Великий сон

XXII

Примерно в половине одиннадцатого небольшой мексиканской капелле, разукрашенной желтыми широкими поясами и лампасами, осточертело повторять «облагороженную», прилизанную румбу, под которую никто не танцевал. Мексиканец, тарахтевший тыквой, потер кончиками пальцев, словно они болели, и мгновенно сунул в рот сигарету. Остальные четверо слаженно и как но сигналу потянулись к стаканам под своими стульями и, отпив, зачмокали, блестя глазами. Текила! — изображали они мимикой, хотя скорее всего там была минералка. Их притворство имело такой же успех, как и музыка, — никто не обращал внимания.

Помещение когда-то служило танцевальным залом, и Эдди Марс сделал лишь минимальные изменения, чтобы оно отвечало своему деловому назначению. Никаких сверкающих хромированных штучек, никакого приглушенного освещения за карнизами, ни картин из травленого стекла, ни вызывающих кожаных кресел с полированными трубками из металла — никакого псевдомодернистского интерьера, типичного для голливудского ночного ресторана. Зал освещали тяжелые хрустальные люстры, и стены обиты тем же розовым Дамаском, поблекшим от старости и потемневшим от пыли, которым бывший владелец распорядился покрыть стены, чтобы они гармонировали с паркетом. Теперь на виду был лишь кусок — крошечный, гладкий, как стекло, танцевальный пятачок перед мексиканской капеллой. Остальную часть великолепного паркетного пола закрывал тяжелый ковер цвета увядшей розы, определенно обошедшийся в кругленькую сумму.

Тем не менее зал был все еще красив, но теперь в нем вместо медленных старомодных танцев шла игра в рулетку. Возле дальней стены стояли три стола, соединенных бронзовыми перилами, которые отделяли крупье от игроков. Играли за всеми тремя, но зрители столпились вокруг среднего. Я стоял, опершись о стойку бара, водя по ней кругами небольшим стаканчиком с баккарди, и смотрел через весь зал на темную голову Вивиан Рейган.

Бармен облокотился на стойку рядом со мной, наблюдая за кучкой хорошо одетых людей вокруг среднего стола.

— Ну, эта сегодня им выдает, — заметил он. — Та высокая, черная баба.

— Кто это?

— Как зовут, не знаю, но бывает здесь часто.

— Черта с два не знаете, как зовут.

— Я здесь только служащий, сэр, — отозвался он миролюбиво. — К тому же сейчас она одна. Парень, который с ней пришел, вдрызг напился — его и оттащили в машину.

— Я провожу ее домой, — вырвалось у меня.

— Черта с два проводите. Но я подержу за вас кулаки. Вам разбавить баккарди или любите пить так?

— Нравится пить его так, если вообще приходится пить, — огрызнулся я.

— По мне хоть касторку пейте, если хотите.

Толпа расступилась, пропуская двух мужчин в вечерних костюмах, и в образовавшийся просвет я увидел ее шею и обнаженные плечи: на ней было сильно декольтированное платье из светло-зеленого бархата, для данной обстановки, пожалуй, слишком парадное. Кольцо людей опять сомкнулось, закрыв весь стол, кроме ее черной головы. Оба отколовшихся, пройдя через зал, навалились на стойку, заказав шотландское с содовой. Один из них, разгоряченный и взволнованный, вытирал лицо платком с черной каемкой. Двойные шелковые лампасы на его брюках были широки, как след от автомобильных шин.

— Ну и женщина! Такого улова я еще не видел, — заговорил он с нервным возбуждением. — Вот это рулетка, Господи!

— У меня прямо руки чесались, — отозвался второй. — Ставят ведь каждый раз по тысчонке. Не должна проиграть.

Сунувшись в стаканы, быстро заглотали виски и вернулись к столу.

— Мелкий народ, — заметил бармен. — Тысячные ставки, хм… Вот в Гаване встречался мне старый денежный мешок…

Шум вокруг среднего стола вдруг усилился, а над ним зазвучал бесстрастный голос с акцентом:

— Прошу минутку терпения, мадам. Стол не может покрыть вашу ставку. Мистер Марс явится через секунду.

Оставив баккарди, я лениво-небрежно двинулся по ковру к столам. Маленькая капелла энергично выдала звучное танго, но никто и не думал танцевать. Лавируя между кучками гостей в смокингах и вечерних туалетах, спортивных костюмах и рабочей одежде, я продирался к крайнему слева столу. За ним не играли. Стояли рядышком два бездеятельных крупье, косясь на соседний стол. Один из низ бездумно водил лопаточкой по сукну. Оба не спускали глаз с Вивиан Рейган.

С дрожащими ресницами, неестественно бледная, она стояла возле среднего стола точно против рулетки. Перед ней высился ворох денег и фишек — тянуло на очень приличную сумму. Она холодно, резко выговаривала крупье:

— Хотелось бы мне знать, что это за нищее заведение? Пошевеливайтесь и раскрутите это колесо, вы — крохоборы! Я хочу сыграть еще раз и ставлю в допустимом пределе. Загребаете вы очень проворно, а как выкладывать — жметесь.

Крупье — высокий брюнет со сдержанными безупречными манерами — ответил холодной, вежливой улыбкой человека, уже имевшего дело с тысячами грубиянов и идиотов.

— Стол не может покрыть ставку, — терпеливо повторил он. — У вас там больше шестнадцати тысяч долларов.

— Ведь это ваши деньги, — насмешливо возразила она. — И не хотите их получить обратно?

Мужчина рядом попытался ей что-то сказать, но она, повернув голову, обрезала его так, что тот побагровел и мгновенно слинял в толпе. В дальнем конце пространства, огражденного бронзовыми перилами распахнулась дверь, и оттуда явился Эдди Марс — на лице беззаботная легкая улыбка, руки в карманах пиджака смокинга, большие пальцы снаружи, — очевидно, его любимая поза. Пройдя за спиной крупье, остановился на углу центрального стола. Заговорил с ленивой небрежностью, без холодной любезности крупье:

— Что-нибудь случилось, мисс Рейган?

Она круто повернулась, разве что не кинулась на него с искаженным от злобы лицом, но промолчала.

— Что ж, если вы больше не играете, разрешите я позабочусь, чтобы вас проводили домой.

Лицо ее пошло пятнами, и, помолчав секунду, она с просительной горькой улыбкой произнесла:

— Еще одну игру, Эдди. Все, что здесь есть, ставлю на красное. Люблю красный цвет — это цвет моей крови.

Эдди Марс, усмехаясь, кивнул и полез во внутренний карман пиджака. Достав большой бумажник из тюленьей кожи с золотыми уголками, небрежно бросил перед крупье на стол.

— Покроете ставку в целых тысячах, если никто не возражает, чтобы этот круг принадлежал исключительно даме.

Возражений не последовало. Вивиан Рейган, наклонясь, обеими руками с гневной силой подтолкнула весь свой выигрыш к красной лунке.

Крупье неторопливо склонился к столу. Сосчитав ее деньги и фишки, отложил несколько купюр и фишек, отодвинув лопаточкой с поля. А все остальное подравнял в аккуратную кучку. Затем раскрыл бумажник Эдди, достал две запечатанные пачечки тысячедолларовых банкнот. Разорвав обертку на одной, отсчитал шесть купюр, приложил их к нетронутой пачке и, сунув четыре оставшихся обратно в бумажник, небрежно, словно коробок спичек, отложил его в сторону. Эдди Марс до него не дотронулся. Все застыли — священнодействовал один крупье. Левой рукой раскрутив диск, он легким движением правой кисти пустил шарик из слоновой кости вдоль внешнего края колеса. Быстро убрав руки, сложил их на груди.

У Вивиан мало-помалу распахивались губы, обнажив резко сверкнувшую полоску зубов. Шарик лениво двигался по кругу, чуть подрагивая на хромированных обозначениях цифр. После томительно долгих мгновений он внезапно, с сухим щелчком остановился. Диск вращался все медленнее, кружа неподвижный уже шарик, а крупье со сложенными на груди руками невозмутимо ждал, пока колесо не застыло окончательно.

— Красное выигрывает, — объявил он громко и безучастно.

Шарик лежал на красном, на цифре 25 — третьей от зеро. Вивиан Рейган, запрокинув голову, торжествующе захохотала.

Крупье лопаточкой осторожно подтолкнул по столу стопки тысячедолларовых купюр к ставке, а потом отодвинул всю груду с игорного поля.

Эдди Марс, улыбаясь, сунул бумажник в карман и, круто повернувшись, удалился через ту же дверь в дамасковых обоях.

Толпа наблюдателей издала общий вздох и ринулась к бару. Со всеми ринулся и я, так что, когда Вивиан, собрав выигранные деньги, оторвалась от стола, я уже был в другом конце зала. Выйдя в большой тихий холл, взял у гардеробщицы плащ и шляпу и, бросив ей на подносик четвертак, вышел на веранду. Рядом со мной вырос швейцар с вопросом:

— Подогнать вашу машину, сэр?

— Нет, я просто вышел прогуляться.

Резные украшения, размещенные вдоль крыши веранды, были насыщены влагой от тумана. С покореженных ветвей кипарисов, которые терялись в тени и сливались со тьмой где-то на скале над океаном, капало. Видимость была в пределах пяти метров. Спустившись по ступенькам веранды, я шел между деревьями по смутно угадываемой дорожке, пока не услышал шум прибоя, облизывающего туман глубоко внизу, у подножия скалы. Нигде ни огонька. Первые десять деревьев я видел четко, следующие — смутно, а дальше вообще ничего — тьма. Свернув налево, я послонялся между деревьями, пока не вышел к дорожке, усыпанной щебнем, которая вела к конюшням, где теперь парковались машины. Когда передо мной из тьмы обозначился дом, я остановился: где-то впереди закашлял мужчина.

Влажный мягкий газон совершенно скрадывал мои шаги. Мужчина опять закашлялся, заглушая звук платком или рукавом. Пока он кашлял, я успел подкрасться поближе — уже различал неясную тень у дорожки. Что-то меня заставило встать за дерево и пригнуться. Парень повернул голову в мою сторону, лицо его должно бы казаться белым пятном, однако не казалось — оставалось темным: на нем была маска.

А я ждал, скрючившись за деревом.