Великий сон

XXIII

По неразличимой во тьме дорожке прозвучали женские шаги. Парень впереди пригнулся — казалось, он опирается на туман. Женщину я сначала не видел, но потом разглядел силуэт — горделивая посадка головы была мне знакома. Парень быстро шагнул вперед, и обе фигуры соединились во тьме, став как бы ее частью. С минуту царила мертвая тишина. Мужчина сказал:

— Это пистолет, дамочка. Тихо! В тумане все слышно. Просто отдайте мне сумочку.

Женщина не двигалась. Я шагнул вперед и неожиданно разглядел перед собой поля его шляпы. Женщина по-прежнему не двигалась, но хрипло задышала, словно маленькой пилкой резали мягкое дерево.

— Попробуйте только крикнуть, — заговорил парень, — и я прошью вас пополам.

Она не закричала, не шевельнулась. Парень проделал какие-то движения и сухо хохотнул:

— Пожалуй, они здесь.

Щелкнул замок, я услышал, как он копается в чем-то. Потом он повернулся и пошел к моему дереву. Через два шага снова гнусно хихикнул — это мне кое-что напомнило. Я достал из кармана трубку и, нацелившись ею, как пистолетом, произнес:

— Хеллоу, Ленни!

Парень попытался дернуть рукой. Я предупредил:

— О, нет! Не советую, Ленни. Ты у меня на мушке.

Никто не шевельнулся: ни он, ни женщина за его спиной, даже я не сдвинулся.

— Положи сумочку у ног, малыш, — сказал я. — Не торопясь и спокойно.

Он нагнулся. Одним прыжком я поравнялся с ним, пока он еще сгибался. Когда, тяжело дыша, он распрямился, в руках у него ничего не было.

— Ну что ты будешь делать, — посетовал я, вынимая из кармана его плаща оружие, — опять мне суют пистолет, я уже доверху набит ими, скоро придется ходить согнувшись. Проваливай!

Тяжело дыша, стоя лицом к лицу, мы напоминали двух бойцовых петухов. Я отступил на шаг:

— Катись домой, Ленни, и не сердись. Я никому не скажу, ты тоже — молчок об этом. Ясно?

— Ясно, — прохрипел он и скрылся в темноте.

Слабый звук его шагов исчез также быстро. Подняв сумочку, я ощупал ее содержимое и вышел на дорожку. Она стояла там, по-прежнему не двигаясь, придерживая воротник шубы рукой без перчатки, на которой тускло мерцал перстень. Шляпы на ней не было, и черные, разделенные пробором волосы сливались с темнотой ночи. И глаза — тоже.

— Отличная работа, Марлоу, — произнесла она. — Вы мой новый телохранитель?

— Похоже, так. Вот ваша сумочка.

Она взяла ее. Я спросил:

— Ваша машина здесь?

Она рассмеялась:

— Я приехала с одним знакомым. А вы здесь что делаете?

— Эдди Марс хотел со мной поговорить.

— Не знала, что вы с ним знакомы. И о чем же?

— Не вижу причины скрывать от вас. Он думает, что разыскиваю кое-кого, кто, по его мнению, увел жену Эдди.

— А вы разыскиваете?

— Нет.

— Так зачем же вы явились?

— Выяснить, почему он решил, что разыскиваю.

— И выяснили?

— Нет.

— Цедите из себя по капле. Конечно, мне до этого нет дела, хотя тот человек и был моим мужем. Просто я думала, вас это не интересует.

— Кое-кто мне настойчиво это внушает.

В ответ она раздраженно хмыкнула. Странно — казалось, нападение парня в маске и с пистолетом не произвело на нее никакого впечатления.

— Что ж, проводите тогда меня в гараж, — предложила она. — Нужно взглянуть на моего спутника.

Мы обогнули по дорожке освещенный дом и вышли на заднюю площадку перед конюшнями, освещенную двумя мощными фонарями. Она была выложена кирпичом и шла под уклон к центру, где находилась решетка водостока. Поблескивали корпуса машин, и парень в коричневом комбинезоне, поднявшись со стула, направился к нам.

— Мой приятель по-прежнему без чувств? — небрежно спросила у него Вивиан.

— Боюсь, что да, мисс. Я накрыл его пледом и опустил стекла. А так он в порядке — просто отдыхает.

Мы направились к большому кадиллаку, и парень в комбинезоне открыл заднюю дверь. На широком сиденье, вольготно раскинувшись, лежал крупный блондин, прикрытый пледом до подбородка. Раскрыв рот, он со вкусом похрапывал — похоже, поглощенную дозу алкоголя он как-нибудь перенесет.

— Можете познакомиться с мистером Ларри Коббом, — сказала Вивиан. — Мистер Кобб — мистер Марлоу.

Тот что-то пробормотал.

— Мистер Кобб сегодня был моим спутником, — пояснила она. — Очень милый спутник, такой внимательный. Видели бы вы его трезвым. Видела бы я его трезвым! Хоть бы кто-нибудь видел его трезвым! Я имею в виду — для истории, чтобы сохранить событие для потомков — то короткое, мимолетное мгновение, которое быстро кануло бы в вечность, но не в забвенье, — миг, когда Ларри Кобб был трезвым.

— Ага, — подал я реплику.

— А ведь я даже подумывала выйти за него замуж, — продолжала она высоким от напряжения голосом, словно шок от нападения парня в маске наступил лишь теперь. — В долгие минуты, когда лезут в голову всякие мысли. У всех бывают такие минуты. Много денег, понимаете? Яхта, вилла здесь, вилла в Ньюпорте, на Бермудах, виллы по всему свету, наверное — и кроме прочего, бутылка доброго шотландского виски. А мистер Кобб всегда был неразлучен с бутылкой доброго шотландского виски.

— Ага, — снова отозвался я. — У него есть шофер, чтобы отвезти домой?

— Не говорите свое «ага» — это звучит так плебейски. — Она посмотрела на меня, надменно изогнув бровь. Парень в комбинезоне прикусил нижнюю губу. — О, разумеется, целая рота шоферов. Вероятно, каждое утро с шиком выстраиваются у гаража — блестящие пуговки, наглаженный мундир, безупречно белые перчатки — элегантны, как питомцы Вест-Пойнта.

— Так где же, черт побери, этот шофер? — не выдержал я.

— Мистер сегодня сам вел машину, — как бы оправдываясь, ответил парень. — Я могу позвонить к нему домой, чтобы за ним кого-нибудь прислали.

Вивиан, повернувшись к парню, наградила его такой улыбкой, словно он подарил ей бриллиантовую диадему.

— Очень мило с вашей стороны. Сделаете это? Мне бы очень не хотелось, чтобы мистер Кобб скончался вот так — с раскрытым ртом. Кто-нибудь еще подумает, что он умер от жажды.

— Если бы к нему принюхались, — нет, никогда не подумают, мисс, — успокоил ее служащий.

Раскрыв сумочку, она достала горсть бумажек, сунула ему:

— Вы о нем позаботитесь.

— Гос-споди! — у парня глаза полезли на лоб. — Как же, конечно, позабочусь, мисс.

— Моя фамилия Рейган, — любезно произнесла она. — Миссис Рейган. Вы, конечно, еще увидите меня здесь. Вы ведь тут недавно, правда?

— Нет, мадам. — Ошеломленный, он сжимал деньги в горсти.

— Вам здесь понравится, — она повисла у меня на руке. — Отвезите меня на своей машине, Марлоу.

— Она на улице, снаружи.

— Неважно, Марлоу. Мне нравится гулять, когда туман. Встречаешь таких интересных людей.

— Черт побери! — я дал волю своим чувствам.

Она держалась за мое плечо, и ее всю трясло. Так и не отрывалась от меня, пока мы шли к машине, но там уже дрожь ее оставила. По извилистой дороге, обсаженной деревьями, я объехал дом с задней стороны, и дальше аллея выходила на бульвар — главную улицу Лас Олиндас. Проехав под старинными дуговыми фонарями, мы через пару минут оказались в городке — темные дома, вымершие магазины, бензоколонка с фонариком над ночным звонком и, наконец, еще открытая аптека.

— Может, выпьем чего-нибудь? — предложил я.

Она кивнула — лицо в темноте казалось белым пятном. Свернув к тротуару, я остановился.

— Немного черного кофе с каплей виски и вам полегчает.

— Я сейчас могла бы напиться как два матроса сразу и не почувствовала бы.

Я открыл перед ней дверь машины, и она вышла, скользнув ко мне всем телом, даже волосы коснулись моего лица. Мы вошли в аптеку. Я купил у стойки бутылку виски, отнес к столику и поставил на потрескавшуюся мраморную столешницу.

— Два кофе, — заказал я. — Черного, крепкого и сваренного в этом году.

— Здесь нельзя пить алкоголь, — сказал продавец в синем застиранном халате. У него была плешь на темени, достаточно почтительный взгляд и вид человека, который никогда не стал бы прошибать головой стенку.

Вивиан Рейган потянулась к сумочке за пачкой сигарет и по-мужски выбила две — предложила мне.

— Здесь полицией запрещено пить алкоголь, — опять подал голос продавец.

Я раскурил обе сигареты — себе и Вивиан, не обращая на него внимания. Он взял две чашки кофе из-под носика обшарпанной кофеварки и поставил перед нами. Покосившись на бутылку и пробурчав что-то под нос, хмуро сказал:

— Ладно, вы пока пейте, а я послежу за улицей.

Он зашаркал к выходу, встал перед витриной спиной к нам и уставился в стекло.

— Делаю это с трепетом в сердце, — произнес я, открутив крышку бутылки и наливая виски в чашки с кофе. — Полицейский террор в этом городе ужасен. Во времена сухого закона в доме Эдди Марса действовало ночное заведение, и каждую ночь в вестибюле дежурили два полицейских в форме, следившие, чтобы гости не приносили с собой собственную выпивку, а покупали ее в заведении Марса.

Продавец вдруг повернулся и, пройдя за стойку, исчез за дверью с окошечком.

Мы тихонечко отхлебывали кофе с виски. Я рассматривал лицо Вивиан — напряженное, бледное, красивое и хищное. Красный и твердый рот.

— У вас злые глаза, — сказал я. — Что о вас знает Эдди Марс?

Она посмотрела на меня:

— Вытрясла я из него сегодня в рулетке кучу денег, а начинала с пятью тысячами, которые вчера одолжила у него и не должна была трогать.

— Может, это его рассердило. Думаете, именно он напустил на вас того бухальщика?

— Что такое бухальщик?

— Парень с пистолетом.

— Вы бухальщик?

— Конечно, — засмеялся я. — Точнее говоря, бухальщик находится по ту сторону забора. На худшей стороне.

— Я часто думаю, есть ли какая-нибудь еще хуже.

— Мы отклоняемся от темы. Что о вас знает Эдди Марс?

— Думаете, я у него в кулаке?

— Да.

Губы ее скривились.

— Придумайте что-нибудь поостроумнее, Марлоу, пожалуйста. Гораздо остроумнее.

— Как поживает генерал? Я и не пытаюсь быть остроумным.

— Не очень хорошо — сегодня он не вставал. Хоть бы вы перестали меня выспрашивать.

— А я вспоминаю минуты, когда то же самое думал о вас. Что известно генералу?

— Наверное, все.

— Ему рассказал Норис?

— Нет. Уайлд — главный прокурор. Вы сожгли те фотографии?

— Конечно. Вы беспокоитесь за свою сестричку, правда?

— Пожалуй, она единственная, о ком я беспокоюсь. Отчасти тревожусь и за отца, чтобы он не узнал о некоторых вещах.

— С иллюзиями он распрощался, но у него, полагаю, есть еще гордость.

— Мы же одной крови, и в этом весь ад, — она смотрела на меня глубокими, отсутствующими глазами. — Не хочу, чтобы, умирая, проклял свою кровь — она всегда была бешеной, но не порченой.

— А теперь порченая?

— По-моему, вы так думаете.

— О вашей — нет. Вы просто играете свою роль.

Она опустила глаза. Отхлебнув кофе, я раскурил себе и ей по новой сигарете.

— Значит, вы стреляете в людей, — тихо сказала она. — Вы убийца.

— Я?! Как прикажете понимать?

— Газеты и полиция преподнесли все прекрасно. Только я не всему верю, что приходится читать.

— И вы думаете, что на моей совести Гейджер — или Броди, а может, оба?

Она промолчала.

— Мне не пришлось этого делать. Но, полагаю, мог бы, и ничего мне за это не было бы. Любой из них не моргнув глазом начинил бы меня свинцом.

— Тогда, значит, вы убийца в душе, как все фараоны.

— Глупости.

— Один из тех темных, отвратительно-хладнокровных субъектов, которые к людям испытывают столько же чувств, сколько мясник к забитому скоту. Я это сразу подумала, как только вас увидела.

— Слишком много у вас сомнительных приятелей, чтобы думать так, а не иначе.

— Они все — ангелы по сравнению с вами.

— Благодарю, миледи. Только и вас ведь не назовешь невинной овечкой.

— Давайте убираться из этого мерзкого городишка.

Расплатившись, я сунул бутылку в карман, и мы удалились. Продавец по-прежнему отнесся ко мне без симпатии.

От Лас Олиндас мы промчались через вереницу мокрых прибрежных поселков с домишками-хибарами, поставленными на песок вблизи от гудящего прибоя, и с домами побольше, стоящими подальше на дюнах и скалах. Кое-где светилось окошко, но в большинстве домов было темно. От моря тянуло запахом водорослей. На мокром бетоне пели шины. А мир казался сплошной мокрой пустыней.

Мы подъезжали к Дель Рей, когда она заговорила впервые после отъезда из аптеки, и голос ее звучал глухо, будто скрывая внутреннее волнение.

— Сверните к пляжному клубу в Дель Рей — хочу взглянуть на море. Это первая улица налево.

На перекрестке горел желтый светофор. Свернув, я стал спускаться по холму с высоким обрывом с одной стороны и трамвайными рельсами справа. Вдалеке мерцали разбросанные огоньки, еще дальше — фонари у мола и легкая дымка, оставшаяся от тумана. Там, где трамвайная линия сворачивала к обрыву, дорога пересекала рельсы, затем выбегала на мощеную полосу набережной, окаймлявшей открытый, незастроенный пляж. Вдоль тротуара набережной стояли машины с выключенными фарами, обращенные к морю. Огни пляжного клуба сияли метрах в двухстах дальше.

Выключив мотор и фары, я остался сидеть, не отнимая рук от руля. Прибой под редеющей дымкой бурлил и пенился почти беззвучно и незаметно, подобно всплывающей из подсознания догадке в попытке обрести форму.

— Сядьте ближе, — почти хрипло произнесла она.

Я подвинулся от руля к середине сиденья. Слегка обернувшись, словно собираясь смотреть в окно, она молча откинулась назад, точно в мои объятья, едва не стукнувшись головой о руль. Глаза были закрыты, лицо побледнело. Потом распахнула ресницы, так что сверкание глаз было хорошо видно во тьме.

— Обнимите меня, вы — зверь.

Я обнял ее сначала слегка — волосы ее щекотали мне лицо, потом, приподняв, обнял покрепче, постепенно приближая лицо к своему. Веки ее затрепетали, словно крылышки моли.

Я поцеловал ее крепко и быстро, затем последовал затяжной, пронзительный поцелуй. Губы ее раскрылись под моими, тело затрепетало.

— Убийца, — шепнула она. Прижав к себе податливое тело, я чувствовал, как ее дрожь передается мне, и целовал, целовал… Через какое-то время она чуть откинула голову, чтобы спросить:

— Где вы живете?

— Хобарт Армс, Франклин.

— Никогда там не бывала.

— Хотите поехать?

— Да.

— Что о вас знает Эдди Марс?

Тело, покоившееся в моих объятьях, застыло, дыхание прервалось. Откинув голову подальше, она уставилась на меня широко открытыми, темными глазами.

— Значит, вот как, — тихо, без выражения произнесла она.

— Именно так. Целоваться очень приятно, только ваш отец нанимал меня не для того, чтобы спать с вами.

— Свинья, — спокойно, не двигаясь, обронила она.

Я рассмеялся ей в лицо:

— Надеюсь, не думаете, что деревянная чурка. Не слепой я, и кровь у меня горячая, как у любого. Переспать с вами несложно — дьявольски легко. Что о вас знает Эдди Марс?

— Скажете еще раз — закричу!

— Кричите, пожалуйста.

Быстро отодвинувшись, она уселась подальше в угол.

— Люди стреляются и из-за такой малости, Марлоу.

— Люди стреляются практически из-за ничего. Уже в первую встречу сказал вам, что я детектив, — будьте любезны, вбейте это в вашу хорошенькую головку. И я в самом деле детектив, а вовсе не изображаю его.

Дернув сумочку и выхватив платок, она закусила его, отвернувшись к окну. Слышен был треск разрываемой ткани — зубы работали медленно, методично.

— Почему вы решили, будто он про меня что-то знает? — прошептала она в платок.

— Дает вам выиграть кучу денег, а потом посылает бандита отнять их. А вы лишь в меру удивлены. И ни слова благодарности за то, что я вас защитил. Думаю, все это было просто какой-то комедией. Не хотелось бы льстить себе, но можно предположить, что все было разыграно хотя бы отчасти ради меня.

— Значит, вы думаете, что он может позволить мне выиграть или проиграть, как ему хочется?

— Конечно. При круглых ставках — в четырех случаях из пяти.

— Я должна сказать, что ненавижу вас, мистер детектив?

— Ничего вы мне не должны. Свой гонорар я получил.

Она вышвырнула в окно разорванный платок.

— Вы исключительно любезны с женщинами.

— Целоваться с вами очень приятно.

— И прекрасно владеете собой. Это так лестно. Ваша заслуга, или ради моего отца?

— Целоваться с вами очень приятно.

— Отвезите меня отсюда, будьте любезны, — сказала она ледяным тоном. — Я совершенно уверена, что хочу домой.

— Не хотите стать мне сестрой?

— Если бы под рукой оказалась бритва, перерезала б вам горло — просто чтоб увидеть, что потечет.

— Кровь гусеницы, — ответил я.

Включив мотор и развернувшись, я поехал обратно к шоссе. Миновав городок, направились к Западному Голливуду. За всю дорогу она не шевельнулась. Проехав ворота, по знакомой автомобильной дорожке подрулил к подъезду большого дома. Она толкнула дверь и выскочила раньше, чем я успел остановиться, — и все молча. Я смотрел ей в спину, пока она жала на звонок. Дверь открылась выглянул Норрис. Проскользнув мимо него, она исчезла. Дверь захлопнулась, а я еще посидел, косясь на нее.

Потом, развернувшись, отправился домой.