Весна братьев Медичи

Несравненная генуэзка

Первые годы правления Лоренцо были знамениты чередой развлечений. На протяжении многих поколений Флоренция славилась на всю Европу своими празднествами. Ни в одном городе не было более зрелищных и многочисленных общественных увеселений. Благодаря уставам различных торговых гильдий в году было не более 275 рабочих дней, так что у людей было достаточно возможностей развлечься. Здесь были карнавалы, скачки и игры с мячом, танцы в Меркато Веккьо, инсценированные сражения на площади Санта-Кроче и водные представления под мостами через Арно. Иногда площадь Синьории превращалась в цирк или охотничье поле: диких животных выпускали на волю, кабанов подстрекали копьями, а львов выводили из их клетки за Палаццо и натравливали на собак. По крайней мере, в одном случае эти выходки вышли из-под контроля: трое мужчин были убиты разъярённым буйволом. Затем кобыла была выпущена на волю среди жеребцов, зрелище, о котором один горожанин высказался так:

– Самое чудесное развлечение для девушек!

Однако по свидетельству другого флорентийца, этим зрелищем были «очень недовольны порядочные и хорошо воспитанные люди». Одним из самых популярных флорентийских праздников был Первомай (Календимаджо). Ради этого молодые люди вставали пораньше, чтобы повесить ветви цветущих кустарников, украшенные лентами и засахарёнными орехами, на двери домов своих возлюбленных, а девушки, одетые в красивые платья и несущие цветы и листья, танцевали под музыку лютен на площади Санта-Тринита. Ещё был праздник святого Иоанна Крестителя, покровителя города, когда все лавки были украшены коврами, а лошади без всадников, с подвешенными по бокам железными шарами с шипами, мчались от Порта аль Прато вниз по Виа делла Винья через Меркато Веккьо и Корсо к Порта Алла Кроче. Кроме того, в этот день на улицах можно было любоваться шествиями каноников и певчих, горожан, одетых ангелами и святыми, и огромными колесницами со священными реликвиями собора, среди которых были шип Святой Короны, ноготь Святого Креста и большой палец Святого Иоанна. На площади Пьяцца дель Дуомо виднелись голубые балдахины, украшенные серебряными звёздами, под которыми были сделаны подношения по обету из раскрашенного воска, а на балконе Палаццо Синьории развевались знамёна, мимо которых на повозках провозили изысканные позолоченные замки, символизирующие города, подчинявшиеся Флоренции.

Великопостные праздники, естественно, были более мрачными. В среду Страстной седмицы в соборе состоялась заутреня Тьмы. Все светильники, за исключением единственной свечи на алтаре, были погашены, и в полумраке духовенство и прихожане ритуально били по полу ивовыми прутьями. В Великий четверг архиепископ омывал ноги бедным. А в Страстную пятницу, в три часа пополудни, служители всех церквей и монастырей вышли на улицы с деревянными колотушками, призывая людей преклонить колени и молиться, где бы они ни были и что бы они ни делали. После этого разыграли похороны Христа, проходившие по улицам, затянутым чёрным. Длинная процессия монахов несла крест и шест для бичевания, терновый венец, копьё и губку, а также все предметы, упоминаемые в рассказах о Страстях Господних, от молотков и гвоздей до пурпурных одежд и игральных костей. За ними несли фигуру мёртвого Христа под балдахином из чёрного бархата и золота, затем шла Дева Мария, одетая в чёрное, с белым носовым платком в руке. На следующий день, в Страстную субботу, всё снова было ярко. Чёрная ткань была снята с алтаря собора и заменена золотой. Архиепископ спел «Gloria in Excelsis», и когда голуби, выпущенные из собора, вспорхнули на крыши Пьяцца дель Дуомо, колокола на колокольне и по всей Флоренции торжествующе зазвонили. Лоренцо и Джулиано с удовольствием участвовали во всех этих празднествах, помогая создавать декорации, покрывала и атрибутику, скульптуры и доспехи, костюмы артистов, а также тщательно продуманную сбрую и маскировку надушенных животных.

К их весёлой компании нередко присоединялись братья Веспуччи. Старший Антонио был книжным червём, ему больше нравились философские диспуты у Марсилио Фичино, чем беспокойные загулы, и впоследствии он стал, как и его отец, нотариусом. Средний, Джироламо, как и старший брат, окончил Пизанский университет и позже присоединился к рыцарям-госпитальерам на Родосе. Младший Америго им под стать – постоянно пропадал у дяди-монаха в доминиканском монастыре, правда, постриг не принял, но книги прочитал все и в будущем стал знаменитым мореплавателем, в честь которого назвали Америку. Самым скучным был их кузен – торговец Марко Веспуччи. Но ему, по мнению друзей, повезло больше всех. Невзрачный внешне и занудный по натуре, он умудрился удачно жениться в Генуе.

По одним источникам, Симонетта, по мужу Веспуччи, родилась в знатной семье крупных торговцев Каттанео в Портовенере близ Генуи – месте рождения богини Венеры (что позволило поэтам сравнивать её с этой богиней), по другим – собственно в Генуе. По словам Полициано, её дом находился «в том суровом лигурийском районе над морским побережьем, где разгневанный Нептун бьётся о скалы… Там, подобно Венере, она родилась среди волн». В апреле 1469 года шестнадцатилетняя Симонетта венчалась со своим ровесником Марко Веспуччи в церкви Сан-Торпете, в Генуе, в присутствии дожа и генуэзской знати. Правдоподобная версия гласит, что до этого в детстве Симонетта сопровождала своих родителей в изгнании, которое они проводили на вилле, принадлежавшей семье Каттанео в Феццано ди Портовенере. Семья была изгнана из Генуи во время какой-то из внутренних распрей. Её мать первым браком была замужем за Баттисто I Фрегосо, дожем Генуи, и имела от него дочь по имени Баттистина, выданную замуж за герцога Пьомбино Якопо III Аппиано. Семья Каттанео, находясь в изгнании, также пользовалась гостеприимством герцога, разделяя его с флорентийцем Пьетро Веспуччи, отцом Марко, будущего мужа Симонетты. Предполагают, что таковы были предпосылки знакомства этих семей. По желанию своего отца Марко изучал в Генуе устройство знаменитого банка Сан-Джорджо, прокуратором которого был его будущий тесть, Гаспаре Каттанео. Видимо, будучи принятым в доме своего начальника, Марко познакомился с его дочерью и договорился о браке, который был полезен семье Каттанео как союз с богатой флорентийской семьёй. Ибо недавнее падение Константинополя и потеря восточных владений отразились на благосостоянии самого Гаспаре.

Молодожёны обосновались в родном городе жениха – Флоренции в родовом жилище Барго д’Оньисанти. Однако Симонетту полагалось представить Медичи, иное было бы расценено как нарушение приличий. Как известно, Лоренцо тогда был в Милане, а больной Пьеро с женой и младшим сыном – на вилле Кареджи. Когда туда приехали Марко и Симонетта, Джулиано, как следует из поэмы Полициано, занимался любимой охотой:

В погоне безнадёжной Джулиано

Немало отдалился от отряда.

Цель далека, хоть всё ему желанна,

А конь без сил, коню дать отдых надо.

И вот пред ним цветущая поляна,

А средь поляны – дивная отрада:

Младая нимфа в белом одеянье

И нет как нет уже проворной лани.

. . . . . . .

Как изменился он, когда мгновенно

В груди зажёгся пламень благородный!

Как задрожало сердце уязвлённо!

И тут же пот прошиб его холодный.

Так созерцал он жадно, дерзновенно

Глаза глазами в муке безысходной.

Не знал несчастный, что в сиянье оном

Приют был облюбован Купидоном.

Интересно, что в родной Генуе Симонетта вовсе не считалась красавицей со своим довольно крупным носом, маленькой грудью и округлым животом. Тем не менее, на брата Лоренцо генуэзка произвела неизгладимое впечатление:

Вся белая, в покрове белоснежном,

Она себя цветами убрала,

И золотой волной над ликом нежным

Ложилась прядь вкруг гордого чела.

К ней ласков лес – в покое безмятежном

Он дарит ей улыбки без числа.

В её движеньях царственность таится,

А вскинет вежды – буря усмирится.

В общем, Джулиано влюбился без памяти, и когда брат вернулся во Флоренцию, попросил его устроить в честь новобрачных приём на Виа Ларга. Лоренцо легко согласился, так как ему самому было любопытно взглянуть на ту, что украла сердце Джулиано. И вот, тёплым сентябрьским днём Симонетта впервые вошла в Гранатовый зал дворца Медичи. Великолепный сразу же отметил несхожесть внешности приезжей с флорентийками: рыжеватые волосы выделяли её на общем фоне и придавали особый шарм. Покорила Лоренцо Медичи и милая манера общения: сама Симонетта как бы уходила на второй план, а собеседник невольно оказывался в центре внимания. С первого знакомства Лоренцо отметил начитанность девушки – сказалось её монастырское воспитание. Не осталось незамеченным умение великолепно танцевать и со вкусом подобрать платье.

– Как ты нашёл мадонну Симонетту, брат? – с волнением спросил в конце бала Джулиано. – Не правда ли, она не похожа на наших девушек?

– Да, пожалуй, она – Несравненная!

После приёма во дворце Медичи чета Веспуччи была снова приглашена в Кареджи, где был устроен роскошный пир. И тут вдруг Лоренцо обнаружил неприятный для себя факт: между двумя братьями Медичи Симмонетта отдавала предпочтение Джулиано. Тогда впервые за двадцать лет своей жизни он пожалел, что некрасив, не вышел ростом и, вдобавок, женат.

А ведь супруга Марко Веспуччи была именно той женщиной, ради которой он мог бы забыть Наннину.

Не сговариваясь, Лоренцо и Джулиано отправили новобрачной дорогие подарки. За этим последовал период праздников и приёмов с непременным присутствием прекрасной генуэзки. А после того, как Лоренцо стал негласным главой Республики, Марко Веспуччи заключил немало выгодных сделок по рекомендации Медичи и был очень доволен: красота его жены принесла даже большую выгоду, чем её приличное приданое. По ней сходили с ума все знатные мужчины города, её благосклонности добивались братья Медичи. Поскольку Лоренцо занимался государственными делами, у Джулиано было больше времени ухаживать за ней. Он даже начал кропать стишки в честь Симонетты, но лучше получалось, конечно, у его брата:

Я посвящаю песню милой даме,

Прекраснее которой не найдёшь.

Пылающему сердцу временами

На месте оставаться невтерпёж.

Полициано же описывает Симонетту как «простую и невинную даму, которая никогда не давала повода к ревности или скандалу». Далее он говорит:

– Среди других исключительных даров природы она обладала такой милой и привлекательной манерой общения, что все, кто сводил с ней близкое знакомство, или же те, к кому она проявляла хоть малейшее внимание, чувствовали себя объектом её привязанности. Не было ни единой женщины, завидовавшей ей, и все настолько хвалили её, что это казалось вещью необыкновенной: так много мужчин любили её без возбуждения и ревности, и так много дам восхваляли её без злобы.

Благодаря своему невероятному обаянию, она сразу стала любимицей горожан и королевой всех празднеств, затмив даже Звезду Флоренции, Лукрецию Донати.

Но для всех Великолепный по-прежнему поклонялся супруге Ардингелли. В то же время он посоветовал брату не объявлять официально Симонетту своей Дамой. В частности, чтобы не настраивать против себя влиятельную семью её мужа. Ведь Пьетро Веспуччи, свёкор Симонетты, был приором Сан-Марко, а его единственный сын, человек заурядный и тщеславный, занимавший второстепенные должности, известен был тем, что тратил свой капитал на общественные празднества. В то же время, у Лоренцо были на брата свои виды: чтобы ни говорила Наннина, но Джулиано обязан был упрочить положение семьи Медичи если не своей кардинальской шапкой, то выгодным браком. А для утоления страсти есть немало сговорчивых крестьянок и горожанок.

Впрочем, сам Лоренцо, который раньше неделями устраивал то попойки, то погоню за юбками, в последнее время сильно изменился. В 1472 году, как тонкий ценитель изящной словесности, он преобразовал пришедшую в упадок школу в Пизе в первый Тосканский университет. На тот момент это был единственный учебный центр в Европе, где преподавался греческий язык. Его всё больше тянуло к обществу поэтов, музыкантов, художников и философов, которых он собирал в Кареджи. Братья Медичи ввели моду на так называемый «побег» на виллу, который предполагал удаление от городской суеты для философского и дружеского общения. Даже городской повеса Анджело Полициано, год назад пролежавший на спор весь день в городском фонтане, теперь писал изысканные стихи о любви. Вся эта компания любителей искусств называла себя «странниками в Садах Медичи», посвящая свои творения Прекрасной Даме. Страсть юного Джулиано к Симонетте завораживала всех.

В эпоху Возрождения, во времена бунта против догм церкви, когда красота и жизнь тела вводилась в абсолют, люди не очень-то считали нужным идти наперекор своим чувствам, и все средства для достижения цели были хороши. В том, чтобы получить, что хочется, не могло быть большой доблести, – особенно, для брата хозяина Флоренции (у соседнего герцога Николло III Д’Эсте, например, было 800 любовниц и более 30 незаконных детей). А вот пылать возвышенным чувством и оставаться на грани уважения и приличия – в этом, скорее всего, была особая поэзия. В конце концов, именно неразделённая любовь к Прекрасной Даме питала отвагу и доблесть рыцаря!

Новый 1471 год начался для Лоренцо удачно: 15 февраля появился на свет его наследник Пьеро. А ровно через месяц, 15 марта, когда Клариче, молодая мать, уже могла принимать участие в торжествах, во Флоренцию прибыл Галеаццо Мария Сфорца со своей супругой Боной Савойской и своими братьями, герцогом Бари и графом Мортара, позднее прозванным «Моро» («Мавр»). Предлогом для посещения послужило исполнение обета совершить паломничество в церковь Благовещения во Флоренции. Этот визит занимает особое место в анналах Ренессанса: даже критики Миланского герцога утверждали:

– В памяти человечества не было ничего равного ему по великолепию!

Члены семьи Галеаццо Марии сияли бархатом и шелками. Герцога сопровождала двухтысячная свита одетых в парчу рыцарей, охраны и сокольничих. Сёдла пятидесяти лошадей были покрыты золотой тканью, стремена обёрнуты шёлком, а металлические части вызолочены. Шествие открывал оркестр флейтистов и трубачей. Была здесь и дюжина колесниц, которые переправляли через горы на мулах. Платья едущих в них женщин были также великолепны. Всего было две тысячи лошадей и двести мулов для перевозки багажа, украшенных попонами из белого и коричневого (цвет Сфорца) дамаска с герцогскими гербами, вышитыми серебром и золотом. Сеньоров и дам окружали шуты и карлики, а также лакеи в дорогих ливреях. Кроме того, Галеаццо Мария взял с собой пятьсот собак различных мастей, ястребов и соколов.

Хотя на флорентийцев произвела впечатление роскошная свита герцога, тем не менее, один из горожан гордо заявил:

– Мы могли бы устроить гораздо лучшее зрелище, если бы захотели!

По дороге гостей встретила группа видных жителей Флоренции и компания молодежи, одетых в праздничные наряды. После чего появились флорентийские дамы, затем девушки, распевающие куплеты во славу герцога, за ними члены магистрата и, наконец, Сенат, вручивший гостю ключи от Флоренции, в который он вошёл с неслыханным триумфом. Флорентийцы с любопытством разглядывали Бону, родную сестру французской королевы, которая считалась чуть ли не самой красивой женщиной Европы. Несмотря на то, что Лоренцо понравилась Бона, он всё же решил, что Симонетта превосходит супругу Галеаццо своей утончённостью и изяществом. Для братьев Медичи генуэзка по-прежнему оставалась Несравненной.

Честолюбие Лоренцо торжествовало, когда он появлялся перед толпой флорентийцев во время дипломатических визитов. Сношения с разными государями позволяли правителю Флоренции соперничать с ними в великолепии. Он находил немалое удовольствие в том, чтобы ненавязчиво продемонстрировать культурное превосходство Флоренции над Миланом. Пребывание во дворце Медичи с его несравненными картинами и скульптурами настолько вдохновило Галеаццо Марию, что по возвращении в Милан он тоже призвал живописцев и архитекторов украсить родной город. Так что расцвет Ренессанса во Флоренции, в котором столь важную роль играли деньги Медичи, начинал распространяться и на сопредельные итальянские государства.

Визит герцога Миланского сопровождался красочными празднествами и торжествами, весьма пришедшимися по вкусу как флорентийцам, так и высокопоставленному гостю. В честь него были устроены три представления на религиозную тему. Во время одного из них, демонстрировавшего нисхождение Святого Духа на апостолов, языки пламени подожгли здание церкви Сан-Спирито. По свидетельству Макиавелли, народ счёл этот пожар знаком Божьего гнева, поскольку люди Галеаццо Марии, подобно неверующим, в течение всего Великого поста ели мясо. Герцог тут же щедрой рукой отсыпал на возмещение убытков две тысячи дукатов – в основном, конечно, одолженных у тех же Медичи, что позволило быстро возвести новую церковь, постройкой которой занимался знаменитый архитектор Брунеллески.

Это был не напрасный расход. Благодаря ему укрепился союз Милана с Флоренцией, в котором Галеаццо Мария крайне нуждался. Герцог, жестокий тиран, начинал двойную игру между французским королём Людовиком XI и его врагом, герцогом Бургундским. Льстя Медичи, герцог Миланский хотел понравиться Франции. Но в то же самое время он оказывал покровительство герцогине Иоланте Савойской, которая в политике следовала за герцогом Бургундским. Лоренцо знал о двуличии Сфорца, но нуждался в его поддержке не меньше, чем в поддержке Франции. Он стал, как обещал ещё при жизни отца, крёстным, когда в семействе герцога появился второй сын, а потом дочь. По любому поводу Лоренцо дарил ему роскошные подарки.

Макиавелли утверждал, что этот визит привёл к печальным последствиям:

– И если герцог нашёл Флоренцию полной куртизанок, погрязшей в наслаждениях и нравах, никак не соответствующих сколько-нибудь упорядоченной гражданской жизни, то оставил он её в состоянии ещё более глубокой испорченности.

Действительно, роскошь состоятельных флорентийцев достигла громадных размеров. Этому способствовало высокое развитие ювелирного дела. Гранёные и фигурные украшения, драгоценные камни и жемчуг в оправах, филигранной работы пояса, пряжки, цепочки, кольца, запонки, перстни приобретались знатными людьми за баснословные суммы и вместе с богатыми парчовыми одеждами производили впечатление хотя и тяжёлого, но поистине поражающего великолепия. Женщины стали широко пользоваться разнообразными притираниями, румянами, духами, париками и даже вставными зубами. Причёски украшали жемчугом, подвесками из оправленных в золото драгоценных камней или просто золотыми обручами, венками, бантами; вуаль тоже приобрела значение головного украшения; иногда употреблялась пудра для волос. Все чаще флорентийки надевали кальсоны и чулки. Кальсоны шили из цветного шёлка или бархата, а по краям и швам отделывали шитьём или обшивали узорчатым бордюром. Чулки носили только белые, сделанные из очень тонкой прозрачной ткани, самую качественную из которых поставляла всей Италии Флоренция.

Союз с Миланом был небескорыстным, и Лоренцо попытался было использовать его, чтобы получить для себя соседнее Пьомбино. С этой целью он сразу же после визита Галеаццо Марии отправил к нему своего брата Джулиано. Дело в том, что в Пьомбино зрел заговор против жестокого и развратного правителя Якопо III Аппиани, зятя Симонетты Веспуччи. Возможно, в нём была замешана её единокровная сестра Баттистина, и участие Джулиано в этом деле объяснялось тем, что его могла попросить об этом прекрасная генуэзка. Однако за тирана Пьомбино вступился его дядя Ферранте I. Пышный приём, устроенный во Флоренции Миланскому герцогу, вызвал ревность у короля Неаполя. После того, как Ферранте выразил протест, Великолепному пришлось отступить.

Впрочем, Лоренцо одержал победу во Флоренции, когда в июле 1471 года реформировал органы власти. Закон, утверждённый 23 июля, сделал Совет ста единственной инстанцией, имеющей полномочия одобрять налоги, принимать политические и военные решения. В нём появилось ядро из сорока членов – все сторонники Медичи. Эти сорок человек должны были выбирать остальных членов совета из числа бывших гонфалоньеров справедливости. Благодаря этой процедуре оппозиция теперь не могла попасть в состав единственного полномочного органа. Совет позволял Лоренцо полностью контролировать государство.

25 августа 1471 умер папа Павел II, и новым понтификом стал Сикст IV, человек с куда более трудным и решительным характером. Сикст IV (в миру Франческо делла Ровере) родился на Лигурийском побережье, невдалеке от Генуи, как и Симонетта Веспуччи. Уже во францисканском монастыре, куда поступил в юности, он обнаружил незаурядный, хотя и чрезвычайно практичный ум. В сочетании с набожностью и тщеславием он обеспечил ему быстрый рост в церковной иерархии. Избранный в пятидесятисемилетнем возрасте папой, Сикст IV был преисполнен решимости вернуть контроль над Папской областью, которая оставалась таковой только по имени.

– Папа этот был первым, кто показал, насколько большой властью он обладает и сколько дел… можно скрыть под плащом папского авторитета, – писал впоследствии о Сиксте IV Никколо Макиавелли.

От нового папы Лоренцо ожидал многого: подтверждения монополии на квасцы и привилегий папского банкира, а также кардинальской шапки для своего «дражайшего и любезнейшего» брата Джулиано. Лоренцо видел в этом двойную выгоду: возвышение своего дома и устранение возможного соперника, причём не только в борьбе за власть, но и за сердце Симонетты. Поэтому, приказав Джулиано зубрить церковную латынь, сам Лоренцо отправился 23 сентября вместе с пятью именитыми флорентийцами на поклон к святому отцу.

Судя по всему, молодой гость произвёл на Сикста IV сильное впечатление. Он согласился, чтобы Медичи и впредь были папскими банкирами и агентами по добыче квасцов в Толфе, однако отклонил просьбу сделать Джулиано кардиналом (Лоренцо тогда не знал, что новый папа уже готовит кардинальские мантии для пяти своих племянников). В качестве компенсации Сикст подарил властителю Флоренции античные мраморные бюсты императора Августа и полководца Агриппы. Кроме того, Лоренцо приобрёл еще много произведений искусства, драгоценный кубок резного камня, камеи и медали из сокровищницы Павла II, которую его преемник решил распродать. Именно тогда Медичи осмотрел римские руины под руководством прославленного архитектора Альберти. Но если для его личного образования и его коллекции этот визит прошёл плодотворно, то никаких гарантий на будущее он не дал.

В то же время стало известно, что с главным союзником Флоренции происходит что-то странное. Из сообщения, полученного от Аччеррито Портинари, сменившего своего брата Пиджелло на посту управляющего филиалом банка Медичи в Милане, явствовало, что у Галеаццо Марии развилась опасная психическая болезнь. Он совершал всё более странные, порой необъяснимые поступки, скажем, недавно замуровал в камере, своего астролога-священника только за то, что тот предсказал герцогу, что ему суждено править менее одиннадцати лет. Его жена, Бона Савойская, жаловалась в письмах Лоренцо, что боится за себя и детей.

Впрочем, у Медичи не было времени раздумывать над поведением Галеаццо Марии: на носу у него был настоящий кризис. Невдалеке от Вольтерры, городка в южной Тоскане, находившегося под протекторатом Флоренции, были обнаружены новые запасы квасцов, и местные власти предоставили право на их разработку некой компании, тремя главными акционерами которой были сторонники Медичи. Но вскоре стало ясно, что запасов там гораздо больше, чем считалось вначале, и те же власти передали месторождение собственным жителям. Во Флоренции это решение отменили, но когда об этом стало известно в Вольтерре, там начались волнения, в ходе которых были убиты несколько флорентийцев. Одного из прежних акционеров выбросили из окна, а местный глава, назначенный флорентийской Синьорией, забаррикадировался у себя дома.

Вопреки советам Томмазо Содерини и Синьории Лоренцо решил, что надо продемонстрировать силу. Если Вольтерра отпадёт от Флоренции, её примеру вполне могут последовать и другие тосканские города. Под знамёна был призван всё тот же одноглазый Монтефельтро из Урбино, которому было велено немедленно выступить во главе своих наёмников в сторону Вольтерры, которая, в свою очередь, воззвала – тщетно – к помощи Венеции и Неаполя. После четырёхнедельной осады 16 июня 1472 года город сдался, и ворота были открыты. Но к тому времени наёмники уже вышли из повиновения начальнику, и Вольтерру накрыла волна мародёров и насильников. Узнав об этом, Лоренцо пришёл в ужас и немедленно выехал в Вольтерру. Пытаясь хоть как-то исправить положение, он лично проехал по городу, раздавая деньги пострадавшим. Покаяние молодого Медичи было искренним – но ведь это он послал войска. Хоть и готовили его управлять государством с детских лет, Лоренцо ещё только предстояло обрести практический опыт и политическое мастерство деда и отца, которые к насилию прибегли бы только в крайнем случае.

Тем не менее, дело Вольтерры закончилось к полному удовольствию Лоренцо. Отныне он играл на рынке квасцов такую же роль, как папа и неаполитанский король. Эти государи помогали ему в организации карательной экспедиции. Они позволили Федерико да Монтефельтро использовать не только флорентийские, но и их войска. Ведь они, так же как и Медичи, были не заинтересованы в появлении независимого производителя квасцов, который мог бы нанести им ущерб.