На заборе тоже написано.
Не любящий медицину человек может, конечно, повозмущаться. Мол, как же так? Ну, пошалили ребятки. Ну, подарили водителю сотрясение. Что же теперь? Отвозить в дурдом здоровых, молодых людей. Ай-яй-яй. Незаконно! Статья! До трёх лет лишения свободы. Хулиганы.
А мы, медработники, им возразим в ответ и аргументируем сразу по трём пунктам. Во-первых, не таких уж и здоровых. Во-вторых, факт-то излечения налицо. А в-третьих, всё вполне законно, ведь сейчас очень тяжело найти психически здорового человека. Очень тяжело. Если человек посягает на чужое (жизнь, деньги, хлам), то он уже стопроцентно болен. И доводы вроде: «Плохо лежало, поэтому взял» не принимаются. Поэтому всё честно. Ну а если вы имеете в виду сугубо юридический аспект вопроса, то тут нам, медикам, реально повезло. Ведь грамотно составленная история болезни спасёт вас не только от материальной, но и от уголовной ответственности.
Именно в интернатуре мы и столкнулись с правильным составлением историй болезни. Истории эти обязаны были выглядеть идеально. А — сроки лечения, не превышающие стандарты; Б — анализы, подтверждающие диагноз; В — чёткие жалобы и анамнез, разумеется. В общем, чтобы как по учебнику, только лучше. Ведь истории эти заводились исключительно на мёртвые души.
В те времена мы проходили интернатуру по всем стационарам нашего города. То на хирургии месяц посидим. То на гематологии недельный курс застанем. То гинекологами в консультации поработаем. Нужно же было где-то практику набирать. И вот как раз в одной из таких больниц для интернов нас позвали и просто так, прямо в лоб, сказали:
— Доктора, — обратился к нам с дядей Славой терапевт. — Вам говорили, что история болезни пишется для прокурора?
— Говорили, — не совсем поняв, к чему клонит доктор, закивали мы.
— И то, что «если сделал — запиши, а не сделал — дважды запиши», тоже говорили? — продолжает коллега.
— Разумеется, — подтверждаем мы, подозревая жёсткий контроль проверяющих лиц именно в этой больничке.
— Ну, вот и отлично! — резко оборвал расспрос доктор. — Тогда идёмте писать.
— Что писать? — немного тупим мы.
— Истории писать, — уточняет терапевт.
— Истории это хорошо, но где больные? — наивно пытаемся выяснить мы. Нам можно, мы — интерны.
— Они здесь, у нас, только их не видно, — шутит врач и, видя растерянность на наших лицах, поясняет: — Понимаете, какое дело. Фонд обязательного медицинского страхувания очень мало платит за каждого больного. Цены, скажем прямо, социалистические. А больнице надо жить и кушать. Вот мы и пишем наших бывших пациентов, преимущественно пенсионеров, которые у нас когда-то лежали, как поступивших вновь. Разумеется, в конце «лечения» мы им звоним и проверяем, живы ли они. А то…
— Что «то»? — спрашиваем мы.
— Да произошёл тут в соседней поликлинике случай, — вспоминает терапевт. — Участковый врач написал актив к бабке, а сам ей не позвонил. А она уже три месяца, как к земелюшке привыкала. Ну, вот и того.
— А как обнаружили? — удивляемся мы, зная, что тяжело сопоставить визит врача и тот факт, жива ли пациентка или нет. Уж слишком большой город.
— Да случайно, конечно же, — подтверждает наши догадки врач. — Проверку спустили, а у бабки родственники какое-то пособие получали, ну вот и раскрылось. Скандал был… что ты.
— Понятно, — заключаем мы и, понимая, что отпираться от подделки медицинской документации бесполезно, тем более что в интернатуре всё одно, за всё отвечает лечащий врач, а не мы, говорим: — Давайте ваши истории.
ИЗ СУДОВОГО ЖУРНАЛА
День две тысячи триста двадцатый.
Сегодня нагрянул морской патруль. Проверяли корабль и всю документацию. Из журналов пришлось экстренно стирать всякие художества и разные надписи типа «Саня — ЛОХ», оставленные матросами друг другу. Несмотря на почти идеальное состояние, нас всё равно выдрали. Старший помощник говорил, что в журналы нужно было вложить денежные ассигнации, тогда бы не тронули. Вместо этого на борту патруля мы наложили несколько «ароматных» кучек. Всё же мы против коррупции, пусть и не самым оригинальным способом.