Виконт-бродяга (ЛП)

Глава 17

Лорд Рэнд не пережил бы ни бесчисленных эскапад юности, ни своих более зрелых похождений, полагаясь лишь на чистую удачу. Его инстинкты были превосходно отточены. В любой опасности он чётко знал, каковы его надежды на выживание, ибо понимал, с каким количеством неприятностей ему справиться под силу.

Он мог, к примеру, дать отпор двум огромным неповоротливым скотам, вознамерившимся разорвать его на части, как случилось у Бабули Грендел. Он знал, на чьей стороне перевес, когда шлюха приставила к его голове пистолет. А посему понимал, что с Кэтрин Пеллистон у него нет ни единого шанса.

Макса неприятно удивила глубина собственного разочарования, когда она вновь отвергла его предложение. Он считал, что предлагает ей брак по тем же причинам, на которые ссылалась она сама. Теперь же осознал, что не всё так просто. Хотя Кэтрин и являла собой воплощение всего, что Макс не приемлел в женщинах, он был весьма привязан к ней, и очарован, и, вероятно… вопреки здравому смыслу, в приступе безумия или чем бы оно там ни было… короче говоря, очень вероятно, что он даже влюблен в неё, чёрт побери.

Однако сие не означало, что он не ошибался или что женитьба на ней не стала бы прискорбной оплошностью. Кэтрин права, разумеется: они не подходят друг другу, и один из них, если не оба, обязательно будут страдать. Кроме того, она не желает становиться его женой. В Максе ей видится лишь более молодая версия её отца, поэтому она боится и презирает его, а это решает дело, ведь так?

Но лорд Рэнд не привык унывать. Ведь жизнь полна разочарований. Он подобрал своё потрёпанное — но, как он уверял себя, далеко не разбитое — сердце, отряхнул его и решил, что может, раз такое дело, возложить его и на алтарь богини.

Почти неделю после праздника у Венткуров виконт продолжал избегать мисс Пеллистон. Если им вдруг случалось посещать одни и те же мероприятия — и отвертеться не представлялось возможным, — он сводил их общение до как можно меньшего количества необходимых вежливых фраз. Он перестал танцевать с ней и вместо этого принялся ходить на задних лапках перед леди Дианой.

Макс бы предпочёл держаться подальше и от Альмака, но не мог, потому как пообещал помочь Джеку. Кроме того, богиня тоже будет там. Посему виконт направил стопы в святая святых напыщенных снобов, скучнейшее и тупейшее из всех мест.

В Альмак виконт прибыл раньше обычного, ведь неделю назад он обещал Джеку подыскать Кэтрин подходящего кавалера для вальса, и ему требовалось время, дабы наметить возможных жертв. У Макса не мелькнуло и мысли, почему сестра не в силах справиться со столь простым делом.

Да и вообще он ни разу не подумал о сестре, даже когда сама она стояла прямо перед ним, высказывая непрошеное мнение о новом узле его шейного платка, необычном творении Блэквуда. Всё, что Макс в тот момент видел перед собой, — это мисс Пеллистон в белом муслиновом платье. В котором, разумеется, не было ничего примечательного. Белый муслин считался обычным нарядом дебютантки. Разве что Кэтрин была несколько старше остальных, но невинная простота платья выгодно довершала её тонкие черты.

Этим вечером в Альмаке собралось множество брюнеток, как, впрочем, и блондинок, присутствовала даже одна горемыка-рыжая, но не было никого в тесных залах ассамблеи, чья тщательно уложенная coiffure[70] клубилась бы столь соблазнительной пеной, лёгким каштановым облачком, волшебно искрящимся золотистыми огоньками там, где падали на него отблески света свечей.

С волос взгляд Макса опустился на огромные ореховые глаза, сверкающие нынче воинственным блеском, который всегда, казалось, загорался в них, стоило лишь Кэтрин заметить его. Оттуда его испытующий взор переместился на мягкие розовые губки. Он вспоминал их сладость, продолжая, словно во сне, скользить глазами по шелковистой лилейно-белой шейке. Тут он осознал, что вырез платья Кэтрин в этот раз гораздо более смел, нежели прежде, и одновременно ощутил благоухание фиалок — голова его пошла кругом. Макс запаниковал.

Пробормотав что-то — он сам не понял, что именно, — в ответ на её холодное приветствие, Макс отошёл со всей возможной поспешностью… и угодил прямиком в руки Салли Джерси, если можно так выразиться, потому как, стараясь поскорее сбежать, он едва не сбил сию леди с ног.

Несмотря на то, что Джек Лэнгдон причислял леди Джерси к альмакским горгонам, на деле та была довольно привлекательной матроной, которой пока не грозил старческий маразм. И она вовсе не возражала против того, чтобы на неё свалился молодой красивый лорд. Снисходительно улыбнувшись Максу, она лишь отмахнулась от его извинений.

— О, я знаю, куда вы спешите, — объявила она. — Видела, как вы смотрели на мисс Пеллистон, и полагаю, хотите танцевать с ней вальс. Что ж, пойдёмте, я исполню свои обязанности патронессы. Всё одно: либо вы, либо Аргойн. Правда, и Лэнгдон хочет того же, но сперва пусть обратится в камень, коль рассказывает всем и каждому, что мне это по силам[71]. Аргойн же такой неуклюжий дурак, что оттопчет мисс Пеллистон все ноги и навсегда отобьет у неё охоту вальсировать.

У Сайленс Джерси ещё много чего нашлось сказать по этому и прочим поводам, пока она неумолимо вела неудачливого виконта назад к опасности, которой он только, казалось, избежал. Прекратив наконец болтовню, леди Джерси вновь вспомнила о своём долге патронессы и представила мисс Пеллистон партнёру по вальсу.

После пути назад уже не было, потому что зазвучала музыка. Макс вывел мисс Пеллистон к танцующим, положил руку ей на талию и мгновенно потерял голову.

Вальс, подобно лорду Байрону, был весь последний год на пике моды, но до сих пор наиболее консервативная часть высшего света полагала сей танец в лучшем случае фривольным, в худшем — непристойным, что в большей или меньшей мере относилось и к поэту.

Впервые в жизни Макс желал, чтобы более зрелые и мудрые умы восторжествовали, и окаянный танец был сослан обратно в породившую его отсталую Германию. Невозможно было держать мисс Пеллистон и не желать прижать её ещё теснее к себе. Это было унизительно. Он тоскливо взирал поверх головы своей партнёрши на светловолосую Юнону, кружившуюся в танце с высоким джентльменом в военной форме.

Лорд Рэнд вновь опустил взгляд на Кэтрин. Он заметил, как её головка склонилась к его груди, и тут же ощутил в этом месте тупую боль.

— Хотела бы я что-нибудь сказать, — пожаловалась мисс Пеллистон. — Светская болтовня до сих пор даётся мне с трудом, но если бы вы помогли мне начать, может, я что-нибудь и придумала бы.

— Если я начну, то после вы непременно об этом пожалеете. Как обычно.

— Зато мне удастся сохранять храбрую улыбку, если мы притворимся увлечёнными беседой. Потому как сейчас на вашем лице читается то, что леди Эндовер называет выражением загнанного в клетку зверя, и все решат, будто из меня никудышная партнёрша.

Пусть Макс и в самом деле чувствовал себя угодившим в ловушку животным, на выручку ему пришли Итон и Оксфорд.

— О, ты далеко не никудышна. А сегодня, в этом скромном белом платье и с румянцем на щеках, и вовсе напоминаешь мне яблоневый цвет. В моих руках ты невесома, словно множество цветочных лепестков, а твой голос…

— Боже милосердный, — пробормотала Кэтрин.

— Звук твоего голоса, — продолжил виконт, решительно настроенный заставить её чувствовать себя столь же неуютно, сколь ощущал себя он сам, — подобен колышущему листья ветерку.

— И что, ради бога, я должна на это ответить? — заметно задыхаясь, спросила Кэтрин, пытаясь прийти в себя после того, как в результате очередного па очутилась прижатой прямо к его твёрдой груди. Между нею и обтянутой перчаткой рукой, свободно гулявшей, казалось, по всей её спине, Кэтрин ощущала себя вязанкой высушенного хвороста. Сие обстоятельство вкупе со словами Макса заставило её щёки вспыхнуть и вызвало горячечное желание оказаться в Санкт-Петербурге глухой зимней порой.

— Право, Кэт, неужели тебе всё нужно подсказывать? Ведь ты неоднократно повторяла, что не нуждаешься более в моей помощи.

— Да, не спорю… но вы ведь всё равно здесь. Куда бы я ни пошла, вы уже тут как тут.

Чудовищная несправедливость… он же избегал её целую вечность… но виконт предпочёл согласиться:

— Как бельмо на глазу.

— Именно, — согласилась она.

Какая у Кэтрин тонкая талия… Наверняка он легко смог бы обхватить её двумя ладонями.

Вслух же лорд Рэнд произнёс:

— По правде говоря, я здесь сегодня ради Джека. Он мечтал танцевать с тобой первый вальс. К несчастью, бедолага не в ладах со всеми здешними важными дамами, так что придётся ему подождать следующего. — И Макс вкратце обрисовал суть разногласий мистера Лэнгдона с патронессами Альмака.

— Понимаю, — подавленно пробормотала она.

— Надеюсь, ты не слишком разочарована.

— С чего бы? — чуточку излишне поспешно откликнулась она.

— Из-за того что я занял место Джека.

— Что ж, милорд, если вы прекратите распространяться о яблоневом цвете, а вместо этого заговорите об Аристофане[72], мне будет много легче представить, что вы и есть мистер Лэнгдон.

Кэтрин уже достаточно пришла в себя, чтобы суметь задеть его за живое, но лорд Рэнд был не из тех, кто сдаётся после первого удара.

— Я бы предпочёл, чтобы ты называла меня Максом, — проговорил он, решив, что отвлечь её будет лучшей тактикой. — Стоит мне услышать «милорд», и я сразу чувствую, как, бряцая латами, притесняю беззащитных крестьян. Невероятно сбивает с толку, когда стараешься быть любезным.

— Разумеется, я не могу. Это неуважительно и слишком фамильярно.

— Но если назовёшь меня Клэренс Артур Максимилиан, я тебя застрелю.

До его слуха донёсся тихий, похожий на звон колокольчика звук: мисс Пеллистон хихикала!

И хотя она быстро подавила невольный смех, однако ж не сумела стереть улыбку, когда вскинула на него взгляд.

— Клэренс Артур? Неудивительно, что вы предпочитаете «Макс».

— Так и есть, — ответил он, улыбнувшись, несмотря на внезапный необъяснимый грохот в ушах. — Теперь, когда ты произнесла это, я чувствую душевность, дружелюбие и неимоверную лёгкость в ногах.

— Лучше бы вам поумерить своё дружелюбие. Если я не ошибаюсь, нам полагается держаться на расстоянии двенадцати дюймов[73]. А не, — она покосилась вниз — пяти[74].

Лорд Сент-Дениз стоял, прислушиваясь к болтовне дочери, но глаза его были прикованы к танцующим, а если говорить точнее, к сыну. Когда Луиза упрекнула его в невнимании, он лишь улыбнулся.

— Помнишь того полуутопшего котёнка, что как-то притащил домой Макс? Бросил к тебе на колени и попросил вернуть к жизни.

— Помню. И котёнка. И малиновку. И летучую мышь. Всё детство я выхаживала этот зверинец.

— Я думал о том, как те крошечные создания умудрялись до смерти перепугать моего огромного мастифа. Не понимал этого тогда и не могу взять в толк сейчас.

Леди Эндовер проследила за отцовским взглядом.

— Если это тебя утешит, папа, уверена, он тоже этого не понимает.

— Разумеется, не понимает, — отрезал граф. — Мальчик — настоящий дуралей.

К тому времени, как вальс окончился и Макс уступил свою партнёршу лорду Аргойну, виконт был уже совершенно вне себя. Как смела она оставаться такой холодной и чопорной и в то же время сводить его с ума? Как посмела она хихикать — и вообще в кои-то веки вести себя по-человечески, — пробудив в нём все эти тёплые, нежные ощущения, тем самым ещё больше ослабив его и без того уже пошатнувшееся сопротивление.

А лорд Рэнд знал, что оно пошатнулось. На одно ужасное мгновение он готов был пообещать что-нибудь… полностью измениться, превратиться в одного из занудных столпов высшего света, в жизни больше не прикасаться к спиртному, не смотреть на служанок в тавернах… что угодно, если только Кэтрин выйдет за него и позволит любить её до конца его дней.

В то леденящее душу мгновение Макс стоял на краю пропасти, смотрел вниз и думал: «Ну и пусть, я прыгну!». Теперь же он в страхе попятился назад. Кошмарная девица вертит им, как душе угодно! Такого Клэренс Артур Максимилиан Демоуэри не мог стерпеть. Он не позволит, чтобы какая-то упрямая маленькая святоша заправляла им и пыталась переделать.

Если бы некий сторонний наблюдатель смог увидеть, что творится у виконта в голове, он или она, несомненно, заключили бы, что у лорда Рэнда случилась настоящая истерика. К несчастью, рядом с виконтом не оказалось беспристрастного судьи, чтобы указать ему на это плачевное состояние. Посему не прошло и получаса, как, протанцевав с леди Дианой, он испросил и получил разрешение нанести следующим днём визит её отцу.

— Дорогая, ты действительно заслуживаешь, чтобы тебя строго отчитали, но в сложившихся обстоятельствах, я прощаю тебя.

Леди Диана устало смотрела в окошко экипажа.

— Надо думать, — пробормотала она, — ведь в конце концов ты заполучила то, чего добивалась.

— И тем не менее, тебе не следовало ещё раз танцевать с этим мужчиной, пусть даже ты теперь и помолвлена. Бессовестное создание… да как посмел он явиться перед лицом Альмака! Представить не могу, о чём только думали патронессы, разрешив этому типу войти. Разумеется, всё дело в кителе. Женщины всегда слишком падки на щёгольскую форму.

Леди Диана промолчала.

— Что ж, больше мы не станем говорить об этом человеке. Я очень довольна тобой, Диана, — произнесла её сиятельство. — Я знала, стоит тебе приложить некоторые усилия, и лорд Рэнд непременно перейдёт к делу, но чтобы уже завтра… ты превзошла все мои ожидания! — счастливо вздохнула леди Гленкоув. — Не представляю, как твоя сестра Джулия сможет сделать такую же партию.

— О, уверена, ты что-нибудь придумаешь, мама.

На следующий день ко времени вечернего чаепития весть о предложении лорда Рэнда разнеслась по всему Лондону: в том, что касалось сих важных новостей, слуги леди Гленкоув оказались даже ещё более усердными, нежели их хозяйка. В причастности слуг можно было не сомневаться, поскольку изначально помолвку намеревались держать в тайне, пока лорд Гленкоув не сможет сделать официального объявления на подобающем роскошном празднестве.

Кэтрин узнала о секрете от Молли, которая сообщила о нём так, словно речь шла о чьей-то чудовищной неестественной смерти.

— Надо было, конечно, сперва её сиятельству рассказать, — говорила Молли, горестно качая головой, — да вот только ей сызнова нездоровится, и его сиятельство при ней, ссорятся они — звать али нет лекаря. Всегдашняя беда с теми, кто сроду не болел. Как всё же занедужат, отказываются в это верить и ведут себя, будто эдак у них всё само пройдёт.

То, во что прямо сейчас отказывалась верить Кэтрин и из-за чего у неё противно засосало под ложечкой, не имело никакого отношения к леди Эндовер.

— Сделал предложение леди Диане? Молли, ты уверена? То есть, — поспешно добавила она, — я думала, его милость поделился бы своими намерениями с семьёй.

— Да как бы, мисс, коли он больше не приходит, а её сиятельство говорит, что даже когда случается им встретиться где-нибудь ещё, всё одно они и парой слов не перемолвятся.

Молли укоризненно взглянула на мисс Пеллистон, которая, впрочем, всё равно не могла этого видеть, поскольку горничная стояла сзади, расстёгивая пуговицы на платье.

— Довольно, Молли. Дальше я справлюсь сама.

Молли удалилась с видом человека, следующего за похоронной процессией, а мисс Пеллистон, спотыкаясь, подошла к туалетному столику. Вероятно, она, наконец, заглянула правде в лицо, ибо очень долго стояла, уставившись на собственное отражение в зеркале, а после провела немало времени, рыдая.

Этим вечером Кэтрин с графом и графиней присутствовали на рауте. Леди Эндовер, казалось, пребывала в добром духе и здравии, несмотря на «кошмарную давку», которую здесь величают имеющим успех увеселением. То есть она была в порядке до тех пор, пока они не отправились домой. С весьма странным выражением лица она забралась в экипаж, села — и свалилась без чувств.

Следующим утром послали за семейным врачом, сэром Генри Вэйном. Спустя полчаса он отбыл, а Кэтрин пригласили в кабинет кузена.

Войдя, она увидала лорда Эндовера, стоявшего у стола и со странной слабой улыбкой на благородном лице взиравшего на аккуратно разложенные бумаги.

— Милорд, с ней всё в порядке? — тотчас спросила Кэтрин, извиняя свои неподобающие манеры тревогой за графиню.

Граф очнулся от грёз, но улыбка никуда не делась.

— Кэтрин, ты жутко упряма. Вот уже месяц ты живёшь под моей крышей. Ты моя кузина. Да, наше родство довольно дальнее, и мне понятно твоё желание соблюдать вежливость, но ты, определённо, могла бы не упоминать мой титул. А Луиза и вовсе грозится вымыть тебе рот с мылом, если ты хоть раз ещё назовёшь её «миледи».

— Кузен Эдгар, — послушно поправилась Кэтрин, — расскажите мне уже, наконец, что сказал сэр Генри.

— Вот так намного лучше. Я намеревался приберечь врача напоследок и изложить мои новости в порядке общественной значимости, но, вижу, нетерпеливость Демоуэри заразна. Присядь, пожалуйста, дорогая. — Он указал на стоявшее у письменного стола кресло.

Кэтрин села, жалея, что не может силой вытряхнуть из него новости. У кузена наблюдалась досадная склонность ходить вокруг да около.

— Теперь ты уже, должно быть, знаешь, — начал он, — если Луиза вобьёт себе что-то в голову, её уже не остановить. А если верить сэру Генри, моя леди-жена твёрдо вознамерилась основать семью. И спорить с ней бесполезно.

— Прошу прощения?

— Луиза собирается подарить мне к рождеству сына или дочь. И если верить сэру Генри, ничто не в силах ей помешать.

На самом деле лорд Эндовер не выказывал ни малейшего желания мешать стремительным успехам жены. Его тёмные глаза светились гордостью и счастьем.

Кэтрин вскочила с кресла, чтобы обнять его.

— О, какая чудесная новость! — воскликнула она. — Я знаю, как вы мечтали о ребёнке. Как вы, должно быть, взволнованы, и как рада я за вас обоих. У Луизы вскоре появится малыш. — Глаза её увлажнились. — Восхитительная весть!

Внезапно до Кэтрин дошло, что в порыве радости она умудрилась помять кузену элегантный шейный платок. Она разжала объятия и принялась, запинаясь, извиняться.

— Не глупи, Кэтрин. По такому случаю даже мой суровый камердинер просто обязан тебя простить. Кроме того, Луиза и так уже успела внести беспорядок в мой ensemble[77], а я за всеми этими волнениями совершенно позабыл переодеться, прежде чем посылать за тобой. По правде говоря, сегодня выдался весьма суматошный день. Да присядь же, кузина. Я ещё не обо всём успел тебе рассказать.

Хотя Кэтрин не терпелось припуститься в комнаты её сиятельства, она усилием воли заставила себя снова сесть.

— Как тебе известно, Кэтрин, твой отец вверил тебя моим заботам и поручил мне действовать от его имени, что, надо сказать, с его стороны довольно мудро. Раз уж советоваться с ним по каждому вопросу всё равно не представляется возможным. Этому не способствуют ни расстояние, ни его добровольное уединение, которое не позволяет ему беспристрастно судить о людях нашего круга.

«Уединение… скорее уж опьянение», — подумала Кэтрин, но вслух не ответила ничего.

— И хотя я выражаю его волю, в некоторых вопросах главенствующим остаётся твоё мнение.

«Вряд ли отец сказал бы вам за это спасибо, — последовал безмолвный ответ, — в отличие от меня».

— Лорд Аргойн испросил разрешения ухаживать за тобой.

Все мысли об отце мигом вылетели у Кэтрин из головы, и она в изумлении уставилась на кузена.

— Неудачное он выбрал время, — продолжил граф. — Я с минуты на минуту ожидал прибытия сэра Генри. Пришлось объяснить ему, что моя жена больна и в сложившихся обстоятельствах едва ли я могу уделить должное внимание иным предметам. Он, кажется, был поражён моим ответом. Да и бог с ним. Это человек, которому то и дело хочется чему-то поражаться. Может, он и герцог, но очень уж тупой. И это, разумеется, не дело. Он подаёт другим дурной пример. Надеюсь ты не питаешь к нему никакой tendresse[78], кузина. Конечно, мне следует поступить согласно твоим желаниям, ведь это тебе пришлось бы выйти за него замуж. Но должен предостеречь, если сделаешь это, мы с Луизой станем навещать тебя не чаще чем раз в десять лет.

— Боже правый… герцог… делает мне предложение… но ведь я почти его не знаю.

— Оно и к лучшему. От близкого знакомства он не станет более приятным. Я это понимаю, так что могу просто послать его к чертям.

Кэтрин быстро обдумала услышанное.

— Он очень хорошая партия. Может, вы его недооцениваете? Возможно, я соглашусь. Едва ли мне стоит ждать более выгодного предложения… или вообще какого-нибудь, — хмуро добавила она.

Ей куда больше по нраву мистер Лэнгдон, думала Кэтрин, безжалостно изгоняя из своих мыслей иной образ. Он гораздо более внимателен, но слишком скромен и так поглощён литературными вопросами, что, видимо, в ближайшее столетие не стоит ждать от него решительных действий. Она вдруг пожалела, что не сумела овладеть кое-какими женскими уловками, которые всегда так презирала. Мужчинам порой просто необходима твёрдая рука. Теперь, когда Луиза enceinte[79], времени оставалось в обрез. Не могла же Кэтрин всерьёз полагать, что станет вечно жить у своего кузена, а Луиза вскоре уже не сможет её сопровождать.

— Возможно, лучше всего будет согласиться, — с печальным вздохом заключила она.

— Кэтрин, это так непохоже на тебя — вести себя столь глупо. Аргойн просто хочет опередить прочих соперников. И должен сказать, что нахожу его поспешность неприличной. Ведь ты выезжаешь всего каких-то несколько недель. Может, он взял пример с моего порывистого зятя.

Должно быть, он заметил, как вздрогнула Кэтрин, потому что добавил:

— Ладно, раз уж тебя так ужасает участь незамужней старой девы, я попрошу его, если он ещё не передумал, нанести нам в следующем месяце визит.

И вместе с уверениями, что Луиза совершенно здорова, да вдобавок пообещав, что вдовствующая графиня Эндовер будет счастлива сопровождать её, как только состояние Луизы не позволит ей более выезжать в свет, граф отпустил свою кузину.