XXVIII

Мне казалось, что рядом женщина, сидящая возле лампы в ореоле света. Другой источник света бил мне в глаза, поэтому я опять прикрыл веки, пытаясь разглядеть ее сквозь ресницы. Волосы женщины были такого платинового цвета, что голова сияла, как серебряная ваза для фруктов. На ней было зеленое трикотажное платье с широким белым отложным воротником. У ног лежала блестящая сумочка с острыми уголками. Она курила, держа под рукой стакан с янтарной жидкостью.

Я осторожно сдвинул голову — стало больно, однако не больше, чем ожидал. Обнаружил, что весь перевязан, как фаршированная индюшка, подготовленная для духовки. Кисти рук схвачены сзади металлическими путами, от которых тянулась к щиколоткам веревка, пропадавшая дальше за краем кушетки, на которой я был растянут. За кушеткой веревка с поля зрения исчезала, но, пошевелив ступней, я убедился, что внизу она закреплена.

Убедившись в надежности своей упаковки, я открыл глаза и произнес:

— Добрый вечер.

Оторвав взгляд от какого-то дальнего горного склона, женщина повернулась лицом ко мне — голубые глаза ее напоминали озера в горах. Дождь по-прежнему стучал по крыше, но так отдаленно, словно доносился с того света.

— Как вы себя чувствуете? — голос был ровный, серебристый, очень шедший к ее волосам, и звонкий, как колокольчик в кукольном домике. Глупые ассоциации в моем положении.

— Восхитительно, — отозвался я. — Кто-то проехался зубодробилкой по моей челюсти.

— А чего вы ждали, мистер Марлоу, — букетов из орхидей?

— Гроб — самый обыкновенный. И не беспокойтесь о бронзовых или серебряных украшениях. Но не вздумайте развеять мой прах над голубым Пацификом. Меня больше устраивают черви. Знаете, черви бисексуальны и могут заниматься любовью с первым попавшимся.

— Пожалуй, вы несколько легкомысленны, — заметила она серьезно.

— Нельзя ли что-нибудь сделать со светом?

Поднявшись, она обошла кушетку — верхний свет погас. Полумрак принес мне блаженство.

— Не думаю, что вы так уж опасны, — сказала она, как бы оправдываясь. Фигура у нее оказалась скорее высокой, чем низкой, но вовсе не дылда — была худощавой, но никак не прошлогодний сухарь. Снова уселась на свое место.

— Значит, вам известно, как меня зовут.

— Вы хорошо поспали. Хватило времени обшарить ваши карманы. Делали с вами все, что хотели, разве что не бальзамировали. Значит, вы детектив.

— Это все, что они имеют против меня?

Промолчала. От сигареты, которой она помахивала, вился легкий дымок. Рука была небольшая, изящная, не похожая на костлявые грабли, которые нынче видишь у женщин.

— Который час? — спросил я.

Покосившись на запястье сквозь спирали дыма, она сказала:

— Семнадцать минут одиннадцатого. У вас свидание?

— Я бы не удивился. Это ведь дом при гараже Арта Хакка?

— Да.

— А где парни — роют могилу?

— Уехали кое-куда.

— Хотите сказать, вас оставили здесь одну.

Она, снова обернувшись ко мне, усмехнулась:

— Вы не представляете опасности.

— А я-то думал, вас здесь держат как узницу.

Похоже, она не удивилась, просто ее это позабавило.

— С чего вы взяли?

— Знаю, кто вы такая.

Большие голубые глаза резко сверкнули, губы сжались, но голос не изменился.

— Кроме того, боюсь, вы оказались в дурной ситуации. А я ненавижу убийства.

— И это говорит жена Эдди Марса! Фу, постыдились бы.

Ей это не пришлось по вкусу — пронзила меня взглядом, а я ответил ослепительной улыбкой.

— Если уж нельзя открыть эти браслеты, а я вам это и не советую, не могли бы уделить мне чуточку той влаги, которой так пренебрегаете.

Взяв стакан, в котором лопались, словно тщетные надежды, пузырьки, она склонилась надо мной. Ее дыхание было нежным, как глаза олененка. Я сделал глоток, и она отняла стакан, наблюдая, как жидкость идет по горлу.

Снова склонилась. Кровь в жилах у меня забегала, словно будущий квартиросъемщик, осматривающий дом.

— У вас лицо, как у боксера в нокауте, — сообщила она.

— Любуйтесь, пока есть возможность. Скоро и такого не будет.

Вскинув голову, она прислушалась, даже побледнела. Но лишь дождь стучал в стены. Отойдя, она встала ко мне боком, слегка наклонясь, глядя в пол.

— Вам непременно было нужно ехать сюда, совать голову в петлю? — тихо спросила она. — Эдди вам ничего не сделал. Знаете ведь хорошо, если бы я здесь не скрылась, у полиции не осталось бы сомнений, что Расти Рейгана убил Эдди.

— Что он и сделал.

Она не шевельнулась, не изменила позы, только слышно было ее громкое и быстрое дыхание. Я обшарил глазами комнату — две двери в одной стене, первая чуть приоткрыта, ковер с красно-коричневыми квадратами, голубые шторы на окнах, обои с крикливым рисунком из зеленых сосенок. Мебель, похоже, доставлена фирмами, которые рекламируются на автобусных остановках, — разномастная, но крепкая, устойчивая.

— Эдди его не трогал, — сказала она тихо. — Я уже целые месяцы не виделась с Расти Рейганом. Эдди не тот человек.

— Вы ведь покинули его стол и ложе, жили одна. Жильцы дома, где вы снимали квартиру, опознали Рейгана по фотографии.

— Это ложь, — холодно ответила она.

Я силился вспомнить, говорил мне об этом капитан Грегори или нет. Голова работала плохо — уверенности не было.

— И вообще вас это не касается, — добавила она.

— Меня все касается. Наняли, чтобы я это расследовал.

— Эдди не такой.

— Конечно, вы же любите гангстеров.

— Пока люди играют в азартные игры, будут и заведения для этого.

— Это в вас заговорил защитный рефлекс. Стоит человеку в одном обойти закон, он и в остальном пойдет против правил. Вы думаете, что Эдди всего лишь владелец казино. А я считаю, что, помимо этого, он еще промышляет порнографией, шантажирует, перепродает краденые машины, убивает с помощью наемников и подкупает продажных полицейских. Занимается всем, что приносит доход, всем, на чем удается что-то урвать. И не пытайтесь мне расписывать благородных гангстеров. Это не их амплуа.

— Он не убийца, — нахмурилась она.

— Лично — нет. Для этого у него есть Канино. Канино сегодня вечером убил одного человека — маленького, безвредного паренька, пытавшегося помочь кое-кому в беде. Убил его почти на моих глазах.

Она устало и недоверчиво усмехнулась.

— Ладно, — пробормотал я. — Можете не верить. Если Эдди такой отличный парень, с удовольствием поговорил бы с ним без Канино. Знаете же, как обойдется со мной Канино — выбьет зубы, а потом трахнет под дых, чтобы не скулил.

Склонив голову, она не реагировала, словно погруженная в свои мысли.

— Мне казалось, что платиновые волосы уже вышли из моды, — продолжал я просто затем, чтобы в комнате не наступила тишина, заставляя меня прислушиваться.

— Это же парик, глупенький. Пока не отрастут волосы.

Подняв руки, она сняла парик — голова оказалась коротко остриженной, под мальчика. Надела его опять.

— Кто вас так обкорнал?

Она удивилась:

— Сама остриглась. Зачем?

— Да. Зачем?

— Ну, чтобы доказать Эдди, что готова сделать то, чего он от меня хотел, — скрыться. Чтобы он не приказывал стеречь меня. Не бросила бы в беде, ведь я его люблю.

— Боже милостивый, — простонал я. — И тут вместо него я вам свалился на голову.

Подняв руку ладонью вверх, она поглядела на нее, потом быстро вышла и сразу вернулась с кухонным ножом. Склонившись надо мной, стала перерезать веревки.

— Ключ от наручников у Канино, — сказала она. — С ними ничего не могу сделать.

Вздрагивая, прерывисто дыша, она перерезала все узлы.

— Вы забавный чудак — отпускаете шуточки в такой безнадежной ситуации.

— Надеялся, что Эдди не убийца.

Резко отвернувшись, она возвратилась к своему стулу возле лампы и, усевшись, закрыла руками лицо. Сбросив ноги на пол, я встал. Разминаясь, убедился, что ноги одеревенели, а на левой стороне лица бешено дергался нерв. Сделал шаг — ходить могу. И бежать смогу, если потребуется.

— Полагаю, вам хочется, чтобы я уехал.

Она кивнула, не оборачиваясь.

— Вам бы лучше уехать со мной, если хотите остаться в живых.

— Не теряйте времени. Они могут вернуться в любую минуту.

— Раскурите мне сигарету.

Подойдя, я коснулся ее колен, и она сразу вскочила. Глаза наши были почти рядом.

— Так как же, Серебристая Головка? — сказал я с нежностью.

Зайдя за спинку стула, она потянулась за пачкой сигарет на столе. Вытряхнув одну, сунула мне в рот. Рука ее дрожала. Щелкнув маленькой зеленой зажигалкой, поднесла ее к сигарете. Затянувшись, я неотступно смотрел в глаза, голубые, как озера в горах. Пока она стояла ко мне вплотную, заговорил:

— Меня привел к вам маленький птенчик по имени Гарри Джонс. Птенчик, порхавший по барам и вместо крошек подбиравший ставки для скачек на ипподроме. И информацию. Птенчик выклевал кое-что о Канино. Он и его дружки разведали, где вы прячетесь. Пришел ко мне продавать эти сведения, так как знал — откуда, это долгая история, — что я работаю на генерала Стернвуда. Я получил информацию, а Канино заполучил его. Теперь это всего мертвый птенчик с потрепанными перышками, со свернутой головкой и каплями крови на клювике. Канино убил его. Но Эдди Марс этого не сделал бы, правда, Серебристая Головка? Он никогда никого не убивал — просто нанимал для этого других.

— Убирайтесь, — резко бросила она. — Убирайтесь быстро!

В вытянутой руке была зажата зеленая зажигалка, судорожно сжатые пальцы побелели.

— Только Канино не знает, что мне все известно, — продолжал я. — О том птенчике. Он думает, что я лишь пытаюсь что-то разнюхать.

Тут она засмеялась. Смех был, скорее, горький, сотрясавший ее, словно ветер колеблет дерево. Мне показалось, он выдавал смятение — не удивленье, нет. Вроде, к чему-то, что она знала, прибавилась новая мысль, шедшая вразрез. Впрочем, не много ли я выдумываю, когда дамочка просто смеется?

— Очень смешно, — сказала она, задыхаясь. — Очень смешно, потому что, вы знаете, я его все еще люблю. Женщины… — она опять рассмеялась.

Внимательно прислушавшись, я произнес:

— Идемте — быстро!

Она попятилась с окаменевшим лицом:

— Убирайтесь, вы! Убирайтесь! Можете пешком дойти до Рилит. Можете добраться туда за час или два и держать язык за зубами. Уж такую-то малость я заслужила.

— Идемте, — повторил я. — Есть у вас револьвер, Серебристая Головка?

— Знаете же, что не пойду. Хорошо знаете. Умоляю вас, уходите, пожалуйста.

Я встал вплотную, почти прижавшись к ней:

— Хотите, отпустив меня, остаться здесь? Ждать, когда вернется убийца, чтобы сказать ему, что сожалеете? Ему, для которого убить человека — то же самое, что прихлопнуть муху. Если вы отпустите меня, как долго, по-вашему, проживете вы?

— Канино мне не страшен. Я пока еще жена его босса.

— Эдди по горло завяз в дерьме, — грубо сказал я. — Канино устранит его одной левой, сожрет, как кошка канарейку. Он тоже в дерьме. Девушка вроде вас держится за мерзавца только тогда, если сама по горло в дерьме.

— Убирайтесь! — она почти визжала.

— Ладно.

Повернувшись, я через приоткрытую дверь вышел в темную прихожую. Бросившись за мной, она пробежала вперед, чтобы открыть входную дверь. Выглянула в сырую тьму, прислушалась, потом подтолкнула меня вперед.

— Прощайте, — шепнула она. — Желаю удачи во всем, кроме одного. Эдди не убивал Расти Рейгана. Найдете его живым и здоровым, если он захочет, чтоб его нашли.

Я склонился над ней, прижав к стене, приблизив губы к самому ее лицу, и медленно, спокойно произнес:

— Не стоит так торопиться. Вся эта история была подготовлена заранее, продумана до мельчайшей мелочи, рассчитана до последней секунды. Как передачи на радио. Нам вовсе незачем торопиться. Поцелуйте меня, Серебристая Головка.

Ее лицо под моими губами было холодное, словно лед. Обхватив мою голову руками, она крепко поцеловала меня. Губы ее были холодны.

Я вышел, дверь тихо затворилась, и на веранду обрушился дождь, не настолько, однако, холодный, как ее губы.

Загрузка...