Вяземский гневно смотрел на Елизавету. Вообще-то он привык к совершенно иной реакции на свои эмоции. Даже люди, которые от него непосредственно никак не зависели, невольно поддавались харизме академика, его силе воли. А тут… какая-то баба!
Елизавета примерно представляла себе и ход мыслей собеседника, и причину его вытаращенных в немом возмущении глаз. Представляла и даже пожалела слегка.
– Оно понятно, конечно… встреча академика с реальностью проходит болезненно и не так, как он хочет, обидно? Ему – точно, зато нам с реальностью на это глубоко плевать – работа у нас такая!
Она сладко улыбнулась и сказала:
– Глубокоуважаемый Игорь Вадимович, видите ли, в чём проблема… Ваши желания и потребности, это не совсем то, вокруг чего вращается весь остальной мир… В частности, вам хорошо бы осознать, что Максим, хотя, безусловно, является вашим внуком, вовсе не ваш раб.
– Я и не говорю, что он раб, но моя семья будет жить так, как я решу! – высокомерно отозвался академик, и Елизавете очень захотелось выплеснуть в него весь заварочный чайник! Она даже в руки его взяла, но пожалела. Нет, не академика – чайник. Такой славный, уютный прозрачный чайничек.
– Вот же болван! – вздохнула она про себя. А вслух произнесла:
– Вы понимаете, что делаете самое плохое из того, что можете? Что, если вы его поставите перед выбором «Я или вся остальная жизнь и всё, что тебе дорого», то он выберет отнюдь не вас? И не только Макс, а все ваши внуки. Я же вам уже говорила об этом в прошлом году.
Нет, она бы и вовсе не тратила на него время, но понимала, что если этот вредный старик продолжит делать Максиму гадости, то ничего хорошего из этого не выйдет. В то, что Макс поддастся и уедет обратно она не верила, а вот в то, что академик способен попортить ему, а значит, и Миле, много крови ни на миг не сомневалась.
В данный момент, правда, Вяземский выглядел так, словно собирался попортить что-нибудь ей самой…
– А… это про ваш лепет о счастье, о том, чтобы хорошо было на душе? Какая ерунда, право же! И запомните! Макс сделает всё так, как я сказал!
– Побойтесь Бога! С чего молодой человек должен разбивать свою семью, только потому что он нужен вам, чтобы старшего брата за нервы дёргать.
– Макс мне нужен для работы! Он талантливый химик и его место тут! – скривился академик, а потом насмешливо продолжил:
– И с чего бы мне бояться того, кого не существует! – Вяземский гневно раздул крылья тонкого породистого носа и с презрением кинул взгляд на Елизавету. – Это уже доказано!
– Доказано? Правда? Ну, тогда вам нечего беспокоиться, верно?
– Да о чём мне беспокоиться? – оскорблённо вскинулся академик.
– Вам сколько лет? Восемьдесят шесть, да? Ну, пускай вы проживёте до ста, дай вам Бог, в которого вы так не верите, крепкого здоровья. А потом вы умрёте… – Елизавета говорила очень спокойно, обыденно, словно рецепт пирога рассказывала. Покосилась на академика и успокаивающе добавила:
– Видите ли… это обязательный элемент жизни. Прилагается бонусом к рождению. Так вот, умрёте вы, а потом…
– Потом будет пустота! Ничего не будет! – рявкнул академик, слыша, как в ушах зашумело, как застучало отчего-то сердце.
– Нигде нет пустоты. Её не существует. Вот взять вас… Вы же гениальны. Неповторимы. Уникальны. Никогда раньше, и никогда потом не будет такого как вы человека. Вся ваша жизнь уместилась в памяти, в сознании, в вашем мироздании. Да, да, вы создали внутри себя свой мир. Так неужели же вы думаете, что он погибнет только потому, что умрёт тело?
– Ээээ… – академик помедлил, а потом крепко сжал губы. Если честно, он частенько об этом думал, особенно после смерти супруги. Нет, никак он не мог представить мир, в котором его НИГДЕ нет.
– Так вот, представьте себе, умрёте вы, а потом вдруг выясняется, что пустоты нет, небытия тоже, а вот Бог – есть. И чего-то такое он у вас спрашивает, что-то о том, как вы жили, что вы сами о себе можете сказать? А вы и ответить не можете… Просто нечего отвечать. Ну, в самом-то деле, не перечислять же научные регалии, звания, список нажитого имущества, остатки денег на счетах, химические формулы, вами открытые… Что Ему эти формулы, если он создал Вселенную. И что он от вас услышит? Что вы пытались подчинить вашу семью, самых дорогих для вас людей вашему желанию? Что ломали им жизни? Что плевать хотели на их желания, их радость, их счастье? – она покосилась на багровеющего от возмущения академика и, предугадывая его реакцию, продолжила:
– Ой, только не надо мне про научные точки зрения о создании мира – я всю жизнь общалась с учёными. Вы сейчас как тот революционный матрос, который увидев выходящего из храма академика Ивана Петровича Павлова, сказал: «Эх, темнота». Это при том, что тот матрос вряд ли был грамотным, а Павлов был одним из самых образованных людей того времени… Я вам навскидку могу назвать нескольких ваших коллег-учёных, нет-нет, я сейчас не про Ломоносова или Паскаля говорю, давайте о наших современниках, у которых возможностей так скажем, технического анализа бытия, было ничуть не меньше, чем у вас.
– Неужели вы сейчас про академика Лихачёва и профессора-монаха Лосева? – насмешливо фыркнул Вяземский. – Хороши доказательства от филолога и философа!
– Хорошо, давайте о тех, кто ближе к практике, да? Пожалуйста, навскидку – великий врач-хирург Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий, кстати, ставший архиепископом Лукой, а сейчас и вовсе Святителем Лукой, авиаконструктор Игорь Иванович Сикорский, физик и Нобелевский лауреат Ричард Смолли, да вы его знали, он, кажется, открыл новую форму углерода, правда, относительно недавно скончался, но до этого вы много раз общались, генетик Френсис Коллинз, знаменитый физик Николай Николаевич Боголюбов, вы с ним тоже встречались, и известный математик Шафаревич Игорь Ростиславович. Они все, наверняка не меньше вашего знали о мироздании, но в Бога верили.
– А я – нет… – рыкнул Игорь Вадимович, который, и правда, почти всех из перечисленных учёных знал лично.
– Ну, это ваше дело. Потом мне про это скажете!
– Когда потом? – немного растерялся Вяземский.
– Вот встретимся, и скажете… – усмехнулась Елизавета Петровна. – Только не говорите там, что вас не предупреждали, ладно? В конце-то концов, ваша теория о пустоте запросто может быть ошибочной, верно?
– А ваша? – Вяземский разъярённо уставился на глупую бабу.
– Да это и не теория вовсе. Это вера, надежда и любовь, – негромко сказала Елизавета. Осмотрела оппонента и добавила. – Не бойтесь. Время ещё есть. Оно есть, пока мы живы.
Вяземский рассвирепел:
– Вы… Это всё вы с вашими благоглупостями! Я не верю ни в какого вашего Бога, в душу, в этакое счастье! Где был ваш Бог, когда умерла моя жена? Где? Я единственный раз просил его, когда ей стало плохо, просил, чтобы она жила! И что же? Она ушла! Ушла, а она мне так нужна! Так вот! Я не поверю в его существование, пока не увижу её живой! Вы поняли? А про Макса я вам вот что скажу – ни один член моей семьи и мизинца Аниного не стоит. Да, я распоряжаюсь ими и буду это делать, потому что я – их будущее! Именно мои открытия и гарантируют им их достаток, научную репутацию, их уверенность в жизни!
– Не горячитесь так… – успокаивающе проговорила Елизавета. – И снова вы всё перепутали. Это не вы их будущее, а они – ваше. Это они ваше продолжение. И даже если дети Вадима, Макса, Сергея и Иры не станут химиками, они всё равно будут вашими. А вы – их прадедом, не академиком, не учёным, не наставником-химиком, а прадедом. И может статься, что на все ваши научные достижения им будет наплевать, а на доброе слово о вас – совсем нет.
Вылет рычащего от ярости академика из дома Марины был немного более энергичным, чем он предполагал – рыжая курица, которая решила проверить, нет ли у того самого замечательного человека, чего-нибудь вкусного и интересного, снова устроилась прямо на дороге Игоря Вадимовича.
– Это…это всё вы ВИНОВАТЫ! – прошипел Вяземский в сторону Елизаветы, как только сумел восстановить хотя бы относительное равновесие, – Вы – разрушитель!
– Так на том живём, тем и держимся… – невесело рассмеялась она. – Эх ты, Марфунья, и как ты его такого выбрала? Он же ничего в жизни так и не понял, и прямо-таки как специально делает себе только хуже, – обратилась она к распластавшейся с перепугу курице, которая неловко отряхивалась и озиралась, явно не понимая, что же это такое было?
– Это непоколебимое учёное высокомерие пролетело! – сообщила ей Елизавета. – Оне в расстройстве.
– Бывает,– покладисто потрясла крыльями курица.– У нас петух тоже постоянно там… Такой уж нервный.
Никто не знает, как наши слова и желания могут отразиться в пространстве… Не знал этого и Игорь Вадимович.
Примчавшись в кабинет, он обнаружил у себя перед письменным столом цесарок, топая ногами и вопя, выгнал их, покрыв себя позором в глазах Адама, а потом с головой нырнул в единственное, что его успокаивало последние годы – в работу.
Осторожный стук в дверь заставил его недовольно поморщится.
– Что? Что нужно?
София, заглянувшая в отцовский кабинет, выглядела как-то странно.
– Пап, можно к тебе? Я только сегодня приехала…
Вяземский хмуро сощурился, правда, тут же припомнил, что Софии в последние дни дома не было.
– Я в Москве была… Ну, ты же сказал, что надо съездить, посмотреть на ребёнка.
Игорь Вадимович едва не спросил, о каком ещё ребенке речь, но так как память у него работала отлично, хотя и специфично, она тут же подсказала, что ребёнок родился у Сергея, и что он действительно в порыве раздражения упрекнул Софию в том, что она этим событием не поинтересовалась.
– Ну, так и что? – сухо уточнил он. – Посмотрела?
– Да. Посмотрела. Это девочка.
– Вроде как это был уже установленный факт? – Вяземский, который только-только успокоился, оттачивая химические формулы и расчёты, снова начал закипать. – Или ты думала, что от твоего взгляда что-то изменится?
– Пап, я тебе её фото привезла, – София подошла к отцовскому столу и положила на край какой-то плотный картонный прямоугольник и свой смартфон.
– И что? Уже успела оформить это фото в ретро-стиле? – иронично хмыкнул академик, покосившись на абсолютно идентичные изображения ребёнка. Чёрно-белое – на фотографии и цветное – на экране смартфона. – Никогда бы не подумал, что ты склонна к таким поступкам.
– Пап, это не ретро-стиль, это мамино фото, – сдавленно произнесла София. – Я, когда её только увидела, ну, Серёжину дочь, подумала, что она очень похожа на мамину фотографию. Я это фото так хорошо помню – всё мечтала, чтобы у меня была дочка, похожая на маму, а родился Сергей. А тут… его дочь – прямо копия! Потом я решила, что мне просто померещилось. Приехала домой и нашла то фото, помнишь, ты мне разрешил часть её фотографий забрать? Так вот, я положила рядом мамину фотографию и смартфон с фото маленькой… Пап! Ты меня слышишь?
Игорь Вадимович положительно ничего не слышал, он осторожно взял фотографию жены и положил рядом с экраном смартфона. Сходство было не просто заметным, оно было поразительным! София что-то ещё говорила и академик, вслушавшись, осознал, что она вещает о том, что в смартфоне ещё много фото девочки. Это его как-то даже задело.
– Это не девочка, а моя правнучка и твоя внучка! Что ты её называешь так, словно она к тебе не имеет никакого отношения? – сухо уточнил он, прикрыв ладонями фото и смартфон, словно ограждая детей, изображённых там от возможного скандала. – Твоя мать никогда не смущалась тем, что стала бабушкой! Ей в радость это было! И да, она расстраивалась о том, что ты не привозила Сергея! Ты пригласила их с Леной и малышкой? Ну, понятно, не сейчас, а когда уже можно будет её возить…
– Куда пригласила? – удивилась София.
– На Северный полюс! – фыркнул академик, – Софья! Очнись! Сюда, конечно! У меня первая правнучка, а ты себя ведёшь так, словно это неважно! Нет, я, конечно, сам к ним съезжу, но ребёнка непременно нужно привезти сюда! – он сам не мог бы объяснить, почему это нужно.
София ему мешала, что-то рассказывала, совершенно несущественное, и он её отослал с распоряжением дать указания повару, а сам, включив яркую лампу над столом, впился взглядом в фото.
– Как похожа! Прямо вылитая живая Аня! Надо сказать, чтобы Сергей её так и назвал!
Он даже не сразу вспомнил о своих словах, небрежно брошенных Елизавете, как перчатка, вызывающая противника на дуэль: «Увижу её живой». А вспомнив, отложил и фото, и гаджет подальше, отодвинул их от себя.
– Это просто совпадение! – уверенно заявил он себе. – К тому же, это не Аня, а её правнучка! И вообще, что мне за дело, что говорила глупая, тупая и бессмысленная баба?!
Правда, на следующий день, выяснилось, что София не выдержала и показала фото Марине. И старое, и новое… Женщины умилялись и обсуждали сходство, а Елизавета? покосившись в сторону дома академика узрела его самого. Очень мрачного.
– Вижу, вам уже показали фото моей правнучки? И как она вам?
– Очаровательный ребёнок, – улыбнулась Елизавета.
– Да, и так похожа на Анну Ивановну! – Марина о разговоре гостьи со свёкром ничего не знала, поэтому просто радовалась. – Прямо одно лицо!
– Не уделите мне минутку? – Вяземский счёл необходимым расставить все точки над «и» и пригласил Елизавету пройти к его кабинету.
Пока шли через сад, оба молчали, а как только академик, привычно отодвинув курицу с дороги, вошёл внутрь, он тут же развернулся к Елизавете и сердито заявил:
– Это ничего не значит!
– Как скажете, – спокойно отозвалась Елизавета, рассматривая книги в ближнем к ней шкафу. – Дело-то ваше! Каждый выбирает для себя и имеет то, что выбирает.
Почему-то эта нейтральная фраза оскорбила Вяземского чрезвычайно, но вредная баба не дала ему никакой возможности устроить ссору.
– Поздравляю вас с рождением правнучки, – спокойно кивнула она, – Правда, не думаю, что у вас будет много возможностей с ней общаться – вы же практически порвали отношения со своим средним внуком. Интересно, с Максимом вы тоже разорвёте все связи, когда поймёте, что он вам не подчиняется?
Качнулись шторы, закрылось французское окно, потрусила вслед за Елизаветой рыжая курица, и академик остался стоять со всеми своими никому не нужными невысказанными гневными словами, не выплеснутыми эмоциями и парадоксальным чувством обиды – как же, не дали излить праведный гнев.
Ему вдруг померещилось, что в его благоустроенном, удобном, ярко освещённом и отлично проветренном кабинете, стало зябко и сумрачно.
– Зачем я с ней говорил? Зачем? Я ведь знал, что она просто дура!
Слова повисли в тяжёлом, вязком воздухе, который исправно увлажнял, очищал, освежал дорогой кондиционер… Эти слова сразу показались ему подозрительно неубедительными. Нет, не была проклятая баба ограниченной, тупой и безграмотной.
– Каждый выбирает для себя… Время ещё есть… Оно есть, пока мы живы. Не бойтесь, – шум в ушах теперь звучал узнаваемым голосом. Любимым голосом. Голосом единственного человека, который ему был необходим по-настоящему – жены.
Он помотал головой, сердито уставившись в окно. Низкие, копившиеся с утра тучи, кажется, задевали пухлыми серыми боками высокие деревья.
– Что значит, не будет много возможностей общаться? – академику срочно нужно было отвлечься, вцепиться во что-то не такое… тревожащее. – Я сейчас же позвоню Сергею и скажу, что скоро приеду!