Весна братьев Медичи

Заговор Питти

8 июня 1466 года Наннину, получившую в приданое 2500 флоринов, привезли в дом её мужа. Чтобы рассадить за свадебным столом всех 500 приглашённых гостей, Ручеллаи возвели напротив дворца лоджию, украшенную гербами обоих домов. Сам палаццо Ручеллаи, построенный по проекту знаменитого архитектора Альберти, напоминал дворец Медичи своими тремя этажами, как бы «выраставшими» друг из друга, и крышей с козырьком. Однако, благодаря продольным пилястрам, здание, где предстояло жить сестре Лоренцо, выглядело гораздо изящнее, не говоря уже о знаменитых садах Ручеллаи, украшенных античной скульптурой. Треугольный помост, на котором сидели гости, занял лоджию, площадь и улицу перед дворцом. Здесь были только мужчины, так как, согласно флорентийскому обычаю, дамы пировали отдельно.

Свадьба была роскошной. Но Лоренцо сомневался: будет ли замужество Наннины счастливым? Бьянке точно не повезло. Молодые не испытывали большой привязанности друг к другу, хотя были знакомы с детства. Гульельмо не интересовался музыкой и отличался мелочностью и скупостью, несмотря на то, что владел на паях двумя банками: в Женеве и Лионе. Кроме того, он считал, что жена нужна только для того, чтобы рожать детей, и в последнее время Бьянка уже больше не выступала с концертами. Вздыхая, Пьеро говорил:

– Когда наша дочь играла перед Его Святейшеством, то ангелы в раю замирали.

– Да, а кардинал Борджиа был так восхищён её игрой, что потом попросил Бьянку повторить концерт специально для него, – соглашалась с мужем Лукреция.

Когда Лоренцо подрос, Бернардо Ручеллаи стал нравиться ему больше Гульельмо Пацци. Муж Наннины принимал активное участие в заседаниях Платоновской Академии и обожал античные древности. Впрочем, против своих обоих зятьёв Лоренцо ничего не имел, хотя ему и было жаль сестёр. Особенно Наннину.

Вскоре после свадьбы сестры Лоренцо пригласили в покои отца. Кроме Пьеро, лежавшего в постели, там присутствовала его жена, а также мать и вдова брата, Джиневра дельи Алессандри, которые жили в палаццо Медичи.

– Сын мой, – торжественно начал Пьеро, – Твои сёстры уже замужем и теперь пришло время и тебе обзавестись семьёй.

– Но мне нет ещё и восемнадцати, отец.

– Главное – это найти тебе добрую, верную и красивую жену, Лоренцо, – вмешалась Лукреция. – А свадьбу можно будет сыграть и позже.

– Прежде всего, здоровую, ради продолжения рода, или, лучше сказать, ради будущего нашей семьи, – заметила её свекровь.

В ответ мать Лоренцо, которая чувствовала свою вину за то, что не улучшила породу Медичи, опустила глаза. А Джиневра, чей единственный сын Козимино умер в младенчестве, вздохнула.

Тем временем Пьеро продолжил:

– Томмазо Содерини давно предлагал мне упрочить союз между нашими семьями путём твоего брака, Лоренцо, с его племянницей Нанной…

Лоренцо невольно вздрогнул: только не Нанна! Её имя постоянно будет напоминать ему о сестре. Однако отцу в этом не признаешься. Среди самых именитых граждан Флоренции Томмазо Содерини, женатый на Диноре Торнабуони, родной сестре Лукреции, намного превосходил всех прочих рассудительностью и влиянием, далеко распространившимся за пределы родного города. Из-за чего многие прочили его в преемники Пьеро. Но если Томмазо дружил со своим свояком, то его брат Никколо не упускал случая покритиковать Медичи и мечтал о возвращении старых республиканских порядков. Так, в сентябре прошлого года он добился, чтобы на государственные должности флорентийцы назначались только по жребию, из-за чего Медичи теперь не могли проводить своих людей в Синьорию. В результате последней жеребьёвки в декабре 1465 года большинство голосов получили республиканцы, а в начале 1466 года Никколо Содерини был избран гонфалоньером справедливости. Его с триумфом отнесли в палаццо Синьории, а флорентийские дамы наградили Никколо оливковой ветвью.

Напомнив отцу об этих событиях, Лоренцо добавил:

– Если даже я женюсь на дочери мессира Никколо, он вряд ли свернёт свои реформы.

Пьеро не стал спорить:

– Пожалуй, ты прав, Лоренцо. Он спит и видит, как бы отстранить нас, Медичи, от власти.

– К тому же, к мадонне Нанне намерен посвататься мой племянник мессир Уго дельи Алессандри, – заметила Джиневра.

– Надо было женить Лоренцо на дочери Луки Пити, – проворчал в ответ Пьеро. – Возможно, это примирило бы наши семьи. А теперь уже поздно.

Лоренцо заметил, что слова мужа были неприятны Лукреции, племянник которой не так давно вступил в брак с Франческой Питти.

– Мессир Лука считает нас своими конкурентами, отец, – снова возразил Лоренцо. – К тому же, он весь в долгах: у него не хватает денег даже на то, чтобы достроить свой палаццо.

С тех пор, как умер Козимо, амбициозный банкир Лука Питти пытался получить в городе власть и влияние, соответствующие, по его мнению, его талантам. Восемь лет назад, желая превзойти всех в роскоши, он решил построить самый большой дворец во Флоренции по проекту знаменитого архитектора Альберти. По требованию заказчика, окна здания должны были превосходить по размеру вход во дворец Медичи, а внутренний двор – вмещать его целиком. Вдобавок, Лука пообещал не выдавать беглых преступников, которые пожелают принять участие в строительстве. Однако в прошлом году из-за нехватки средств работы над палаццо Питти были приостановлены. После того же, как Лоренцо по приказу отца добился в Неаполе отмены торговых привилегий для Питти и его приятеля Аччайуоли, Лука совсем взбесился и призвал всех недовольных правлением Медичи вступать в его «партию Холма», названную в честь возвышенности Сан-Джорджо, на которой стоял его дворец. В ответ сторонники Пьеро создали «партию Долины», ибо дворец Медичи стоял на ровной местности.

Что же касается Аньоло Аччайуоли, то он ещё раньше затаил обиду на Медичи из-за того, что Козимо, опасаясь его честолюбия, отказался дать Пизанское архиепископство его сыну и не принял сторону другого сына в публичном скандале, в котором была замешана Алессандра де Барди. За несколько лет до того Рафаэлло Аччайуоли женился на племяннице Козимо, но муж и свёкор так плохо обращались с Алессандрой, что она пожаловалась одному своему родственнику, который помог ей бежать. Аччайуоли подали на клан Барди в суд за оскорбление семейной чести – но суд под давлением Козимо заставил свёкра и мужа вернуть Алессандре её приданое:

– А вернётся ли она к мужу или нет, это уж предоставляется её усмотрению.

Поэтому Аччайуоли постоянно критиковал Медичи в последние годы жизни Козимо, и утверждал, что отец по причине старости, а сын по причине болезни, опустились «до такой трусости, что избегали всего, что могло бы причинить им неприятность либо беспокойство».

Неожиданно Контессина де Барди, ласково взглянув на Лоренцо, сказала:

– Что там Питти или Торнабуони! Мой внук достоин принцессы!

– Верно, матушка, – подумав, кивнул Пьеро. – Если Лоренцо женится на флорентийке, то другие именитые семьи, имеющие на выданье дочерей, будут обижены. Поэтому желательно поискать для него невесту за пределами Флоренции.

Снова взглянув на мать, Лоренца понял, что ей тоже пришлись по душе слова свекрови. Ведь она сама добивалась от французского короля признания благородного происхождения Медичи. Вот только какая принцесса согласится выйти замуж за сына банкира?

– Поручите это мне, – вдруг сказала Лукреция. – У меня есть кое-кто на примете.

Пьеро с любопытством посмотрел на жену:

– Надеюсь, девица из благородной семьи?

– Орсини.

– Это древний римский род!

– Но сначала мне нужно списаться с братом.

Лоренцо же молчал, опустив глаза. Он уже давно подозревал мать в том, что по её совету Пьеро старался держать сына вдали от Флоренции, чем и объяснялись его бесконечные поездки. А теперь, оказывается, она задумала женить его на римлянке. Хотя Лукреция сама была флорентийкой, ей не нравились молодые соотечественницы: слишком горды и здоровьем слабы из-за простуд, так как носят открытые платья и часами сидят на крыше, золотя волосы. Неожиданно Лоренцо вспомнил, что когда он вернулся во Флоренцию, мать проявила особый интерес к его пребыванию в Риме, а он возьми и упомяни о том, как вместе с дядей, Джованни Торнабуони, присутствовал на мессе во время Страстной недели, которую служил кардинал Орсини, и видел там незамужнюю племянницу последнего.

Однако прежде, чем Лукреция приступила к осуществлению своих матримониальных планов, семье Медичи пришлось пережить несколько неприятных месяцев.

Вот уже два года во Флоренции росло недовольство Медичи, даже в рядах их сторонников, считавших Пьеро недостойным преемником его великого отца. Таков был Диотисальви Нерони, советник и друг Козимо. Он вложил средства в дело Медичи, благодаря чему разбогател. Его брат Джованни стал архиепископом Флорентийским. Сам он, когда сопровождал Лоренцо с посольством в Милан, получил от герцога рыцарское звание. Пьеро пользовался его советами после смерти отца. Во время своего правления Козимо Медичи давал многим влиятельным людям взаймы, причём уплаты долгов не требовал. Иногда ему задавали вопрос: не слишком ли много он жертвует на благотворительность? На что дед Лоренцо отвечал своей обычной поговоркой:

– Как бы много я ни потратил, мне не дано увидеть Бога в графе своих должников.

Диотисальви же посоветовал Пьеро востребовать все кредиты, вследствие чего многие флорентийские предприятия обанкротились, а недовольные пополнили ряды «партии Холма».

– Должники пришли в негодование, словно он (Пьеро) домогался не своего же добра, а пытался присвоить их имущество, и принялись беззастенчиво поносить его, называя неблагодарным и жадным, – написал позже Макиавелли.

Скорее всего, Нерони нарочно дал такой совет, чтобы спровоцировать взрыв недовольства, а затем и изгнание Медичи.

В начале января 1466 года, когда краткий срок полномочий Содерини закончился, он, как и другие приоры, в удручённом состоянии духа оставил Палаццо делла Сеньории, на котором вывесили плакат: «Девять дураков ушли», будучи уверен в том, что теперь единственным средством борьбы против Медичи может быть только вооружённое восстание. Также думали Питти и Аччайуоли.

Несколько недель ничего не делалось, пока 8 марта не умер герцог Франческо Сфорца, союзник Медичи. Как только Пьеро предложил Синьории выделить 40 000 дукатов вдовствующей герцогине и Галеаццо Марии, чтобы поддержать союз с Миланом, Луки Питти использовал всё своё влияние, чтобы снизить размер субсидии.

– Для меня сам чёрт лучше Миланского герцога! – заявил он.

После чего Лука и его приятели тайно сблизились с венецианцами, ища у них помощи против Медичи, а также начали вести переговоры с Борсо д’Эсте, маркизом Феррарским, чтобы тот прислал свои войска им на помощь.

27 мая четыреста противников Медичи на своём собрании торжественно поклялись соблюдать древние правила управления государством и защищать вольности. Присяга была подписана. В первых строках подписавшихся стояли имена Луки Питти, Аньоло Аччайуоли, Диотисальви Нерони, Никколо Содерини и даже Пьерфранческо Медичи, двоюродного брата Пьеро и зятя Аччайуоли. Он нашёл удобный случай отомстить старшей ветви рода, которая, как он считал, его ограбила.

Враги Медичи решили действовать. Предлогом послужили слухи о том, что Пьеро не хотел женить сына на флорентийке. Макиавелли так выразил мнение недовольных:

– Ибо кто не хочет родниться с согражданами, тот стремится превратить их в своих рабов.

В июле у Пьеро началось обострение подагры, и его отвезли на любимую виллу Кареджи – там он обычно находил некоторое успокоение. Везли на носилках, подвешенных между двумя идущими один за другим мулах – он буквально не мог ни ходить, ни даже сидеть в неудобной повозке.

– Они (заговорщики) вознамерились умертвить Пьеро, – пишет далее автор «Государя», – который лежал больной в Кареджи, вызвав для этой цели к стенам Флоренции маркиза Феррарского. Решено было также, что после смерти Пьеро все выйдут вооружённые на площадь и принудят Синьорию установить государственную власть по их желанию, ибо, хотя не вся Синьория была на их стороне, они рассчитывали, что противники подчинятся из страха. Мессер Диотисальви, чтобы лучше скрыть эти замыслы, часто навещал Пьеро, говорил ему, что в городе нет никаких раздоров, и убеждал его всячески оберегать единение граждан. Но Пьеро был осведомлён обо всех этих делах…

Заговорщиков выдал некто Никколо Федини, выполнявший на их собрании обязанности секретаря. Считая, что предательство будет более выгодным, чем участие в убийстве Медичи, Никколо показал Пьеро список заговорщиков и всех, давших им свою подпись. Отец Лоренцо тотчас же выпросил у Галеаццо Марин Сфорца полторы тысячи миланских всадников, и те прибыли в Имолу. Миланцы могли преградить путь войску маркиза Феррарского, союзника заговорщиков, однако они находились слишком далеко от Кареджи, чтобы защитить самого Пьеро. Вилла была укреплена, но сад и поместье открыты в поле – там невозможно было долго сопротивляться неприятельской армии. Так что только во Флоренции у Пьеро оставалась свобода маневра. Сторонников у него было всё еще много. Они помогли бы выдержать осаду во дворце на Виа Ларга – настоящем бастионе посреди города.

– Наконец Пьеро решил первым взяться за оружие и для этого воспользовался сговором своих противников с маркизом Феррарским. Он сделал вид, что получил от мессера Джованни Бентивольо, владетеля Болоньи, письмо о том, что маркиз Феррарский со своим войском находится на берегу реки Альбо, открыто заявляя, что идёт на Флоренцию. Получив якобы это известие, Пьеро вооружился и, окружённый огромной толпой тоже вооружённых людей, явился во Флоренцию…

Для этого рано утром 23 августа 1466 года Пьеро снова пришлось сесть в носилки. Лоренцо двигался впереди верхом, как разведчик. Проезжая мимо виллы Сан‑Антонио, загородного дома архиепископа Джованни Нерони, он увидел там отряды вооружённых людей, имевших явно недобрые намерения. Лоренцо остановили, спросили, едет ли за ним Пьеро, на что тот дал отрицательный ответ. Его отпустили. Тогда Лоренцо срочно послал к отцу гонца, чтобы тот переменил маршрут. Когда приехал посланник от сына, Пьеро понял, что сбежать не удастся, по пути в Кареджи его попросту догонят. И он приказал посадить себя на лошадь позади Джулиано, привязать к сыну, а тому поскорей пуститься вскачь во Флоренцию другим путём.

27 августа на Виа Ларга приехали одновременно – Лоренцо, успевший оповестить сторонников Медичи, и Джулиано с отцом. Пьеро, который спасся лишь благодаря храбрости и находчивости старшего сына, сразу собрал друзей в своём дворце и рассказал им, как его собирались похитить, а может быть, и убить, и призвал их к оружию. Таким образом, противники Медичи были застигнуты врасплох. Правда, часть заговорщиков во главе с Никколо Содерини попробовали сами собрать вооруженную толпу и дать отпор Медичи, но их предал Лука Питти (его племянник уже был обручён с молодой Торнабуони, родственницей жены Пьеро), отказавшийся присоединяться и возглавлять их. Так что все разошлись по домам. В дело вмешалась Синьория с целью примирения противников. Она наставила на том, что первыми за оружие взялись именно Медичи, и именно они виноваты в возбуждении беспорядков. Но Пьеро убедил всех, что взялся за оружие потому, что его поставили перед необходимостью защищаться, что сам он только того и желает, чтобы жить в спокойствии и мире и охранять закон. Таким образом, дело решилось в пользу Медичи и все государственные должности также заняли их сторонники.

Первым к Пьеро примчался Лука Питти. Старый лис понял, что проиграл, и поспешил спасти свою шкуру. Он клялся «жить и умереть» с Пьеро, умолял простить за то, что не рассказал о злоумышленниках, выдал всех и обещал ничего не замышлять против Медичи впредь.

Новоизбранная Синьория приговорила Питти, Аччайуоли и Содерини к смертной казни, однако Пьеро внезапно смилостивился и настоял, чтобы казнь заменили изгнанием. Лука Питти вообще остался безнаказанным. Остальных главарей изгнали, объявив их «врагами отечества», в том числе, Пьерфранческо Медичи. Вскоре Пьеро простил своего двоюродного брата и даже вернул того из ссылки, впрочем, настояв на его жизни в загородном имении в Требьо, где не было крепости и возможности поднять новый бунт. Что же касается союзника заговорщиков Борсо д'Эсте, маркиза Феррарского, то, узнав о победе Медичи, он распустил войска.

2 сентября на главную площадь Флоренции были приглашены все горожане, имевшие право голоса. Как только все собрались, площадь оцепили миланские наёмники во главе с Лоренцо. Благодаря чему собрание единогласно проголосовало за отмену избирательной жеребьевки. Теперь сторонники Медичи могли беспрепятственно занимать государственные должности, а Пьеро – женить сына на ком хотел.

Через своего брата Лукреция постаралась разузнать всё, что можно, о предполагаемой невесте Лоренцо. Наряду со своими вечными соперниками Колонна, Орсини являлись самыми знатными римскими аристократами, претендующими на происхождение чуть ли не от Юлиев-Клавдиев. Среди них были прелаты (кардинал Латино Орсини и несколько архиепископов), могущественные военачальники: Вирджинио Орсини, синьор Браччано, Никколо Орсини, синьор Питтильяно, Роберто Орсини, граф Тальясоццо и, наконец, Якопо Орсини, синьор Монте Ротондо. Последний был женат на Маддалене Орсини, сестре кардинала, а их дочь Клариче была главной наследницей всего рода. Первые переговоры вёл Джованни Торнабуони. Обе семьи находили в таком союзе выгоду. Пьеро Медичи хотел, чтобы его младший сын Джулиано сделал духовную карьеру, а Орсини нуждались в деньгах Медичи.

Наконец, 26 марта 1467 года Лукреция в сопровождении Джентиле Бекки приехала в Рим. Она хотела сама посмотреть, хороша ли собой девушка, и договориться о приданом. 27 марта Лукреция отправила мужу письмо, в котором сообщала:

– В четверг утром по пути в церковь Святого Петра я встретила мадонну Маддалену Орсини, сестру кардинала, с дочерью лет шестнадцати.

Лукреция постаралась внимательно рассмотреть молодую Орсини, в которой её интересовали больше достоинства тела, нежели ума:

– Она была одета на римский лад и под покрывалом, в этом наряде она показалась мне очень пригожей, белолицей и рослой. Но, так как девица была под покрывалом, я не могла её рассмотреть, как хотела.

Тогда мать Лоренцо решила встретиться с девушкой во дворце её дяди-кардинала:

– Клариче была в узкой юбке на римский манер и непокрыта; мы долгое время беседовали. И я имею на примете эту девицу, которая, как говорю, довольно высока и бела.

Затем она перешла к более подробному описанию:

– Как я и говорила, девушка статная и светловолосая, с приятными манерами – конечно, не такими изысканными, как у наших дочерей, но она очень скромна и выглядит способной быстро перенять наши обычаи. Она не белокура, так как здесь это не принято. У неё рыжие волосы, довольно густые. Лицо её несколько круглое, но это мне по нраву. Шея достаточно развита, но, на мой взгляд, несколько тонка, или, лучше сказать, нежна.

С лица девушки взгляд Лукреции опускается ниже:

– Груди не видно, так как здесь её совсем закрывают, но, видимо, грудь хороша.

По сравнению с флорентийками, Клариче Орсини выглядела немного неуклюжей и застенчивой:

– Голову она не держит дерзко, как наши, но немного выставляет её вперед; думаю, происходит это от стыдливости, однако не вижу в ней ничего, чего следовало бы стыдиться.

Гордость матери побуждает её добавить:

– В общем и целом, девушка это незаурядная, но не идёт в сравнение с Марией, Лукрецией и Бьянкой.

В заключение Лукреция написала мужу, как выгоден этот брак и как все будут рады, если Лоренцо согласится.

Лоренцо к хлопотам матери отнёсся философски: жениться рано или поздно ему всё равно придётся ради продления рода Медичи. К тому же, лестно было породниться с римскими князьями Орсини. Данный альянс повышал престиж Медичи не только во Флоренции, но и в Италии. А ещё это была возможность приблизиться к папскому престолу.

Позднее он записал в дневнике:

– Я, Лоренцо, взял донну Клариче, дочь синьора Якопо Орсини, или же мне её дали.

Последняя реплика отражает отношение Лоренцо к данному браку. Его согласие было предопределено.

После возвращения Лукреции во Флоренцию, надолго отсроченного её болезнью, переговоры о брачном контракте продолжили Джованни Торнабуони и кардинал Орсини.