Виконт-бродяга (ЛП)

Глава 13

Вечером на именинном балу мисс Грейвисток виконт вновь танцевал с мисс Пеллистон, что не сулило ничего хорошего, учитывая все безумства, на которые его неизбежно толкало одно лишь её присутствие. Однако в голове его созрел план, который был неосуществим без участия Кэтрин.

— Поощрить его? — в замешательстве переспросила Кэтрин, когда лорд Рэнд объяснил, в чём заключается её роль. — Вы, случаем, не пьяны уже?

Её партнёр проглотил готовую сорваться с языка резкость.

— Вам не удастся ничего разузнать у Броуди, пока вы не поговорите, а значит, нужно вести себя с ним помягче, чем в прошлый раз. Смотреть на человека так, словно он нечто, оставшееся на земле после лошади, — не лучший способ расположить к себе. Попробуйте его несколько обнадёжить. Можете даже потанцевать с ним.

Какой бы гневный ответ ни приготовилась дать Кэтрин, потомки о нём уже не узнают, ибо как раз в это мгновение фигура танца развела их в стороны.

Наблюдая, как она уплывает прочь, Макс решил, что розовое шёлковое платье идёт ей почти так же, как воинственные отблески в глазах и окрасивший щёчки нежный румянец.

Что-то шевельнулось в душе, и виконт вдруг почувствовал себя неуютно.

Мисс Пеллистон, должно быть, тоже ощутила неловкость, потому что, когда она вновь сошлись, холодно ответила, что её не интересует расположение Броуди.

— Замечательно, — проговорил лорд Рэнд. — Пустите все на самотёк, раз вам так хочется. Будем надеяться, что он не знает о Бабуле. А если знает, то, возможно, никому не расскажет. Может, ему не удастся выяснить, где вы ночевали, так что вам ничего не мешает принять разумное решение относительно своих дальнейших действий.

Мисс Пеллистон не снизошла до ответа, хотя усилившийся румянец подсказал, что его слова задели её за живое.

— Ну как? — спросил Макс мгновение спустя.

— Я сдаюсь, — сухо ответила она.

Глядя сверху вниз на сурово застывшие черты девушки, виконт задумался: как скоро бы смягчилось это выражение, покрой он её личико поцелуями? И одновременно ощутил непреодолимо нарастающее желание бежать… бежать как можно дальше.

Лорд Броуди, как оказалось, и без того горел желанием поскорее облегчить душу. По правде говоря, спеша пригласить мисс Пеллистон на танец, он растолкал локтями одного герцога, двух баронетов, одного полковника и одного оскорблённого до глубины души Джека Лэнгдона, который бы немедля вызвал Броуди на дуэль, если бы оказавшийся поблизости Макс не услышал его жалоб.

— Вызвать на дуэль? — воскликнул Макс, утягивая приятеля в сторонку. — Да ты не может отличить один конец пистолета от другого. Придётся брать тебя с собой в тир Мантона и заставлять постоянно упражняться, если собираешься заиметь подобное хобби. Или ты хочешь бросить в него книгой с двадцати шагов?

Мистер Лэнгдон запустил длинные изящные пальцы в уже и без того взъерошенные каштановые волосы, доведя простой беспорядок до состояния полного хаоса. Растрёпанные вихры и отсутствующий взгляд придали его облику ещё большую, нежели обычно, романтичную поэтичность в глазах нескольких стоящих поблизости дам — обстоятельство, о котором он даже не подозревал, равно как и о существовании самих леди. Не мог он знать и о том, что его лежащие в беспорядке пряди вкупе с рассеянным выражением лица вызывали у женщин желание приласкать его.

Джек знал лишь то, что он протискивался сквозь толпу поклонников мисс Пеллистон — казалось, становившуюся всё огромнее с каждой минутой, — и уже было собирался попросить оказать ему честь в виде танца, когда некое безобразное старое животное грубо отпихнуло его прочь.

Джек Лэнгдон не был по природе вспыльчив. Как и Макса, его изводили всё детство. Но в отличие от первого, он не пытался бунтовать, убегая в буквальном смысле. Вместо этого Джек искал прибежища на страницах книг. И мисс Пеллистон нравилась ему чрезвычайно потому, что общение с ней походило на погружение в книгу… определённо, притягательную, но в то же время надёжную, спокойную, приятную, не требующую от него напряжения душевных и физических сил.

Однако в настоящий момент он был просто убийственно неспокоен. Глядя на лорда Броуди, ведущего юную леди к танцующим, мистер Лэнгдон ощутил доселе незнакомое стремление совершить жестокую расправу. К счастью для общественного спокойствия, лорду Рэнду удалось утихомирить друга, пообещав, что мисс Пеллистон будет танцевать с ним мазурку [52].

Правда, на жертву эту виконта подвигла не одна только жалость к приятелю. Ему вдруг пришла в голову мысль перейти к решительным действиям вместо того, чтобы умирать с тоски, болтаясь по жаркому и душному бальному залу, наполненному теми же самыми скучными людишками, встречавшимися виконту на каждом из длинной вереницы жарких и душных балов. Это объяснение казалось более приемлемым, нежели то, что ему просто отчаянно хотелось оказаться как можно дальше от розового шелкового платья.

— Видишь ли, Джек, я вот только вспомнил, что уговорился о встрече, — начал объяснять Макс. — Беда в том, что я уже пригласил мисс Пеллистон, а Луиза снимет с меня голову, если я посмею её бросить. Будь другом, подмени меня? Думаю, мисс Пеллистон будет довольна.

Лорд Рэнд не кривил душой. Он был уверен, что общество Джека для юной леди гораздо предпочтительнее, чем его собственное… а сам виконт, к слову, предпочитал общество леди Дианы. По сути, он не мог взять в толк, почему так и не пригласил леди Диану на чёртову мазурку. Наверное, безотчётно понимал, что не задержится здесь надолго, и потому лучше пригласить того, кто не станет по нему скучать.

Возможно, помыслы лорда Рэнда были не столь чисты, как полагалось бы. В любом случае это уже его сложности. Мистер Лэнгдон же, вознаграждённый ужином с книгой в обличье приятнейшей молодой леди, мгновенно вернулся в привычное состояние рассеянной безмятежности.

Пока мистер Лэнгдон приходил в себя после несвойственной ему вспышки ярости, мисс Пеллистон терпеливо сносила высокопарные покровительственные нотации от бывшего жениха. Нотации сии были бы совершенно невыносимы — ибо покровительствующий Броуди выглядел не слишком-то приятно, — если бы не доставляли ей столь огромного облегчения. Очевидно, барон полагал, что выкупленная у сводницы молодая женщина не имела к ней никакого отношения.

Разумеется, Кэтрин не могла выказывать облегчение. Ей полагалась изобразить потрясение при вести о низменных развлечения лорда Рэнда. И коль скоро пороки виконта немало печалили Кэтрин — как, впрочем, и любую другую благомыслящую леди на её месте, — сделать это не составило бы особого труда, если бы только поступки, преподносимые лордом Броуди со столь постной миной, в точности не повторяли его собственные увеселения.

Утончённый ум не приемлет лицемерия. Подобное же фарисейство из уст чванливого пьяницы, который слыхом не слыхивал об изречении мистера Браммела о чистой одежде, мыле и горячей воде, не только неприятно, но и обнажает крайне дурной вкус. Кэтрин почувствовала отвращение. Она бы немедля бросилась на защиту лорда Рэнда — охваченная пылом праведной борьбы против лицемерия, разумеется, — если бы не вспомнила замечания мисс Флетчер о том, что справедливое негодование должно идти рука об руку со здравым смыслом.

Пришлось Кэтрин сделать вид, что она потрясена и огорчена. Ей даже удалось выдавить из себя слова благодарности лорду Броуди за его благонамеренные предостережения. Когда с этим испытанием было покончено, она начала пробираться сквозь толпу, выискивая в череде лиц лорда Рэнда, но нигде не находя его. Заиграли мазурку, и подле неё возник мистер Лэнгдон, рассыпаясь в извинениях за внезапный уход друга и выразив надежду, что мисс Пеллистон не будет разочарована, если Джек его заменит.

Сказав себе, что нисколечко не разочарована, Кэтрин тепло улыбнулась ему. Беседа с мистером Лэнгдоном всегда действовало на неё успокаивающе, а теперь и подавно — после эмоциональной встряски в виде общения сперва с властным, необузданным виконтом, а затем с изображающим из себя покровителя немытым развратником бароном.

Единственное затруднение заключалось в том, что Кэтрин хотелось выговориться, выразив презрение к ханжескому лицемерию лорда Броуди и облегчение от того, что вынести пришлось лишь притворную святость, а не насмешки и оскорбления. Но к несчастью, довериться она могла только своему сообщнику.

— Вот видишь, Диана, я же тебе говорила, — с горечью произнесла леди Гленкоув. — Он обращает на тебя не больше внимания, чем если бы ты была вешалкой. А впрочем, это было бы как раз по тебе: бесконечно стоять на одном месте, не раскрывая рта.

— Да, мама.

— Вы только послушайте: «Да, мама» — и продолжает поступать как знает. Таких непокорных дочерей свет не видывал. — Леди Гленкоув привычным жестом аккуратно приложила к глазам платок.

— Мама, он ушёл. Не могла же я выскочить из дома следом.

— Он бы не стал уходить, странное ты дитя, выкажи ты хоть капельку интереса. Он выразил восхищение твоей внешностью, и за одно это ты уже должна быть благодарна. Кому ещё нужна такая амазонка? — пожаловалась графиня, будто дочь умышленно вымахала такого роста, только чтобы досадить ей.

— Мой рост едва ли моя вина, мама, — ответила леди Диана с нотками раздражения в голосе.

— Что меня беспокоит, так это твои манеры. Если ему нравится твоя внешность, ты должна извлечь из этого пользу. А не стоять немой статуей, переложив на мои плечи обязанность вести беседу. Ты не глупая девочка, Диана. Так зачем позволяешь ему считать тебя таковой?

— Не думала, что джентльменов особенно заботит, есть ли у женщины мозги…

— Этого заботит, — перебила матушка. — И потому, вместо разговора с тобой, он вечно торчит рядом с этим синим чулком… а отец у неё всего лишь барон, в то время как ты дочь самого Гленкоува. Если ему нравятся учёные женщины, ты должна прикинуться ею.

— О, мама!

— Почему нет? Вряд ли она образована лучше, чем ты.

Леди Гленкоув изучающее посмотрела на женщину, о которой шла речь: та как раз беседовала с Джеком Лэнгдоном.

— Да и не так уж она учёна, — продолжила её сиятельство, — иначе Аргойн близко бы к ней не подошёл. Нет, правда, никак не могу взять в толк, что мужчины находят в ней. Едва ли её можно назвать Несравненной.

— Она умеет слушать, мама. Не сказала я ей и трёх фраз, как она спросила, так же ли я предана охоте, как моя тёзка.

Леди Гленкоув ответила непонимающим взглядом.

— Она имела в виду Диану, богиню охоты Я ответила, что получаю от неё большое удовольствие, и она тут же засыпала меня ещё дюжиной вопросов. Мисс Пеллистон весьма осведомлена, хотя утверждает, что это развлечение не в её вкусе. Но, знаешь, батюшка её знаменит своими гончими.

Леди Гленкоув в этой фразе открыла для себя нечто более обнадёживающее, нежели успехи лорда Пеллистона в разведении охотничьих собак.

— Так значит, у вас с этой девушкой есть что-то общее. Это хорошо. — Голос её вновь зазвучал властно: — Если не хочешь разбить матери сердце, то добьёшься дружбы с ней.

— Определись уже, наконец, мама. Я думала, ты хочешь, чтобы я добилась лорда Рэнда.

Матушка издала недовольный вздох:

— А что может быть для этого лучше, чем находиться постоянно рядом с тем, с кем он проводит время? В самом деле, Диана, я начинаю думать, что ты действительно глупа.

— В городе я всегда глупа, мама. Я не могу дышать здесь, не могу думать и…

Её перебили:

— Ты не вернёшься к Кирклби-Гренхему, юная леди, так что выкинь это из головы. Когда я думаю об этом человеке, у меня кровь стынет в жилах. Но я не буду думать о нём… и у тебя, надеюсь, хватит ума последовать моему примеру. Лучше поразмысли, как поближе сойтись с мисс Пеллистон.

— Да, мама.

Мистер Лэнгдон не привык ужинать с дебютантками. Нет, ему нравились женщины… по сути, он даже преклонялся перед ними, но только отвлечённо и издалека. Вблизи они создавали множество проблем. Мать и сёстры, к примеру, постоянно давили на него с женитьбой, да и достигшие брачного возраста девушки тоже заставляли чувствовать себя неловко. Спустя несколько минут беседы он всегда замечал в них нетерпение, скуку и некое смутное раздражение. Джек не понимал, как умудряется вызывать в них подобные чувства, но в том, что он это делает, не сомневался.

Кэтрин Пеллистон была другой. Если он пускался в рассуждения о Древней Греции или итальянском Возрождении, она неторопливо шагала рядом. Никакая тема не казалась Кэтрин слишком заумной, и ей, похоже, никогда не требовалось, чтобы беседа непременно перемежалась флиртом.

Джек считал её родственной душой. И в своём стремлении воздать должное тихим радостям, что она ему дарила, он наложил на тарелку своей дамы столько отменной еды, что хватило бы досыта накормить солдата, совершившего трёхдневный форсированный марш.

— О, мистер Лэнгдон, — ахнула от удивления Кэтрин, — и вы тоже пытаетесь меня откормить? Если я съем хотя бы часть всего этого, вам придётся толкать меня по бальному залу в тележке.

Пробежавшись пальцами по волосам, мистер Лэнгдон быстро навёл в них обычный хаос. Как мог он быть столь неучтив, столь беспечен? Никто не станет предлагать дамам вёдра еды, если те, конечно, не свиньи. Его красивое лицо залилось румянцем, когда он взглянул на спутницу. Та изучала свою тарелку так, словно решала сложную математическую задачу. А потом утешающее улыбнулась.

— По крайней мере, вы не притворяетесь, будто молодые леди живут одним воздухом и нектаром, подобно колибри. Но всё равно вам придётся прийти мне на помощь. — С этими словами, она пододвинула его тарелку к своей и принялась перекладывать туда часть содержимого.

Несколько недель назад Кэтрин завоевала привязанность восьмилетнего мальчугана одним маленьким поступком, имеющим отношение к еде. Мистер Лэнгдон, наверное, был на два десятка лет старше Джемми, но и его сердце не смогло остаться безучастным к такому жесту. Несколькими словами ей удалось снять неловкость, и слова эти, равно как и поступок, оказались столь глубоко пронизаны домашним теплом и безмятежностью, что Джек почувствовал: теперь они друзья навечно. Кэтрин могла быть ему сестрой… не считая того, что любая из вышеупомянутых леди в подобных обстоятельствах разразилась бы слезами из-за воображаемого оскорбления, либо жестоко высмеяла его.

Он никак не мог знать, что Кэтрин не впервой сглаживать неловкие ситуации… или по меньшей мере раз за разом пытаться это сделать. Ему ведь ничего не было известно о неприятных сценах, что ей приходилось выносить, ужиная за отцовским столом, и о том, какая невероятная смекалка нужна, дабы не задеть чересчур ранимые тётушкины чувства либо отвлечь пьяного отца от непристойной темы или неподобающего поведения. Не знал он и того, что она сразу почувствовала его робкое смущение и безотчётно поступила так, чтобы избавить Джека от него.

Лэнгдон знал только, что совершил faux pas[53]. И поскольку преувеличил его значимость, то, как следствие, придал слишком большое значение её тактичному отклику. С облегчением взирая на спутницу, он размышлял, уж не влюбился ли в неё.

— Вы очень добры, — пробормотал он, садясь на своё место. — Разумеется, мне следовало догадаться… мои сёстры никогда не съедают на людях больше одного кусочка… но всё выглядело таким соблазнительным.

— Верно, и вся тяжесть выбора падает на ваши плечи, потому как вы джентльмен. А женщинам так трудно угодить, не правда ли? — слегка подмигнув, поддержала его Кэтрин. — Забудь вы хоть одно приглянувшееся мне блюдо, и я бы обиделась. Вы ничего не забыли — и всё равно я жалуюсь. Но вы же понимаете, это только для виду, — объяснила она, понизив голос. — На самом деле после танцев я всегда так голодна, что, возможно, могла бы съесть всё без остатка… и опозориться в глазах света.

Доверительные нотки заставили мистера Лэнгдона почувствовать себя тепло и уютно. В эту минуту ему захотелось, чтобы они были помолвлены, ведь тогда он мог бы удостоиться чести пожать одну из этих нежных белых ручек, касавшихся его тарелки.

Стараясь говорить с улыбкой, он ответил:

— Всё потому, что нынешние моды созданы для сильфид. Эти греческие наряды предназначены для стройных фей… таких, как вы, мисс Пеллистон. С другой стороны, живи вы во времена Рубенса, вам бы пришлось есть как можно больше.

Он взялся за серебряный прибор и мыслями погрузился в начало семнадцатого века, куда мисс Пеллистон с готовностью последовала за ним. Но вскоре совершенно затерялся в нём, не замечая прочих людей и даже не обращая внимания на собеседницу. Он так и не увидел, что та неодобрительно посматривала на него, время от времени изгибая тонкую бровь.

А в это время соучастник мисс Пеллистон был занят тем, что пытался совершить кражу со взломом.

За несколько часов до того Макс потихоньку навёл о лорде Броуди некоторые справки. Вот откуда ему стало известно, где находится любовное гнёздышко барона. И теперь виконт стоял на тёмной аллее перед тем самым домом, пристально вглядываясь в окна.

Клэренсу Артуру Максимилиану Демоуэри, виконту Рэнду, в жизни не раз доводилось залезать в какое-нибудь здание, минуя дверь. Взобраться по стенам этого дома было не больше, чем детской шалостью. Он не стал колебаться. Ухватившись покрепче за водосточную трубу, виконт нащупал ногой опору между кирпичами и начал подъём. Несколько минут спустя, перелезши через ограду на узкий балкончик, он прижался к стене рядом с французскими дверьми и прислушался.

Как Макс и ожидал, он ничего не услышал. В доме было темно. Очевидно, любовница лорда Броуди решила воспользоваться его отсутствием. Либо её не было дома, либо же она рано легла спать. Макс предпочёл бы знать точно, где она находится, и если всё же спит, то как крепко, но мир устроен так, что нельзя получить всё, чего хочется.

Бесшумно он двинулся к дверям и попробовал отворить их. Двери оказались не заперты… а почему бы нет? Жители лондонского Уэст-Энда придерживаются весьма низкого мнения об умственных способностях воров. Возможно, первый этаж был защищён, что предполагало запертые на ночь переднюю дверь и служебный вход. Очевидно, считалось, что взломщики попадают в жилище, как и все прочие люди.

Макс тихонько отворил двери и на цыпочках вошёл в комнату. Внутри оказалось не темнее, чем на аллее, и глаза его быстро привыкли к полумраку. В тусклом свете ему удалось разглядеть очертания мебели. Он поискал взглядом гардероб и наконец обнаружил его. Ноги сами понесли Макса туда.

И только открыв дверцу шкафа, он обнаружил в своих планах, — если их можно так назвать, — слабое место. Небольшое пространство внутри было занято всевозможными предметами женской одежды. И всё бы ничего. Вот только если кто-то и может на ощупь отличить шёлк или атлас от муслина, то едва ли чьё-либо прикосновение столь чутко, что способно отделить персиковое платье от нарядов прочих цветов. Он тихо выругался.

И в это самое мгновение за спиной у него зажглась свеча, и чей-то голос тихо произнёс:

— Если это сон, то я очень надеюсь не проснуться.

Лорд Рэнд обернулся и обнаружил, что смотрит прямо в дуло пистолета.