Глава четвёртая БОРЬБА ЗА ТРОН

В Кремле после кончины царя Фёдора, уже на четвёртый день, страсти закипели, как в котле варево. Михаил Шеин, пребывая в палатах дворца с утра и до вечера, видел, что никто из царских вельмож не был склонен признать законной государыней супругу царя Ирину. И хотя царь в присутствии патриарха передал ей в руки державную власть, она для всех осталась бездетной вдовствующей царицей, но не государыней. В первые девять дней Борис Годунов не отходил от сестры ни на шаг. Маша часто слышала, что брат что-то страстно шептал сестре. Ирина отвечала ему сквозь слёзы. Но Маше так и осталось неведомо, о чём шла речь между братом и сестрой. Видела девушка одно: печаль небывалую на лице царицы. У Маши сердце сжималось от жалости при виде её неизбывного горя.

Однако и деятельная жизнь била в Кремле в эти дни ключом. По воле Бориса Годунова и главы Посольского приказа Василия Щелкалова были закрыты границы Руси с западными странами. Из Москвы не выпускали никого из посольских и торговых людей. Патриарх Иов разослал по всей державе гонцов. По его воле созывались из всех епархий митрополиты, архиепископы, архимандриты и епископы, потому что Иов понял раньше других, что на Руси наступит чреватое последствиями междуцарствие.

Оно наступило совершенно неожиданно и непредсказуемо. На десятый день, в ночь на шестнадцатое января, к чёрному крыльцу подкатил крытый возок, запряжённый вороной кобылкой. Из дворца вышла закутанная в чёрный плащ царица Ирина. Она села в возок, кучер погнал лошадь к Предтеченским воротам. Тому были свидетелями стражи у ворот, но кто покинул Кремль, они не ведали.

Одной из первых узнала об исчезновении царицы Ирины Маша Измайлова. Она пришла убирать постель, как всегда, а царицы и след простыл. И в молельне её не было. Девушка растерялась, но смекнула, что надо кого-то уведомить, и побежала к своему жениху. Он ночевал в палатах и встал уже, шёл на молитву в Благовещенский собор. Маша догнала его возле дверей:

— Беда у нас, сокол мой! — с ходу сказала Маша. — Царица-матушка пропала.

— Как это пропала? — удивился Михаил.

— Нет её в покоях. Да и шубы горностаевой — тоже. Коль тепло оделась, то далеко укатила, — ответила сообразительная Маша.

Михаил не растерялся. Он подумал о патриархе Иове, решил в первую голову уведомить его.

— К патриарху я побегу. А ты поспеши к боярину Борису Годунову, — сказал Михаил и убежал.

Патриарх молился, когда Михаил примчался в его покои. Услужитель отец Николай, увидев взволнованного Шеина, сразу повёл его в молельню. Едва вошли в неё, как патриарх прервал молитву. Михаил всё выложил Иову на одном дыхании:

— Святейший, в ночь царица Ирина скрылась из дворца, и никто не ведает, куда уехала.

Патриарх побледнел, на лбу выступил холодный пот. Сердце сжалось от боли. «Зачем ты, матушка, так безрассудно поступила?! — воскликнул он в душе. — Боярская дума, аки лавина, сметёт трон и будет править державой своим именем».

— Сын мой, позови ко мне немедленно правителя Бориса, — сказал Иов. — И не мешкай нигде, никому ни слова, что царицы нет во дворце. Беги!

Пока Михаил летел к Годунову, патриарх попытался размышлять и счёл, что нужно и дальше управлять державой именем царицы Ирины. Это его долг, как первосвятителя.

Вскоре Михаил вернулся ни с чем.

— Борис Фёдорович отказался прийти к тебе, святейший.

— Почему?

— Он не объяснил. Но я так понял, что Борис Фёдорович болен. Вид у него плачевный вовсе.

— Помоги добраться к нему, сын мой, — попросил патриарх.

Михаил отвёл Иова в палаты Бориса Годунова и передал его на попечение супруги Бориса, Марии. Он ушёл — и напрасно. Там оставалась Маша, с которой он через миг встретился бы.

Позже от неё он узнал, что как только Иов увидел Годунова, то сказал ему, не пытаясь скрыть это ни от кого, чтобы Борис дал согласие стать царём Руси, и поведала Маша, что Борис Фёдорович разбушевался и заявил, что он пострижётся в монахи, ежели Иов будет настаивать на том, чтобы он встал на царство. И Михаил поверил в то, что Борис Годунов говорил правду. Вера Михаила питалась тем, что он запомнил из событий в Угличе.

К полудню того же дня к Борису Фёдоровичу приходил его дядя, окольничий Семён Никитич. О чём они вели речь, неизвестно, но из палат Годуновых по всему царскому дворцу и Кремлю разошлись слухи о том, что царица Ирина в ночь уехала в Новодевичий монастырь и спустя три часа после утренней молитвы была пострижена в монахини, приняв имя Александры.

Патриарх Иов не поверил тому и отправил своего услужителя диакона Николая в Новодевичий монастырь установить истину.

К тому времени решил свою судьбу Борис Годунов. Он ждал лишь ночи, чтобы выполнить задуманное. Правитель истязал себя мыслями о том, что не имеет права на русский престол, потому как погряз в грехах и один из несмываемых грехов — это якобы убийство по его воле царевича Димитрия. И теперь уже для самого Бориса Фёдоровича не имело значения то, что тогда он пытался не допустить на престол державы змеёныша или, хуже того, злодея, каким был Иван Грозный. Как считал Борис Годунов тогда, всё это творилось во благо Руси. Ныне эти досужие умозаключения потеряли смысл. Борис Фёдорович понял полноту своего греха и счёл, что замолить этот грех можно, только отдав себя служению Богу. И он, по примеру сестры, отважился уйти в какой-либо монастырь, там принять постриг и посвятить свою жизнь замаливанию грехов.

Придя к подобному решению, Годунов с нетерпением ждал ночи. В помощники, чтобы исполнить задуманное, он позвал Михаила Шеина, сдержанного, умеющего молчать молодого боярина.

— Ты, стольник, забудь, что я тебе накажу, но в полночь будь с чёрной лошадью, сам в чёрном, с крытым возком. И никому ни слова, да прежде всего Иову и моему дяде Семёну.

— Никто не услышит от меня ни единого слова, — заверил Михаил.

Всё так и было. В полночь крытый возок и вороная кобылка стояли у чёрного крыльца палат и за возницу в чёрном плаще сидел Михаил. Ждал он недолго. Борис Фёдорович вышел один. Он был тоже в чёрном плаще с капюшоном, в руках — кожаная сума. Он молча забрался в возок и опустил полог. Шеин тронул коня. Годунов велел ему ехать к Троицким воротам, а как миновали их, сказал:

— Ты, Михаил, теперь свободен. Иди к матушке на Рождественку, а я покачу своим путём.

— Твоя воля, Борис Фёдорович, а мне жалко с тобой расставаться. Никто так не порадеет за Русь.

— Не знаю, не знаю.

Годунов отобрал у Шеина вожжи, и тот спрыгнул с облучка.

Михаил посмотрел вслед возку и увидел, что Борис Фёдорович уезжал к Москва-реке на мост. Куда он поедет дальше, Михаилу оставалось только гадать. Он прошёл мимо храма Василия Блаженного и, свернув на Варварку, направился по пустынной, полуночной Москве домой.

Для Руси это были судьбоносные ночные часы. Доберись Борис Годунов до Донского монастыря и прими там на рассвете постриг, держава была бы повергнута в смуту. И всё-таки смута придёт, но значительно позже, и в причинах её возникновения окажется в немалой степени виновен Борис Годунов. А пока наступило междуцарствие, и длилось оно в течение девяти месяцев.

Шагая домой, Михаил думал о происходящем как зрелый муж, хотя и непричастный к государственным делам, но во многом поднаторевший за годы придворной службы. Он определённо знал, что спокойная жизнь миновала. Уже завтра будет всем ведомо, что исчез правитель Руси и теперь вовсе некому управлять державой. И не дай Бог, если прослышат польские и литовские гетманы, что Русь осиротела, — тут же хлынут в её пределы разбойные ватаги, вновь подступят к Смоленску.

Конечно же, сдерживать порывы рвущихся к трону, может и патриарх всея Руси. Он властен, умён, в нём живёт сила Божьего слова, но хватит ли у него телесных сил? Он немощен. Сказались годы тяжёлой жизни при Иване Грозном. Надо уповать на Бога, чтобы у патриарха и церковного синклита[9] хватило здравого ума выбрать достойного государя, разумеется, если этому не помешает Боярская дума.

Михаил Шеин понимал, что не ему, царскому стольнику, судить, кого поставить у кормила власти. И всё-таки он вновь перебирал тех, кто хотел бы надеть корону державы. Князь Фёдор Мстиславский медлителен и неповоротлив. Возраст даёт себя знать. Случается, что и в думе дремлет. Усмехнулся Михаил и подумал, что и держава при нём дремать будет, а то и в сон окунётся. Вот князь Фёдор Романов и потянул бы тяжёлый воз. Властен, умён, но в любострастии был уличён. Потому патриарх Иов вряд ли выдвинет его занять царское место. А там и выборные из земель его не примут.

С Василием Шуйским всё было сложнее. Молодому стольнику Шеину не по силам оказалось раскрыть нрав и душу этого хитрого, всегда себе на уме князя, умеющего служить государям лучшим образом. Он и при Иване. Грозном ни разу не споткнулся, не дал взять себя за выю[10] и бросить на плаху.

Чьё же имя из перечисленных вельмож вознесёт патриарх с амвона Архангельского собора или с Лобного места на Красной площади? В любом случае патриарху могут поверить россияне и отдадут трон тому, кого он назовёт.

Не знал, однако, молодой стольник провидческой глубины патриарха Иова и потому со своими предпосылками зашёл в тупик.

Наутро, прибежав чуть свет в Кремль и встретившись с Машей на молитве, он спросил:

— Машенька, какая новинка в Кремле за ночь проявилась? Я-то ныне у матушки спал.

— Страсти господни случились, Мишенька. Только что ключница Годуновых Глафира поведала мне об исчезновении правителя Бориса Фёдоровича.

— И что же, все уже о том знают?

— Знают. Будто бы человек патриарха, лазутчик Лука Паули вызнал, куда отъехал батюшка Борис Фёдорович. Будто ночью провожал его до места. И сам патриарх уже поехал в Новодевичий монастырь, где и укрылся Борис Фёдорович.

«Вот уж, право, не спишь, да выспишь. Теперь решит Борис Фёдорович, что моими происками Иов пожаловал к нему», — подумал смятенный Михаил.

— Что же делать-то? — спросил он Машу.

— Ждать. Всё образуется.

Она смотрела на своего жениха с нежностью и сетовала, что их венчание и свадьба откладываются до неведомо какой поры.

Знали Михаил и Маша, что без царского благословения им не быть супругами, ибо так было сказано царём Фёдором. И никто из вельмож этого не забыл. Но пока молодые были счастливы оттого, что почти каждый день встречались в дворцовых палатах, в храмах Кремля, на его площадях. И они согревали себя обоюдной лаской. Но нынче жениху и невесте было не до нежностей.

К полудню в Москве начались волнения. Многие тысячи москвитян вышли на улицы, на площади, придвинулись к Кремлю и требовали показать им Бориса Годунова. Горожане ещё толком не знали и не понимали, почему вдруг исчез любезный им правитель державы. Но вскоре они забушевали, когда на Красной площади дьяк Судного приказа, по прозвищу Еремей Грач, подлил масла в огонь. Он взобрался на торговое строение и крикнул москвитянам:

— Чего галдите, разбойные?! Правитель Борис бросил государственное кормило и предал Русь! Боярской думе присягайте на верность. Бояре всегда вас любили!

Однако в толпе нашлись люди, которые знали Грача как выкормыша думного дьяка, одного из неугодных москвитянам братьев Щелкаловых. И послышались крики: «Долой Грача! Долой!» В Еремея Грача полетели камни. Он свалился со строения и исчез в торговых рядах.

Москвитяне продолжали бушевать. И тогда на Красную площадь Богдан Бельский привёл отряд стрельцов. Он не придумал ничего лучшего, как попытаться разогнать почитателей Бориса Годунова. Но стрельцов было мало, к тому же они не усердничали, и им не удалось разогнать горожан, которые окружили Богдана Бельского и кричали: «Подай нам правителя Бориса Фёдоровича!»

Бельский не стерпел, сам начал кричать: «Рожна вам подам!» — и с досадой увёл стрельцов в Кремль.

В предвечерний час вернулся из Новодевичьего монастыря патриарх Иов. Он был печален. Иногда в его голубых глазах светилось нечто подобное гневу. Он миновал свои палаты и велел остановить тапкану[11] близ Благовещенского собора. В храме было много прихожан, ещё больше архиереев, съехавшихся по зову патриарха со всей Руси. Шла вечерняя служба. Иов прошёл в алтарь и велел священникам начать молебен во здравие Бориса Годунова. Верующим он с амвона сказал:

— Молитесь, православные, чтобы у сына Божьего Бориса Фёдоровича проснулась милость к россиянам. Да не позволим ему заблудиться в пустынях или болотах!

Узнав, что патриарх возвратился из Новодевичьего монастыря, из кремлёвских палат пришли в храм многие бояре и князья. Были вместе со всеми Михаил, Маша и Артемий. По ходу молебна они поняли, что патриарх не сумел добиться согласия Бориса Годунова встать на престол. Поняли это и умудрённые жизнью вельможи. Многие порадовались этому и сразу же поспешили в кремлёвский дворец.

Каждый думал о том, что пора что-то предпринимать.

Наступил беспокойный вечер. Ни Мстиславские, ни Романовы, ни Шуйские и не думали покидать дворец. Вечерняя трапеза затянулась на этот раз за полночь. Стольники и чашники сбились с ног. Сколько было съедено кушаний, сколько было выпито вина и медовухи — в хорошие пиры меньше добра уходило.

Вскоре бояре начали кичиться своими родословными, и всё громче, всё чаще слышались голоса Шуйских, особенно Димитрия, Мстиславских, Романовых. Страсти накалялись. Все кричали о своих заслугах перед державой. И вовсе неожиданно огневой князь Димитрий Романов бросился с воплями и кулаками на такого же неугомонного и задиристого князя Димитрия Шуйского. Завязалась потасовка. С той и с другой стороны подбежали старшие и младшие братья, пытаясь разнять дерущихся. Вмешались стольники, чашники. Михаил ухватил со спины Димитрия Шуйского и оттащил его от Димитрия Романова, которого уже сдерживал старший брат Фёдор. Все разошлись по своим местам. Только Димитрий Шуйский задержался близ Михаила Шеина и процедил сквозь зубы:

— Ты хоть и крепкий малый, но я тебя достану. Запомни это.

— Запомню, князь. Готов к встрече, — ответил с улыбкой Михаил.

Далеко за полночь все утихомирились и стали расходиться по кремлёвским палатам, разъезжаться по домам за пределы Кремля.

На другой день всё повторилось. Лишь раньше вчерашнего горожане заполонили Красную площадь, лишь раньше съехались в Кремль вельможи. Горожане упорно вызывали патриарха и добились своего. Он появился в окружении большого клира. Священнослужители прошли до Лобного места, помогли патриарху подняться на него.

Едва Иов благословил горожан, как они единым духом потребовали, чтобы он вёл их к Новодевичьему монастырю. Крепкий рыжий детина, что стоял близ самого Лобного места, крикнул:

— Ты, отче святейший, не мешкай, а веди нас к обители девичьей! Завтра будет поздно: наш батюшка постриг примет.

Патриарх узнал в рыжем детине известного всей Москве ведуна Сильвестра, увидел рядом с ним рыжую жёнку Катерину-ясновидицу и содрогнулся, поняв сказанное Сильвестром как предупреждение.

— Веди нас! Веди! — гудело над площадью.

Иов поднял руку, и гул как ветром сдуло.

— Слышу ваш глас, православные! Идите за мной! — вознёс патриарх и, попросив архиереев свести его с Лобного места, повёл тысячи горожан к Новодевичьему монастырю.

Однако многотысячная толпа пришла к обители напрасно. Сколько ни призывал патриарх и весь церковный клир, весь московский народ Бориса Годунова на трон, сколько ни просил прервать сиротство Руси, Годунов непоколебимо отказывался. Он даже не вышел к вопиющим горожанам, и по его воле никого не пустили в обитель.

Патриарх был в отчаянии. Ему ничего не оставалось, как благословить на русский трон кого-то из троих князей: Мстиславского, Романова или Шуйского. И только одно удерживало его от последнего шага: Годунов не принял пострига, как грозился. Не знал Иов, что ему надо было молиться за сестру Бориса. Это она остановила брата перед последним шагом. Он внял мольбе сестры. Она многажды ему говорила:

— Никто другой, братец любезный, не нужен Руси, потому возьми сей тяжкий крест и народ тебя отблагодарит.

А Москва сгорала от жажды видеть царя. Горожане изо дня в день не покидали Красную площадь и требовали от патриарха, чтобы он вновь вёл их к монастырю. «Или мы разнесём его по кирпичику!» — грозились они.

В эти дни Михаил Шеин был свидетелем того, как патриарх Иов, собрав весь церковный клир в царской трапезной, проявил небывалую решительность, произнёс слова, в которых всё-таки сквозило и отчаяние:

— Братья во Христе, сыны мои, сегодня мы все пойдём к Новодевичьей обители. Мы скажем достойному трона россиянину так: если он откажется надеть корону державы, то я призову вас всех снять святительские одежды и уйти в монастырь. Знаю, Русь может быть оставлена в полном сиротстве, но, даст Бог, это образумит упрямца.

Стольник Михаил Шеин от этих слов содрогнулся, ибо в них он почувствовал предел отчаяния первосвятителя. Он, однако, заметил, что и архиереи мыслили с патриархом едино. Никто ему не возразил. И после литургии, отказавшись от утренней трапезы, они отправились по заснеженным улицам февральской Москвы к Новодевичьему монастырю. За ними шли многие сотни горожан, и среди них были два друга, Михаил и Артемий, которые, как и все, волновались за судьбу Руси.

Трудно сказать, какие силы победили сопротивление Бориса Годунова, но когда святители и москвитяне прихлынули к воротам монастыря, те вскоре открылись. Навстречу Иову и архиереям вышли, взявшись за руки, вдовствующая царица и правитель. Ирина и Борис были бледны, но шли твёрдо. Приблизившись к патриарху и клиру, царица Ирина помолвила:

— Мой брат готов послужить державе. Но он подождёт того дня, когда соберётся Земский собор. Как собор скажет, так и будет.

— Целуешь ли ты крест на том, сын мой? — спросил Иов ломким от волнения голосом и дрожащей рукой протянул Борису крест.

Годунов поцеловал золотое распятие Иисуса Христа и, не сказав ни слова, повернулся и ушёл в монастырь. Поведение Бориса удивило Иова: оно было непонятно ему. Патриарх пожал плечами и подумал, что надо собирать Земский собор.

Государственный Земский собор удалось собрать только во второй половине февраля. В Москву съехались пятьсот избранных. Здесь можно было увидеть все слои населения Руси. Это были выборные чины боярского и дворянского звания, воеводы, духовенство, купцы, простые горожане и крестьяне.

Был Чистый четверг, и в десять часов утра в Грановитой палате Кремля патриарх Иов провозгласил начало заседания Земского собора. Последний подобный собор состоялся в Кремле тридцать два года назад, во времена Ивана Грозного. В прежние годы соборы открывали государи. На этот раз долг пал на первосвятителя. Иов вышел на возвышение во всём сиянии святительского одеяния. Многие архиереи знали, что патриарх ведёт свою речь «с кончика языка» — по памяти — и говорит при этом звонким и чистым голосом, долетающим до всех уголков Грановитой палаты.

— Россияне, почтенные выборные всей земли, соборяне, вам уже известно, что царица Ирина отказалась царствовать и ушла в обитель, — начал патриарх Иов. — Но будет вам известно, что на Руси есть муж, достойный быть государем. Это боярин, правитель Борис Фёдорович Годунов. И мы сказали Борису Фёдоровичу, что держава не должна сиротствовать, тоскуя без царя. Потому Русь ждёт вашего мудрого слова, соборяне, Вы, бояре, князья, дворяне, люди приказные, вы, архимандриты, святители, купцы и всех чинов люди державы, объявите нам мысль свою и дайте совет, кому быть у нас государем. Мы же, архиереи московские, свидетели кончины царя Фёдора Иоанновича, думаем, что нам мимо правителя Бориса Годунова не должно искать иного государя.

— Помните, мужи державные, что царь Фёдор перед кончиной одарил Бориса державной гривной! — возвысив и без того мощный голос, произнёс следом за патриархом митрополит Геласий. — Он вручил ему судьбу Руси.

После многих речений в пользу и против Бориса Годунова под сводами Грановитой палаты обозначился один чёткий и ясный ответ: «Пусть здравствует в нашей державе государем Борис Фёдорович Годунов!»

Взбунтовались из выборных только двое: московский митрополит Дионисий и его побратим по прошлой жизни в опричнине псково-печёрский архимандрит Антоний. Казалось бы, государство могло вздохнуть свободно: нет больше сиротства. Но Борис Годунов в который раз показал свой непредсказуемый нрав. Он приехал в Кремль поздней ночью после окончания работы Земского собора, вошёл в царский дворец, походил по нему, в тронном зале долго стоял возле царского трона и даже присел на него, но встал и пересел в простое кресло.

Михаил Шеин принёс ему кубок вина. Борис Фёдорович пригубил немного, спросил у Михаила:

— Ты всё ещё стольник?

— Да, государь.

— А я вижу, что ты вырос из этой одёжки. Да послужи пока, как служишь. И я в Новодевичьем пока погостюю. — Сделав глоток вина, Годунов поставил кубок на поднос и произнёс: — Ты завтра уведомь патриарха, что я был здесь. Да пусть меня проведает.

С тем и ушёл правитель через чёрный ход, где его ждал возок и три вооружённых монаха.

Утром, как и просил Годунов, Михаил пришёл в патриаршие палаты и рассказал Иову, что ночью во дворец приезжал Борис Годунов.

— И он там остался? — осведомился Иов.

— Нет, святейший. Но просил тебя сегодня к нему приехать.

— Господи, вразуми… Сердце вещает, что неспроста приезжал. Жди опять препон. — И патриарх попросил Михаила: — Скажи Николаю, сын мой, чтобы тапкану сей миг заложил. И ты со мной поедешь.

В пути Иов расспрашивал Михаила о том, как вёл себя во дворце Борис Годунов. Михаил ответил просто:

— Всё было достойно государя, святейший. Он посидел на троне, пригубил вина, осмотрел всё кругом и ушёл.

— Ох, не к добру это! — тяжело выдохнул Иов.

И впрямь вздыхал патриарх не напрасно. Когда Борис встретился с Иовом и сообщил о своём решении, того чуть «удар» не хватил.

— Повтори, что ты сказал? — через силу вымолвил Иов.

— Не суди меня строго, святейший, я сяду на трон лишь после того, как усмирю крымского хана Казы-Гирея. Да можно ли в такое время думать о венчании и пирах, когда на нас идёт коварный враг! — воскликнул в сердцах Борис Годунов.

— Ведомо мне, сын мой, что магометанин Казы-Гирей достоин наказания, — обрёл дар речи Иов. — Моему лазутчику Луке Паули известно, что Казы-Гирей собрал против нас несметную орду и с нею идёт семь тысяч султанских нукеров. Да будет, однако, мною сказано, а тобою выслушано: сей случай есть ещё одна причина твоего неотложного венчания на царство.

— Не принуждай меня, отче, к необдуманному действу. Только после усмирения орды, даст Бог, наступит моё венчание. Об одном прошу, святейший: не болей, береги себя. Нам с тобой во благо Руси ещё многое нужно сделать.

Иов улыбнулся, глаза его оживились, печаль ушла.

— Дай-то Бог, чтобы всё так и было, — произнёс он и расстался с Борисом Годуновым.

Михаил и услужитель Николай посадили патриарха в тапкану, и кони резво понесли её в Кремль.

Загрузка...