На суету и смерти нет. По бутылке пробку прибирают. Вселился чёрт в боярский двор. Хвали жизнь при смерти, а день вечером. От живого человека добра не жди, а от мёртвого подавно
Магиандр проснулся и не пошёл в университет.
Квартира плавала в горьковатом тумане кофе: аромат и респектабельность. Какое утро!
Думал написать несговорчивой журналистке, но вдохновения не ощутил. На свежую голову он решил было, что зря затеял.
Вдруг с кухни раздался вопль, и Магиандр понёсся на звук, сшибая стулья.
Мать ползала по полу, собирая тряпкой кофейную лужу, а отец, который уже два часа как должен был сеять разумное в университете, вопил не своим голосом нечленораздельное, раскачиваясь на табуретке. На столе, красноречиво распахнутая на середине, обсыхала старинная книга с оторванной титульной доской, еле удержавшей на себе свой крест. Серебряный оклад. Изумительные эмали. Семнадцатый век. Шедевр всех искусств. Десятки выдранных страниц скособоченной стопкой беспомощно валялись поодаль, на холодильнике. Гравюры заляпаны кривыми кофейными кляксами.
Лицо матери было неузнаваемо: распухло, как бы даже обретя мышцы, но позеленело. Лицо профессора, перекошенное, дёргалось, губы шевелились, и вновь вылетал вопль.
Магиандру захотелось вернуться в комнату и крепко заснуть. Немедленно.
Прежде в доме не дрались, не кричали, кофе на пол не проливали, книг на кухню и мимоходом не заносили. Родители жили ровно, зачехленные в личных информационных телах, но договорные акценты сходились на чаяниях отца.
Следовало что-то совершить. Магиандр не смог выдумать — что. Мать увидела его и махнула мокрой рукой — уйди! Отец увидел её жест и медленно повернулся к сыну:
— Ты взял ключ?!
— Какой? Что происходит?..
— Сынок, уйди! — крикнула мать. — Он не брал, и никто не брал!
Магиандр понял, что пропал ключ от шкафа с Библиями и начинается светопреставление. Ключик уникальный, шкаф крепкий, величественный, цельного дуба. Значит, любовь заперта, входа нет, и сегодня тут никому не позавидуешь.
Растерзанная на столе, похоже, единственная Библия, оказавшаяся за пределами дубового сейфа, выглядела страшно. Вид её вызывал острую боль и надрыв, и Магиандр чуть не завопил вместе с отцом, и даже обрадовался их горькому единству, впервые в жизни.
— Папа… — неожиданно произнёс он слово, которое не любил, не выговаривал, и вдруг оно вышло.
Подействовало, но ужасно: профессор закрыл лицо руками, замолчал и сгорбился. Мать домыла пол, сама умылась, провела костлявыми пальцами по мокрым драгоценным страницам, уцелевшим в составе книге, и тут же зашелестели оторванные, будто живые, на отшибе холодильника, словно все страницы едины и чувствуют вечную связь.
Отец, поёжившись, укоризненно глянул на распахнувшуюся форточку и встал.
— Я пойду к реставратору, — скрипуче сказал он жене. — Собери это…
Магиандр кинулся помогать матери; безжизненно, в прострации она смотрела на разрушенный раритет и не могла дышать. Сын сложил оторванные страницы по номерам, а мокрые внутри фолианта проложил салфетками, не представляя, чем спасают антиквариат.
Отец наблюдал за его неумелой активностью и тоскливо молчал. Мать начала всхлипывать. Магиандр упаковал руины в пластиковый пакет из-под кроссовок, накрутил мешковину, сложил в рюкзак и решился:
— А с тобой можно? Я не пошёл в университет.
— Я тоже… не пойду, — кивнул отец. — Но без тебя там… заскучают.
— Без тебя тоже.
— И кого отправить им на веселье? Что правильнее? — вздохнул профессор.
— Никого не отправим, ну, пожалуйста, возьми меня с собой!
— А давай, ребёнок, ты всё-таки пойди учиться. Моя печаль, я и понесу… мастеру. Пожалуйста, иди в школу. Ну, то есть, ох…
Раньше между ними не было нежности, а сейчас пришла. Сын не нашёлся, как продолжить уговоры, и отступился. Отец коснулся мешка всё ещё прыгающими пальцами, взял так бережно, что жену опять дёрнуло ревностью; поплёлся прочь, а на выходе остановился и застонал. Жена шагнула к нему, но Магиандр вовремя удержал её.
Профессор отправился лечить самое дорогое.
Женщина сварила ещё один кофейник. Магиандра затошнило.