Влюбленный виконт

Глава 10

Люк действительно надеялся, что ему удастся не столкнуться с лордом Фитчем, но логика говорила, что всю жизнь уклоняться от встречи с этим человеком невозможно. В конце концов они члены одного и того же клуба, не говоря уже о том, что оба бывают на одних и тех же светских приемах.

— Олти.

Гулкое приветствие заставило Люка поднять взгляд от газеты, и он холодно кивнул Фитчу, надеясь, что ему удастся ничем не выдать своей антипатии.

— Добрый вечер, милорд.

«Дерьмо, похотливый ублюдок».

Он с удовлетворением увидел на лице у графа огромный багровый кровоподтёк, шедший от виска до подбородка, — результат умелого обращения Мэдлин с кочергой.

В гостиной слышалось бормотание множества голосов и стоял запах табака и бренди. Обычно все понимали, что, читая в одиночестве, человек пользуется возможностью посидеть спокойно, но Фитчу никогда не была присуща тонкость чувств. Он пододвинул стул и сел рядом, не дожидаясь приглашения. Его напыщенное лицо было таким же, как всегда.

Это мало волновало Люка, если не считать появившегося блеска в глазах.

— Кажется, я должен поблагодарить вас. Позвольте, я закажу для вас выпить?

— У меня есть. — Люк указал на бокал виски, стоявший передним. — И если вы говорите о том вечере, будьте спокойны, это пустяки. Что бы ни говорили в свете, никакого героизма здесь не требовалось.

Особенно если учесть, что он с великим удовольствием бросил бы его сиятельство в грязные воды Темзы и дал бы ему утонуть.

Но к несчастью, у Люка все еще оставалась способность испытывать угрызения совести, несмотря на войну. Он убивал людей в честном бою, но убийцей не был.

Фитч подозвал официанта и велел принести бренди. Он был почти на двадцать лет старше Люка, ему было около пятидесяти, он слегка располнел в талии, лицо оставалось довольно красивым, но красные жилки на носу говорили о беспутном образе жизни и седина уже слегка испещрила волосы.

— Понятия не имею, как я оказался в том переулке, если хотите знать правду. Вы можете точно рассказать, как вы меня нашли?

Люк пожал плечами, отложил газету, поскольку того требовали хорошие манеры.

— Я просто случайно проходил мимо и заметил вас, лежавшего там.

— Меня не ограбили.

— Возможно, мое появление спугнуло грабителей.

Оглядываясь назад, он думал, что следовало бы освободить его сиятельство от кошелька и отдать его какому-нибудь бедняку.

— И вы никого не видели?

— Право, никого.

— Здешний управляющий говорит, что не помнит ни как я пришел сюда, ни как ушел. — Его сиятельство откинулся назад, на его лице появилось загадочное выражение, — Вы уверены, что я находился в переулке почти за целый квартал отсюда?

Люк уклонился от этого прямого вопроса.

— Может быть, вы направлялись сюда. Если так, как мог управляющий запомнить ваше появление или уход?

— Пешком? Это вряд ли. Слишком далеко, и мой кучер не возил меня никуда.

Меньше всего Люку хотелось, чтобы Фитч в конце концов вспомнил, что произошло на самом деле, однако все-таки намек на то, что он, Люк, лжет — хотя он и не говорил правду, но ведь он делал это из благих побуждений, — привел его в сильное раздражение.

— Милорд, вы благодарите меня за то, что я доставил вас домой и вызвал врача, или добиваетесь, чтобы я изложил вам, что случилось той ночью?

Полузакрытые глаза Фитча сузились.

— У меня кое-что пропало, и я думаю, не связано ли это со злобным, ничем не вызванным нападением на мою особу.

Ничем не вызванным? Люк подумал о том, что этот человек загнал Мэдлин в угол, и постарался, чтобы его лицо не выразило охватившей его ярости.

— Мне показалось, вы только что сказали, что вас не ограбили.

— Вероятно, мне следовало выразиться точнее. Мои карманы не обшарили. Вам не кажется это весьма любопытным?

— Нет.

— Нет?

— Мне кажется это исключительным везением. Вы спаслись, сохранив и свой кошелек, и свою жизнь. — Люк взял бокал, допил виски, а потом поставил обратно. — Наверное, вы можете считать себя весьма везучим человеком.

Насколько искусно должен он лавировать? Взять и ринуться вперед и тем отбить у этого мерзавца всякое желание продолжать разговор? Фитч пытается что-то нащупать, потому что ясно — врач прав и Фитч на самом деле многого не помнит, и логично предположить, что Люк знает больше, чем кто-либо. До тех пор пока этот безнравственный осел не свяжет происшедшее непосредственно с Мэдлин…

Оказалось, что это слишком дерзкая надежда.

— Не таким везучим, как вы, насколько мне известно. — Фитч неторопливо поправил манжеты, его глаза внимательно следили за Люком. — Насколько я понимаю, вы ушли вчера вечером с приема у Мастерсов с леди Бруэр. Вот уж лакомый кусочек, не так ли?

Люку удалось — хотя и не до конца — подавить желание немедленно схватить этого человека за воротник, ударить об стену и бить до тех пор, пока он не превратится в кровавое месиво. Скандал получился бы из ряда вон выходящий. Если ты спасаешь человека и через несколько дней избиваешь его, это не может не вызвать удивления.

— О чем вы говорите, черт побери? — спросил он, надеясь, что смертоносный блеск его глаз не очень заметен.

Обычно он лучше умеет владеть собой.

— Ходят кое-какие сплетни насчет вас и Мэдлин Мей.

— Вы относитесь к этой леди неуважительно? — спросил Люк сквозь сжатые зубы.

— Вовсе нет. Я просто отдаю должное притягательности ее безусловного шарма. — Фитч вытянул руки, как бы желая умалить собственное достоинство, но вид у него был раздражающе самодовольный, как будто он что-то понял по реакции Люка. — Кто может упрекнуть вас, Олти? Я только хочу поздравить вас с тем, что вы пробили непробиваемую преграду в ее излишне благопристойном бесстрастии. Не будьте таким брюзгой.

Люк снова напомнил себе, что все заметят, если он как следует двинет Фитчу кулаком в лицо, находясь в таком респектабельном заведении, поэтому он только глубоко вдохнул, чтобы успокоиться. Когда Люк думал о Мэдлин, которой приходилось терпеть грязные предложения этого человека и его угрозы, в нём появлялось непреодолимое желание защитить ее.

Люк встал, сложил газету пополам и сунул под мышку.

— Вас неверно проинформировали, — сказал он, угрожающе подчеркивая свои слова. — Леди Бруэр уехала в своей собственной карете совершенно одна. Честь этой леди не подлежит сомнению. А теперь вы меня извините — у меня назначена встреча.

— Разумеется. — Фитч наклонил голову; его улыбка больше походила на слабую ухмылку. — Еще раз благодарю вас за… за помощь, Олти.

Выходя из комнаты, Люк мрачно размышлял о том, стоит ли рассказать Мэдлин об этом разговоре. Было совершенно очевидно, что Фитч установил связь между исчезнувшим дневником, который теперь находится в руках его законного владельца, и Люком, который предположительно спас его. Быть может, граф не понимает этого со всей отчетливостью — а кажется, так оно и есть, — но все же подозревает, что исчезновение дневника и нападение на него как-то связаны.

Проклятие. Почему все не могло пройти чисто и аккуратно? Этот отвратительный Фитч неглуп, а это не идет на пользу делу. Бессовестный и развращенный человек — да, но явно не глуп.

Следует определенно предупредить Мэдлин, что это дело не закончено.

«А еще, — сказал внутренний голос, когда он кивнул лакею у дверей и вышел на улицу, — ты ведь совсем не прочь снова увидеться с прекрасной леди Бруэр».

Переговоры тянулись бесконечно, но когда Майлз встал и пожал руку Генри Гоуду, эсквайру, и вышел из маленького, но престижного учреждения, то понял, что добился своего. Пачка бумаг у него в руках являла собой многообещающее будущее, и ему нужно было сосредоточиться на этом и выбросить из головы все, что было не таким многообещающим.

Например, понял он, прибыв в великолепный особняк Доде, где у его семьи были отдельные апартаменты, карету лорда Фосетта, демонстративно стоящую у подъезда; золоченый герб на ее боку нельзя было не узнать.

Вся радость этого дня исчезла.

Интерес Фосетта к Элизабет был достаточно откровенным. Майлз поднялся по ступеням и сурово напомнил себе, что маркиз — человек достойный, и из него, без сомнения, выйдет прекрасный муж.

Слабое утешение, черт побери.

Он был твердо намерен пройти прямо в жилую часть дома, но, к несчастью, лорд Фосетт только что приехал и все еще пребывал в сверкающем великолепном холле, где стоял, заложив руки за спину, дожидаясь, пока о нем доложат, и выказывал поддельное восхищение восточным лакированным столиком.

Да, день начался неплохо, но теперь все оборачивалось хуже и хуже.

— Хоторн, — проговорил маркиз с приветливой улыбкой на лице, оборачиваясь при появлении Майлза. — Я всегда забываю, что вы тоже здесь живете. Как вы себя чувствуете?

Приятно, когда о тебе все время забывают, иронично подумал Майлз, но любезно ответил:

— Хорошо, благодарю вас.

— Я приехал из-за леди Элизабет, — признался Фосетт, как будто это было и без того не ясно.

Он был одет безупречно — бутылочно-зеленого цвета сюртук с вышитым жилетом, замшевые бриджи и начищенные сапоги. Его элегантность бросалась в глаза — все эти кружева на манжетах и изящная бриллиантовая булавка в хитроумно завязанном шейном платке. Больше того, хотя Майлз обычно не обращал пристального внимания на внешность других мужчин, он должен был нехотя признаться, что Фосетт довольно хорош собой на взгляд тех, кому нравятся светловолосые мужчины с белыми зубами.

Наверное, большинству женщин они нравятся. Особенно когда их обладатель к тому же имеет титул и состояние и, как ни неприятно Майлзу было в этом признаться, еще и славный парень.

— Так я и подумал.

Майлз изо всех сил старался вести себя доброжелательно.

— Кажется, ее нет дома, но я хочу видеть лорда Олти.

Цель, с которой можно приехать к ее старшему брату и опекуну, была достаточно прозрачна. И Майлз сказал, хотя для этого от него потребовались некоторые усилия:

— Желаю, чтобы вам удалось получить одобрение Люка.

— Один момент, Хоторн, если можно.

Майлз, который хотел пройти мимо этого человека и скрыться, неохотно остановился. Маркиз помешкал, а потом спросил:

— Она ничего не говорила обо мне? Я знаю, вы с ней очень близки, и мне хотелось бы знать, не высказывала ли Элизабет вам свое отношение к моим ухаживаниям.

Одно дело — тайно тосковать по той, которую не можешь заполучить, подумал Майлз, и совершенно другое — поощрять своего соперника, даже если означенный соперник понятия не имеет, что наступил тебе на мозоль, выражаясь метафорически.

— Вряд ли она станет обсуждать со мной, кому из своих поклонников отдает предпочтение, — пробормотал он нарочито пресыщенным тоном. — Мы скорее спорим, чем беседуем.

— Ее деятельное отношение к жизни вызывает у меня восхищение.

— Я бы скорее назвал его своевольным.

Его светлость рассмеялся.

— Она говорила, что вы с ней в детстве были немного шалунами. Честно говоря, она довольно часто рассказывает о вас. Вот почему я спросил, упоминает ли она когда-нибудь обо мне.

О нем она не упоминала. Она не говорила ни о ком из своих пылких поклонников, увивающихся вокруг нее на каждом балу и рауте. И теперь Майлзу показалось, что это несколько странно. А может, и не странно. Три фразы в разговоре — и вот уже они ссорятся, так что в ее сдержанности на самом деле нет ничего удивительного.

Элизабет довольно часто говорит о нем? Можно не сомневаться, что в самых уничижительных выражениях.

— Боюсь, что мы с ней не говорили о вас, — признался он. — Но как я уже сказал, на самом деле это мало что значит. Она действительно не делится со мной своими сокровенными мыслями.

— Если она скажет что-нибудь… Я был бы рад доброму слову. Мы ведь с вами знаем друг друга с университета?

Да, это так. Фосетт на несколько лет старше его, но это так. Можно даже сказать с некоторой натяжкой, что они друзья.

Проклятие! Было бы легче, если бы Майлз мог просто его презирать.

К счастью, их разговор прервали как раз в тот миг, когда Майлз открыл рот, собираясь поклясться, что будет помогать этому противному типу.

— Лорд Олти просит проводить вас в его кабинет, милорд маркиз.

Дворецкий чопорно поклонился и позволил благодарному Майлзу поспешно скрыться. Фосетта провели в кабинет Люка, а Майлз направился через парадный холл к изящной раздваивающейся лестнице, пытаясь справиться со своими хаотическими чувствами. Элизабет не впервые делают предложение, но у него создалось такое ощущение, что об этом предложении стоит серьезно подумать. Фосетт — весьма достойный претендент.

«Когда она выйдет замуж, я ее потеряю», — напомнил он себе, поднявшись наверх и направившись к своей двери. Эта мысль не была для него откровением, но появление лорда Фосетта сделало её более актуальной.

Майлз поднимался по лестнице, сжимая в руке перчатки; он решил, что, если объявят о помолвке, он уедет в Брюссель, чтобы заключить судоходные контракты, а заодно и сбежать. Он собирался послать туда агента от имени новой компании, но если он уедет из Англии на несколько месяцев, то сможет не присутствовать на приеме в честь бракосочетания, не слышать бесконечных поздравлений…

Да, так он и сделает. В деловом смысле было не саг мое подходящее время покидать Лондон, но это, конечно, лучше, чем ничего…

— Долго же тебя не было.

Он застыл в дверях своей спальни, держась за дверную ручку. Предмет его мыслей стоял у окна, открытого вечернему бризу. На ней было светло-желтое дневное платье, скромная кружевная оборка украшала пышные рукава и ворот, а блестящие волосы были схвачены простой белой лентой.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он, и его предательские мысли соединили в одно ее присутствие и самый важный предмет обстановки в комнате.

Элизабет. Кровать.

Эта последняя, в стиле Людовика XIV, с изящными точеными столбиками, на которых висели простые шелковые занавеси из темно-зеленого шелка и лежало покрывало такого же цвета, находилась совсем рядом с тем местом, где стояла девушка. Единственное, что добавил к обстановке комнаты Майлз, была миниатюра, изображающая его отца — она стояла на каминной полке, — всю остальную элегантную мебель: платяной шкаф, письменный стол, два кресла у камина — выбирала его мать. Он на самом деле мог почти не заботиться относительно убранства комнаты, потому что хотя и считал лондонский особняк Доде своим домом, поставил перед собой цель купить когда-нибудь собственный загородный дом.

— Подсматриваю, — Элизабет совершенно не смутило его нелюбезное приветствие. — Твои окна выходят на улицу. — Она снова повернулась и посмотрела на входную дверь. — Кажется, приехал лорд Фосетт.

— Да. — Майлз изо всех сил старался не скрипнуть зубами: — Я наткнулся на него в холле.

— Он хочет поговорить с Люком.

— У меня создаюсь такое же впечатление.

Задним числом Майлз подумал, что ему следовало принять предложение мистера Гоуда выпить с ним, и тогда он не оказался бы в этой мучительной ситуации.

Элизабет вздохнула и сделала нечто немыслимое: пошла и села на краешек кровати — его кровати — с несвойственным ей задумчивым выражением лица.

— Надеюсь, ты не возражаешь, что я буду прятаться здесь, пока он не уедет.

Он возражал, но слово «прятаться» поразило его так сильно, что он молча уставился на Элизабет. Дом огромный. Из всех мест она выбрала…

— Скажи мне, Бога ради, с какой стати тебе понадобилось прятаться? Я думал, что юные леди, которые собираются обручиться с благородным маркизом, только и могут, что хихикать и улыбаться с глупым видом.

— Я никогда в жизни не улыбалась с глупым видом, — сообщила Элизабет, вздернув подбородок. — И ты это знаешь. Не дразни меня, Майлз, я не в настроении.

Вот это была Элизабет, которую он знал.

Наконец он вошел в комнату, почувствовав, что стоять в дверях довольно глупо.

— Хорошо. Думаю, у тебя есть недостатки, но глупости за тобой я не замечал никогда, за что вечно буду благодарен, и ты не хихикала с тех пор, как перестала носить косички. — Он положил пачку бесценных бумаг на стол и повернулся, подняв брови. Его следующий вопрос прозвучал немыслимо небрежно: — Могу я еще раз спросить, почему ты прячешься?

— Ты не будешь смеяться, если я скажу, что делаю это просто из трусости?

— Я не больше склонен смеяться над тобой, чем ты — хихикать. — Майлз прислонился плечом к стене и скрестил руки на груди, изучая ее профиль. — Чего же ты боишься, Эл?

— Боюсь, что, после того как Люк отвергнет предложение маркиза, тот попросит разрешения видеть меня. Зная своего брата, я не сомневаюсь, что он пошлет за мной, если его светлость попросит об этом. Если меня не смогут найти… — Она замолчала с грустной улыбкой и развела гибкими руками. — Так что, как видишь, это просто-напросто трусость.

«Отвергнет предложение лорда Фосетта».

Эти слова прозвучали очень приятно. Внезапно Брюссель показался не таким уж привлекательным.

— Я сильно сомневаюсь, что кто-нибудь станет искать тебя в моей комнате, это верно, — сухо сказал Майлз, надеясь, что ему удастся скрыть охватившую его радость. — И ты вполне можешь оставаться здесь, поскольку Фосетт считает, что тебя нет дома. Могу я спросить, почему ты так уверена, что Люк отвергнет предложение его светлости?

— Потому что я не хочу выходить за него замуж, разумеется. — Она потерла висок. — Не будь болваном, Майлз. Люк спросил меня, что ему ответить маркизу, и я сказала, что он меня не интересует.

Предостережение было напрасным. Он был именно болваном, пришедшим в восторг оттого, что она не собирается выходить за красивого богатого лорда Фосетта. Это, конечно, всего лишь отсрочка — она в конце концов выберет себе кого-нибудь, — но он все равно был необъяснимо рад.

— Я искренне интересуюсь, почему Фосетт тебя не устраивает. У него есть титул, он обладает приличным состоянием, я не заметил, чтобы уши у него были зеленые или что у него на кончике носа противная бородавка. Короче говоря, это вполне приличный улов. Разве нет?

— Так говорят только о рыбе, — твердо сказала Элизабет. — А если ты этим хочешь сказать, что его светлость недурен собой, — это так, я согласна, но оставим его зеленые уши.

— Вряд ли меня можно считать хорошим судьей в том, привлекателен или нет мужчина.

— Это очень смешно. Женщины знают, красивы или нет другие женщины.

Она была права, но он не собирался спорить с ней на эту тему. Он сказал напряженным голосом:

— Я только хотел сказать, что меня бы он не привлек.

Ну вот, это уже совсем никуда не годится. Ад и преисподняя.

Элизабет громко рассмеялась.

— Надеюсь, что это так.

Он покраснел. Она часто таким образом действовала на него. Он добавил для ясности:

— Если бы я был женщиной.

«Если бы я был женщиной»? Господи, еще хуже. Зачем он это-то сказал? Он быстро поправился:

— И хотел бы найти богатого титулованного мужа.

Этот образ явно показался ей еще более забавным.

Ему действительно следовало бы закрыть рот и, наверное, больше никогда не открывать его.

К его облегчению, она в конце концов перестала смеяться и посмотрела на свои руки.

— Ты говоришь так, будто такая серьезная вещь, как брак, не должна основываться на чем-то большем, чем родословная и богатство. Это неправильно. Вы, мужчины, можете тянуть время, решая, кого взять в жёны. Мне такая роскошь недоступна.

Вот гораздо более безопасная тема для разговора. Не один раз они обсуждали неравенство между мужскими привилегиями и подчиненным положением женщин, и он с радостью переместился на эту промежуточную территорию.

— Миром правят мужчины. Мы с тобой это знаем.

— Может быть, потому в мире так много войн.

В ее «серебристо-серых глазах появился воинственный блеск.

Он мог бы вечно смотреть в эти грозовые глубины.

— А тебе не представляется замечательным, что мы готовы умереть, защищая наши страны, наши семьи?

— Прежде всего мне кажется глупым, что вы навязываете ситуацию друг другу. Женщины никогда не стали бы это делать.

— Они предпочитают вышивку и сплетни. Это гораздо продуктивней.

Элизабет терпеть не могла всего связанного с тканью и иголками, и не была настолько ограниченна, чтобы заниматься сплетнями. Она бросила на него надменный взгляд, который мог бы превратить мужчину послабее в лужу извинений, но он привык к этому и отвесил ей легкий насмешливый поклон, злорадно усмехаясь и радуясь, что может восстановить хотя бы небольшое равновесие.

— Разумеется, я не говорю о присутствующих.

— Не понимаю, почему я вообще полагаюсь на тебя.

— А я подумал, что ты здесь потому, что мои окна выходят на улицу.

Элизабет вскочила с кровати и подошла к окну.

— Отчасти это так, — согласилась она, — но с Люком я не могу об этом говорить… он просто видит меня насквозь — он это умеет. И я, конечно, не могу говорить о замужестве с мамой, потому что она очень некрасиво краснеет, если я начинаю задавать ей неудобные вопросы.

«Господи, если она могла подумать, что я стану отвечать на вопросы о близости между мужчиной и женщиной…»

Другое дело — наглядный показ, кончающийся вздохами и блаженством, но об этом не могло быть и речи, равно как и о дискуссии на эту тему.

— Я несведущ в этом, — сказал он осторожно, все еще стоя в намеренно небрежной лозе, прислонясь к обшитой панелями стене. — Я так же не состою в браке, как и ты.

— Но тебя и вполовину не так опекают, как меня. — Густые ресницы опустились на нежные щеки. — Но тем не менее я не спрашиваю тебя ни о чем, кроме твоего отношения к этому предмету. Или я не права?

— В каком смысле не права? — осторожно осведомился он.

— Я понимаю, что это не волшебная сказка с мифическими принцами и единорогами, но, конечно же, это ведь не слишком много — хотеть отчаянно влюбиться, да? — Она судорожно сглотнула, и стало заметно, как прошла волна по мышцам гортани. — Или я просто безнадежная наивная дурочка?

Отчаянно влюбиться, по его опыту означало отчасти попасть в ад.

— Немного наивная — может быть, учитывая твое положение в обществе, Эл.

Он ответил настолько честно, насколько мог себе позволить, поскольку этот предмет был остро мучительным. Майлз не хотел, чтобы она вышла замуж ради положения в обществе, и при этом, как это ни противоречиво, хотел, чтобы она кого-то полюбила. Это было бы еще хуже, чем видеть, что она довольна своей жизнью с каким-нибудь славным парнем типа Фосетта.

Разумеется, если только она не влюбится безумно в него самого.

Стук колес заставил ее снова посмотреть в окно; одной рукой она схватилась за занавес. Очертания ее стройного тела в шелковом платье лимонного цвета, ее задумчивое лицо, когда она стояла у окна, запечатлелись, наверное, навсегда в его памяти.

— Лорд Фосетт уезжает, — сказала она с явным облегчением.

— Значит, ты избавлена от необходимости объяснять свой отказ, — пробормотал он, выпрямляясь. — И теперь самое время покинуть мою спальню, прежде чем кто-нибудь узнает, что ты была здесь.

— Дельный совет. — Она скорчила гримаску. — Я уже выслушала нотацию от брата насчет того, что мы с торбой на самом деле не родня.

Майлз не раз задавал себя вопрос — удается ли ему обманывать Люка относительно своих чувств к Элизабет.

— Вот как?

— Люк сказал что-то о том, чтобы мы никуда не ходили вдвоем. Я заметила ему, что он слишком заботлив.

— Вот как? — повторил Майлз с циничной усмешкой.

Она направилась к двери, изящно взметнув шелковые юбки и распространяя аромат сирени.

— Я сказала ему, что наши отношения не изменились только оттого, что мы стали немного старше.

— Вот как? — в третий раз тихо сказал он, а она вышла из комнаты.