Вожделенные произведения луны

Глава 8

То ли, сё ли, задумано — делай! Не робки отрепки — не боятся лоскутков. Не стерпела душа — на простор пошла. Жизнь — копейка, судьба — индейка. Наши в поле не робеют

Он подумал — чёрная курица, но серая ворона подошла поближе и одноглазо посмотрела на него. Не те очки! Он забыл дома сильные очки. В этих, компьютерных, он не только пернатых перепутает, а самосвал с велосипедом. Вернуться? Ни в коем случае. Ещё раз выходить!..

— Февраль — это вам не май!

«Сильно сказано», — отметил Кутузов и невольно посмотрел на голос. Женщины, всюду женщины, как жизнь. Эти две гуляли чинно, под ручку, всё в прошлом, а Тверской бульвар вечен. Им бы дедушек, но средняя продолжительность жизни дедушек лишила страну многих золотых свадеб и даже серебряных.

«Я не буду импульсивным, я буду выбирать», — ещё вчера решил Кутузов, наученный той, первой, леди.

— А помните, голубушка, был майский снегопад? В каком это году только…

— И я не помню. Ах, голова уже ни к чёрту! Да и март уже…

«Зачем тебе, старая перечница, помнить дату майских снегопадов? — усмехнулся Кутузов, пристраиваясь вслед беседующим. — Ты помнишь адрес ближайшей аптеки? Вот и умница, и хватит!»

Бабушка вдруг повернулась — вот он, опыт жизни! — улыбнулась Кутузову и спросила:

— Вы не помните, простите ради Бога, в каком году был снегопад в начале мая?

Деваться некуда, пристроился, пень, сам.

— Увы, сударыня, моя память настроена в основном на неприродные явления, — почтительно ответил Кутузов, поглаживая правый карман, в котором сегодня солидная, не гостиничная, Библия в толстом коричневом переплёте, с золочёным крестом на обложке, довольно чистая, подержанная единственным хозяином, ныне усопшим.

— Ах, какая прелесть! Вы просто прелесть! — искренне восхитилась женщина, останавливаясь.

Её товарка тоже охотно притормозила. Кутузов поравнялся со старушками. «Ну что же мне везёт-то как утопленнику!..» — тоскливо мелькнуло.

— Вы, наверное, тут рядом живёте? — спросила правая.

— Вы, кажется, не те очки взяли, — заметила левая.

Опешивший профессор помотал головой. «Редко с народом общаетесь, папа», — вспомнил он реплику своего чудовища.

— А мы тут, на Бронной, всю жизнь. Эх!..

— Знаете, очки я вчера тоже перепутала, взяла для чтения и вышла в магазин, а попала в парикмахерскую, а там давно салон красоты за большие деньги, ой, вот насмешила девчушек! Мне даже хотели маникюр со скидкой сделать, такие милые… — Это сказала правая.

— А я думаю, иногда полезно походить без очков: совсем иначе видишь мир, — мечтательно сказала левая.

— Я не люблю повторов: два раза выходить из дому, три раза поминать, новый год праздновать, ещё рондо не люблю, вообще куплеты — потому что с припевом… — отбился Кутузов, настойчиво держа перед мысленным взором первую леди.

— Замуж! Дети! Весна! Листопад! — наперебой подхватили его собеседницы, вытаскивая личные повторы. — Рондо не всегда печально, хотя мы вас очень даже понимаем.

Они просто зацементировали его вниманием и пониманием, и тогда Кутузов распахнул шкаф:

— «Бывает нечто, о чём говорят: „смотри, вот это новое“; но это было уже в веках, бывших прежде нас»5^, — и посмотрел в сторону МХАТа.

Левая бабушка помолчала секунду-другую, а потом, сверкнув очами, выдала:

— Скажите, голубчик, а вас никогда не смущало то обстоятельство, что именно этот стих Екклесиаста расположен в синодальном издании на странице номер шестьсот шестьдесят шесть?

Кутузов не знал, куда теперь девать глаза. Он машинально вынул из кармана Библию и перелистал до указанной страницы. Точно!

— Простите, — понизив голос, вмешалась правая, — у вас что-то случилось? Вам нужна помощь?

— Да, — выдохнул он, — у меня всё случилось. Можно, я подарю вам эту книгу?

— Солнышко! — заулыбались бабушки. — Мы ещё от прадедов храним, и своя есть, а новая нам как-то не к лицу. Мы же не в шкафу наши держим, а под образами. Куда ж мы вашу положим? Грех выйдет, если в шкаф или на полку… прости Господи.

И они синхронно перекрестились.

«И февраль не май, и Тверской бульвар не Кутузовский проспект», — чуть скрипнул зубами профессор. Дамы почтительно замолчали, уважая чужое горе и не продолжая своих, как они решили, бестактных расспросов.

— Ну, спасибо. До свидания, — поклонился Кутузов.

— С Богом, — в унисон прошептали женщины.