Великий предводитель аукасов

Одиннадцатая глава. ВЕРШИНА СКАЛЫ

Курумила и его два спутника стали как можно быстрее спускаться с крутой вершины Горба. Если подъем был труден, то спуск был чуть ли не труднее. На каждом шагу путники останавливались то перед каким-нибудь скалистым обломком, подымавшимся прямо перед ними, то густые кусты загораживали им дорогу. Часто, когда они думали, что становятся на твердую почву, нога вдруг проваливалась и они с ужасом обнаруживали, что то, что они принимали за землю, просто сетка перепутавшихся растений, скрывающих глубокую трещину. Повсюду отвратительные гады попадались им под ноги. Порой они видели, как змея развивала свои страшные кольца под сухими листьями. Почва была усеяна остатками гниющих веществ. Им то приходилось ползти на коленях, то перескакивать с ветки на ветку, то с топором в руках пролагать себе дорогу. Этот мучительный и утомительный путь продолжался около двух часов. Им беспрестанно приходилось делать повороты и обходы. Наконец они достигли пещеры, где оставили лошадей.

Оба белых путника были буквально изнурены, особенно граф, воспитанный в аристократической семье и никогда не испытывавший своих сил в таких обстоятельствах. Его руки и ноги были покрыты водяными пузырями, лицо исцарапано. Необходимость идти поддерживала его до сих пор, но, добравшись до площадки, он упал, задыхаясь, и бессмысленно глядел вокруг, как человек, ослабевший вследствие продолжительного и сильного напряжения сил. Дон Тадео хотя был далеко не так утомлен, но и он дышал тяжело. Темные пятна выступили на его щеках, и пот градом катился по лицу, — все это показывало, что он чувствует сильную усталость. Курумила же был свеж, словно сидел все время на одном месте. Усталость, казалось, никак не сказывалась на его железном сложении.

— Моим братьям надобно отдохнуть, — сказал он, — мы помедлим здесь немного.

Ни дон Тадео, ни граф не произнесли ни слова. Они стыдились обнаружить свою слабость. Курумила удалился. Белые пролежали более получаса, не говоря ни слова.

— Отдохнули? — спросил предводитель, возвратясь.

— Еще несколько минут, — отвечал граф. Индеец покачал головою и сказал:

— Время не терпит.

Тогда он вынул из-за пояса небольшой ящик и подал его дону Тадео. Этот ящичек был разделен на четыре отделения: в первом помещались сухие листья белого цвета; во втором — негашеная известь; в третьем — куски камня величиною в крупный лесной орех и видом похожие на него; в четвертом — четыре небольшие лопаточки из железного дерева.

— О, — радостно вскричал дон Тадео, — кока!

— Да, — сказал индеец, — мой отец может отведать.

Дон Тадео живо взял одну из лопаточек в руку, в другую сухой лист, посыпал на него негашеной извести, завернул камешек в этот листок и сделал таким образом пульку, которую положил в рот. Граф с величайшим любопытством следил за движениями дона Тадео. Когда он окончил, граф спросил:

— Что это такое?

— Кока, — отвечал дон Тадео.

— Прекрасно, но это еще ничего не объясняет.

— Мой друг, — сказал дон Тадео, — Америка благословенная страна, здесь все растет: подобно тому, как у нас есть парагвайская трава, заменяющая чаи, у них есть кока, заменяющая бетель, — и я советую вам попробовать.

— Я попробую. Вероятно, это отличное лекарство, раз вы так обрадовались, увидев его.

— Судите сами, — отвечал дон Тадео, приготавливая вторую пилюлю. — Кока восстанавливает силы, прогоняет сон, голод и ободряет всего человека.

— Что ж для этого надо делать?

— Жевать коку, как моряки табак, а ламайцы бетель. — О, да это такое лекарство, что если оно даже вполовину такое благотворное, как вы говорите…

— Оно во всяком случае, не повредит вам, — улыбаясь, перебил дон Тадео, поднося графу приготовленную пилюлю.

Граф тотчас же принялся жевать. Курумила, заботливо уложив ящик за пояс, принялся седлать лошадей. Вдруг невдалеке послышалась сильная ружейная перестрелка, сопровождаемая страшными криками.

— Что это такое? — вскричал Луи, быстро вскакивая.

— Началась битва, — холодно отвечал Курумила.

— Что мы станем делать? — спросил дон Тадео.

— Скорей, на помощь нашим друзьям! — горячо вскричал молодой человек.

Дон Тадео вопросительно поглядел на ульмена.

— А молодая девушка? — спросил индеец.

— Наши товарищи отыщут ее, — отвечал он. — Здесь наши злейшие враги, надо всеми силами постараться отсечь им когти.

В это время крики удвоились, треск перестрелки сделался сильнее.

— Надо решиться, — живо продолжал молодой человек.

— Едем, — сказал дон Тадео. — Часом раньше или позже будет свободна моя дочь — не так уж важно.

— Итак, на коней! — сказал предводитель.

Все трое сели на коней. По мере того как они приближались, шум ожесточенной битвы, происходившей в ущелье, становился явственнее. Они могли различать военные клики чилийцев, смешивавшиеся с завываниями арауканцев. Порой пули попадали в деревья вокруг них. Если бы не густая листва, они видели бы битву. Не обращая внимания на различные препятствия, всадники неслись по краю стремнины, рискуя свалиться каждую минуту.

— Стой! — вдруг закричал ульмен.

Всадники остановили опененных лошадей. Курумила провел своих друзей к месту, которое господствовало над выходом из ущелья со стороны Сант-Яго. Это был род небольшой естественной крепости, состоявшей из лежавших друг на друге гранитных груд, — плод какого-нибудь земного переворота, может быть землетрясения. Эти скалы издали совершенно походили на башню. Высота их была около тридцати футов. Крепость эта стояла как раз у крутого склона горы, и взобраться на вершину ее можно было только с большим трудом, помогая себе руками. Находясь на вершине, можно было выдержать длительную осаду.

— Какая выгодная позиция! — заметил дон Тадео.

— Поспешим занять ее, — отвечал граф.

Они спешились. Курумила расседлал лошадей и загнал их в лес, будучи уверен, что умные животные не зайдут далеко вглубь и он в случае нужды легко отыщет их. Луи и дон Тадео полезли на скалу. Курумила хотел было последовать их примеру, как в кустах послышался шум, ветви зашевелились и показался человек. Ульмен встал за дерево и взвел курок. У человека, столь неосторожно подвигавшегося вперед, ружье было отброшено назад, в руках он держал шпагу, до рукоятки покрытую кровью, — знак, что он храбро дрался. Он бежал, оглядываясь на все стороны, не как беглец с поля битвы, а как человек, кого-то искавший. Курумила вскрикнул от изумления, вышел из своей засады и пошел вперед. Услыхав крик предводителя, индеец остановился. Выражение радости показалось на его лице.

— Я искал моего отца, — сказал он.

— Хорошо, — отвечал Курумила, — вот и я.

Шум битвы увеличивался более и более и, казалось, приближался.

— Пусть мой сын следует за мною, — сказал Курумила, — нам здесь оставаться нельзя.

Оба индейца стали взбираться на скалу, вершины которой уже достигли граф и дон Тадео. На вершине этой скалистой груды, имевшей около двадцати квадратных футов, на самом краю площадки было много камней, за которыми легко было укрыться. Оба белых были удивлены, увидав новоприбывшего, который был не кто иной, как Жоан. Но некогда было пускаться в объяснения, и все четверо поспешили устроить ограду из камней. Окончив эту работу, они стали отдыхать. Теперь их было четверо, решительных мужей, вооруженных ружьями и обеспеченных пулями и порохом. Съестных припасов также хватало. Словом, положение их было отличное. Они, по крайней мере, неделю могли держаться в случае осады против многочисленных врагов. Усевшись на камнях, они стали расспрашивать Жоана, тщательно следя за тем, что происходит в долине, где все было еще тихо и пусто, хотя крики и выстрелы продолжались. Не будем приводить всего рассказа Жоана, ибо читатели знают уже, как происходила битва. Начнем с того места, когда Жоан оставил поле сражения.

— Когда я увидел, — сказал он, — что пленнику удалось бежать, несмотря на все усилия чилийцев, я подумал, что вам, может быть, будет полезно узнать это я постарался пробраться между сражающимися, бросился в лес и пустился в поиски. Я уже отчаялся найти вас, как вдруг случай помог.

— Как? — вскричал изумленный дон Тадео. — Как? Ему удалось бежать? О, Боже, теперь все погибло!

Крики удвоились, раздалась оглушительная перестрелка, и толпа индейцев с воем выбежала из ущелья. Одни пустились куда глаза глядят, другие отбивались от врагов, еще невидимых. Курумила и его товарищи встали в засаде, держа ружья наготове. Число беглецов увеличивалось с каждым мгновением. Равнина, до того спокойная, оживилась. Одни неслись, как безумные, другие собирались в небольшие кучки и возвращались к месту сражения. Время от времени одни падали, чтобы никогда уж не встать, другие, раненные, падали, с невыразимыми усилиями снова подымались и продолжали бегство. Показалось несколько чилийских всадников. Они гнали арауканцев, но те еще кое-как держались. В нескольких десятках метров от чилийского отряда на вороной лошади несся, как стрела, всадник. Он все больше и больше убегал от солдат, которые наконец отказались от преследования и воротились в ущелье.

— Это он! Он! — задыхаясь, вскричал дон Тадео. — Это Бустаменте!

— Дуло моего ружья смотрит прямо на него, — холодно сказал граф, спуская курок.

Одновременно выстрелил Курумила, два выстрела раздались сразу. Лошадь вдруг споткнулась, встала на дыбы, начала бить передними ногами в воздухе, потом пошатнулась и грохнулась, увлекая в своем падении всадника.

— Убит? — с замиранием спросил дон Тадео.

— Еще бы! — отвечал Луи.

— Лишняя пуля не повредит, — рассудительно заметил Жоан и тоже выстрелил.

Индейцы, испуганные этим внезапным нападением, удвоили скорость и пустились, как стая испуганных ворон, не думая драться и заботясь только о жизни.

— Вниз! Скорее вниз! — вскричал граф, быстро вставая. — Воспользуемся страхом арауканцев и прикончим генерала, если он только ранен.

— Рано еще! — флегматично сказал Курумила, останавливая его. — Бой будет не равен. Пусть мой брат посмотрит.

В самом деле толпа индейцев показалась из ущелья. Но эти не бежали. Напротив, плотной массой отступали они, не как презренные трусы, но как воины, гордо оставляющие поле сражения, единственно потому, что не могут дольше держаться. Отступление поддерживал задний отряд, составленный из сотни отборных воинов. Два предводителя, верхом на горячих скакунах, скакали от одного отряда к другому, распоряжаясь отступлением. Неприятеля еще не было видно.

Вдруг раздался страшный свист выстрелов и показались чилийцы, стреляя почти в упор. Индейцы не дрогнули и бросились на них с копьями. Большая часть беглецов, рассеянных по равнине, примкнула к своим храбрым товарищам. Белые замешкались на несколько минут. Дон Тадео с товарищами увидел, что пора действовать. Со скалы раздался залп, и вершина ее покрылась облаком дыма. Оба индейские предводителя упали вместе с конями. Индейцы страшно вскрикнули и бросились с копьями вперед, чтоб защитить своих предводителей, которых чуть было не захватили чилийцы. С быстротою молнии выскочили Антинагуэль и Черный Олень (ибо это были они) из-под убитых коней, потрясая оружием и издавая военный клич. Оба были ранены. Чилийцы, выбив неприятеля из ущелья, укрылись под камни, среди кустов. Арауканцы продолжали отступать. Равнина, над которой царила скалистая башня, где засели наши друзья, была не больше мили длиною. Она вскоре суживалась, и отсюда начинался девственный лес, продолжаясь в горах. Арауканцы шли плотной массой, подбирая раненых. Они миновали равнину и скрылись в лесу. Остались только трупы людей и лошадей, подстреленных Луи и его товарищами. Генерал Бустаменте исчез — значит, он был только ранен. Стервятники с громким и пронзительным криком стали кружиться над опустевшей равниной.

— Ну, и нам пора в дорогу, — сказал, подымаясь, дон Тадео.

Курумила посмотрел на него с величайшим удивлением, но не сказал ни слова.

— Что вы так на меня смотрите, предводитель? — сказал дон Тадео. — Или вы не видите — долина пуста, арауканцы удалились. Мы можем безопасно продолжать путь.

— В самом деле, предводитель, — сказал граф, — чего мы медлим? Друзья ждут нас, нам нечего тут делать. Зачем нам сидеть тут?

Индеец указал рукою на лес.

— Там много невидимых глаз, — сказал он.

— Вы думаете, за нами следят? — спросил Луи.

— Да.

— Вы ошибаетесь, предводитель, — начал дон Тадео. — Они дрались отступая, чтоб обеспечить бегство Бустаменте, но теперь он с ними. Что ж им тут делать?

— Мой отец не знает, как воюют аукасы, — с великой гордостью отвечал Курумила. — Они никогда не оставляют врагов у себя в тылу, если есть возможность уничтожить их.

— Что ж это значит? — нетерпеливо спросил дон Тадео.

— То, что Антинагуэль ранен пулей, которая вылетела отсюда, и не уйдет, пока не отомстит.

— Этого быть не может. Наша скала неприступна. Или арауканцы орлы, что могут взлететь сюда?

— Воины рассудительны, — отвечал ульмен, — они подождут, пока у моих братьев выйдут съестные припасы и они вынуждены будут сдаться.

Дон Тадео был поражен разумностью этого объяснения и не знал, что ответить.

— Однако нам все-таки нельзя оставаться здесь, — сказал молодой граф. — Предводитель прав, и мы через несколько дней попадем в когти этих бесов.

— Да, — сказал Курумила.

— Ну, это не очень-то устраивает нас, — продолжал граф. — Храбрость и смелость сумеют выйти из самого скверного положения.

— Мой брат знает средство? — спросил ульмен.

— Может быть. Не знаю только, хорошо ли оно. Через два часа настанет ночь. Когда совсем стемнеет и индейцы лягут спать, мы потихоньку выберемся отсюда.

— Индейцы не спят, — холодно сказал Курумила.

— О, черт возьми! — с энергией вскричал Луи, и глаза его заблистали. — Если так, мы пробьемся через их трупы!

Если бы Валентин был в эту минуту со своим молочным братом, как был бы он счастлив, видя эту проснувшуюся в нем решимость.

— Мне кажется, — сказал дон Тадео, — этот план может и удасться. В полночь мы попробуем. Не удастся — мы сможем снова укрыться здесь.

— Хорошо, — отвечал Курумила, — я исполню желание моих братьев.

Жоан не принимал никакого участия в разговоре. Сидя на земле, опершись спиною о камень, он покуривал со всею невозмутимостью индейца. Арауканцы вообще таковы, когда минута действий прошла, они считают излишним утруждать свои умственные способности, пока снова не настанет в этом нужда. Они наслаждаются настоящим, нимало не заботясь о будущем, если только они не возглавляют какое-нибудь предприятие, успех или неуспех которого лежит на их ответственности. В таком случае они обыкновенно бодрствуют, все видят и ко всему готовы.

Со времени отъезда из Вальдивии всем четверым не удалось перекусить, и голод начал их мучить. Они решили воспользоваться временем, пока враги не нападают, чтобы утолить голод. Приготовления были невелики. Так как они не знали наверняка, известно ли их убежище индейцам, и так как выгоднее было оставить их на этот счет в неведении и даже заставить думать, что на скале никого уже нет, то огня не разводили. Обед, или ужин, состоял только из поджаренной муки (род толокна), разведенной водою. Кушанье неважное, но наши друзья нашли, что Оно удивительно вкусно. Мы сказали, что съестных припасов было у них довольно. В самом деле, если они будут скупы на еду, то хватит на две недели и больше. Но воды было всего шесть козьих мехов, не больше четырех с половиною ведер. Стало быть, им угрожала скорее жажда, чем голод.

Покончив с едой, они закурили сигары и, покуривая, поглядывали на равнину, с нетерпением ожидая, скоро ли стемнеет. Прошло более получаса, все было спокойно вокруг. Солнце быстро садилось, небо темнело, вершины дальних гор оделись густым туманом. Словом, ночь была недалеко. Вдруг стервятники, большой стаей собравшиеся пожирать трупы, шумно взлетели с громкими криками.

— Ого! — сказал граф. — Что там такое? Стервятники недаром подняли тревогу.

— Мы скоро увидим, прав ли предводитель и окружены ли мы индейцами, — отвечал дон Тадео.

— Мой брат увидит, — сказал ульмен с хитрой улыбкой.

Отряд из пятидесяти чилийских копейщиков крупной рысью выехал из ущелья. Достигнув долины, он забрал немного влево и поехал по дороге в Сант-Яго. Дон Тадео и граф напрасно старались разузнать, что это за люди. Было уже довольно темно.

— Это бледнолицые, — сказал Курумила, сразу разглядев всадников своими зоркими очами.

Всадники продолжали свой путь. Они ехали, казалось, совершенно не заботясь об опасности. Это было легко заметить, потому что ружья были закинуты за спину, длинные копья качались как попало, даже строй едва сохранялся. Это был отряд, сопровождавший дона Рамона Сандиаса. Они все более и более подвигались к кустам, росшим на опушке дремучего леса, в котором скоро бы скрылись. Вдруг страшный военный клич, повторенный эхом утесов, раздался вблизи, и туча арауканцев с яростью набросилась на них со всех сторон. Испанцы, застигнутые врасплох, не устояли, они бросились во все стороны. Индейцы неутомимо преследовали их и скоро всех перебили или захватили в плен. Только один бедняга поскакал к скале, где засели наши друзья, которые с ужасом и едва переводя дух смотрели на эту резню. На их глазах индеец, гнавшийся за несчастным беглецом, ударом копья пронзил его насквозь. И затем, словно по какому волшебству, индейцы и чилийцы исчезли в лесу. Равнина снова затихла и опустела.

— Ну, — сказал Курумила, обращаясь к дону Тадео, — что скажет теперь мой отец? Ушли ли индейцы?

— Вы правы, предводитель, нельзя не сознаться. Увы! — прибавил он со вздохом, походившим на рыдание. — Кто спасет мою несчастную дочь?

— Послушайте, предводитель, — сказал граф, — мы глупо сделали, что засели в этой западне, надо во что бы то ни стало выйти отсюда. Если б Валентин был здесь, он придумал бы, как спастись. Скажите мне, где он, я пойду и приведу его сюда.

— Это было бы отлично, — сказал дон Тадео, — но не вам, а мне следует исполнить это.

— Да, — сказал Курумила, — мои бледнолицые братья правы, необходимо, чтобы Трантоиль Ланек и мой златокудрый брат соединились с нами. Надо их отыскать, и их отыщет — Жоан.

— Я знаю гору, — сказал тот, вступая в разговор. — Бледнолицые не знают индейских хитростей, они слепы ночью, они заплутаются и попадут впросак. Жоан ползает, как змея, у него чутье охотничьей собаки, он найдет. Антинагуэль настоящий кролик, вор Черных Змей, Жоан убьет его.

Не говоря больше ни слова, индеец снял свое пончо, свернув, обвязался им, как поясом, и приготовился отправиться. Курумила отрезал ножом кусок кисти от своего пончо и подал Жоану, говоря:

— Мой сын отдаст это Трантоиль Ланеку, чтоб тот узнал, от кого он прислан, и расскажет ульмену, что здесь случилось.

— Хорошо, — сказал Жоан, укладывая кусок за пояс. — Где я найду ульмена?

— Он ждет нас в тольдерии Сан-Мигуэль.

— Жоан отправится, — с благородством сказал индеец. — Если он не сделает дела, значит, он убит.

Остальные горячо пожали ему руку. Индеец поклонился им и стал спускаться. При отблесках зари они увидели, как он достиг подножия горы, откуда он попрощался с ними движением руки и исчез в высокой траве. Едва он успел скрыться, как в том направлении раздался выстрел и почти вслед за ним другой. Оставшиеся вздрогнули.

— Он погиб, — с отчаянием сказал граф.

— Может быть, — колеблясь, отвечал Курумила. — Жоан разумный воин, но теперь мои братья ясно видят, что мы окружены со всех сторон.

— Правда, — сказал дон Тадео, опуская голову на руки.