Великий предводитель аукасов

Семнадцатая глава. ДОН РАМОН

Когда чилийцы ушли со скалы, Антинагуэль, который с великим сожалением позволил им удалиться, обратился с недовольным видом к генералу Бустаменте и сказал:

— Я сделал это по желанию моего брата. Чего еще хочет он?

— Пока ничего, — отвечал генерал. — Но, по-моему, и нам нечего медлить. А потому не лучше ли направиться в стан и там рассудить, как продолжать войну.

— Хорошо, — машинально отвечал токи, бросая злобный взгляд на последние ряды чилийских солдат, которые в это время скрылись за возвышением.

Генерал положил ему руку на плечо. Токи быстро обернулся.

— Что хочет бледнолицый предводитель? — резко спросил он.

— Пусть мой брат выслушает меня, — холодно отвечал генерал. — Отпустив этих солдат, вы поступили словно человек, признающий себя побежденным и столь слабым, что отказался даже мстить. Но это послужит к вашей выгоде. Ваши враги поверят, что у вас действительно мало сил, не будут остерегаться, и вы внезапным нападением одержите над ними победу.

Чело токи разгладилось. Он смотрел уже не так свирепо.

— Да, — шептал он, словно говоря с самим собою, — в словах моего брата есть доля правды. На войне часто следует упустить курицу, чтобы выиграть коня. Мысль моего брата хороша, мы пойдем совещаться.

Антинагуэль и генерал, сопровождаемые Черным Оленем, вошли в палатку. Когда они уселись, Антинагуэль, смотря на дона Панчо, сказал:

— У этого молодого человека, который приходил сюда от имени своих друзей, великое сердце. Мой брат, конечно, знает его?

— Нет! — беззаботно отвечал генерал. — Я видел его сегодня в первый раз. Это, должно быть, один из тех бродяг, которые жалуют к нам из Европы, чтобы поживиться на наш счет.

— Нет! Мой брат ошибается. Этот молодой человек предводитель. У него орлиный взгляд.

— Вы принимаете в нем участие?

— Да, как во всяком храбром человеке, которого я видел в деле. Я был бы счастлив, если бы снова увидел его.

— К несчастью, — заметил насмешливо генерал, — это навряд ли случится. Я думаю, он до того перетрусил, что поспешит при первой возможности уехать из Чили.

— Кто знает, — задумчиво промолвил предводитель. — Пусть мой брат слушает, токи станет говорить. Пусть он сохранит его слова в своем сердце.

— Я слушаю, — отвечал генерал, подавляя нетерпение.

Антинагуэль начал не спеша:

— Когда этот молодой человек был здесь и говорил, я следил за ним. Мой брат не смотрел на него, а между тем он странно поглядывал на моего брата. Этот человек его непримиримый враг.

— Я говорю вам, токи, что не знаю его, — отвечал генерал, пожимая плечами. — Если он и враг мой, то что может сделать мне подобный бродяга? Он мне не страшен.

— Не следует презирать врага, — наставительно сказал токи. — Самый ничтожный иногда бывает самым страшным, именно потому, что незаметен для нас.

Затем началось совещание, продолжавшееся довольно долго. Антинагуэль выговорил себе, в случае победы, провинцию Вальдивию; дон Панчо охотно согласился на эту уступку, но требовал, чтобы войско было собрано немедленно.

— Мой брат увидит! — сказал Антинагуэль, а затем обратился к Черному Оленю: — Мой сын разошлет гонцов и зажжет маяки. С десятым восходом солнца соберется десять тысяч воинов у брода через Биобио. Воины должны спешить, идти днем и ночью. Ульмен, который не приведет своих мозотонов, будет лишен звания и отослан в свою деревню в бабьем платье. Я сказал.

Черный Олень поклонился и вышел, не говоря ни слова. Через двадцать минут гонцы летели во всю прыть и по всем направлениям. Токи приказал покинуть стан.

Через час длинная нить всадников исчезла в девственном лесу, возвышавшемся на краю равнины. Это были Антинагуэль и его воины, направлявшиеся к Биобио. Через два дня арауканское войско стало укрепленным станом на берегу Биобио. Антинагуэль разбил свой стан на вершине лесистого плоскогорья, господствовавшего над единственным бродом на реке. Был устроен завал из деревьев, так что из-за него совершенно не было видно войска. Кто не знал, что тут засели арауканцы, и не подумал бы, что это возможно.

Отряды различных утал-мапусов22 спешили на сборное место, назначенное токи; постоянно прибывали новые. Общее число войска достигало уже десяти тысяч. Черный Олень с отборными воинами рыскал по сторонам с целью захвата неприятельских гонцов. Арауканцы обыкновенно совершают внезапные набеги. Все дело — в неожиданности, а потому предводители действуют весьма осторожно. Индейцы были вполне уверены, что белые ничего не знают о готовящемся им ударе. Они видели, что на том берегу преспокойно пасутся стада и крестьяне занимаются обычными работами как ни в чем не бывало. Генерал Бустаменте осматривал окрестности в подзорную трубу.

Антинагуэль был в своей палатке с доньей Розарио. Когда он решился начать войну с чилийцами, то послал гонца к своим мозотонам с приказанием немедленно привести девушку в его стан, на берег Биобио. С час тому назад несчастная девушка в сопровождении охраны прибыла на место. На ее бледном лице виднелись следы утомления. Она была мрачна и печальна. Предводитель встал и подошел к ней.

— Моя сестра печальна, — сказал он ей нежно, — она утомлена долгой дорогой. Тольдо приготовлено для моей сестры, пусть она отдохнет, и тогда токи объявит ей свои намерения.

— Предводитель, — печально отвечала девушка, — я не чувствую усталости. Ваши мозотоны были добры ко мне, они жалели мою молодость и кротко обращались со мною.

— Таков был приказ токи, — отвечал Антинагуэль.

— Благодарю вас за это. Я вижу, что вы не злой человек.

— Я люблю мою сестру, — отвечал Антинагуэль.

— Нет, — отвечала девушка, — если б то была правда, вы бы пожалели меня и не заставляли бы страдать.

— Я употреблю все усилия, чтобы моя сестра была счастлива.

— О, если вы хотите сделать это, то это так легко! — отвечала она умоляющим голосом.

— Пусть моя сестра прикажет: я исполню все, что она хочет.

— В самом деле?

— Пусть моя сестра скажет, что она желает, — отвечал токи.

— Отпустите меня к отцу, к моим друзьям, — вскричала она, — и я буду благословлять вас! Я вечно буду благодарна вам!

Антинагуэль ничего не отвечал. Он никак не предполагал такой просьбы.

— Это невозможно, — сказал он. — Моя сестра — пленница. Она будет женою великого предводителя аукасов.

Услышав это страшное известие, девушка лишилась чувств. Если бы Антинагуэль не поддержал ее, она упала бы наземь. Токи бережно уложил ее на ложе и кликнул сведущих во врачевание мозотонов, чтобы оказали ей помощь.

В это время послышался шум. Несколько человек приближалось к палатке. Вошел воин и доложил, что Черный Олень захватил пленника, называющего себя доном Рамоном Сандиасом. Антинагуэль быстро вышел наружу.

Итак, мы снова встречаемся с почтенным сенатором. Что же случилось с ним? Одинокий выехал он из Вальдивии на жалкой лошаденке. Бедное животное еле переступало, опустив голову и уши, словно разделяло печальные думы своего всадника. Сенатор, выезжая, был уверен, что ему не доехать по назначению. Будущность рисовалась ему в самом мрачном свете. Он выехал под страхом смертной казни, и ему казалось, что вот-вот какое-нибудь шальное ружье выстрелит в него из-за куста. Так как дон Рамон не мог противопоставить своим врагам силу, то он решил противопоставить им свою беззащитность. Потому он не взял с собой никакого оружия, кроме ножа. В нескольких верстах от Вальдивии его нагнал Жоан. Поравнявшись, индеец насмешливо поздоровался с ним, пришпорил лошадь и исчез в облаке пыли. Дон Рамон с завистью поглядел ему вслед.

— Как счастливы эти индейцы! — проворчал он сквозь зубы. — Они храбры, пустыня им что свой дом. Ах, — со вздохом прибавил он, — если б я был теперь в Каза-Азулъ, и я был бы счастлив!

У сенатора была славная усадьба. Стоило ли бросать из-за глупого честолюбия этот уютный белый домик с зелеными ставнями, окруженный тенистыми кустами! Чем дальше подвигался всадник, тем больше отчаивался он в удачном исходе путешествия. Несколько раз останавливался он, чтобы осмотреться вокруг, словно надеялся, что вот-вот выедет из заколдованного круга. Когда ему случалось ехать по опушке леса или по узкой тропинке между двумя горами, он боязливо осматривался по сторонам, а направляясь по подозрительной дороге, шептал:

— Ну, тут-то они и сторожат меня.

Миновав лес, пробравшись безопасно по ущелью, он и не думал радоваться, что выбрался живым-здоровым. Нет, он печально покачивал головою, приговаривая:

— О, шельмецы! Знают ведь, что мне не убежать от них, вот и играют со мной, как кошка с мышкой.

Но два дня прошли благополучно, ничто не подтверждало подозрений сенатора. Дон Рамон поутру переехал вброд через Карампанг и быстро приближался к Биобио, надеясь доехать до этой реки на закате. Река Биобио служит границей между Чили и Арауканией. Она не широка, но чрезвычайно быстра, бежит с гор, протекает по провинции Консепсьон и впадает в море. Переехав через Биобио, сенатор будет в безопасности: он поедет по чилийской земле. Но Биобио еще впереди. В этом-то и вся штука! На реке один только брод, немного ниже города Консепсьон. Сенатор хорошо знал эту местность, но тайное предчувствие шептало ему, что там-то и обрушатся на него все беды. К несчастью, у дона Рамона выбора не было: брод один, надо или направляться к нему или остаться в пустыне. Сенатор долго медлил, как Цезарь при знаменитом переходе через Рубикон, только причины медлительности были другие. Однако волей-неволей надо было решаться. Сенатор пришпорил коня, поручая свою душу всем святым. Пусть будет, что будет!

Измученная лошадь, почуяв близость воды, ободрилась и поскакала по направлению к броду, тропинкой, пробитой лисицами, мулами и пешеходами-индейцами. Хотя реки еще не было видно, шум воды уже был слышен. Дон Рамон огибал в это время лесистый холм, откуда по временам слышался странный шорох. Лошадь, испуганная не меньше всадника, насторожила уши и побежала скорее. Дон Рамон, едва дыша, со страхом оглядывался по сторонам. Он был уже близ брода, уже виднелась река, как вдруг раздался чей-то громкий голос. Сенатор мгновенно окаменел.

Около десятка индейских всадников окружили его. Это были воины Черного Оленя, товарища токи. Странное дело, как только первое оцепенение от ужаса прошло, сенатор почти совершенно успокоился. Теперь он знал, как вести себя. Опасность, которой он так страшился, наконец предстала перед ним, но не в столь ужасном виде, как он воображал. Увидя, что он в плену, сенатор приготовился разыграть роль самым наилучшим образом, так, чтобы индейцам и в голову не пришло, что он ехал с каким-нибудь поручением. Тем не менее он не смог удержаться от вздоха, видя, что до брода оставалось всего каких-нибудь двадцать шагов.

Итак, он избегнул все опасности единственно для того, чтобы потерпеть крушение у пристани. Черный Олень внимательно рассматривал его и наконец, взяв его лошадь под уздцы, как бы вспоминая что-то, сказал:

— Кажется, я видел уже этого бледнолицего.

— Правда, правда, предводитель, — отвечал сенатор, стараясь улыбнуться, — мы старые друзья.

— Я не друг испанцев, — резко отвечал индеец.

— То есть я хотел сказать, — поправился дон Рамон, — что я… что мы старые знакомые.

— Ладно! А что тут делал бледнолицый?

— Гм, — отвечал со вздохом сенатор, — я ничего тут не делал, я вовсе не сюда хотел попасть.

— Пусть бледнолицый отвечает яснее, его спрашивает предводитель, — сказал Черный Орел, наморщивая брови.

— Я именно это и хочу сделать, — отвечал дон " Рамон заискивающим тоном, — спрашивайте меня.

— Куда ехал бледнолицый?

— Куда? Право, я и сам не знаю, куда теперь' придется ехать. Я ваш пленник и в вашей власти. А вот' когда вы окружили меня, я хотел перебраться через Биобио.

— Хорошо, а потом?

— О, затем я хотел ехать в свою усадьбу и поселиться там навсегда.

— Конечно, бледнолицый ехал с каким-нибудь поручением от своих воинов?

— Я? — отвечал сенатор с самым простодушным видом, хотя и чувствовал, что эта роль не совсем удается ему. — Кто пошлет меня с поручением? Я бедный мирный гражданин.

— Хорошо, — сказал Черный Олень, — мой брат очень ловко защищается, он прехитрый.

— Честью заверяю вас, предводитель! — начал дон Рамон.

— А где письмо? — вдруг спросил Черный Олень.

— Письмо? Какое письмо? Я ничего не понимаю.

— Письмо к начальнику Консепсьона, которое вы везли к нему.

— Я?

— Да.

— У меня нет письма.

— Мой брат хорошо говорит, но аукасские воины не бабы. Они найдут, что от них прячут. Пусть мой брат сойдет с лошади.

Дон Рамон повиновался. Сопротивление было невозможно, да он и не думал сопротивляться. Когда он сошел на землю, лошадь увели; сенатор вздохнул, разлучаясь со своим конем.

— Пусть бледнолицый следует за мной! — приказал Черный Олень.

— Гм, — замялся дон Рамон, — куда ж мы это пойдем?

— К токи и Великому Орлу белых.

— О, — прошептал дон Рамон про себя, — дело плохо, навряд ли мне вывернуться!

Всадники с пленником скрылись в кустах, росших у подошвы холма. Подъем был довольно труден. Через четверть часа достигли они стана. Мы уже знаем, как известили о пленнике Антинагуэля. Он приказал позвать генерала Бустаменте. Генерал тотчас же узнал дона Рамона.

— А, почтеннейший друг мой! — воскликнул он. — Как вы попали сюда?

— Как я рад, что встретил вас! — отвечал сенатор, натужно улыбаясь. — Признаюсь, я не надеялся на такое счастье.

— Скажите пожалуйста! Куда же это вы направлялись? И притом один?

— Я ехал домой, в свою усадьбу.

Генерал и Антинагуэль обменялись потихоньку несколькими словами.

— Не угодно ли вам отправиться с нами, дон Рамон, — сказал генерал. — Токи желает поговорить с вами.

Дон Рамон понял, что это приглашение равносильно приказанию. Все трое вошли в палатку, где спала донья Розарио, оправившись от обморока. Воины, захватившие сенатора, остановились у входа в ожидании приказаний.

— Итак, — начал снова генерал, когда они вошли, — вы говорите, что ехали домой?

— Да, генерал.

— То есть в Каза-Азуль?

— Увы, генерал!

— О чем вы вздыхаете? Никто не помешает вам; отправиться дальше хоть сейчас.

— В самом деле? — вскрикнул сенатор.

— Конечно. Это зависит от вас самих.

— Как так?

— Отдайте токи письмо, которое вы везли от дона Тадео де Леона генералу Фуэнтесу в Консепсьон.

— О каком письме вы изволите говорить, генерал?

— О том, которое, вероятно, у вас в кармане.

— У меня?

— Да, у вас.

— Вы ошибаетесь, генерал, у меня нет никакого поручения к генералу Фуэнтесу.

— В самом деле?

— Честное слово.

— А вот токи думает иначе. Что вы скажете на это, предводитель?

— Он лжет, у него есть письмо, — сказал Антинагуэль.

— В этом легко убедиться, — холодно сказал генерал. — Черный Олень, пожалуйста, любезный друг, повесьте этого кавалера на первом дереве, привязав за большие пальцы; пусть повисит, пока не скажет, где у него приказ.

Сенатор затрепетал.

— Заметьте, — усмехнулся генерал, — мы не подвергаем вас неприятности быть обысканным.

— Пожалуйте, — сказал Черный Олень, кладя руку на плечо сенатора.

Сенатор отскочил в сторону и совершенно растерялся.

— Позвольте, — залепетал он, — я, кажется, вспомнил. Действительно, у меня есть письмо, но я не знаю, что в нем заключается.

— Вот видите! А кому оно адресовано?

— Кажется, генералу Фуэнтесу. Но если я отдам вам письмо, вы отпустите меня?

— О, теперь другое дело. Если бы вы добровольно выдали письмо, тогда были бы свободны, но теперь…

— Однако…

— Подайте письмо!

— Вот оно! — сказал сенатор, вынимая письмо из-за пазухи.

Генерал взял бумагу, быстро прочел ее и, отведя Антинагуэля в сторону, стал о чем-то с ним говорить. Наконец, генерал возвратился к сенатору. Его брови были насуплены, глаза сверкали. Дон Рамон струсил, сам не зная почему.

— Итак, — начал генерал, — в благодарность за мое доверие вы решились предать меня.

— Честное слово, генерал, — начал было сенатор, — я…

— Молчать! Шпион! — закричал генерал. — Вы хотели продать меня моим врагам, но Богу не угодно, чтоб ваш черный замысел удался. Готовьтесь к смерти, ваш час настал.

Сенатор был уничтожен. Он не мог ни слова вымолвить.

— Увести его! — сказал Антинагуэль.

Бедняк напрасно отбивался руками и ногами. Воины поволокли его, несмотря на стоны и крики. Черный Олень притащил его к огромному дубу, который рос у подножия холма. Тут дон Рамон собрал все силы, вырвался из рук своих палачей и бросился со всех ног. Куда он бежал? Куда глаза глядят, лишь бы только скрыться от своих мучителей. Но силы скоро оставили его, и он упал. Когда индейцы схватили сенатора, он был уже полумертвый. Глаза вылезли из орбит, он глядел, не понимая, что делается вокруг. Только нервная дрожь указывала, что он еще жив.

Индейцы накинули ему на шею петлю и потащили к дубу. Он уже не сопротивлялся. Когда его вешали, он уже умер со страху.

Знать, не судьба была дону Рамону воротиться в Каза-Азуль!