Виконт-бродяга (ЛП)

Глава 7

Миссиз, как оказалось, звали мадам Жермен. То была женщина чувствительная и с весьма переменчивым нравом.

И хотя темперамент мадам можно было счесть галльским, все притязания на принадлежность к сей славной нации ограничивались именем её покойного мужа. Мадам была француженкой не больше, чем мисс Пеллистон… по сути, даже меньше, ибо её предки не пришли в Англию вместе с Завоевателем [33].

Одного взгляда на бледное измождённое лицо девушки хватило, чтобы чуткое сердце modiste смягчилось. Что и немудрено для женщины, призревшей мальчишку, обещавшего стать малолетним преступником, в то самое мгновение, как прознала о его беде от жены церковного сторожа.

Однако мадам в жизни бы не достигла своего теперешнего благосостояния, не будь она до мозга костей прозорливой деловой женщиной. Она тут же разглядела, что неприметное серое платье превосходно скроено, аккуратно сшито и вполне благопристойно, как и подобает облачению приличной работящей женщины. И то обстоятельство, что мадам отчаянно нуждалась в приличной работящей женщине, побудило портниху принять быстрое решение. Под каким-то предлогом она провела Кэтрин в свой кабинет, принялась потчевать чаем с печеньем и немедля начала задавать вопросы, на которые мисс Пеллистон, что весьма странно, отвечала так, будто и впрямь искала работу.

Но Кэтрин, в свою очередь, тоже долго не раздумывала. Дома не ждало ничего кроме унижения. Тётушка Дебора никогда не позволит забыть, как она опозорила их всех, а батюшка позаботится о том, чтобы дочь всю оставшуюся жизнь сожалела о своём мятежном порыве… если, конечно, хлыстом не выгонит её из дома.

А здесь ей, напротив, представилась возможность начать новую жизнь под новым именем. Когда совесть Кэтрин взялась утверждать, будто ожидающее её дома наказание вполне заслужено, девушка уняла её мыслью, что работа — более полезное покаяние, нежели покорное выслушивание бесконечных упрёков и брани.

«В конце концов, Господь всякого судит по делам», — заключила молодая леди, приняв предложение мадам.

Кэтрин Пеллистон — а ныне Пеннимен — станет сама зарабатывать себе на жизнь, терпеливо снося все невзгоды выпавшего ей жребия, подобно другим не принадлежащим к привилегированному сословию женщинам.

Она радовалась, что прилежно исполняла довольно унылые обязанности благородной леди, заключавшиеся в помощи заболевшим крестьянам и бесконечном шитье для бедняков. Ведь те часы, проведённые с иглой в руках, с этого времени обеспечат ей средства к существованию.

И вновь Кэтрин поразилась малышу, что подвёл её к сему судьбоносному решению. Очевидно, он сразу же привязался к ней, да к тому же в жизни не слыхал о бароне Пеллистоне. Для Джемми она была всего лишь таким же, как и он сам, беспризорником, нуждающимся в работе и крыше над головой.

Крыша над головой. Боже правый! Где же она станет жить?

— Мадам Жермен, — нерешительно заговорила Кэтрин, — прежде чем я приступлю к работе, не покажете ли вы мне дорогу к ближайшему ломбарду?

Когда Кэтрин объяснила изумлённой modiste, что ей просто необходимы деньги, дабы заплатить за жильё, да ещё призналась, что не имеет представления, где это вышеупомянутое жильё искать, Джемми не выдержал:

— Ну, что я говорил — она настоящая простачка. Вы должны поселить её наверху с Бетти, миссиз.

— О нет, — вскричала Кэтрин, заметив сомнение, ясно написанное на лице портнихи. — Я бы в жизни не стала вас так обременять.

Мрачные пророчества Джемми касаемо того, что может произойти с миз Кэтти, коли отпустить её без присмотра на улицу, вкупе с полным гордого достоинства отказом новой работницы от любой милостыни, развеяли сомнения мадам. Пустая кровать на чердаке в комнате горничной Бетти не оставляла ни единой причины, почему бы мисс Пеннимен не расположиться там, покуда она, получив жалование, не сможет подыскать более приличное жильё.

После долгих споров и множества ещё более мрачных пророчеств от Джемми Кэтрин уступила, но с условием, что сможет отплатить за оказанную милость. Взглянув на мальчугана, она предложила обучать Джемми основам чтения и письма.

Мадам ухватилась за это предложение так, словно бы мисс Пеннимен её озолотила.

— Ба! Вот это дело! Что вы за умненькая добрая девочка, раз подумали об этом. Сами видите, какое он невежественное создание. В школу ведь, как пить дать, ходить не станет, хотя должен бы, а учить его самой нет времени. И хотя я из кожи вон лезу, чтобы содержать его в чистоте, это такой неугомонный дьяволёнок, что не проходит и получаса, как вновь можно подумать, что он в жизни не видал мыла и воды. А как ему удаётся за столь короткое время порвать свою одежду в клочья, просто ума не приложу. Да чтобы латать его вещи, потребовалось бы еще полдюжины девушек. Ведь так, маленький негодник? — обратилась она к Джемми, в очередной раз крепко обняв его.

— Чё она хочет со мной делать? — переспросил Джемми, недовольный этим объятием, но мужественно сносивший его.

— Ну как же, учить тебя грамоте, невежественное ты дитя. Ты хоть знаешь, что это такое?

Джемми ничё не знал и знать не хотел, особенно если дело касалось воды и мыла. Из восторженной речи modiste он заключил, что чтение и письмо как-то связаны с купанием.

Кэтрин поспешила разъяснить что к чему, особо подчеркнув все преимущества умения без посторонней помощи читать вывески и магазинные счета. Она не была уверена, как много из этого уяснил мальчик, но он вроде бы поверил ей, согласившись «попытаться и поглядеть, понравится или нет».

«Само Провидение должно благосклонно взирать на попытки вывести юную душу из мрака невежества», — позднее заверяла себя Кэтрин, сидя за работой вместе с другой швеёй. Несомненно, эти попытки должны хоть отчасти оправдать непокорство, на которое она была подвигнута.

Гораздо тяжелее было думать о семье, от которой она сбежала этим утром. Но ведь она написала длинное письмо с извинениями, не так ли? Кроме того, у лорда и леди Эндовер довольно иных хлопот, помимо судьбы простолюдинки, за которую, должно быть, её приняли. Вероятно, они решили, в точности как заметил позапрошлой ночью лорд Рэнд, что Кэтрин либо ненормальная, либо крайне неблагодарная особа. Но к этому времени все уже и думать о ней позабыли. Вот только бы ей ещё суметь перестать думать о нём.

Что ж, сильных личностей трудно не замечать — взглянуть хотя бы на отца — и, что бы там ни думали о пагубных привычках лорда Рэнда, нельзя было не признать за ним исключительного обаяния. Находясь с виконтом в одной комнате, от него невозможно было оторвать взгляд. К тому же он умопомрачительно красив. Одной только синевы глаз довольно, чтобы потерять голову. Прибавьте к этому лицо и тело греческого бога и гриву вьющихся золотистых волос… да, так и есть, Молли верно сказала: словно огромная прекрасная статуя. Любой, кто хоть сколько-нибудь обладает чувством прекрасного, не сможет остаться равнодушным.

«Человека красят поступки», — напомнила себе Кэтрин, вдевая нитку в иглу. Больше она этого мужчину не увидит, да и слава богу, потому как он, по всей видимости, ступил на тот же путь беспутства, что и отец, и пройдёт лишь каких-то несколько лет, прежде чем эти божественные черты потускнеют. Со временем лицо лорда Рэнда окажется под стать его нравам, чему Кэтрин вовсе не желала быть свидетелем. Она тихо вздохнула. Какая ужасная потеря.

Поиски мисс Пеллистон не увенчались быстрым успехом, как надеялся лорд Рэнд. Он рассчитывал отыскать её в тот же день, съёжившуюся в углу постоялого двора или же — как представилось ему в какое-то беспечное мгновение — поучающую огромного краснолицего возницу.

И по прошествии трёх дней он не прекращал поисков. Когда расспросы на постоялых дворах ни к чему не привели, он скрепя сердце опустился в те самые злачные окрестности, где впервые встретил её. И даже ворвался в заведение мисс Грендел, где был встречен насмешливым заверением, что якобы «неблагодарная юная особа» согревает постель одной богатой шишки.

Но и на лондонском «дне» ему удалось выяснить не больше, чем на постоялых дворах. Единственную за все три дня новость сообщил хозяин таверны, который хоть и не видел юной леди, но слышал, как о ней говорил другой «благородный тип». В описании этого человека — высокий, тощий, рыжий, средних лет — не было ни малейшего сходства ни с одним из знакомых Макса или лорда Эндовера.

— Это не её отец, — сообщил лорд Рэнд своему камердинеру. Дело было на закате четвертого дня поисков, и его сиятельство как раз нанёс очередной краткий визит домой, дабы принять ванну, часок отдохнуть и переодеться. — Эндовер говорит, что старая скотина не вышел ростом и сложён, как груша. Да к тому же сейчас наслаждается медовым месяцем в Озерном крае[34]. Должно быть, сюда пожаловал одураченный жених.

— Из чего можно заключить, что юная леди не вернулась к семье, — ответил Блэквуд.

— Хотел бы я, чтоб она это сделала, чёрт бы её побрал. По меньшей мере тогда бы мы знали, что она в безопасности, и могли бы спокойно забыть о глупой девчонке.

Блэквуд, знавший о пропавшей леди чуть больше, нежели хозяин намеревался ему рассказать, принялся строить собственные предположения. И, пока виконт прилёг ненадолго вздремнуть, бесшумно выскользнул из комнаты и, прихватив шляпу и перчатки, отправился в Эндовер-Хаус.

В той спокойной, но действенной манере, какую перенял у своего господина, Блэквуд проложил себе путь в самое сердце дома Эндоверов, вытянув из Джефферса, графского дворецкого, приглашение задержаться внизу и перекусить с остальными.

Как и надеялся Блэквуд, та самая Молли, которую милорд описал — хоть и в более красочных выражениях, — как неспособную к разумной речи, в это время наслаждалась ранней трапезой с другими слугами. Откровенно оценивающий взгляд камердинера завоевал ему место рядом с девицей и хмурый взор Тома, лакея. А шарм мистера Блэквуда довершил дело. Лорд Рэнд был бы весьма удивлён, узнав, каким занятным парнем может быть его загадочный слуга. Просто его милость не подозревал о том, что быстро уяснил камердинер: помимо собственного обаяния у него, Блэквуда, имелось ещё одно неоспоримое преимущество — он был личным слугой кумира Молли.

Страстное увлечение Молли лордом Рэндом служило излюбленной шуткой всем домашним слугам, которые пользовались ею ещё и для того, чтобы беспощадно подначивать Тома, в свою очередь не менее пылко влюблённого в розовощёкую горничную.

— Господи, да стоит ему лишь глянуть на Молли иль где-то рядом, как у ней напрочь пропадает дар речи. Так ведь? — набросился лакей на возлюбленную. — И ведь никакого от неё проку — кузину его сиятельства так и не нашли, хоть его милость все ноги сбил, часами напролёт разыскивая её.

— Уверен, мисс Джонс исправно рассказала всё, что могла, — сказал мистер Блэквуд, награждая горничную сочувствующей улыбкой. — Хотя, должно быть, и вправду нелегко отвечать на вопросы двух джентльменов одновременно.

— Ох, не то слово, мистер Блэквуд. Хозяин мой расспрашивал меня о сотне разных мелочей, а мистер Макс… его милость, то бишь… хмурился и ворчал, будто это я её украла. А ведь я ничего не делала, только объяснила, что его милорд долго пропадал и похвалила её волосы. Ты ведь и сам об этом толковал, Том Феттерс, да ещё столько болтал о её глазах: любой бы смекнул, что там у тебя на уме.

Блэквуд мягко встрял, упредив сердитый ответ, готовый сорваться с губ Тома:

— О да, даже знатные дамы не возражают, чтобы им время о времени напоминали об их достоинствах.

— Ну, об этом я не думала, — искренне ответила Молли. — А она выглядела так, словно не поверила ни единому слову… будто я из тех, кто льстит в надежде что-нибудь за это выгадать, — презрительно добавила она.

— По мне, так вы сама честность, — успокоил служанку Блэквуд. — Она просто обязана была поверить.

— Ещё бы. Мне ли не знать, что леди Литтлуэйт заплатила за кудри не меньше, чем за бальное платье? Не сказать, что они ей больно-то шли, но мусье Франсува не сумел раздобыть ничего лучше по первому требованию, когда другой ейный парик свалился в черепаховый суп. Чего бы не случилось, говорит он ей, не кокетничай она и не верти головой, как подобает скорее восемнадцатилетней девушке, а не старушке.

Блэквуд внимательно слушал, его острый ум изучал, отбирал и отсеивал, в то время как Молли продолжала говорить. Он пришёл сюда потому, что знал: слуги лорда Эндовера станут гораздо свободнее говорить с одним из своих, нежели с хозяевами. В их менее осторожных речах мог содержаться намёк на местонахождение мисс Пеллистон. Припомненное слово или фраза могли содержать какую-то зацепку относительно её намерений.

Теперь Блэквуд отметил два обстоятельства, показавшиеся ему значимыми. Мисс Пеллистон явилась в Эндовер-Хаус без гроша за душой и, по словам хозяина, отчаянно желая вернуться домой. Молли рассказала ей о том, как продают и покупают волосы. Это, вероятно, и было необходимой ему зацепкой.

— Продать волосы? — переспросил ошеломлённый Макс, когда камердинер представил ему свой отчёт. — Её великолепные… — Он осёкся, ужаснувшись словам, чуть не сорвавшимся с языка, не меньше, чем безумным планам своей подопечной, и отрезал: — Это нелепо. Если она исполнила задуманное, то почему до сих пор не дома? Почему никто не видел её на постоялых дворах?

— Смятенный ум подвержен сомнениям, милорд. Вероятно, она передумала возвращаться. Если леди удалось раздобыть денег, она могла подыскать временное пристанище в Лондоне.

— Если только кто-нибудь не передумал за неё, — последовал рассерженный ответ. — Чёрт бы побрал эту женщину! Чего ей не сиделось на месте? Нет, ты когда-нибудь слышал о таких куриных мозгах?

Блэквуд благоразумно воздержался от ответа. Лишь молча протянул хозяину белоснежный лоскут ткани.

— Проклятье, парень, у меня нет времени возиться с этой глупой штуковиной. Требуется не меньше полудюжины, чтобы получилось как надо, а я не в настроении сносить эти обиженные взгляды, которыми ты одариваешь меня, когда выходит не так, словно я только что прострелил тебе вторую ногу. Повяжу один из старых, в котором не чувствую себя как с петлёй на шее.

— С батским сукном, милорд? — стоически допытывался Блэквуд.

Лорд Рэнд посмотрел на свой сюртук, затем вновь на шейный платок, протянутый камердинером.

— Полагаю, ты считаешь, — спустя мгновение произнёс он, — что, если мы и впрямь разыщем эту гадкую девчонку, сие сочетание её отпугнет?

— О да, сэр, уверен, для чувствительной юной леди здесь явно перебор.

— Прекрасно, — уступил побеждённый виконт. — Давай сюда эту виселицу. Только лучше повяжи сам, если не собираешься лицезреть, как твой хозяин удушит сам себя.

— Немного рановато для подобных вещей, не находишь? Ещё даже солнце не село, — проворчал лорд Броуди, следуя за товарищем через дверь в завешенный красным бархатом вестибюль.

— Стареешь, Броуди. А ведь когда-то был не прочь повеселиться, неважно в какое время — утром, днём или ночью. Или ты боишься разочароваться? Не переживай, Бабулины девочки обслужат тебя хоть днём, хоть ночью и, заметь, дешевле тех, на кого ты обычно тратишь денежки.

Лорд Броуди ни под каким видом не желал напоминаний о своём возрасте. Пусть даже тёмно-рыжей шевелюрой он был обязан скорее аптекарю, нежели матушке-природе, тайна эта — равно как и наличие целых ярдов клеёнчатой подкладки на груди, плечах и икрах — была известна только ему и его личному слуге. Конечно, сии особенности не являлись секретом и для множества падших женщин, но на их мнение Броуди обращал внимание не больше, чем на их чувства.

«А почему бы и впрямь не поразвлечься», — решил он, пока его вели к хозяйке. Это проклятое дело его утомило. За четыре дня, проведённых в Лондоне, не удалось обнаружить ни единого следа невесты.

Более того, лорд Броуди столкнулся с неимоверной грубостью.

Старая чванливая карга в школе заявила, что знать не знает ни о какой мисс Пеллистон, и была крайне неразговорчива в том, что касалось чёртовой гувернантки. Мужененавистница — вот кто она. Пришлось подкупить служанку, чтобы выведать то малое, что ему сейчас известно: якобы молодая женщина, похожая по описанию на Кэтрин, действительно заявлялась к ним, но пробыла очень недолго.

Эта служанка, мечтательно пялившись в окно вместо того, чтобы выполнять свою работу, видела, как юная леди встретилась с высоким джентльменом, но нет, она не знает, кто это был. Встреча произошла на другом конце площади — слишком далеко, чтобы разглядеть, как выглядит мужчина.

Не обнаружив Кэтрин, где ожидалось, лорд Броуди зашёл в тупик. Он не имел ни малейшего представления о том, как её найти. И потому большую часть времени проводил в различных тавернах и кофейнях, изредка вспоминая спросить о девушке и полностью убедив себя, что усердно её ищет.

— … а это Линнет.

Оторвавшись от раздумий, лорд Броуди заметил фигуристую брюнетку с размалёванным лицом, дешёвыми украшениями и в до нелепости скромном персиковом платье, узкий корсаж которого грозился вот-вот лопнуть под натиском полной груди. Женщина показалась смутно знакомой.

— Мы раньше не встречались? — спросил Броуди несколько минут спустя, когда та вела его наверх.

— Не думаю, сэр, — призывно усмехнувшись, ответила она. — Уверена, что запомнила бы такого красавчика.

Если бы Линнет могла выбирать, то хотела бы, чтобы клиент был помоложе и чуточку обходительнее. Однако, будучи честолюбивой и притом не слишком привередливой, оставила фантазии мечтательным идеалисткам. Она попала в этот публичный дом с аллей Ковент-Гардена. Конечно, заведение не первоклассное, но всё же не из худших. В любом случае Линнет не собиралась оставаться здесь дольше необходимого. Ей хотелось заиметь собственное жильё, за которое платил бы какой-нибудь богатый джентльмен, а в придачу бессчётное множество платьев и украшений, обычно прилагающихся к подобного рода сделкам.

Прекрасно разбиравшаяся в людях, Линнет быстро поняла, что от неё требуется и усердно исполняла все желания посетителя. Лорд Броуди, не отличавшийся особой щедростью, был, однако, достаточно впечатлён, чтобы приплатить немного сверху. И пообещал вскоре наведаться к ней вновь.

— Вот я подумал, что ты выглядишь знакомо, — проговорил он, пока путана помогала ему надеть сюртук. — Теперь знаю почему. Ты женщина моей мечты, ведь так, сладенькая?

И не раньше следующего полудня, в один из редких перерывов между пьянками, лорд Броуди вдруг осознал, что вовсе не женщина показалась ему знакомой, а её наряд. Вспоминать женское платье было столь непривычно, что пришлось изрядно поломать над этим голову. А затем явился его дружок, сэр Реджинальд Аспинуол, период воздержания внезапно подошёл к концу, и лорд Броуди думать позабыл о всяких платьях.

Кэтрин на удивление быстро свыклась с новой жизнью, несмотря на её явные недостатки. Никто ей не прислуживал: хоть охотно, хоть нет. Обедала она по-простому, в той же комнатке, где работала, с кем-нибудь из своих товарок-портних либо с Джемми. Не было у неё ни богатых нарядов, ни элегантных украшений, ни даже денег на простую ленту. С другой стороны, ей теперь не приходилось сражаться с вечно пьяным отцом, камня на камне не оставлявшем от её усилий содержать дом в порядке, находившем ошибки во всем, что бы она сделала или не сделала, и заставлявшем Кэтрин чувствовать, несмотря на доводы рассудка, что она никчёмна, нежеланна и вообще не должна была родиться на свет.

Другие швеи, казалось, приняли её за свою. Мадам, хоть и была подвержена сменам настроения и легко выходила из себя по вине требовательных клиентов, свой гнев предпочитала вымещать в тишине кабинета. К работникам же относилась по-доброму, понимая, что хорошее здоровье, и даже настроение, в пошиве изысканной одежды не менее важны, чем качественные ткани, яркое освещение и бережное обращение с инструментами.

Да, действительно повезло, что в тот день она встретила Джемми, подумалось Кэтрин, пока она наблюдала за мальчонкой, сидевшим рядом за рабочим столом. Как раз в эту секунду он яростно вонзал тупой карандаш в испачканный лист бумаги.

Не встреть она его, была бы сейчас дома, совершенно раздавленная. Она бы никогда не вышла за лорда Броуди.

Теперь же, будучи не в состоянии предоставить уважительное объяснение своему исчезновению, Кэтрин не сможет выйти замуж вообще.

Вероятно, тётушка Дебора волновалась. Вероятно, отец встревожился. Но даже если так, то тревожился он в основном о своей чести. Если бы его действительно заботила дочь, то он, прежде всего, никогда бы не поставил её в такое положение. Да как он вообще мог помыслить отдать Кэтрин вместе с её имуществом во владение этому гнусному roué[35].

Святые небеса, даже её нанимательница выказывала больше сострадания, да и Джемми, по всей видимости, искренне привязался к девушке. Он был настолько полон решимости порадовать миз Кэтти, что вытащил карандаш с бумагой в то самой мгновение, как прочие портнихи поднялись, чтобы разойтись по домам. Теперь все уже ушли, за исключением разве что мадам, которая в торговом зале пыталась вежливо избавиться от назойливого клиента, не желавшего уходить, несмотря на позднее время.

— Нет, дорогой, — проговорила Кэтрин, мягко освобождая карандаш из хватки ученика. — Не нужно сжимать его в кулаке, словно оружие. Держи вот так, между пальцами. — Она показала как.

Джемми пожаловался, что этот карандаш извивается, как червяк.

— Покажи ему, кто здесь хозяин. Ты такой большой крепкий мальчик, а это всего лишь маленький карандаш. Давай я помогу тебе. — Вложив карандаш между чумазых пальчиков, Кэтрин принялась водить им по бумаге. — Смотри, это «Д».

— «Д», — повторил мальчик, серьёзно глядя на значок, только что им нарисованный.

— Ну разве не замечательно? Ручаюсь, никто из твоих знакомых мальчиков так не умеет.

— Ага, — согласился он. — Невежи.

Кэтрин подавила улыбку:

— А вот ты, напротив, очень умный. Через каких-то несколько дней сможешь писать все буквы алфавита так же хорошо, как «Д». Ты ведь понимаешь, что это почти половина пути?

Джемми застонал:

— Ищо не всё? Чё ль эти каракули никогда не кончатся?

— Эти буквы … и «чё ль» — неправильное слово. Ещё шестнадцать, и всё. Зато, — быстро добавила Кэтрин, заметив на круглом личике выражение глубокого разочарования, — ты будешь знать достаточно букв, чтобы составить любое слово, какое знаешь, — и даже собственное имя. Ровно через неделю сможешь самостоятельно написать своё имя целиком.

— Ну, покажите, на чё оно похоже, — заявил Джемми, отдавая ей карандаш.

Мисс Пеннимен согласилась при условии, что он поможет ей. И вновь она поместила карандаш меж пальчиков мальчугана, и принялась направлять его руку.

— Мисс Пеллистон, полагаю?

«И» в слове «Джемми» вышла длинной некрасивой закорючкой, когда Кэтрин вдруг выпустила руку ребёнка из своей.

При звуке знакомого голоса все мышцы шеи словно одеревенели. Мучительно медленно она повернула голову туда, откуда донёсся голос. И так же одеревенело Кэтрин отметила начищенные до блеска ботинки, светлые бриджи, чуть более тёмный сюртук и контрастирующий с ним ослепительно белоснежный шейный платок, когда её взгляд прошествовал от пола к лицу и был в конце концов захвачен в плен пронизывающих синих глаз.

Синих… и рассерженных. Он никогда не казался столь высоким и подавляющим, как теперь, когда его большое и сильное тело заполняло узкий дверной проём.