для захвата ключевых позиций, сбором любой доступной информации о пунктах высадки, тайным вывозом из Африки лиц, которые могли оказаться полезными для дела союзников, распространением для сведения немцев дезинформации, что высадка якобы состоится в Дакаре — все это довольно сложно описать. Два случая, связанных с тремя американскими разведчиками, наглядно дают понять, чем занимались люди УСС в последние четыре месяца перед вторжением. Первый из них относится к так называемой дезинформации о Дакаре.

Представление о том, что союзники высадятся в Дакаре и затем двинутся на запад[40], было широко распространено в Африке. Сама идея была довольно логичной. Дакар был стратегически важным пунктом, и попытка его захвата англичанами и деголлевцами в 1940 году позорно провалилась. Гораздо важнее с точки зрения УСС было то обстоятельство, что Дакар очень далеко отстоял от тех мест, где союзники должны были вторгнуться во французские владения в Африке. Люди УСС всячески раздували этот слух. В частности, этим занимался Дональд Костер, здоровяк из рекламного агентства Уолтера Томпсона, он же радист передатчика «Линкольн» в Касабланке.

Один лондонский знакомый попросил Костера помочь найти двоих своих друзей, которые бежали из Франции в Африку. Костеру они были известны как Фредди и Вальтер. Встретившись с ними, Костер понял, что они представляют профессиональный интерес. Романтичный блондин Фредди во Франции был известным киноактером. Смуглый мускулистый Вальтер когда-то был чемпионом Австрии по боксу в среднем весе. Оба они воевали во французском Иностранном легионе и в испанской республиканской армии. Они попали в вишистский концлагерь и бежали оттуда благодаря удачному стечению обстоятельств. Фредди дружил с немецким дипломатом Тедди Ауэром. До войны они встречались в салонах Парижа, где Ауэр был военным атташе. В Африке, сказал Фредди, Ауэр устроил им обоим освобождение из тюрьмы. Сидя между двумя французами в «Кафе де ла гар» в Касабланке, Костер чуть не вздрогнул. Тедди Ауэр был членом немецкой комиссии по перемирию.

Костер начал обхаживать новых друзей. Видимо, по указанию Эдди, переданному через Костера, Фредди и Вальтер предложили генералу Ауэру свои услуги в качестве осведомителей. Сделать это оказалось нетрудно. Они сказали, что знакомы с американским шпионом Костером и могут добывать через него ценную информацию. Ауэр согласился нанять их и хорошо платил. Костер подбрасывал через них правдивую информацию, не имевшую особенного значения, например, номера машин американских агентов или даты приезда Мэрфи или Эдди в Касабланку. По ночам Фрэдди встречался с немецким генералом, а наутро звонил Костеру: «Ваш друг в больнице и хочет вас видеть».

В полдень они встречались втроем в «Кафе де ла гар», и Костер за чашкой кофе получал и передавал информацию. Фредди и Вальтеру неплохо жилось на деньги, которые им платил Ауэр. У Костера они ни разу не попросили ни единого франка.

Однажды замысел Костера чуть не провалился. Фредди в панике позвонил и сказал, что Ауэр его преследует. Немец кричал, что ни разу не видел Фредди в компании Костера и не понимает, за что он платит деньги. Вальтер предложил идею. Он, Фредди и Костер вечером встретятся в большом кафе и пообедают вместе так, чтобы немцы их видели. Костер согласился.

В тот вечер за центральным столиком в кафе эта троица с аппетитом поедала бифштексы с черного рынка, запивая их вином; все они громко рассказывали анекдоты и хлопали друг друга по спине. «Правду сказать, — вспоминает Костер, мы изрядно набрались». За столиком у стены вся немецкая комиссия по перемирию во главе с Ауэром молча наблюдала за гулянкой. Теперь у Ауэра не было сомнений. Наутро Фредди представил ему счет, который Ауэр оплатил без разговоров.

В августе Костер подбросил информацию, ради которой затеял всю эту аферу.

— Скажи герру Ауэру, — приказал он Фредди, что узнал от меня об изменении плана вторжения. Англо-американские войска осенью высадятся в Дакаре.

Вечером Фредди передал сообщение генералу Ауэру. Тот был очень доволен. Наутро Фредди сказал, что генерал отправил специальное сообщение в штаб немецкого главнокомандования в Висбаден.

«Дакарская деза» имела большой успех. Через три месяца огромная армада союзников высадилась в Африке. И в течение четырех дней после начала десантирования ее не тронула ни одна подводная лодка. Именно четыре дня нужно было немцам, чтобы развернуть свой подводный флот в Южной Атлантике, а затем вернуть его к берегам Марокко.

Трудно сказать, в какой мере на это повлияли усилия Костера, а в какой — действия других разведчиков, но немецкая разведка уверовала в призрачный флот, идущий к Дакару. Тем не менее Костер до сих пор с удовольствием вспоминает, какой первый разговор у него был с французом после возвращения в Африку. Он был командирован в Англию и прибыл обратно уже с десантом. В Оране он подошел к старому знакомому, вишисгскому полковнику, который командовал авиабазой в Оране. Костер протянул руку. Полковник покраснел и был явно взбешен.

— Pourquoi êtes-vous ici? — спросил он. — Nous vous attendions à Dakar[41].

Другой пример операции УСС известен как «переброска Мальверна». Эдди получил приказ от штаба Эйзенхауэра найти лоцмана, который подвел бы союзные конвои к местам высадки. Такого человека уже рекомендовали Дэвиду Кингу в Касабланке. Фамилия его была Мальверн, и он служил главным лоцманом в Порт-Лиоте.

Мальверна выслали из Франции за антинемецкие настроения. Он готов был бежать. Вопрос был в том, как тайно провести его мимо французских и испанских постов в Танжер. Эдди велел Кингу вывезти лоцмана в багажнике, не связываясь с фальшивыми документами. Кинг поручил Гордону Брауну и Франклину Холкомбу, которые тогда находились в Касабланке, спрятать Мальверна в прицепе к «шевроле».

Мальверн устроился между канистрами с. бензином. Поверх него положили два рюкзака и марокканский ковер, а сверху все это задрапировали брезентом, оставив только щелочку для воздуха. Вот в таком положении Мальверн отправился на машине Брауна и Холкомба в Танжер.

Путь от Касабланки до Танжера неблизкий, качество дорог оставляет желать много лучшего. Браун и Холкомб понимали, сколько шишек и синяков набьет их пассажир, но волновало их не это. а пары бензина из канистр и выхлопные газы. Браун часто останавливался, съезжал на обочину и лениво прохаживался вокруг прицепа, пробуя ногой шины. Возле правой задней, где брезент был ослаблен, он шепотом окликал Мальверна. Словно из бездонной бочки доносился ответ:

— Tout va bien, pas trop de monoxide[42].

Брауи возвращался за руль и ехал дальше.

Границы они достигли в сумерках. Французским постом командовал приятель Дэвида Кинга, так что опасность представлял испанский. Холкомб прошел в будку с их паспортами, а Браун прохаживался вокруг прицепа, разминая ноги и поглядывая на брезент.

Один из таможенников спросил, что в прицепе, и Браун лениво пробормотал:

— Бензин.

И тут он заметил черного в белых пятнах пойнтера. Пес нацелился на прицеп, явно собираясь схватить Мальверна. Браун подобрал камешек и бросил в собаку, а потом стал чесать ей между ушами, пока не вернулся Холкомб.

Несколько минут спустя они уже катили к следующему КПП, пока, наконец, не достигли дома Холкомба, стоявшего на высокой горе над Танжером. Выпущенный на свободу Мальверн заметил, что такие путешествия хороши для спортсменов, хотя позднее он совершил куда более опасный подвиг — провел американский эсминец по реке Себу к Порт-Лиоте, на что мало кто из военных моряков отваживался, и был за это награжден американским Военно-морским крестом.

Браун написал отчет об этой поездке, в конце которого дал волю чувствам: «Задание оказалось нетрудным, но вряд ли было бы таковым, если бы нас разоблачили. Это привело бы к высылке всех вице-консулов из Африки и, гораздо хуже, ясно указало бы на место вторжения. Вот о чем мы думали на темной дороге в Танжер».

Тем временем Эдди и Мэрфи прикладывали неимоверные усилия, чтобы свести к минимуму возможное сопротивление при высадке. Это было вовсе не просто. По настоянию немцев французскому флоту и морской авиации были выделены большие участки для обороны, которые на момент вторжения в некоторых местах заходили до шестидесяти километров в глубь суши.

Тем не менее армейские командиры, с которыми Мэрфи и Эдди поддерживали постоянный контакт, еще не утратили надежды. Незадолго до вторжения они признали своим главой генерала Жиро и просили признать их равноправными участниками операции. Жиро бежал из плена и, скрываясь во Франции, тайно связался с Мэрфи. Он предложил высаживать основные силы на юге Франции, где он проведет соответствующую подготовку, а операция в Африке должна быть отвлекающим маневром. Генерал Маст, представитель Жиро в Африке, изложил эту идею Мэрфи.

Однако штаб союзников неколебимо стоял на своем. По соображениям безопасности французам нельзя раскрывать ни место, ни время высадки. Эйзенхауэр, однако, решил послать своего представителя на встречу с Жиро или Мастом, если это поможет нейтрализовать сопротивление французов и даст возможность получить от них какую-то информацию. Но, пока армада с десантом не выйдет из портов, ни Жиро, ни Масту нельзя даже сообщать, что вторжение вообще состоится.

20 октября Эдди получил шифровку из Гибралтара: «Генерал Кларк с четырьмя офицерами прибудут в оговоренное место встречи 21 октября. Принимающая сторона должна явиться к месту встречи в 21.00 и оставаться до рассвета. При неблагоприятных погодных условиях встреча будет проведена на борту подводной лодки…»

Мэрфи подготовил встречу и назначил место. Это была ферма Жака Тессье, стоявшая у самого берега в ста с лишним километрах западнее Алжира. Генерал Маст, полковник д’Астье де ла Вижери, Мэрфи и Риджуэй Найт, сотрудник УСС, приехали на ферму 20 октября. В сумерках был зажжен сигнальный огонь — белая лампа в окне, выходящем на море. Найт провел ночь на берегу, чтобы провести группу Кларка, но никто не появился. Утром Мэрфи с французами вернулись в Алжир, но вечером опять появились на ферме.

В полночь одиноко дежуривший Найт заметил лодку, болтавшуюся на волнах у берега. Он подождал, пока она причалит и оттуда сойдет человек, а затем подошел и представился. Это был офицер английских коммандос, и он просигналил фонариком еще трем лодкам во тьме. Па них находились Кларк, генерал Лемнитцер, полковник Хэмблин, полковник Холмс, капитан 1-го ранга Уайт и еще двое английских коммандос. Они взяли свои лодки на спину и направились к дому.

Наутро приехали французы, и Кларк до темноты вел с ними переговоры. Маст сообщил Кларку данные о портах, торговом тоннаже, о численности и дислокации французских войск. Он настаивал, чтобы американцы отложили вторжение но крайней мере на шесть недель, потому что организация Жиро в южной Франции еще не подготовлена. Кларк оказался в затруднительном положении: он не мог сказать Масту, что конвои уже в море, что они направляются в Африку, а не во Францию, и что высаживаться будут не только американцы, но и англичане. Когда Маст описал подготовку французов в Африке и во Франции, Кларк мог только сказать, что удовлетворен ею.

Когда офицеры завершили деловую часть и обедали, в дверь забарабанил молодой французский офицер.

— Жандармы, жандармы! — кричал он, размахивая руками. Французы словно испарились. Кларк и его люди спрятались в винном погребе. Гражданские тут же выгребли деньги из карманов, положили их на стол и налили себе полные фужеры вина. Кто-то принес колоду карт, и мгновение спустя тот, что заглянул бы на ферму, увидел бы лишь пьяную компанию игроков в покер.

Кто-то донес полиции, что на одинокую ферму ездят подозрительные личности. Мэрфи тут же нашелся.

— Идите скажите жандармам, — приказал он юному французскому офицеру, — что представитель государственного департамента США покупает тут контрабандное вино. Скажите, что он с дамой и что тут небольшое веселье. Если они ворвутся сюда, будет международный скандал.

Французский офицер ушел с этим объяснением и через час вернулся. Он уговорил жандармов. Генерала Кларка, слегка помятого и промокшего, вызволили из погреба.

В четыре часа утра, после трех неудачных попыток, группа Кларка сумела спустить лодки в зыбкое море. К этому времени все промокли до нитки, и многие разделись. Когда волны подхватили последнюю лодку с офицерами, Мэрфи так обрадовался, что стал плясать на песке. Затем все вернулись в Алжир, а хозяин фермы граблями заровнял следы на пляже.

Встреча Кларка с французскими офицерами знаменовала окончание подготовки вторжения. Заручиться поддержкой или хотя бы нейтралитетом французов с самого начала было основной заботой Эдди и Мэрфи. Полного успеха они не добились. Но сопротивление высадке теперь окажут только флот и авиация французов, а их серьезно опасаться не приходилось. Правильно это было или нет, но Эдди и Мэрфи не добились разрешения использовать французов в той степени, как им хотелось. Тем не менее то обстоятельство, что из 109 000 солдат, высадившихся на пляжи, было убито всего 900, в первую очередь было следствием того, что французская армия не стреляла.

После встречи с Кларком оставалось завершить еще многое. Эдди организовал отряд из 132 человек для ликвидации немецкой комиссии по перемирию, но этот приказ был отменен в последнюю минуту. Мэрфи еще раз встретился с адмиралом Дарланом, надеясь нейтрализовать французский флот. Продолжались контакты УСС с вождями племен в испанском Марокко, чтобы обеспечить левый фланг высадки. Партизанский отряд был готов занять ключевые пункты в городе Алжир. На пляжи высылали проводников указывать путь десантным частям. Передатчики «Янки», «Франклин», «Линкольн», «Мидуэй» и «Пилигрим» безостановочно слали информацию.

Так продолжалось до самого последнего момента, чтобы гарантировать, что каждый корабль и каждый патруль вишистов в момент высадки будут под контролем. Осечка вышла всего одна. В последний момент сотрудники УСС узнали, что командир французского гарнизона в Оране решил драться. По радио они пытались предупредить корабли подготовиться к бою, но их сообщение то ли не было получено, то ли его не приняли во внимание.

Ночью 8 ноября Эдди находился в Гибралтаре. Там же были генерал Эйзенхауэр, прибывший под псевдонимом Зау, и генерал Кларк под псевдонимом Марк. Мэрфи в Алжире еще спорил с Дарланом. Все были готовы. Удалось сохранить тайну. Немцы даже не пытались перекрыть Гибралтарский пролив. Союзные корабли на долгом переходе никто не тронул.

В ту ночь Эдди, Карлтон Кун и несколько других разведчиков собрались в американском консульстве в Гибралтаре и допоздна сидели там с военным атташе полковником Холкомбом, который не знал, что должно произойти, и был весьма удивлен столь поздним визитом. Они ели сэндвичи, пили пиво и слушали радио.

Кун хорошо запомнил взволнованный немецкий голос, вдруг нарушивший молчание в комнате: «Achtung, Achtung, Achtung! Ein americanisches Kraftsheer ist auf dor nordwest Kiiste Africas! Achtung, Achtung, Achtung!»[43]

Затем, до того как Франклин Рузвельт выступил с обращением к народам мира, пришло кодовое послание тайным радиостанциям, оборудованным УСС много месяцев назад. Оно поставило последнюю точку: «Écoute, écoute[44], «Янки», «Франклин», «Пилигрим», «Мидуэй», «Линкольн». Роберт прибыл. Роберт прибыл».

Да, Роберт прибыл. Началось первое большое вторжение американцев.