Влюбленный виконт

Глава 16

Люк не был склонен к романтическим жестам.

Но наверное, должен был признаться, что ему хотелось сделать такой жест, а потом выбросить его из головы, хотя он и сам не знал, как долго сможет притворяться. Он рассматривал обитый изнутри бархатом ящик, сверкающее содержимое которого являло все цвета от самого светлого аквамаринового до самого темно-алого. Этот магазин, один из самых модных в Лондоне, не выставлял свою роскошь напоказ; его витрины, выходившие на знаменитую улицу, были весьма скромными. Здесь джентльмены могли купить любые подарки своим женам или временным любовницам в зависимости от толщины своих кошельков. Это было очень дорогое и престижное заведение, и чтобы покупать здесь, нужно было иметь глубокие карманы.

Причины, по которым Люк выбрал именно эту лавку, были неясны даже ему самому.

Серьги с топазами, решил он, под цвет неуловимому оттенку золотистых прядей в волосах Мэдлин. Цена была запредельная, но серьги являли образец изящного вкуса. Бесспорно, они были необычные, вроде той красивой женщины, которая в настоящее время занимала его мысли так, что он действительно уже начал тревожиться. Он повернулся к своей спутнице.

— Что ты скажешь?

— Я никогда не видела, чтобы ты раньше думал о драгоценностях так, словно от этого выбора зависит твоя жизнь, вот что я скажу. — Регина бросила на него любопытный взгляд. — И мне очень нравятся эти серьги с топазами, если ты спрашиваешь о них. Какой женщине могли бы они не понравиться? Они просто необыкновенные. И они очень старинные, насколько я могу судить, и элегантные. И еще мне нравится, что камни имеют фаллические очертания.

«Фаллические очертания». Только Регина могла произнести такие необычные слова таким небрежным томом.

Державшийся поодаль продавец, почуяв возможность продажи, улыбнулся с вкрадчивым видом.

— Они античные, милорд, Мне говорили, что когда-то они принадлежали одной этрусской принцессе.

Люк не очень-то поверил в это, но золотая филигрань была настолько великолепна, что слова продавца вполне могли оказаться правдой, и, по его мнению, камни имели красивую цилиндрическую огранку. Золотых дел мастера во времена итальянской античности были настоящими художниками, а ему хотелось удивить Мэдлин. Обдумать, что значит этот порыв можно потом, а теперь он любовник Мэдлин и обязан сделать ей пару подарков.

— Я их беру. Пожалуйста, доставьте серьги по этому адресу, присовокупив поклон от меня.

— Хорошо, милорд.

Восхищенный продавец взял кусочек твердой бумаги.

— И это, — сказала Регина, взяв его под руку, когда они пошли к двери, — много дней будет питательной почвой для сплетен. Обычно ты ведешь себя более скрытно. Должно быть, в ней есть что-то необычное.

Так оно и есть, к несчастью. Ему не нужно ничего усложнять.

— С каких это пор ты стала обращать внимание на сплетни?

— С тех пор как ты начал соблазнять красивых молоденьких вдовушек. Что, как мне известно, противно твоим принципам.

— Ты интересуешься моей жизнью как-то странно для человека, который так упорно скрывает собственную жизнь. — Он бросил на Регину насмешливый взгляд. — Я обязался никогда не задавать тебе вопросов. Не могу ли я рассчитывать на подобную же любезность с твоей стороны?

— Я живу скрытно по очень понятным причинам. Кроме того, я старше, ты не распоряжаешься моей жизнью, и мы говорим не обо мне. Виконт Олти — это просто имя. Для меня ты значишь гораздо больше в другой роли, в роли Люка Доде, и я хочу знать, о чем Люк Доде думает.

Он был светским человеком и полагал, что в прошлом у Регины были любовники, но она выбирала их не в высшем обществе. Поскольку он ее брат и любит ее безоговорочно, все, что делало ее счастливой, казалось ему уместным. Ее личная жизнь — это ее личная жизнь. В основе их отношений лежало взаимное товарищество, потому что они сохраняли дистанцию по отношению друг к другу.

— Хм, — сказал он уклончиво.

— Это так?

Они вышли из лавки на оживленную улицу, и Регина посмотрела на него. На Бонд-стрит всегда много народу, и этот день не был исключением.

Он нарочно сделал вид, что не понял, и спросил:

— Что — так?

— В ней есть что-то необычное?

«Да», — ответил не задумываясь внутренний голос. «Нет», — возразила его прагматическая душа. Она очаровательная и чувственная, и в объятиях Мэдлин он испытывает необычайное, роскошное наслаждение. Быть может, это происходит потому, что хотя она и не невинна, она неопытна в любовных играх — совсем неопытна. С первого же мгновения их встречи у него возникло фатальное ощущение, что он заставит ее страдать.

— Раз уж ты так настаиваешь, да, признаюсь, она необыкновенная.

— В чем?

Он предпочел уклониться от ответа.

— Мэдлин миновала пору первого расцвета. Она вдова, у нее есть сын. Ты знаешь, что наши отношения совершенно приемлемы. Почему же ты спрашиваешь?

— Разве я сказала что-то осуждающее? Я только поинтересовалась, значит ли что-нибудь беспрецедентная просьба сопровождать тебя, чтобы помочь выбрать подарок для этой леди. Ты никогда раньше не спрашивал моего мнения, поэтому я приписала этому походу в лавку некое особое значение.

Она, конечно, права, и ему пришлось согласиться с этим, хотя и против воли.

— Особое значение? Если уж я вознамерился потратить силы и средства, то предпочел бы, чтобы подарок ей понравился, вот и все.

— Понятно. — Она рассмеялась. — Хотя позволю себе заметить, что если человек готов проиграть за одну карточную партию двадцать тысяч, станет ли он беспокоиться из-за расходов на подарки?

Он мысленно поморщился, что и отразилось на его кривой улыбке.

— Сколько времени, по твоим предположениям, потребуется, чтобы об этом забыли?

Регина шутливо похлопала его по руке. Она шла рядом с ним, ничуть не тревожась, что туманная морось оседает на ее блестящих волосах точно хрустальные бисеринки.

— Не волнуйся. Думаю, лет десять — двадцать. — Взгляд у нее был изучающий. — Не хочешь рассказать, почему ты это сделал?

— Почему согласился на пари? Мы что, снова вернулись к этой скучной теме?

— Это ведь непонятно, Люк. У тебя есть недостатки, но безответственное поведение к ним не относится.

— Обязан ли я что-либо объяснять?

— О, вот ты и заговорил как владелец поместья. Я все ждала, когда ты покажешь себя. Да, обязан, потому что я твоя сестра и меня тревожит твое поведение.

Прохожие шли мимо, торопясь под послеполуденным мелким дождем. Люк обвел свою старшую сестру вокруг лужи, пытаясь решить, раздражен ли он или ее тревога кажется ему смешной. Регина обычно настолько погружена в свою работу, что забывает об окружающих.

— Владелец поместья? Ты хочешь сказать, что я высокомерен потому, что владею поместьем?

Он всячески старался не обращать внимания на то, что теплый летний дождик мочит его волосы и сюртук.

— Я неясно выразилась? — Она рассмеялась легко и мелодично. — А я решила, что аккуратно поставила тебя на место. На самом деле ты говорил совсем как папа, когда его сердили мои постоянные вопросы. — Последовала короткая пауза, а потом она сказала простодушно: — Мне его не хватает.

Нужно отдать должное их отцу, хотя Регина была незаконной дочерью и девочкой, он всегда относился к ней как к своему первенцу и старался, чтобы она получила хорошее образование и была включена в семейный круг. Отсюда ведет происхождение ее воинственная — и порой причиняющая беспокойство — независимость.

Она получила по наследству значительную часть его состояния и, поскольку презирала почти все условности, заявила прямо, что не намерена делиться ни с каким деспотом-мужчиной.

Кажется, он ведет себя именно как деспот.

— Мне тоже его не хватает.

Люк говорил совершенно серьезно. Если отставить в сторону его привязанность к отцу, в том, что он унаследовал его титул, были свои неприятные стороны. На нем теперь лежала гораздо большая ответственность — и не только за собственные поступки.

— Возможно ли, что ты вступишь в настоящий брак с этой притягательной леди Бруэр и произведешь на свет еще одного виконта Олти? Отцу это понравилось бы. Я услышала, что по своему положению в обществе она вполне приемлемая кандидатура.

— Нет.

— Нет? — Регина произнесла это слово задумчиво, как исследователь и философ. — «Нет» в смысле, что она неприемлема, или «нет» в смысле настоящего брака?

— Последнее.

— Почему?

— Разве я спрашиваю тебя о твоих планах на будущее?

— Она мне понравится?

Регина строго улыбнулась, не обращая внимания на едкий тон в его голосе.

Понравится ли ей Мэдлин?

— Может быть, — промямлил он, — но ты с ней вряд ли встретишься.

— Значит, мы похожи. — Она подождала, пока он откроет перед ней дверцу кареты. — Хороший выбор. Тебе нужен кто-то достаточно независимый, кто не станет обижаться на твою склонность скрывать свои чувства.

Он немного растерялся, услышав это скоропалительное определение, и прежде чем успел ответить, она оперлась о его руку, уселась в экипаж и сказала:

— А теперь расскажи мне об Элизабет. Поскольку она только что начала выезжать, мне интересно, как все происходит.

Разница в возрасте у его сестер достигала почти двадцати лет, и неудивительно, что они редко общались, несмотря на то что были необычайно похожи внешне и обладали некоторыми одинаковыми чертами характера — например упрямством.

— Она не проявляет ни к кому особого интереса. — Он уселся в экипаж и постучал в потолок, давая знак кучеру. — Знакомо, да? В некоторых смыслах она очень похожа на тебя.

— Я никогда не считала, что нужно освятить брак церковным таинством только ради того, чтобы это одобрили окружающие.

— Мы все это заметили.

Он едва удержался от усмешки. Ее эклектичная натура была известна, в свете это осуждалось.

— Я рада, что наша младшая сестра тоже так не считает. Приятно узнать, что Элизабет самостоятельная.

— О да, в этом ей не откажешь. — Люк помешкал, но потом отбросил колебания, потому что если он и мог довериться кому-то, то это была Регина с ее уверенностью, что частная жизнь неприкосновенна. — Мне кажется, что Майлз испытывает к ней чувства, совсем не родственные. Он ничего не говорит, и вряд ли она что-то понимает, но я… заметил.

— Много же тебе потребовалось на это времени. — Регина улыбнулась снисходительно и в то же время высокомерно. — Я все думала, когда же это дойдет до тебя.

Ее замечание не вызвало у него удивления. Регина есть Регина. Он спросил, отчасти раздраженно:

— А тебе не приходило в голову, что нужно сказать мне об этом?

— Нет. — Она скривила губы. — Это испортило бы все удовольствие, правда? Мне нравится восхитительное либретто о виконте-повесе, надзирающем за невинной простушкой. Ты обратил на себя внимание Веллингтона, но одна девятнадцатилетняя девочка…

— Женщина, — прервал он ее. — Она достаточно взрослая, чтобы ее взяли в жены, так что я всячески стараюсь не думать о ней как о ребенке.

— И тебе это не удается. Вот ты и ощетинился, напустив на себя покровительственный вид. Почему?

— Что значит «почему»? Мы разговариваем о ее будущем. А я ее естественный покровитель.

— Естественный, — повторила она.

Ему с трудом удалось побороть возмущение, вызванное ее явным удивлением, и она это понимала.

— Итак, оставим это. Что мне делать с Майлзом? Я сказал Элизабет, что не советую ей проводить время наедине с ним. Дело не в недоверии, а скорее в соблюдении приличий.

Регина усмехнулась и сбросила с плеч отсыревший плащ.

— О Боже, порочный виконт Олти настаивает на соблюдении приличий… И как же вы договорились с младшей сестричкой?

— Я повел себя дипломатично и не стал подавать это под таким углом.

— Дорогой Люк, а под каким углом ты это подал? Прошу тебя, скажи, что ты не предъявил ей ультиматум деспота.

Не предъявил? Он не думал так раньше, но теперь, когда лицо Регины озарилось смехом, его уверенность поколебалась. Элизабет тогда была явно расстроена, но согласилась, в общем, с готовностью. Со слишком большой готовностью. Он пробормотал:

— Разумеется, нет.

Подвязки были алого цвета, чулки — черного, и Мэдлин не сомневалась, кто их прислал.

Фитч. Этот мерзкий негодяй.

Но доказать это будет сложно. Карточки не было, коробку доставили анонимно, и вряд ли стоило бежать к Хьюберту, рассказывать ему, что находится в посылке, или демонстрировать свой подчеркнутый интерес к тому, кто ее прислал.

Чтоб его сиятельство, этот распутник, куда-нибудь провалился.

Дрожащими пальцами она взяла записку. Там было написано: «Я могу не знать в точности, что произошло, но могу предположить».

Дневник ей вернули, но это не означало, что с этим делом покончено; она знала это все время, несмотря на заверения Люка, что афиширование их связи заставит Фитча замолчать и что вряд ли он предпримет что-нибудь еще. Люди честные, имея дело с презренными подлецами, они сталкиваются с одной трудностью. Порядочная сторона не понимает, насколько черны души подлецов. То не была война, ведущаяся на началах справедливости, то было нечто совсем иное. Люку и в голову не пришло бы изводить женщину так, как мог это делать Фитч. И это ставило его — их обоих — в невыгодное положение. Теперь было ясно, что Фитч вспомнил кое-какие подробности из дневника.

Да, Колин покупал ей черные чулки и красные подвязки и часто просил ее надеть их. У них была такая игра. Эта фантазия доставляла удовольствие мужу, и то, что кто-то оказался в курсе таких подробностей, приводило ее в ярость.

Но стыдно ей не было. Она была немного унижена и сердита, но стыда не испытывала.

Несколькими днями раньше, читая мужнины записи, она как раз нашла кусок текста, в котором говорилось о чулках и подвязках, так что все это было совершенно свежо в ее памяти.

«Понедельник, 16 апреля 1808 года

Вернувшись домой вчера вечером, я с радостью обнаружил, что моя красавица жена воспользовалась моим подарком. При виде ее, ожидающей меня в своей комнате, на кровати, одетой в одни только чулки и подвязки, я пришел в такое возбуждение, что буквально сорвал с себя одежду. Боюсь, что я повел себя слишком пылко, но, кажется, ей это понравилось так же, как и мне, когда я лег на нее. Она так хороша, контраст черного шелка и ее белой кожи такой дразнящий, что я не могу этого объяснить. Хотя я и знаю, что она добродетельна и скромна, воображаемые картины нравились мне. И теперь, после женитьбы, я не стану ходить на сторону. Но в прошлом я всегда наслаждался разнообразием в постели. Привлекательность Мэдлин, как всегда, несравненна. Я в высшей степени счастливый человек… Я уже думаю о том, что куплю ей в следующий раз…»

Кто-то кашлянул, и этот звук мгновенно вернул ее к реальности. Мэдлин подняла глаза.

— Только что принесли, миледи. — Хьюберт стоял в дверях и на этот раз протягивал ей маленькую коробочку, завернутую в серебристую бумагу. — Кажется, сегодня у нас день посылок и посетителей.

Посетителей? Хорошо, что она успела убрать обратно в коробку шелковые чулки.

— А кто пришел, Хьюберт?

— Ваша матушка и тетка, миледи.

Как не вовремя, подумала она, но приняла старательно обернутую коробочку с улыбкой, заметив, что на этот раз к ней хотя бы приложена карточка, тогда как подарок Фитча был доставлен без подписи. Она отложила коробочку на маленький столик.

— Проводите их, пожалуйста, сюда и сразу же подайте чай.

— Да, мадам.

Она глубоко вздохнула, тихонько закрыла крышкой оскорбительный подарок лорда Фитча, положила коробочку на пол рядом со своим креслом и постаралась успокоиться. Когда мать и тетка вплыли в гостиную, она уже улыбалась и совершенно владела собой, как ей хотелось надеяться. Мэдлин встала и подошла к гостьям, чтобы поцеловать каждую в щеку.

— Как хорошо, что вы решили зайти.

Тетка была старше матери, со светлыми волосами, уложенными в тугой пучок, и с неизменно недоброжелательным видом, который особенно раздражал, учитывая обстоятельства. Из всех людей, которых ей не хотелось бы видеть в данный момент, Ида была на первом месте. Хотя Мэдлин и ожидала, что этот визит состоится, как только распространятся слухи о ней и Люке, еще не была готова к нему. Тревожный подарок взволновал ее, когда сталкиваешься с неодобрением, необходимо равновесие, а ее равновесие явно висело на волоске.

Когда тетка поднесла к глазам монокль, чтобы оглядеть ее с деланым видом, который показался Мэдлин до крайности раздражающим. Она со всей любезностью, на какую была способна, предложила дамам сесть.

Поначалу мать пыталась поддерживать неторопливый светский разговор, пока Ида не сказала прямо:

— Успокойтесь, Джейн. Вы тратите время на пустую болтовню. Мэдлин, мы пришли, чтобы узнать, почему вы пустились в такое губительное плавание. Вы сошли с ума?

В изысканной гостиной настала мертвая тишина.

Если бы не посылка с чулками, Мэдлин смогла бы ответить в той манере, которую заранее отрепетировала. Но теперь ей, как ни странно, захотелось, чтобы здесь присутствовал Люк, хотя это еще больше рассердило бы мать и тетку.

Она сразу же отогнала это желание. Ей не нужно, напомнила она себе, чтобы какой-то мужчина опекал ее. Пока не явился лорд Фитч с его нежелательными и неприемлемыми ухаживаниями, она вполне обходилась собственными силами. И она спросила, скрестив на груди руки:

— Губительное плавание?

— Ваша связь с лордом Олти не осталась незамеченной. — Ида произнесла эти слова с весомым осуждением, жесткость ее голоса вполне соответствовала накрахмаленному кружеву воротничка ее серого платья. — О вас говорят.

— Я вдова. — Она изо всех сил старалась не показать виду, что хочет защитить себя. — И нет никаких оснований, чтобы кто-нибудь обращал внимание, позволяю я виконту или не позволяю сопровождать меня при выходе в свет.

— Дорогая, я знаю, что вы вовсе не столь наивны. Он, конечно, человек достойный. — Ее мать улыбнулась, но улыбка вышла несколько натянутой. — Но его репутацию нельзя назвать незапятнанной. Какие у вас плавны на будущее?

— Кажется, никаких. — Мэдлин тоже улыбнулась, надеясь, что по ее лицу не будет заметно, что она знает без всяких колебаний, что никаких планов у них вообще нет.

«Вы можете обещать мне, что не умрете…»

Она так и не спросила его, что означает эта тревожная фраза. Они стали любовниками, но ей еще предстояло пробить крепкую стену его эмоциональной сдержанности. Насколько она могла судить, ей даже не удалось еще приставить к этой стене лестницу, чтобы попытаться сделать это.

— Лорд Олти не склонен строить планы, да в этом и нужды нет. Мы всего лишь… знакомые. Оснований для тревоги нет, матушка.

Тетя Ида издала презрительный звук, который, вероятно, мог сойти за фырканье, хотя она стала бы отрицать до конца своих дней, что способна произвести нечто столь непристойное.

— Я слышала иное.

— Естественно, это вызвало разговоры. — Мать Мэдлин умела царственно игнорировать кого угодно, даже свою сестру. У нее была своя цель, иначе она не согласилась бы нанести этот визит. — Олти — заметное лицо в самых высоких кругах. Он числит сына герцога Беркли среди своих ближайших друзей, а также лорда Лонгхейвена, которого в лучшем случае можно назвать неуловимым.

— Мне известно, кто его друзья. — Мэдлин откинулась к спинке кресла, изо всех сил стараясь не переиграть и не держаться слишком воинственно. — У меня такое впечатление, что их дурная слава и есть цель этого разговора. Могу ли я заметить, что лорд Александр недавно женился, и женился хорошо, несмотря на свою менее чем незапятнанную репутацию?

— Это хорошо для дочери графа Хатауэя, но не думаете ли вы, что вам удастся заставить лорда Олти выполнить свой долг? — Напрямик спросила Ида. — Он не славится любовью к постоянству.

Мэдлин сдерживалась из последних сил, ей очень хотелось заметить, что ей двадцать шесть лет и что ее жизнь — и то, что она с ней делает, — касается только ее. Отчасти визит матери и тетки вызван, конечно, беспокойством, но, в общем, все это весьма походило на обычное вмешательство в ее дела. Она знала, как все это будет, с того самого момента, когда выбежала за дверь вслед за нетерпеливо ушедшим после званого обеда Люком, так что разговор этот ее не удивил, только вызвал досаду.

Но у нее действительно есть родня, не говоря уже о ребенке, и хотя ее собственное счастье тоже должно иметь кое-какое значение, у нее есть определенные обязанности перед всеми ими.

— А вы не подумали, что я не хочу заставлять его выполнять свой долг? Единственное, что он сделал, это сопроводил меня на светский прием, и, как вы заметили, он не славится монашескими манерами. Я уже была счастлива замужем. И не знаю, уверена ли я, что из лорда Олти получится замечательный муж.

— Быть может, вам стоило бы подумать об этом до того, как вы появились в обществе под руку с ним.

— Я подумала, — спокойно ответила она.

Мать с теткой обменялись сердитыми взглядами, но появление горничной с чайным столиком заставило их прекратить разговор. Налив всем чаю, Мэдлин нарочно повела разговор в другом направлении и послала за Тревором; который с радостью оторвался от уроков, потому что явно предпочитал математике лимонные пирожные. Для семилетнего мальчика он вел себя хорошо, но его шаловливые выходки не позволили дамам продолжить расспросы.

Когда мать с теткой ушли, Мэдлин вздохнула с облегчением и погрузилась в свои мысли. Чашка с остывшим чаем так и осталась стоять на столике. Как ни странно, Мэдлин просто радовалась, что дискуссия закончена. Хотя она не была безразлична к мнению своих родственниц или к сплетням, ни то ни другое не встревожило ее так, как можно было ожидать.

— А вы не собираетесь ее открыть, мама?

— Что открыть, милый?

— Вот это.

Ее сын, испытывающий, как и все маленькие дети, страсть к коробочкам в блестящей обертке, указывал на маленькую посылку, лежащую на столике рядом с креслом, на котором она сидела.

Мэдлин совершенно забыла о ней, занятая своими противоречивыми чувствами и задумавшаяся о первых реальных последствиях своих отношений с известным случайными связями виконтом Олти.

— Сейчас открою.

Она улыбнулась и разрешила Тревору подать ей коробочку. Его лицо выражало сильное любопытство.

Карточка была надписана незнакомой рукой, в ней безлично сообщалось, от кого посылка, но сердце у нее забилось сильнее. Развязав ленточку, она сняла обертку и увидела ювелирную коробочку с вытисненным знаком самого дорогого магазина, что очень удивило ее. Внутри, на белом бархате, лежали камни янтарного цвета, от которых у нее дух захватило. А когда Мэдлин приподняла одну из серег, необычная работа ювелира, создавшего оправу, и уникальность этих серег вызвала у нее мягкую улыбку, не имевшую никакого отношения к несомненной высокой стоимости подарка; улыбка была вызвана заботливостью, которая проявилась в этом выборе.

Люк был личностью разносторонней. Изобретательный, уверенный, неоспоримо опасный, с изрядной дозой мужского высокомерия, эмоционально отстраненный, но совершенно очаровательный, когда ему этого хотелось… и, очевидно, была в нем заботливость, которой она раньше не замечала.

Подарок был… самим совершенством. Вообще безделушки не производили на нее впечатления. У нее много драгоценностей. Но это было что-то совсем другое, и серьги ей очень понравились.

Он сделал над собой усилие. Она достаточно хорошо знала Люка и понимала, что сам по себе этот поступок не свойствен человеку, до такой степени отчужденному от мира.

— Красивые, — сказал Тревор, коснувшись кончиком пальца висящего камня, после чего потерял к нему всякий интерес. — А можно я возьму еще пирожное?

Конечно, это было нельзя. Он испортит аппетит и не будет есть за обедом.

— Только одно, — сказала она, улыбаясь, потому что счастье нужно разделить с кем-то, а в данный момент она была беспричинно, глупо счастлива.

А мстительный лорд Фитч пусть провалится ко всем чертям.