Вокруг мяча

Вихрастый, с носом чуть картошкой —

ему в деревне бы с гармошкой,

а он — в футбол, а он — в хоккей.

Когда с обманным поворотом

он шел к динамовским воротам,

аж перекусывал с проглотом

свою «казбечину» Михей.

Кто — гений дриблинга, кто — финта,

А он вонзался, словно финка,

насквозь защиту пропоров.

И он останется счастливо

разбойным гением прорыва,

бессмертный Всеволод Бобров!

Насквозь — вот был закон Боброва.

Пыхтели тренеры багрово,

Но был Бобер необъясним.

А с тем, кто бьет всегда опасно,

быть рядом должен гений паса —

так был Федотов рядом с ним.

Он знал одно, вихрастый Севка,

что без мяча прокиснет сетка.

Не опускаясь до возни,

в безномерной футболке вольной

играл в футбол не протокольный —

в футбол воистину футбольный,

где забивают, черт возьми!

В его ударах с ходу, с лета

от русской песни было что-то.

Защита, мокрая от пота,

вцеплялась в майку и трусы,

но уходил он от любого,

Шаляпин русского футбола,

Гагарин шайбы на Руси!

И трепетал голкипер «Челси».

Ронял искусственную челюсть

надменный лорд с тоской в лице.

Опять ломали и хватали,

но со штырей на льду слетали,

трясясь, ворота ЛТЦ.

Держали зло, держали цепко.

Таланта высшая оценка,

когда рубают по ногам,

но и для гения несладок

почет подножек и накладок,

цветы с пинками пополам.

И кто-то с радостью тупою

уже вопил: «Боброва с поля!»

Попробуй сам не изменись,

когда заботятся так бодро,

что обработаны все ребра

и вновь то связки, то мениск.

Грубят бездарность, трусость, зависть

а гений все же ускользает,

идя вперед, на штурм ворот.

Что ж, грубиян сыграл и канет,

а гений и тогда играет,

когда играть перестает.

И снова вверх взлетают шапки,

следя полет мяча и шайбы,

как бы полет иных миров,

и вечно — русский, самородный,

на поле памяти народной

играет Всеволод Бобров!