Воевода Шеин

Глава пятнадцатая ШУЙСКИЙ И ШЕИН

Покинув Москву в первых числах июля, Михаил Шеин на седьмой день пути добрался до Костромы. Давно он не отдыхал душой и телом так хорошо, как на минувшей неделе, преодолевая версты, а их было около трёхсот. Благоволила ему летняя пора, тёплые ночи, которые он с Карпом проводил под открытым небом. В Кострому въехали в полдень. Был праздник Казанской Божьей Матери. В храмах города, в Ипатьевском монастыре трезвонили колокола.

Михаил нашёл дом воеводы Бутурлина — он стоял на площади неподалёку от собора — и поспешил в его палаты, чтобы застать до богослужения.

Михаил Никитич и впрямь был ещё дома и в храм не спешил. Как привёл слуга Шеина в залу, где была и трапезная, предстал перед ним боярин лет сорока, крепкий в плечах, с благородным лицом и опрятной бородой. Через несколько лет судьбе будет угодно, когда Бутурлин овдовеет, свести его с Катериной-ясновидицей, которую тоже постигнет участь вдовицы, и они обвенчаются в храме, что виднелся за окнами палат боярина.

— Чем могу служить? — спросил воевода Шеина.

— Милости твоей прошу, Михаил Никитич, показать мне три сельца близ села Голенищева, жалованные государем Борисом Фёдоровичем. — Шеин достал дарственную грамоту. Бутурлин взял грамоту, прочитал её, положил на стол.

— Господи, что ж ты сразу не объявился, дорогой мой человек! Ведь мой батюшка с твоим в побратимах ходили. Под Полоцком их свела судьба. До самой кончины помнил он отважного воеводу Бориса Васильевича. Рад с тобой познакомиться, сын славного воеводы. — И Бутурлин шагнул к Шеину. — Дай я тебя обниму, тёзка. — И крепко обнял, они облобызались. — И никаких дел сегодня. Тебе баню приготовят, и ты мой гость. О Москве хоть поведаешь. Мы тут как в лесу, слухами все кормимся.

Говор у Бутурлина был по-волжски окающий и тёплый. «Костромичи наверняка любят своего воеводу», — подумал Шеин. Он был рад, что судьба свела его с душевным россиянином.

Михаил Шеин прогостил у Бутурлина три дня. Потом дьяк воеводы повёз его в Голенищевскую волость, где находились три отписанные ему сельца. Вступив во владение сёлами, он не думал ничего изменять в жизни принадлежащих теперь ему крестьян. Ограничился лишь тем, что вместе со старостами трёх сел — Ладыгино, Берёзовец и Левково — выбрал себе место для усадьбы на высоком берегу реки Ноли и поручил старостам строить дом.

Народ в сёлах жил лесной, все мужики занимались охотой, умели плотничать, столярничать. Как был убран хлеб со скудных полей, староста отправил мужиков в лес заготавливать брёвна и свозить их к месту возведения дома неподалёку от села Берёзовец. Со старостой этого села, довольно молодым мужиком, Михаил как-то незаметно сдружился. Василий Можай был обстоятелен в делах, рачителен как хозяин и обходителен с крестьянами, словоохотлив. Он и возглавил строительство дома. По его указанию валили столетние сосны в обхват толщиной, вывозили их к стройке, обтёсывали, остругивали до янтарного блеска и возводили сруб на дубовые подставы.

В эти же дни другие мастера заготавливали глину, мяли её, резали на доли и обжигали кирпич. В кузницах ковались петли на двери и окна, ручки, скобы, гвозди. Дивился Шеин мастерству костромичей: за что ни возьмутся — всё сделают. Вот только за стеклом и за изразцами пришлось посылать Василия Можая в Кострому.

Постепенно Шеин сам стал вникать во все тонкости возведения дома. Он распределил, где быть поварне, трапезной, опочивальням, какой должна быть светёлка. Радовался Михаил, как на его глазах поднимался дом, в котором через какие-то два месяца он затопит печи и будет смотреть из окна на заречные дали. И он дождался этого дня. В конце сентября дом был построен. Да и немудрено: над ним потрудилась чуть ли не сотня мастеров. Поработали на доме даже кудесники из села Голенищева. Они покрыли гонтом[24] крышу и поставили печи, украшенные изразцами.

Обмыть новый дом Шеин позвал всех, кто его возводил. Не пожалел казны ни на хмельное, ни на угощение. Он послал Карпа с двумя возами в Кострому, и тот всё закупил на торге. Всем, кто трудился на строительстве дома, Шеин выплатил жалованье. Знал он, что мужики и парни не забудут его справедливости.

Обмыв «новоселье», Шеин несколько дней любовался домом, водил по нему Карпа и показывал, где и что будет стоять из мебели, где и чья разместится опочивальня, кто поселится в светёлке. Постепенно он привык к новому дому, но однажды понял, что его мечты пожить в этом доме в обозримом будущем призрачны. Он — воевода, и удел его — военные походы, сечи, битвы. Михаил далее удивился, что вот уже четыре месяца его не беспокоят. Он отдыхал, ходил в лес с Василием Можаем, охотился на зайцев, даже за лосем они гонялись вместе с Василием. Это какое же благо выпало ему! Но чувствовал Михаил, что всё это будет прервано в первые же весенние дни. Как ледоход на реках наступает непременно, так и он потребуется кому-либо для военного похода. Предчувствие не обмануло Михаила Шеина.

В середине марта, ещё по санному пути, из Костромы примчал от воеводы Бутурлина посыльный, и с ним был Анисим. Михаил глазам своим не поверил, когда в поварне появился Воробушкин. В груди у воеводы возник холодок: уж не случилось ли чего-нибудь в семье? Однако, увидев Шеина, Анисим улыбнулся.

— Слава Богу, батюшка-воевода, ты жив, здоров, и это хорошо.

— Спасибо, что улыбнулся. Я сразу понял, что дома всё благополучно. — Михаил подошёл к Анисиму, похлопал его по плечу, усадил на скамью. — Ну рассказывай, что привело в глухомань?

Анисим опять улыбнулся.

— Я не один, батюшка-воевода, а с посыльным от Бутурлина. И мы всю дорогу гнали лошадей с самого утра. Накорми нас вначале, а новостей у меня полный короб.

— Прости, Анисим, ты прав.

— Чего там, твоя выучка, батюшка. — Анисим опять улыбнулся. Ему не терпелось что-то сказать, и он не смолчал. — Ты поздравь меня, батюшка-воевода. Моя Глаша двойню принесла — двух сынов. Одного Тихоном назвали в честь Глашиного отца, другого в честь моего — Никитой.

Михаил взял Анисима за плечи, поднял и трижды поцеловал.

— Богатыри вы с Глашей! Поздравляю! Ну, зови своего попутчика. А я велю Карпу тут стол накрыть.

Оба они покинули поварню. А вскоре в ней появился Карп и принялся доставать ухватом горшки из русской печи. Водрузил на стол четыре глиняных блюда, наложил в них тушёной репы с говядиной, нарезал хлеба. Вошли Михаил, Анисим и посыльный Бутурлина. В руках Михаил держал кувшин с медовухой. Карп поставил на стол глиняные поливные[25] кружки — всё просто, по-деревенски. Забулькала в них медовуха, и Михаил поздравил Анисима:

— Расти, брат мой, крепких духом россиян, а иного и не надо.

Все выпили. Началась трапеза, да скоро с нею и управились. Карп увёл посыльного осматривать дом. Михаил с Анисимом остались за столом.

— Поклон тебе, батюшка-воевода, от твоей матушки и от супружницы, ещё от доченьки. А Иванушка меня за бороду потрепал и велел тебя тоже. — Анисим со смехом тронул бороду Михаила и тут же посерьёзнел: — А приехал я по твою душу, Михайло Борисович.

— И кто же меня добивается в Москве? Ежели Григорий, то возвращайся в Москву, а я в леса уйду.

— Добивается тебя не самозванец, истинно самозванец, — повторил Анисим, — а князь Василий Иванович Шуйский.

— Вон как! С чего бы это?

— Слушай, батюшка. Позвал он меня к себе тайно, сказал, чтобы ни один тать не узнал, куда я должен ехать, и велел поведать тебе такие слова: «Михайло Шеин есть истинно русский воевода. И отец его погиб от рук поляков и литовцев. Так ему ли терпеть их надругание над Русью и отсиживаться в глуши? Знаю, ты всему очевидец, как поляки и литвины издеваются над русским народом, над его святынями. Вот о том и расскажи, и Христом Богом прошу его вернуться тайно в Москву и встать под мою руку. А занёс я её на самозванца». Сказанное князем Шуйским передаю слово в слово. Вот тебе крест! — И Анисим перекрестился.

— Но что творят поляки и литвины в Москве? И не зол ли на них Шуйский из личных побуждений?

— Зол, батюшка-воевода, люто зол. Зимой самозванец раскрыл заговор против себя. После вступления самозванца на престол Шуйский якобы стал распускать о нём дурные слухи и подговаривать вельмож к мятежу. Всё это дошло до Петра Басманова, скорей всего через князя Димитрия Черкасского, который где-то и что-то пронюхал. Басманов о том донёс самозванцу. Шуйского взяли под стражу, и сказывают, был суд из всяких вельмож, что при Лжедмитрии стоят. Они приговорили его к смертной казни. Но в час приговора пришёл на суд сам царь и показал милосердие, помиловал Шуйского, заменил смертный приговор ссылкой. Князя Шуйского увезли после суда в село Тайнинское, но туда вскоре приехал царь и отпустил Шуйского на волю. И всё наказание свелось к тому, что князь из Тайнинского шёл к своим палатам пешком.

— Вот и лютует Шуйский. Пешим-то он и на двор не ходит, — улыбнулся Шеин. — И что ещё привёз?

— Самые страсти впереди, боярин. В Москву уже ближе к весне прикатила царская невеста, какая-то полька. Так с нею пришло две тысячи польских вельмож и шляхтичей. И все в Кремль хлынули. Там и на постое. И как пошли чинить разбои да глумление над нашей верой — ужас! Во хмелю поляки в храм Успения Богородицы на конях въехали и начали из мушкетов стрелять. В икону Божьей Матери выстрелили. Потир[26] золотой украли. А кони-то гадили в храме.

— Вот за эти надругательства они и заслужили кару смертную! — И Шеин припечатал свою угрозу ударом крепкого кулака по столу.

— Ещё в храме Спаса Преображения поляки свой костёл устроили.

— И россияне молчат?! Да как можно!

— Так некому их, батюшка-воевода, поднять на ворога. Вот и собирает князь Шуйский под свою руку истинных россиян, — закончил горькую исповедь Анисим.

Шеин задумался, но его глаза беспокойно метались по поварне, словно искали схватить что-либо и ринуться на невидимого врага. И думы его были недолгими, он встал, сказал твёрдо:

— Завтра чуть свет выезжаем в Москву. Ты иди отдыхай. Карп покажет где. А у меня — дела.

Прежде всего ему надо было найти старосту Василия Можая.

— Вот что, Василий: завтра я уезжаю в Москву, — начал он разговор, найдя старосту, — так ты найди десять-пятнадцать доброхотов, молодых да ловких. Зови их послужить у меня ратниками.

— Найдётся и больше, боярин, — ответил Можай.

— Пока не надо больше. Как уеду, так ты подбирай тут крепких охотников, которые за любым зверем могут ходить, чтобы следопытами были. И чтобы ловкие… Придёт время — я их позову.

Василий бороду потеребил, умные глаза прищурил, сказал весомо:

— Всё понял, воевода. Найду и таких, обучу, чему нужно. А в придачу сына своего дам, Павла. Силён Можай, загляденье парень.

— Ну, брат, растревожил! Так ты и давай его, отправляй завтра со мной.

— Подумать надо.

— Ну, думай до утра. И вот ещё что: Карп здесь на моём хозяйстве останется, так ты ладь с ним.

— Как не ладить, коли надо мной ставишь, — усмехнулся Василий. И хитрый староста поторговался: — Так ты тогда уж, воевода, моего Павла старшим поставь над пятнадцатью.

Михаил засмеялся — раскусил Василия, согласился:

— Будет по-твоему. Только ты мне близ дома баньку поставь, конюшню на шесть лошадей и амбар, чтоб мыши водились!

На другой день ранним утром перед домом Шеина появились тринадцать конных берёзовцев. К ним вышел Анисим, осмотрел их.

— Что это, ни палиц, ни сабель не вижу при вас? Как в сечу пойдёте?

— Так мы с рогатинами, как на медведя! — ответил румянолицый широкоплечий молодец Павел Можай.

— Тогда поладим. Кто из вас не снедал? Давай за мной в поварню.

За Анисимом последовали четыре молодых парня.

Вскоре отряд берёзовцев во главе с Павлом Можаем покинул село следом за Шеиным и Анисимом. Бабы и девки проводили своих сыновей и женихов за околицу и пожелали им удачи в том неведомом, куда они уезжали. Дорога была трудной. Снег уже раскис, превратился в месиво. Кони проваливались, шли с трудом. К Волге подошли за какую-нибудь неделю перед ледоходом. В Костроме Шеин забежал к воеводе Бутурлину попрощаться. Но костромской воевода придержал у себя Шеина на целые сутки.

— Прости, тёзка, знаю я, зачем в Москву идёшь да с ратниками. Вот и я приготовил для тебя сотню. Может, этой сотни как раз и не хватит, когда из Москвы поляков погоните. Во главе сотни я поставил бывалого ратника Нефёда Шило. Положись на него во всём.

— Спасибо, воевода, за радение о Руси. А нам всякая помощь нужна, и бывалые воины прежде всего.

Своих ратников воевода Бутурлин подготовил хорошо. Все они были вооружены, сидели на крепких сытых конях. За сотней следовали пять повозок с кормом для коней и снедью.

В Москву отряд прибыл ночью. Так счёл за лучшее Шеин. Ворота ему открыли именем государя. Но к нему на поклон воевода не поехал, а тихим шагом привёл костромичей на своё подворье. Когда Михаил размещал ратников, вышла его мать. Елизавета сказала просто:

— Вот и славно, что с силой явился. И от поляков можем заслониться.

— Матушка, как вы тут?

— Пока здравствуем, сынок. Как завтра будет, не знаем. Сердит на тебя царь за то, что сбежал из Москвы. От дьяка Вылузгина человек был, тот велел в Кремле не показываться.

— Я так и предполагал. Ладно, будем жить. Бог не выдаст, свинья не съест.

Шеин провёл дома только остаток ночи и день, а поздним вечером, взяв с собой сотского Нефёда Шило и Павла Можая, ушёл с ними к князю Василию Шуйскому на Варварку. Князь Василий встретил Михаила с неподдельной радостью:

— Слава Богу, что приехал, воевода Михайло. Будет на кого мне опереться.

— Говори, князь-батюшка, что нам делать, к чему готовиться? Со мной добрая сотня костромичей.

— Как славно, что привёл их. А делать пока тебе надо одно: затаиться и ждать нашего часа. На пятницу, на Николин день, царь назначил венчание со своей спесивой полячкой Мариной. И мнится мне, что после венчания поляки войдут в раж, недели две упиваться и утешаться будут. Вот тут-то и придёт наш день.

— Затаимся и дождёмся своего часа. Мы народ терпеливый, — поддержал князя воевода.

— Одно скажу, Михайло: дома тебе не следует отсиживаться, достанут холуи самозванца. Ты у меня эти дни поживи. И сотню приведи. Убережём. Царь счёл, что угрозой казни испугал меня до смерти. Ан обмишулился. Гнева во мне накопилось столько, что дыхну — и Кремник[27] вспыхнет. Самозванец ещё узнает, как грозить Шуйскому князю.

Дальше всё шло, как предсказал князь Василий Шуйский. После венчания на Николин день, что по обычаям россиян запрещалось делать, в Кремле начался великий разгульный шабаш. На свадебном пиру почти не было видно русских вельмож. Грановитую палату, где шёл свадебный пир, заполонили польские шляхтичи. Гуляли неделю.

Лжедимитрий в эти дни открыл государеву сокровищницу, и вековой давности золотые кубки и братины в бесчисленном множестве выставлялись на столы и бесследно с них исчезали. Отгуляв неделю, сделав на два дня перерыв, поляки вновь принялись бражничать.

И настало время Василия Шуйского. Вечером шестнадцатого мая, накануне дня апостола Андроника, Шуйский собрал братьев, позвал Шеина и племянника Скопина-Шуйского, боярского сына Петра Валуева, сотского Нефёда Шило, ещё двух воевод, незнакомых Шеину, и сказал:

— Все вы знаете, что делать, но напоминаю. Ты, Иван, в полночь поднимешься на колокольню храма Живоначальные Троицы, что на Рву, и ударишь в большой колокол. Мы в этот час с ратниками выступим на Красную площадь и с неё вломимся в кремлёвские врата. Зовём горожан бить поляков, чтобы защитить царя, которого они пытаются убить. Это наш главный козырь. — Князь Шуйский с лисьей хитростью посмотрел на всех присутствующих. — И горожане пойдут громить поляков. Они им в печёнку влезли. А вы, вот ты, Шеин, со своими ратниками, ты, племянник Миша, братья мои и ты, Пётр Валуев, — все мчитесь в царский дворец и никого там не щадите, а главное — не упустите самозванца.

Никто не задал князю Шуйскому ни одного вопроса. Всё было просто и ясно. Заключая напутствие, Василий сказал:

— А теперь к воинам и за оружие.

Михаил Шеин и Нефёд Шило покинули палаты Шуйского и вышли на хозяйственный двор. Там их ждали, томясь от безделья, сто тринадцать ратников. Шеин велел Нефёду:

— В Кремле следуй за мной. А теперь выводи сотню.

Небо было пасмурным, накрапывал мелкий дождь.

Михаил подумал, что это им на руку. Придвинулась полночь, на храме Живоначальные Троицы мощно и властно зазвонил колокол. На его первые удары отозвались десятки, а затем и сотни колоколов по всей Москве. Под этот колокольный звон тысячи москвитян, похватав всякое бывшее под руками оружие, побежали на Красную площадь. Едва лишь Шеин со своими ратниками и Скопин-Шуйский со стрельцами появились на площади, как на неё с трёх сторон начали вливаться горожане. Они услышали призыв сподвижников Шуйского: «Вперёд на поляков, убивающих царя», ринулись к кремлёвским воротам и следом за стрельцами Скопина-Шуйского и ратниками Шеина, за другими воинами, примкнувшими к Василию Шуйскому, ворвались в Кремль.

В Кремле началось побоище поляков. Но «ударная сила» князя Василия Шуйского стремилась к царскому дворцу и вскоре заполонила его. Когда мятежники пошли на приступ дворца, к ним присоединились многие именитые бояре и князья. Оказались тут Мстиславские, Шереметевы. Все они тоже вбежали во дворец в поисках Лжедимитрия. Им навстречу из Столовой палаты выбежал Пётр Басманов и закричал жалким голосом:

— Стойте! Образумьтесь! Богом прошу! Государь почивает!

Но Лжедимитрий не спал. Он наскоро оделся, схватил саблю и с постельничим побежал из опочивальни в сени. Там уже были враги. Он скрылся в соседнем покое. Изменившие ему рынды убежали из покоя. Он открыл окно и поднялся на подоконник. Чья-то сабля достала его в ногу, ранила, и он упал из окна на землю. Его подхватили стрельцы верного сотского Микулина, затащили во дворик. Микулин встал на защиту Лжедимитрия. Но уже был нацелен мушкет дворянина Валуева, прогремел выстрел, и Лжедимитрий рухнул, сражённый намертво. Стрельцы, что стояли на страже дворца, подобрали тело убитого и понесли во дворец. Но на крыльце сторонники Шуйского отняли у стрельцов тело самозванца и порубили его саблями.

Михаил Шеин, выходя из царских палат, отвернулся от этой расправы над польским прихвостнем. Спустившись с крыльца, Михаил остановился и прислушался: Москва гудела от звона колоколов, от тысяч голосов, криков, стонов умирающих и растерзанных поляков. Шеин направился к патриаршим палатам, надеясь найти там кого-либо из священнослужителей патриарха Иова, но встретил толпу горожан. Несколько человек волокли на расправу грека Игнатия, «лукавого и изворотливого», которого самозванец нарёк патриархом. Многие тащили добро из патриарших палат. Шеин не стал мешать горожанам править свой суд. В рассветной дымке он увидел своего сотского Нефёда Шило, позвал его и велел стягивать воинов.

— Без нас тут есть кому разобраться, — сказал Михаил.

— Пожалуй так, воевода, — отозвался Шило и ушёл собирать своих ратников в сумятице угасшего побоища.

Рассвело. Близ Шеина сгрудились его ратники. Резня в Кремле уже завершилась. На соборную площадь въехал небольшой конный отряд. Впереди на вороном скакуне ехал Василий Шуйский. Его сопровождали три брата. Князь Василий остановился близ Шеина, спешился и подошёл к нему.

— Спасибо, воевода, ты действовал славно, — сказал князь.

— Чего не сделаешь во благо Руси, — ответил Шеин.

— Приходи завтра на Красную площадь. Народ прокричит нового царя. И помни, что он назовёт моё имя.

Князь Шуйский произнёс эти слова обыденно, но от этого они не потеряли своей силы.

Михаил Шеин поверил, что всё так и будет. Князь ждал его слова, и Михаил отозвался:

— Ты, князь-батюшка, заслужил эту честь. Твоей волей мы избавились от самозванца и поляков.

— Спасибо, воевода, за признание моей чести, — сказал Шуйский и направился к коню.

Стременной помог ему подняться в седло.

На другой день князя Василия Шуйского не выбрали в цари. Михаил, Нефёд и Анисим побывали на Красной площади и в Кремле. Сотни ратников и горожан убирали в Кремле трупы убитых поляков. Это зрелище не привлекло Шеина, и он увёл своих спутников из Кремля. Они выходили через Предтеченские ворота, и там Шеин встретился с дьяком Елизаром Вылузгиным. Он шёл в свой приказ на службу, как ходил больше десяти лет. Встреча была тёплой.

— Мы живы и здоровы, и слава Богу, — произнёс дьяк и обнял Михаила. Спросил: — Чем ты озабочен?

— Шуйский Василий звал на Красную площадь, да вот напрасно.

— Знаю, зачем звал. Пусть потерпит. Бояре думают на Земском соборе царя выбирать, да побаиваются: земцы откажут Шуйскому. Завтра, поди, позовут москвитян на Красную площадь. Приходи.

Но на другой день Михаил не смог прийти на Красную площадь. В доме Шеиных появился дорогой гость — двоюродный брат Маши Артемий. Он приехал с женой Анастасией, пятилетней доченькой Аннушкой и трёхлетним сыном Васенькой. Собрались все Шеины и Измайловы. Не хватало только боярыни Анны, которая два года назад приняла иночество и коротала старость в Суздальском Покровском монастыре. Все минувшие годы Артемий провёл в Пронске воеводой, а минувшей весной по воле Лжедимитрия был отозван.

— Теперь ты можешь вернуться на воеводство, пока другой царь-батюшка не вспомнит, — посмеялся по этому поводу Михаил.

— Надоело нам там. Настенька осиротела. В один год убрались от поветрия матушка и батюшка. Теперь в Москве поживём. Дом-то пустует.

Когда гости помылись в бане с дороги, началось застолье. Просидели за «чарами» до позднего вечера. Было что вспомнить.

А в этот день на Руси появился новый, «всенародно» избранный царь — Василий Иванович Шуйский. На Красной площади, как рассказывал Анисим, было людно, но за Шуйского прокричали лишь те горожане, которых он поднимал против Лжедимитрия. По этому поводу среди бояр Шуйского будут звать «полуцарём». Бояре потребовали от Шуйского, чтобы он целовал подкрестную запись. В ней было записано: «Целую крест всей земле на том, что мне ни над кем ничего не делать без собору, никакого дурна», — «чего искони веков в Московском государстве не важивалось», — отметили летописцы.

Чутьё подсказывало Шеину, что его отсутствие на Красной площади в день избрания Шуйского на царство сойдёт ему с рук. В сумятице державных дел царь Шуйский забудет о лёгком уколе его самолюбию. Но были у Шеина и сомнения. Как же? Ведь князь просил, а он пренебрёг — вот и укол.

Но пока в жизни Михаила Шеина всё шло благополучно. И царь Василий Шуйский не забыл о нём. Да и как забыть? Василий понимал, что трон, на который он сел, стоит на огнедышащем вулкане, а не в Руси обетованной.

Едва был низложен и убит Лжедимитрий I, как в июле начался новый поход из Путивля на Москву и во главе восставших стоял бывший холоп князя Телятевского с Черниговщины. Это был Иван Болотников. Он повсюду рассылал грамоты, называл себя царём Димитрием и писал, что чудом спасся от гибели в ночь на семнадцатое мая. Болотников продвигался к Москве стремительно. За один только август все города Курской и Орловской земель присягнули на верность царю Димитрию. Под Кромами Болотников разбил первую царскую рать, которую возглавлял брат «полуцаря» Димитрий Шуйский. Вскоре же недалеко от Калуги, в устье реки Угры, Болотников встретил упорное сопротивление рати племянника Василия Шуйского, князя Михаила Скопина-Шуйского. Однако Болотников сломил упорство девятнадцатилетнего воеводы и двинулся дальше к Москве. Силы нового Лжедимитрия постоянно прирастали. К нему присоединились под Калугой отряды восставших во главе с Истомой Пашковым.

В эти тревожные дни и позвали Михаила Шеина вместе с другими воеводами в Кремль. Тут были князья Иван Голицын, Иван Шуйский, Фёдор Шереметев.

— Вот увидел вас, и надежды во мне затеплились, — начал разговор царь Василий. — Я верю, что мы побьём Ивашку Болотникова и Истомку Пашкова. Вот ты, Иван Голицын, встанешь во главе Тверского полка, тебе, Фёдор, вести ярославцев. Ты, окольничий Михаил, со смолянами иди в сечу. Ну а брату своему Ивану я поручаю московский полк. Он на поле брани с племянником объединится и пойдёт на самого атамана вкупе с князем. — Шуйский подошёл поближе к Шеину: подслеповатый был. — А ты, Михайло Шеин, прояви умение одолеть Истомку Пашкова.

Вскоре царь отпустил воевод собираться в поход. Но Шеин зашёл сначала в палаты патриарха. Ему хотелось увидеть там лазутчика Луку Паули, который теперь служил патриарху Гермогену. Но прежде Шеину пришлось встретиться с самим патриархом. Он был суров лицом, у него были чёрные жгучие глаза, и весь облик его напоминал грозного воителя. Михаил, однако, не робел перед ним, знал, что патриарх грозен для неправедных, сказал:

— Святейший, отпусти со мной Луку Паули в поход на Истому Пашкова.

— В чём надобность в Луке, сын мой? Он не воин, но посланец патриарший.

— Он посланцем и послужит. Ведомо мне, что честный дворянин Истома Пашков впал в заблуждение и, ежели помочь ему прозреть, он отойдёт от разбойника Ивашки Болотникова. Лука это сможет сделать.

— Я в согласии с тобой, сын мой, — ответил суровый воитель за Русь православную.

Через день, когда Михаил Шеин уходил из Москвы со смоленским полком, покинул палаты патриарха и лазутчик Лука Паули. С Шеиным он встретился за Коломенским, под селом Заборьем, побывав к этому времени в стане Истомы Пашкова. Истома отошёл от Ивана Болотникова в царский стан по увещеванию Луки Паули. Но это случилось после упорных схваток отрядов Ивана Болотникова с царским войском. Как этого добился Лука Паули, трудно сказать. Ведь в эту пору в войско Болотникова пришли на помощь с отрядами братья Прокофий и Захар Ляпуновы из Рязани. Ещё пристал к повстанцам Григорий Сумбулов с отрядом в пятьсот человек.

В войске Болотникова насчитывалось в ту пору больше десяти тысяч повстанцев. Он уже замахнулся в мыслях овладеть Москвой. Но его победное шествие было прервано встречей с полками князей Голицына, Шереметева, Шуйского и окольничего Шеина. В самый разгар боев от Болотникова следом за Истомой Пашковым отошли братья Ляпуновы и Григорий Сумбулов. Иван Болотников с остатками повстанцев спешно отступил к Калуге, занял её и начал обороняться. Полк Михаила Шеина вместе с другими царскими полками преследовал Болотникова и осадил Калугу. Шёл декабрь 1606 года.

А в январе Михаил Шеин со своим полком был отозван в Москву, и он не скоро понял причину, заставившую царя Василия Шуйского вывести полк смолян на отдых.