Воевода Шеин

Глава двадцать четвёртая ПОБЕГ АНИСИМА И ВАНИ

После торжества на площади в королевском дворце был задан пир. Привели на него и Василия Шуйского с братьями, архиепископа Сергия, немногих воевод, и среди них были два недруга: князь Димитрий Черкасский, взятый в плен вместе с послами, и Михаил Шеин. Всех россиян загнали в дальний угол залы. Там был поставлен стол со скудным угощением, и каждому было выдано по глиняной кружке хмельной браги. Сесть пленникам было не на что, и они полдня простояли с окаменелыми ногами. К ним подходили польские вельможи и дамы, рассматривали их, смеялись и отходили. Михаилу Шеину ничто не мешало смотреть на наглых вельмож с презрением, но он часто посматривал в залу из-за спин оцепивших пленников стражей: надеялся увидеть среди поляков Марию. Надежды его не сбылись, и он впал в уныние, стоял за спиной гвардейца, опустив голову. В какой-то миг он забылся, но тут страж тронул его за плечо. Михаил поднял голову и лицом к лицу встретился со своим стременным Анисимом, который, как понял Шеин, был в ливрее кучера. Он подал Михаилу кубок с вином и тихо сказал:

— Мы с Ваней уходим на Русь. — Громко же добавил: — Кубок тебе от короля! — и быстро ушёл.

Михаил потряс головой: не сон ли? Вот в его руках кубок, и он прикоснулся к вину, выпил одним махом. Михаил вспомнил, что однажды Анисим уже произнёс эти слова. «Всевышний, сохрани их в пути!» — воскликнул он в душе и повернулся, почувствовав на спине чей-то взгляд. На него в упор смотрел князь Димитрий:

— С поляками якшаешься, присягнувший Владиславу. То-то они и жалуют тебя, кубками с мальвазией потчуют.

У Михаила Шеина всё закипело в груди. Ещё мгновение, и он ударил бы кубком князя Черкасского. Но в это время пленных начали выводить из залы, и он почувствовал, как его толкают под бок.

Зима в Польше выдалась в этом году с обильными снегопадами. Дороги укрыло до такой степени, что рослый конь тонул в снегу по живот. Королевский двор, собравшийся было выехать в январе, зимовал уже и февраль, потому как путь в Краков был закрыт. Зато в сторону Вильно, на северо-восток, дороги от Варшавы были проезжими.

Анисим в эту зиму мало занимался с Ваней, но пристрастился ухаживать за лошадьми и сделался возницей. Помог ему случай.

Однажды в королевском обозе заболел старый возница. Надо было передать кому-то крытый возок и доброго коня. Старший обоза пан Жмудь увидел на хозяйственном дворе Анисима.

— Ты, кажется, за лошадьми можешь ухаживать?

— Могу. Я был стременным у полковника, — пустил «утку» Анисим.

— А ты за кем сейчас стоишь? Слуга, что ли?

— Слуга.

— Так я возьму тебя к себе. Скажу дворецкому, шабры[29] мы с ним.

— Готов тебе служить, Панове, — ответил Анисим.

— Идём, я покажу тебе возок и коня. Конь славный, Янеком зовут. Подготовь всё в путь. Завтра в Брест поедем.

— Исполню, Панове.

— Владом меня зовут. Ещё Жмудь. А ты?

— Онис…

— Вот и поладим, Онис.

Влад Жмудь привёл Анисима на конюшню и показал ему коня. Анисим смело подошёл к молодому мерину, приласкал его.

— Мы с Янеком поладим.

Из конюшни Влад повёл Анисима под навес, показал ему крытый возок, в котором возили муку. Анисим узнал это сразу, едва заглянул внутрь. Потом Жмудь привёл Анисима к конюху.

— Это Онис, вместо Лукаса. Выдай ему для Янека овса на неделю. — И сказал уже Анисиму: — А харчи получишь у меня вечером.

— Всё запомнил, пан Влад, — ответил Анисим.

Оставшись один, он вернулся к коню, взялся чистить его и размышлял. Всё складывалось для него как нельзя лучше. «Вот только бы с Ваней чего не случилось», — мелькнуло у него. Сам он готов был к побегу. За прошедшие месяцы, как попал в плен, он скопил немного денег. Была припасена сума с харчами: сухари, толокно, ветчина — всё, что выдавалось польским воинам в поле. Приготовил Анисим и простую крестьянскую одёжку для себя и для Вани. Но самым главным его достоянием были три десятка написанных иконок с ладонь величиной. Он уже продавал такие на торгу, и поляки хорошо покупали. Католикам нравилось, что в глазах святых много божественной силы. Так собралось у Анисима немножко денег, чтобы не голодать в пути и даже купить коня.

С Ваней в эти дни ничего не случилось. Он по-прежнему был в меру волен, ему разрешали покидать дворец. Но дальше хозяйственного двора его не выпускали. Каждое утро он шёл на занятия к ротмистру Верницкому и вместе с другими подростками, сынками вельмож, занимался военным искусством.

Накануне отъезда в Брест Анисим постарался вечером увидеть ротмистра Верницкого, сказал ему:

— Пан ротмистр, сделайте милость, освободите от занятий на два дня паныча Янека. Он заболел, у него жар, сыпь на теле, — невесть что плёл Анисим.

Ротмистр Верницкий был по нраву брезглив и, услышав от Анисима о напастях, свалившихся на пажа, сказал:

— Отпускаю на три дня, но не больше. Чтоб выздоровел!

— Дзякую, пан ротмистр. — И Анисим поклонился.

Ночь Анисим спал неспокойно, вполглаза. Встал задолго до рассвета и, собрав всё приготовленное в дорогу, разбудил Ваню.

— Братец мой, одевайся. Нам время уходить.

Ваня ждал этого часа не меньше, чем Анисим. Накануне он был посвящён в замысел побега и согласился с радостью. Встал он тотчас, оделся в овчинный кожушок, на ноги натянул валенки, на голову надел овчинный треух, и они покинули своё пристанище, чёрным ходом вышли на хозяйственный двор, добрались до возка. Оба нырнули в него. Анисим пояснил Ване:

— Я тебя, братец мой, спрячу под солому, и там лежи тихо, пока не покинем Варшаву. На тебе будут лежать две сумы, кули, так ты уж потерпи.

— Я всё стерплю, — ответил Ваня и полез под солому на днище возка.

Вскоре на дворе стало оживлённо. И вот уже кони в упряжи выезжают к воротам, выстраиваются в линию. Анисим встал среди одноконных повозок четвёртым от хвоста. Впереди обоза в теплом возке ехал с возницей маршалок Броницкий. Он командовал обозом. Распахнулись ворота, Броницкий показал стражам подорожную, обоз покатил по пустынным улицам Варшавы и достиг восточных ворот. Там также проволочек не было, и вот уже перед путниками долгий, в триста вёрст, путь до Бреста.

Дорога от Варшавы до Бреста оказалась накатанной, без заносов: миновала непогода восточную Польшу. И во благо ездовым. Весь короткий зимний день ехали лёгкой рысью. Ваня уже вылез из-под соломы по грудь, лежал так, что в любую минуту мог спрятаться. Но пока Анисим и его возок никого не интересовали, и Анисим радовался в душе хорошему началу. Беглецы проследовали две трети пути до Бреста без каких-либо помех. Первая опасность их поджидала, когда остановились на ночлег на постоялом дворе в маленьком городке Вяла-Подляска. К возку Анисима подошёл маршалок Броницкий как раз в тот миг, когда вернулся ходивший по нужде Ваня.

— Ты кого это везёшь, Онис?

— Так это мой сынок Янек, пан маршалок.

— Зачем взял с собой? — рассматривая Ваню, спросил Броницкий.

— Так пан Влад и разрешил. Матка наша в Бресте у сестры задержалась, вот и затосковал сынок по матке. Так вы уж, пан…

— Милую. Пусть до Бреста едет. Там узнаю, не врёшь ли.

Когда Броницкий ушёл, Анисим задумался. Здесь обманул, и сошло, но в Бресте ложь обязательно откроется. Маршалок был въедлив и дотошен, и не приведи Господь, если дознается, чей сын «Янек». Надо было что-то предпринимать. Но что? Не свернёшь же в пути в лес или в поле! Это только себе на погибель. И в малом городке Вяла-Подляска не спрячешься. Ночь прошла беспокойно. Спал, не спал — Анисим не мог бы сказать, скорее, плавал в бесплодных размышлениях.

Наступило утро. Обоз выехал из Вяла-Подляски до рассвета. Дул сильный северо-восточный ветер, нёс космы снега. Но было терпимо, до полудня ехали, как обычно. И вдруг наползли синие тучи и пошёл такой обильный снег, что не стало видно бегущую впереди лошадь. Поднялся неистовый ветер, и закружила метель. Небо обрушилось на землю и накрыло её мраком. И всё-таки в этой круговерти Анисим увидел наезженный поворот дороги вправо и какую-то избушку близ него.

У Анисима перехватило дыхание. «Вот она, удача, а другой и не будет», — подумал он и свёл коня с проезжей части на обочину. Позади за ним шли ещё три возка. Вот два миновали, а третий, последний, остановился, возница увидел Анисима, крикнул:

— Что у тебя, Ониска?

— Да подпруга лопнула! Сейчас догоню, — ответил Анисим.

— Не отставай, нелёгкая тебя возьми! — гаркнул возница и скрылся вместе с конём в снежной замети.

Анисим взял коня под узды и провёл его до поворота, где заметил чернеющую избушку, сел на облучок и погнал коня.

— Но, милый Янек! Вперёд, на родину! — крикнул Анисим, скорее подбадривая себя, нежели коня, и конь, подгоняемый ветром, пошёл рысью.

Знал Анисим, что если с пути Варшава — Брест свернуть перед Брестом вправо и ехать на юго-восток, то можно добраться прямой дорогой до Брянска, русского града. В это время Ваня подобрался к облучку, высунул голову из-под тяжёлого холста.

— Дядя Анисим, куда коня гонишь? — спросил он.

— На восток, на Русь, друг мой! Надо молить Бога, чтобы нас не захомутали. Да скажем, что сбились с пути. Вон какая непогода!

Близился вечер, наконец в метели появились кое-какие просветы, и Анисим увидел впереди лес. Конь уже устал, шёл шагом. Дорогу замело, и он лишь чутьём угадывал её. Но вот и лес. В нём метель гуляла по вершинам деревьев. Коню стало легче, потому как лесную дорогу не перемело. Правда, у Анисима появился озноб на душе, пробивалось нечто похожее на страх. Да и было отчего: чужой лес путнику всегда чем-то угрожает. Анисим хотя и был воин не робкого десятка, но и в нём жило суеверие. Он вспомнил про лешего, хозяина дебрей, про ведьм и прочую нечисть, но принялся творить молитву, и полегчало. Велел Ване достать из-под соломы саблю.

— Страшно-то как, дядя Анисим, — молвил Ваня, подавая саблю.

— Страшно, Ваня, да ты крепись. Мы с тобой праведные люди, и нас никто не тронет. А на разбойника у нас сабля есть.

— Так ведь у тебя и палаш есть. Дай саблю мне, а тебе — палаш.

— Ты верно рассудил. Доставай палаш. Ты саблей будешь препоясан, а я палашом. То ли не ратники!

Анисим подумал, что за разговором меньше ощущается страх и принялся рассказывать, как обвёл вокруг пальца ротмистра Верницкого. Разговоры помогли. За ними Анисим накормил Ваню, сам перекусил хлеба да говядины. Даже сделали остановку на лесной дороге, дали коню овса.

— Животине силы нужны, — сказал Анисим Ване, — а то и не побежит.

И снова в путь. Дорога пустынна. Наступила ночь. Метель, похоже, угомонилась, в верхушках деревьев уже не завывал ветер. Ваня уснул. У Анисима сна ни в одном глазу. И усталости нет. Настроение боевитое, злое. Просто Анисим сам себя взвинчивал. Да и не напрасно: знал, что, когда в душе всё кипит, значит, будет удача. Об одном молил Бога Анисим: чтобы Янек не подвёл. Пока он казался бодрым, но чересчур сторожким. Он часто прядал ушами, фыркал и даже ржал. Анисим понял, что он привык ходить в обозе, чувствовать дыхание коней, бегущих впереди и позади.

Конь волновал Анисима и по другому поводу. Был он видный, холёный, и как только наступит рассвет, как только они появятся в селениях, которых на долгом пути не минуешь, так сразу же на него обратят внимание властные поляки — разные бискупы — и те, кто готов поохотиться за чужим добром. И надо было Анисиму придумать нечто, чтобы обезопасить себя, но пока в голову ничего путного не приходило.

Близился рассвет. Метель утихомирилась. Небо очистилось от туч. За лесом вот-вот проснётся заря. И Анисим подумал, что хорошо бы ему провести день где-то в лесу и не показываться пока в селениях. Но лес в зимнюю пору принимает не каждого, да и смелости надо много, чтобы в него с головой окунуться. Однако Анисим был везучим человеком. Уже рассвело, и он увидел на встречном пути санный поворот в лесную чащу. Остановил коня, присмотрелся, заметил обломанные сосновые ветки, кору, лежащие в колее, и решил, что кто-то в глубине леса валит лес и вывозит. Знал Анисим, как лесорубы на вырубках зимой обустраиваются, они и шалаши тёплые ставят, если рядом зимника нет. Анисим рискнул въехать в чащу и сделал это так, чтобы не оставить своего еле да на повороте. Он проехал вперёд, развернул сани руками, опустил их в наезженную колею и сошёл через лощинку в лес.

Больше версты проехал Анисим, когда учуял запах костра. И конь заржал, пошёл веселее. Стук топора донёсся. Лесорубы уже трудились. Анисим остановил коня, нырнул в возок, разбудил Ваню. Тот спал крепко и не враз пришёл в себя.

— Ваня, к людям я еду, к лесорубам, так ты у меня будь немым. Ни слова, ежели спрашивать начнут, лишь головой мотай и мычи.

— Ладно, дядя Анисим, — ответил Ваня.

— Вот и поладили. Так я поехал. А ты помни: молчун отныне.

Анисим взялся за вожжи и погнал Янека дальше в лес. Вот и делянка. Поодаль справа от неё срублен зимник, мхом да ветками укрыт. Там же рядом, под навесом, лошадь стоит. Анисим увидел трёх лесорубов. Двое пилили лес, третий срубал сучья, стаскивал их в кучу. Заметив коня и возок, лесорубы прекратили работу. Один из них, мужик лет пятидесяти, в овчинном кожушке без рукавов, подошёл к Анисиму и спросил:

— Заблудился, что ли?

Анисим понял, что перед ним не поляк, а русский. Вспомнил он и то, что здесь когда-то была русская земля, взятая некогда Польшей.

— Заблудился, брат, заблудился. Так ведь света белого не видно было вчера, небо с землёй смешались.

— Да ты никак русский мужик-то. Нашенские так не гуторят.

Анисим соображал, как лучше ответить, чтобы не опростоволоситься.

— Так ведь и ты русский, только я из-за бугра, а ты здешний.

Подошли два других лесоруба. Это были молодые крепкие парни. Они молча осмотрели Анисима с головы до ног, застыли неподалёку.

— Верно сказано. Чем же тебе помочь? Меня Федулом зовут, а это Аким да Роман — сыновья-погодки.

— Анисим я. И сынок у меня в возке, Ваня. Немоту наслали на него, так говорили мне, что в вашем краю ворожея есть, которая немоту снимает. В Бресте я на торгу слышал.

— Верно, есть. Так это от нас в сторону Гомеля вёрст пятьдесят. — Федул подошёл к коню Анисима, осмотрел его, огладил. — С барской конюшни конь-то.

— С барской. Янеком зовут. А я служу конюхом у барина. Вот и дал сынка отвезти.

— Дорого будет стоить это тебе.

Федул смотрел на Анисима, прищурив маленькие серые глаза, в которых засветилась хитринка.

— Всему своя плата, — с настороженностью ответил Анисим.

— Верно. Только коня жалко. Она, ворожея Ефросья, как увидит справного коня, враз себе забирает, и не поспоришь. Вот какое дело, Анисим. Поедешь ты к такой бабке?

— Поеду.

— Ну-ну. Однако потом пеняй на себя.

— А что делать-то?

— Э-э, все русские мужики недотёпы, — усмехнулся Федул. — Ты найми у меня лошадёнку Стрелку, вон стоит. Она неказистая, но шустрая. А за наем я на твоём коне лес повожу. Не убудет от него.

«Хитёр Федул, на мякине не проведёшь. Да благую сделку прочит. На королевском коне далеко не уедешь. А тут россиянину послужит», — подумал Анисим и сказал:

— Ты обо мне, словно брат, печёшься. Согласен я. А в какой деревне эта ворожея живёт?

— Так и деревня называется — Ворожеево. Там и живут лишь колдуны.

— Я и сам их роду, — отшутился Анисим. — Так ты пусти меня в зимник на день отдохнуть. А к ночи-то я уеду, авось к утру в Ворожеево…

— Леший, истинно леший, по ночам шастать! Давай, иди в зимник, а как смеркаться будет, чтоб ветром тебя сдуло.

Федул взял коня под узды и повёл под навес.

Днём Анисим и Ваня хорошо отдохнули в теплом зимнике, выспались. Когда проснулись, уже смерим лось. Перекусили. Пришёл Федул.

— Ну, ты не передумал коня оставить? Справный конь. А мы тебе и возок к Стрелке приготовили. Или жалко оставлять? Вдруг не верну?

— Ты, Федул, честный человек, и я хочу быть честным. — Анисим достал из-за пазухи кису, отсыпал из неё злотые и подал Федулу.

— Это тебе за Стрелку и возок. Мало ли что, вдруг не вернусь. Леший его знает, попутает — пропадёт лошадка. Да и конь-то барский…

Федул многое понял из сказанного Анисимом. Догадался, что Анисим не вернётся, что конь у него чужой и даже не барский. Он взял деньги и спрятал их.

— Ладно, Стрелка и возок стоят того, а теперь уезжай.

Уже стемнело, когда Анисим покинул вырубку. Знал он, что его ищут. Но в наступившую ночь от Бреста до Ворожеева никто не может добраться из тех, кого пошлют за ним в погоню. Лошадка Стрелка оказалась сноровистой, обжитый, тёплый возок был по ней — лёгкий на ходу, ей по силам. И она бежала всю дорогу лёгкой трусцой. Было тихо, безветренно, морозец едва давал себя знать. Анисим и Ваня сидели на облучке, прижавшись друг к другу, и бывалый воин рассказывал Ване, как он вместе с его батюшкой отбивали крымскую орду. Судьбе было угодно уберечь Анисима и Ваню от волков и татей, от воинов короля Сигизмунда, которые на четвёртый день отъезда обоза в Брест ринулись искать сына воеводы Шеина, для острастки числившегося в королевских заложниках, как и жена с дочерью.

И вот один заложник сбежал. Когда королю Сигизмунду доложили о том, он пришёл в гнев и потребовал найти тех, по чьей вине сбежал сын воеводы. Виновного в побеге Вани Шеина нашли. Сочли, что всё случилось упущением ротмистра Верницкого. Нашли виновного и в побеге Анисима. Им посчитали пана Влада Жмудя. Но поиски беглецов оказались безуспешны. Все считали, что Анисим и Ваня сбежали из Бреста, и ринулись искать их в сторону Минска.

Но беглецы удачно выбрались из Польши и прикатили на труженице Стрелке в Брянск. Теперь им оставалось вспоминать, как они двигались по Польше лишь по ночам, одолевая страх, пробирались на Русь. От Брянска к Москве Анисим и Ваня ехали днём. В пути они продавали иконки, тем и кормились. Они меняли их на каравай хлеба, кусок мяса, на бадью овса для Стрелки. Анисиму и Ване россияне не давали умереть с голоду. Крестьяне находили на обмен то десяток яиц, то кусок сала и лепёшки к нему.

Так и добрались путники до Москвы. Она распахнула перед ними ворота. Апрельским погожим днём, по последнему снегу Анисим и Ваня добрались до Рождественки, где Ваню встретила бабушка Елизавета, а Анисима — семеюшка Глафира и два отрока-сына. Все плакали от радости, да и было отчего.

Никто из россиян не знал судьбы русских пленных, взятых под Смоленском и в городе. Анисим первым делом подошёл к боярыне Елизавете и сказал:

— Матушка-боярыня, видел твоего сына Михаила Борисыча. Здравствует он.

— Согрелось моё сердце от твоих слов и оттого, что спас моего внука от польской неволи, — прижимая Ваню к себе, ответила Елизавета.

Анисим той порой поспешил обнять свою Глашу, потрепать по вихрам сыновей.