Воины света

Глава 22 Небольшое хобби

— Но Его высочество рискуют простудиться… — попробовал было возразить секретарь.

— Вот поэтому я и говорю — купите парню спортивный костюм. Хотя и в пижаме простыть не должен, на улице тепло.

Секретарь вопросительно замер, глядя на императора. Мои слова ему определенно не нравились, но спорить со мной не посмел.

— Его высочеству придётся прервать свои занятия, — обронил император. — Прикажите Модесту Петровичу прямо сейчас измерить магический уровень Его высочества.

— Слушаю-с, — секретарь склонился в поклоне.

— А после этого распорядитесь подать Его высочеству спортивный костюм. И… — император повернулся ко мне. — Что ещё может понадобиться великому князю для занятий, Константин Александрович?

— Инструктор, — усмехнулся я. — Я показал кое-что, но это — начало, самые азы. А Его высочество, судя по всему, готов идти дальше. И было бы неплохо, если бы он делал это под присмотром сведущего человека.

— Подберите подходящие кандидатуры, — повернувшись к секретарю, приказал император. — Список — в тайную канцелярию, пусть проверят благонадежность. Окончательное утверждение кандидата — за мной.

— Слушаю-с, — кланяясь, повторил секретарь.

— Что вы сделали с моим сыном, господин Барятинский? — император, улыбнувшись, взглянул на меня. — Мог ли я предположить ещё месяц назад, что у Бориса Александровича достанет сил хотя бы на то, чтобы сдвинуть в угол книжки? А сегодня я приказываю подобрать ему костюм для спортивных занятий.

— Я не сделал ничего особенного, Ваше величество, — поклонился я. — Всего лишь помог вашему сыну стать тем, кем полагается быть в его возрасте.

— Его высочество регулярно поминают господина Барятинского, — доложил секретарь.

— Вот как? — император повернулся к нему. — И что же говорит великий князь?

— Ежели дословно… — секретарь откашлялся. — Мне, право, крайне неловко…

— Ничего, говорите, — мне уже тоже стало интересно. — Обещаю, что в обморок падать не буду.

— Я всего лишь повторю сегодняшние слова Его высочества…

— Да-да, мы поняли. Повторяйте.

— Чёрт бы тебя побрал, Костя, — с чувством доложил секретарь. — Как прекрасно я, оказывается, жил до знакомства с тобой! Лежал себе тихо, умирал. Все жалели, все охали. Никто не трогал. А теперь — встал, упал, отжался! Утром — контрастный душ, вечером — медитация. Сто потов сойдёт, и это я ещё до пробежек не добрался… Ну, ничего. Ты, конечно, старше на целых два года. Но меня тоже не пальцем делали!

Секретарь замолчал. На пару мгновений наступила мёртвая тишина.

А потом эту тишину разорвал звук аплодисментов.

— Браво, Константин Александрович, — Витман со смехом раскланялся. — Вот уж не думал, что сумеете так порадовать. Право слово, вы просто прирожденный педагог! Преподавательской деятельностью не планируете заняться?

— Уже занимаюсь, — вспомнив свой отряд, проворчал я. — Вам-то, Эрнест Михайлович, хорошо веселиться! А я, по-вашему, как должен был развлекать великого князя — чтобы он от безделья в окно не вышел? Все книжки, что нашлись в моей комнате, Его высочество читал. Переместить его на постоянное место жительство в библиотеку я не мог…

— Да полно вам, Константин Александрович, — император улыбнулся. — Вы поставили моего сына на ноги. Пробудили в нём дух спортивного азарта, жажду жизни! Это дорогого стоит. А сквернословие — не самый страшный грех. Тем более, наедине с собой… Вы можете идти, — император повернулся к секретарю.

Тот поклонился и выскользнул за дверь.

Через пять минут вернулся и доложил, что у Его высочества — четвёртый магический уровень.

— Модест Петрович сказали, уверенный четвёртый, — добавил секретарь. — Ближе к пятому. Ежели надобно, Модест Петрович готовы лично…

Император отрицательно покачал головой и взмахом руки отпустил секретаря.

Повернулся ко мне.

— Вы оказались правы, Константин Александрович.

Я развёл руками:

— Этого следовало ожидать. Под воздействием той силы, которая рвётся наружу, энергетические каналы великого князя расширяются. Он и сам становится сильнее.

— Становится сильнее, — задумчиво повторил император.

— Мы, разумеется, ни на чём не можем настаивать, Ваше величество, — мягко и вкрадчиво проговорил Витман. — Но, по моему мнению, растущая сила великого князя — лишняя гарантия того, что в сложной ситуации он останется хозяином собственного разума. Ведь Его высочество становится сильнее не только физически, верно? И, коль уж простая мещанка сумела сохранить здравый рассудок…

— Довольно, — обронил император. — Как скоро вам понадобится этот амулет?

— Сложно сказать, — пробормотал Витман. — Чем быстрее, тем лучше. Если позволите, Ваше величество, я могу навести справки, и раздобыть самое действенное, что только…

— Не позволю, — отрезал император. — Повторяю вопрос: сколько у нас времени?

— Думаю, что минимум две недели, — сказал я.

Император повернулся ко мне.

— Почему вы так думаете?

— Потому, что между прошлым прорывом и нынешним прошло почти три недели. А значит, Тьме тоже требуется некоторое время — на то, чтобы накопить сил. Ну и не будем забывать, что Юнг от меня сегодня изрядно ог… получил по башке. В общем, я думаю, что раньше, чем через две недели нового прорыва можно не ждать.

— Неделя, — сказал император.

— Ваше величество? — поднял бровь Витман.

— Самое позднее, через неделю у вас будет амулет.

— Куда вы сейчас, Константин Александрович? В Барятино?

Аудиенция у императора закончилась. Мы с Витманом шли длинными дворцовыми коридорами к лестнице.

— Да. Надо оценить масштаб разрушений. И отдохнуть хоть немного.

— Газетчиков от Барятино отгонят, об этом не беспокойтесь. Мои люди уже на месте.

— Благодарю, — кивнул я. — Скажите, Эрнест Михайлович. Где Его величество собирается взять амулет, о котором мы говорили?

— А сами не догадываетесь? — Витман шевельнул ладонью, ставя глушилку.

— Да есть одно предположение, — я вспомнил подаренную мне чёрную жемчужину. — Вы как-то упоминали лабораторию, принадлежащую императорской семье…

— Тепло, — улыбнулся Витман.

— Амулет изготовят там?

— ИзготовИт, — поправил Витман. — Создание амулетов — небольшое хобби Его императорского величества. Есть все основания полагать, что он займётся производством лично.

— Вот как, — кивнул я. — Ну что ж, логично. Кому ещё можно доверить безопасность собственного сына, если не себе.

— Это, разумеется…

— Да-да, я понял. Небольшое хобби Его величества — большая государственная тайна.

Витман кивнул.

— Ещё вопросы?

— Только один.

— Слушаю.

— История с юной девушкой-мещанкой — выдумка?

— От первого до последнего слова. — Витман взглянул на меня с уважением. — Могу узнать, как вы догадались?

— Слишком уж гладко звучала. Такие истории хорошо смотрятся в воскресных журналах, но не в реальности. А ещё она слишком хорошо подтверждала вашу так называемую теорию… На самом деле — каков процент людей, которые после ношения амулета сумели сохранить дееспособность?

— Едва ли один человек на десять, — буркнул Витман.

— Если Его величество узнает об этом…

Витман поморщился:

— Не сносить мне головы, разумеется. Полагаете, что сумели удивить?

— Полагаю, что подобных эпизодов в вашей жизни было немало.

— Осуждаете? — покосился Витман.

— Если бы осуждал, во время аудиенции молчать не стал бы. — Я протянул ему руку. — Вы смелый человек, Эрнест Михайлович.

— Служу Отечеству, — пожимая мою ладонь, проворчал Витман. — Я, разумеется, прекрасно понимаю, какой это риск для великого князя. Но также отчётливо понимаю, что мы столкнулись с ситуацией, когда рисковать придётся очень многими людьми — независимо от чинов и званий. Это будет постоянный, ежедневный риск. А в результате мы либо победим…

— Мы победим, — оборвал я. — Всё.

— О, — Витман улыбнулся. — Да вы, оказывается, суеверны, капитан Чейн!

— Никогда этого не скрывал.

— Что ж, приятно встретить единомышленника. Хотя неудивительно, конечно. Ремесло у нас опасное. Тут и по дереву стучать начнёшь, и от чёрных кошек отплёвываться, и колесу молиться.

— Точно, — согласился я.

На этом мы с Витманом расстались.

Когда я приехал в Барятино, над въездной аллеей уже поднялось солнце, а на первом этаже особняка начали суетиться ремонтники.

Швейцар с поклоном передал мне записку. Заговорщически прошептал:

— От госпожи Алмазовой.

Я кивнул.

Я улыбнулся. Пробормотал:

— Вот же язва.

— Чего изволите? — насторожился швейцар.

— Ничего. Отдыхай.

Я поднялся наверх.

Второй этаж от разрушений почти не пострадал. Кое-где вышибло балясины из перил, разбились две напольные вазы, украшавшие коридор, да со стен попадали фотографии в рамках. А так — ничего. Даже двери целы.

Я заглянул в комнату Нади. Спит, как младенец — обняв любимого с детства плюшевого тигра. А к деду и заглядывать не пришлось, храп я услышал ещё из-за двери.

Пошёл к себе. На диванчике, который остался здесь с тех пор, как я делил комнату с Его императорским высочеством, развалился Вова. Домой он не поехал — побоялся, видимо, оставлять Надю одну. Мало ли, кому тут ещё взбредёт в голову швыряться магией.

— Спасибо, что не в моей кровати, — глядя на Вову, проворчал я. Подумав, добавил: — И не в Надиной.

Хотя такое, в присутствии дома живого Григория Михайловича Барятинского, едва ли могло произойти.

Вырубился я, кажется, раньше, чем успел лечь.

Когда проснулся, понял, что проспал почти весь день — солнце уже перебралось на другую половину комнаты. Вовы на диванчике не оказалось.

Видимо, он пробудился раньше меня, да отправился домой подобру-поздорову. Резонно рассудил, что празднование именин закончилось, Наде ничто не угрожает, и, объективно, делать ему тут нечего.

Я потянулся. Встал и распахнул окно.

За окном пели птицы. Над аккуратно подстриженным газоном и пышно цветущими кустами роз порхали бабочки. Листья деревьев на аллее шевелил ветерок.

Благодать-то какая, господи! Как же приятно, когда ничего вокруг не гремит, не взрывается, не разлетается фонтанами щепок и стеклянных осколков. Когда никто не пытается тебя угробить сгустками первозданной Тьмы…

Может, устроить себе выходной? Позавтракать и пойти на пруд. Вот так, просто — забить на всё и отдыхать. Растянуться на тёплом песке и бездумно смотреть в безоблачное небо. Хотя бы раз в году — могу я позволить себе праздник?

— Костя… — в дверь тихонько постучали.

Голос Нади звучал так, что я сразу понял: нет. Не могу. Никаких праздников.

— Заходи, — не оборачиваясь, вздохнул я.

Дверь за спиной открылась и закрылась.

— Чем порадуешь? — я, опершись на подоконник, продолжал смотреть в окно.

— Костя, у нас проблема.

— Да ты что? — изумился я. — Не может быть.

— Дедушка уволил Китти, — всхлипнула Надя. — Она плачет.

— Я не изменю своего решения, — объявил дед — едва я успел войти к нему в кабинет.

— И тебе доброе утро, — буркнул я.

Плюхнулся в кресло. Дед демонстративно посмотрел на часы.

— Хорошенькое утро! Уже обед прошёл, скоро ужинать.

— Да что ты? — удивился я. — Надо же, я и не заметил. Всю ночь пил, гулял — день рождения праздновал.

Дед сердито засопел и отвёл глаза. Я щёлкнул пальцами, ставя глушилку.

— За что ты уволил Китти?

— Не думал, что есть необходимость это объяснять, — дед нахмурился.

— Увы. Придётся. Там, откуда я прибыл, у меня не было слуг. Я понятия не имею, по каким критериям их принимают на работу и за какие провинности увольняют.

— Эта… Эта… — дед долго подбирал слово, — вертихвостка позволила себе привлечь внимание великого князя! Она танцевала с ним!

— И что? — я пожал плечами. — Если бы я был служанкой, и меня пригласил на танец великий князь, я бы тоже решил, что от таких приглашений не отказываются.

— Но это… Это немыслимо! Она — горничная, а он — великий князь!

— То есть, ты считаешь, что со стороны Китти было бы разумнее оскорбить Его высочество отказом?

Дед подвис. Пробормотал:

— Нет, но… То есть, да… То есть, я вообще не это имел в виду! Я хотел сказать, что Китти не должна была…

— Что она там кому должна, второй вопрос.

Я поднялся с кресла, подошёл к столу деда. Оперся о него ладонями.

— Приличия тут не при чём. И заботишься ты не о них. Ты просто испугался.

— Что-о?! — взревел дед.

Стены кабинеты заходили ходуном. Люстра под потолком закачалась.

— Ты — испугался, — сделав вид, что не оглох от рёва, повторил я. — Ты решил, что причина, которая заставила великого князя обратиться в монстра — Китти. И поспешил от неё избавиться. Даже не попытавшись ни в чём разобраться.

— Да в чём тут разбира…

— Дед! — рявкнул теперь уже я.

Ударил кулаком по столу. И понял вдруг, что комок непонятно чего, который держу в кулаке — то, что осталось от золоченной подставки для карандашей. Я, оказывается, схватил её со стола, со злости смял — и даже не заметил.

— Ну, ты же умный человек! Услышь меня наконец! Ты — аристократ, белый маг! — из-за дурацкого, ничем не подкрепленного подозрения выгоняешь горничную, которая служит нам… а сколько, кстати, лет Китти нам служит?

— С детства, — выдавил дед. — И мать её, покойница, и бабка нам служили. Отец истопником был, на прошлое Рождество умер.

— Вот, — кивнул я. — Получается, что Китти с самого детства живёт здесь, при нас. Если ты её выгонишь, она не просто потеряет работу. У неё вся жизнь пойдёт прахом — из-за того, что тебе что-то там почудилось.

— Китти — служанка, — буркнул дед.

— А ты — белый маг, — напомнил я. — Жемчужина-то — как? Не темнеет?

Дед насупленно молчал.

— Пойми ты, наконец.

Я присел на край стола. Комок, получившийся из металлической подставки, повертел в пальцах и бросил в корзину для бумаг.

— Тьма — это не только то, что рвётся в наш мир из цесаревича. Тьма — в поступках, которые ты совершаешь. А страх всегда был первопричиной Тьмы.

Дед понуро молчал.

— Надя скажет Китти, что ты передумал, — закончил я.

Встал и пошёл к двери. Обернувшись, сказал:

— Кстати. Существует вероятность, что Китти носит бастарда императорской крови. Вероятность, конечно, не очень большая, но я подумал, что тебе стоит об этом знать. Вдруг меня убьют, или ещё чего. Чтобы для тебя эта новость не стала неожиданностью.

Перегнул. Дед побледнел и схватился за сердце.

Мы с Надей отпаивали деда сердечными каплями ещё с полчаса. После чего он прилёг у себя в спальне, а я, наконец позавтракав, вышел в сад.

Шагал к пруду, когда услышал позади топот быстрых ног и шуршание платья.

— Ваше сиятельство, Константин Алексаныч!

Заплаканная Китти обогнала меня и повалилась в ноги.

— Спасибо вам, ваше сиятельство! Храни вас Господь!

Она попыталась ухватить мою руку. Целовать собралась, не иначе.

— Прекрати немедленно, — я взял девушку за плечи, заставил подняться с колен.

— Век за вас бога молить буду, — глядя мне в глаза, продолжала бормотать Китти. — И не чаяла, что заступитесь. С виду-то вы — ой, как суровы. А на деле… Вот, не зря вся прислуга говорит — святые угодники нам послали ваше сиятельство! Всем двором на вашу милость — не знаем, как и молиться! — она снова попыталась рухнуть на колени.

— Кому сказал — прекрати, — поморщился я. — И хватит уже плакать.

— Это я от радости, ваше сиятельство. — Китти отерла слёзы. — Рада, что не гневаетесь.

— Бегать за мной больше не будешь? — улыбнулся я.

— Не буду, богом клянусь! Разве что издали любоваться. — Китти покраснела. Спохватилась: — Вы, должно быть, на пруд шли? В купальню?

— На пруд, — кивнул я.

— Вам, может, надобно чего?

— Надобно.

— Чего изволите? — Китти изобразила готовность достать для меня хоть звезду с неба.

— Принеси полотенце.

— Сию секунду-с, — Китти присела.

— И помолись, пожалуйста, о том, чтобы хотя бы до конца сегодняшнего дня меня никто не беспокоил.