Послушайте, какую удивительную историю удалось нам узнать в густом тёмном лесу. В том самом лесу, среди которого есть широкая поляна с яркими цветами и зелёной душистой травой.
На краю этой полянки шумит резными листьями могучий дуб. Жители поляны — кузнечики, жучки, бабочки, пробегая или пролетая мимо дуба, оглядываются на него с почтением или страхом. А остроносые лесные мыши обегают это место десятой дорогой.
Чем же так знаменит старый дуб, который у одних вызывает почтение, а у других страх?
А тем, что в его корневище живёт грозный дядя Шмель. Все знают, что у Шмеля есть страшное оружие — большое, острое жало. Из уст в уста передаётся таинственным шёпотом легенда о том, что от жала дядюшки Шмеля погибло немало лесного народа.
Может, тут и преувеличивают, но мы рассказываем то, что слышали. Говорят, что прошлой весной его жертвой стал уже довольно большой Зайчонок. Подбежал он к дубу и давай лапами землю рыть. Шмель угрожающе загудел, а Зайчонок и ухом не ведёт.
Ну, тут Шмель рассердился — он привык, чтобы его сразу слушались. Вылетел из своей норы да Зайчонка прямо в нос жалом — раз! Бедный Зайчонок так закричал, что всем стало страшно.
А вот конец этой истории про глупого Зайчонка мы слыхали по-разному: бабочки клянутся своими крыльями, что в тот же день видели Зайчонка мёртвым на другом конце поляны, а муравьи — соседи и добрые друзья Шмеля (их муравейник как раз рядом с дубом) — говорят, что легкомысленные бабочки слышали звон, да не знают, где он. Шмель — дядя серьёзный, но справедливый и наказывает только виновных.
Такой случай, говорят они, вправду был только не с Зайчонком, а с Мышонком. Забежал он раз в нору к Шмелю и давай соты потрошить, чужим медком, видите ли, захотел полакомиться. Вот Шмель его и наказал. И правильно сделал!
С тех пор мыши не отваживались приближаться к старому дубу, а Зайчонок жив и здоров. Шмель его только попугал, чтобы вперёд был умнее.
Мы больше верим серьёзным и трудолюбивым муравьям.
Но, как бы там ни было, ясно одно: честные Шмеля уважают, а воры боятся, потому что его жало не такая вещь, с которой можно не считаться.
Мы уже вспоминали про муравьёв, соседей Шмеля. Это дружная, работящая семья. Но, как известно, в лесу не без кривого дерева. Был в этой большой и хорошей семье один плохой Муравей, ленивый, жадный, зазнайка. Поставят его, скажем, вход сторожить, а он убежит куда-нибудь или стоит ворон ловит. А тут кто-нибудь из чужих в муравьиный дом и забредёт. Прикажут муравейник чистить — он схватит что-нибудь для вида, пока другие как следует работой займутся, а потом заберётся в тёмный уголок и отлёживается там на мягких муравьиных подушках. Только есть мастер был! Тут уж с ним никто сравняться не мог.
А до чего вредный! Скажут ему что-нибудь, замечание сделают — сейчас же кусаться! А был он сильный. Не один уже муравей почувствовал крепость его челюстей и ходил с покалеченной лапкой или надкушенным усом.
Конечно, такое поведение хоть кому не понравится. Лодырей и хулиганов никто не любит. И хоть муравьи — народ терпеливый, но, в конце концов, и они начали возмущаться.
— Ох, Муравей, — говорят ему, — где твоя совесть? Возьмись за ум, пока не поздно, чтобы плакать не пришлось.
И, что же вы думаете, повлияло это на Муравья? Ничуть! День или два никого не трогал, даже немного работал, а потом опять за своё.
Однако он понимал, что его беззаботная жизнь приходит к концу. Чтобы и дальше можно было лодырничать, врать и обманывать своих товарищей, надо было немедленно что-то придумывать.
И Муравей стал думать.
Но его ленивая голова долго не могла ни до чего путного додуматься.
Как-то к вечеру, когда всё живое спешило покончить с дневными заботами, наш Муравей, удобно примостившись на сухой ветке, грелся себе на солнышке.
Но вот на поляне послышалось: «Гу-у, гу-у, гу-у…»
Все невольно притаились, а Муравей мигом спрятался под ветку.
Шмель залетел в свою нору, немножко погудел, побубнил, как старый дед, и затих.
«Спать лёг, — подумал лениво Муравей, вылезая опять на ветку. — Вот кому хорошо: захотел — ложись и спи. Никто тебя не побеспокоит, никто не осмелится залезть в твою нору».
Муравей завистливо вздохнул.
«А всё потому, что у него жало, — продолжал раздумывать Муравей. — Как всё-таки несправедливо устроен мир: у одного и голос громкий, сердитый, и крылья, и жало… а у другого только ножки, да челюсти…»
Вот если бы ему хоть жало! Крылья — что, упадёшь, да ещё расшибёшься. А жало — ой, как бы оно ему пригодилось! Пусть бы тогда кто-нибудь попробовал ему слово сказать — сейчас бы ноги протянул.
«А куда же девать это жало, когда спать ложишься? — спросил себя Муравей. — Интересно, куда Шмель кладёт его на ночь?..»
И тут Муравья осенило: «А ведь жало-то можно украсть! Спуститься с куста, подкрасться к норе, и…»
Нет, страшно. Бр-р-р… даже затрясло всего. Если дядька Шмель поймает — живым не выпустит. Если бы это был не Муравей, можно было бы сказать, что у него при этой мысли под кожей мурашки забегали.
А вдруг не поймает? О, тогда Муравей покажет, кто он такой! На всей поляне будет самый сильный. Все будут бояться.
А всё-таки страшно…
Долго раздумывал Муравей, долго не мог на что-нибудь решиться. Наконец жажда власти, желание стать сильнее всех победили трусость.
Муравей встал, воровато оглянулся. Все вокруг были заняты своим делом, никто не обращал на него внимания. Муравей выбежал из-за куста и начал осторожно пробираться к Шмелиной норе. Пробежит немного, остановится, пошевелит усиками, прислушается — и опять побежит.
Вот на дороге лежит толстый шершавый корень. Но для Муравья это не помеха. Он с разбега взобрался на корень и… от неожиданности присел на все свои шесть ножек: прямо перед его носом чернела нора Шмеля. Она зияла таинственно, пугающе, словно бездонная пропасть.
Долго сидел Муравей на одном месте, прислушиваясь и принюхиваясь. В норе стояла такая тишина, словно в ней никого не было. Но дядя Шмель там, это Муравей знает наверное. «Ну, что ж, если дядя Шмель не спит — притаюсь, он и не заметит», — подбадривал себя Муравей и осторожно пополз в нору. Сначала она шла вглубь, потом спуск кончился, и нора постепенно расширилась в настоящую пещеру. Муравей остановился, чтобы привыкнуть к темноте и разглядеть, что тут творится.
И вот он увидал, что в самом далёком углу пещеры находятся соты. Муравью как-то пришлось побывать в дупле, где когда-то жили пчёлы, там тоже были соты, только те походили на кружки подсолнечника, из которых выбрали зёрна. Муравей заползал в красивые гранёные чашечки и в некоторых находил капельки густого и очень сладкого мёда.
Но соты Шмеля были похожи на белые жёлуди или лесные орехи, нескладно слепленные друг с другом.
Приглядевшись получше, Муравей увидал и самого Шмеля. От страха у него задрожали ножки. Но он скоро успокоился, потому что понял, что Шмель и вправду спал: он сидел на сотах неподвижно, только его полосатое, лохматое брюшко то раздувалось, то опадало.
Муравей набрался смелости и подполз ближе. Ничего! Шмель не шевелился. Где ж его жало? Освоившись в Шмелиной норе, Муравей начал шарить по всем закоулкам.
Наконец в одном тёмном уголке что-то забелело. Муравей бросился туда и заметил сухой листочек, а на нём…
Фу! Даже в пот бросило и дух захватило — на листочке лежало жало. Да, это оно, чёрное, кривое и острое!
Муравей бросился к жалу, но сухой листочек так под ним зашелестел, что вор присел с перепугу и не шевелился, пока не убедился в том, что Шмель продолжает беспечно спать. Тогда Муравей осторожно взял в рот жало, сполз с листочка и, не оглядываясь, спотыкаясь из-за своей неудобной ноши, побежал к выходу.
К своему дому Муравей добрался тогда, когда солнце уже зашло. Натрудившись за день, муравьи спали, только у входа в муравейник стояло двое часовых. Широко раскрыв рты с большими крепкими челюстями, часовые преградили Муравью путь, но тот наставил на них своё страшное оружие.
— Видите, что это? Шмелиное жало! Как ткну, так вам и каюк!
И часовые пропустили нахала. А что они могли сделать? Шмелиное жало — вещь на самом деле страшная.
Муравей пробрался на своё место и лёг спать, крепко обхватив лапками жало, чтобы никто не украл. Но спал он тревожно, часто просыпался. А под утро ему приснилось, что прямо в муравейник пришёл грозный дядя Шмель. Он подошёл к Муравью, впился в него страшными чёрными глазами и сердито зашевелил усами.
«Это не я… Я больше не буду…» — лепечет перепуганный Муравей.
«Врёшь, вор!» — гремит Шмель и подступает ближе.
Муравей вскакивает с мягких подушек и бежит, но ноги его не слушаются, он едва ползёт.
«Не убежишь! Ха-ха-ха!» — догоняет басистый голос Шмеля.
«Спасите!» — изо всей силы закричал Муравей и проснулся.
Вокруг стояли муравьи и с насторожённым любопытством смотрели на него.
— Что глаза вытаращили? — грубо закричал он на товарищей и пренебрежительно добавил: — Ваше дело в земле рыться! Ну!
Испуганно поглядывая на большое тёмное жало, которое Муравей неуклюже держал в лапах, муравьи разошлись. Каждый взялся за свою работу, а наш Муравей сладко поел и задумался, чем бы ему развлечься. Про работу он, конечно, не думал. Это не для него! С сегодняшнего дня он самый сильный на всей поляне. Он и самого Шмеля заколет, если тот попробует прицепиться. Теперь его дело приказывать. Пускай другие делают всё, что ему захочется.
И Муравей решил тут же проверить свою власть.
Вот над чем-то трудится, весь обливаясь потом, маленький, худенький муравьишка. Наш Муравей подбежал к нему и стал на пути. Тот удивлённо остановился, потом пропищал:
— Не мешай!
— Ах ты, негодяй! — закричал Муравей. — Не видишь, кто перед тобой? Хочешь — мигом кишки выпущу?
Бедный муравьишка как бросится бежать, только пыль поднялась.
А Муравей и рад:
— Держи его! Го-го-го!
Вон там несколько муравьёв готовят на всех обед.
Подходит к ним наш Муравей, жалом нацеливается:
— А ну, отойдите-ка, я попробую, что тут у вас!
— Нельзя! — возражает кто-то. — Ещё не время!
— Я тебе дам «нельзя». Мне всё можно!
Залез с ногами, перепоганил всю еду и пошёл дальше.
Вот какая-то суета, крики… Ага, тащат гусеницу. А она большая, толстая — никак не справятся.
— Что тут такое? — кричит Муравей. — Шуму много, а работы чуть!
— А ты чего кричишь?
— Надсмотрщик нашёлся!
— Лучше бы помог, — сердито огрызнулись труженики.
— Цыц! — гаркнул Муравей и как кольнет ближайшего муравья жалом под ребро — тот, бедняжка, так и согнулся.
Весь день Муравей мешал своим товарищам работать, издевался над ними, нескольких даже ранил. И увидали муравьи, что дальше этого терпеть нельзя.
Вечером, когда Муравей натешился, вволю наелся, оставив многих без ужина, и заснул, муравьи начали советоваться, как им избавиться от зловредного соседа. Долго спорили, никак к одному решению прийти не могли.
Наконец кто-то предложил:
— А давайте сходим к Шмелю и расскажем, где его жало. Он сам накажет вора.
— Правильно! — закричали муравьи.
Предложение понравилось всем. На том и порешили.
А утром, только что солнышко послало на лесную поляну свои первые лучи, делегация из десяти солидных муравьёв двинулась к Шмелиной норе.
По дороге чуть не поссорились: спорили, кому первому войти в нору к сердитому дяде Шмелю. Но оказалось, что спорили напрасно. Будить Шмеля не пришлось. Такой же труженик, как и муравьи, он уже сидел около норы, расправляя лапками свои длинные усы, приводя себя в порядок.
Делегаты низко поклонились Шмелю, а старший сказал:
— Дорогой дядя Шмель! Мы никогда бы не решились тебя побеспокоить, если бы наше дело не касалось и твоей особы…
— Говорите покороче! — нетерпеливо прогудел Шмель.
— А короче вот что: наш лодырь и хулиган, а теперь уже и вор-Муравей украл у тебя жало, и теперь нам…
— Что?!
— … и теперь нам нет из-за этого жизни.
— Что украл?
— Не сердись, дядя, но это правда. Он украл твоё жало!
— Ха-ха-ха! — расхохотался вдруг Шмель. Он схватился за бока, оглядел смущённых муравьёв и ещё громче залился смехом. — Ха-ха-ха! Ох-хо-хо! Вот чудаки! А это что?
Тут из кончика Шмелиного туловища высунулось чёрное блестящее жало.
— Но… у него тоже есть жало! И он сам говорил, что это твоё! — растерянно сказал один из делегатов.
Шмель вдруг что-то вспомнил.
— Подождите, — сказал он и бросился в нору. Через минуту он вылез и сердито пробормотал: — Он украл не моё жало, а жало моего покойного отца, которое хранилось у меня, как память. А ну, пойдёмте в ваш муравейник.
Идти было недалеко, и Шмель пошёл с муравьями пешком.
— Выведите сюда вашего героя. Да не бойтесь, ничего он вам этим жалом не сделает.
Ободрённые Шмелём, муравьи бросились в свой дом, нашли сонного Муравья, растолкали:
— Вставай, хватит отлёживаться!
Тот вскочил — и за жало:
— Вам что, жизнь надоела? — кричит.
— А ты не ори, — говорят ему товарищи, — а выходи к Шмелю на расправу.
— Не подходите, заколю! — не сдаётся Муравей.
Тогда муравьи все вместе бросились на разбойника. Кто-то охнул от раны, нанесённой жалом, у кого-то хрустнула лапка, перекушенная Муравьём, но вора тут же связали, жало отняли. Вывели Муравья, поставили перед грозные очи Шмеля и рядом жало положили.
Посмотрел Шмель на Муравья и говорит:
— Мало того, что ты негодяй, ты ещё и дурак. Вот моё жало, и пользоваться им могу только я. Это можно было бы тебе сейчас доказать, но я не стану пачкать о тебя своё жало.
Потом сказал муравьям:
— Я думаю, вы сами найдёте ему наказание…
И тут все муравьи зашумели, закричали:
— Выгнать его из дома! Выгнать! Вон!
Муравей стоял оробев, ждал смерти. А когда услыхал эти крики, так даже обрадовался. Одним прыжком он выскочил из муравейника и так засверкал пятками, что только его и видели!
Но радость его была преждевременной.
Сначала Муравей бежал, не разбирая дороги, пока не выбился из сил. Потом упал и лежал некоторое время не в состоянии подняться и пошевелить усом, а когда немножко отдышался, начал думать, что ж ему делать, как дальше жить.
«Пойду поищу какой-нибудь муравейник. Попрошусь, муравьи меня примут».
Пошёл Муравей искать добрых соседей. Пускай ищет. А вам мы скажем по секрету: не найти ему таких добряков. Дело в том, что о недостойных поступках Муравья знали уже не только на поляне, а и во всём лесу. Вы, вероятно, догадываетесь, что тут постарались бабочки, большие любительницы всяких необычайных историй. Порхая с цветка на цветок, они первыми узнавали все лесные новости и охотно ими делились. Бабочки и рассказали эту историю с жалом.
И вот, когда Муравей добрался до огромного муравейника, в котором жили крупные рыжие муравьи (наш Муравей был чёрный), и стал проситься к ним в соседи, часовые не пустили его даже на порог.
— Слыхали про тебя, героя, проваливай, пока ноги целы!
Не более любезно встретили его и чёрные муравьи в другом муравейнике. Разница была только в том, что тут ему пообещали переломать рёбра, если он не перестанет приставать и не уберётся прочь.
Муравей устал, проголодался, а тут уже и вечер подходит. Что делать, где холодную ночь пересидеть?
Едва ползёт Муравей, сам не знает куда, да слезами землю кропит. Вдруг глядь — впереди удобный такой плоский камешек, сверху листочком накрыт. Залез Муравей на камешек, а тот ещё тёплый — солнце за день нагрело.
«Повезло! — радуется Муравей. — Тут и переночую, а завтра что-нибудь придумаю».
Лёг да и заснул, словно на печи.
И если бы он привык рано вставать, как трудовой народ встаёт, то, может быть, всё бы и обошлось благополучно. Но что вы от лодыря хотите? Уже и птички проснулись, летают, щебечут, жучки всякие суетятся в траве, а Муравей перевернулся на другой бок и опять храпака задаёт.
А тут бежал козлёнок к реке — водицы напиться. Хорошенький такой козлёнок, маленький, пушок на нём жёлтенький. Бежит, подпрыгивает да копытцем прямо на тот камешек скок! — и раздавил Муравья. Совсем. Только мокрое пятнышко на камешке осталось…
Может, вам и жаль Муравья, а мне — не очень. Не хотел он с добрыми людьми по-честному жить, вот и пострадал.