Во имя Мати, Дочи и Святой души

23

После трапезы утренней Свами через горбатого брата Григория позвала Клаву к себе. Проходя мимо стоящей на коленях Соньки Клава удержалась и не ущипнула ее, не плюнула. Хотя знала всю подлость ее.

А почти все сестры и братики плевали и щипали, хотя и не знали пока, за что наказана сестра Соня. Зато знали твердо, что Свами всегда наказует справедливо и милостиво.

Соня вся была уже в мелких синяках от сестрических щипчиков, а особенно вокруг сосков, куда щипали особенно охотно. Волосы она закрутила в жгут, чтобы меньшую площадь прикрывали они от сестрических знаков внимания. На каждый плевок или щипок Сонька, притушив взгляд свой, отвечала как положено:

– Спаси тебя Божа.

Все и спасались. Но Клава подумала, что Госпожа Божа любит ее и так. А Сонька путь запомнит, что она зла на нее не держит.

Клава остановилась в дверях.

– Люблю тебя, сладкая Свами. Пришла я поспешно.

Свами завтракала, сидя за столом в том же ночном халате. Клава разглядела салат с майонезом, который мамусенька делала по праздникам, а других подробностей от дверей было не разглядеть. И коробка нектара красивая, какого Клава однажды в гостях пила. Аромат обычных благовоний мешался с запахом кофе.

Кухонная сестра Надя в застиранном своем обвислом балахоне принесла кофейник и мгновенно ретировалась – будто сознавая, что не смотрится среди изящного интерьера комнаты Свами.

А та попробовала кофе, добавила сливок, отпила еще.

– Постой. Сейчас поедем.

Свами поела, подставила, переодеваясь, грудь для целования. Клава заметила, что Свами уже успела побриться с утра и сверкала белым детским мыском.

Но надела она не форменный плащ серебряный, а обычный костюм, который и неверки носят. Такой же протянула и Клаве. Джинсы даже – только лучше тех, в которых привела ее в корабль когда-то.

– Вот, облачимся в одежды пуговчатые. Когда для цели благой, Госпожа Божа попускает.

Так ведь и за Клавой Свами пришла когда-то в одеждах пуговчатых. Благие дела и в темных одеждах творятся во имя Мати, Дочи и Святой души.

– Готова? И позови брата Виктора, он тоже с нами.

– Радуюсь и повинуюсь!

Клава побежала в соседнюю комнату.

Витёк доедал такой же салат. И яичницу с колбасой и помидорами. А к кофе ждали его бутерброды с сыром и сгущенка. И нектар такой же.

На трапезу Свами Клава смотрела равнодушно как на благодать недоступную, а с Витьком ей сразу ужасно захотелось есть.

– Привет, Каля.

Витёк потянулся, чтобы посадить ее на колени. Но она увернулась.

– Потом. Свами тебя зовет.

– Подождет. Видишь, кушаю.

Клава метнулась обратно.

– Он ест, сладкая Свами. Сказал, сейчас придет, когда позавтракает.

– Ну так и приведи, когда съест всё.

Это было разрешением побыть пока у Витька.

Она вернулась к нему. Ей очень хотелось всего – и салата, и яичницы, и сгущенки, и нектара, но она молчала.

Но он кивнул милостиво:

– Жри. Хочешь?

– Ага.

Он усадил ее на колени, изловчившись одной рукой спустить джинсики эту пуговчатые.

– Как там у тебя? Не открылось?

Она помотала головой, потому что с полным ртом даже «Нет» не выговорить. Чтобы проглотить нектаром запила сладким, но с кислинкой.

– Не открылось, – сокрушенно констатировал он. – Ну ничего, поелозь хоть ляжками. Вот это и называется: кофе с постелью – двойной кайф.

Клава глотала всё подряд, отвыкшая уже от такой еды за недолгую жизнь в корабле, и верхний кайф перебивал. Хотя и подогреваться снизу было приятно. Недаром же и, правда, всегда говорят про самых заботливых мужей: «Кофе в постель подает». И чего в этом такого, Клава никогда не догадывалась. Пить лежа – только обольешься и больше ничего. Теперь поняла: пить-то надо сидя, только не на простыне, а «постель» означает «любовь» в любой позе, это теперь и в первом классе знают.

– Ну пошли.

Витёк снял ее и поднялся – сытый и довольный.

Свами ничего не сказала про их задержку. При ней уже ждал горбун Григорий, тоже в штатском.

Свами подхватила портфель – и сделалась непривычно деловитой с виду.

За воротами стояло такси. Свами уселась рядом с шофером, Клава сзади между братьями.

Клаве редко удавалось в жизни ездить в машине, и она ценила каждую поездку, хотелось катиться дольше и дольше.

Но приехали, к сожалению.

Клаве показалось, дом будто знакомый. Хотя не могла сразу вспомнить, откуда.

Вспомнила на лестнице – здесь живет Наташа в блестящей кафельной квартире. Неужели Свами решила вернуть Клаву сюда?! Все-таки не поверила, что она была совсем безгрешной с Витьком?! Но ведь Госпожа Божа видит и знает!

Но зачем тогда приводить сюда самого Витька? Не оставит же Свами и Витька здесь вместе с Клавой!

У нужной двери Свами остановилась.

– Вы к стенке сдвиньтесь, – приказала.

А сама встала перед глазком.

Послышался железный перезвон запоров и дверь приоткрылась на цепочку.

– И правда ты, Зоя? Сбежала тогда, сука, и кильку с собой украла! Чего явилась?!

– Поговорить надо.

– Зайди-зайди! Гостья жданная!

Дверь захлопнулась. И молчание. А сказала «зайди». Но распахнулась снова. Распахнулась – и на пороге стоял здоровый мужик.

– Заходи, дорогая!

Руку было за Свами протянул.

И только теперь увидел стоящих сбоку.

Попытался было захлопнуть дверь – но Григорий поставил ногу, Витёк, рубанув в поддых, согнул мужика пополам, и гости вошли. Горбун последним, заперев за собой дверь.

Наташа стояла, заслоняя вход в знакомую Клаве комнату. Взглянула на Клаву – и видно, что узнала. Молча пока.

– Посидим потолкуем, хозяйка, – сказал Витёк и отодвинул ее в сторону.

Разогнувшегося уже мужика подталкивал горбун.

– Гости дорогие, – опомнилась Наташа. – Поговорим-потолкуем. Кофейку с утра!

Красивая комната не изменилась. Кровать стояла незастеленная, а одеяло на ней странно горбилось.

Красивая комната, красивая, по прежнему взгляду и Наташа, и мужик новый ничего бы – но всё вместе это чужое, воплощающее мерзость мира. Клава теперь узнала накрепко, что она со Свами и со всеми сестрами и братьями принадлежит свету, защищена Госпожой Божей, а все остальные – враги, невры, мусор человеческий. Если только не припадут поспешно к подножию Госпожи Божи и не покаются.

И не было на Клаве плаща серебряного спасительного, защищающего от зловредного излучения белых обезьян, от заразы духовной и телесной.

Григорий подошел, отдернул одеяло – и открылись две девочки. Класс шестой-пятый, определила Клава.

Девочки тотчас прикрылись подушками и выглядывали из-за них как из-за брустверов. Рядом с Витьком являлись окопные мысли.

Наташа забегала туда-сюда и вернулась с подносом, на котором стояли чашки и печенье.

– Вот, с утра! – повторила Наташа.

– А мужчине этому приятному чего ж не подала? – спросила Свами.

– Кофе не водка – с утра не пью, – сообщил мужчина.

Все присели к низкому светлому столику. Кроме девочек из кровати, естественно. Клава еще раз посмотрела на них без жалости, но с превосходством. И отвернулась. Наташа придвинула всем чашки. Отпила глоток из своей.

– Вовремя вы зашли. Как раз я взбодриться собралась. Заварила. А то не проснуться никак. День, видно, такой магнитный.

И еще раз глотнула с удовольствием.

– Обычай есть хороший: из чужой чашки выпьешь – поцелуем подаришь, – сказала нараспев Свами. – Поцелуй, Наташенька, нашего Витю.

И быстрым движением обменяла чашки.

– Ну что ты, Зоечка. Мужчина молодой и незнакомый. Не захочет с такой старухой, как я.

– Захочет. Пей.

– Что она про нас говорит, красивый мужчина. Я даже стесняюсь. Но если не брезгуете такой старухой, давайте сначала так поцелуемся, а после – через кофе.

Наташа потянулась к Витьку, неловко толкнув столик. Запрыгали, кувыркаясь, чашки.

– Ой, на березу карельскую! Пролила всё. Сейчас-сейчас… Вытру… Еще налью…

– Не надо. Я твою чашку подхватила. Пей, Наташенька.

Свами встала, протягивая ей чашку.

– Лучше другого. Расплескалось. Попало в него чего-то.

– Пей сама, или в пасть тебе волью, сука, сестра любезная! А расплещешь – убью сразу. Лучше выпей, Госпожа Божа тебя рассудит.

И приставила чашку к горлу – как нож. А потом уж поднесла к губам,

Наташа, проливая на подбородок и платье, выпила подставленную чашку. Посмотрела на Витька.

– Она подумала чего-то, Зоя ваша. А я просто… я просто – любовный напиток. Приворотный. Приворожить мне такого красавчика захотелось. Сейчас…

Наташа уселась в кресло.

– Разговаривайте, а я сейчас… Сейчас-сейчас…

Свами брезгливо стряхнула с колен капли кофе. Повернулась к молчавшему во время всей сцены мужику.

– Ну вот, а пока мы все живы, можно и поговорить. Ты ведь Федотик?

– Федот.

– Тебя Наташа всегда ласково поминает: Федотиком. А ты и вправду: Федот еще тот.

Наташа откинулась в кресле, закрыла глаза и задышала полуоткрытым ртом.

– И что бы вы вдвоем со мной сделали, если бы Виктор вот так вырубился, да и Гриша, наверное, тоже?

– Это она одна придумала. Испугалась, наверное.

– А что теперь будем делать?

– Чего нам делать? Разговаривать, раз пришла.

– А чего ты делаешь? Девочек поставляешь? – она кивнула в сторону кровати.

– Это она. Пригрела, наверное, сироток. Сейчас вон сколько по подвалам. Любой бомж их во все дырки трахает. Наташа добрая.

– Знаю я, какая Наташа добрая. И она знает, – Свами показала на Клаву. – Расскажет, где нужно. И эти – расскажут. Когда тебя уведут, а инспекторша ласковая их расспросит. Педагогический мент подход имеет. Статья за них есть: за малолеток. Хоть насил, хоть растлел. В сумме можно и расстрел. Если покопать. Может, ты их и закапываешь потом. Когда отработанные. Ты ведь нетраченных ценишь, я слышала?

– Да ты что?! Живут и жиреют! Рады-счастливы! Когда после подвала – жратва и постель. Килек этих, знаешь, как ценят!

– Да-да. На рыбном рынке.

– Ценят и траченных. Мы всех их холим, килечек этих. Да чтобы пальцем! Как своих детей!

– Значит, не закапываешь. Ты у нас не Чикатило, а Щикотило. Пощекотать любишь безгрешно.

– Да мне-то они! Мне, если меньше шестого номера, и смотреть неинтересно. Говорю как отец.

– Наташа, правда, другое рассказывала про тебя, про то, какие ты номера любишь, – Свами посмотрела на Наташу, которая не умела сейчас возразить, и снова на Федотика, – но – неважно. Значит, за растлел – не расстрел. Пропоет тебе прокурор многия лета. От десяти до пятнадцати.

– А ты чего с этого поимеешь?

– Во-первых, деточек жалко. Сердце успокою. А после как прокурор многия лета тебе пропоет, сверх успокоенного сердца – ничего. Вот если – до…

– А что – до?

– Хатенка эта на тебя ведь записана? Зачем тебе столько? У тебя ведь еще есть. Поделиться пора. Поделиться – сохраниться.

– Подумать надо.

– Пять минут, не вставая. Документы у меня собраны, подписываешь и едем к нотариусу.

– Справки еще собрать: форму семь, форму девять. Знаю, покупал.

– Все формы у меня в полной форме.

– Да кто ж их тебе без паспорта?!

Даже Клава поняла, что вопрос глупый.

– Значит, едем резко. Или прокурор пропоет.

– Будет свобода – будут и квартиры, – встал Федот.

– Вот и хорошо. Сейчас и двинемся.

– Только вот паспорта у меня с собой нет, для нотариуса, Зоечка.

– Тянешь, значит. Заедем по дороге. Только ты ходи аккуратно. Ключи здешние выдай… – Федот безропотно протянул тяжелую связку – в кино похожие ключи от города победителям вручают. – Брат Гриша, пришли сестер прибраться. Сироток бедных хоть к Оле пока. Эту, – показала на Наташу, – побережем тоже. У Тони. Ну, присядем на дорожку. Помоги, Госпожа Божа.

Наташа сидела всё так же – запрокинув голову и не чувствуя происходящего. Сиротки совсем спрятались за бруствер из подушек.

Гриша обхлопал Федота, который был раза в полтора выше горбуна, и выудил из кармана пару маленьких ключей – как довески.

– Значит и тачка его внизу, – помахал он ключиками победоносно.

Вышли дружно. Гриша с Витьком придерживали Федота, Свами собственноручно заперла дверь.

Федота ждала, как оказалось, большая БМВ. Витёк уселся за руль, Клаву, к полному восторгу, Свами усадила рядом с ним. Федота поместили сзади между братом Гришей и самой Свами.

– Меня бы не так везли, если бы эта сука безбожья нас своим кофем напоила, – заметила Свами. – Меня бы уже в багажнике. А мы тебя, как боярина. Подпишешь – и забудешь. Если аккуратно всё.

– Испугалась просто дура.

– А другие топором между глаз – тоже с испуга.

Клава блаженствовала, глядя как Витёк в лучшем стиле обгоняет не только «жигули», но и такие же классные машины.

Наверх с Федотом пошли только мужики. Свами пересела за руль.

– Меня тоже Госпожа Божа вразумила. Если отъехать понадобится. Будешь слушаться Госпожу Божу, и тебя Она-Они вразумят смиренному рулению, когда подрастешь еще годика на три.

Клава хотела ручку ей поцеловать в восторге, но догадалась, что здесь не нужно, когда люди сквозь стекло их видят.