Весна братьев Медичи

Гнев Амура

После похорон Пьеро Медичи 4 декабря 1469 года, если верить Макиавелли, все взоры обратились не к Лоренцо, а к Томмазо Содерини. Многие граждане приходили навещать его, словно главу государства, и многие правители присылали ему письма. Но он, будучи человеком мудрым и хорошо зная и правильно оценивая свои и дома Медичи богатства и успех, на письма государей не отвечал, а согражданам давал понять, что не в его дом должны они приходить, а к Медичи.

– На второй день после смерти отца, – записал Лоренцо в своих «Воспоминаниях», – главные люди города пришли в наш дом, чтобы утешить нас и побудить меня взять на себя заботу о государстве, как это делали мой отец и дед.

Среди руководителей делегации был Томмазо Содерини, который долго и вдумчиво говорил о положении Флоренции, всей Италии, о домогательствах отдельных государей и закончил свою речь следующими соображениями: для того, чтобы Флоренция существовала в единении и в мире, не зная гражданских распрей и внешних столкновений, необходимо поддержать Лоренцо и его брата.

– Я согласился неохотно, – утверждал Великолепный. – Мне казалось, что эта должность не подобает моим летам, тягостна и опасна. Я принял её единственно для того, чтобы обеспечить безопасность моих друзей и сохранность нашего состояния, потому что во Флоренции нелегко жить богатому человеку, если он не обладает властью в государстве.

Прежде чем разойтись, все присутствующие поклялись, что будут видеть в юных Медичи родных сыновей, а те заявили, что почитают собравшихся здесь старших за отцов.

До самой смерти Пьеро его наследник никогда не занимал действительно ответственных должностей. Он лишь блестяще исполнял представительские функции. Сторонники Медичи полагали, что ничего не изменится. Однако Лоренцо практически сразу дал понять всем окружающим, что последнее слово в любом случае остаётся за ним. К советам Содерини он, конечно, прислушивался, но не более того. Своего верного соратника Великолепный предпочитал использовать в качестве посла по особым поручениям, представлявшего его на различных официальных мероприятиях за рубежом; помимо всего прочего, это позволяло не опасаться, что он укрепит своё положение в городе, которым формально правил во время частых отлучек Лоренцо.

Бригада же стала придворным обществом, занятым поиском удовольствий и выгод.

Так, Браччо Мартелли ближайший приятель Лоренцо, прошёл все ступени общественных должностей: приор, подеста флорентийской округи, посол и, наконец, гонфалоньер справедливости. Другой член бригады, Сиджисмондо делла Стуфа, которому Лоренцо доверял как самому себе, в награду за преданность тоже получил самые высокие должности: приора, морского консула в Пизе, и, опять же гонфалоньера справедливости. Сиджисмондо был помолвлен с красавицей Альбьерой дельи Альбицци, смерть которой в 1473 году потрясла всю Флоренцию и вдохновила поэтов на множество прочувствованных стихотворений. Репутация безутешного красавца окружила Стуфу каким-то ангельским ореолом, делавшим его совсем непохожим на товарищей по бригаде, весельчаков, гуляк и волокит.

К счастью, благодаря прекрасному воспитанию и поэтическому дарованию Лоренцо удалось вырваться из вихря пошлых удовольствий. Следуя примеру великих писателей как древности, так и недавних времён, он старался выразить в своих стихах и радость жизни, и страдания, которые тоже подчас испытывал. Перед молодым человеком стояла нелёгкая задача сохранить мир во Флоренции, оградить её от внешних бурных событий, то есть, выбрать правильный политический курс. Теперь всё бремя ответственности лежало на нём одном. В начале 1470-х годов Лоренцо вникал в государственные дела, и его муза в это время молчала.

Молодой Медичи понимал: чтобы его уважали, ему придётся сражаться, не брезгуя никакими средствами. Во внешней политике он нуждался в поддержке традиционных союзников своей семьи, Неаполя и Милана. Уже 7 декабря откликнулся герцог Галеаццо Мария Сфорца, прислав миланские войска, стоявшие около Пармы. Укрепить союз с Неаполем Лоренцо было труднее. На сейме в Риме, где искали приемлемые для всех воюющих сторон условия, чтобы завершить войну за Римини, король Ферранте поссорился с Миланским герцогом. Последний желал немедленного мира: этого добивался его друг французский король Людовик XI в надежде, что освободившиеся миланские войска можно будет использовать для реализации претензий Франции на Неаполь. Оскорблённый Ферранте был готов вступить в союз со старинным недругом своего государства – Венецией. В июле 1470 года флорентийским представителям удалось предотвратить раскол лиги. Флоренция нашла необходимые 300 тысяч флоринов на перевооружение: в середине декабря, несмотря на сильное сопротивление Совета народа, было принято решение о чрезвычайном налоге. Таким образом, 1470 год, казалось, должен был принести мир, так необходимый Лоренцо, чтобы спокойно вникнуть в государственные дела. Ему помогал малочисленный совет, вовсе не потакавший хозяину города. Наряду с Томмазо Содерини в него входили Якопо Пацци, которого Лоренцо хотел задобрить, и два члена партии Медичи: Луиджи Гвиччардини, сторонник Миланского герцога, и Антонио Ридольфи, стоявший за Неаполитанского короля.

Угроза войны с внешними врагами была не единственной проблемой. В ночь на 6 апреля 1470 года изгнанники братья Нарди, друзья бывшего заговорщика Диотисальви Нерони, опираясь, вероятно, на поддержку Борсо д'Эсте, маркиза Феррарского, и сообщников в самом городе, захватили цитадель и дворец подесты Чезаре Петруччи в городке Прато, входившем в состав Флорентийской республики. Подеста и члены муниципалитета были брошены в темницу. Они должны были стать заложниками, но народ, оставшийся верным Флоренции, вскоре освободил их. Петруччи приказал арестовать самих братьев Нарди с шестьюдесятью сторонниками. Расправа была безжалостной. 9 апреля Бернардо Нарди обезглавили, а четырнадцать его сообщников повесили. Затем последовали новые казни: четырёх заговорщиков казнили 14 апреля, еще семерых через день. Слух об этом привёл в ужас всю флорентийскую округу.

До вынесения приговоров Синьория спросила мнения Лоренцо. Медичи давно знали, что в Прато зреет смута. Карло, незаконный сын Козимо Старшего, будучи старостой коллегиальной церкви Святого Стефана, сам это видел. На своей свадьбе Лоренцо выразил недовольство Прато, отвергнув подарок города – великолепную чеканную серебряную вазу. Теперь ему представился случай уничтожить всех своих противников, но он этого не сделал. Наоборот, когда главные виновники понесли наказание, подеста Прато получил приказ уничтожить судебные протоколы. Обеспечив безнаказанность соучастникам заговора, Лоренцо сделал возможным примирение с ними и таким образом завоевал репутацию великодушного политика.

Дебаты в Совете ста, центральном органе режима Медичи, показывали, что и в самой Флоренции зрели подобные замыслы. Друзья Лоренцо уведомили его, что городская верхушка добивается самостоятельности. Чтобы устранить эту угрозу, 5 июля 1470 года был внесён новый законопроект. От формирования Синьории предполагалось отстранить Совет ста и передать эту функцию комиссии из сорока пяти граждан из числа самых преданных сторонников Медичи. Особые привилегии получили семьи Гвиччардини, Мартелли, Питти и Ридольфи: от них в комиссию вошли по два человека. Закон дважды ставили на голосование в Совете ста, и он дважды не прошёл. Для Лоренцо и его друзей это было серьёзное поражение. Но они не признали себя побеждёнными и задумали в будущем полностью реформировать сам совет.

6 апреля, как раз в то самое время, когда заговорщики совершили свои преступные действия в Прато, Лукреция Донати родила сына Пьеро. Нет, не от Лоренцо, а от своего мужа. Хотя во время турнира молодой Медичи дал ей слово вызвать Ардингелли во Флоренцию, он не спешил выполнять своё обещание. Лукреция присутствовала также на свадьбе Лоренцо, где чествовалась им самим и всеми его друзьями наряду с новобрачной. Вряд ли это было приятно гордой дочери римских патрициев. Тем не менее, Звезда Флоренции доказала, что она обладала не только красотой, но и умом, подружившись с Клариче, которая поддержала её в желании вернуть мужа. В результате Лоренцо пришлось разрешить Ардингелли приехать во Флоренцию «для своей жены и для жены Никколо, так как за этим стоит она», как свидетельствует всё та же вездесущая Алессандра Мачинга.

Летом 1470 года, когда Лукреция после рождения сына была в самом расцвете своей красоты, Сандро Боттичелли написал для Торгового суда картину с изображением аллегории Силы. Она принесла молодому художнику известность в городе. По слухам, Боттичелли изобразил там Лукрецию Донати. Хотя её фигура воплощает силу, лёгкий наклон точёной головки и изящные руки, нервно прикасающиеся к оружию, выдают внутреннюю хрупкость образа. В то же время её полудетское личико кажется безмятежно спокойным. Судя по картине, Лукреция справедливо считалась первой красавицей Флоренции. Однако Лоренцо уже был влюблён в другую даму, затмившую даже супругу Никколо Ардингелли. Но об этом пока никто не знал.

Первой догадалась обо всём, как обычно, Наннина, с которой Лоренцо увиделся на свадьбе их сестры Марии. Великолепный, как и полагалось главе семьи, сам нашёл ей мужа – Лионетто Росси, управляющего банком Медичи в Лионе. В 1468 году французский король Людовик XI начал мстить Медичи за то, что управляющий брюггским филиалом их банка Томмазо Портинари давал займы герцогу Бургундскому. Под предлогом, что займы были обещаны ещё двум врагам короля, Антуану де Шатонефу и Филиппу Савойскому, графу Бресскому, Людовик изгнал лионского управляющего Франческо Нори. На его место приехал новый управляющий Джулиано дель Дзаккериа, но в 1470 году он умер. А его заместитель Лионетто Росси получил свою должность в обмен на обещание жениться на Марии. В марте 1470 года он приехал во Флоренцию подписать контракт о партнёрстве с Медичи. А вскоре состоялась и свадьба: не такая роскошная, как у Бьянки и Наннины, но снова собравшая всю семью. Улучив момент, Наннина спросила у Лоренцо:

– Признайтесь, брат, Вы специально выбрали Марии такого мужа, как Росси?

– А чем он плох?

– Тем, что увезёт её туда, где у неё не будет ни одной родной души.

– А муж на что? К тому же, Франция, как я слышал, неплохая страна.

– Да, но её не сравнить с Флоренцией. Здесь Мария была бы на виду и напоминала всем о прелюбодеянии одного из Медичи…

Великолепный нахмурился:

– Что ты хочешь от меня, Наннина? Отменить свадьбу Марии не в моих силах. К тому же, я советовался по этому поводу с матушкой!

– Не сомневаюсь, что донна Лукреция одобрила Ваше решение! Она не возражала и против брака Бьянки с Гульельмо Пацци, и моего – с Бернардо, а Вам сама нашла жену. В результате – мы все несчастливы, кроме Джулиано… Только он один счастлив, потому что влюблён!

– А ты откуда знаешь? – после паузы спросил Лоренцо.

– О чём?

– О том, что Джулиано влюблён?

– От Бьянки.

Великолепный задумался: Бьянка с детства всегда опекала младшего брата, и Джулиано до сих пор был её любимцем, несмотря на то, что она уже успела обзавестись кучей собственных детей. В то время как сам Лоренцо дружил с Нанниной. А вот Мария всегда была как бы сама по себе…

– А какую судьбу вы с матушкой уготовили для Джулиано? – продолжала между тем наступать Наннина. – Тонзуру или брачный венец?

– Он может стать и кардиналом-мирянином, – уклончиво ответил Лоренцо.

– А если наш брат откажется от кардинальской шапки?

– Почему?

– Потому что Джулиано без ума от жены Марко Веспуччи!

На лице Лоренцо возникло жёсткое выражение:

– Ему придётся согласиться – ради блага семьи Медичи!

Некоторое время Наннина молча смотрела на Лоренцо и, наконец, тихо произнесла:

– Прошу Вас, не лгите мне!

В свой черёд, Великолепный бросил на сестру удивлённый взгляд:

– Что ты сказала?

–У нашего брата это – впервые. Не отнимайте у него любовь!

– Ты с ума сошла, Наннина!

– Нет, я слишком хорошо знаю Вас, брат! Обещайте мне, что Вы не будете домогаться мадонны Симонетты! У Вас ведь есть Лукреция Донати!

– Вот именно, что она – не моя, а Ардингелли! – Лоренцо внезапно почувствовал гнев. – Ты жалеешь Джулиано? А меня тебе не жаль?! Я тоже хочу не только любить, но и быть любимым!

Из глаз его сестры полились слёзы. Некоторое время Великолепный растерянно смотрел на неё. После рождения дочери Наннина похудела и румянец спал с её щёк. Вследствие чего её сходство с Лукрецией Донати почти сошло на нет. Зато теперь она напоминала Лоренцо другую женщину. Правда, та была выше ростом, но такая же стройная.

Отвернувшись, Лоренцо угрюмо произнёс:

–Успокойся: разве я могу обидеть Джулиано?

После свадьбы Мария уехала с мужем во Францию, и Лоренцо удалось наладить отношения с Людовиком ХI, который 13 августа 1470 года пожаловал ему чин советника и канцлера. А в ноябре 1470 года французский король даже стал крёстным отцом новорожденной дочери Лоренцо. Лукреция Медичи стала любимицей отца и Великолепный часто говорил:

– Будь она сыном, других не надо.

Но это позже, а тогда он страстно желал наследника. Девочку назвали в честь матери Лоренцо. Лукреция Торнабуони очень тяжело пережила смерть своего мужа и находила утешение в сочинении религиозных поэм, которых оставила после себя всего пять, не считая стихов.

Вот первые строки из её поэмы «История царицы Эсфирь»:

Во имя Господа предвечного, благого!

Сказание начну, надеясь на Него,

На помощь Божию я уповаю снова;

Про вавилонского владыки сватовство,

И как лелеял он любимую в почёте,

Про Мардохея с ней сокрытое родство.

Была Есфирь умней царёвых звездочетов,

И от погибели народ родной спасла

И вывести смогла из-под лихого гнёта,

Избавить от руки, что так сильна была,

Что чуть не сгинуло Израиля потомство,

Но Божья воля их от смерти сберегла.

Так уж получилось, что сама Лукреция Торнабуони стала «Эсфирью», то есть, спасительницей, для Медичи. Лоренцо всегда мог найти поддержку у матери. Зато Джулиано, став после смерти отца соправителем брата, на самом деле не занимался государственными делами, а вёл праздную жизнь, блистал на турнирах и легко тратил деньги. Сначала отец, а затем и брат, пытались добиться для него кардинальской шапки, но отношения Флоренции с Римом оставляли желать лучшего, поэтому духовный сан младший Медичи пока не получил. Зато его силой, ловкостью и красотой гордилась вся Флоренция. Подвижный и стройный, почти всегда в чёрном бархате, он обладал спокойствием и весёлостью, присущими людям, которым всё далось без труда. Внешне Джулиано удался в бабку Контессину де Барди: правильные черты лица, нос хотя и крупный, но прямой, глаза большие, золотисто-карие, в обрамлении длинных ресниц, подбородок волевой. Юношей было очаровано всё женское население города: от знатных дам до простых горожанок, и вслед ему вздыхали даже мужчины.

Он был начитан и образован так же, как Лоренцо, хотя, может быть, меньше него увлекался литературой и философией. Не обладая теми качествами, которые прославили его старшего брата, Джулиано был достаточно умён, чтобы, используя другие свои преимущества, завоёвывать расположение общества. Именно он стал героем турнира по случаю свадьбы Лоренцо, в соревнованиях между флорентийцами и венецианцами. Братья были очень привязаны друг к другу. Временами Лоренцо бывал безумно упрям, придавал чрезмерное значение внешним проявлениям приличия, проявлял холодный расчёт, когда дело касалось политики, и даже становился диктатором, если речь шла о том, как Джулиано должен себя вести и с кем водить дружбу. В то же время он мог быть необыкновенно щедрым, снисходительным и чутким к желаниям младшего брата. Он делился с ним размышлениями и соображениям по поводу любого политического события. Взаимная любовь и преданность братьев напоминала отношения Козимо Старого и его рано умершего брата Лоренцо.

Наряду с женщинами и поэзией в досугах молодого правителя Флоренции была и третья, не уступающая им, страсть – охота. В развлечениях бригады охота играла важную роль. Лоренцо предпочитал соколиную охоту как поистине королевскую забаву. Его соколиному двору могли бы позавидовать многие монархи. Причём тренировкой ловчих птиц и уходом за ними занимался сам Лоренцо, когда не был занят другими делами, а сокольничие и псари были у него в большой чести. С ещё большей страстью охоте отдавался его младший брат. Если верить Анджело Полициано, до шестнадцати лет Джулиано не интересовался любовными забавами:

В ту чудную, безоблачную пору,

Когда еще не тронул пух лица,

Наш Джулиано не внимал Амору,

Что сладким игом бременит сердца.

Беспечный, предавался он задору

И погонял лихого жеребца.

Из сицилийских стад был конь отборный,

Он спорил с ветром, быстрый и покорный.

. . . . . . .

О, сколько нимф по юноше вздыхало!

Но все их пени, горести и плачи

В груди надменной не могли нимало

Лёд растопить, воспламенить – тем паче.

В лесах он так охотился, бывало,

С суровым, гордым видом – не иначе,

А чтобы не был зной ему докука,

Носил венок он из сосны и бука.

. . . . . . .

Так юноша заносчивый сверх меры

Святых влюблённых порицал везде.

Самодовольный, не давал он веры

Чужому плачу и чужой беде.

Но вот слуга Амура и Венеры,

Что пламенел, покорный их узде,

Воззвал к Амуру: «Гнев свой справедливый

Яви, о, бог, да сломится строптивый!»

Однако писатель Пол Стратерн утверждает:

– Джулиано любил считать себя безжалостным покорителем женских сердец, хотя в действительности сам влюблялся с завидным постоянством и не всегда удачно, что повергало его в глубокую хандру.

Вскоре после свадьбы Лоренцо флорентийский банкир Марко Веспуччи привёз из Генуи свою жену Симонетту Каттанео, ровесницу Джулиано, которая едва не стала яблоком раздора между братьями Медичи.