Вожделенные произведения луны

Глава 25

Силен бес и горами качает. Бог любит праведника, а чёрт — ябедника. Фимиамы от мук не избавят. Что запасёшь, то с собой и понесёшь. Что грешно, то и смешно

Я не склонна к унынию, — это смертный грех, как утверждают конфессионально зрелые граждане, а незрелые вторят.

Ходить по Москве люблю до слёз, только бывает это редко да перебежками, от одной карьеры до другой. Хорошо, что мои карьеры близко расположены. Покинув один карьер, могу за пятнадцать минут успеть на другой карьер. Генеральша непесчаных карьеров.

Радио «Патриот», отпустившее меня погулять после бури, было тогда моей страстью. Уникальное, невозможное в рыночной парадигме: скудными выразительными средствами оно собирало большую реальную аудиторию, ухитряясь даже не думать над целевой. Убогими заставками, уморительными отбивками, допотопной музыкой, картонно-медлительными голосами ведущих, эклектичной тематикой — это СМИ нарушало все каноны современной журналистики, но его слушали взахлёб. Видимо, время пришло.

Раздолье: выбор тематики, гостей, жанров делали авторы, они же ведущие. Главный редактор не требовал квартальных планов, директорша почти не лезла в творческие механизмы. Владелец даже не здоровался. Звонки слушателей не подвергались отсеву. Профессиональное — фантастичное.

По весьма, согласитесь, уважительной причине — свобода творчества! — я держалась за эфир, как плющ за бедное дерево жизни.

Но с того часа, как я увидела госпожу Кутузову, покоя не стало. Визит её как таковой не был уникальным: сюда заходят и пишут регулярно. Первое требование, о торговле записями программ, тоже было репертуарным. Но вот её аргумент — почему я, почему ко мне пришла? — обязан был насторожить. Ангельский голос. Вам верят, что бы вы ни говорили, заявила мне дама во вторую встречу, прижимая к сердцу мощную антикварную Библию с эмалями на первой доске.

Не смекнула я, не приняла вызова, не заметила оскорбления. Прохлопала ушами, красиво отягощёнными её лапшой. Выставила даму за ворота, не разобравшись. И она взяла перо. Теперь её сын сирота.

Но: что я могла сделать? Ведь очень многие слушатели воспринимают радиоимперию как единое целое, управляемое из некоего мудрого центра. Некоторые уверены, что, позвонив на одну станцию, автоматически общаются со всеми остальными. Сколько раз у меня спрашивали: а вы знаете Петрова? Иванова? Ну как же, он давно работает на радио. Не слушали? Ну что вы, он такой хороший.

Многие видят всех журналистов бредущими по одному коридору и регулярно обедающими в общей столовой. Никак нельзя осуждать любителей радио за эту иллюзию. Вот же он, приёмничек! Волны-то рядом. Чуть покрути рукоятку настройки — соседняя станция бубнит. Да что рукоятка! Даже цифровые окошки новейших приёмников не убеждают условного потребителя, что станции разные, а редакции могут находиться в тысяче километров друг от друга. Телевидению в этом смысле почему-то легче.

Иду по Москве, кругом весна кипит, но чую заразу, горечь воздуха чую. Вы знаете, нынешний век будет жесточе былых. Вы готовы? Не понимаете? Нет, нет, сдирать шкуру с человека будут не каждый день, не без наркоза и не без массовой пропаганды. Наоборот, ему нежно сотворят новую, толстую, кожу и назовут её информационным телом. Покров будет плотным и душным, — ватно-вакуумный скафандр, не вырвешься, а рванёшься — оставишь ему всё мясо.

Надтреснутая любовь моя к родине, успокойся ты. Разговаривать можно с каждым, а поговорить бывает и не с кем. Это не я первая поняла. Ну а ты поговори с вечностью, успокаивают меня поэты, которые всё гуще водятся в наших железных лесах. Откуда что берётся! Вот удивительная страна Россия! Поэты не берут подсвеченные ванны с добавлением шампанского и розовых лепестков. А гламурщики, берущие указанные ванны? Каков он, образ их вечности?

Кучевое облако стоит над моим городом, и птицы летят. У которых не сбита навигация. Вы знаете, что многие птицы дезориентированы? Мы испускаем волны, засорили весь эфир, и птицы сошли с ума. Мы — это все мы, хотя некоторые думают, что только некоторые. «Мы полагаем, что строительство собственной резиденции — очень значимый этап в вашей жизни, начало вашего родового гнезда… Работаем с самыми взыскательными заказчиками, отличающимися собственными взглядами на жизнь и дизайн». Реклама фирмы, которая строит дорогим россиянам «роскошную недвижимость на заказ в любой точке Европы — где бы вы ни пожелали». А если я пожелаю в Венсенском лесу? В Вестминстерском аббатстве — слабо?

А остальные по старинке ждут грачей, и — Боже мой, прекрасно, — люди ещё ждут грачей! Мои мысли о птицах — как столбы пыли над Сахарой. Не уложить их, не успокоить, я плачу от счастья.

Люди рвутся воевать. Я вижу мир через радиоволны, а ты — через оптический прицел. Я вижу страсти, выворачивающие людям геном, как суставы гранатой, — он перестаёт быть волновым. Вы знаете, что геном — волновой? Был.

Молекула дезоксирибонуклеиновой кислоты поёт, пока молода, а поёт и молода она очень долго, она вполне вечна, знаете? Её можно заткнуть: сделайте нерождённому ультразвуковое исследование, вам же любопытно — кто там? И музыка древней молекулы глохнет навек, превращаясь в занудный, бессмысленный вой типа сигнализации. А потом оно, человекоподобное, родится, а музыки в клетке нет. Факт.

Я догадываюсь, что воевать наркотично. Наркомания войны не поддаётся лечению. Может, объявить табу на войну? Сейчас я это сделаю. Вот, пожалуйста, делаю. Табу на войну. Табу. Нет, не получается. Падает вертолёт. Продолжаем обмен мнениями.

Ополоумевшие птицы. Обезголошенная ДНК. Всё возможно в обстановке, где силовые линии райских полей завязаны мёртвой петлей. Люди постарались, туго завязали.