Весна братьев Медичи

Заговор Пацци

После смерти Симонетты «начал я, – пишет Лоренцо, – мысленно искать, не было ли в нашем городе другой, достойной такой же чести, любви и похвалы. Я потратил несколько времени, ища и не находя ту, которая, по моему рассуждению, была бы достойна истинной и самой постоянной любви».

Наконец, снова возникла фигура Лукреции Донати:

– Среди других дам была одна, в моих глазах красоты величайшей, и облика столь милого и привлекательного, что стал я, видя её, говорить: «Если она столь же нежна, умна и учтива, как была умершая, то, несомненно, красоты и изящества в ней куда больше».

Жена Ардингелли вдохновила Лоренцо на новые сонеты в стиле Петрарки:

Как много прелести в моей любимой!

Все совершенства в ней слились одной,

И каждый случай, добрый или злой,

Глашатай этой истины счастливой.

Застав её с молитвою святой,

Я вижу, как смирение прекрасно,

А если на душе её ненастно,

Сама Любовь утратила покой.

Её печаль прекрасна и нежнa,

Её красе не страшно быть унылой, -

В своём дворце Венера так грустила.

Но если б мир ничтожный подарила

Ты, милая, своей улыбкой милой,

Другая мне отрада не нужнa.

Кроме того, Лоренцо, с лёгкой руки Сикста IV начавший собирать коллекцию мраморных бюстов, заказывает Андреа дель Верроккьо скульптурный портрет Лукреции Донати. Будучи уже матерью двух сыновей, она предстаёт перед нами в полном расцвете женской красоты: гордая посадка головы на круглой крепкой шее, широкие плечи и раздавшаяся талия. Но особенно хороши руки с длинными изящными пальцами: как бы прикрывая правой рукой живот, левой она прижимает к сердцу букетик фиалок. Из-за чего этот бюст ещё называют: «Флора». Ардингелли же снова надолго покинул Флоренцию, то ли по приказу Лоренцо, то ли по торговым делам.

Тем не менее, воспоминания о Симонетте, несмотря на то, что она любила не его, а Джулиано, не оставляли Лоренцо. Для него эта дама была яркой звездой, промелькнувшей на небосводе и на миг затмившей даже Лукрецию Донати. Тайная память о ней навсегда сохранилась в сердце Лоренцо.

Из его «Комментариев» мы узнаём, что он посвятил целых четыре сонета смерти дамы, «наделённой такой красотой и благородством, какими не обладала ни одна из живших прежде неё». Так в его «Книгу песен» вошла тема смерти. И, может быть, тогда родился сонет с убийственно горькой истиной в конце:

Всё мимолетно здесь, всё легковесно,

Фортуна легковерна, ненадёжна,

И только Смерть незыблема одна.

Джулиано тем временем пытался забыться в объятиях многочисленных любовниц. Но как бы ни было Лоренцо жаль брата, он не забывал о политике. И спустя год предложил Джулиано новую невесту – Семирамиду Аппиано, младшую сестру Якопо IV, нового сеньора Пьомбино. Этот вариант всех устроил. Джулиано согласился, потому что Семирамида была знатного рода, и, главное, приходилась племянницей Симонетте Веспуччи. А Лоренцо интересовало, главным образом, то, что во владениях Якопо IV были залежи железной руды, которую добывали ещё этруски и которую Флоренция хотела контролировать.

Но пока обе стороны готовились к свадьбе, над Медичи снова стали сгущаться тучи. В 1476 году Флоренция лишилась своего главного союзника: 26 декабря в соборе Святого Стефана в Милане Галеаццо Мария Сфорца был заколот тремя молодыми заговорщиками-республиканцами. Каким бы жестоким тираном ни был этот герцог, как уже говорилось, он являлся давним и надёжным политическим партнёром. Флоренция настолько зависела от Милана в военном отношении, что Лоренцо писал Галеаццо Марии письма, которые напоминали скорее послания вассала к сеньору. Герцог именовался «милостивым господином», его уверяли в «вечной преданности» и просили о «покровительстве». И обычно Флоренция получала желаемое. А теперь вместо союзника Медичи имели у себя под боком свару между вдовой покойного Боной Савойской и его младшим братом Лодовико Моро за миланский трон, так как наследнику покойного герцога, Джан Галеаццо, исполнилось всего восемь лет. Соседние государства получили предлог вмешаться во внутренние дела герцогства, и Венеция с Неаполем не упустили случая. Осложнением внешнеполитической ситуации после смерти Галеаццо Марии решили воспользоваться и флорентийские банкиры Пацци.

Эта семья была так же богата, как и Медичи, но принадлежала к значительно более знатному роду. Один из Пацци, известный ещё во время первого Крестового похода, участвовал во взятии Иерусалима и привёз оттуда три камня от подножья Святого Гроба.

Поскольку у Якопо Пацци, главы этой семьи, не было детей, кроме одной незаконной дочери, состояние его должно было перейти к детям его братьев Пьеро и Антонио. Хотя Козимо выдал свою внучку за сына Антонио, Пацци возражали против передачи власти Лоренцо после смерти Пьеро, и молодой Медичи решил, что в его интересах воспрепятствовать дальнейшему росту богатства и могущества этой семьи, и, как известно, лишил Джованни Пацци, деверя своей сестры, наследства Борромео.

В семействе Пацци насчитывалось девять мужчин, возраст и личные достоинства которых позволяли занимать должность магистратов. Однако все они не были допущены в Синьорию, за исключением Якопо Пацци, который занимал должность гонфалоньера в 1469 году, то есть ещё во времена Пьеро Подагрика, и Гульельмо деи Пацци, зятя Лоренцо и Джулиано, единожды, в 1472 году, заседавшего среди приоров. Подобное злоупотребление властью настолько оскорбило Франческо Пацци, младшего брата Джованни, что он уехал в Рим, приняв на себя руководство одним из главных отделений своего банка. Там он сделался банкиром папы Сикста IV и Джироламо Риарио, его племянника, двух самых ярых во всей Италии врагов Медичи. Возглавив всех недовольных политикой Лоренцо, Пацци не без основания обвинили его в том, что он берёт деньги на покрытие своих расходов не только из «Кассы государственного долга», но даже наложил руку на благотворительный фонд «Касса для девиц», в которой хранилось приданое бедных девушек – капитал, составленный из частных пожертвований.

Лоренцо почувствовал опасность и принял меры. Франческо Пацци вызвали во Флоренцию, чтобы предъявить обвинение в государственной измене: ему ставили в вину, что он, заняв денег папе на покупку замка Имолы, позволил ей выйти из-под власти Флоренции. Однако этот маленький, суетливый молодой человек «великих невежества и притязаний», благоразумно скрылся.

Пацци жаждали мщения, но не могли сами составить заговор против своих могущественных врагов. Семья папы Сикста IV была к ним благосклонна, но, чтобы побудить Риарио действовать, требовались важные причины, и вскоре они появились. Гибель Галеаццо Марии Сфорца лишила Джироламо Риарио, любимого племянника папы, поддержки, необходимой для укрепления его власти в Имоле. Смута из-за миланского наследства рано или поздно привела бы к тому, что Флоренция лишила бы Риарио их государства. Инцидент, случившийся летом 1477 года, сделал намерения Флорентийской республики явными.

По тайному совету Лоренцо кондотьер Карло Фортебраччо, нанятый Венецией, напал на Сиенскую республику. Расчёт был прост: Сиена будет вынуждена обратиться за помощью к Флоренции, а та установит в Сиене свой протекторат. Тогда Тоскана, наконец-то объединившись, превратится в очень сильное государство, которое без труда возвратит земли, отнятые у него Риарио. Разгадав этот маневр, Сиена обратилась к Риму и Неаполю, и те прислали ей войска. Фортебраччо был отбит, и результат получился противоположный тому, которого ожидал Лоренцо: возникла лига (союз) Сиены, Рима и Неаполя против Флоренции. А Джироламо Риарио даже стал подумывать о том, что неплохо было бы захватить Флоренцию и превратить Тосканское государство в собственное королевство. Тогда-то он и прислушался к доводам Франческо Пацци: физическое устранение Лоренцо и его брата Джулиано становилось первым шагом в осуществлении этого замысла. В случае успеха Риарио рассчитывал избавиться от подельников, которым был бы слишком многим обязан. Формально же заговорщики собирались «вернуть во Флоренцию республику».

Франческо Пацци и Джироламо Риарио заключили соглашение, не раскрывая своих планов папе. Они нашли помощника в лице архиепископа Пизы Франческо Сальвиати. Прелат враждовал с Лоренцо, который ставил препоны его карьере, и ненавидел весь род Медичи: он не простил им того, что Козимо отправил его семью в изгнание. Все трое решили прежде всего заручиться согласием Якопо Пацци – главы семьи, жившего во Флоренции.

– Если нам удастся привлечь его на свою сторону, дело, можно сказать, сделано! – заявил Сальвиати.

Тогда было бы легче убедить папу и его союзника, Неаполитанского короля, в том, что покушение отвечает желаниям флорентийской знати и всего народа. Первая попытка Франческо уговорить дядю оказалась неудачной: старый банкир осторожничал. Он не хотел рисковать, пока Святой престол оставался в стороне. К тому же один из его племянников, Ренато Пацци, славившийся здравым смыслом, убеждал его, что Лоренцо своей беспечностью запутал все дела и вскоре обанкротится. Надо было только немного подождать: с богатством и кредитом Медичи потеряли бы и власть в государстве. Но заговорщики ждать не собирались. Когда Франческо привёз отрицательный ответ Якопо, они решились посвятить в дело Сикста IV. Папа уже был настроен против Лоренцо. Не составило большого труда убедить его, что Медичи – узурпатор Флоренции. Сикст одобрил низвержение Лоренцо, но с условием, что переворот обойдётся без кровопролития. Джироламо потребовал полной гарантии, что если и случится человекоубийство, святой отец дарует преступникам прошение.

– Ты зверь, – ответил ему Сикст. – Ещё раз говорю тебе, что не желаю ничьей смерти.

Но на прощание он благословил заговорщиков и пообещал им помочь «вооруженной силой или любыми другими средствами, если понадобится».

Сойдясь вместе, все эти ненависти породили заговор, похожий на тот, жертвой какого двумя годами ранее стал Галеаццо Мария Сфорца, убитый в кафедральном соборе Милана.

Для убийства Лоренцо Медичи был выбран Джан Баттиста да Монтесекко, кондотьер Святого престола и свойственник Джироламо Риарио, который вместе с заговорщиками присутствовал на папской аудиенции. Вначале Монтесекко не желал участвовать в этом деле, но его удалось убедить, когда папа пообещал ему в жёны знатную девушку и земли в Папской области. Он решил, что успеха можно добиться легко: папской и неаполитанской армиям помогут сами флорентийцы. В их ненависти к Лоренцо, которого ему расписали страшным тираном, кондотьер не сомневался.

Вскоре Монтесекко представился предлог явиться во Флоренцию. Сеньор Фаэнцы Карло Манфреди тяжело заболел и пожелал уладить все споры с соседями. Он владел землёй Вальдесено, на которую претендовал и Джироламо Риарио. Святой престол послал Монтесекко разобраться в деле на месте и разрешить спор. Он должен был остановиться во Флоренции и посоветоваться с Лоренцо – такова была его официальная миссия. На самом деле ему было поручено подготовить покушение на братьев Медичи, установив контакт с нужными людьми.

Монтесекко сначала отправился в Романью, чтобы обсудить тактику переворота с многочисленными приятелями-кондотьерами в Толентино, Имоле и Читта ди Кастелло. Затем он поехал через Аппенины во Флоренцию, дабы дать Лоренцо заверения в дружбе и доброй воле Джироламо Риарио и усыпить таким образом его бдительность. Лоренцо был в трауре по одному из родственников Клариче, когда Монтесекко прибыл в Кафаджоло, но он был любезен и разговорчив, как и всегда. Властитель Флоренции говорил о Риарио в самой дружеской манере, и Монтесекко, поддавшись его обаянию, начал сожалеть о том задании, которое он согласился исполнить. Лоренцо проводил его назад во Флоренцию, где Монтесекко встретился с Якопо Пацци. Однако тот был мрачен, резок и пессимистически настроен к планам заговорщиков.

– Они собираются сломать шеи, – сказал он Монтесекко. – Я лучше их понимаю, что происходит здесь. Не хочу Вас слушать. Не хочу больше ничего об этом слышать.

Кондотьер перешёл в атаку и подробно рассказал об аудиенции у папы. Он доказывал, что необходимо убить Лоренцо и Джулиано: именно так решил папский племянник с архиепископом Пизанским после аудиенции.

Пацци задумался и пообещал сообщить Монтесекко своё решение, когда тот, исполнив свою миссию в Романье, возвратится во Флоренцию. Кондотьер вернулся в город через несколько дней. Его радушно приняли Лоренцо и даже Джулиано, после чего он отдохнул на вилле Кафаджоло. Однажды ночью он отправился к Якопо Пацци, у которого застал и Франческо. Старый банкир всё обдумал и решил, что достаточно будет убить одного из братьев Медичи. Это убийство, считал он, разбудит оппозицию. Противники режима совершат переворот и выгонят из городских советов и государственных органов сторонников партии Медичи. Случай для исполнения задуманного обязательно представится. Один из братьев должен будет поехать в Пьомбино для переговоров о женитьбе Джулиано на дочери местного синьора – можно будет воспользоваться этой поездкой. Или же можно вызвать Лоренцо в Рим и убить его по дороге. Но Франческо Пацци считал, что надо избавиться от обоих братьев во Флоренции, когда они отправятся на свадьбу, на турнир или в церковь, куда обычно ходили без оружия и охраны. На том и порешили. Монтесекко поехал в Рим уведомить графа Риарио.

Чтобы подавить сопротивление сторонников Медичи и не дать им бежать, надо было загодя окружить флорентийскую территорию. Войска Неаполитанского короля, стоявшие в Сиенской области, должны были выдвинуться к флорентийской границе. Папское войско сосредоточивалось у Перуджи под предлогом осады Монтоне – замка Карло Фортебраччо. Однако эти войска должны были начать действовать лишь по сигналу архиепископа Сальвиати и Франческо Пацци. Тем временем Якопо Пацци, прожжённый плут, игрок и богохульник, приводил в порядок свои дела. Каждый день он помогал бедным, отдавал долги, возвращал товары, отданные ему на хранение, и об этом знал весь город. Своё имущество он под видом вкладов передал в монастыри, убивая тем двух зайцев: заботился о спасении души в случае гибели и гарантировал сохранность состояния в случае изгнания. Большинство его родственников были уведомлены о заговоре и согласились в нём участвовать. Только Ренато, самый благоразумный из племянников Якопо, и Гульельмо, зять Лоренцо Медичи, держались в стороне. Первый, испугавшись, уехал в деревню, а второй уже давно старался не иметь дел со своими родственниками.

Устроив все дела, Монтесекко вернулся во Флоренцию. Лоренцо, проявляя к нему дружелюбие, был уверен, что тот поможет восстановить нормальные отношения с Джироламо Риарио и папой Сикстом. Ничего не подозревая, он даже допустил в город солдат Монтесекко, набранных якобы для взятия Монтоне. В свой черёд, архиепископ Сальвиати и Франческо Пацци втайне собирали головорезов с помощью надёжных людей: брата и кузена архиепископа; Якопо Браччолини – запутавшегося в долгах сына гуманиста Поджо Браччолини; авантюриста Бернардо Бандини Барончелли; Наполеоне Францези – клиента Гульельмо Пацци; наконец, двоих священников – Антонио Маффеи, уроженца Вольтерры, и Стефано де Баньоне, капеллана Якопо Пацци, преподававшего латынь его незаконной дочери.

В курсе дела был и Федерико да Монтефельтро, который раньше служил Флоренции. Но позже их отношения с Лоренцо испортились до такой степени, что герцог презрительно называл своего крестника не иначе, как «мерзким купцом». В письме к Сиксту IV Монтефельтро пообещал выставить войско из 600 человек для наведения порядка во Флоренции после свержения Медичи. Итак, всё было согласовано, и для успеха заговора оставалось решить лишь одну задачу: устроить так, чтобы Лоренцо и Джулиано оказались вместе в каком-нибудь оживлённом месте, но в отдалении от своих друзей.

Сикст IV, как ему казалось, придумал подходящий повод для этого: он возвёл в кардинальское достоинство племянника графа Джироламо, восемнадцатилетнего Раффаэле Риарио, который в то время заканчивал обучение в Пизе. Юный кардинал решил отправиться к месту своего назначения в Перуджу. Архиепископ Сальвиати вызвался проводить его до Флоренции, где сам он намеревался навестить больную мать. Франческо Пацци, банкир папы, попросил своего дядю принять кардинала в Монтуги, на своей вилле близ Флоренции. Якопо Пацци составил список гостей, в котором значились также оба Медичи – Лоренцо и Джулиано. В конце ужина на них должны были напасть убийцы. Но Лоренцо явился на ужин один. Джулиано не смог прийти из-за любовного свидания и попросил брата извиниться за него. Таким образом, исполнение задуманного пришлось перенести на другой день. И день этот, как показалось заговорщикам, скоро настал: не желая уступать Якопо в гостеприимстве, Лоренцо пригласил кардинала к себе во Фьезоле, а с ним – и всех тех, кто присутствовал на ужине у Якопо.

Хотя в душе Медичи были заклятыми врагами папы, они всячески выставляли напоказ видимость доброй и искренней дружбы между Флорентийской республикой и Святым престолом. B надежде уладить «возникшие недоразумения» кардинала принимали даже с ещё большим блеском и радушием, чем ему полагалось по его сану. Великолепный выехал верхом вместе со своим сыном Пьеро и Полициано, намереваясь сопровождать кардинала и его свиту во Фьезоле. Он извинился за то, что брат его не мог приехать с ними: Джулиано повредил ногу в результате несчастного случая на охоте и должен был оставаться дома в постели. Тогда заговорщики решили подождать, пока брату Лоренцо станет легче. Дело было в субботу 25 апреля.

Кардинал Раффаэле Риарио спросил, можно ли ему увидеть сокровища дворца Медичи, о которых он столько слышал, и предположил, что следующее воскресенье – подходящий день, в который он мог бы совместить визит во дворец и мессу в кафедральном соборе. Лоренцо немедленно согласился на предложение и сделал приготовления к банкету в честь гостя, выслав приглашения как многочисленным видным флорентийцам, так и послам Милана, Венеции, Неаполя и Феррары. Тем временем его враги строили планы отравить его и брата во время банкета. Но в последний момент планы заговорщиков пришлось снова изменить: стало известно, что Джулиано не надеется выздороветь достаточно, чтобы вообще посетить банкет. Кроме повреждённой ноги он страдал теперь и «воспалением глаз».

Однако столь многие были оповещены о планируемом убийстве, что Пацци казалось слишком опасным откладывать его, иначе секрет раскроется. Тем более, что войска, которые Монтесекко удалось сосредоточить в различных стратегических точках по городу, должны были к темноте прибыть под стены.

Для убийства был избран следующий день 26 апреля 1478 года, когда кардинал Риарио должен был присутствовать на пасхальной мессе в кафедральном соборе Санта-Мария дель Фьоре, и поскольку он предупредил о своём намерении Лоренцо и Джулиано, то можно было рассчитывать, что оба брата тоже явятся туда. Всех заговорщиков оповестили о новом плане и каждому отвели роль, которую ему предстояло сыграть в этой кровавой трагедии.

Франческо Пацци и Бернардо Бандини сильнее других ненавидели Медичи, и поскольку они к тому же были самыми сильными и ловкими из заговорщиков, то пожелали взять на себя Джулиано: поговаривали, будто он всегда носил под одеждой кирасу, что делало попытку убить его более трудной и опасной. Ну, а поскольку Джан Баттиста да Монтесекко прежде изъявлял готовность исполнить данное ему поручение убить Лоренцо, присутствуя на тех пиршествах, когда того спасло отсутствие брата, никто не сомневался, что он и на сей раз выкажет волю к действию. Но с тех пор, как Монтесекко впервые поговорил с Лоренцо, он всё более испытывал омерзение к назначенной ему задаче. Теперь он увидел возможность избежать её вовсе, утверждая, что совесть не позволит ему прибавить «святотатство к убийству»; он не мог заставить себя хладнокровно убить человека в таком месте, где «Господь увидит его», если заранее ему не покажут папское бреве об отпущении грехов. К несчастью, заговорщикам не пришло в голову заручиться столь важным документом, и, несмотря на все их настояния, уговорить Монтесекко так и не удалось. Тогда убить Лоренцо поручили Антонио да Вольтерра и Стефано Баньони, которые, как простодушно выразился Антонио Галли, «будучи священниками, не испытывали столь сильного благоговения перед святыми местами». Они должны были нанести удар в тот миг, когда священник, совершающий богослужение, поднимет Святые Дары.

Заговорщики проникли в город в составе многочисленной кардинальской свиты. Около одиннадцати часов того воскресного утра молодой Раффаэле Риарио въехал во Флоренцию из Монтуги и спешился во дворике дворца Медичи. Его провели наверх в покои второго этажа, отведённые для его пользования, и там он переоделся в облачение кардинала. Когда он был готов, он вновь спустился, и внизу лестницы встретил Лоренцо, который проводил его в собор. По пути к ним присоединился архиепископ Сальвиати, который, однако, не вошёл в здание, извиняя себя тем, что ему надо было идти навестить мать, – она, как сказал он, была серьёзно больна. Лоренцо отвёл кардинала к главному алтарю и оставил его там, а сам прошёл к группе друзей на галерею. В нефе не было сидений, и многочисленные прихожане ходили взад-вперед свободно.

Но убить братьев Медичи – это было еще не всё, следовало также захватить Синьорию и заставить магистратов одобрить убийство, как только оно будет совершено. Эту миссию вверили архиепископу Сальвиати: он явился во дворец с Якопо Браччолини и тремя десятками других заговорщиков. Двадцать человек он оставил снаружи, у главного входа: они должны были смешаться со сновавшей взад и вперёд толпой, не выдавая себя вплоть до той минуты, когда по сигналу им предстояло перекрыть вход. Затем, хорошо зная все закоулки дворца, он провёл десять других в канцелярию и приказал им запереть за собой двери и не выходить, пока они не услышат лязг оружия или условленный крик. После чего он присоединился к первой группе, оставив за собой право лично арестовать, когда придёт момент, гонфалоньера Чезаре Петруччи.

Тем временем в соборе началась божественная служба, и снова, как и раньше, планы заговорщиков оказались под угрозой срыва, ибо на мессу пришёл только Лоренцо. Тогда Франческо Пацци и Бернардо Бандини решили сами отправиться за Джулиано и привести его в собор.

Придя к нему в дом, они застали его с любовницей. Он отказывался идти, ссылаясь на боль в ноге, но посланцы настаивали, уверяя, что ему совершенно необходимо быть там и что его отсутствие кардинал сочтёт за оскорбление. И Джулиано, несмотря на умоляющие взгляды возлюбленной, решил последовать за Франческо и Бернардо, однако взял с собой охотничий нож, всегда носимый им за поясом, но уже через несколько шагов, поскольку наконечник ножен ударял его по больной ноге, отдал нож одному из слуг, чтобы тот отнёс его домой. Увидев это, Франческо Пацци со смехом, непринуждённо, как это бывает между друзьями, обнял его за талию и убедился, что на нём, против обыкновения, нет кирасы: так бедный Джулиано сам отдался в руки убийц, не имея ни оружия, ни средств защиты.

Трое молодых людей вошли в церковь в ту минуту, когда священник читал текст из Евангелия. Франческо Пацци и Бандини направились к северной стороне хоров. Джулиано вежливо последовал за ними. Они остановились близ двери, ведущей на улицу Виа ди Серви. Лоренцо всё ещё стоял на галерее с другой стороны алтаря, позади деревянного экрана Гиберти, который тогда отделял её от хоров. Друг его Полициано был подле него, как и четверо других приятелей – Филиппо Строцци, Антонио Ридольфи, Лоренцо Кавальканти и Франческо Нори, бывший управляющий банком Медичи в Лионе. Священники Антонио да Вольтерра и Стефано Баньони стояли сразу же за ним. Убийцы обменялись быстрым взглядом, давая понять друг другу, что они готовы.

Месса шла своим чередом; собор заполняла огромная толпа, и это служило для убийц удобным предлогом ещё плотнее обступить Лоренцо и Джулиано. Впрочем, эти двое не испытывали ни малейших подозрений, полагая, что под сенью алтаря они находятся в такой же безопасности, как на своей вилле Кареджи.

Священник поднял Святые Дары и при звуке алтарного колокольчика Джулиано, как должно, склонил голову. Тогда Бандини с криком: «Вот тебе, предатель!» вонзил свой кинжал ему в затылок с такой силой, что почти раскроил его череп надвое. Франческо Пацци вслед за тем тоже ударил брата Лоренцо с такой яростью, снова и снова погружая лезвие в несопротивляющееся тело, что даже полоснул острием кинжала себе по бедру. Но эта рана лишь усугубила его бешенство, и он продолжал наносить удары, хотя перед ним давно уже было бездыханное тело.

Лоренцо посчастливилось больше, чем брату: в тот миг, когда священник поднял Святые Дары, он почувствовал, как кто-то положил руку ему на плечо, и, обернувшись, увидел кинжал, сверкнувший в руке Антонио да Вольтерра. Безотчётным движением он отшатнулся в сторону, и клинок, который должен был вонзиться ему в горло, лишь оцарапал шею. Он тотчас вскочил на ноги, в одно мгновение правой рукой выхватил шпагу, а левую обмотал плащом и, призвав на помощь двух своих оруженосцев, приготовился к обороне. Андреа и Лоренцо Кавальканти обнажили шпаги и ринулись к нему на помощь, так что оба священника, видя угрожавшую им опасность, бросили оружие и обратились в бегство.

Услышав шум, который поднял Лоренцо, Бернардо Бандини, всё еще занятый Джулиано, поднял голову и увидел, что главная из его жертв готова ускользнуть. Тогда он бросил мёртвого ради живого и устремился к алтарю. Однако путь ему преградил Франческо Нори. Завязалась недолгая борьба, и смертельно раненый Нори рухнул наземь. Но сколь краткой ни была эта схватка, для Лоренцо этого времени оказалось достаточно, чтобы избавиться от двух его врагов. Таким образом, Бернардо оказался один против троих, Франческо Пацци хотел броситься к нему на помощь, но уже через несколько шагов почувствовал слабость и, лишь тогда поняв, что серьёзно ранен, едва не упал возле клироса. Полициано, сопровождавший Лоренцо, воспользовался этой заминкой, чтобы вместе с несколькими тесно обступившими их друзьями вывести его в ризницу, после чего, несмотря на противодействие Бернардо и двух-трёх других заговорщиков, толкнул бронзовые двери и запер их изнутри.

– Джулиано? Спасся ли он? – всё время спрашивал Лоренцо, но никто не отвечал ему.

Одновременно Антонио Ридольфи, один из самых преданных друзей Великолепного, стал высасывать кровь из раны у него на шее, опасаясь, что клинок священника был отравлен, а затем наскоро перевязал эту рану. Между тем Бернардо Бандини, поняв, что всё пропало, подхватил под руку раненого Франческо Пацци и увёл его так быстро, как только тот мог передвигаться.

В соборе, разумеется, царило величайшее смятение. Зять Лоренцо, Гульельмо Пацци, громко заявлял, что невиновен. Священник, совершавший богослужение, спасся бегством, прикрывая сто́лой образ Господа, которого сделали свидетелем и чуть ли не пособником свершившихся злодеяний. Толпа бросилась ко всем выходам из церкви и выплеснулась на Соборную площадь. Бежали все, за исключением десятка сторонников Великолепного, которые собрались вместе и с оружием в руках подошли к дверям ризницы: они громко звали Лоренцо, уверяли его, что головой ручаются за его безопасность и, если он пожелает довериться им, они доставят его домой целым и невредимым.

Но Лоренцо не спешил откликнуться на их призыв, подозревая, что это хитрость врагов, готовящих ему новую западню. Тогда Сиджисмондо делла Стуфа поднялся по лестнице, ведущей к органу, до окна, через которое можно было увидеть всю внутренность собора. Храм был пуст, если не считать друзей Лоренцо, собравшихся в ожидании у дверей ризницы, и тела Джулиано, возле которого была распростёрта какая-то женщина, настолько бледная и неподвижная, что, если бы не рыдания, вырывавшиеся у неё из груди, её можно было бы принять ещё за один труп.

Сиджисмондо делла Стуфа спустился вниз и сообщил Лоренцо о том, что увидел, и тогда Лоренцо, воспрянув духом, решился выйти из ризницы. Друзья сразу же окружили его и, как было обещано, целым и невредимым доставили в его дворец на Виа Ларга.

Тем временем при первом же звуке колокольного звона архиепископ Сальвиати вошёл в зал, где находился гонфалоньер, и заявил, что он должен передать ему какое-то секретное послание от папы.

Этим гонфалоньером был Чезаре Петруччи, тот самый, кто, будучи восемью годами ранее подестой в Прато, был врасплох захвачен в ходе похожего заговора, устроенного Андреа Нарди, и чуть было не стал его жертвой. Пережитый тогда страх оставил в душе у него столь глубокий след, что с тех пор он всегда держался настороже. Докончив обед, Петруччи вышел принять Сальвиати, который к тому моменту взволновался так, что весь дрожал. Архиепископ передал то, что он объявил посланием папы, хрипло бормоча, почти бессвязно, тревожно меняясь в лице и время от времени оглядываясь на двери. Хотя никаких слухов о готовившихся событиях до гонфалоньера не доходило, он, заметив, что Сальвиати охвачен волнением, не раздумывая позвал стражу. После чего архиепископ бросился прочь из комнаты, крича своим людям, что пришло время нападать. Петруччи тоже бросился к двери, но за ней обнаружил Якопо Браччолини, который преградил ему путь. Однако гонфалоньер, наделённый не только самообладанием, но и храбростью и силой, схватил Браччолини за волосы, повалил его на пол и, поставив колено ему на грудь, продолжал звать стражников, которые тотчас же примчались. Заговорщики, сопровождавшие Браччолини, хотели было помочь ему, но стражники оттеснили их, убив троих, а двоих выбросив из окна; единственный оставшийся убежал, взывая о помощи.

Те, кто заперся в канцелярии, поняли тогда, что пора действовать, и хотели поспешить на выручку своим товарищам, но дверь канцелярии, которую они, войдя, захлопнули за собой, была с потайным замком, и её ни снаружи, ни изнутри нельзя было открыть без ключа. Они оказались в ловушке и не смогли помочь архиепископу. Тем временем Чезаре Петруччи вбежал в зал, где заседали приоры, и, сам ещё толком не зная, что происходит, поднял тревогу. Приоры тут же присоединились к нему, вооружившись чем попало. Петруччи взял на кухне вертел, провёл приоров в башню и, став перед дверью, оборонял её столь успешно, что никто не смог туда проникнуть. Гонфалоньер велел забаррикадировать двери верхнего этажа. Перуджинцев, запертых в канцелярии, и горстку людей, пробивавшихся с первого этажа, тотчас зарезали и выбросили из окон. Однако остальные заговорщики удерживали первый этаж. Тогда гонфалоньер и приоры позвали на помощь народ, ударив в набат на дозорной башне и подняв большое знамя Флоренции (Гонфалон справедливости). Слуги Синьории тем временем кидали из окон верхнего этажа всё, что попадалось под руку, отгоняя сторонников Пацци, решивших взять приступом старый дворец.

Между тем, благодаря своему церковному облачению, архиепископ Сальвиати беспрепятственно прошёл через зал, где подле трупов своих товарищей стоял схваченный стражниками Браччолини, и знаком дал сообщнику понять, что скоро придёт ему на помощь. И действительно, едва он появился у входных дверей дворца, как его обступили остававшиеся на улице заговорщики, но в ту минуту, когда они собирались войти во дворец, на улице, ведущей к собору, показалась группа сторонников Медичи, которые приближались, выкрикивая свой обычный клич:

– Шары! Шары!

Сальвиати понял, что теперь надо думать не о помощи Браччолини, а о том, чтобы защитить собственную жизнь.

И в самом деле, удача отвернулась от заговорщиков, и в опасности оказались те, кто её породил. Обоих священников настигла и растерзала толпа. Бернардо Бандини, увидев, что Полициано укрыл Лоренцо за бронзовыми дверьми ризницы, подхватил, как уже было сказано, Франческо Пацци и вывел его из собора, но, оказавшись у своего дома, Франческо ощутил такую слабость, что дальше идти не смог. В то время как Брандини обратился в бегство, он был вынужден лечь в постель. Однако убийца Джулиано не мог оставаться в бездействии. Как он ни был слаб, как ни истекал кровью, но велел посадить себя на коня, надеясь поднять бунт и в последний раз попытаться овладеть ситуацией. Но Франческо совсем не мог держаться на ногах, и, когда он добрался до дворца Пацци, его снова уложили в кровать. Тогда он стал умолять дядю Якопо действовать вместо него. Старый банкир знал, что всё уже напрасно. Но, желая показать, что он не трус, Якопо вскочил на коня и во главе сотни всадников поскакал к Синьории с традиционным кличем:

– Народ и свобода!

Но Флоренция оказалась глуха к этому зову: заслышав его крик, те из граждан, кто ещё не знал о случившемся, выходили на порог своих домов и в недоумении смотрели на Якопо, а те, до кого дошла весть о злодеянии, встречали старика глухим ропотом или хватались за оружие, чтобы подкрепить угрозы делом. Якопо стало ясно, что нельзя терять ни минуты, поскольку речь шла о спасении собственной жизни, и, повернув коня, он вместе со своими приспешниками добрался до городских ворот, а оттуда двинулся по дороге на Романью.

Юный кардинал Риарио, осведомлённый о заговоре, но не знавший о способе его осуществления, тотчас же отдался под покровительство священнослужителей собора, которые препроводили его в ризницу по соседству с той, где укрылся Лоренцо. Позже два члена Совета восьми вывели его оттуда и взяли под арест. Архиепископ Сальвиати, его брат и его кузен, а также Якопо Браччолини, которых Чезаре Петруччи арестовал во дворце Синьории, были повешены – одни на рингьере, другие – под окнами дворца. Франческо Пацци обнаружили в постели и приволокли в Палаццо Веккьо. Чернь осыпала его ударами и проклятиями, он же с презрительной улыбкой на устах взирал на всех, пожимая плечами, при том, что ни угрозы, ни удары, ни пытки не заставили его издать ни единого стона. Голого, истекающего кровью, его повесили в одном из окон дворца для всеобщего обозрения. Секунду спустя за ним последовал архиепископ Сальвиати, который в последнее мгновение успел повернуться к сообщнику и то ли от непроизвольного сильнейшего спазма, то ли в приступе ярости впился зубами в плечо Франческо. Зрелище было ужасное.

Следуя примеру казней во дворце Синьории, сотни людей теперь бегали по улицам, разыскивая других заговорщиков или любого неугодного гражданина, которого теперь удобно было обвинить в соучастии в заговоре. Они столпились под окнами дворца Медичи, требуя показать им Лоренцо, который и явился перед ними с перевязанной шеей, в окровавленном парчовом камзоле, и заверил их, что только легко ранен и попросил не изливать месть на тех, кого они всего лишь подозревали в убийстве. Он призвал их сохранить силы для противостояния врагам государства, которые подготовили заговор. Но толпа его не послушалась.

Ренато Пацци, не пожелавший участвовать в заговоре и из предосторожности удалившийся в своё поместье, не смог уйти от судьбы: он был схвачен и повешен под окнами дворца. Старый Якопо Пацци добрался до деревни Кастаньо, где попал в руки апеннинских горцев. Несмотря на крупную сумму, которую Якопо предлагал им – не за то, чтобы они отпустили его, а за то, чтобы они его убили, – те доставили пленника во Флоренцию, где он был повешен подле Ренато.

Две недели длились расправы, сначала казнили живых, потом – мёртвых: семьдесят человек были в клочья разорваны чернью, которая затем волочила их по улицам. Сельские жители стекались в город, чтобы потешиться либо поживиться. Тело Якопо Пацци, погребённое в родовом склепе, было извлечено оттуда, ибо покойного обвинили в богохульстве: один из его палачей утверждал, будто он слышал, как тот в момент казни проклинал имя Господне. Его зарыли в неосвященной земле у городской стены, однако новая могила смогла защитить его ничуть не лучше, чем первая. Народ, возведя на его злой дух вину за последовавшие тяжкие дожди, выкопал тело и выбросил в канаву в яблочном саду. Оттуда его позднее также извлекли, и толпа волочила его по улицам с криками

– Дорогу великому рыцарю!

Затем его прислонили к двери дворца Пацци, где, при сопровождении непристойных шуток и криках: «Отворяйте! Ваш хозяин желает войти!» его разлагающуюся голову использовали как дверной молоток. Наконец, гниющее тело выбросили в Арно, откуда его выловила ватага детей, которые повесили его на ветку ивы, выпороли и столкнули опять в воду. Позднее фрагменты тела находили под мостами в Пизе.

– Вот поистине ярчайший пример превратностей судьбы, когда человек с высот богатства и благополучия оказался так позорно низвергнутым в бездну величайшего злосчастья, – написал о нём Макиавелли.

Первого мая был схвачен Джан Баттиста да Монтесекко, который, отказавшись убить Лоренцо в церкви, предоставил это двум священникам и тем самым, вероятно, спас ему жизнь. Его подвергли допросу с пристрастием, и он сообщил подробности о заговоре и об участии в нём папы. Когда из него выдавили все сведения, какие он мог дать, Монтесекко, как солдата, обезглавили мечом четвёртого мая во дворе Барджелло. Немногочисленные наёмники, сопровождавшие его, разбежались.

Наконец, однажды утром, спустя два года после этой драмы, все увидели, что под одним из окон Барджелло раскачивается тело повешенного. То был труп Бернардо Бандини, который укрылся в Константинополе и которого султан Мехмед II выдал Лоренцо в знак своего желания сохранить мир с Флорентийской республикой.