Сближение Вингейта с сионистами началось в конце правления Уокопа. Однажды капитан Вингейт вместе со своей красавицей женой Лорной присутствовал на каком-то званом обеде у верховного комиссара, к которому был вхож благодаря родству с Рейджинальдом Вингейтом, хотя и имел всего лишь чин капитана. Там были и Вейцман со своей женой Верой. В былые годы Вейцман был бабником изрядным. И теперь, хотя ему было уже за 60, поглядывал на присутствующих дам как знаток и ценитель, правда, уже больше теоретический. Не пропустил он и совсем юной красавицы Лорны и подошел знакомиться. Разговор завязался отнюдь не светский. И вот, вроде бы для продолжения этого самого разговора Вейцманы пригласили Вингейтов к себе. Так, в самые тяжелые времена, началась эта дружба между самым умеренным из наших «отцов-основателей» и самым яростным из христианских сионистов.
После того как Уокопа сменил Мак-Майкл, миновал и «золотой век» в англо-еврейских отношениях, что сразу же сказалось на количестве сертификатов — разрешений на въезд. Теперь выдавалась лишь 1 000 сертификатов в месяц. Но беда была не только в верховном комиссаре. Ослабели наши позиции и в самом Лондоне. Еще в 1930 году умер наш верный друг Бальфур. Ллойд Джордж, тоже когда-то наш друг, на старости лет совершенно выдохся. А в 1937 году премьер-министром стал Невилл Чемберлен — олицетворение политики «умиротворения», которая, впрочем, при нем же и потерпела крах. Но до краха было еще два года. Своим возвышением Невилл Чемберлен был во многом обязан славе своего отца Джозефа и сводного старшего брата, лауреата Нобелевской премии мира Остина.
У нас таких людей называют «принцами». Громкая фамилия облегчает им восхождение, и они очень часто оказываются на должностях, непомерно высоких для их скромных способностей. В принципе, возможен и обратный вариант: способный человек благодаря громкой фамилии быстрее достигает высокой должности. Но это уж к Невиллу Чемберлену явно не относится. Говорят, что его старший брат Остин предупреждал Невилла, чтобы тот не брался за внешнюю политику, ибо ничего в ней не смыслит. Но Невилл не послушался. Потом Чемберлена сочтут виноватым во всей политике «умиротворения». Он и был виноват, но не один, миллионы были виновны! Об этом — ниже. А тогда, в 1937 году, политики Англии были уверены в необходимости сохранения мира и тишины. И готовы были идти ради этого на уступки, особенно за счет других. На Ближнем Востоке, в частности, — за счет евреев. Так что Вингейту предстояло плыть против течения. Но это его не испугало и не остановило, к тому же его жена Лорна полностью его поддерживала. Еще удивительнее, что поддерживала его и теща. Миссис Патерсен, мать Лорны, перевозила в Лондон к Вейцману письма Вингейта, которые нельзя было отправлять почтой: в них содержалась секретная информация, которую Вингейт узнавал как офицер разведки. В первой половине 1937 года это касалось еще не опубликованных выводов комиссии Пиля. Локальная секретная информация о делах на Земле Израильской передавалась здешним евреям, что, мягко говоря, было нарушением порядка. Но Вингейт был уверен в своей правоте, считая евреев единственным во всем регионе естественным союзником Британии.
Как я уже писал, в конце 1937 года у нас началась новая «горячая» фаза борьбы с арабами. 1938 год выдался очень бурным: и у нас, и в Европе, и на Дальнем Востоке. Но если Дальний Восток был далеко, то события в Европе были очень тесно связаны с событиями у нас. Так что мы будем много отвлекаться на Европу.
В 1938 году арабы вели с нами и с англичанами беспощадную партизанскую войну. Считается, что в ней участвовало 15 тысяч арабов. Едва ли 10 % из них составляли «кадровые войска». В их числе снова, как и в 1936 году, были добровольцы из других арабских стран. Остальные прятали оружие у себя дома и вступали в дело от случая к случаю. Со всего арабского мира присылали деньги, медикаменты, оружие. Основные «средства к существованию» банды получали, однако, на месте. Целые районы страны перешли под их контроль. В «Треугольнике»[47] и Верхней Галилее бандиты произвольно собирали налоги с арабов. Никто и пикнуть не осмеливался. Свои надежды вожди арабов теперь связывали с Гитлером, который в 1938 году шел от успеха к успеху. Немцы обещали помочь «превратить еврейский национальный очаг в национальное кладбище». В Германии со временем начала работать радиостанция, подстрекавшая арабов бунтовать. Абвер (германская разведка) тайно слал людям муфтия оружие. Но его было трудно доставлять в Страну Израиля.
К сожалению для арабов, Гитлер пока был далеко, и из-за этого помощь мог оказать только очень небольшую. А Англия располагала большим опытом колониальных войн. Так, еще в 1936 году в горных районах началось строительство дорог, и теперь многие из них уже были закончены или находились в стадии завершения. На этих стройках заставили работать и арестованных арабов. А чтобы неповадно было дороги минировать, англичане гоняли по ним этих арабов перед тем, как двигались сами. Это срабатывало: арабские мины были еще примитивные, контактные. Англичане создали военно-полевые суды, быстро отправлявшие на виселицу даже за неудачную попытку нападения. Арабы, в свою очередь, объявили о создании своих судов, жертвами которых стали в основном арабы, обвиненные в сотрудничестве с властями. Их трупы находили утром у дорог, нередко с приложенной запиской, сообщавшей, что, мол, покарали предателя.
Из Индии прибыл колониальный деятель Чарльз Теггарт, усмирявший там Бенгалию. Он был сторонником энергичных действий. Стал известен его афоризм: «Бандитов с огнестрельным оружием не могут утихомиривать полицейские с блокнотами в руках». По его указанию на северной границе построили укрепленную линию, прекратившую просачивание банд. Все попытки арабов помешать укреплению границы были отражены. Кроме того, во многих местах были выстроены форты. Эти строительные работы велись в основном евреями. Продолжались они и после прекращения арабского восстания, вплоть до 1941 года. Ибо во время Второй мировой войны велика была опасность нового, прогитлеровского мятежа арабов. И англичане стремились взять под твердый контроль важнейшие позиции в Земле Израильской.
Эти «Теггартовы форты» можно увидеть и сегодня. Большей частью они стоят заброшенными, хотя иногда в них располагается какой-нибудь склад. За форт Латрун, на пути из Иерусалима в Тель-Авив, в 1948 году в ходе нашей Войны за Независимость шли жестокие бои. Теперь там музей. Другой военный музей открыли в форте Наби Юша (Мецудат Коах) в Верхней Галилее. За него тоже яростно сражались весной 1948 года.
Но проложить дороги к каждой деревеньке, к каждой пещере просто не могли. Чуть в сторону от дорог и фортов — бандиты уже чувствовали себя в безопасности. Англичане легко побеждали, особенно если удавалось навязать арабам сражение, но в первые месяцы 1938 года это удавалось редко.
А евреи продолжали придерживаться политики «хавлага». Но и «сдержанность» не всегда «сдерживала». В ответ на арабские террористические акты и евреи иногда отвечали арабам уже в 1936 году.
Евреи все еще возлагали надежды на сотрудничество с британскими властями, на создание легальных оборонительных сил. Отчасти эти надежды сбывались: легальные еврейские отряды на рубеже 1937–1938 годов были расширены, в частности, в Иерусалиме. Так было до лета 1938 года, когда многое изменилось. И в первую очередь необходимо остановиться на «Эцель» — военизированной организации «ревизионистов».
Как уже говорилось, это была небольшая организация. Еще в начале 1937 года по указанию Жаботинского часть членов «Эцеля» перешла в «Хагану». Осталось 1 500 человек, поначалу ничем не выделявшихся. В основном и они соблюдали «хавлагу». А поскольку их было мало, то они были мало заметны до 1938 года. Но все перевернул молодой человек, которого до этого вряд ли многие знали. Так что пора нам познакомиться с еще одной легендарной личностью. Жизненный путь нашего героя был недолгим, но ярким.
Есть в Галилее место, которое называется Рош Пина — одно из наших старейших поселений. Там, на табачной плантации, работала группа бейтаровцев. Всего человек 60. Днем работали, а ночью участвовали в охране Рош Пины. По иронии судьбы, один из них как раз имел фамилию Табачник. Впрочем, на Земле Израильской он сменил фамилию на Бен-Йосеф. Так он и вошел в историю, как Шломо Бен-Йосеф. И было ему 20 лет. Родом из города Луцка (тогда — Польша, теперь — Украина), из бедной еврейской семьи. Отца лишился в 4 года. Рос в жестокой нужде. Пятнадцатилетним парнем вступил в «Бейтар» — «Союз имени Иосифа Трумпельдора», верный своему лозунгу «Тель Хай». В 1937 году нелегально прибыл к нам. Вспомним, что и тогда, хотя и в небольших размерах, нелегальная алия существовала. Вот и вся предыстория. А теперь история.
В марте 1938 года в Галилее, недалеко от Рош Пины, арабы совершили жестокий теракт. Напали на машину, убили 6 человек, в том числе трех женщин. Одну из них — молоденькую девушку — изнасиловали, затем изрубили на части. Правда, при этом погибли и четверо из нападавших арабов: случайно подъехала полицейская бронемашина.
Терпение у трех молодых ребят-бейтаровцев лопнуло. Они попытались напасть на арабский автобус. Попытка не удалась. Арабы не пострадали, а английская полиция быстро нашла участников нападения. К тому времени англичанам уже пришлось вздернуть десятки арабов, и они искали для этого мероприятия еврея, чтобы показать свою беспристрастность. И вот нашли. Ребят приговорили к смерти. Но одного потом посчитали слишком юным, другого — невменяемым. На казнь отправили одного Шломо Бен-Йосефа. Поднялся по этому поводу большой шум. Шломо идеально подходил для фигуры мученика. Никого не убил, молод. А главное, держался и на суде, и в заключении, и во время казни очень мужественно. Его пытались спасти многие. Даже польское правительство заявило протест. Жаботинский делал все возможное в Лондоне. А в Варшаве еврейская молодежь била стекла в британском посольстве. И раввины, и британские священники слали прошения о помиловании. А он не просил. Наоборот, открыто призывал следовать его примеру. В дни перед казнью к нему пускали посетителей. Говоря с ними, он вспоминал слова из гимна «Бейтара»: «Умереть или взойти на вершину». Умереть выпало ему. Им — придется покорять вершину. В протестах участвовали британские парламентарии: Веджвуд, Эмери. Один из них, Леопольд Эмери, предупреждал и повторил свое предупреждение в 1939 году: «Евреи Палестины — не беспомощное меньшинство, как в Германии. Эти люди не будут пассивно наблюдать, как возрожденная ими земля переходит в руки террористов муфтия». Все было тщетно. Даже просьбу его матери отложить немного казнь, чтобы она смогла приехать проститься с сыном, — не уважили. В июне 1938 года Шломо казнили. Исполняя последнюю волю приговоренного к смерти, ему разрешили взойти на эшафот в форменной рубашке «Бейтара». К тому времени все евреи уже сочувствовали ему. Еврейское население страны погрузилось в траур. В заявлении «Эцель» говорилось, что он «не умел воевать, но сумел геройски умереть». Что он — «первая жертва борьбы за освобождение евреев от чужеземной власти».
После этой трагедии Жаботинский выступил уже против «хавлаги» («сдержанности»). Два следующих месяца, июль и август 1938 года, были для арабов очень страшными. И раньше случалось, что евреи кого-то из них убивали в отместку за теракты. Но это шло более или менее по принципу «око за око, зуб за зуб». В целом евреев погибало от терактов больше, чем арабов. Случалось изредка, что арабы захватывали каких-нибудь евреев живыми, но казнили по приговору своих судов, хотя в основном убивали на месте. И казалось, добились арабы определенных результатов. Но теперь все разом изменилось.
Еврейский террор, начатый «Эцель» по-крупному, был куда страшней арабского. Теперь за еврейское «око» или «зуб» платить приходилось дорого. «Малые» теракты с убийством считанных арабов тоже происходили, но их перестали замечать. Страшные бомбы, замаскированные под молочные бидоны или жестянки с маслинами, рвавшиеся на арабских рынках в Хайфе, Иерусалиме, Яффо, собирали невиданную кровавую жатву. В июле погибло не менее 140 арабов и много больше было ранено. В августе — меньше: несколько десятков убитых и раненых — арабы стали осторожнее. Потом наступило недолгое затишье. Но даже в эти грозные месяцы еврейские теракты проводились только в ответ на арабские, как и раньше. Однако били теперь сильнее. До сих пор идет спор об этом терроре. Конечно, погибали и невиновные. Более того, считается, что взрывы в относительно спокойной до этого Хайфе сильно обострили положение в городе. Но, с другой стороны, Жаботинский заявил на массовом митинге в Варшаве в начале августа: «В то время как арабы свободно и без страха передвигались по стране, евреи путешествовали только под конвоем, под защитой британских солдат. Постепенно у евреев возникло чувство бессилия, и у обеих общин — ощущение арабского господства. В Иерусалиме, в Старом городе, где часто происходили убийства евреев, начался еврейский исход… В предыдущие два года — 5 из 7 тысяч евреев покинули Старый город. Возникла странная ситуация… Все запрещено евреям и разрешено арабам… Еврея можно сравнить со смертельно напуганной мышью, в то время как араб всюду чувствует себя дома». В июле и августе 1938 года арабы явно перестали чувствовать себя спокойно.
А через 6 недель после казни Шломо бен Иосефа англичане повесили члена Хаганы Мордехая Шварца. Он был выходцем из состоятельной религиозной семьи в Чехословакии. У нас работал физически, вступил в Хагану. Как и многие члены Хаганы служил после начала арабского восстания в британской полиции. Собирался жениться. Однажды его сослуживец, британский полицейский-араб, стал при нем хвалить (на иврите!) людей муфтия, убивающих евреев. И Шварц тут же на месте пристрелил его (1937 год, т. е. ещё до попытки Шломо бен Иосефа отомстить арабам). За что и был арестован и, после довольно долгого судебного процесса, казнен. Большого шума на сей раз не было — убийство было им совершено. Но главное — Хагана не хотела портить отношения с англичанами и «хавлагу» официально не отменила.
Понятно, что англичанам еврейский террор не понравился. Начались аресты. Но, кроме Шварца, никого не удавалось схватить на месте преступления. А еще больше это не понравилось социалистам на Земле Израильской. Жаботинский говорил по этому поводу: «К счастью для нас, не каждый верит в святость „хавлаги“. И даже те, кто пишет о ее святости, даже они в нее не верят. Они притворяются из дипломатии. Каждый еврей открывает утреннюю газету в надежде прочесть что-нибудь о новом нарушении „хавлаги“. И если кто-нибудь скажет вам, что он за „хавлагу“, то скажите ему, чтобы он это рассказал своей бабушке».
Справедливости ради, однако, надо сказать, что как раз летом 1938 года «Хагана» добилась нового успеха в налаживании военного сотрудничества с англичанами, конкретно — с Вингейтом, о чем — ниже. И там, конечно, не хотели ставить все под угрозу. Но я думаю, что еще важнее была ярость социалистических лидеров по поводу «ревизионистов», о которых мало было слышно последнее время на Земле Израильской и которые вдруг выступили на первый план. Вновь обрушились на «ревизионистов» все проклятия. Но пошли и дальше — пригрозили физическими мерами воздействия. Сделано это было в самой «официальной» манере. Элиягу Голомб, один из виднейших руководителей «Хаганы», позвонил Жаботинскому в Лондон и потребовал, чтобы он прекратил теракты. Жаботинский сказал, что он не контролирует «Эцель», что было правдой лишь отчасти. Ему пригрозили гражданской войной. Жаботинский вскоре после этого на митинге в Варшаве заметил, что если его сторонников на Земле Израильской — меньшинство, то в Польше они вовсе не меньшинство, поэтому лучше не грозить. В общем-то, и «Хагана» войны не хотела. Начались переговоры. Создали общий комитет — по два человека от «Хаганы» и «Эцеля» — и пришли к договоренности, что ответные акции на арабский террор будут координироваться. Но Бен-Гурион сорвал соглашение: он не мог позволить, чтобы «Хагана» и «Эцель» стали равноправны. Временное затишье все равно наступило: осенью 1938 года события приняли такой оборот, что вопрос о терроре временно отошел на второй план.
Когда осенью 1937 года произошло резкое обострение обстановки на Земле Израильской, Вингейт понял, что теперь недостаточно сидеть за столом и передавать евреям информацию, не предназначенную для них. Наступило время действия. К тому времени он уже прилично знал иврит, познакомился с местной сионистской верхушкой. Вингейт обратился к своему начальству с просьбой дать ему возможность изучить характер деятельности банд — он ведь был офицером разведки. Разрешение от британского начальства было получено. Вингейт получил также от Голомба рекомендательное письмо к членам «Хаганы». И вот, в своем маленьком автомобиле, иногда в сопровождении сержанта, иногда один, а большей частью пешком и без всякого сопровождения, он исходил и изъездил мятежные районы. Побывал, в частности, в Тират Цви и в Ханите.
В Ханиту он попал в самое драматическое время — вскоре после ее основания. Он явился туда пешком, увешанный оружием, с Библией и иврит-английским словарем, без которого пока еще не мог обходиться. И сказал защитникам Ханиты: «Почему вы сидите внутри, почему не выходите? Эти укрепления ничего не стоят! Мы должны выйти навстречу врагу! Ударить по арабам…» Вообще, он забирался буквально к черту в пасть. По ночам, затаившись на берегу Иордана, поскольку приборов ночного видения еще не было, он слушал, как переходят реку караваны верблюдов, везущие оружие для арабов (в том числе и тайно присланное немцами), а потом жаловался, что «чертовы лягушки» опять мешали слушать! В общем-то, наверное, было не труднее, чем в Судане. Итогом всей этой разведывательной деятельности был меморандум, отправленный британскому командованию. В меморандуме Вингейт настаивал на создании подвижных отрядов, способных атаковать банды ночью там, где арабы чувствуют себя в безопасности. Вингейт указывал, что эти отряды должны опираться только на еврейские поселения. Особенно на расположенные в опасной местности поселения типа «стена и башня», а не на английские лагеря и форты.
Дело в том, что у англичан тогда служило много арабов. В то время, в 1938 году, толку от них никакого не было — только вред. Это было ясно и невоенным людям. Кстати, и «Таймс» об этом писала. Может, и не все арабские полицейские вели двойную игру, но и таких было достаточно: они оповещали обо всем людей муфтия, и пропадал эффект внезапности. Избавиться от арабов считалось нецелесообразным: англичане старались показать, что они не оказывают евреям односторонней поддержки, а ведь еврейской охраны было много. И Вингейт указывал на то, что в еврейских поселениях нет этих агентов муфтия. В дальнейшем он никогда не использовал арабских отрядов в операциях. Неизвестно, как восприняли бы идеи Вингейта, если бы не особое обстоятельство: английские войска, действовавшие традиционными методами, неожиданно потерпели фиаско в важном деле.
Теперь время вспомнить о нефтепроводе, по которому нефть шла с севера Ирака в Хайфу (см. главу 51). К тому времени он уже действовал, и Хайфа, среди прочего, считалась важной базой английского военного флота. С 1942 года она будет главной базой в восточном Средиземноморье. (И в районе Хайфы в это время на море и воздухе будут происходить драматические события. Но они за пределами моего повествования.)
И вот этот-то нефтепровод стал любимым объектом арабских диверсий. Трубы были вкопаны в землю на метр, и добраться до них не составляло труда. Был там участок километров в 20, расположенный в совсем дикой местности, которая ночью полностью переходила под контроль арабов. Они дорывались до трубы, простреливали ее, потом поджигали вытекающую нефть. Поднимался огромный столб пламени, видный не только из Хайфы, а даже за Иорданом. Приходилось перекрывать подачу нефти, останавливались насосы на станции в Заиорданье. Днем нефтепровод ремонтировали под армейской охраной. А ближайшей ночью, максимум через 2–3 суток, все повторялось.
Вингейт взялся защищать нефтепровод, но потребовал, чтобы ему дали возможность отобрать и обучить людей: первый опыт показал, что люди плохо действуют ночью в горах. Идея получила одобрение генерал-майора Монтгомери, командовавшего английскими войсками на севере Страны Израиля. (Будущий фельдмаршал, национальный герой Британии Монтгомери Эль Аламейнский.)
Так был создан смешанный англо-еврейский «взвод по охране нефтепровода», которым Вингейт командовал и который обучал в спешном порядке. Базировался взвод в кибуце Эйн Харод. К созданию этой части был причастен и Ицхак Саде, хорошо знавший местные условия и людей. Вингейт учил своих бойцов быстро ходить по горам ночью — искусству, которым он владел в совершенстве, ездить верхом, биться врукопашную. Часть средств на содержание этих сил выделила «Ирак петролеум компани» — хозяйка нефтепровода, но основные расходы несли евреи. Вскоре «огненная рота», как неформально назывались эти силы, хорошо себя проявила, и состав ее был расширен. Летом 1938 года в распоряжении Вингейта было уже 40 британских добровольцев, в числе которых — 3 лейтенанта, и 75 евреев. В случае большой операции присоединялись другие подразделения, но это бывало редко. Вингейт учил людей не только боевым приемам, он твердо решил вдохнуть в них наступательный дух. «Арабы думают, — говорил он, — что ночь принадлежит им. Им кажется, что только они умеют сражаться в темноте. Англичане по ночам запираются у себя в казармах. А мы, евреи, научим их (арабов) бояться ночи даже больше, чем дня». Не приходилось еще слышать евреям таких речей от английского офицера-гоя.
«Специальная ночная рота» — в итоге так назвали это подразделение — не только защищала нефтепровод. Она распространила свои операции на всю Галилею, опираясь на поселения типа «стена и башня», особенно, как Вингейт и предполагал, на Ханиту. Разрабатывал план операции он всегда лично, таким образом исключалась утечка информации. Говорят, что при этом нередко заглядывал в Библию. Своим предшественником в деле создания ночных отрядов он считал библейского героя Гидеона. И часто изумлял евреев знанием Библии.
Надо сказать, что к тому времени у «Хаганы» уже была кое-какая агентура среди арабов, которая и доставляла ценную разведывательную информацию.
Буквально накануне операции Вингейт оповещал о ней тех, кому надлежало знать (чтобы не обстреляли его бойцов). Затем инструктировал ближайших помощников. Главным фактором считал внезапность, поэтому грузовиками пользовался чаще для дезинформации арабов — они шумели. Куда надо, шли пешком, а если была хорошая дорога, то на велосипедах, но чаще все же пешком. Бросок в 30 километров не считался трудным делом. Коли требовалось, шагали больше. В особо срочных случаях скакали на лошадях. Иногда и это использовалось для дезориентации арабов: лошади тоже создают шум и могут отвлечь на себя внимание врага. Люди у него, конечно, служили отборные. Саде, которому было уже под 50, был стар для этих мероприятий, но передал Вингейту своих питомцев — Даяна и Алона. Вингейт лично участвовал в операциях, изумляя всех своей выносливостью. Получал раны в боях. Это его не останавливало: всегда неутомимо преследовал арабских бандитов. Люди Вингейта врывались в деревню, где скрывались банды, обыскивали дома, беспощадно забрасывали гранатами те места, из которых стреляли. А когда бандиты пытались бежать из деревни, то натыкались на засады — все пути бывали перекрыты. Провели 10 таких операций. Убили более 60 бандитов. Успех был полный. Арабы по ночам теперь держали себя ниже воды и тише травы. (Т. е., для наведения порядка при умении и решимости не потребовалось очень страшного кровопролития.)
Нефтепровод заработал беспрепятственно. Вингейт издал вскоре брошюру по подготовке ночных операций. Вот выдержки оттуда: «Ночь — это оружие атаки. Банды тоже действуют по ночам, но армия имеет преимущество над бандитами и ночью. Ибо армейские подразделения подчинены дисциплине и не поддаются панике. Они лучше обучены, и их физическая подготовка выше… Единственными местными жителями, на верность которых можно положиться, являются евреи… Они доказали свою способность быстро овладевать необходимой тактикой и новыми методами, они дисциплинированны и самоотверженны в бою». Далее он указывал на важность рукопашного боя в ночных схватках. Он хорошо обучил евреев и этой науке. Вот как оценивал деятельность Вингейта Ицхак Саде: «Рано или поздно мы сами сделали бы то, что сделал Вингейт, но мы сделали бы это в меньшем объеме и не столь талантливо. Мы с Вингейтом шли параллельными путями, пока он не пришел к нам и не стал нашим командиром».
Во время Второй мировой войны — она пришла на Средиземное море в 1940 году — иракская нефть в Англию не поступала. По упомянутому нефтепроводу она перекачивалась в Хайфу, где перерабатывалась. Произведенным горючим снабжался британский средиземноморский флот и войска противостоявшие там германо-итальянским силам.
Как видит читатель, успехи Вингейта в защите нефтепровода, да и вся борьба евреев за Землю Израиля против прогитлеровских сил, была не такой уж мелочью.
А теперь Европа, на которую с каждым днем все сильнее падает тень Гитлера, — обстановка в ней существенно влияет на ситуацию в Стране Израиля. Как я уже писал, еще в 1937 году на фронтах войны в Испании стало ясно, что германские войска намного боеспособнее итальянских. А это означало, между прочим, и то, что Муссолини, даже если захочет, больше уже не сможет спасти Австрию, как сделал это в 1934 году. Времена изменились! Правда, венские евреи предпочитали этого не замечать. Жили себе спокойно. Хотя, с другой стороны, что они могли поделать? В 1937 году сертификатов стали выдавать 1 000 в месяц. И все это уходило в Германию, где беда была уже явной. Остальным евреям, желавшим приехать в Страну Израильскую, приходилось хитрить. Всякое они выдумывали: приезжали как туристы, паломники — и не уезжали. В стародавние турецкие времена это срабатывало. Но при англичанах был порядок, таких людей ловили и высылали. Был еще метод: фиктивные браки, которые, кстати, виртуозно устраивал Ставский — это тот, которого когда-то обвинили в убийстве Арлозорова. Местные власти и местный раввинат вроде бы закрывали глаза на подобные действия. (Однажды Ставского арестовали в Варшаве, но скоро выпустили без всяких последствий.) Въехав как супруг, человек получал палестинское гражданство. Потом разводились.
Но все это была капля в море. Делу могла помочь нелегальная алия на судах, как это уже было в 1934 году, когда в страну таким образом прибыло несколько сотен человек. И в 1937 году венские «ревизионисты» попытались возобновить эту практику, хотя уровня 1934 года все же не достигли. С небольших греческих судов было высажено две маленькие группы венских бейтаровцев общей численностью менее 100 человек. А ведь в это еще относительно спокойное в центральной Европе время можно было бы сделать больше! Но именно потому, что время было относительно спокойным, нашлось немного желающих взрослых и еще меньше родителей, готовых отпустить свои молодые чада.
В марте 1938 года Гитлер захватил Австрию. И в ней самой к этому времени уже хватало сторонников национал-социализма, особенно среди молодежи. О вооруженном сопротивлении Гитлеру никто и не думал. «Когда какое-то событие становится неизбежным, то лучше, чтобы оно происходило с вашим участием, чем без вас или против вас», — сказал Муссолини о еще только предполагавшемся захвате Австрии. В мире это тоже не вызвало особого шума, ибо речь шла о германоязычной стране, родине Гитлера.
А вот у венских евреев в марте 1938 года отношение к нелегальной алие сильно изменилось. Теперь желающих выехать хватало. Следующая группа, 386 человек, и только половина из них — бейтаровцы, отъезжала в фантастических условиях. Такого не было ни до, ни после. Нацисты, обрадованные успехом, сделали либеральный жест, разрешив евреям снять со счетов в банках, которые при захвате Австрии были тут же заблокированы, немного денег при условии, что они пойдут на алию. Сбор группы происходил легально. Сам отъезд был торжественным, под пение «Ха-Тиквы». На вокзале присутствовали 3 довольно видных нациста. Один из них — Адольф Эйхман. Выехавших «ревизионисты» сумели благополучно доставить нелегально в Землю Израильскую на трех судах.
Итак, в 1938 году ревизионисты начали серьезную нелегальную алию. Многое изменится после «хрустальной ночи», но сперва это начинание не получило поддержки ни социал-демократов, ни Сохнута. Хотя это, бесспорно, «был час славы ревизионистов», что сейчас признается даже во враждебных им публикациях. Был ряд причин, по которым эту эпопею начали именно они.
Во-первых, «ревизионисты» издавна были более оппозиционны английским властям. Противники считали их экстремистами. В данном случае экстремизм явно шел на пользу.
Во-вторых, Жаботинский был убежден, что его людей обделяют сертификатами. Сертификаты — разрешения на въезд в Страну Израиля — выдавали английские власти. Но распределяло выданные англичанами сертификаты сионистское руководство. Ревизионистам издавна доставалось мало сертификатов. А с 1935 года после создания Жаботинским Новой Сионистской Организации его людей обделяли уже и официально.
В-третьих, у ревизионистов были морские кадры. В 1934 году, когда Муссолини еще не был другом Гитлера, в Италии возникла еврейская морская школа, организованная «ревизионистами». Там проходили морскую «хахшару». В частности, многие выходцы из Латвии, страны традиционно морской, овладевали там морским делом. Поэтому у «ревизионистов» и были морские кадры, а на кораблях оказались не только греческие полуматросы-полубандиты, но и люди «Эцеля», понимавшие что к чему.
Школа в Италии возникла, когда о массовой нелегальной алие еще не думали. Просто Жаботинский и его ближайший помощник Иермиягу Гальперин[48] понимали, что будущему еврейскому государству потребуются и морские кадры, а это занятие среди евреев нетрадиционное. И решено было принять меры по обучению евреев морским специальностям. На деньги еврейских благотворителей купили корабль и в порту Чивитавеккья организовали школу мореходства. Она функционировала 3 года и около 150 молодых евреев получили там морские специальности. В 1938 году школа была закрыта из-за усилившегося антисемитизма режима Муссолини, попавшего под влияние Гитлера. Пытались перенести обучение в Латвию. Но вскоре по всей Европе начались события, к учебе не располагавшие. А морские кадры пригодились для спасения евреев.
Нелегальная алия была делом трудным. Кроме финансовых проблем возникали и юридические. Не с англичанами — их не спрашивали. А, скажем, с Румынией, через территорию которой надо было проезжать, когда евреи садились на корабли в Черном море, что часто было удобнее — подальше от английских глаз. Требовались въездные и выездные визы и т. п. Иногда за взятку удавалось получить фиктивные визы в какую-нибудь экзотическую латиноамериканскую страну, а тогда уж выдавали и транзитные визы. Но и это не всегда выходило. В конце концов Жаботинский лично съездил в Румынию (еще не прогитлеровскую), встречался там с премьер-министром, убедил его не мешать, уверив, что со временем и вся румынская еврейская беднота уедет на Землю Израильскую. И подобные проблемы возникали повсюду, причем одновременно надо было преодолевать и противодействие английской дипломатии. Но, хоть и с трудом, дело шло.
Захват Австрии Гитлером вновь обострил проблемы евреев. Количество искавших спасения людей, начавшее было уже уменьшаться, поскольку из Германии евреи потихоньку уезжали, вновь возросло. И не оставалось надежды, что проблема может решиться как-нибудь сама по себе. Условия выезда тех немногих, что получали сертификаты, явно ухудшились. Старое и еще относительно благоприятное соглашение о трансфере, заключенное в 1933 году, истекло в 1937 году. Новые условия выезда были гораздо хуже. Теперь еврей мог спасти легально только 10 % состояния, а не 45 %, как раньше. Нелегальный вывоз еврейских денег, сравнительно легкий поначалу (вспомним главу 45), теперь стал делом опасным — ловили и наказывали всерьез. Гитлер уже крепко стоял на ногах и никакого экономического бойкота со стороны евреев не боялся. Все это, конечно, вызвало резкое уменьшение ввоза капиталов на Землю Израильскую, что очень даже почувствовалось.
Наконец-то демократический мир проявил признаки беспокойства. Весной 1938 года президент США Рузвельт выступил с инициативой созыва международной конференции для решения проблемы беженцев. Ради приличия не говорили: «еврейских беженцев». Говорили о беженцах вообще. Но понятно, что огромное большинство людей, желающих покинуть Третий рейх, были евреи и «мишлингим»[49] — люди смешанной крови. Существовала градация «мишлингов» в зависимости от доли еврейской крови. В соответствии с этим и права у них были разные. Большинство таких людей считали себя самыми обычными немцами и христианами. А вот Гитлер так не считал. Впрочем, было и несколько десятков тысяч чистокровных арийцев, которые по тем или иным причинам подвергались преследованиям в Третьем рейхе. И мечтали покинуть его.
Инициатива Рузвельта была встречена очень тепло. Конференция собралась во Франции, в городе Эвиане. Гитлер по этому поводу сказал красивую речь: «Мне остается надеяться и ждать, что остальной мир, который проявляет столько сочувствия к этим преступникам, будет, по крайней мере, настолько благородным, что превратит свое сочувствие в практическую помощь. Мы же, со своей стороны, готовы предоставить всех этих преступников в распоряжение этих стран, готовы даже отправить их на роскошных теплоходах».
Итак, конференция собралась. Советский Союз ее бойкотировал, упустив, таким образом, шансы вдохнуть жизнь в биробиджанский проект. Великобритания согласилась участвовать при условии, что вопрос о Палестине обсуждаться не будет. Наблюдателем от еврейской Палестины была Голда Меир. Она сидела среди гостей, а не среди делегатов. Вот что вспоминает она в своих мемуарах: «Страшное это было дело — сидеть в роскошном зале и слушать, как делегаты 32 стран поочередно объясняют, что они хотели бы принять значительно большее количество беженцев, но, к несчастью, не могут этого сделать. Человек, не переживший это, не может понять, что я испытала в Эвиане — всю эту смесь горечи, разочарования, ярости и ужаса». И еще: «…в Эвиане я впервые с тех пор, как в России, маленькой девочкой, с ужасом прислушивалась к грохоту копыт казачьих коней, поняла: если народ слаб, то, как ни справедливы предъявляемые им требования, этого все равно мало». И еще: «В Эвиане дело так и окончилось пустыми фразами, но я перед отъездом устроила пресс-конференцию. Все-таки журналистам захотелось услышать, что я скажу… „Только одно хочу я увидеть, прежде чем умру, — сказала я прессе, — чтобы народ мой больше не нуждался в выражении сочувствия“». Комментарии излишни.
Самым щедрым в Эвиане было предложение Доминиканской Республики (государство в восточной части острова Гаити). Правил там диктатор Трухильо. Ни гуманностью, ни любовью к иностранцам он не отличался. За год до конференции в Эвиане жестоко преследовал выходцев из Республики Гаити (государства на западе острова Гаити). Кровавая диктатура была не лишена опереточных черт. Диктатор был выходцем из низов, в прошлом уголовником. При всем при том его провозглашали «Первым врачом», «Первым доктором наук» и т. д. и т. п. Так вот, он заявил, что готов принять 100 тысяч беженцев. Но так как страна была отсталой и нищей, для этого требовались помощь и время. Пока думали что и как — поздно стало. Гостеприимством Трухильо смогли воспользоваться и спастись, а со временем уехать с Гаити, всего сотня евреев. (По другим данным несколько сотен.) Это вместо 100 тысяч. (О Шанхае см. Приложение 5. 1300 германских и австрийских евреев, в основном медиков, приняли Филлипины.)
Лучше всего подытожил работу Эвианской конференции Гитлер: «В Эвиане был разоблачен миф о всемирной мощи и влиятельности евреев».
А между тем начался cудетский кризис: проглотив Австрию, Гитлер вошел во вкус. События эти — «мюнхенское предательство», «мюнхенская сделка» — достаточно широко известны. (В Израиле одно время при упоминании Мюнхена вспоминали не судетский кризис, а убийство израильских спортсменов на Олимпиаде в Мюнхене в 1972 году. Однако, когда начинались «соглашения в Осло», у нас вспомнили и о событиях 1938 года.)
К 1938 году проблема Судет была отнюдь не новой. Еще во времена Австро-Венгрии говорили, что «двуединая монархия» должна эволюционировать в «триединую». То есть Чехия должна была получить столь же широкую автономию, как и Венгрия. В Вене эти планы тогда не встретили сопротивления. Но встретили его в Судетах. Судеты — западная часть Чехии. Исторически это были чешские земли — «владения короны св. Вацлава». Но там уже давно большинство населения составляли немцы. И они решительно противились присоединению этой области к планируемой полунезависимой Чехии (подобной Венгрии). Так что дело с «триединой габсбургской монархией» не выгорело. Затем случилась Первая мировая война, и Австро-Венгрия приказала долго жить. Чехословакия стала независима, Судеты вошли в ее состав. Это до некоторой степени было нарушением принципа Вильсона, говорящего о том, что национальные и государственные границы должны совпадать. Но принцип этот вообще трудно было проводить в жизнь. А зачастую и совсем не удавалось. В данном же случае, кроме исторических прав, возобладала реальность — Чехословакия получала удобные для обороны западной границы позиции только с присоединением Судет.
Основателем Чехословакии считают Масарика. И еще его считают образцом демократа и гуманиста. Есть за что. Во-первых, за борьбу с антисемитизмом. Он был выходцем из низов и рассказывал, что в детстве слышал от родителей, что евреи подмешивают кровь в мацу. Но во взрослом возрасте он стал другом евреев. А это было не просто в Праге на рубеже XIX — XX веков. Евреев недолюбливали за их лояльность венскому императору — Чехия ведь входила в состав Австро-Венгрии[50].
Сам Масарик был филологом. В дни начала его научной карьеры чехи уже десятилетиями носились с якобы средневековыми литературными творениями. Там встречались антисемитские выпады, Эти творения почитались чешским эпосом. И вот Масарик неопровержимо доказал филологическим анализом, что это фальшивка, сочиненная в XIX веке. Очень он чехов этим расстроил и озлобил. 10 лет не давали ему должности штатного профессора. Но он твердо стоял на своем — истина превыше всего.
Но это были «цветочки». А «ягодками» называлось «дело Гильзнера». Дело до сих пор не очень ясное. Возможно, еврей Гильзнер действительно убил девушку-чешку. Он был умственно отсталым бродягой. Но делу попытались придать ритуальный характер. Он-де убил подружку, чтобы раздобыть христианской крови на еврейскую Пасху. И снова Масарик твердо выступил против религиозного характера этого убийства. Дело получило большую огласку, но он держался твердо. И постепенно злоба против него сменилась уважением к мужеству и высокой морали. Как говорил Масарик позднее, известность может начаться с ненависти. Ненависть же постепенно растает. Так филолог стал вождем чехов. В Первую мировую войну он был в эмиграции, боролся как мог на стороне Антанты против немцев. В 1915 году под руководством Масарика в Париже был создан чешский (позднее чехословацкий) Национальный совет, который выпустил манифест об участии в войне на стороне Антанты. Это послание постарались донести до чешских и словацких солдат австро-венгерской армии. И желание их воевать, и без того невысокое, упало ещё ниже.
После Первой мировой войны Масарик основал Чехословакию, которую назвали единственной настоящей демократией в Восточной Европе. Евреям там не приходилось жаловаться. Правда, красивая история?
А есть и другая, не менее красивая. Нигде не оказали в 20-е годы такой помощи русским белоэмигрантам, как в Чехословакии. Масарик в своей политике до Первой мировой войны ориентировался не на Россию, а на западные демократии. На Россию ориентировались его друзья-соперники. Но в тяжелый час он пришел на помощь русским эмигрантам. Тут много можно было бы еще рассказать, но это уже за пределами нашей темы. А для нас важно, что в 1927 году в ходе турне по Средиземноморью Масарик посетил с дружеским визитом Страну Израиля. Это был первый за время английского мандата визит к нам главы иностранного государства. И он был воспринят всем миром как поддержка сионизма. Словом, Томаш Масарик остался хорошим человеком в памяти людей. У нас есть поселок, названный в его честь — Кфар-Масарик, основанный в 1938 году выходцами из Чехословакии.
Впоследствии в Праге коммунисты старались стереть о нем память, но теперь его имя вновь возвращено всему, названному в его честь.
Но были и люди, не согласные с такой оценкой. Например, у судетских немцев было о нем другое мнение. Ибо когда они в 1919 году стали бурно возражать против присоединения Судет к Чехословакии, масариковского либерализма и гуманизма как не бывало. На улицах Карлсбада[51] лилась кровь: чехи расстреляли немецкую демонстрацию протеста. Ведь в Судетах немцы выступали отнюдь не как национальное меньшинство, а как конкурентная группа. А это совсем не одно и то же. Тогда, весной 1919 года, в Судетах погибло более 50-ти немцев, более 80-ти было тяжело ранено. По числу жертв похоже на Кишиневский погром. А ведь Масарик считался врагом насилия. Но признавал, что в самом крайнем случае может возникнуть нужда в применении оружия. Вот, надо понимать, такой случай и произошел.
В 1938 году Томаша Масарика с его огромным международным авторитетом уже не было. Он ушел в отставку по старости еще в 1935 году, в возрасте 85 лет. В 1937 году он умер, что было на руку Гитлеру. Достойной замены Масарику не нашлось. Президент Чехословакии Бенеш был фигурой помельче. И сын Томаша Масарика, Масарик-младший, тоже до уровня отца не дотягивал. А время наступало грозное. Как только Гитлер проглотил Австрию, все почувствовали, что и над Чехословакией собрались тучи. Три с половиной миллиона судетских немцев приободрились: для них появился свет в конце тоннеля. Хотя вовсе не были они под властью Праги так уж несчастны. Пока сидели тихо — их не трогали. Жить давали, и язык немецкий не преследовался. В Судетской области на немецком шло преподавание не только в школах, но и в высших учебных заведениях, кстати, хороших. Но… Все понятно, надеюсь. Собственно говоря, пробуждаться судетские немцы начали еще раньше. В 1933 году создается судетско-немецкая партия. Ее руководитель, школьный учитель Гейнлейн, объявляет, что начинает борьбу за автономию. Для начала всегда говорят об автономии, а уж потом выдвигаются более крупные требования. Кстати, Чехословакия и состояла из автономий: из Чехии, Словакии и закарпатской Украины, о которой речь тоже будет. И вот немцы вроде хотят лишь образования еще одной автономии. Чем они хуже других? Ничто еще не предвещает будущей грозы. Судетско-немецкая партия — не национал-социалисты. Борются демократическими методами. Запрещать не за что — вполне респектабельны. Однако в Праге не верят своим давним врагам и понимают, что будет означать немецкая автономия в Чехословакии, на западной границе, рядом с германским миром. И на уступки не идут. А Германия между тем быстро усиливается. Борющиеся с угнетением в Судетах соотечественники становятся там все более популярны, даже в тех кругах, где к нацистам еще относятся с сомнением. Впрочем, и в других странах они вызывают сочувствие. Как все угнетенные. Понимая это, судетско-немецкая партия ведет себя все нахальнее. В 1937 году уже завязывает связи с германской разведкой, начинает копить оружие. В феврале 1938 года Гитлер говорит о 10 миллионах соотечественников, которые должны объединиться с рейхом. 6,5 миллионов — это австрийцы. Они соединились с рейхом в марте 1938 года. 3,5 миллиона — судетские немцы. Было отчего встревожиться чехам! В самые первые дни после захвата Австрии немцы делают успокоительные заявления. Но Гейнлейн тут же едет к Гитлеру. Получает от него все нужные заверения. И в конце апреля на массовом митинге в Карлсбаде ультимативно требует не только широкой автономии (пока еще автономии!), но и легализации в Судетах национал-социалистов. Итак, маска сброшена. Судетский кризис начался.
Вначале казалось, что Гитлеру дадут отпор. В мае чехи объявили мобилизацию резервистов. Тут надо сказать, что Чехословакия, хоть и не была великой державой, считалась-таки страной довольно сильной, а евреям на Земле Израильской представлялась еще значительнее. Чехия была развитой, имела солидную авиационную и танковую промышленность, которая, кстати сказать, способна была потягаться с танковой промышленностью великих держав и по качеству продукции, и по ее количеству (при этом часть танков шла на экспорт). Пушки завода «Шкода» славились ещё со времён Австро-Венгрии.
В советских школах, когда на уроках географии изучали Чехословакию, врали.
Старались доказать, что страна была при капитализме хоть и не отсталой, но не слишком развитой. Доказательство: в чехословацком экспорте до войны стоимость продукции тяжелой промышленности была меньше стоимости легкой. А при социализме стало наоборот. Это была бесстыдная коммунистическая агитка. Во-первых, легкая промышленность Чехословакии имела мировое значение (особенно обувная, но не только). Оттуда и большой экспорт ее продукции. А во-вторых (и в главных), все цифры экспорта довоенной Чехословакии давались без учета экспорта оружия, а он был огромен — 10 % мировой торговли оружием! Экспортировались не только танки. Остается еще добавить, что часть чешского военного производства базировалась под землей — то есть возможность войны учитывалась.
Западная граница Чехословакии самой природой была предназначена для обороны. И еще усилена мощными укреплениями, построенными при участии французских инженеров. Военный престиж Чехословакии был высок, в первую очередь благодаря действиям в России знаменитого чехословацкого корпуса. «Белочехи», как называли их в советской литературе. Этот корпус в 1917 году хорошо сражался на фронтах Первой мировой войны, когда русская армия уже разваливалась. А затем, в 1918 году, своим восстанием поставил советскую власть в очень тяжелое положение и оказал важную услугу союзникам. Во время Брестского мира шел взаимный обмен военнопленными. В Германии и Австро-Венгрии, людские ресурсы которых были в 1918 году напряжены до предела, очень рассчитывали на возвращение сотен тысяч немцев и венгров. Напрасно. Именно этих людей, как более склонных к побегам, отправляли в свое время подальше — в Сибирь.
Так вот, Транссибирскую магистраль перекрыли восставшие белочехи, чем и воспрепятствовали возвращению освобожденных пленных. Об этом в Англии и Франции в 20–30-х годах вспоминали с благодарностью (Т. Масарик в 1918 году говорил, что вся Сибирь в его руках). Короче, чехи и словаки проявили себя тогда хорошими солдатами. И все ждали чего-то подобного и теперь.
Возможно, не все мои читатели помнят о чем идет речь. (А те, кто помоложе и историю СССР не учили, могут и не знать). Вот кратко суть дела.
В ходе Первой мировой войны из чехов и словаков, оказавшихся на территории Российской империи (в огромном большинстве военнопленных), был сформирован на добровольной основе легион. Формировался он в основном при Временном правительстве и насчитывал несколько десятков тысяч человек (не более 50 тысяч). Легион подчинялся русскому командованию, а идейное руководство осуществлял парижский Национальный комитет во главе с Масариком (см гл. 85). Никаких трений между российским и чехословацким руководством тогда не было. Масарик одобрял февральскую революцию и весной 1917 года побывал в России, стремясь ускорить создание легиона.
Когда большевики захватили власть, они заключили сепаратный Брестский мир со странами германского блока. С чехословацким командованием Советская власть договорилась об эвакуации легиона во Францию, через Владивосток. Весной 1918 года чехословацкие эшелоны потянулись туда. Легион теперь был включен в состав французской армии. Но движение шло очень медленно. Уже начался развал на железных дорогах. Возможно, большевистские власти и специально тормозили движение по требованию немцев. Наконец, чехословацкие эшелоны и вовсе остановились — надо было пропустить идущие на запад поезда с немецкими (германскими, австрийскими) и венгерскими пленными, освобождавшимися по условиям Брестского мира, которые должны были снова принять участие в войне. Это взбесило чехов и словаков. Где-то на станции случилась их стычка с венграми. И из этой искры летом 1918 года разгорелось пламя мятежа — чехословаки восстали против Советской власти. (И перерезали путь возвращения из плена немцам и венграм.) Успехи чехословаков были поразительны. Красная армия не смогла оказать им никакого сопротивления. В России приличные люди их встречали как братьев-славян и как авангард цивилизованного мира, пришедшего на помощь против большевиков. А на западе чехословаки летом 1918 года стали легендой. Тогдашняя тяжелая военная ситуация делала хорошие вести особенно желанными. Легионеров сравнивали с античными героями — с походом 10 тысяч греков вглубь Персии в IV веке до н. э. (описан Ксенофонтом в «Анабазисе»). Они действительно, как мы уже знаем, тогда принесли западным союзникам пользу большую, чем принесли бы в Европе. Но уже осенью того года чехословаки стали выдыхаться. Мировая война кончилась. Независимая Чехословакия родилась. Красная армия усиливалась. В конце 1918 года Колчак был провозглашен в Омске Верховным правителем. Прежняя демократическая (эсеро-меньшевистская) власть была разогнана. Чехословаки этого не одобрили. Хоть они и не вмешались, но их отношения с правительством Колчака сразу стали прохладными. Большинство легионеров не видело смысла дальше расхлебывать русскую кашу. Многие думали так и в Праге, тем более, что у самой новорожденной Чехословакии возникли пограничные споры с соседями. И легион, теперь уже ставший чехословацкой военной частью, был нужнее на Родине.
На рубеже 1918–1919 годов легионеры организованно оставили фронт. (Ими управлял избранный войсками Национальный совет.) Они тогда ещё согласились охранять Транссибирскую магистраль и свирепо отгоняли от неё красных партизан. Но прежде всего потому, что эта дорога нужна была им самим для отступления во Владивосток и вывоза приобретенного в России имущества. А его много было! Жалование чехословакам платили то русские правительства, то французы. Легионеры своё жалование не проматывали, а организовали финансовые учреждения по аккумуляции этих денег и централизованной закупке всего, что можно было вывезти. В тогдашней, погрузившейся в хаос России, всё, кроме предметов первой необходимости, шло за бесценок. И чехословаки скупали всё. От промышленного оборудования и цветных металлов, до редких книг и мехов. Всё это было погружено в 20 000 (!) вагонов и двигалось к Владивостоку. При этом легионеры занимали железнодорожный путь, совершенно не считаясь с нуждами колчаковской армии и беженцев. Это приводило к тяжелым последствиям. Несмотря на относительно небольшую численность чехословаков, долго никто не смел им перечить. Такова была их военная слава. Но в начале 1920 года под Иркутском красные перерезали чехословакам путь на восток, угрожая взорвать железнодорожный туннель. И желая избежать ненужных трудностей, те выдали на расправу Колчака (уже разбитого и ехавшего на восток в их эшелоне). Чем купили себе свободный проезд.
И легионеры сумели всё вывезти (вагоны продали в Китай). Было ли всё это имущество купленным, или отчасти и награбленным (произвольно конфискованным)? Действительно ли они захватили часть российского золотого запаса? Об этом белые говорили, а позже, в эмиграции, и писали. Не ясно, есть ли тут доля истины. К тому времени легионеры были для русских не «братья славяне», а «чехо-собаки». На них и вешали всех собак. А они, конечно, всё отрицали.
Но в мире помнили главным образом подвиги легионеров в 1918 году, повлиявшие на исход Первой мировой войны. О них вспоминали с благодарностью, пока для выражения этой благодарности ничего, кроме слов, не требовалось. А многие и в 1938 году, через 20 лет после тех подвигов, ожидали новых славных деяний. Тем более, что кое-кто из бывших легионеров был теперь в Праге на высших военных постах.
Считалось, что братство по оружию чехов и словаков во время войны в России укрепило Чехословакию. Но, как выяснилось, не надолго.
Решительные меры Праги смутили судетских немцев и Берлин. А Франция заявила, что готова выполнить свой союзнический долг перед чехами. Благоприятную для Праги позицию заняла и Москва. Инициатором этой политики принято считать Литвинова. Но, конечно, все это могло происходить только с согласия Сталина.
В Берлине забили отбой, а потом вдруг вспомнили свои недавние мартовские миролюбивые заявления. Казалось, война отодвинулась. В антифашистских газетах рисовали чехословацкого президента Эдуарда Бенеша в виде героического Давида, повергавшего Голиафа (Гитлера). А зря. Гитлер был упорен и не отступал при первой неудаче. Напряженность вскоре снова стала нарастать. Кстати, французский премьер-министр Деладье еще раз повторил, что обязательства Франции по отношению к Чехословакии «священны, и от их выполнения нельзя уклониться». Деладье считали человеком с характером. Французы называли его «воклюзский бык» — по названию местности во Франции, где родился Деладье, — Воклюз. Потом, после мюнхенского позора, его назовут «быком с рогами улитки». Но летом 1938 года его заявление испугало многих в Германии. Укрепленная линия на границе с Францией («линия Зигфрида») была еще не готова. Перевес пока оставался на стороне англо-французов. Но Гитлер шел напролом. И скоро стало ясно, что «умиротворители» его не подведут. В августе англичане взяли на себя мирное посредничество между Берлином и Прагой (вместо поддержки чехов). Из этого ничего не вышло, но Гитлер понял: в Лондоне очень не хотят воевать за Чехословакию. В начале сентября Англия предупредила французов, что если вспыхнет война, то в первые шесть месяцев помощь Англии будет ничтожной. Это секретное заявление подхлестнуло «умиротворителей» во французских верхах. Гитлер этого, возможно, и не знал, но чувствовал. И вот в сентябре 1938 года судетские немцы подняли вооруженное восстание. Чехи объявили военное положение и быстро навели порядок. Гейнлейн — фюрер судетских немцев — бежал в Германию. Десятки людей были убиты и сотни ранены. Но на дворе стоял не 1919-й, а 1938 год. Гитлер получил солидный повод для вмешательства. Наступили решающие дни.
О позиции английских «умиротворителей» — Невилла Чемберлена и компании — известно довольно широко. Ничуть не отставали и французы — премьер Деладье и посол в Германии Франсуа-Понсе. По воспоминаниям гитлеровского фельдмаршала Кейтеля, на последнем этапе мюнхенских переговоров французы даже превзошли англичан по глубине морального падения.
Меньше помнят о подлой роли Польши. В 1939 году эта страна будет вести себя геройски. А вот в 1938-м все было совсем наоборот. Польша, как и Чехословакия, являлась союзницей Франции. А географическое положение делало позицию Польши в те дни стратегически важной. Польское правительство тех дней называли «правительством полковников». Отношения Польши и Чехословакии были достаточно плохими. Сказывались территориальные споры.
На рубеже 1918–1919 годов между двумя новорожденными славянскими государствами, дело дошло до вооруженных столкновений («семидневная война»). Спор шел о Тешине, небольшом, но стратегически и экономически важном районе — там шла единственная железная дорога, соединявшая Чехию и Словакию, и добывался уголь. Исторически это были чешские земли, но население там, вроде бы, преобладало польское. До серьезных боев дело тогда, все-таки, не дошло — Польша была отвлечена событиями на Востоке. Там, в бывшей Российской империи, бушевала гражданская война. И, при удаче, можно было отхватить кус побольше, чем Тешин (что и случилось). И Польша в 1919 году согласилась на раздел спорных земель с Чехословакией. Ни одна из сторон не была в восторге от этого раздела. В 20-е годы французская дипломатия пыталась сдружить эти две страны, чтобы сдерживать германскую экспансию на восток. Не вышло.
Увы, «полковники» видели недалеко. Пытаясь воспользоваться трудностями Чехословакии польская разведка даже подготовляла подобие Судет в Тешине — там планировалось спровоцировать волнения польского населения, но этого не потребовалось. (Подобные деяния Польша успешно проводила в спорных с Германией районах в 1919–1922 годах).
Польша дала понять, что не собирается выполнять союзнический долг. Черчилль пишет: «В момент кризиса для английского и французского послов были закрыты все двери. Их не допускали даже к министру иностранных дел». А приятно было, наверно, полякам свысока глядеть на Англию и Францию! Кстати, многие считают, что именно великодержавные амбиции ими (поляками) и руководили! Ослабление Чехословакии должно было сделать Польшу лидером всего восточноевропейского мира между Россией и Германией. Может быть, это было даже важнее пограничных споров. Но, как бы то ни было, Польша тогда поступила подло и глупо, что тоже повлияло на французов. По мюнхенскому соглашению Польша получила Тешин. А польский министр иностранных дел Людвиг Бек, много постаравшийся для этого, получил высший польский орден «Белого орла».
Возмездие полякам пришло быстро.
Само мюнхенское соглашение я подробно комментировать не буду. Это факты широко известные. Англия и Франция предали чехов. Судеты отошли к Гитлеру. О Польше уже было сказано. Венгрия тоже кое-что получила. Чехословакия сопротивляться не решилась и потеряла 40 % своей территории. Гитлер опять торжественно обещал, что это его последние притязания в Европе.
После войны, на Нюрнбергском процессе, гитлеровского фельдмаршала Кейтеля спросили, начала бы Германия в 1938 году войну, если бы западные демократии поддержали Чехословакию? «Конечно нет, — ответил он, — мы были недостаточно сильны с военной точки зрения».
В эти дни Лондон искренне радовался миру. Немного было таких, кто понимал истинное состояние дел. Чемберлена, уверявшего, что он привез «50 лет мира», встречали песней «Ах, какой он молодец!». А меж тем дело было плохо. Чехословакия имела теперь немного возможностей для сопротивления. Мощь Гитлера в 1938 году возросла солидно. Население Германии увеличилось с 60 до 70 миллионов человек: Австрия и Судеты дали вместе 10 миллионов. В самой Германии заглохла всякая оппозиция: успехи были действительно поразительны, и в гений фюрера теперь уверовали почти все. Сталин больше не верил западным демократиям.
Кстати, французский премьер Деладье, кажется, кое-что понимал. Он был умнее Чемберлена. И в Париже праздника не устраивал. Но французский обыватель вздохнул с облегчением, когда ветер войны вроде бы стих, а начатая мобилизация резервистов отменена. На то он и обыватель[52]. А вот парламентариям по штату положено быть людьми умными и разбираться в политике.
Справедливости ради отмечу, что во всем мире многие тогда вздохнули с облегчением. Даже в далекой Америке.
Черчилль подробно рассказывает об атмосфере, царившей в парламенте, когда обсуждалось и ратифицировалось мюнхенское соглашение: «Многие искренне восхищались упорными и непоколебимыми усилиями Чемберлена сохранить мир и его личными трудами в этом деле». За договор было подано в 3 раза больше голосов, чем против него. Небольшая группа консерваторов во главе с Черчиллем воздержалась — голосованию «против» мешала внутрипартийная дисциплина. Но говорить не запрещалось. И Черчилль сказал, что он об этом думает, и предупредил: это не конец, а начало беды, «первый глоток из горькой чаши». Его перебивали крики ярости. Ослепли тогда все, что ли? Впрочем, когда у нас обсуждался договор в Осло, я видел нечто подобное.
Жила была в те самые времена в Лондоне хорошая женщина по имени Бланш Дагдейл, прозванная «Миссис Баффи» (это ее прозвище и по сей день для меня загадка). Так вот, была она племянницей Бальфура, его биографом и продолжательницей дела, то есть христианской сионистской. Очень она нам помогала, и очень ее у нас любили.
Кстати, в родовом поместье Бальфуров в Шотландии (т. е. вне зоны гитлеровских бомбардировок) в 1939-41 годах будет действовать школа-интернат, организованная там для еврейских детей, прибывших в Британию в «Киндертранспортах» (см. главу 48) и ещё не разобранных по семьям.
Столичный дом «Миссис Баффи» был одним из центров, где собирались сионисты. Свои, лондонские, и приехавшие с визитом из Земли Израильской. Как-то осенью 1938 года сидят у нее евреи, и входит, мрачнее тучи, Ян Масарик, он же Масарик-младший — сын Т. Масарика, в то время посол Чехословакии в Лондоне. Вера Вейцман и Баффи поднялись ему навстречу, расцеловали, как целуют человека в трауре. Потом все снова уселись и молча слушали долгую повесть Масарика о предательстве, мелких и крупных обманах английских дипломатов, бросивших на произвол судьбы свою союзницу Чехословакию. Никто его не перебивал. В конце концов он саркастически предложил приобрести в Лондоне трехэтажный дом. На первом этаже поселить императора Эфиопии, на втором — чешских эмигрантов, а третий зарезервировать для сионистов — их точно так же предадут, и придется им укрываться в Лондоне. А все думали: «А вы сами! Почему вы, чехи, не попытались сопротивляться!» Один из присутствовавших евреев Страны Израильской, кстати социалист, записал в своем дневнике: «Пришел Масарик и воздал англичанам страшную месть — в разговорах». А вопрос-то, действительно, непростой. Почему так долго не сопротивлялись Гитлеру? Почему все пятились перед ним, пока он не столкнулся с поляками? Самый простой ответ — боялись. Страх, подпитываемый воспоминаниями о «Великой войне», как тогда называли Первую мировую, конечно, сыграл свою роль. Но мои наблюдения за израильтянами в аналогичной ситуации — после договора в Осло — говорят, что не все здесь сводится к трусости. Да и лондонцы, когда пришел грозный час, трусости особой не проявили. Скорее наоборот. По-моему, тут большую роль играет конформизм. Входит что-то в моду, и очень трудно становится с этим бороться. Когда возникла при царе российском мода на левые взгляды, люди рисковали многим, чтобы прочесть бездарнейший роман Чернышевского «Что делать?». Попробуйте, почитайте его теперь.
Бывает, что страну начинает захлестывать мода на пацифизм. И речи людей, не потерявших головы, вроде Черчилля, становятся гласом вопиющего в пустыне. Только тяжелые удары тогда излечивают людей, если их вообще что-то может излечить. У нас в 90-е годы это было так. Наверно, так было и в Европе описываемого периода. И не важно даже, страх ли, глупость ли двигали тогда (и в наше время) людьми, все это великолепно рационализировалось в демагогических заявлениях о том, как плохо угнетать другой народ (тогда имели в виду судетских немцев), о необходимости решить проблему радикально, покончив с угнетением. И что необходимо сократить расходы на вооружение, увеличив на социальные нужды, — тоже любимая тема Чемберлена. Звучит красиво! Вообще, хороший был старичок. Только добра хотел людям…
Пора нам снова в Страну Израиля. Летом 1938 года, когда напряжение, вызванное судетским кризисом, нарастало, англичанам стало несколько не до нас. Попахивало войной. Английские войска, сконцентрированные к тому времени у нас, потребовались в других местах. Как на Ближнем Востоке — в Египте, так и в Европе. И их стали туда переводить.
Арабы при этом, конечно, приободрились, и действия их приобрели характер более энергичный. Их неудача в борьбе за нефтепровод была исключением. В основном они тогда наступали. Ряд районов страны перешел под их полный контроль. Железная дорога оказалась совершенно парализована. В городах по приказу главарей восстания все арабы, как в старое доброе время, носили «куфию» (традиционный арабский головной убор), чтобы не отличаться от проникающих в город сельских жителей — повстанцев. В Яффо горожанам запрещено было пользоваться «еврейским электричеством», и город возвратился ко временам свечей и керосиновых ламп, а в темноте террористам вольготнее. В начале осени повстанцы заняли все арабские кварталы Иерусалима, в том числе и большую часть Старого рода. Только не взяли еврейский квартал. Арабский флаг гордо развевался над Дамасскими воротами, прямо напротив здания английской администрации. На Тверию были совершены дерзкие и кровавые налеты, приведшие к большим жертвам среди евреев. Однако, как говорят, нет худа без добра. Недостаток британских войск побудил услышать призывы Вингейта о создании регулярных еврейских вооруженных сил. Вингейт подчеркивал, что «веет духом новой войны и Великобритания не сможет содержать значительные силы в этой стране. Необходимо будет использовать верных местных жителей для обороны страны, важной со стратегической точки зрения. Необходимо будет мобилизовать десятки тысяч еврейских солдат, а сотни из них подготовить так, чтобы они стали командирами». Пока что решили создать лишь один полк из 2 000 человек. Для начала — обучить 100 человек, которые будут в полку сержантами. Финансировать это мероприятие предложили самим евреям. Они, конечно, согласились. И вот в сентябре 1938 года открылся рассчитанный на 3 недели курс еврейских сержантов, директором и старшим инструктором которого был назначен Вингейт. Небольшой срок подготовки объясняется тем, что люди уже имели некоторый боевой опыт. Затем, по плану, они должны были сами начать обучение солдат-евреев. Но за эти 3 недели многое переменилось: судетский кризис закончился миром. И большинство поверило, что войны не будет. Не стало нужды в крупной боевой еврейской части. Курсантам объявили, что сержантами им по окончании курсов не быть. Они должны вернуться в свои вспомогательные части, где служили раньше рядовыми под английским командованием. Вингейт сказал им на прощание: «Завтра вы поступаете в различные воинские части, на сей раз как солдаты, а не как сержанты. Это еще не означает, что мечта о создании боевых еврейских частей заброшена. Ее воплощение лишь отложено на время. Будем надеяться, что на краткое время».
Опять же, нет худа без добра: после Мюнхена у англичан высвободились войска, и они решили поставить арабов на место. Для начала энергичной атакой выбили их из Иерусалима, при этом не стали штурмовать Храмовую гору, дабы не вызывать вспышки религиозного фанатизма. Впрочем, скоро арабы и сами бежали оттуда. Затем последовал ряд мер. Передвижение по стране теперь стало возможным только по специальным разрешениям. Инструкции приказывали британским солдатам стрелять в любого, кто пытается бежать от проверки документов, не говоря о чем-либо более серьезном. Расположенные в труднодоступной местности мятежные деревни бомбили с воздуха.
Арабы скисли. С одной стороны, они уже устали от войны. А с другой — после отъезда Уокопа прошло уже почти два года, и они убедились, что нынешняя британская администрация вовсе не дружественна по отношению к евреям.
На Земле Израильской издавна существовало соперничество арабских кланов. Клану Хусейни, из которого происходит муфтий, традиционно противостоял клан Нашашиби. В 1936–1938 годах среди жертв арабского террора были видные арабские деятели умеренной ориентации. В частности, преследовались люди клана Нашашиби. Их обвиняли в преступной терпимости к английской власти и в дружбе с эмиром Трансиордании, тоже лояльным британцам. Например, Нашашиби считали разумным предложение комиссии Пиля. Но публично объявить об этом в 1937 году не решились — противников муфтия выслеживали и убивали не только в Стране Израиля, но и за её пределами, если кто-нибудь из них пытался там скрыться. Клан Хусейни называли «семья убийц».
Теперь, в новой обстановке, когда арабы поняли, что Англию им не победить, Нашашиби подняли голову. При открытой поддержке британских властей Нашашиби организовали «отряды мира», куда вошли и некоторые бывшие повстанцы, так что в начале 1939 года против людей муфтия сражались и англичане, и арабские «отряды мира», и «Хагана». Но следует ещё раз подчеркнуть, что арабы стали активно противодействовать муфтию только в тот момент, когда поняли, что англичане шутить больше не будут, а станут крепко бить. В конце концов арабы устали от бедствий войны, поняли, что надежды на победу нет. Они уяснили для себя, что англичане им, в сущности, не такие уж враги, а евреям — не такие уж друзья. Весной 1939 года организованное сопротивление людей муфтия прекратилось, хотя отдельные небольшие стычки, особенно на юге, случались до самого начала Второй мировой войны.
В конце 1938 года обозначился спад арабского восстания: Вингейт получил отпуск и съездил в Лондон — подлечиться от последствий полученных в ночных отрядах ран. Говорили также, что хотел он в Лондоне повидать Вейцмана, ибо ясно было после Мюнхена, что евреи на очереди. Может быть, он хотел помочь Вейцману в переговорах. Только вот какой из Вингейта дипломат? Самое интересное, что произошло во время этой поездки в Лондон, — это встречи с лордом Бивербруком и Черчиллем. Вообще, тут надо заметить, что успех ночных рот сделал Вингейта человеком известным среди англичан вообще и среди военных в особенности. В конце 1938 года Вингейт был в Лондоне героем дня. Видимо, тогда и произошла его стычка с Бивербруком, хотя, возможно, это случилось и немного позже. Бивербрук был английский газетный магнат, известный как человек кипучей энергии и твердого характера. За это его ценил Черчилль. И когда в страшный час Черчилль стал главой правительства, он предложил Бивербруку очень важный пост министра авиастроения. И Бивербрук хорошо себя показал. Но это все будет потом. А пока Бивербрук еще близок к «умиротворителям», которые уже готовили сделку за счет евреев (как раньше за счет чехов, а ещё раньше за счет айсоров и Эфиопии). Это чувствовалось, и одним из признаков был отказ от создания еврейского полка.
И вот столкнулись в каком-то общественном месте в Лондоне Бивербрук и Вингейт, причем Вингейт, как всегда, ратовал за дело сионизма. Бивербрук стал возражать и наткнулся на уничтожающее заявление: «То, что думаете вы, не стоит ломаного гроша; важно, что думает Бог, а этого вы как раз не знаете!» (так как Библию Бивербрук не изучал). Бивербрук не привык к подобному тону и пожаловался в Министерство обороны, что какой-то молодой офицер ведет в городе сионистскую пропаганду, несовместимую с его мундиром. Вингейт получил очередной выговор (он их имел достаточно). С Черчиллем, наоборот, все было хорошо, ведь он тоже был против «умиротворителей». С Вингейтом они познакомились на каком-то званом обеде, и Черчилль слушал Вингейта очень доброжелательно. Но власть была еще не у Черчилля.
1938 год еще не кончился. 9 ноября была «хрустальная ночь» («ночь битого стекла»). События эти широко известны. За два дня до трагедии еврейский юноша в Париже застрелил чиновника германского посольства, в результате чего по Третьему рейху прокатился страшный погром. Десятки евреев были убиты. 30 тысяч арестованы. Кстати, в нацистской верхушке колебались, надо ли это делать. Не потому, что жалели евреев, а потому, что еще опасались мирового общественного мнения. Но, как всегда, возмущение мира оказалось беззубым, и евреи утратили последние иллюзии. Все поняли, что надо спасаться. Кстати, более всего пострадали евреи Вены; в самой Германии еврейское население уже сократилось более чем на треть и привыкло прятаться. В Вене, всего лишь несколько месяцев находившейся под властью Гитлера, они вели себя не столь осмотрительно. Но у венских евреев уже был намечен выход: именно оттуда начали «ревизионисты» нелегальную алию, еще до «хрустальной ночи». Теперь хотели ехать все. И не только из Вены: после «хрустальной ночи» евреи со всей Германии были готовы на любой риск. И не только из Германии. В других странах тоже заинтересовались нелегальной алией. Дорога была уже проторена «ревизионистами». Теперь в дело включились все: и сионисты-социалисты, ранее относившиеся к нелегальной алие отрицательно, и ассимилированные и ультрорелигиозные круги в благополучных странах, таких, как Англия. До того сионизму враждебные, они теперь собирали деньги на спасение евреев. Но самое поразительное, это демонстративное участие в этой деятельности наших английских друзей-христиан. Воззвание с призывом к сбору средств на нелегальную алию было подписано «Джозия С. Веджвуд, кавалер ордена „За безупречную службу“, член парламента». (Он познакомился с сионистами в 1915 году в Галлиполи, где служил артиллеристским офицером. И стал нашим верным и активным другом.)
И теперь лидировали «ревизионисты», успевшие раскачаться раньше. Нелегальная алия продолжалась и в первые месяцы Второй мировой войны, а затем стихла — гитлеровцы подчинили себе всю Европу. И еврейский вопрос они теперь уже решали иначе.
Только в конце войны начнется второй период нелегальной алии. Но это уже выходит за рамки моей сказки. Принято считать, что в первый период нелегальной алии было вывезено, по минимальной оценке, 15 тысяч евреев. Из них 7,5 тысяч вывезли «ревизионисты», 4,5 — социалисты, 3 тысячи — частные лица. А в принципе эта эпопея заслуживает отдельной сказки. Ибо много было тогда проявлено сионистами энергии и мужества, например Эри Жаботинским, сыном Зеева (Владимира) Жаботинского.
Между тем в Европе в конце 1938 года появился новый очаг беспокойства. Мы оставили Чехословакию ослабевшей, потерявшей 40 % своей территории. Тем не менее, в этот период она еще существует. Теперь вместо ее запада — Судет — беспокойным становится восток — Закарпатье. Эта Богом и людьми забытая горная страна исторически входила в Венгрию, но после Первой мировой войны перешла к Чехословакии. По Мюнхенскому договору южная половина Закарпатья, где жило немало венгров, отошла к Венгрии. Правда, Венгрия претендовала на все, однако северная часть Закарпатья, где преобладали русины (ветвь украинцев?), пока что оставалась в составе Чехословакии. Эта область стала практически независимой. Власть Праги, до Мюнхена очень даже ощутимая, теперь имела призрачный характер.
Итак, в распоряжении украинцев вдруг появилась пусть маленькая, но страна, где они почувствовали себя хозяевами. На Западе существовала ОУН — эмигрантская Организация украинских националистов основанная в Вене в 1929 году, которая еще до прихода Гитлера к власти поддерживала связи с нацистами. С 1937 года ОУН находилась под опекой германской разведки (Абвер). После захвата Вены связи эти еще более усилились: там были люди, с австро-венгерских времен связанные с украинцами, многие из которых, в свою очередь, с тех же самых времен ориентировались на Вену.
В Вене, где еще сохранялись связи с бывшими территориями Австро-Венгрии (прошло только 20 лет после ее распада), Абвером была создана специальная организация «Конгресс национальных меньшинств». Она поддерживала отношения с украинцами, словаками, словенцами, хорватами, боснийцами и т. д. — то есть с теми, кто так и не получил независимости. И теперь уже добрым словом поминал мягкую, безалаберную Австро-Венгрию — при новых хозяевах жилось тяжелее.
Украинцы помнили еще и то, что в Вене благосклонно относились к их националистическим устремлениям. Сперва для противодействия полякам в Восточной Галиции. А в последние десятилетия перед Первой мировой войной, когда отношения Австро-Венгрии с Российской империей все больше ухудшались, в украинском национализме венские власти видели противовес прорусскому панславянскому движению. В 1938–1939 годах все это было еще недавней историей, что гитлеровцы и старались использовать. Впрочем, «полевые командиры» ОУН в Галиции не всегда слушали венское руководство. Особенно Бандера.
В итоге же мюнхенского соглашения возникло почти независимое Закарпатье (где к евреям относились плохо). Все сразу заговорили об «украинском Пьемонте»[53]. Быстро набежало туда много украинских националистов — из польской Галиции с востока и из числа эмигрантов с запада. И Закарпатье превратилось в осиное гнездо. С конца 1938 года в Галиции начались украинские волнения, перераставшие постепенно в партизанскую войну. Вспомним, что у поляков и раньше были проблемы с украинцами. В те времена в демократической Чехословакии украинская эмиграция имела некоторую свободу действий, за исключением террора, которого Масарик и Бенеш не допускали. Однако, легальная политическая активность украинских эмигрантов была одной из проблем в отношениях Польши и Чехословакии. Но вот теперь, когда Чехословакия ослабела, выяснилось, что проблемы резко обострились. Получалось, что Прага, если бы и хотела, не могла уже удержать украинских националистов в рамках. К началу 1939 года Галиция полыхала, а следы вели в Закарпатье. Польские войска не могли перекрыть все тайные тропы на границе, и по этим тропам проносилось оружие. Так началось возмездие за польское соучастие в мюнхенском соглашении. Но это были еще цветочки. Ягодки будут впереди.
Абвер в Закарпатье действовал из-за кулис. Пока так было лучше еще и потому, что щекотливым оставался вопрос отношений Закарпатья и Венгрии. Венгры продолжали претендовать на эту территорию, поляки поддерживали их претензии. А в самом почти независимом Закарпатье венгров начали репрессировать. Немцы приветствовали антипольскую деятельность, но еще не решили, кого из своих потенциальных союзников поддержать — украинцев или венгров. Как бы то ни было, проблем у поляков хватало. Но не они занимали польское общество. Там, как всегда, были озабочены вопросом, как «куснуть» евреев, которых преследовали и украинцы. И придумали. Ввели «скамеечное гетто» в университетах. (Началось это со львовского университета.) Проще говоря, требовали, чтобы евреи сидели на лекциях отдельно от поляков и прочих «расово чистых». Считалось, что это — университетская, а не правительственная инициатива. По всей стране ввели это новшество в большинстве университетов осенью 1938 года. Все было: протесты еврейских студентов и их поддержка со стороны некоторых польских профессоров и студентов. Среди протестовавших оказались и дочери покойного Пилсудского. Но это не помогло: подавляющее большинство студентов и преподавателей поддержали идею «скамеечного гетто». Ничто их не отвлекало от борьбы с евреями. В Галиции украинские волнения. Польское население бежит оттуда! Львов почти в осаде! Досадно, конечно. Но важнее поставить на место студентов-жидов. И поставили. Побузили еврейские студенты и уселись на отведенные им места. А процентная норма, кстати, распространилась к тому времени на большинство польских высших учебных заведений.
Тут нужно сказать, что и враги поляков — украинские националисты в Галиции — на рубеже 1938–1939 годов друзьями евреев вовсе не были.
Еще совсем недавно, года три назад, сразу после смерти Пилсудского, отношения украинцев и евреев можно было назвать сносными. Те и другие страдали от польского шовинизма, и это сближало. Украинцы, проводившие бесконечные бойкоты польских магазинов во Львове, делали покупки у евреев. Отнюдь не по причине абсолютно безвыходного положения — у них к тому времени уже были свои коммерсанты и торговые кооперативы. И антисемитская агитация тогда была не в чести у украинцев[54]. Но теперь, когда им «шла карта», традиционный антисемитизм вновь поднимал голову. B моду снова вошёл старый, популярный ещё во времена Петлюры лозунг — «Украина для украинцев!».
Подобная ситуация возникала и раньше. Так как украинцы повсюду считали себя угнетенными, то иногда у них налаживались сносные отношения с евреями, как с товарищами по несчастью. Отсюда известное украинофильство некоторых еврейских писателей и публицистов (проскальзывает и у Жаботинского). Но такие периоды бывали недолгими и сменялись вскоре лютым антисемитизмом. (Так бывало не только с украинцами.) А уж в начале 1939 года, когда за спиной украинских националистов стояли гитлеровцы, тем более добра ждать не приходилось!
Забежим немного вперёд. Широко известно, что напряженные межнациональные отношения в предвоенной Польше вылились в цепь страшных трагедий в ходе войны и в первые послевоенные годы. Первой жертвой повсюду были евреи. Но затем пришла очередь и поляков, и украинцев. И не во всём виноваты были гитлеровцы. Счёты сводились старые. Злоба копилась давно.
А у нас картина оказалась прямо обратной!
Доброе дело предвоенной Польши — продажа оружия евреям — принесло пользу и полякам. Ибо оружие это помогло отстоять Землю Израиля от прогитлеровских сил. И страна наша в 1942-45 годах дала приют «Кочующей Польше».
Так называли сами поляки армию генерала Андерса — военные формирования, составленные из польских граждан, попавших в советский плен в 1939 году или арестованных позже. Когда началась война СССР с Гитлером, их освободили и позволили сформировать из них армию (более 70 тысяч строевых солдат и много прибившихся к ним гражданских) под командованием генерала Андерса. Но эти поляки плохо ладили с русскими. Англичане взял их себе. В 1942 году, через Иран, Ирак, Сирию (или Иорданию) — все перечисленные страны были, в тот момент, под властью Англии — добрались они до Земли Израиля.
Хотя традиционный польский антисемитизм не исчез и в «Кочующей Польше», евреи там были (и среди гражданских беженцев тоже). Но это отдельная тема. Здесь скажу только, что в рядах этой армии попал в Страну Израиля Менахем Бегин.
Войска Андерса (официальное название — Второй польский корпус) были тепло встречены выходцами из Польши. Эти евреи знали, конечно, о польском антисемитизме. Но всё-таки встретили много натерпевшихся изгнанников с сочувствием. В Стране Израиля ещё не знали, как в это самое время польские антисемиты помогали гитлеровцам решать еврейский вопрос.
А полякам у нас понравилось. Здесь было явно лучше, чем в любом месте, с тех пор как они покинули Польшу. Большинство окружавших их людей были настроены дружественно, жили по-европейски, многие говорили по-польски и охотно участвовали в польских культурных мероприятиях.
Польские части воевали на Средиземноморье и отличились, сражаясь против немцев в Италии.
Но их тылы — штатские беженцы, польские школы (гражданские и военные), госпитали, учебные лагеря, базы для отдыха и переформирования и т. д. — располагались у нас.
После войны «Кочующая Польша» рассеялась по миру. Мало кто пожелал вернуться в Польшу, ставшую коммунистической. Кое-кто остался и у нас, но немногие — в Стране Израиля назревали грозные события. Да, видимо, и неуютно становилось полякам у нас, когда доходили сюда подробности о том, что произошло (и ещё происходило) в Польше.
1938 год был тяжелым, а 1939 сулил еще меньше хорошего. Вингейт, находясь в отпуске в Лондоне, требовал от Вейцмана решительных заявлений правительству Англии. Вейцман от них воздерживался, да и вряд ли это могло помочь делу. Шли дни полного торжества «умиротворителей» и эйфории от мюнхенского соглашения, охватившей огромное большинство британцев. В этой атмосфере готовилось окончательное предательство еврейских интересов. После того, как арабы отвергли план комиссии Пиля, были выдвинуты другие планы раздела, еще менее выгодные для евреев. Но их постигла та же участь — арабы хотели всей территории. А англичане ратовали за мир и тишину. Казалось, проще всего этого можно было достигнуть за счет евреев. Как в Европе — за счет чехов. Вернувшись из отпуска, Вингейт продолжал служить в британской разведке, но «ночными ротами» уже не командовал. Их передали под начало одного из служивших при Вингейте лейтенантов.
Но это было еще полбеды. «Ночные роты» стали объектом резкой критики со стороны «умиротворителей». Теперь уже не говорили об их подвигах, а указывали, что они раздражают арабов, так как на две трети состоят из евреев. Их обвиняли в жестокости по отношению к арабам. В конце концов добились их роспуска, а евреев отправили по домам. Вингейт пытался вмешаться, но сделать практически ничего не смог. Только один человек в верхах британской армии прислушался к нему. Это был служивший тогда в наших местах и разрешивший в своё время создание «ночных рот» Монтгомери — будущий национальный герой Англии, победитель Роммеля, «Монтгомери, виконт Эль-Аламейнский». Но все это будет в 1942 году. А пока что генерал-майор Монтгомери смог только «подсластить пилюлю» — представил к наградам нескольких евреев, отличившихся в «ночных ротах». Главный же удар «умиротворители» нанесли в Лондоне в мае 1939 года. Однако до этого в Европе произошли важные события.
Послемюнхенская Прага держалась тише травы и ниже воды. Ни о каком сопротивлении Гитлеру там больше не думали. И первой жертвой этого смирения стали немецкие антифашисты, кстати, неевреи. Кое-кто из них сумел бежать в Чехию еще до Мюнхена, когда убежище еще казалось надежным. Другие ускользнули из Судет, когда туда вступила германская армия; вовсе не все судетские немцы мечтали оказаться под властью Гитлера. Любопытно, что чехов и евреев вступившая в Судеты германская армия не задерживала, а вот немцев — не выпускали, хотя кое-кто из них все-таки сбежал. Все эти люди понимали, что Прага стала ненадежным убежищем, и бросились в посольства западных стран с просьбой о въездных визах. И им их не дали. А очень скоро последовало грозное требование Гитлера о выдаче немцев-эмигрантов. Чехи тут же всех выдали. Евреи тоже понимали, что они очутились в опасном соседстве с Гитлером. А Прага была одним из старейших еврейских центров Европы. Евреям так же не давали виз, как и немцам-антифашистам. Но у евреев все-таки оставался хоть какой-то выход — нелегальная алия. Хорошо тем, у кого есть деньги. Если помните, до 1937 года эти люди могли въехать в Страну Израиля по особой графе «капиталовладельцы», то есть без очереди. Теперь была другая возможность. Нелегальная алия была с самого начала делом дорогим. Надо было покупать корабли. Иногда эти корабли попадали в руки англичан. Словом, денег надо было много. Евреи свободного мира собирали деньги, но их, тем не менее, не хватало.
Тех, кто мог платить за место на корабле — а стоило оно дорого, — брали без очереди. Это кому-то может показаться аморальным, но было «не до жиру». Те, кто соображал быстро и был состоятелен, могли спастись, благо чехи препятствий к отъезду и вывозу капиталов не чинили.
В германских верхах считали, что покорную и слабую Чехословакию можно вообще уже оставить в покое. И если бы Гитлер тогда остановился, он остался бы в истории великим немцем, без выстрела восстановившим мощь Германии после ее поражения в Первой мировой войне. «Хрустальную ночь» и кое-какие еще прегрешения ему простили бы. Но он не остановился. Он уже взял курс на мировую войну и желал иметь в своем расположении чешский промышленный потенциал и квалифицированную чешскую рабочую силу — ведь немцев скоро придется призывать в армию. Говорят, Гитлер любил весну и многие решительные шаги делал весной. Впрочем, Вторую мировую войну он начал осенью. Но вот в марте 1939 года он проглотил Чехию. Самым нахальным образом, наплевав на собственные обещания и англо-французские гарантии. Предлог был тот же, что и раньше — обижают в Чехии немецкое меньшинство. (Понятно, что чехи в это время и мечтать об этом не смели.)
А добыча оказалась велика. Помимо прекрасных военных заводов, в том числе и подземных, Германии достались большие запасы оружия чешской армии, сдавшейся без выстрела. Генерал Гудериан, крупнейший германский специалист по танкам, пишет в своих мемуарах, что чешские танки были в состоянии «полной пригодности». «Эта материальная часть сослужила нам хорошую службу во время кампаний в Польше и Франции». То есть возмездие за Мюнхен пришло быстро.
Забежим чуть вперед. В мае 1940 года немцы нанесли сокрушительный удар по Франции. Лавина танков ринулась через Бельгию и Голландию в обход французских укреплений. И разгромила и Францию, и английскую армию во Франции. Так вот, более четверти гитлеровских танков были чешскими (конечно, с немецкими экипажами). Без этих танков Гитлер, видимо, не смог бы нанести удар. Правда, есть историки ниже оценивающие долю чешских танков. Но все согласны, что значение их, в первый период войны, было велико, Пацифизм может дорого обойтись!
Применялись чешские танки и в начале войны с СССР. Но в то время роль их уже снижалась. Всё же, в составе союзной Гитлеру румынской армии, они дошли до Сталинграда. А тяжелые чешские «шкодовские» пушки обстреливали Ленинград.
Итак, в 1939 году над Чехией была установлена германская власть. «Протекторат Богемия и Моравия» — так это официально называлось. Чешские заводы, в том числе авиационные, всю войну работали на Третий рейх. Обычно по немецким патентам в кооперации с германскими предприятиями.
Словакия была объявлена независимой и стала маленьким, союзным Гитлеру, государством, даже самым ретивым среди его союзников. Словаки раньше других станут товарищами немцев по оружию — единственные примут участие на стороне Гитлера уже в войне с Польшей в сентябре 1939 года. Закарпатье разрешили занять венграм, которые быстро навели там порядок, перестреляв и перевешав несколько тысяч украинцев. В Варшаве вздохнули с облегчением. Кажется, в Москве тоже: украинская независимость беспокоила и Москву. Но поляки рано радовались. Теперь на первый план выходил в Польше немецкий вопрос.
И еще одно приятное событие было тогда у Гитлера. В марте 1939 года завершилась война в Испании. Франко — союзник Гитлера и Муссолини — победил. Это теперь мы знаем, что в дальнейшем Франко будет сомнительным союзником Гитлеру. Но тогда в Берлине и Риме его победу посчитали великим успехом, который пышно отпраздновали. И демократический мир признавал победу фашистских диктаторов. Кстати, после падения Мадрида СССР и Германия больше не противостояли друг другу, кроме как идеологически.
Заканчивая тему войны в Испании, стоит отметить, что там против Франко сражались сотни добровольцев-евреев из Страны Израиля. Это действительно много, если учесть, что у нас самих шла война. Подробнее о евреях, участниках той войны, см. Приложение 2.
Захватив Чехию, которую теперь именовали «Протекторат Богемия и Моравия», Гитлер по-прежнему надеялся на «умиротворителей». Точнее, на их трусость и глупость. Он познакомился с руководителями Англии и Франции лично, во время переговоров в Мюнхене. И впечатление от них выразил в беседе со своим окружением коротко и ясно — «черви». Он хвастливо заявлял, что все забудут о захвате Чехии через две недели. Сначала казалось, что так и будет. Чемберлен выступил в парламенте и заявил, что, конечно, жаль, что так получилось, но он не собирается сворачивать с избранного пути и продолжит борьбу за мир. Гитлер же спокойно продолжал разбой. Потребовал у Швейцарии чешские государственные вклады, которые лежали в швейцарских банках. И получил.
Потребовал у Литвы ее единственный порт — Клайпеду (в прошлом германский Мемель). Половину населения там составляли немцы, другую половину — литовцы и евреи. Если бы в начале 20-х годов там был проведен референдум, то немцы наверняка выиграли бы его. Даже евреи голосовали бы за них. Литва это понимала и в 1923 году аннексировала Мемель, переименовав его в Клайпеду.
Теперь, в 1939 году, этот город уже всеми воспринимался как морские ворота Литвы. Но времена изменились. И тамошнее немецкое население бурно требовало возвращения Мемеля в Рейх. Если в 1923 году Германия не могла сопротивляться даже Литве, то на дворе уже стоял 1939 год. Когда все были ошеломлены захватом Чехии, Литва и не пикнула. Снова на экранах кинохроники фигурировали ликующие толпы немцев, воссоединившихся со своей Родиной. (Евреи Клайпеды бежали во внутренние районы ещё независимой Литвы.)
Но мир уже начал приходить в себя. Даже в речах Чемберлена вдруг появилась твердость. Хотя и поздновато. Заметим, что одним из последствий Мюнхена было то, что западные демократии дали на полгода убаюкать себя пацифистской демагогией, сосредоточившись на решении социальных проблем. А Гитлер полным ходом готовился к грядущим битвам. И теперь уже ничего не боялся. Он явно опередил Англию и Францию в подготовке к войне и хорошо понимал это. Однако те все же не могли дальше делать вид, что ничего не случилось. И на исходе марта, через две недели после захвата Праги, Англия и Франция дали Польше гарантию, что не потерпят над ней насилия. Это было неожиданностью для Гитлера. «Ну, я заварю кашу», — прорычал он, узнав об этом.
А говорят, что раньше Гитлер поляков любил. Храбрые люди, антикоммунисты, антисемиты, каких поискать, что еще нужно?! В начале 1934 года Германия и Польша заключили договор о ненападении. Вскоре прекратилась и шедшая между ними с 1925 года, таможенная война. Это стоит особо отметить — в то время повсюду ещё действовали высокие ввозные пошлины, введенные из-за кризиса. Это затрудняло торговлю даже между дружественными странами. И вот Германия и Польша демонстративно отказались от заградительных пошлин, даже введенных до кризиса.
Надо отдать должное Пилсудскому. Он понимал, что хорошие отношения с немцами — это ненадолго, что Гитлер опасен. Но в 1935 году польский диктатор умер. А его соратники умом не блистали. Они использовали дружбу с Гитлером, чтобы во время Мюнхенского кризиса, откусить кусок Чехословакии. В 1938 году в Москве считали очень возможным заключение германо-польского военного союза, направленного против СССР.
Но между Германией и Польшей было много спорных вопросов. Во-первых, Германия в буквальном смысле рассекалась Польшей. Восточную Пруссию от основной массы германских земель отделял «польский коридор», обеспечивавший выход Польши к морю. Во-вторых, хоть Польша и имела выход к морю, ее торговля уже веками шла через Данциг. (Теперь это польский порт Гданьск.) Тогда это был почти полностью немецкий город, хотя издавна там жили и евреи.
Еще после Первой мировой войны в Версале, перекраивая карту мира, победители столкнулись с такой трудностью, как города со смешанным населением. Или, как в случае с Данцигом, где польская торговля шла через немецкий город. Для таких «трудных» случаев и был предложен статус «вольного города». Но статус не прижился. «Вольные города» хороши были в Средние века. В XX веке это не пошло, так как они быстро слились с соседними государствами. К 1939 году «вольным городом» оставался только Данциг с окрестностями. Польское государство обладало там особыми правами. Но данцигские немцы мечтали соединиться с Германией. Наконец, в Польше имелось немецкое меньшинство. Официально немцев было около 750 тысяч. Но это польская статистика. Скорее, их было не менее миллиона. Большая часть из них проживала компактно в западных районах страны, то есть близ немецкой границы. И мечтали воссоединится с Германией. Потому со стороны Польши было очень глупо поддерживать Гитлера во время судетского кризиса. Вот весной 1939 года и пришла расплата. С украинцами — были еще цветочки. Теперь наступил сезон ягод. Правда, Гитлер относился к полякам лучше, чем к чехам. Он, видимо, сначала не хотел проглатывать всю Польшу. Надо полагать, рассчитывал сделать ее своим вассалом-союзником, как Венгрию и Словакию. Полякам прозрачно намекалось, что за уступки Германии они будут вознаграждены на Востоке.
Карта 1 — Предвоенная Польша.
Но тут Гитлер столкнулся не с чехами. Поляки вели себя храбро, чтобы не сказать вызывающе. В ответ на требования Гитлера, которые в Берлине считали умеренными, польский министр иностранных дел Юзеф Бек, ещё недавно (в дни Мюнхена) сотрудничавший с Гитлером, заявил в сейме (польском парламенте): «Мы, в Польше, не знаем понятия мира любой ценой. Существует только одна вещь, в жизни людей, народов и государств, которая бесценна. Это честь.» Польское общественное мнение отреагировало восторженно.
В Польше начинается призыв резервистов, по всей стране идут антинемецкие демонстрации, всюду кричат: «Долой Гитлера!» Ни гневное рычание из Берлина, ни робкие напоминания из Лондона, что худой мир все-таки лучше доброй ссоры — «умиротворители» еще пытались действовать — не производили на Варшаву никакого впечатления.
Но Польша уже была не единственным очагом напряженности. В апреле 1939 года Муссолини захватил Албанию. Не великая это была добыча, но, во-первых, налицо очередной акт агрессии, во-вторых, было ясно, что это лишь плацдарм для дальнейшей экспансии на Балканах.
Англия и Франция ответили новыми гарантиями — теперь уже балканским государствам. Рузвельт направил Гитлеру и Муссолини личное послание, в котором призывал их дать гарантию воздержания от агрессии в течение по меньшей мере десяти лет. «Следствие детского паралича» (то есть полиомиелита, которым Рузвельт переболел в возрасте 39 лет) — так прокомментировал это послание Муссолини.
В конце апреля в Англии была введена всеобщая воинская повинность. Впервые ее ввели в разгар Первой мировой войны. После войны отменили. Чемберлен всегда выступал против нее. И вот жизнь заставила. Что касается Франции, то там всеобщая воинская повинность существовала издавна.
Казалось, весна 1939 года — время для «умиротворителей» не лучшее. Но они таки добились еще одного «умиротворения». В наших краях. В феврале 1939 года собрали англичане трехстороннюю конференцию. На конференции были представлены: арабы — причем не только арабы Палестины, но и других арабских стран — Египта и Ирака; евреи — от нас прибыла большая делегация во главе с Вейцманом и Бен-Гурионом; английские «умиротворители» — Чемберлен, М. Макдональд, Галифакс и Ко. Ничего хорошего евреи от этого не ждали.
В Англии еще царила пацифистская эйфория после Мюнхена. Евреи и арабы заседали в отдельных залах Сент-Джеймского дворца и встречались только один раз. Англичане пытались посредничать. За пять недель никакого толка не добились, но стало окончательно ясно, что дела плохи — полным ходом готовился новый Мюнхен. Евреи, конечно, не соглашались. Поняв, что дело не сойдет с мертвой точки, англичане распустили конференцию. К тому времени мюнхенская эйфория рассеялась: Гитлер «проглотил» Чехию. Но «умиротворители» еще оставались у власти. И их жертвой теперь должны были стать евреи. Вейцман прилагал отчаянные усилия, чтобы предотвратить публикацию очередной «Белой книги». Он встречался со многими представителями английских верхов. В этом ему не отказывали — он ведь был известный англофил. Но толку от этих встреч не было. Вейцман так же ничего не мог вымолить, как в свое время и Ян Масарик. Не важно, что политика «умиротворителей» весной 1939 года рушилась на глазах. «Чемберлен сидел напротив меня, как мраморная статуя, смотрел на меня своими лишенными выражения глазами, но так и не сказал ни слова», — пишет Вейцман. А в свое время (1920 год) Невилл Чемберлен публично горячо поздравлял сионистов с успехом их дела — получением Англией мандата на Землю Израильскую, согласно Декларации Бальфура. Но в конце 30-х годов другая мода господствовала в Британии.
А вот с его подручным — министром по делам колоний Малькольмом Макдональдом (с сыном бывшего премьера Рамсея Макдональда, оставившего у нас хорошую память) была у Вейцмана острая беседа. Макдональд сказал, между прочим, что евреи сделали много ошибок. Вейцман ответил: «О да, конечно, мы делали ошибки, и главная наша ошибка в том, что мы вообще существуем». Все это не привело ни к чему. 17 мая 1939 года «Белая книга» была опубликована.
Когда у нас говорят просто «Белая книга», без указаний, какого года, имеют в виду именно ее. «Белую книгу М. Макдональда». Она, самая знаменитая, казалась весной 1939 года смертным приговором нашему делу. (Евреи, тогда, называли её «Черная книга».) Это был официальный отказ от Декларации Бальфура. Теперь провозглашалось, что в течение 5 лет в Палестину сможет въехать 75 тысяч евреев — по 15 тысяч в год. А дальше — только с разрешения арабов. А через 10 лет будет провозглашено арабское государство, где евреи составят не больше одной трети населения. Евреям также запрещалось приобретать землю во многих районах и многое другое. Я не останавливаюсь на этом подробно, так как в результате все равно ничего не вышло. И евреи, и арабы отклонили резолюцию. Арабы вежливо — они считали ее все-таки не достаточно хорошей. Евреи очень резко — для нас это был конец всей нашей надежды. Но англичане решили проводить положения «Белой книги» в жизнь без согласия сторон.
Итак, предательство было совершено. Но второго Мюнхена по полной программе не произошло. Во-первых, евреи не шли, как бараны, под нож. Во-вторых, вообще начинались другие времена. 75 тысяч сертификатов на ближайшие 5 лет — в мае 1939 года это казалось очень мало. На самом деле даже этих сертификатов не смогут использовать. И вообще мир через 3 с половиной месяца станет совсем другим: начнется Вторая мировая война. Но это все мы знаем теперь. А тогда на еврейской улице был всеобщий взрыв негодования. Это, между прочим, привело и к обострению ситуации на Земле Израильской. В ответ на какие-то арабские нападения — война-то у нас еще шла — «Эцель» устроил ряд жестоких терактов. «Хагана» тоже стала проводить яростные операции возмездия. Обострение, впрочем, было недолгим. Арабский мятеж затихал. Муфтий теперь рассчитывал только на Гитлера. Они с Гитлером в дальнейшем хорошо спелись.
Попробуем подвести некоторые итоги событий 1936–1939 годов на Земле Израильской. Обе стороны — евреи и арабы — проявили большое упорство в борьбе. В отличие от других мест, прогитлеровские силы у нас успеха не добились — евреи не только не оставили ни одного поселения, но и многие основали. «Хагана» в 1939 году стала много сильнее, чем в начале борьбы. Но кое-чего добились и арабы: с 1937 года еврейская эмиграция была резко ограничена, а нелегальная алия уменьшила урон от этого ограничения лишь в малой степени.
Обе стороны понимали, что главная борьба еще впереди. И припрятывали оружие.
После подавления арабского восстания муфтий, переодевшись нищим, бежал в Бейрут. Позднее перебрался в Багдад и вступил в переписку с Гитлером. Весной 1941 года активно участвовал в антибританской борьбе в Ираке, затем бежал в Иран. Потом перебрался в Турцию, в конце концов на самолете был переправлен в Италию. В Риме он был торжественно принят своим давним единомышленником — Муссолини. Уже из Рима добрался до Берлина, куда стянулись и его приближенные.
Встретили их хорошо. Молодых направили в школы диверсантов. И со временем они применили полученные знания в Стране Израиля против евреев. Муфтия даже возили на экскурсию в Освенцим (Аушвиц) — продемонстрировали наглядно, как окончательно решается еврейский вопрос (а это мало кому показывали). И Хаджи Амин аль-Хусейни старался, чтобы решение стало действительно окончательным. Например, в начале 1943 года он узнал, что сионисты готовят очередную пакость — хотят срочно вывезти из Болгарии, союзной Гитлеру, 4 500 еврейских детей и 500 взрослых евреев в Страну Израиля. И уже получено согласие болгарского правительства, английских властей и даже турок (беженцы должны были проехать через Турцию). В Болгарии евреев пока что не резали. Но обстановка была очень тревожной. Греческих евреев, оказавшихся в болгарской оккупационной зоне, Гитлеру выдали. Не ясно было, что станет с болгарскими. Так что сионисты пытались вывезти евреев и надеялись, что за первым транспортом последует продолжение. Но муфтий срочно обратился к Гитлеру, тот нажал на болгар, и всё сорвалось. Однако этот успех арабского фюрера оказался временным — болгарские евреи уцелели. И после войны почти все уехали в Страну Израиля.
Но евреев Европы муфтий считал только врагами потенциальными. «Главное условие арабского сотрудничества с Германией — свобода в уничтожении евреев Палестины и арабского мира». Так, коротко и ясно, говорил тогда муфтий Иерусалима Хаджи Амин аль Хусейни. 19 марта 1943 года, в день рождения Магомета, он выступил по радио, призывая всех арабов и всех мусульман подняться на борьбу с евреями, которые планируют разрушить святыни ислама в Иерусалиме. И зачитал заявление Риббентропа (гитлеровского министра иностранных дел) о том, что «базовым принципом германской политики является уничтожение так называемого еврейского национального очага».
Муфтий не даром ел немецкий хлеб. Он помог гитлеровцам призвать на службу боснийских мусульман (из тогдашней Югославии, оккупированной Гитлером в 1941 году).
Мусульманских частей немцы организовали много — и Гитлер и Гиммлер уважали ислам (христианство презирали). Нас интересуют боснийцы. 55–60 тысяч их пошло на службу к немцам, чему очень способствовала личная пропаганда муфтия. Использовались они в основном против коммунистических партизан Тито. В конце 1943 года была организована из наиболее боеспособных боснийцев первая мусульманская дивизия СС «Ханджар» (кинжал). Первоначальная численность её — 26 тысяч бойцов. Там мусульманское духовенство образцово раздувало религиозный фанатизм. (В СС не призывали. Туда шли только добровольцы. Священнослужителей там обычно не полагалось. Кроме «Ханджара», только в украинской дивизии СС «Галичина» были военные священники-униаты). Немцы считали дивизию «Ханджар» «компетентным антипартизанским соединением». Действия её сопровождались страшными зверствами. В основном против православных сербов. Евреев, конечно, тоже резали, однако их в районах действия боснийцев было относительно немного. Но бывало, что эсэсовцев-мусульман посылали на территорию Венгрии, где евреев хватало.
В конце 1944 года время антипартизанских действий прошло. Дивизии «Ханджар» (официально 13-ая дивизия СС) пришлось участвовать в самом большом и самом кровопролитном сражении Второй Мировой войны на территории Югославии — битве у села Батина (теперь это Хорватия). Немцы, венгры, хорваты и боснийцы отчаянно пытались остановить наступление советских войск и коммунистической армии Тито на Венгрию с юга (теперь и югославские коммунистические силы стали не партизанскими отрядами, а регулярной армией). Обе стороны понесли тяжелые потери. В итоге гитлеровцы были раздавлены превосходящими силами коммунистов.
В мае 1945 года остатки дивизии «Ханджар» сдались англичанам. Тогда же им сдались и военные части хорватов и словенцев сражавшихся за Гитлера («усташи», «домобраны» и т. д.). Они тоже отступили с Балкан. Эти были католиками, и подобно мусульманам-боснийцам жестоко резали православных сербов, а при случае также евреев и цыган. Англичане сразу же выдали их на расправу коммунистам Тито. А вот мусульман поместили в лагерь для военнопленных на юге Италии (подальше от людей Тито). Возможно, в первый момент британцы просто хотели избежать неприятностей на мусульманском Ближнем Востоке. Там население сочувствовало своим единоверцам. А их прогитлеровскую деятельность очень многие одобряли. Но, возможно, изначально имели англичане на боснийцев вполне определенные виды.
Как бы там ни было, с 1946 года агенты муфтия стали почти открыто вербовать боснийских ветеранов на войну с евреями. Завербовали и переправили в наши края несколько сотен опытных головорезов. (Лагерь военнопленных плохо охранялся.) Они с начала 1948 года совместно с арабами сражались против евреев в Яффо, Иерусалиме, на шоссе Тель-Авив — Иерусалим и в других местах.
Надо полагать, что муфтию в его деятельности помогли давние связи боснийцев со Страной Израиля. Она не была для них чем-то далеким и абстрактным. Напомню, что до Первой мировой войны, вследствие захвата Боснии Австро-Венгрией (у турок), оттуда была значительная эмиграция в Страну Израиля.
Формирование прогитлеровских военных частей из крымских татар происходило, насколько мне известно, без прямого участия муфтия. Но призыв к борьбе «против возрождения Черчиллем — союзником Сталина — жидовской власти в Палестине», использовался нацисткой пропогандой и в Крыму.
«Белая книга», опубликованная правительством, должна была получить утверждение парламента. Тут многое было предрешено партийной дисциплиной. Дебаты, однако, были бурными. Время «умиротворителей» истекало. Меньше года прошло со дней Мюнхена, а настроения коренным образом переменились. Нашлись консерваторы, в том числе Черчилль, Эмери, которые вообще проголосовали против «Белой книги», не убоявшись «кнута», то есть строгого приказа партийных верхов. Это обычно означало конец карьеры политика.
И вот тогда Черчилль произносит блестящую речь против «Белой книги», прямо назвав её нарушением обещания, «вторым Мюнхеном». Были и другие яркие проеврейские выступления (Эмери, Вэджвуд). «Мы совершаем бесславное отступление, среди бойни и хаоса» — Эмери.
Но правительству хотя и с трудом удалось-таки протащить ратификацию «Белой книги». Есть все основания полагать, что умиротворителям помог антисемитизм, хорошо маскировавшийся заботой о несчастных арабах и стабильности на Ближнем Востоке…
Это был последний триумф «умиротворителей». (Которых в дальнейшем страшным летом 1940 года назовут в Англии «виновные люди»).
Затем возникли юридические сложности: ведь Земля Израильская не была английской колонией! Англия получила на эту страну мандат на условиях Декларации Бальфура. А эти условия «Белой книгой» нарушались. Против «Белой книги» выступила мандатная комиссия Лиги Наций. Англия же не была диктатурой вроде Германии и Италии. Просто отмахнуться от Лиги Наций было невозможно. Неясно, какой нашелся бы выход из создавшегося тупика, но начавшаяся мировая война расставила все по своим местам, сделав любые дискуссии на эту тему неактуальными.
Забежим вперёд. Антисемитизм в британских верхах оказался живуч. Он пережил крах умиротворителей и уход их со сцены в 1940 году, когда над Англией нависла опасность. Среди противников сионизма важную роль играл Энтони Иден. В предвоенные годы он не примкнул к крайним умиротворителям — «виновным людям» и ответственности за мюнхенское предательство не нес. Что в дальнейшем помогло его карьере. А ещё был он врагом сионизма, что карьере не помешало.
Во время Второй мировой войны Иден стал министром иностранных дел и фактически вторым человеком в Британской империи (первым был Черчилль). Конечно, Англия была не Германия. Иден произносил в парламенте гневные речи против гитлеровских зверств. Но все свое влияние он использовал, чтобы не допустить бегства евреев из захваченной Гитлером Европы в Землю Израильскую. Он считал, что для Британии важно дружить с арабами. И в 1945 году, стремясь к тому, чтоб арабское единство стало действенным, Иден помог созданию Лиги арабских государств.
Арабы оценили его заслуги. В начале 1948 г. Иден посетил Саудовскую Аравию. И король Ибн Сауд преподнес ему в дар меч в раззолоченных инструктированных жемчугом ножнах.
В 1956 году именно Идену, уже премьер-министру, пришлось «наступить на горло собственной песне» и вступить в союз с Израилем для противодействия агрессивному арабскому национализму, главным выразителем которого был тогда диктатор Египта Насер. (Вероломный захват Суэцкого канала, совершенный Насером, в нарушение всех недавно подписанных им договоров, Иден в своих мемуарах называет кражей.)
Дело дошло до короткой войны — Суэцкого кризиса. (В СССР говорили: «Англо-франко-израильская агрессия против Египта».) Арабы дрались плохо. Но из-за решительного вмешательства СССР, благоприятной для Египта позиции американцев и возмущения всего арабского мира (в частности Саудовская Аравия порвала с Англией дипломатические отношения и резко ограничила экспорт нефти туда) израильские союзники — англичане и французы — потерпели полное фиаско.
Насеру достались триумф и Суэцкий канал. (Его называли тогда «новым Салах ад Дином» — это был герой борьбы с крестоносцами в XII века). А арабское единство, когда-то взращённое Иденом и вполне проявившее себя в Суэцком кризисе, стало любимой темой насеровской антизападной риторики.
Это был крах и карьеры Идена, и остатков британского величия.
Случай в то время вовсе не уникальный. Фигура Идена выделяется только масштабом. Были и другие британские деятели (не премьер-министры), которые помогали арабам бороться с сионизмом (даже сражались на их стороне в составе Арабского легиона (см. гл. 18) во время войны Израиля за Независимость в 1948–49 годах). А арабы показали им на дверь. История иногда зло шутит.
Из всех участников тройственного союза положительных для себя результатов добился тогда в ходе Суэцкого кризиса только Израиль. А именно, свободы судоходства в Тиранском проливе, раннее заблокированном Египтом (что отсекало Эйлат от Красного моря). И свободы воздушных полетов над этим проливом. Т. е. Израиль «прорубил окно» в Индийский океан.
А уход Идена из политической жизни из-за тогдашней неудачи и наш недолгий военный союз с Британией положили начало улучшению англо-израильских отношений, до того недружественных. Это улучшение открыло возможность для закупки английского оружия. Что тогда было важно.
Как мы уже знаем, Вингейт еще до принятия «Белой книги» оказался фактически не у дел. А теперь он стал и вовсе неудобен для «умиротворителей», находясь на Земле Израильской. И его откомандировали в Лондон. Внешне все выглядело благопристойно. Он получил следующий чин, став майором. И так как арабский мятеж на Земле Израильской явно шел на спад, а в Европе обстановка накалялась, то перевод Вингейта в Англию на первый взгляд вовсе не казался знаком немилости. Тем более что назначение он получил в Лондон, в противовоздушную оборону. Видимо, потому, что когда-то, еще до службы на Земле Израильской, обучался и артиллерии. Другой бы радовался. Но не Вингейт. Ибо борьба за дело сионизма стала для него целью жизни. Он всерьез рассматривал возможности дезертировать и остаться в Стране Израильской нелегально. Евреи отговорили его от этого: в мире уже попахивало большой войной, он был нужнее на английской службе.
26 мая 1939 года Вингейт с женой покинули Землю Израильскую. Он твердо намеревался вернуться, а если не разрешат, то нелегально. Но не вернулся… В его личное служебное дело была внесена следующая запись: «Орд Вингейт — хороший солдат. Однако во всем, что касается Палестины, с точки зрения безопасности ему доверять нельзя: интересы евреев в его глазах более важны, чем интересы Британии. Не следует давать ему возможность еще раз прибыть в Палестину». Мне остается к этому прибавить, что Вингейт куда лучше понимал интересы Британии, чем «умиротворители», которых он презирал и ненавидел.
Когда говорят о Вингейте, всегда вспоминают его чудачества. Рассказывали, что, идя к начальству, он приводил мундир в беспорядок, наедался лука и чеснока, оставлял на столах начальников окурки и рваные бумажки, обзывал коллег, не разделявших его взглядов, «обезьянами в мундирах» и т. п. В общем, вел себя нахально, полагаясь на свое высокое происхождение и обеспеченное положение, ведь Лорна принесла ему приличное приданое. Может, все это и так, но, как известно, неписаный устав офицеров-аристократов на Западе разрешал им грубить именно старшим по чину, но не своим подчиненным! Как бы то ни было, надо еще раз подчеркнуть, что успех ночных рот сделал Вингейту имя. Теперь военные люди смотрели на него с уважением, несмотря на все его выходки.