Воины

Многие полагают, что С.М. Стирлинг заслуженно унаследовал после Гарри Тертдлава титул короля альтернативной истории. Он — стремительно восходящая звезда научной фантастики и автор пользующегося широкой популярностью Нантакетского цикла («Остров в море времени», «Против течения лет», «В океане вечности»), в котором повествуется, как остров Нантакет проваливается в 1250 г. до нашей эры, и цикла Драка («Маршем через Джорджию», «Под игом», «Каменные псы» и «Дракон» плюс сборник рассказов «Дракас!» других авторов, изданный под редакцией Стирлинга), в котором противники отделения американских колоний от Англии создают в Южной Африке военизированное сообщество и в конце концов завоевывают большую часть Земли. Кроме того, он написал Эмберверсский цикл («Умереть в огне», «Война защитника», «Встреча в Корваллисе») пятитомного цикла «Пятое тысячелетие» и семитомного цикла «Военачальник», а также отдельных романов, таких как «Конкистадор», «Пешаварские уланы» и «Небесный народ». Кроме того, Стирлинг писал книги в соавторстве с Раймондом Фейстом, Джерри Иурнелем, Холли Лисле, Ширли Мейер, Карен Верштейн и снимавшимся в «Звездном пути» актером Джеймсом Духаном, а также принимал участие в создании сериалов «Вавилон-5», «Т-2», «Разумный корабль», «Всемирная война» и «Люди против кзинов». Его рассказы были собраны в сборник «Лед, железо и золото». Последний цикл Стирлинга также посвящен Эмберверсу — это тетралогия Чжана, из которой пока вышло три тома: «Восходные земли», «Бич Божий» и «Меч госпожи».

Родившийся во Франции и росший в Европе, Африке и Канаде, С.М. Стирлинг ныне живет в Санта-Фе, штат Нью-Мехико.

В своем динамичном рассказе автор показывает, как возникает невероятный союз между двумя очень разными воинами, а затем отправляет их на еще более невероятное дело, такое опасное, что волосы дыбой встают, — дело, которому предстоит испытать их решимость, изобретательность и мужество — и их дружбу.

Древние пути

Стоял жаркий июльский день лета две тысячи пятьдесят пятого от Рождества Господня, он же пятьдесят седьмой год с момента Изменения, плюс несколько месяцев. Вокруг раскинулась ковыльная степь Среднего Поволжья, и по ней, насколько хватало глаз, ветер гнал седые волны, высотой по колено. Челюсти Сергея Ивановича неутомимо трудились над полоской безвкусной сушеной баранины, а сам он лежал на животе и смотрел в бинокль на приближающегося странного всадника, сперва маленького, как муравей, под бескрайним синим сводом небес.

— Что это за тип, а, коняга? — лениво спросил он, обращаясь скорее к себе, чем к лежащей рядом лошади, и мысленно проверил свое оружие. — Надо иметь медные яйца, чтобы ехать тут в одиночку. Или очень спешить, видит бог.

Сергей задумчиво пожевал полоску вяленого мяса — это было все равно, что грызть доску, а занозы он время от времени подрезал кинжалом. Зубы у него были молодые и крепкие, и Сергей желал сохранить их как можно дольше. У его отца, Ивана Михайловича, к сорока восьми годам от зубов осталось пять почерневших пеньков, и жить ему приходилось на вареной капусте и похлебке — когда он не был пьян и не жил на самогонке, а пьян он, надо признаться, бывал частенько.

Незнакомец, кем бы он ни был, приближался довольно быстро. Он то пускал коня в галоп, то переводил на рысь, то снова гнал галопом. В поводу он вел двух заводных лошадей. Торговцы из Белгорода с удовольствием возьмут трех лошадей.

— Эй, он спешит куда-то или от кого-то?

Сергей отправился сюда, надеясь добыть сайгака или дикую лошадь. Ну и затем, чтобы убраться прочь из станицы и из их переполненной глинобитной хижины, прочь от воплей младших братьев и сестер и бесконечной подсобной работы — пока не пришла пора собирать урожай.

И еще потому, что дедушка Михаил умер, а горевать при других о восьмидесятилетием старике было неуместно — на все воля Божья. Такова уж жизнь, а смерть казаку полагалось презирать. Михаил был великим человеком, одним из немногих, кто вырос еще во времена до Изменения, и одним из вожаков, восстановивших Войско Донское.

«Я — последний из них, — таковы были предсмертные слова старика. — Последний, и со мной тот мир умрет снова».

Сергей не знал, что дед Михаил имел в виду, но все равно у него защипало глаза. Он поспешил задавить эти мысли и сосредоточился на более насущном деле.

— А топор он швырял — ну что твой ангел! — пробормотал молодой казак. — Царствие тебе небесное, дедушка.

Небольшая рощица и остатки старых фруктовых садов окружали с севера огрызки фундамента каких-то разрушенных зданий — единственное свидетельство того, что прежде здесь были возделанные земли, во времена до того, как машины остановились. Излучина великой реки находилась всего лишь в восьмидесяти километрах отсюда, но народ из его станицы сюда не ходил, если дорожил головой. Слишком уж много басурманских рож тут ошивалось. Вражда между русскими и татарами возникла еще задолго до времен Красных Царей и века волшебников, в дни сказочные и незапамятные.

— Иногда, конечно, бывает, что кто-нибудь из эти уродов кубанцев забирается так далеко на север, — пробормотал Сергей. — Иди дагестанцы... Тихо, чертова скотина! — добавил он, когда лошадь пошевелилась.

Крупный тощий серый конь был хорошо обучен и продолжал лежать рядом с хозяином. Оба они, лошадь и человек, потели под горячим полуденным солнцем. Когда Сергей перенес вес на локти, из травы во все стороны порскнули маленькие белые кузнечики. В воздухе пахло озоном и сеном — а еще людским и конским потом, кожей и металлом.

— Слава Господу по веки веков, — пробормотал казак, когда сквозь двойные линзы возможно стало разглядеть черты лица незнакомца и другие подробности. — Да он, пожалуй, и вовсе не татарин. Во всяком случае, не ногаец.

Так в нынешнее время называли себя плосколицые племена, живущие вдоль берегов Волги, и сородичи Сергея хорошо знали их по войне, торговле и происходящим время от времени умыканиям невест. Шлем у незнакомца был остроконечный, и по краю он был отделан полоской меха, а не обмотан тюрбаном. Черные волосы незнакомец собрал в хвост. А стремена у него были довольно длинные, а не подтянуты так, чтобы колени оказывались высоко подняты, как по-гоблински ездили татары.

— Может, мне и не стоит его убивать. Во всяком случае, сразу. Батюшка Черепанин браниться будет, если я убью христианина из-за лошадей.

Да и жалко будет упустить возможность порасспрашивать его. Любопытство грызло Сергея не хуже комара. Дед Михаил всегда относился к молодежи с пренебрежением, потому что те сидят на одном месте, и похвалялся, как странствовал от Германии до Китая на службе у Великороссии, в давние времена до Изменения. Большинство ровесников Сергея не видели смысла тратить время на истории про дни Красных Царей, но самого Сергея они временами вгоняли в смутное томление. Жизнь в станице могла нагнать скуку.

«А если Ольга узнает про Светлану, она может сделаться чересчур интересной!»

Приближающийся всадник сидел на странной лошади молодой казак в жизни не видал ничего подобного — коротконогой, косматой, с головой как бочонок и круглым пузатым туловищем. Выглядела она неважно, но бодро несла всадника вперед. Две запасные лошади, которых незнакомец вел на длинном поводу, была татарскими — более высокими, стройными и красивыми, по и вид у них был более усталый, хотя они несли лишь легкие переметные сумы.

«Либо он ждет драки, либо только после драки. Скорее удирает от кого-то. Кто ж отправляется в набег в одиночку? А в седле он сидит хорошо, — заметил про себя Сергей. — Не хуже казака. Ростом малость не вышел, но точно не мужик».

Все казаки считали себя дворянами, хотя и сами работали в поле.

Незнакомец был хорошо вооружен: на поясе у него висел ятаган, нa спине — странный плоский колчан со стрелами, в руке был лук.

К седельной луке были прикреплены круглый плетеный щит, обтянутый кожей, и свернутый аркан. Кроме того, одет он был в сапоги, кожаные брюки и кольчугу поверх кожаного подкольчужника — слишком теплый наряд для середины лета, если не ждешь боя. Пока Сергей наблюдал, незнакомец остановился и оглянулся, привстав в стременах и заслонив глаза от солнца.

Сергей кивнул сам себе, спрятал бинокль, подобрал копье и свистнул коню. Конь вскочил, и казак легко взлетел в седло. Незнакомец мгновенно отреагировал — потянулся за стрелой. Он был примерно в трех сотнях метров от Сергея. Предельная дистанция выстрела для сильного мужчины и мощного лука. Но рука его замерла, когда Сергей вскинул копье над головой, а затем развернул наконечником вниз в знак своих мирных намерений. Его собственный лук остался висеть в чехле у левого колена. Казак спокойно ждал, пока незнакомец не подъехал поближе и не остановился на расстоянии разговора.

Они посмотрели друг на друга. Сергей был молодым — ему недавно сравнялось двадцать, — шести с небольшим футов роста, широкоплечим, сухощавым, с мышцами как канаты, немного длинноватым лицом и прямым носом. А еще он обладал впечатляющей коллекцией шрамов, многие из которых были на виду, поскольку из одежды на казаке имелись лишь широкие шерстяные брюки, высокие сапоги и широкий кожаный пояс. На поясе висели казачья шашка, кинжал и небольшой топорик с длинной метровой рукояткой. На бритой голове красовался длинный светлый чуб, перевязанный ремешками, что свисали над правым ухом и до самого плеча. Усы цвета спелой пшеницы все еще мучительно смахивали на пушок; на загорелом лице выделялись яркие, светло-зеленые, чуть раскосые глаза.

Второй парень походил на татарина, но был намного темнее, чем большинство татар: смуглая темная кожа, заплетенные в косу черные волосы, плоское, почти приплюснутое лицо, высокие скулы и вздернутый нос. Узкие миндалевидные глаза были голубыми, но поскольку умыкание женщин давно вошло в обыкновение у обеих сторон, стало невозможно по одной лишь внешности определить, кто есть кто. Незнакомец уступал Сергею в росте. Он выглядел сильным, но худым. Юнец, едва-едва ставший достаточно взрослым, чтобы отправляться в набег. Даже для чернозадого у него было на редкость безволосое лицо. Блестевший на лице пот несколько сглаживал бесстрастное выражение.

Незнакомец заговорил первым.

— Русский? — спросил он, указав на Сергея. Судя по голосу, он был даже моложе, чем казалось на вид.

Казак кивнул и стукнул себя кулаком в голую грудь, так, что висевший на шее серебряный крестик подпрыгнул.

— Да, русский, христианин, — ответил он.

— Меня звать Доржа Абаков, — произнес незнакомец.

— Я — Сергей Иванович Хоркин. Казак из станицы Полово Войска Донского, атамана Олега Андреевича Архипова. А ты, плосколицый?

— Народ тангх. Вы, русские, говорить калмыки. Мой правитель — Эрдне, хан Элста.

«Далеконько же он забрался», — подумал Сергей, удивленно приподняв брови.

Хана такого он не знал и лишь краем уха слышал о калмыках. Они пасли свои стада и ставили юрты в засушливой степи к югу от Астрахани, что на Каспийском побережье. По-русски Доржа говорил коряво и с акцентом, но вполне понятно; гортанное произношение намекало на еще какой-то язык, возможно, бывший для него родным.

— Мусульманин? — с подозрением поинтересовался Сергей.

Доржа презрительно сплюнул, покачал головой и указал наверх.

— Почитаю Тенгри Эстег — Вечносинего Отца-Небо — и милосердного Будду, а не дурацких богов из книжек.

Это можно было воспринять как оскорбление в адрес святой православной веры, но следующие слова калмыка, сопровождавшиеся поворотом большого пальца на восток, тут же заставили Сергея сосредоточиться на них.

— Ногайцы гонятся за мной убить. Пять и два.

— Семь татар?! — вырвалось у Сергея.

Доржа кивнул.

— Семь, да, это слово.

И он охотно продемонстрировал пальцы одной руки и еще два и горой.

— Их было девять, когда они за мной погнались, — добавил юноша, улыбнулся, продемонстрировав очень ровные белоснежные зубы, и похлопал по рукоятке ятагана. Потом указал на запасных коней:

— Это их лошади. Не мои.

Сергей заковыристо выругался, сожалея о своем решении не убивать незнакомца из засады. Возможно, татары повернули бы назад, если бы нашли труп. Они слишком близко подобрались к станице, чтобы чувствовать себя в безопасности. Теперь же... даже если не считать долга крови, всякий ногаец, обнаруживавший здесь одинокого русского, истыкает его стрелами, даже не задумываясь — если, конечно, они не захотят попробовать поймать его, чтобы замучить или чтобы продать на невольничьем рынке. Перемирия сейчас не было, да и в любом случае, они находились слишком далеко от торгового тракта, идущего вдоль железной дороги Белгород—Волга.

Сергей подавил желание пустить коня в галоп. Если он просто ускачет, что помешает Дорже ехать за ним на расстоянии выстрела из лука?

«Чернозадые черти выследят нас обоих! То-то этот калмыцкий байстрюк улыбается!»

Количество врагов, приходящихся на него, только что уменьшилось наполовину.

«Но на мою-то долю сейчас достанется трое!»

Казак расхохотался и протянул калмыку руку.

— Что-то давненько я не пускал никому кровь, — произнес Сергей.

Доржа принял протянутую руку, равно как и глоток питья из предложенной Сергеем фляги, и кусок хлеба с солью из седельной сумки. Казак в свою очередь отпил из фляги калмыка. Во фляге был кумыс, перебродившее кобылье молоко. Кумыс был лучше воды — вот и все, что о нем можно было сказать хорошего.

— Мы бежим дальше или деремся здесь? — спросил Доржа. — Это земля твоих... нет, это твоя земля — тебе решать.

Сергей огляделся, затем многозначительно взглянул на лошадей калмыка. Они, похоже, не только устали, но еще и страдали от жажды, судя по высунутым языкам. А если беглец не имел возможности остановиться и напоить коней, то и преследователи, возможно, тоже их не поили...

— Слушай, песий брат, вон там вон, в разрушенном колхозе, есть старый колодец, — задумчиво произнес он. — Татары, свиньи, про него знают, и, возможно, отправятся туда поить лошадей.

Доржа ухмыльнулся и кивнул, указал на запад, а потом изобразил в воздухе извилистую линию, поворачивающую на север и воз вращающуюся параллельно их следам.

— Срезать путь и спрятаться в развалинах, так, чтоб татары не увидели? Они подъедут скоро, может быть...

Он указал на солнце, а потом на то место, где оно должно было оказаться примерно через час.

— За это время они нас дважды поймать, если бежать.

Сергей расхохотался. Калмык быстро ухватывал самую суть.

— Да. В четырех километрах к западу отсюда есть глубокий овраг. Он ведет на северо-восток. Можно поехать по нему, потом выйти к развалинам с севера, если поторопимся. Мне нравится, как ты думаешь, калмык! Поехали!

Их действительно было семеро — татар, мужчин с клочковатыми усами и реденькими бородками, в выцветших зеленых тюрбанах, длинных заношенных овечьих тулупах... и с неприятно чистым и ухоженным оружием.

Сергей смотрел через грязный кусочек старинного стекла, как враги спешились посреди редкой травы в центре старого селения, рядом с осыпающейся грудой ржавчины, что некогда, до того как машины остановились, была одним из чертовых волшебных быков.

Называли таких быков тракторами, если верить старым байкам; их изначально призвали из ада злые колдуны Красного Стального Царя, чтобы угнетать крестьян. Дед Михаил всегда говорил, что это были просто механизмы, вроде часов или молотилки, и пахать на них получалось куда быстрее, чем на волах. Сергею в это не очень верилось: если их не приводили в движение злые духи, отчего они перестали работать все одновременно?

«Но рассказывать байки дед умел, хоть правдивые, хоть нет! Чтобы пахать сидя, как будто в корчме сидишь?!»

До ногайцев было не больше двадцати метров. Ступали они неуклюже, и их сапоги поднимали клубы пыли в редкой траве. С такого расстояния казак даже чуял исходящую от них вонь пота и прогорклого масла, такую же сильную, как запахи сухой земли, и старых кирпичей, и дерева развалин.

Вокруг колодца были устроены глинобитные бортики и прочная деревянная крышка. Из зданий давно утащили все хоть сколько-то полезное, кирпичи вывозили телегами, а дома на окраинах сгорели, когда кто-то осенью выжигал траву, но ни один житель степи никогда не стал бы уничтожать источник, будь он казаком, татарином или даже разбойником. Татары выглядели уставшими, а их кони — еще хуже, невзирая на то, что у каждого татарина было по три запасные лошади. Животные тоже страдали от жажды. Косоглазым татарам пришлось удерживать их, как только те почуяли воду. Они натягивали поводья, хлестали коней ременными плетями по мордам и ругались, а истосковавшиеся лошади толкались и вскидывали головы.

«Татары ездят быстро, и лошади у них хорошие, — подумал казак. — Доржа, должно быть, заставил их изрядно за собою погоняться».

Он мысленно добавил несколько зарубок на память к тому живейшему уважению, которое начал вызывать у него пришелец с востока.

«Хоть он и без бороды, а не сопляк, однако!»

Ногайцы прошли по следу Сергея с Доржей ровно столько, чтобы убедиться, что те не собираются навестить колодец, а потом направились прямиком туда. Два товарища, сведенных вместе волей случая, галопом проскакали три километра на запад, затем сделали петлю, свернули по оврагу на север и вернулись обратно, держась в стороне от своего напоказ оставленного следа.

Татары считали, что их добыча продолжает удирать на запад сломя голову. Они намеревались напоить лошадей, а потом уже возобновить погоню и поднажать как следует, чтобы те, кого они преследуют, загнали коней — лошади, страдающие от жажды, умирают быстрее. Но, несмотря на то что они считали себя в безопасности, всадники Ногайской орды были опытными воинами. Двое из них остались в седлах и внимательно поглядывали по сторонам, держа луки наготове, пока остальные их соплеменники сняли с колодца крышку, сделанную из массивных брусьев, размотали арканы, спустили в колодец кожаные ведра и проворно вытащили их уже с водой.

Сергей по пути натянул свою косоворотку, а поверх нее — кожаный жилет, в который были вшиты старинные пластины из нержавеющей стали. Это было дедушкино наследство, как и круглый красноармейский шлем, прикрывающий теперь бритую голову казака. Сергей оглянулся на Доржу и постучал по луку, потом поднял два пальца и повел рукой, указывая на татар-часовых.

«Мне того, который севернее, твой — который южнее. А потом — скольких успеем».

Калмык решительно кивнул, не высовываясь из-за четырехфутового основания разрушенной стены. Сергей извлек из колчана три стрелы, выбрав охотничьи, с широкими треугольными наконечниками, поскольку ни на ком из татар вроде бы не было доспехов. Одну стрелу он наложил на тетиву, а две осторожно воткнул в землю. Доржа последовал его примеру. Его стрелы были с черным оперением, как было принято у кочевников; казак предпочитал использовать дорогие павлиньи перья — их привозили из Крыма, — хотя некоторые друзья дразнили его за щегольство.

Сергей с Доржей вскочили на ноги — одновременно, как будто не один год тренировались вместе, — одинаковым движением натянули луки и спустили тетивы.

— Ура! — закричал Сергей.

Доржа просто завизжал, пронзительно и торжествующе — больше всего этот звук напоминал скрежет напильника по металлу.

Щелчки тетивы по кожаным наручам прозвучали почти одновременно, так же как и глухие удары стрел, достигших цели. На расстоянии в десять метров стрела из мощного лука — из рога и сухожилий, такими пользовались всадники, — разила быстрее молнии. Гагарин, в которого целился Сергей, полетел назад, на круп своего коня, с двумя красными всплесками — стрела вонзилась в его грудь и, не замедлив движения, вышла из спины. Второй часовой получил от Доржи стрелу под мышку — она вошла по самое оперение; татарин рухнул, вопя и молотя ногами.

Сергей потянулся за второй стрелой. Доржа выстрелил прежде, чем казак успел натянуть тетиву, и один из спешившихся татар недоверчиво уставился на торчащее из живота древко — а потом опрокинулся навзничь, так и не выпустив из рук ведра. Длинная кожаная веревка ухнула в колодец следом за ним, и снизу донесся вопль, а потом громкий всплеск — человек ушел в воду вниз головой.

— Еще четыре! — крикнул Сергей.

Но тут ногайцы заорали в ответ и попрыгали в седла. Сергей быстро пригнулся — над головой свистнули стрелы. Татары погнали лошадей к стене со свирепыми воинскими кличами:

— Гур! Гур! Гур!

И грохот копыт. Сергей громко расхохотался; они с Доржей развернулись и побежали, перескочив через более низкую заднюю стену разрушенного здания и резко свернув влево, в щель между более высокой грудой камней и большим дубом.

— Эти неверные свиньи не слезают с лошадей, даже чтоб поссать!

На это казак и рассчитывал. Первый татарин, продемонстрировав редкостное искусство верховой езды, перемахнул через стену, через которую только что перепрыгнули Сергей с Доржей, и еще в полете выстрелил. Сергей с воплем уклонился, когда стрела свистнула над его левым ухом, и нырнул наземь. Доржа приземлился рядом и зашарил по земле. Достигший прохода татарин слегка натянул поводья, дожидаясь сотоварищей, потом снова двинулся вперед, занося копье.

— Тяни! — заорал Сергей.

— Да тяну, тупой бык! — прохрипел Доржа.

Их связанные вместе арканы взвились из пыли; один конец был надежно закреплен за дуб, второй — прихвачен за выступ источенной непогодой кирпичной стены. Они уперлись изо всех сил и откачнулись назад, но, даже притормозив об выступ, веревка бешено рванулась из мозолистых ладоней казака, когда первые две лошади налетели на нее. Одна из них кувыркнулась, сделав полное сальто, и рухнула на своего всадника, как кухаркин деревянный молоток на свиную отбивную. Вторая поскользнулась, и всадник перелетел через ее голову. Лошади, скакавшие позади, вздыбились и замолотили в воздухе ногами; их ржание перекрывало крики их всадников, пытающихся обогнуть мешанину человеческих и конских тел.

Сергей сорвал с пояса топорик, перехватил его поудобнее и молниеносно швырнул с размаху. Ясеневая рукоятка покинула его ладонь тем текучим движением, какое, бывает, ощущаешь, когда бросил что-то правильно, а секунду спустя стальное лезвие врезалось татарину в лицо. Татарин упал и замолотил по земле руками, захлебываясь криком.

Доржа уже выхватил свой ятаган. Он ловко, словно кошка, уклонился от поспешного удара сплеча, отбив его своим круглым щитом, и вонзил острие ятагана в заднюю ногу лошади. Та взбрыкнула, и ногайцу стало на некоторое время не до фехтования. Этого оказалось достаточно.

«Вот уж точно, ловкий, как кошка!» — подумал Сергей, когда острая сталь с дамасским узором скупым движением полоснула последнего татарина по бедру. Ятаган рассек ногу почти до кости. Доржа отскочил назад, предоставляя своему противнику истекать кровью.

Татарин, которого сбросила лошадь, приземлился с ловкостью куницы, перекатившись через голову и тут же вскочив. Лук он потерял, но зато почти мгновенно выхватил свой изогнутый шамшир.

— Аллах акбар! — И с этим воплем ногаец ринулся вперед, вращая меч над головой. — Гур!

— Ёб твою мать! — отозвался Сергей, ухмыляясь и приподнимаясь на носки. Возможно, татарин даже понял его — бранные слова все перенимали быстро. — Ура! Христос воскресе!

Его шашка была длиннее оружия кочевника — слегка изогнутая, без гарды, с яблоком в виде орлиной головы, — и хотя татары были грозными бойцами, когда бились верхом, пешими большинство из них делались столь же ловкими, как свинья на льду. Сергей увел удар ногайца в сторону, слегка заворчав от столкновения, — ну и силен же был татарин! — со звоном и снопом искр. Татарин лупил по нему, словно зерно обмолачивал, но Сергей отступал, пока не увидел краем глаза Доржу, заходящего татарину в тыл. Тогда казак ринулся вперед — надо быть дураком, чтобы драться с татарином честно, если тебя ничто к этому не принуждает.

Секунду спустя ногаец рухнул с криком боли — ятаган рассек ему подколенное сухожилие, а сабля казака полоснула но правой руке. Сергей снова крякнул от удивления, когда Доржа не дал ему добить татарина; юноша отбил удар, который должен был стать последним, и казак на секунду пошатнулся.

— Чтоб тебя черт в мешке унес! — возмущенно бросил казак, оглядывая кромку шашки. Слава святым, зарубок не осталось. — Ты чего?

Доржа не обратил на него внимания. Вместо этого он поставил ногу на грудь раненому татарину и приставил острие ятагана к его горлу. Татарин плюнул в юношу, потом зашипел, когда острие вдавилось в тело.

— Где принцесса? — спросил Доржа... по-татарски — Сергей неплохо им владел.

— На пути в Астрахань, куда ты не сможешь за ней последовать, презренный кяфир и...

Острие ятагана нашло цель, и ругательство перешло в бульканье, а пятки татарина выбили короткую дробь по земле. Доржа стер кровь с ятагана и носка своего сапога овечьим тулупом кочевника.

— Принцесса? — небрежно поинтересовался Сергей, помогая своему случайному товарищу позаботиться об остальных ногайцах.

— Здорово у тебя получилось с топором, — отозвался Доржа.

Сергей выдернул топорик из лица раненого татарина и ударил обушком ему в висок. Послышался хруст, татарин дернулся и перестал корчиться.

— Провались ты к черту, чернозадый, — весело произнес Сергей, подбросил топорик в воздух и поймал за рукоять.

— Дед Михаил был спецназом, он нас и научил этому фокусу, — объяснил Сергей и навел топорик на Доржу — не то чтобы угрожающе, но и не сказать, чтобы совсем без этого. — Принцесса?

Доржа вздохнул и сел на остатки стены.

— Дочь моего хана. Я был ее телохранителем, — сообщил он. — С нами не было войска, только... личная стража.

«А! Знатный юнец-номенклатурщик из свиты принцессы!» — подумал Сергей.

Он отметил про себя отличные сапоги Доржи, серебряную инкрустацию на ятагане и тисненый пояс с пряжкой в виде волчьей головы, отделанной синей эмалью. И кольчуга у него была мастерской работы, из клепаных колец.

Потом ворчливо признал: «Хоть и знатный, хоть и молод, а драться умеет».

— Мы везли ее вверх по Волге, на свадьбу с Петром, герцогом Николаевска. Но на нас напали эти татары, речные пираты, работающие на хана Чистополя.

Сергей задумчиво кивнул.

— Неверные свиньи не хотят, чтобы Николаевск усилился, получив такого союзника.

Доржа врезал кулаком в стену.

— Думаю, им полагалось ее убить — а вместо того они решили ее продать. Потому я убежал. Они не причинят ей вреда...

— За девственницу и дочь хана можно получить кучу денег, — задумчиво произнес Сергей. — В Астрахани.

Он развернулся, освободил свой аркан и смотал его.

— Поехали, — произнес казак. — Тут восемнадцать их лошадей. Ты умеешь спать в седле, малой?

Доржа ухмыльнулся.

— А ты, крестьянин?

— Ехали казаки да с войны домой, — распевал Сергей громким мелодичным баритоном семь дней спустя. Он покачивался в седле, болтая ногами, вынутыми из стремян.

— Обманули Галю, забрали с собой!..

— Тихо, ты, свинья казацкая! — рявкнул на грубом юго-восточном диалекте русского языка стоявший в северных воротах Астрахани стрелецкий офицер.

Он дернул себя за длинный черный ус, свисавший ниже синеватого от щетины подбородка; стоявшие за его спиной стрельцы приподняли арбалеты и короткие пики. Два парня, имеющие при себе два десятка лошадей, если считать тех, на которых они сидели. Быть может, с них можно содрать взятку. Они здесь чужаки и друзей не имеют. Донского казака с чубом на бритой голове было не спутать ни с кем, да и калмыка тоже. Эрдне-хан с Астраханью не воевал, но и дружественными эти государства не были.

— Зачем явились в город?

— Как зачем, дурень? Выпить всю водку и перетрахать всех баб! — отозвался Сергей, вскинул флягу над головой, разинул рот, вытряхнул в него последние капли, довольно ухнул и отшвырнул пустую посудину в сторону. — Ух! Эй, песья морда, выпить есть? Или мне пойти трахнуть твою сестру — только сперва мешок ей на голову натянуть, страхолюдине?

Стрелецкий офицер покраснел, а по толпе, собравшейся в воротах, пробежали смешки. Здесь были крестьяне в потрепанной одежде, с маленькими двухколесными тележками, запряженными одним волом; коробейники с осликами, груженными тюками; носатый армянский купец в тюбетейке и длинном кафтане, с торчащим из-за кушака изогнутым кинжалом. Верблюд из каравана армянина вскинул голову и издал загадочное бормотание, как будто присоединился к общему веселью. Громче всех смеялись два кубанских казака в круглых каракулевых папахах и шерстяных черкесках. Хотя между Всевеликим войском Кубанским и их северными родичами с Дона не было большой любви, все же им приятно было посмотреть, как сэр брат высмеивает горожанина.

Стрелец принялся оглядываться по сторонам, явно пытаясь приметить смеющихся, чтобы найти, на ком бы сорвать зло — бить казака было накладно.

— Мы приехали продать наших лошадей, — вмешался Доржа, напустив на себя хмурый вид и положив руку на инкрустированную серебром рукоятку ятагана.

Он поднял длинный повод, к которому были привязаны лошади. Высокие тонконогие животные фыркали и косили глазом — их беспокоили незнакомые звуки и запахи большого города, расположившегося в дельте Волги.

Офицер тоже фыркнул.

— Где вы их взяли? — поинтересовался он. — Хорошие лошади.

— Это подарок, — отозвался Сергей.

— Подарок?

— Да. От нескольких мертвых татар, — объяснил Сергей. — Ну, или можешь назвать их наследством.

Эти слова вызвали новую вспышку смеха. Один из кубанцев чуть не свалился с лошади — так он хохотал. Пара татар недобро взглянули на Сергея исподлобья, а из толпы стали орать, требуя, чтобы стрельцы прекратили придираться и освободили дорогу.

— Ну так пропустите вы нас, чтобы мы могли утолить жажду, как добрые христиане, или вы собираетесь продержать нас тут за разговорами всю ночь? — поинтересовался Сергей.

До позднего летнего заката оставалось всего полчаса, и никто не хотел застрять тут на ночь под запертыми воротами. Офицер поднял свою алебарду и лениво провел пальцем по длинному изогнутому лезвию. На нем, невзирая на влажную жару, была стальная кираса и шлем, и худое загорелое лицо блестело от пота. Теперь он обратился к Дорже:

— А что калмык делает в компании этого бритого черта?

— Я вожу его с собой, чтобы он меня держал, когда я злюсь, ответил Доржа и бросил стрельцу монету. — Лови!

Стрелец ловко поймал монету, попробовал серебряный дирхем на зуб и посмотрел на него с уважением — на дирхеме стояло клеймо чистопольского монетного двора. У двух товарищей благодаря любезности мертвых татар денег было немало. Кто-то хорошо платил этим ногайцам.

— Ну, тогда проезжайте, — сказал стрелецкий офицер; его люди зашевелились, ожидая своей доли. — Но не забывайте, что великий царь Борис Боженов не терпит непорядка в своем городе: за воровство у нас отправляют на каторгу, а за разбой садят на кол или забивают кнутами до смерти. Пьяных буянов отправляют охолонуть в кутузку.

Он ткнул пальцем в сторону сидящих неподалеку типов разбойного вида, с колодками на руках и ногах. Ребятня развлекалась, швыряя в них конским навозом или подвернувшимися под руку камнями.

— Царь! — с презрением бросил Доржа, когда они миновали проход в толстой стене из скрепленных бетоном камней и выехали на шумную, полную народа улицу. — Дед Бориса называл себя председателем!

Сергей пожал плечами.

— Да все эти принцы, великие герцоги, ханы и цари так назывались в старину, — сказал он. — Ну, или партийными секретарями — дед нам рассказывал, когда мы были маленькие.

«Правда, он нам еще рассказывал, будто умел тогда летать, будто птица, и прыгал с неба прямо в битву, — подумал Сергей. — В жизни не встречал второго человека, который даже трезвым умел бы так приврать, как дед. Конечно, есть всякие там планеры и воздушные шары, но... А все-таки топор он умел метать, что твой ангел!»

— Зачем тебе надо было реветь в воротах, будто бык? — поинтересовался Доржа. Его русский сильно улучшился, хотя время от времени он все-таки допускал ошибки.

Сергей снова пожал плечами.

— Тихих казаков не бывает, — сказал он. — Это точно бы вызвало подозрение. А кроме того, твоя идея была хороша: нам ведь надо, чтобы те татары нас услышали и пришли отомстить. Как еще нам их найти, нока они не продали твою принцессу Борису Надутому или какому-нибудь казаху-работорговцу, который ее купит для гарема эмира бухарского? В этом городе небось живет тыщ тридцать народу, если не сорок.

— Семьдесят пять, — рассеянно поправил его Доржа.

— Боже мой! — Сергея охватил благоговейный трепет. — Да это же, должно быть, самый большой город на свете! Даже больше Москвы Великой давних времен!

Доржа покачал головой.

— Говорят, Винчестер такой же большой, но еще богаче, — произнес он. Заметив непонимающий взгляд Сергея, калмык пояснил: — В Британии, далеко на западе. И есть еще побольше... большие города в Хиндурадже и в Китае.

Сергей только крякнул. Все эти места располагались где-то на краю света; там, должно быть, у людей голова повернута задом наперед, или они не ходят, а прыгают на одной ножке. Астрахань точно была вдвое больше Белгорода — а Белгород был самым большим городом известного Сергею мира.

«Дедушка Михаил звал нас улитками, потому что мы не видели ни Москвы Великой, ни Владивостока, — подумал Сергей. — Но теперь я начал путешествовать, как он!»

Они провели своих лошадей сквозь давку, где смешались телеги, фургоны, рикши — время от времени попадались даже велосипеды или велорикши, — и трамваи-конки, ездившие по проложенным по улице стальным рельсам — еще один признак городской умудренности. Большинство попадавшегося навстречу народа составляли местные, русские, но встречались и грузины, и армяне, и греки, и черкесы, и татары десятка разных племен, и курды, и жители оазисов—городов, находящихся далеко на востоке; здесь можно было увидеть и самодовольного ляха в красном кафтане с золотыми кружевами и любимой поляками шляпе с плюмажем, и моряков разных государств, имеющих свой флот на Каспийском море, и носильщиков, пошатывающихся под грудами тюков...

— Ну тут и воняет, — произнес Доржа тоном человека, покорившегося судьбе. Вокруг и вправду воняло: большая часть города располагалась в низине, а со всех сторон его окружали болота, и в воздухе пахло нечистотами и гнилью. — Здешнюю воду лучше не пить.

— Я не пью воду. Для мытья она, конечно, хороша, — отозвался Сергей. В отличие от некоторых, он мылся каждые две недели, вне зависимости от того, запачкался он или нет, а зимой ходил в баню.

Он едва удерживался, чтобы не разинуть рот, будто какой-то мужик, когда они проехали мимо здания в целых четырнадцать этажей — пережиток времен до Изменения, отчего-то еще не разобранный ради металла. Большую часть города составляли построенные уже после Изменения двух-трехэтажные дома из кирпича, покрытые цветной штукатуркой. На холме севернее высились стены городского кремля, а из-за них виднелись золоченые луковицы-купола собора и дворца. Лавочники и ремесленники призывали купить их товары, бешено размахивали руками и восхваляли свои низкие цены на дюжине языков. Здесь продавалось все, от китайского шелка до чая, привезенного из Грузии, от груд азерских мандаринов с южного берега Каспия и до мечей, заманчиво разложенных на темной ткани.

Сергей наверняка свернул бы в сторону, чтобы взглянуть на пленительный блеск отточенного металла, если бы Доржа не нахмурился и не качнул головой. Караван-сарай, выбранный молодым калмыком, был вполне обычным: площадка, окруженная высокой глинобитной стеной, вдоль стены протянулись комнатушки, часть площади отгорожена под загон для скота, да еще имеется склад, где можно за дополнительную плату оставить под охраной свой товар. Сергей повел носом, учуяв запах еды; день выдался долгий.

Угрюмый мужчина в рванье и в железном ошейнике подошел принять у них лошадей.

— Эй, раб! — позвал казак и бросил ему серебряную монету. — Присмотри, чтобы наших лошадей напоили и накормили как следует — чтобы им дали люцерны и ячменя, а не только сена.

Раб просиял. Так было больше вероятности, что он выполнит свою работу как следует... да и в любом случае, брату казаку полагалось быть щедрым, особенно в отношении найденных денег и добычи. Сергею не нравилось доверять своего коня рабу, но здесь так было принято.

Многие обитатели караван-сарая сидели на корточках у входа в свои глинобитные комнатушки и готовили ужин на маленьких жаровнях. Те, кого вопросы религиозного осквернения не беспокоили, расположились за длинными столами вокруг очага, а хозяин караван-сарая со своими помощниками нарезали мясо от целой овечьей туши и пары годовалых поросят, насаженных на вертелы, и раздавали вместе с буханками хлеба, луком и дынями.

— Подвиньтесь, пожалуйста, братья, — попросил Сергей.

Один из сидевших оглянулся через плечо на Сергея, буркнул что-то неразборчивое и снова принялся за еду.

— Спасибо за место, песья морда, — сказал Сергей.

Он ухватил недружелюбного обитателя караван-сарая за шкирку, отшвырнул в сторону и отправил его тарелку следом.

— Ёб твою мать, приятель! Вот твой ужин!

«Ёб твою мать» у русских не обязательно обозначает смертельное оскорбление. Между друзьями это может быть всего лишь способом сказать: «Да отнесись же ты к этому серьезно!» — но интонации Сергея были далеки от дружеских. Лишившийся места тип был дюжим малым, а из-за кушака у него торчал длинный нож. Сергей выпрямился и ухмыльнулся ему, засунув руки за пояс. Тип положил было руку на нож, но сразу же передумал и предпочел смыться по-тихому. Те, кто сидел рядом с ним, подвинулись, освобождая место для новоприбывших.

— Пускай не жалуется — как аукнулось, так и откликнулось, — заявил казак, усаживаясь на лавку, и хлопнул по грубо отесанным, грязным доскам из тополя.

— Еды и вина! Кровь Христова, неужто сэр брат, рыцарь войска Донского, должен умереть от голода и жажды, когда у него кошель набит золотом и серебром?

Тут же подоспела служанка с деревянными тарелками и глиняными кружками. Она одарила Сергея долгим задумчивым взглядом. Казак приосанился и пригладил усы большим пальцем. Служанка вернулась к работе, но Сергей успел заметить и взгляд, которым она оделила его товарища.

— Славная круглая задница, — сказал он Дорже, когда юноша сел рядом с ним. — И бедра как у упряжной лошади. Эй, песий брат, ты ей, кажется, понравился. Или твои красивые сапоги и куртка. Давай, попытай удачи!

Калмык покраснел, невзирая на смуглую кожу, и оторвал край у буханки. Сергей расхохотался. Юнец был привередлив и трепетен, словно молодой священник, только-только из монастырской школы. Он даже дожидался на пути камня или куста, чтобы спустить штаны. Сергей успел это подметить по пути, хотя они только и делали, что скакали, спали и прямо на ходу жевали вяленое мясо. Если у вас по десять лошадей на каждого, можно поднажать как следует и проходить за день километров по двести, а то и больше.

«А нам надо было спешить. Особенно после того, как мы несколько часов вылавливали дохлого татарина из колодца...»

— Малой, если причиндалами не пользоваться, они плесенью порастут, — сказал Сергей. — Такие тощие сопляки, как ты, способны трахаться, как кролики.

Доржа покраснел еще сильнее, потом сердито зыркнул на ржущего Сергея и припал к кружке с терпким красным вином.

«Я точно так же покраснел, когда дядя Игорь впервые сказал мне это, — подумал Сергей. — Правда, мне тогда было тринадцать лет, а калмыку все же поболе должно быть».

— Лучше не напивайся, — холодно произнес Доржа. — Сегодня ночью нас ждет работа, если повезет.

— Питие есть веселие Руси, — рассудительно отозвался Сергей. Потом пожал плечами: — К тому же это всего лишь вино. Какой казак будет пьян с вина? Мы рождаемся с виноградом во рту.

Но он ограничился двумя кружками. Парень таки был прав. Обглодав последние хрящики с поросячьих ребрышек и поковырявшись в зубах острием кинжала, казак бросил кости собаке, выглядевшей даже более голодной, чем раб, и с преувеличенной осторожностью в движениях направился в отведенную им клетушку. Если кто-то и вправду за ними следит, пускай они думают, что он напился и будет спать без задних ног.

«Невозможно отучить собаку валяться в дерьме, а татарина — лезть отомстить, — подумал казак позднее той же ночью. — Нету в них миролюбия, снисходительности и любви к ближнему, как в нас, христианах».

Дверь товарищи оставили открытой — как и многие обитатели караван-сарая, надеявшиеся на тот слабый ветерок, на какой можно было надеяться в душном летнем зное дельты. Сергей лежал в одних подштанниках, положив голову на седельные сумки и посматривая из-под век. В лунном свете блеснули изогнутые ножи, и в каморку проскользнули три фигуры в темной одежде; хвосты их тюрбанов были обмотаны вокруг лиц так, что открытыми оставались лишь глаза. Один пришелец остановился и занес нож, метя Сергею в живот.

Послышался глухой звук удара.

Казак врезал ногой в пах нападавшему, оттянув пальцы кверху, так чтобы удар пришелся мозолистым основанием стопы. Удар этот вколотил яички нападавшего в лонную кость, как молот вколачивает в наковальню кусок железа. Раздался визг, напоминающий вопль умирающего кролика, а за ним следом — звук, похожий на удар кувалдой по дубу: это колено казака встретилось со склонившимся лицом непрошеного гостя. Татарин свалился, то ли без сознания, то ли мертвый. Сергей воспользовался этим движением, чтобы вскинуть обе ноги, кувыркнуться через голову и выйти в низкую стойку.

Доржа начал двигаться одновременно с ним. У калмыка в руке был его пояс: пояс был затянут в петлю, а в петлю засунут обломок кирпича. Кирпич описал дугу и с чавканьем врезался в голову второго типа с ножом. Длинный кинжал выпал из обмякших пальцев, а хозяин кинжала зашатался и сполз по стене.

Третий татарин действовал с похвальным благоразумием и большой скоростью. Он швырнул нож в Доржу и бросился наутек. Молодой калмык вскрикнул от боли. Сергей не обратил на это внимания — перевязать раны можно будет и попозже; он ринулся вперед и провел подсечку. Убегающий с грохотом рухнул ничком с громким уханьем. У казака тоже изрядно перехватило дыхание, но он навалился на пытающегося встать татарина и врезал узловатым кулаком в поясницу врагу — дедушка всегда говорил, что это гораздо лучше, чем расшибать себе костяшки об череп. А потом добавил. И еще добавил. И так, пока враг не обмяк.

— Да заткнитесь вы, шуты гороховые! Не мешайте спать добрым христианам! — заорал кто-то из соседней комнатушки.

— Прости, брат, — сокрушенно отозвался Сергей. Да хранят твой сон святые.

Затем он за ногу отволок татарина к ним в комнатушку и остановился взглянуть на Доржу. Калмык был в подштанниках и нижней рубахе. На рубахе под левой рукой расплывалась красная полоса. Юноша зажал рану и помотал головой.

— Просто царапина, — произнес он напряженным голосом, выдающим его ложь. — Давай сперва узнать, что должны. То есть узнаем.

Сергей буркнул задумчиво и осмотрел в темноте трех незваных гостей. Тот, которого он пнул и приложил коленом, дышал быстро и прерывисто; широко раскрытые глаза смотрели куда-то в пространство. С него толку не будет. Тот, которого он сшиб, был без сознания — и, возможно, истекал кровью изнутри из-за разбитых почек. Если он придет в себя, то будет только орать.

— Господь свидетель, ты очень удачно ему врезал! — произнес Сергей, когда оглушенный калмыком татарин зашевелился. Отличная работа. Сразу видно искусную руку. Я своих двоих считай прикончил, с них толку нету.

— Искусность не по казачьей части, да? — спросил Доржа, но улыбка его была кривой.

Сергей расхохотался, ухватил татарина, сдернул с него пояс, связал им татарину руки за спиной и сунул в рот кляп.

— Ну, песья морда, — произнес казак, стряхивая пот на татарина. Пленник успел полностью прийти в себя и теперь дерзко сверкал глазами. — Как решишь, что не прочь поболтать — кивни, ладно? А теперь чтоб без шума — люди спать хотят.

— Дай я, — произнес Доржа.

Сергей оглянулся. Калмык обвязался под одеждой запасной рубахой и двигался очень осторожно. Сергей пожал плечами и отступил в сторону. Доржа подобрал кинжал одного из татар, подержал его, пока взгляд пленника не остановился на бликах лунного света на отточенном клинке, а потом ударил, как кошка. Татарин выпучил глаза: кожаные штаны свалились с него. Не прошло и нескольких секунд, как он лихорадочно закивал, пытаясь орать и давясь мокрой тряпкой, проваливающейся в широко разинутый рот.

Доржа извлек кляп, подцепив его острием кинжала, и расположил кинжал так, чтобы кровь капала татарину на лицо. Сергей скривился и едва удержался, чтобы не прикрыть пах ладонями. Вместо этого он принялся одеваться, а калмык тем временем задавал вопросы на беглом татарском — он говорил на тюркском диалекте куда лучше, чем по-русски к моменту встречи с Сергеем, но непривычное произношение и подбор слов показывали, что он изучал его не в Среднем Поволжье, а где-то в другом месте. Допрос был тщательным и умелым: где, когда, сколько стражников, какие условные слова. Вопросы следовали один за другим, не давая затуманенному болью рассудку пленника сочинить ложь.

— Убей меня! — выдохнул наконец татарин. Лицо его было землисто-серым, в мелких капельках пота.

Доржа кивнул и нанес удар. Влажная сталь кинжала вошла в тело с негромким хрустом. Доставать его из груди врага калмык не стал — не хотел давать путь фонтану крови. Затем он встал... пошатнулся, глаза его закатились, так что видны теперь были только белки, — и рухнул навзничь, словно тряпочная кукла.

— Боже мой! Кто ж знал, что рана такая серьезная! — воскликнул Сергей и поспешил оттащить калмыка на свободный пятачок.

Он стянул с Доржи рубаху, чтобы добраться до раны. Наспех наложенная повязка насквозь пропиталась кровью. Но казак уставился на товарища, моргая и качая головой.

— Боже мой! — вырвалось у него снова, и он хлопнул себя ладонью по лбу. — А-а-а-а! Я и вправду тупой казацкий бык!

Доржа открыла глаза и ощупала ребра, которые теперь были туго и умело перевязаны. А потом ее рука метнулась к лежащему рядом ятагану.

Сергей расхохотался. Взгляд девушки метнулся к нему, и клинок сверкнул иссиня-белым в темноте, поймав лунный лун.

— Эй, сестренка, скольких человек ты убила при мне? — Голубые глаза Доржы сузились. Сергей продолжал: — Четырех. А ведь мы знакомы всего восемь дней! Так что если бы у меня были виды на твою тощую задницу, я бы не стал оставлять твой меч у тебя под рукой,верно?

— Я слушаю, — отозвалась Доржа. Она села, привалившись к глинобитной стене комнатушки и положив ятаган себе па колени.

— Кроме того, парнем ты до неприличия смахивала на девчонку, а для девушки ты на мой вкус слишком похожа на мальчишку. И мы с тобой делили хлеб и соль и дрались друг за дружку. Так что пошли спасать твою принцессу... кто она тебе — подруга или сестра?

Доржа невольно улыбнулась.

— Единокровная сестра. Моя мать была наложницей, наполовину русской. Я выросла вместе с Бортэ... с принцессой... хану показалось забавным обучить меня на воина, чтобы я защищала ее.

Улыбка девушки сделалась шире.

— Как она мне завидовала! Мы с ней и подруги тоже... более-менее. Она... знающая. Ученая.

Сергей крякнул и сунул девушке кожаную флягу. Доржа жадно напилась, потом встала и попробовала подвигаться.

— Ну как? — поинтересовался Сергей.

— Неплохо, — ответила Доржа. — Из лука я бы стрелять не стала, но драться могу. Ты хорошо перевязал рану. Где трупы?

— За стеной, — ответил Сергей. — Уличные свиньи наедятся сегодня до отвала. Ну, или нищие.

Он тоже встал, взмахнул длинными руками и ухмыльнулся.

— Пошли!

«Ну и как его убить?»

Татары держали принцессу — Сергею она представлялась похожей на изображение с иконы, в негнущемся, расшитом золотом одеянии — в доме богатого курдского купца, торгующего шелком, хлопчатобумажной тканью и рабами. Дом стоял на длинной узкой улице, но на ней было темно, — хоть глаз выколи, слишком далеко до главных улиц с их газовыми фонарями. На улицу дом выходил толстой черной стеной, а за ней высилась четырехэтажная башня с узкими окнами. В одном окошке горела лампа; остальные были темными.

— Дай фонарь, — прошептала Доржа.

Сергей передал ей фонарь. Он принадлежал Дорже и был хорош: он был сделан из металла и работал на очищенной нефти. А вот чего Сергей до этого момента не заметил, так это того, что крышка фонаря может открываться и закрываться, если нажимать на ручку. Это калмычка и проделала. Длинная вспышка, короткая, короткая, длинная, длинная, длинная. Это не походило ни на один известный Сергею код, но...

На второй раз окно потемнело... потом посветлело, повторяя ту же самую последовательность; больше всего это походило на то, будто кто-то взмахивает тканью перед источником света.

— Она там, — заявила калмычка. — И говорит: «Иди ко мне». Мы пользовались этим сигналом, когда хотели тайком выбраться из ханского дворца в Элсте.

— Вы вдвоем, наверно, творили чудеса ради душевного покоя вашего отца, — произнес Сергей, ухмыляясь в темноте.

Доржа шикнула на него.

— Ну и как нам лучше всего попасть внутрь?

— На стенах у них часовые, — сказал Сергей. — Лучше всего идти через вход — если мы сумеем проделать это тихо.

— Думаю, я смогу. Пошли.

Они описали круг, не встретив ничего подозрительнее бродячей собаки, обнюхивавшей валяющееся в сточной канаве тело, не то мертвецки пьяное, не то мертвое. Собака зарычала и удрала. Здешний район считался приличным, а это означало, что здесь мало кто выходил из дома в такой поздний час. Наконец они осторожно подобрались к улице, подходящей к особняку курда спереди. Они старались держаться правой стороны улицы: луна была такая яркая, что там залегли тени. Но та же самая луна, ярко освещала часового перед входом; он стоял, опираясь на копье, и лунный свет блестел на отточенном металле и на черных лакированных чешуйках доспеха без рукавов.

— И как нам пробраться мимо него? — шепотом поинтересовался Сергей.

— Предоставь это мне, — отозвалась Доржа.

— Если ты собираешься его резать, так это будет слишком шумно...

Калмычка смерила его сердитым взглядом, затем прислонила свой щит, меч, лук и колчан к стене и неспешно зашагала к часовому. Часовой дремал стоя, но при ее приближении выпрямился и направил копье в ее сторону.

— Кто идет к дому Ибрагима аль-Вани среди ночи? — прорычал он по-татарски.

Доржа заговорила. Сергей выпучил глаза от изумления. Если не обращать внимания на произношение, Доржа всегда говорила с ним бодрым чистым голосом, похожим на юношеский, во всяком случае, достаточно похожим, чтобы одурачить его. Но теперь...

— Та, что ищет доблестного воина, — произнесла Доржа голосом, который никто не принял бы за голос мужчины какого бы то ни было возраста; этот голос был полон мускуса, меда и обещания. — Но я вижу, что уже нашла его.

Сергей снова выпучил глаза, когда татарин прислонил копье к стене и две фигуры слились. Мгновение спустя татарин осел на землю, лишь негромко заскулив. Когда Сергей подошел, Доржа вытирала губы тыльной стороной ладони.

— Да, боюсь, повторить этот трюк у меня не получится, — произнес казак, вручая Дорже ее оружие.

— Птха! — бросила девушка — не то это что-то означало по-калмыцки, не то просто выражало недовольство. Затем она наложила стрелу на тетиву. — Бери его ключи. Я тебя прикрою.

— Плохо у них налажена охрана, — заметил Сергей. Он мастерски прислонил труп к стене, придав ему позу, которую мог бы принять спящий. — Им следовало бы поставить его на улице, дверь запереть изнутри, и смена пусть приходила бы изнутри.

Хотя купец, скорее всего, принимал меры предосторожности только против воров, а не против нападения, привычки так просто не изменишь. Двери в доме были толстые, дубовые, оплетенные стальными полосами из развалин, которые в местах пересечения были скреплены мощными болтами. Замки были хорошо смазаны.

«И опять не подумали о безопасности. Старый добрый скрип предупредил бы дом».

Дверь приотворилась наружу, ровно настолько, чтобы пропустить их во внутренний двор. Он представлял собою узкий мощеный прямоугольник; вдоль одной его стороны выстроились конюшня, казарма и склад, а с другой — жилище самого купца. Возможно, у него имелся собственный внутренний дворик для здешних женщин. Башня стояла у дальней стены, отдельно от остальных построек. Вероятно, ей отводилась роль убежища на случай бунта и хранилища для самых ценных товаров.

— Погоди, — произнес Сергей.

Он вынул из-за пояса еще одну вещицу, доставшуюся ему в наследство от деда. Это был кусок гибкого металла; с обеих сторон к нему были прикреплены деревянные ручки. Казак перекинул ее через засов и принялся тягать то за одну ручку, то за другую. Раздался едва слышный скрежет, и на камни мостовой посыпались металлические опилки. Сергей сдерживал себя, чтобы не спешить: дед предупреждал его, что пилка может потерять закалку и сломаться, если перегреется, и ни один нынешний кузнец не сумеет вернуть ей чудесные свойства.

— Бортэ будет интересно взглянуть на эту штуку. Она любит вещи, сделанные до Изменения, — негромко заметила Доржа.

Говоря это, она следила за двором, держа лук наполовину натянутым, готовая в любой момент пустить стрелу. Через полминуты засов распался, и Сергей поймал его прежде, чем тот грохнулся на камни. Затем он осторожно притворил дверь обратно и запер ее, оставив ключ в замке. Может, это ни на что не повлияет, а может, какой-нибудь дурень взглянет и решит, что с дверью все в порядке. Никогда нельзя знать заранее — так говорил дедушка.

Они пересекли двор и приблизились к башне. По дороге Сергей зачерпнул в корыте пригоршню воды — смочить начавшее пересыхать горло. Темные силуэты зданий, казалось, следили за ним пристально и недобро, а по спине бежали мурашки от ежесекундного ожидания стрелы в спину. В степи или даже в лесу казак чувствовал себя как дома. Но это походило на бой в гробу.

В двери открылся глазок, и кто-то заговорил на мелодичном, текучем наречии — впрочем, речь неизвестного заглушала толстая, окованная железом дверь.

— Пароль — Меч Азраила, — отозвалась по-татарски Доржа, помянув ангела смерти.

В ответ раздалось мрачное бурчание и новая тирада на неизвестном языке. Доржа заговорила снова:

— Хватит блеять, как баран, ты, курдский павлинопоклонник! Говори по-человечески! Наш вождь велел проверить, как там калмыцкая женщина.

— Ее охраняют так же хорошо, как и жен моего господина Ибрагима аль-Вани! — ответил страж на ломаном татарском — куда менее разборчивом, чем русский Доржи к моменту ее встречи с Сергеем.

— Его жен охраняют пятьдесят отцов их детей, с издевкой бросила Доржа. — Или курдские евнухи — если вообще на свете бывают курды с яйцами. Мы поймали ее — теперь мы хотим видеть ее.

— Если с ней что-нибудь случится, я поплачусь головой, ворчливо заявил стражник. — Хотя мне самому плевать на эту ведьму с ее сатанинской алхимией!

Сергей испустил беззвучный вздох облегчения: этот человек таки собирался отворить дверь.

— А я поплачусь головой, если не выполню приказ вождя! возразила Доржа. — А моя голова куда дороже твоей! Я назвал пароль, так что открывай! Или я уйду, и мы вернемся с тараном и мясницким ножом, чтобы снять шкуру с твоей никчёмной задницы!

— Вы, татары, не правите вселенной, даже если вам так кажется, — пробурчал стражник. — Ладно, погоди.

Послышались щелчки и скрежет. Дверь чуть-чуть приотворилась, в образовавшейся щели виднелась толстая цепочка. В щель выглянул голубой глаз и изумленно расширился за мгновение до того, как ятаган Доржы вошел в него. Сталь с хрустом коробила тонкую кость между глазницей и мозгом. Стражник рухнул навзничь, словно подрубленное дерево. Сергей оттер Доржу в сторонку, перекинул режущую проволоку через цепь и принялся за работу.

— Скорее! — зашипела Доржа.

— Я не собираюсь ее ломать — она нам еще может пригодиться, — упрямо отозвался Сергей. — И кроме того, это дедушкино.

Доржа произнесла нечто на родном языке — экспрессивно, но негромко, — и вскоре кованое звено цепи распалось и с мелодичным звоном упало на каменный пол. Дверь отворилась, и Сергей испустил вздох облегчения.

«Потому что я понятия не имею, что бы мы стали делать, если бы там оказался еще один замок!»

В прихожей башни было пусто. Напротив входа располагались комнаты, предназначенные, по словам татарина, для хранения товаров, а посредине — квадратная бетонная колонна, судя по виду — реликт прежнего мира. Слева располагалась лестница. Товарищи кинулись наверх, быстро и тихо — Сергей впереди, калмычка за ним. На лестнице стоял странный едкий запах, усиливавшийся по мере того как они поднимались наверх. Доржа за спиной у Сергея хмыкнула.

— Это Бортэ.

«Что — это от нее пахнет нефтью и серой?» — озадаченно подумал казак.

На этой двери засова снаружи не было. Из-под толстой двери просачивался свет лампы. Сергей толкнул дверь, держа меч наготове вдруг там внутри не только принцесса, но еще и стражник? Дверь немного подалась, а потом затормозила. Сергей раздраженно ругнулся и навалился на дверь. Доржа произнесла что-то на своем языке.

Дверь отворилась. Сергей прыгнул в проем, проворно, как кошка, пытаясь смотреть в три стороны одновременно... а потом слегка расслабился, увидев женщину с лампой в руке. На женщине был длинный кафтан с капюшоном. Запах кислоты и какого-то странного металла исходил из комнаты за ее спиной. Казак успел заметить там верстаки и какие-то странные стеклянные сосуды.

Тут его внимание привлекло тело, валявшееся у его ног. Эго был крупный мужчина — очень крупный, с изрядным слоем жира поверх внушительных мышц. Мужчина был в тюрбане, но без бороды, и с обнаженным торсом; из одежды на нем были мешковатые темно-красные штаны, кушак и туфли с загнутыми носками. Широкий изогнутый меч валялся рядом с бессильно разжавшимися пальцами, толстыми, как сосиски. На лице мужчины застыл ужас, а глаза выпучились, как будто собирались соскочить с гладкого, похожего на тесто лица.

«Интересно, — подумал Сергей, оглядывая комнату. Он заметил рядом с мертвецом шахматную доску. Мебель состояла из подушек и ковров, а не из стульев, как можно было бы ожидать в доме курда. — Что-то его убило...»

Доржа протиснулась мимо него, пряча ятаган в ножны.

— Бортэ!

— Доржа! — отозвалась вторая девушка, ставя лампу на пол.

Они крепко обнялись, потом Доржа отстранила сестру.

— Ты как? — спросила она — по-русски, видимо, из-за Сергея.

— Нормально. Скучала только. Эти придурки позволили мне оставить при себе мои вещи, так что у меня была куча времени на подготовку, — ответила Бортэ. — Что ты так долго?

— Были кое-какие... проблемы.

Бортэ сбросила капюшон. Сергей присмотрелся. Семейное сходство было несомненным, хотя другая дочь хана была пониже и далеко не такой худенькой, а угольно-черные распущенные полосы, ниспадавшие на спину девушки, были более блестящими, чем у Доржи. У Бортэ был курносый нос, румяное лицо, полные губы и узкие раскосые черные глаза.

Возможно, причиной тому был струящийся снизу свет лампы, но при взгляде на это лицо у казака побежали мурашки по спине. Бортэ напомнила ему кошку — или скорее даже хорька, маленького, проворного, хорошенького и злобного. Девушка смерила его взглядом.

— Где ты взяла этого здоровенного казацкого быка? — поинтересовалась Бортэ — тоже по-русски. Выговор у нее был вполне понятный, но старомодный. — Неудивительно, что ты так задержалась, раз волокла еще и его.

Доржа пожала плечами.

— Он очень полезен при таскании тяжестей, — отозвалась она. — А теперь пошли!

— Как ты убила его? — поинтересовался заинтригованный Сергей, когда Бортэ подхватила котомку и забросила на спину на манер заплечного мешка.

Он потыкал мертвеца носком сапога. Бортэ уступала сестре в росте, да и в целом по ее манере поведения трудно было представить, чтобы ей удалось убить мужчину таких габаритов — ну разве что она застала бы его совершенно врасплох. Да и крови было не видать, а ведь даже маленький стилет оставляет рану, которая хоть чуть-чуть да кровит, даже если клинок остался в теле.

Бортэ улыбнулась, обнажив белоснежные зубки. Два передних чуть торчали вперед, как у зайца. Вместо ответа она подняла руку. Через ладонь тянулась полоса кожи, а в ней пряталась стальная игла. Кончик ее был в крови, а металл под кровью отливал фиолетовым.

— Но я позволила ему выиграть последнюю партию, — сказала Бортэ. — Он был неплохим человеком. Для евнуха.

Сергей сглотнул.

— Твоя сестра сказала, что ты ученая, — произнес он.

— Да, — подтвердила Бортэ и улыбнулась еще шире. — Я химик.

Казак перекрестился.

— Ёб твою мать! — произнес Сергей. Это показалось ему более подобающим для мужчины, чем орать: «Нам пиздец!» и бить себя по голове.

И свет, и голоса у подножия лестницы были пока расплывчатыми и нечеткими, но они приближались. А никакого иного выхода из этой башни не было. Пререкания прервал яростный вопль. Видимо, кто-то обнаружил труп и перепиленную цепь.

— Нам пиздец, — произнесла Доржа, затем выругалась по-калмыцки и со злостью пнула стену.

«Так нечестно! — подумал Сергей. — Ей-то не надо держаться мужественно».

Героическая гибель всегда выглядит более приятной, когда ты, подвыпив, слушаешь бренчание балалайки и брехливую песню какого-нибудь цыгана-гусляра, чем в подобной ситуации. Мысли казака метались из стороны в сторону, словно волк, попавший в ловчую яму — он видел однажды такого. Внезапно казак очень хорошо его понял.

— Мы уже убили множество этих татар, — произнесла Доржа, но в голосе ее проскользнули нотки сомнения.

— Да, — согласился Сергей. — Но тогда мы нападали на них из засады или заставали врасплох. А открытый бой...

Он пожал плечами. Доржа повторила его жест и взмахнула ятаганом.

— Мы знали, что рискуем, — произнесла она.

— Ну да, — согласился Сергей. — Да и в любом случае, казак редко доживает до старости.

Тут у него за спиной послышались аплодисменты. Сергей развернулся и сердито взглянул на Бортэ, выволокшую из внутренней комнаты какой-то мешок. Девушка захлопала снова.

— Смотрите все на батыра! — глумливо воскликнула она. — Смотрите на героя! Смотрите, как он бесстрашно встречает смерть — потому что это легче, чем думать!

Доржа сердито взглянула на сестру. Сергей тоже. Пожалуй, я бы мог вправду невзлюбить эту женщину, будь у меня время», — подумал он.

Но тут он вскрикнул и едва успел увернуться: Бортэ вытащила из мешка закупоренный глиняный кувшин и метнула поверх его головы. Кувшин упал на следующую лестничную площадку, этажом ниже, и разбился вдребезги. Казак не видел, чтобы из кувшина что-то изошло — во всяком случае, в темноте лестницы этого было не видать... но внезапно возникший запах, достаточно резкий, чтобы располосовать легкие, заставил его закашляться и попятиться, протирая слезящиеся глаза.

— Он тяжелее воздуха, — произнесла Бортэ.

— Яд? — спросил Сергей, когда пронзительные гневные вопли внизу сменились криками ужаса.

— Хлор. Вполне смертельно. Он потечет вниз. Пошли!

Девушка развернулась и поволокла мешок обратно в свое убежище. Сергей предпочел не обращать внимания на темные силуэты реторт и стеклянных змеевиков, выстроившихся на столах. Квадратная внутренняя колонна проходила через эту комнату; в ней была открытая дверь, и за дверным проемом виднелись новые веревки, а не ржавый старинный трос. Это казалось куда лучше, чем перспектива с боем прокладывать себе путь через лестницу, даже если бы там сейчас можно было дышать, — а дышать-то и было нельзя. Михаил рассказывал истории про военные газы старины и про то, как он их использовал против моджахедов где-то далеко на востоке. Принцесса достала из мешка еще полдюжины кувшинов и побросала в отверстие.

— Тут хватит на всех, кто ждет внизу, — сообщила она. — Под стенами есть туннель. Мне рассказал о нем евнух. И остался в дураках, верно?

— Ха-ха, — отозвался Сергей, чувствуя, как его яички норовят заползти внутрь живота. — Раз эта штука выжигает легкие, то если мы спустимся — она нас прикончит! Во всяком случае, меня — слышишь, ведьма?

— Вот с этим — не прикончит, — отозвалась Бортэ, доставая из мешка сооруженные из подручных материалов маски. — Я размышляла все время, пока находилась здесь, батыр. Удача благоволит тем, кто подготовился.

— Ее не уймешь ничем, — произнесла Доржа, взяв одну из масок и проверив завязки. — Неудивительно, что отец попытался выдать ее замуж туда, куда два месяца ехать.

— Это нас защитит? — спросил Сергей.

Бортэ улыбнулась снова.

— Химикаты нужно активировать при помощи мочевой кислоты, — произнесла она.

— Это что такое? — недоуменно переспросил русский. Он никогда прежде не слыхал этих слов.

И Бортэ ему объяснила.

Полчаса спустя Сергей сорвал с себя маску и принялся отплевываться.

— Тебе это понравилось! — прорычал он.

К его удивлению, Доржа рассмеялась вместе с сестрой.

— Только выражение твоего лица, казак, — сказала она.

Сергей оглядел темные улицы. Они находились где-то неподалеку от пристаней, и над крышами виднелись мачты кораблей. У некоторых наверху мерцали звездочки якорных огней.

— Ну, думаю, теперь надо попробовать вернуть тебя к отцу, — сказал он.

«Странно. Мне будет не хватать Доржи. А ее сестра — она интересная. Пугающая, но интересная».

Бортэ на мгновение взглянула на юг.

— Зачем? — спросила она. — Он просто выдаст меня замуж за какого-нибудь другого жирного недоумка.

Сергей качнулся с пятки на носок.

— Зачем?.. — Он пораскинул мыслями. — А что еще тебе делать?

— Может, ты не поверишь, — подала голос Доржа, — но на свете есть города больше Астрахани. Я их не видала, — с сожалением добавила она, — но говорят, в Китае...

Бортэ повернулась к сестре.

— Говорят, в Китае сейчас правит Тогрул-хан, — задумчиво произнесла она. — Обезьяна, но монгол, как и мы. Наши предки пришли на запад из тех мест — очень давно, но языки все еще схожи. Во всяком случае, он правит той частью, что граничит с Гоби, и говорят, будто он ведет войну с Хань, что дальше к югу. Интересно... интересно, нашлось бы у него дело для ученого, знающего древнюю науку? Истории твердят, будто его двор в Ксиане — самый богатый на свете.

— Золото, — задумчиво произнесла Доржа. — Шелк. Высокое положение.

Бортэ качнула головой.

— Книги! — воскликнула она, и у нее засверкали глаза. — Ученые! Лаборатории!

Внезапно раздражение покинуло Сергея, и он расхохотался.

— Ну и богатырь я был — драпал, намотав на морду обоссаную бабой тряпку!

— Из тебя вышел бы толк, кабы тебя подучить немного, — сказала Бортэ.

— Он и вправду полезен, если нужно выполнить тяжелую работу, — заметила Доржа.

Сергей расхохотался снова, так, что гулкое эхо прокатилось среди окрестных пакгаузов. А если он отправится домой, его там будут ждать Ольга и Светлана. Может быть, с цепами в руках.

— В какой стороне Китай? — спросил он.