Весна братьев Медичи

Семейная жизнь

Не отказываясь от дружбы со Сфорца, Лоренцо был вынужден поддерживать отношения и с новой союзницей Неаполя – Венецией. В 1472 году он отправил туда с визитом своего брата. Эта миссия была не просто дипломатической: её целью являлось решение экономических вопросов, а также переговоры о женитьбе Джулиано на дочери дожа.

– Я не хочу жениться! – капризно заявил он. – Вы же знаете, брат, кому отдано моё сердце! Поэтому это было бы предательством моей любви!

Великолепный нахмурился:

– Ты должен, брат! Ради нашей семьи! Ради блага Флоренции!

– Нет, Вы просто хотите удалить меня из города! Подальше от Симонетты! Чтобы самому ухаживать за ней!

– Ты же знаешь, что у меня есть своя Дама!

– Почему же Вы так долго мучаете её и мучаетесь сами? Вам давно пора было бы сделать её своей любовницей!

– Это огорчило бы наших родителей и мою жену.

– Вы всё равно не любите донну Клариче!

– Да, но я обязан оказывать ей уважение, как матери своих детей.

– Пойми, брат, мне тоже не хотелось жениться, – добавил после паузы Лоренцо. – Но если мы хотим управлять Флоренцией, то должны ставить долг перед семьёй и государством выше собственных чувств.

Джулиано уехал, но, забегая вперёд, нужно сказать, что вернулся он без брачного контракта. Не сложилось у него ничего с дочкой дожа. Видно, не слишком-то он старался.

Сам Великолепный считал, что он был искренен с братом, тем не менее, в душе у него остался осадок. Он и в самом деле в последнее время стал видеть в Джулиано конкурента, хотя и понимал, что брат никогда не выступит против него. Виной всему было то чувство, которое они оба питали к Симонетте. Иногда Великолепный тайком посещал церковь Оньиссанти (Всех святых), построенную одним из Веспуччи, куда ходила молиться Симонетта, чтобы только посмотреть на неё. Однажды он встретился там с художником Гирландайо: оказывается, тому было поручено украсить фреской капеллу Веспуччи.

– Я должен изобразить всех членов семьи мессира Пьетро коленопреклонёнными перед Мадонной, – сообщил мастер Лоренцо.

– И женщин – тоже?

– Да. Жаль, что красоту мадонны Симонетты скроет платок.

Не успел Гирландайо приступить к своей работе, как Великолепный уже согласовал с Церковью особое право: Несравненной разрешили присутствовать на богослужениях с непокрытой головой:

– Пусть даже в храмах прихожане любуются ею!

Чем священнослужители объяснили такое исключение? Они объявили, что черты лица молодой женщины сотворены самим Богом, а потому их нельзя прятать от окружающих даже в храме.

На фреске Доменико Гирландайо «Мадонна делла Мизерикордия (Милосердия)» в капелле Веспуччи в церкви Всех святых Симонетта – молодая женщина в скромном одеянии без украшений. Пожалуй, это единственное более или менее установленное её прижизненное изображение. Черты лица Несравненной простоваты, хотя и милы. А её волосы цвета бронзы, вьющиеся на висках, в отличие от других женщин семейства Веспуччи, не спрятаны под платком или покрывалом, а уложены на затылке в сетку.

Что же касается Лукреции Донати, то теперь Лоренцо вспоминал о ней редко. Даже жена перестала ревновать его к Звезде Флоренции: в июле 1471 года среди пяти крёстных родителей сына Ардингелли значилась «мадонна Клариче ди Лоренцо де Медичи», которая оплатила подарки в виде восковых свечей и засахаренного миндаля.

А как выглядела сама Клариче после замужества, нам даёт представление её портрет кисти того же Гирландайо. На нём супруга Великолепного предстаёт невесёлой и некрасивой женщиной с тонким длинным носом, крутым высоким лбом и поджатыми губами. Впрочем, на медали в честь её свадьбы она выглядит ещё хуже, там же выбит девиз: «Нежная с виду, колючая на деле». А на оборотной стороне – роза с шипами (герб Орсини).

– На вид скромна, сурова под рукою, – острословили друзья Лоренцо.

Наследница Орсини оказалась весьма набожной и малоприятной дамой среднего интеллекта, однако ж весьма высокого о себе мнения. Окружение мужа её смущало, и в качестве защитной реакции она смотрела на всех сверху вниз. Её совершенно не интересовали философские и гуманистические изыскания друзей Лоренцо, с которыми дружила её свекровь.

– Клариче не позволила «приручить себя», – отметил современник Великолепного Пьеро Барджеллини, – и радости палаццо Медичи остаются для неё чужды. Она сохраняет свой римский характер, твёрдый и жёсткий.

В отличие от Лукреции Торнабуони, у Клариче Орсини было гораздо меньше влияния в семье Медичи. Её не любили ни флорентийцы, ни сам Лоренцо. Это был династический союз, как и брак его родителей. Музами Великолепного и его брата были другие женщины. В честь них они сочиняли стихи и устраивали рыцарские турниры. Ради них превратили город в «царство муз и искусств», где царили, на первый взгляд, только праздность и развлечения. Именно образы этих прекрасных дам в виде мадонн и античных богинь присутствуют на картинах флорентийских живописцев Пьеро ди Козимо, Доменико Гирландайо, Сандро Боттичелли. Холодное бесстрастие, которое Клариче считала необходимым проявлять на людях, сдержанная, но почти надменная улыбка не могли привлечь к ней сердца людей, как привлекали импульсивность и отзывчивость Лукреции Торнабуони или гармоничная красота Симонетты Веспуччи.

Со временем Клариче всё больше отдалялась от мужа, хотя их семейные неурядицы напоказ никогда не выставлялись. Оба прилагали немалые усилия к тому, чтобы казаться обычной семейной парой, и, как нередко случается, в непродолжительном времени видимость стала едва ли не сущностью. За 19 лет супружеской жизни у них родилось десять детей: Лукреция, Пьеро (будущий правитель Флоренции), Маддалена, Джованни (будущий папа Лев X), Луиза, Контессина, Джулиано (будущий герцог Немурский), ещё одна Контессина и две пары близнецов. Близнецы и первая Контессина умерли в младенчестве, а Луиза – в 11 лет, остальные же дожили до зрелого возраста.

Лоренцо обожал своих детей и охотно с ними возился, как с лёгким неодобрением сообщает нам Макиавелли:

– Он любил… детские забавы более, чем это, казалось бы, подобало такому человеку: его не раз видели участником игр его сыновей и дочерей.

Лоренцо часто расставался с женой, но в переписке они выдерживали вполне непринуждённый тон.

– Если у Вас есть какие-нибудь новости, не являющиеся государственной тайной, – писала мужу Клариче, – сделайте милость, поделитесь. Это всем нам будет интересно.

– Я прибыл целым и невредимым, – заверял, в свой черёд, её Лоренцо. – Я думаю, это обрадует тебя больше, чем любая другая новость, кроме новости о моём возвращении, судя по моей собственной тоске по тебе и по дому. Надеюсь, ты составишь хорошую компанию Пьеро, моне Контессине (его бабушке) и моне Лукреции (его матери). Молись Богу за меня, и если тебе что-нибудь понадобится отсюда (из Милана), прежде чем я уеду, дай мне знать.

При этом Клариче часто ворчала на друзей мужа, которым казалась скучной и которые за глаза отзывались о ней весьма пренебрежительно. Став главой не только семьи, но и Флоренции, Лоренцо куда меньше времени уделял приятелям, с которыми совсем недавно беспокоил округу. Они прекрасно понимали, что государственные дела теперь отнимают у Медичи львиную долю времени, но проще объяснить всё наличием супруги. Всё своё время она посвящала домашним заботам и церкви и была по-прежнему очень привязана к своим родителям, могущественным Орсини. В мае – июне 1472 года Клариче гостила у них в Риме и оказалась свидетельницей необычайного события: заочного бракосочетания в Ватикане Великого князя Московского Ивана III с византийской принцессой Зоей Палеолог. Клариче сопровождал поэт Луиджи Пульчи. Чтобы позабавить Лоренцо, остававшегося во Флоренции, он сочинил шутовской отчёт о визите к будущей великой княгине:

– Мы вошли в комнату, где на высоком помосте сидела в кресле раскрашенная кукла. На груди у неё были две огромные турецкие жемчужины, подбородок двойной, щёки толстые, всё лицо блестело от жира, глаза распахнуты, как плошки, а вокруг глаз такие гряды жира и мяса, словно высокие дамбы на По. Ноги тоже далеко не худенькие, таковы же и все прочие части тела – я никогда не видел такой смешной и отвратительной особы, как эта ярмарочная шутиха. Целый день она беспрерывно болтала через переводчика – на сей раз им был её братец, такая же толстоногая дубина. Твоя жена, будто заколдованная, увидела в этом чудище в женском обличье красавицу, а речи переводчика явно доставляли ей удовольствие. Один из наших спутников даже залюбовался накрашенными губами этой куклы и счёл, что она изумительно изящно плюётся. Целый день, до самого вечера, она болтала по-гречески, но есть и пить нам не давали ни по-гречески, ни по-латыни, ни по-итальянски. Впрочем, ей как-то удалось объяснить донне Клариче, что на ней узкое и дурное платье, хотя платье это было из богатого шёлка и скроено по меньшей мере из шести кусков материи, так что ими можно было накрыть купол Санта-Мария Ротонда. С тех пор мне каждую ночь снятся горы масла, жира, сала, тряпок и прочая подобная гадость.

Клариче, надо сказать, не нравился Пульчи и его шутовские рассказы. В Риме она ежедневно принимала докучливых посетителей и что ни день за кого-то просила мужа. Благодаря Клариче её наглый и бездарный брат Ринальдо Орсини в 1474 году стал архиепископом Флоренции. Лоренцо раздражали и её неуклюжие просьбы, и её угрюмо-высокомерный нрав. Попытки мудрой и опытной в политических хитростях свекрови вовлечь Клариче в круг интересов мужа не увенчались успехом.

Несомненно, её характер объяснялся не только полученным в Риме религиозным воспитанием, но и слабым здоровьем. Клариче болела туберкулёзом, от которого и умерла тридцати семи лет от роду. От мужа её отдаляли не только болезнь и вздорный характер, но и умственная лень, равнодушие к искусству и литературе. Он любил развлечения на свежем воздухе, праздники и пиры. Она всего этого избегала. К сожалению, при выборе невестки обычная проницательность изменила Лукреции Торнабуони. Если предрасположенность к туберкулёзу Клариче передала только Маддалене и Джулиано, то высокомерие, свойственное Орсини, практически всем своим детям, что было крайне опасно для Медичи, чья власть держалась, в основном, на личном авторитете правителя.

Под предлогом заботы об её здоровье и здоровье детей Лоренцо частенько отправлял жену за город, а сам навещал её редко. Клариче писала мужу слёзные, но скучные письма, умоляя навестить её. С Марсилио Фучино и другими придворными она посылала Лоренцо дичь для ужина, напоминая о себе доступными ей способами:

– Шлём Вам 17 серых куропаток, которых добыли сегодня Ваши птицеловы.

По некоторым деталям видно её щедрую натуру:

– Все мы, благодарение Богу, здоровы. Шлю Вам фазана и зайчиху, так как стыдно мне, кажется, есть их здесь только нам одним.

Каждый день она надеялась, что появится её супруг, который её часто разочаровывал, ссылаясь на дела или политику.

– Так славно бы было, если бы Вы к нам сюда приехали, мы Вас ждали уже три вечера до трёх часов.

И в его оправдание твердила:

– Думаю, что лишь дела Вас там так стесняют.

Напоминанием о её любви, таким образом, служили зайцы:

– Шлю Вам этих двух зайцев, чтобы ради моей любви, получив их, Вы вспомнили обо мне.

Великолепный редко отвечал ей, зато он писал искромётные и доверительные письма (в которых никогда не жаловался на жену) другим женщинам – своей сестре Наннине, Ипполите Марии Сфорца в Неаполь, Боне Савойской в Милан, Элеоноре д’Эсте в Феррару. Однако супруги нежно любили своих детей, тревожились за их здоровье, отмечали их первые шаги и первые слова. Воспитание наследников Медичи было одной из главных забот родителей. Лоренцо хотел воспитывать детей в гуманистическом духе, и приставил к детям своих друзей: Анджело Полициано, Луиджи Пульчи и других. Клариче в этом вопросе выступила категорически против. Во-первых, она была в состоянии войны с придворными Лоренцо, а, во-вторых, хотела воспитывать детей в несколько ином духе, чем протеже Великолепного. Полициано писал ему:

– Что до Джованни, мать заставляет его читать Псалтырь, чего не могу ни в коей мере одобрить.

Легкомыслие и вольные манеры Полициано не нравились Клариче, которая жаловалась мужу:

– Чего я только от него не претерпела!

– Выслушав меня, Вы убедитесь, что я ни в чём не виноват, – парировал поэт.

В конце концов, жена Лоренцо прогнала Полициано:

– Хотя я и страдала от его грубостей, если есть на то Ваше согласие, я стерплю, но не могу в это поверить.

Лоренцо был вынужден смириться с увольнением своего друга, однако дал понять жене, что не одобряет её поведения. Клариче, в свой черёд, упрекнула его за то, что он позволил Полициано жить в своих комнатах во Фьезоле и тем самым выставил её на посмешище, публично продемонстрировав своё прощение неугодному ей человеку. Тогда Великолепный был вынужден написать ей резкое письмо, напомнив, что она не отправила книги Полициано, как он просил, и потребовал, чтобы они были отправлены в тот же день. Но как бы жарко они не спорили, похоже, это была единственная серьёзная ссора между супругами.

В тоске и обиде Полициано пришлось оставить Тоскану и поселиться при дворе кардинала Гонзага в Мантуе.

Клариче же чувствовала себя на стороне рассудка, и факты подтвердили её предположения. Джованни выказывал всё более явные признаки благочестия. Он охотно отправлялся к причастию в Боско аи Фрати, к изумлению отца и удовольствию матери. Однако, в отличие от Лоренцо, она не желала видеть его кардиналом, пытаясь горячо восставать против этого.

Что касается Луиджи Пульчи, то ему покровительствовала Лукреция Торнабуони. А Клариче ненавидела всех приближённых своей свекрови, к которой Лоренцо прислушивался больше, чем к жене. Поэтому Пульчи он устроил у графа Роберто Сансеверино, который служил Флоренции в качестве кондотьера. Заодно поэт должен был держать Великолепного в курсе всех дел своего нового покровителя. В письме от 10 марта 1477 года Лоренцо писал Пульчи:

– Ты знаешь, так как на словах я тебе это говорил, насколько я хочу, чтобы означенный С. был в нашем услужении. Он был бы во главе кондотты (войска), и если бы ему не хватало поддержки других, то у него всегда была бы наша.

Но Полициано был всё же самым близким другом Лоренцо, спутником за трапезой и на охоте, вместе они писали стихи, поэтому через год его вернули. Заглаживая нанесённую обиду, Великолепный организовал для него профессуру во Флорентийском университете, где тот преподавал древнегреческий и латынь, а также должность каноника – хорошо оплачиваемую синекуру, и подарил поместье возле Кареджи. Кроме того, Полициано стал единственным учителем Пьеро Медичи. Младшего, Джулиано, не так пичкали наукой, зато он был самый балованный из мальчиков, а из девочек самой балованной была вторая дочь Великолепного, красавица и умница Маддалена.

Уезжая куда-нибудь, Лоренцо уже поручал приятелям писать ему о детях, а не о своих дамах. Вот послание одного из друзей семьи, Кристофоро Беннини, от 25 сентября 1473 года:

– Маленькая Лукреция очень послушная – такая умница! Пьеро выглядит хорошо, слава Богу, очень весёлый и довольный. Часто подходит к двери, выходящей в Тердзоллу, и всех зовёт: «Няня, тятя, мама!» – так мило, что Вы бы очень посмеялись. Маддалена тоже хорошо себя чувствует. Я каждый день вижу её, возвращаясь от Торнабуони, а её кормилицу посылаю каждый день совершить моцион, чтобы всегда была здорова и молоко было ещё лучше.

Ещё одним близким другом Лоренцо был Никколо Микелоцци, сын архитектора. Лоренцо не имел от него секретов. Никколо был всего на два года старше хозяина Флоренции. Он и его брат Бернардо (гувернёр маленького Джованни) росли в доме Медичи. Никколо стал начальником секретариата Лоренцо, потом его личным канцлером. Но, несмотря на многочисленные обязанности, он тоже следил за здоровьем детей. 19 апреля 1476 года Микелоцци писал Лоренцо:

– Дети в добром здравии и веселы, как никогда. Они играют без устали. Малышка Маддалена всё время хочет танцевать. Маленький Джованни тоже совершенно здоров.

А в письме от 3 сентября 1477 года Полициано утешает Великолепного, обеспокоенного болезнью сына Джованни, которому было тогда год и восемь месяцев:

– Он не может сосать грудь, но прекрасно кушает супчик. Мне кажется, у него немножко болит язык, а не горло, потому-то он и не сосёт. Наверное, побаливает у него и шейка – вот отчего ему трудно поворачивать головку.

Но, пожалуй, самой колоритной фигурой среди домочадцев Великолепного был бедный священник Маттео Франко, нашедший приют у Медичи в 1474 году. Его талант остряка покорил даже угрюмую супругу Великолепного. Между друзьями Лоренцо и Клариче шла настоящая война. Пульчи писал злобные сонеты в адрес Франко:

Несчастный сельский попик противнющий,

вращающийся в кухне, вечно пьяный

наш дуралей Маттео, всегда везучий.

А священник жаловался на него Лоренцо:

–Джиджи гадкий, Джиджи докучливый, у Джиджи ужасный язык, Джиджи – нахал, Джиджи – сеятель раздоров, у Джиджи, по Вашим словам, тысяча недостатков, и однако без Джиджи нельзя дышать в Вашем доме. Джиджи – душа Вашей семьи.

Томясь жизнью в сельской местности, Луиджи (Джиджи) Пульчи писал своей покровительнице, матери Лоренцо:

– У нас всё дождь и дождь, так что из дому нельзя выйти, и охоту мы заменили игрой в мяч, чтобы мальчики не прекращали упражняться. Я сейчас в домашнем платье и шлёпанцах, что, если б Вы меня видели, показалось бы Вам знаком глубокой печали. Я и вправду всегда один и тот же, и не делаю, не вижу и не слышу ничего, что бы доставило мне радость; мысль о нашем несчастье так удручает меня, что ни во сне, ни наяву не прекращаю мучиться. Чума и война непрестанно в моих мыслях: я скорблю о прошлом и не перестаю страшиться будущего. Не нахожу здесь госпожи моей Лукреции, которой мог бы излить себя, и умираю от скуки.

Возможно, Клариче была права, отдавая предпочтение Франко перед двумя превосходными поэтами, но не слишком хорошими воспитателями. С равной нежностью сэр Маттео относился к детям, разочарованным отсутствием отца, для которых он заменял Лоренцо:

– Тогда не мог и я не спешиться, и прежде, чем мы вновь усадили их на лошадей, всех их обнял и дважды каждого поцеловал: раз за себя и раз за Лоренцо.

Отсутствие отца причиняло детям, как и матери, боль:

– Милый Джулианино сказал, растягивая «О»: «Оооо, где Лоренцо?» Мы ему: «Он выехал к тебе в Поджо». – «Ах, нет», – и чуть не заплакал.

Высмеивая Пульчи в эпиграммах, Маттео Франко вскоре заставил соперника бежать. Священник был абсолютно предан интересам своих благодетелей. Некоторое время Франко управлял делами Клариче. Потом стал духовником Маддалены Медичи после её замужества и, к великому удовольствию Лоренцо, утешал его дочь в супружеских несчастьях и заботился о ней.

Рядом с такими личностями в окружении Лоренцо Бартоломмео Скала – с 1464 года канцлер Республики, то есть секретарь правительства – казался почтенным ментором. Возраст (он был на двадцать один год старше Лоренцо) и манера поведения отдаляли его от весёлой компании, не упускавшей случая посмеяться над ним. При всём том он был советником, к которому Лоренцо всегда прислушивался: Скала информировал его о дебатах в Синьории и прочих собраниях. Благодаря ему партия Медичи всегда была представлена в высших государственных инстанциях.

Преданность Скалы и немногих близких людей позволяла Лоренцо не очень обременять себя семейными и государственными обязанностями. Для умных разговоров у него были друзья и Платоновская академия, для куртуазного поклонения – Лукреция Донати и Симонетта Веспуччи, для удовлетворения похоти – симпатичные горожанки и крестьянки (здравствуй, Ненча из Барберино!), а Клариче спокойно сидела дома и рожала детей. Лоренцо мог предаваться удовольствиям, используя официальные поводы. Заметная деградация республиканского строя не вызывала никакого протеста. Заботясь в первую очередь о своём физическом выживании, флорентийцы старались забыть о тяготах жизни, участвуя в официальных торжествах и праздниках. Они подражали самому Лоренцо, который скрывал озабоченность государственными и финансовыми проблемами под маской благодушного юмора.