Вокруг света без виз

Глава первая Шри-Ланка

Въезд на Шри-Ланку — безвизовый. В аэропорту нам поставили въездные штампы, дающие право находиться в этой стране вплоть до месяца.

Первыми европейцами, ступившими на землю нынешней Шри-Ланки, стали Марко Поло, его отец Николо и дядя Маффео. В 1294 году они остановились на острове, известном венецианцам как Сейлан, для того чтобы пополнить запасы провизии по дороге из Китая. Как писал позднее Марко Поло в своих заметках, они «обнаружили великолепный остров, самый прекрасный на земле». С 1972 года остров официально стал именоваться Шри-Ланка, что переводится как «великолепный».

Имидж страны не подпортила даже начавшаяся в 1983 году гражданская война между сингалами и сепаратистами — тамилами. Уникальный случай, не имеющий аналогов в новейшей мировой истории. Воюющие стороны заключили между собой джентльменское соглашение — туристов не трогать.

Во время боев с применением тяжелого оружия и многочисленных террористических актов в местах скопления людей и на транспорте, по разным подсчетам, погибло от 25 до 35 тысяч человек. Но в их числе нет ни одного иностранного туриста. Никто даже не был ранен. И все благодаря заботе местных жителей — за какую бы из воюющих сторон они ни сражались — о создании для туристов райских условий.

Негомбо — старейший ланкийский приморский курорт. К северу от центра вдоль пляжа тянется цепь отелей, пансионов, ресторанов, баров, сувенирных магазинчиков и продуктовых лавок. Благодаря усилиям португальских миссионеров, практически все местное население приняло христианство. Поэтому сейчас в городе церквей значительно больше, чем буддистских и индуистских храмов вместе взятых.

В 1640 году голландцы отвоевали Негомбо у португальцев и стали создавать в окрестностях города плантации кардамона и других специй. Но в 1796 году голландцев отсюда выбили англичане. Они первые оценили шикарные песчаные пляжи, которые тянутся вдоль берега океана. Постепенно город стал превращаться в приморский курорт. Этому в большой степени способствовало его удобное географическое положение. От международного аэропорта до Негомбо ближе, чем до Коломбо. Всего через пару часов после выхода из самолета мы были уже на море.

Освещать свое путешествие непосредственно во время прохождения маршрута — в наше время задача технически реальная. Но от этого она не становится совсем уж простой и легкой.

У нас были с собой нетбуки, на которых можно писать тексты, обрабатывать фотографии, а потом, получив возможность выйти в Интернет, закидывать все это на сайт «Турбина». Но времени нам катастрофически не хватало. Каждый день приходилось выбирать, на что его потратить: на само путешествие — перемещение, встречи с людьми и посещение интересных мест или на сидение за компьютером. Чаще всего для работы мы выкраивали часы и минуты в залах ожидания аэропортов, на автобусных станциях, в поездах и автобусах. В гостиницах — когда мы в них попадали, если не ночевали под открытым небом или в гостях — спали очень мало. Грузили готовые материалы на «Турбину».

И все равно не успевали. Было много о чем написать, а уж фотографий накопилось столько, что разгребать и разгребать. Долги перед теми, кто следил за нашим путешествием в режиме реального времени, постоянно росли. Впереди нас ждали не менее насыщенные дни. Хочешь не хочешь, а придется нам сделать небольшую остановку.

Большинство отелей в Негомбо расположено на главной дороге, идущей на север параллельно пляжу. Самые удобные и доступные по цене гестхаусы нужно искать в районе Lewis Place. Мы поселились в Dephani Beach Hotel, построенной из темного дерева гостинице с большими комнатами, окна и балконы которых выходят в сторону садика, сразу за которым начинается песчаный пляж, а за ним шумит океан.

Наконец-то мы добрались до тропиков. Жаркое солнце, теплое море. Можно было не только сидеть целыми днями за компьютерами, но и делать перерывы на купание. А соленый морской воздух и шум океанского прибоя были у нас круглосуточно.

Пять дней мы провели за компьютерами. Отвлеклись только однажды. И то потому, что прямо под нашими окнами на пляже устроили фестиваль воздушных змеев. Главной целью праздника был сбор денег на борьбу со СПИДом, но для принимавших в нем участие местных жителей — это была прекрасная возможность продемонстрировать свое мастерство в изготовлении и запуске воздушных змеев.

В соревновании принимали участие целые семьи. Впрочем, и создаваемые ими змеи, размером больше двух метров в длину и почти столько же в ширину, в одиночку запустить нельзя. Змеев сделали из деревянных и бамбуковых палок, вощеной бумаги и полиэтиленовой пленки. И все они в обязательном порядке были украшены цветной бумажной бахромой.

Автобусы — самый популярный вид общественного транспорта на Шри-Ланке. Ходят они по всем направлениям с раннего утра до раннего вечера (в темное время суток здесь чуть ли не комендантский час). Интервалы короткие. Да и проезд, по нашим меркам, стоит удивительно дешево.

Из Негомбо мы отправились в самый центр острова — туда, где эмигрировавшие из Индии сингалы строили древние города и храмы. Наш путь лежал в район, который в древности назывался Раджарата, «Земля царей».

В городке Дамбулла прямо у дороги стоит большая золотая ступа. За ней виден буддийский храм, на крыше которого, как на гигантском постаменте, установлена 30-метровая позолоченная статуя сидящего Будды. Но это новодел, который служит лишь указателем — пусть и такого гигантского размера — на главную местную достопримечательность, которая прячется в скалах примерно на 150 метров выше по склону горы. Именно там находятся знаменитые пещеры, заполненные изображениями Будды и других богов. К ним ведут вырубленные в скале ступени, оккупированные приставучими макаками.

Пять больших и несколько маленьких пещер заполнены статуями Будды, а их стены покрыты уникальными фресками V–XVIII веков. Фотографировать в пещерах разрешено (хотя без специальной подсветки это и трудно делать). Но входить туда — как и в любое святое место — можно только босиком. Пускают и в шортах, но плечи обязательно должны быть прикрыты.

Мы добрались до пещер уже перед закатом. В них было темно. Энергосберегающие лампочки (и сюда дошел прогресс) больше сберегали энергию, чем давали света. Можно было разглядеть только контуры установленных в пещерах статуй. А фрески на стенах вообще были видны только в те краткие секунды, когда их освещали яркие вспышки наших фотоаппаратов.

На автостанции в Полоннаруве на нас набросился хелпер:

— У меня хороший и дешевый гестхаус. Давайте посмотрим. Я вас бесплатно отвезу до него на тук-туке — здесь недалеко. Если не понравится, сможете уйти куда захотите.

Во время моего прошлого визита меня также буквально затащили в гестхаус. Интересно, куда нас хочет привезти этот хелпер?

Мы немного проехали по центральной улице, потом свернули в удивительно знакомый мне переулок и вскоре остановились перед воротами ТОГО ЖЕ САМОГО гестхауса, в котором я был и два года назад. Впрочем, тогда мне здесь понравилось. Поэтому смысла искать что-то другое, более подходящее, не было.

Полоннарува — город древний и значимый в истории Шри-Ланки. В 368 году здесь построили царскую резиденцию, в которой цари могли бы скрываться во время нападений индийцев на древнюю столицу сингалезского царства — Анурадхапуру. Следующие семь веков город оставался на положении «запасной столицы», хотя некоторые цари подолгу жили здесь и в мирные периоды. В XI веке царь Виджаябаху (1055–1110) решил сделать Полоннаруву своей постоянной резиденцией. Город обнесли прочной стеной, вырыли глубокий ров, построили дворцы и храмы, разбили прекрасные парки. Особое внимание уделялось созданию сложной, но эффективной системы орошения.

В XIII веке город стал понемногу хиреть. Древние храмы и дворцы разрушались, зарастали деревьями и лианами. И так было вплоть до середины XX века, когда англичане дали старт длительному процессу реставрации, который продолжается до сих пор.

Руины Полоннарувы растянулись на огромной территории, большей частью заросшей лесом. Восстановили здесь не все, а лишь отдельные лучше всего сохранившиеся до наших дней здания. Поэтому сейчас город выглядит не единым целым, а совокупностью нескольких групп руин, расположенных на расстоянии до нескольких километров друг от друга.

Пешком ходить слишком утомительно — долго и жарко. Нужно воспользоваться каким-нибудь видом транспорта. Хозяева гестхауса, в котором мы остановились, стали настойчиво предлагать нам арендовать тук-тук с водителем. Они упирали на то, что так мы сможем осмотреть все самые интересные руины всего за один день. Но у них был и еще один аргумент.

Бесплатно иностранцам можно увидеть только южную группу руин и руины возле «RestHouse» (гостиница, ресторан и кафе с видом на воду) на маленьком полуострове, вклинивающемся в озеро Топавэва. Вход на три остальные группы руин — платный. Иностранцам входные билеты продают за 25$, при том что с местных жителей денег не берут. Да и что взять с бедных ланкийцев, если средняя зарплата на Шри-Ланке не превышает 50$ в месяц.

Ситуация, когда билеты для иностранцев дороже, чем для «своих», встречается и в других бедных странах мира (включая Россию). Столкнувшись с непомерно дорогими входными билетами, часть иностранных туристов вообще отказывается от посещения достопримечательностей. Из чувства справедливости! Другие начинают искать дырки в заборе или обходные пути. А местные жители испытывают сильный соблазн нажиться на высокой стоимости билетов. Они предлагают провести в обход официальных пропускных пунктов. Или мимо «своего» охранника, который закроет глаза на нарушение.

Вот и владелец гестхауса нам предложил:

— Мы провезем вас на тук-туке на руины всего за 10$, а не за 25$.

Наша экскурсия началась с руин дворца Нишшанкамалла. От самого дворца почти ничего не осталось. Но и сейчас можно догадаться, где именно находилась купальня, зал совещаний, где когда-то стоял каменный трон в форме льва (сейчас подлинник хранится в музее в Коломбо, а на его месте — копия).

Из тронного зала прекрасно виден угол городской стены, за которой находится еще один дворец. Но водитель тук-тука не повез нас напрямик, через главный вход. Мы вначале проехали вдоль канала, а затем немного попетляли по грунтовым дорожкам. Никаких охранников или заборов на нашем пути не было. Но вскоре мы подъехали к тому самому дворцу, руины которого видели с противоположной стороны стены. Мы попали на территории Полоннарувы без билетов. Как нам и обещали!

Руины дворца, с осмотра которых у нас началась экскурсия по «платной» части Полоннарувы, находятся в юго-западном углу древнего города, недалеко от прекрасно сохранившихся крепостных стен. Сам дворец сохранился значительно хуже.

Руины сложенных из темно-красных кирпичей стен выглядят величественно. Но только до тех пор, пока не представишь, что здесь было раньше. А раньше на этом месте стоял поистине гигантский дворец. Кирпичные стены, толщиной три метра, окружающие прямоугольник размером 31 на 13 метров, поднимались на высоту трехэтажного дома. Но дворец был в два раза выше. Ведь на трех кирпичных этажах стояло еще четыре этажа — уже из дерева. Вообще в древности не только беднота, но и правители предпочитали жить не в каменных или кирпичных зданиях, а в деревянных. Из кирпича и камня строили только залы для приемов и храмы.

Биологи давно заметили, что многие виды растений и животных, изначально появившихся на континентах, после попадания на острова начинают сильно изменяться, приобретая причудливые, доселе невиданные формы. Глядя на руины Полоннарувы, можно прийти к выводу, что точно такой же процесс характерен и для архитектуры.

Изначально всю свою архитектуру — как храмовую, так и гражданскую — сингалы заимствовали в соседней Индии. Но затем здесь стали строить оригинальные сооружения, у которых нет аналогов за пределами острова.

Даже ланкийская ступа — дагоба — мало похожа на свой индийский прототип. Что уж говорить про храмы. Тут уж сингалы дали волю своей фантазии. Кроме зданий обычной прямоугольной формы, они стали строить круглые или похожие на лабиринт сооружения. Причем форма и отдельные элементы у них настолько оригинальные, что описать их можно только с помощью сингальских слов.

Далада Малува, «Терраса Зуба Будды», или в просторечии «Четырехугольник» — сакральный центр сингальской столицы. Здесь можно увидеть сразу несколько оригинальных типов сооружений. Как будто их специально поставили бок о бок в качестве наглядных образцов, с которых могли бы брать пример молодые архитекторы и строители, приезжавшие в столицу перенимать передовой опыт.

Храм Гал Вихара, «Каменный монастырь», был частью огромного монастырского комплекса, от которого сохранились огромные изображения Будды, вырезанные из одного цельного куска гранита: стоящий Будда (7 м высотой), лежащий Будда (15 м длиной) и сидящий Будда.

Подойти к ним оказалось не очень просто. Первое препятствие — охрана. А мы ведь попали на руины «зайцами», без билетов. Гид, предвидя это препятствие, дал нам инструкции:

— Скажите, что оставили билеты в машине. Только ни в коем случае не признавайтесь, что приехали на тук-туке.

— А какая разница? — не понял я.

— На машинах все въезжают только через центральный вход.

Вот это уже понятно. Для тех, кто оплачивает аренду машины, экономия на стоимости входных билетов кажется незначительной.

Первое препятствие на пути к цели мы преодолели. Как гид нас и предупреждал, билеты у нас спросили, но удовлетворились заранее заготовленным ответом — «они в машине».

Впереди было второе препятствие. Над гигантскими статуями Будды установили железные крыши. Они сильно уродовали внешний вид священного сооружения, но защищали его от непогоды, а также давали тень. Но по пути к этой спасительной тени нужно было преодолеть широкую полосу раскаленного под палящими лучами солнца песка. По нему можно было пройти только босиком — место ведь святое. Вероятно, только святые по нему и ходят. Всем же остальным, и нам в том числе, пришлось по песку бежать, как по раскаленной сковородке.

В Полоннаруве есть множество разрозненных руин, которые и за неделю не только не осмотришь, но и не найдешь. Но мы ограничились лишь стандартным туристическим маршрутом. Как обычно, в него включены не самые интересные объекты, а лишь те, до которых проще всего добраться и к которым удобнее подвозить туристов.

В город Баттикалоа, расположенный на восточном побережье острова, мы поедем на поезде. Сразу за тепловозом прицеплена открытая платформа со шпалами, на которых сидела группа рабочих, затем две цистерны с бензином, пять наглухо закрытых железных грузовых вагонов, вагон-ресторан — вернее, буфет. И только затем пошли обычные пассажирские вагоны с открытыми настежь окнами.

Билеты нам продали без мест, как на электричку. Да и сами билеты напомнили давно забытое детство — это были картонные прямоугольники, на которых уже и цена и пункт назначения были напечатаны. Только непосредственно перед продажей на них с помощью большого ручного пресса выдавили дату поездки.

На выезде из Полоннарувы мы проехали мимо подготовленных к посадке рисовых чеков, затем за окном потянулась безбрежная саванна. Только что без жирафов. Никаких признаков сельскохозяйственной деятельности видно не было. Или здешняя почва такая скудная, что на ней ничего не растет. Или крестьяне забросили свои поля во время гражданской войны.

Начавшаяся в 1983 году гражданская война между правительственными войсками и мятежниками — тамилами, выступавшими за создание в северо-восточной части территории Шри-Ланки независимого тамильского государства, уже унесла тысячи жизней. Она то прекращается, и воюющие стороны широко объявляют о подписании перемирия, то вновь разгорается с прежней силой. Мы попали на Шри-Ланку как раз в один из мирных периодов. Поэтому у нас и была возможность посетить места боев.

Длинные пляжи с белым мелким песком, бирюзовое море, колоритные городки и национальные парки восточной части страны стали доступны для туристов сравнительно недавно. Но в них по-прежнему действуют меры повышенной безопасности, и обстановка зачастую как в прифронтовой полосе. Наш поезд, например, сопровождала группа солдат с автоматами — на всякий случай. Сейчас вроде бы действует перемирие, но война может разгореться в любой момент — без предупреждения.

Основанный где-то в начале IV века город изначально назывался Мадакалапува. А нынешнее название — Баттикалоа, или просто Батти — дали ему колонизаторы-португальцы. В мае 1638 года голландские суда обстреляли португальскую крепость и вынудили гарнизон сдаться. Этот город стал первым плацдармом, захваченным на острове голландцами. До сих пор здесь сохранился маленький голландский форт 1682 года.

А самая удивительная достопримечательность Баттикалоа расположена прямо на привокзальной площади. Это фонтан, украшенный статуей белокожей русалки, с двух сторон от которой две гигантские рыбы — примерно такого же размера, как и она сама (только они лежат горизонтально, а она стоит). Так художник попытался символически передать легенду о «поющих рыбах». Их мало кто слышал. Но однажды запущенная «утка» продолжает жить. Возможно, эта легенда возникла из-за особого акустического эффекта, который возникает на дне лагуны по ночам.

Интересно, что фонтан установили в 1987 году — в самый разгар гражданской войны! Пройдет еще лет сто, и все забудут, из-за чего воевали сингалы с тамилами, а русалка так и будет здесь стоять. По крайней мере, хотелось бы в это верить.

Автобусы, которые днем курсируют между городами с регулярностью поездов московского метро, с наступлением вечера вдруг вообще перестают ходить. Причем делают это довольно рано по нашим меркам. Ведь на Шри-Ланке, расположенной всего в 5 градусах севернее экватора, начинает темнеть уже в 6 часов вечера.

В Баттикалоа мы на автостанцию пришли еще засветло — примерно без 20 минут шесть. На замусоренной забетонированной площадке недалеко от башни с часами на берегу лимана шла посадка на последний в тот день автобус. Он отправлялся на юг — в городок Калмунай.

Автобус вскоре заполнился на 100 % — не по площади, а по объему. Ни одного кубического сантиметра внутреннего пространства не осталось неиспользованным. Те, кому не хватило места внутри, висели снаружи на поручнях. И людей можно понять. Автобусов в этот день больше не будет. Не ждать же до утра.

На 42 километра (судя по карте) мы потратили больше полутора часов. И ведь вроде бы даже особо и не плелись, а почти все время бодро ехали. Мимо пролетали стены домов, заборы, изредка вдалеке показывался берег моря, и все время в окно светила огромная луна. Дорога казалась бесконечной.

Когда мы приехали в Калмунай, было уже совсем темно. Больше никаких автобусов сегодня уже точно не будет — ни в каком направлении. На ланкийских дорогах наступил «комендантский час».

Стали искать гостиницу. Спросили местных жителей. Они наперебой стали рекомендовать нам какой-то приморский четырехзвездочный отель. Но, немного подумав, вспомнили о более дешевом варианте и посоветовали пойти… в госпиталь. Туда мы и отправились.

Там нашлась комната для гостей (вероятно, для тех, кто приезжает навестить своих больных родственников). Условия, конечно, спартанские. Но мы же не собирались там жить — только переждать «комендантский час». Рано утром уедем на первом же автобусе.

В горной части Шри-Ланки круглый год стоит приятная прохладная погода. В то время как в прибрежных районах страдают от влажной жары, а на засушливых равнинах в центральной и северной частях страны — от сухого жара, здесь зеленеют покрытые влажным тропическим лесом горы, чайные плантации и альпийские луга.

После пяти часов тряски в автобусе по кочкам на горных серпантинах мы приехали в город Бадулла, расположенный на границе между восточной частью Шри-Ланки и центральным горным районом.

Один из старейших городов страны лежит на берегах реки Бадулу Оя, на высоте 680 метров над уровнем моря. Со всех сторон он окружен кольцом гор, которые создают здесь особый микроклимат с высокой влажностью и частыми густыми туманами — «Одеяло Бадулла».

Кажется, нигде англичане не оставили такой яркий и отчетливый след, как в Бадулле. Весь центр города занимают построенные англичанами церкви, вокзалы (их там два — ж/д и авто), гостиницы и особняки. В колониальную эпоху в городе находился знаменитый на весь Цейлон английский клуб. Владельцы чайных плантаций проводили там свободное время, как и положено джентльменам: катались верхом на лошадях, играли в поло, теннис, гольф или крикет.

В англиканских церквях есть традиция вывешивать на стенах имена самых выдающихся своих прихожан, сопровождая их краткими эпитафиями, из которых можно узнать основные вехи жизненного пути и самые выдающиеся достижения того или иного человека. В маленькой викторианской церкви Святого Марка, например, похоронен один из легендарных «первооткрывателей» — охотник на слонов майор Томас Роджерс. Он лично убил около 1300 слонов. Но в 1845 году его поразила молния. Если бы не эта божественная кара, майор смог бы довести до конца дело своей жизни и полностью очистить Цейлон от слонов. После чего его — по примеру Австралии — можно было бы заселить кроликами. Но не успел. Вот ведь какая досада!

На церковной территории установили памятник всем солдатам Великой войны — так англичане назвали Первую мировую войну. Второй памятник ставить не стали. Лишь добавили еще и упоминание о Второй мировой войне. Если что, место на памятнике еще есть.

В семи километрах к северу от города река Бадулу Оя, стиснутая каменистыми утесами, обрушивается с 63-метровой высоты, создавая водопад Дунхинда. От автобусной остановки на шоссе к нему ведет узкая каменистая тропа. Со скалы на тропу стекают многочисленные ручьи с прозрачной прохладной водой. Поэтому камни под ногами мокрые. Того и гляди поскользнешься. Хорошо еще, что заблудиться здесь невозможно. Справа — скала, слева — обрыв, заросший непроходимым лесом. Путь только один — вперед. Опасаться стоит разве что обезьян, которые чувствуют себя там хозяевами и даже не просят, а требуют подачек.

Дуихинда — не самый высокий водопад Шри-Ланки, но самый многоводный и, с моей точки зрения, самый живописный. Мощный поток вырывается в расщелину в скале и падает вниз в заполненную водой каменную чашу практически идеальной округлой формы.

Местные жители уверены, что на дне бассейна у основания водопада спрятаны огромные сокровища. Но доставать их никто не решается из страха перед двумя злыми духами, в которых превратились принцесса и ее возлюбленный. Из-за огромной разницы в социальном положении они не могли пожениться. Но и жизнь друг без друга казалась им немыслимой. Они предпочли покончить жизнь самоубийством, одновременно бросившись со скалы в водопад. Впрочем, возможно, они всего лишь поскользнулись на мокрых камнях, когда пытались спуститься вниз к воде. Если это так, то мы буквально чудом избежали их участи. Камни там действительно очень скользкие, а у кромки воды постоянно висит густое облако из брызг, переливающихся всеми цветами радуги.

Следующая остановка на нашем пути — уютный городок Элла, расположенный в районе с умеренным климатом в окружении живописных зеленых холмов и чайных плантаций. По одной из версий, где-то здесь злой демон Рамана держал в плену жену Рамы Ситу — об этой истории повествует индийский эпос «Рамаяна». Правда это или нет, доподлинно неизвестно. Но имя злодея Раманы сохранилось в названии водопада, пещеры и… целого ряда гестхаусов и ресторанов.

Подъем на скалу Элла начался с часовой прогулки по железнодорожным путям. Потом у водопада мы свернули налево и стали подниматься вверх через чайную плантацию и густой, но светлый эвкалиптовый лес. Тропа петляла то влево, то вправо, но все же привела нас прямо на вершину. Одна неприятность — очень уж много там пиявок. Они ухитрялись цепляться к нам прямо на ходу и быстро-быстро начинали пить кровь. Если нам не сразу удавалось их заметить (иногда укусы чувствуются, иногда — нет), то приходилось отрывать пиявку, уже толстую, напившуюся крови. Утешало только то, что некоторые люди специально покупают пиявок в аптеках, чтобы сделать себе полезное кровопускание. Мы же эту полезную для здоровья процедуру проходили совершенно бесплатно.

С края скалы Элла Рок открывается вид как на сам поселок, так и на огромный провал, разделяющий два отрога горной гряды. Только водопада Равана не видно. Он находится где-то справа внизу. Зато прекрасно, во всех подробностях можно разглядеть Малый пик Адама. Тропа на него начинается на противоположном конце поселка Элла.

В поселке Элла так и тянет задержаться на несколько дней. Вот и мы еще раз отступили от своего принципа ночевать каждую ночь на новом месте. К тому же очень хотелось прокатиться по горам на поезде, а это лучше делать утром, а не в полной темноте («комендантский час» для автобусов на поезда не распространяется).

На поезде мы поехали в самое сердце чайной индустрии — на самые старые чайные плантации, расположенные в районе городка Хапутале. На родину знаменитого цейлонского чая.

Городок Хапутале преимущественно с тамильским населением протянулся вдоль горного хребта на высоте около 1580 метров. Когда нет облачности, из него открывается вид сразу и на равнины южной части острова, и на холмы северной.

История цейлонского чая началась с банального воровства. Англичане выкрали в Китае несколько сотен чайных кустов — там за это полагалась смертная казнь. Китайцы считали чай своим национальным достоянием и не хотели им ни с кем делиться. Но все же нашлись чиновники, для которых личные коммерческие интересы оказались важнее интересов Поднебесной. Коррупция — великая сила.

Став счастливыми обладателями саженцев чайных кустов, англичане задумались: «А где их высаживать?» И тут — прямо как подарок с неба — на Цейлоне случилась экологическая катастрофа. Маленький лиственный грибок Hemileya vastatrix сожрал почти все кофейные деревья. И кофейные плантации срочно стали перепрофилировать в чайные. В 1880-х годах с Цейлона в Англию вывозилось 9 млн фунтов чая в год, в 90-х гг. — уже 85 млн фунтов, а в первое десятилетие XX века — 163 млн фунтов в год.

Англичан уже нет. Но высаженные ими чайные кусты продолжают плодоносить, а фабрики — работать. Выращиванием чая занимаются потомки тамилов, завезенных англичанами из Индии. Делать это им пришлось вынужденно. Ведь местные сингалы совсем не рвались заниматься рабским трудом под присмотром англичан. Однако многие их потомки сейчас даже завидуют тамилам. Их позицию озвучил владелец гостиницы, в которой мы остановились:

— У работников чайных плантаций и рабочий день восьмичасовой, и жильем они обеспечены за счет компании, и лечение и обучение детей — также за счет компании, и пособия… короче, полный социализм. Сингальские крестьяне гнут спину на своих делянках, не зная, удастся ли собрать и продать плоды своего труда. А тамилы-чаеводы живут как у бога за пазухой.

Чтобы увидеть чайные плантации, из Хапутале можно и не выходить. Все склоны в зоне видимости с веранды нашей гостиницы были засажены чайными кустами, лишь кое-где торчали деревца, оставленные для того, чтобы давать тень.

Рядом с Хапутале находится и плантация, основанная в 1890 году сэром Томасом Липтоном (помните вездесущий чай «Липтон»?). Чайная фабрика Дамбатене — главное здание которой по внешнему виду похоже на огромную теплицу, стены которой состоят из застекленных оконных рам, — стала образцом для подражания: ее «клоны» встречаются в горной части Шри-Ланки повсеместно.

Как однажды запущенные часы могут долго работать без подзавода, так и основанная англичанами фабрика продолжает работать и без участия англичан. Чайные листья сушатся на тех же самых сушильных станках, которые были установлены еще англичанами (снимать их, правда, категорически запрещено — не иначе как боятся, что конкуренты скопируют). И в офисе на фабрике все осталось в том же самом виде, как и при «отце цейлонского чая» достопочтенном сэре Липтоне, — как будто хозяин только что куда-то вышел и вот-вот вернется.

Сэр Липтон и при жизни не сидел сиднем в своем офисе на фабрике, а любил прогуляться по окрестностям. И не только для того, чтобы проконтролировать своих работников. Но и для собственного удовольствия. Примерно в семи километрах от фабрики он нашел удобное место, с которого в хорошую погоду можно увидеть чуть ли не половину южной части острова. Сейчас смотровая площадка Липтон Сит — одна из достопримечательностей Шри-Ланки. До нее уже не доедешь на автобусе (да и на легковых автомобилях въезд запрещен — штраф 300 рупий!). Нужно идти пешком, да еще и почти все время в гору.

По пути можно внимательно разглядеть чайные кусты и сборщиков чая. Бросаются в глаза и выкрашенные в красный или белый цвет большие камни — это для тамилов-индуистов зримые символы бога Шивы.

По пути нас нагнал трактор, тащивший тележку с рабочими-чаеводами. В ней и нам нашлось место. Поэтому добрались мы быстрее, чем рассчитывали. Но, как оказалось, не было никакого смысла спешить.

Вершина горы была окутана густым облаком. Саму смотровую площадку еще можно было рассмотреть, если подойти к ней вплотную. На деревянной перекладине, установленной на двух деревянных опорах, висела табличка «Welcome to Lipton's seat», а рядом стояла беседка. На восьми деревянных колоннах, выкрашенных в зеленый цвет, установили коническую крышу из сухого тростника. Она была увенчана пересекающимися под прямым углом железными полосками и красной стрелкой — они указывали направление на четыре части света. Перед беседкой была маленькая площадка для парковки автомобилей (и это при том, что заезжать сюда официально запрещено!). Но вокруг не было видно вообще ничего.

Казалось, что вот-вот плотная пелена облаков под ногами разорвется, и можно будет увидеть хоть что-то, кроме растущих на расстоянии в пять-десять метров деревьев. Но произошло это только через два часа.

Что же было скрыто в тумане внизу? Как это часто и бывает, действительность немного разочаровала. Оказывается, под горой — те же чайные плантации, дороги и покрытые железными крышами амбары, что и повсюду. Как писал А. К. Краснов, побывавший здесь в конце XIX века: «Все здесь приносится в жертву чаю, и чай завладевает всей территорией. Только острые маковки гор пощажены рукой плантатора».

Сбором чая занимаются преимущественно женщины. Делают они это точно так же, как и сто лет назад — руками. Даже какой-то специальной сумки для них не придумали. Листья собирают в полиэтиленовые мешки, в которых хранили рис или удобрения. Мужчины стригут кусты, грузят собранные женщинами листья в машину, перевозят их на фабрику и самое главное… руководят. Ведь даже в женских бригадах все бригадиры — мужчины.

Самая священная гора Шри-Ланки известна под различными именами. Одни называют ее пиком Адама и считают первым местом на Земле, куда попал изгнанный из рая первочеловек. Другие — те, кто называет гору Шри Пада, или «Священный отпечаток ноги», полагают, что, наоборот, именно отсюда покинул землю Будда, направлявшийся в противоположном направлении — в нирвану. Гору также называют Саманалаканде, «Гора бабочек» — именно сюда, по легенде, попадают бабочки, которым после смерти будет суждено оказаться в раю. Местные аборигены, жившие на острове задолго до появления сингалов, были анимистами — они обожествляли духов природы. На вершине отдельно торчащей горы, естественно, также должен был жить дух — и не простой. Такое уникальное место не могло быть занято непонятно кем. На нем мог поселиться только самый заслуженный и влиятельный дух. Впрочем, любой дух, после того, как некоторое время прожил бы на этом святом месте, стал бы очень уважаемым. Все, как и в обычной жизни. Только уважаемый человек становится президентом или обычный человек, ставший по какой-либо случайности президентом, постепенно становится все более и более уважаемым.

Сейчас на вершину пика Адама, высотой 2243 метра над уровнем моря, приходят паломники не только со всего острова, но и из других стран. Среди них есть буддисты, индуисты, мусульмане, христиане, огнепоклонники и даже атеисты. Возможно, из-за последних эта гора и остается одним из немногих священных мест острова, куда иностранцам можно попасть бесплатно.

Ежегодный сезон паломничества начинается в декабре, а заканчивается в мае. Конечно, гора открыта для подъема и в другое время. Летом и осенью, в период дождей, наверх можно подниматься в гордом одиночестве. Только погода бывает очень уж слякотная, пиявки цепляются за ноги, а вершина постоянно затянута тучами.

Самые набожные паломники поднимаются по трудному и длинному маршруту, начинающемуся в Ратнапуре. Но большинство предпочитает воспользоваться более короткой и удобной семикилометровой тропой, начинающейся от деревни Далхуси, находящейся в 33 км от железнодорожной станции Хаттон. Туда мы и отправились.

Чтобы не мерзнуть всю ночь на вершине в ожидании рассвета, подниматься наверх нужно как раз к восходу солнца — круглый год примерно в одно и то же время, около 6.30 утра. Мы стартовали ровно в два часа ночи — в полном соответствии с рекомендацией, которую можно найти в любом путеводителе. Идти придется в темноте. Но заблудиться там невозможно.

Поначалу подъем начинался очень плавно и шел мимо череды киосков. Затем тропа становилась все круче и круче. Для удобства паломников вдоль ступеней установлены перила. Но и при этом подъем кажется бесконечным — за каждым поворотом открывается еще один лестничный пролет — причем круче предыдущего. Чтобы подняться на вершину, нужно преодолеть около 5000 ступенек.

По ночам лестница подсвечивается. Из Далхуси прекрасно была видна «цветная гирлянда», опоясывающая гору от основания до вершины. По пути можно останавливаться на специально оборудованных для отдыха площадках: принять душ, попить чаю — вообще чувствовать себя комфортно.

Когда мы поднялись на вершину, небо было чистое. На востоке тянулась горная страна, а на западе горы плавно спускались к морю. На облаке, окутывавшем соседнюю, более низкую, вершину, лежала гигантская тень в форме треугольника, падавшая от пика Адама.

С восходом солнца в маленьком храме на вершине началась торжественная церемония жертвоприношения. Но туристов-иностранцев на ней было даже больше, чем местных жителей. Неужели пик Адама вскоре перестанет быть местом паломничества и станет всего лишь одной из туристических достопримечательностей?

Проведя несколько дней в горной части Шри-Ланки, в маленьких поселках, в горах и лесах, на озерах и чайных плантациях, мы возвращались назад к цивилизации, в суету больших городов. Поезд, колеса которого ритмично постукивали на стыках рельсов, медленно, но уверенно вез нас в Канди.

Переиначив слова классика, можно сказать, что на Шри-Ланке поезд — это, конечно, не роскошь, но и не банальное «средство передвижения». Здесь поезд — и аттракцион, и своеобразная «машина времени».

Когда путешествуешь по острову на поезде, как будто сразу же попадаешь на пятьдесят лет назад, в страну, находящуюся под британским правлением. Железную дорогу прокладывали англичане. Судя по количеству мостов и тоннелей в горах, сил и денег они потратили много.

Все станции, подъездные пути, платформы, кассы, поезда, вагоны — вообще все, что имеет отношение к железной дороге, также английское, причем создано никак не позднее середины прошлого века. Делали для себя — вот и получилось так крепко и надежно, что работает до сих пор. Конечно, уже не как швейцарские часы, а скорее как старая колымага — со скрипом и скрежетом. Но ведь работает.

Вентиляция, как в автобусах — через открытые настежь окна и двери. Кроме того по центру вагонов тянется длинный ряд вентиляторов, лопасти которых ради безопасности пассажиров спрятаны под железной решеткой. Окна закрывают только во время дождя, а двери открыты всегда.

На острове вообще никакой спешки нет. А поездам спешить и подавно не стоит. Все оборудование такое старое, что новые скорости не осилит — на ходу развалится. И так возле дорог регулярно встречаются лежащие вверх колесами заросшие травой вагоны — неслись с большой скоростью и не вписались в поворот.

Обычная скорость на ланкийской железной дороге — 20 км в час. Изредка встречаются скоростные участки, где поезда разгоняются до невиданных скоростей, вплоть до 30 км в час. Но значительно чаще можно видеть знаки, ограничивающие скорость 15 или 10 километрами в час. А куда спешить? Да и зачем? Лучше открыть дверь вагона, сесть на полу в тамбуре, свесив ноги, и наслаждаться медленно проплывающими мимо полями и горами, чайными плантациями и лесами, городками и одиночными хижинами.

В XIII веке индийцы разрушили столицу сингалов Полоннаруву. В поисках более безопасного места уцелевшие столичные жители стали перемещаться на юг, подальше от угрожавших им с севера врагов.

В качестве временной столицы была выбрана деревня Гампола возле современного Канди. Здесь основали город Сенкадагала. Он находился в районе, известном как Канда Уда Пасрата (отсюда и произошло нынешнее название города).

Затем столицу перенесли еще дальше к югу — в Котте, возле современного Коломбо. Однако в 1592 году, когда прибрежные районы стали подвергаться нападениям со стороны европейских колонизаторов, сингалы в очередной раз были вынуждены бежать. Они вернулись в городок Канди, расположенный примерно на одинаковом удалении как от угрожавших с севера индийцев, так и от подступавших с юга европейских колонизаторов. Здесь они построили царский дворец и Храм Зуба — для хранения самой ценной своей реликвии.

Кандийские цари не стремились к контактам с захватившими побережье европейцами. А отсутствие мостов и дорог не давало колонизаторам возможности освоить внутреннюю часть острова. Несколько раз Канди пытались захватить португальцы, а затем сменившие их голландцы. Но безуспешно. Каждый раз жители сжигали свои дома и скрывались в лесах (совсем как москвичи бежали от Наполеона). После ухода оставшихся ни с чем захватчиков они возвращались и заново обустраивались на прежнем месте.

В 1803 году точно так же удалось пережить и нападение англичан. Но англичане оказались настырными. В 1815 году они вернулись уже всерьез и надолго. Царь Канди Шри Викрама (1798–1815) был вынужден отречься от трона и дать присягу на верность королеве Англии.

В 1820-х годах для установления полного контроля над периодически бунтовавшими горцами англичане провели в Канди дорогу. Это окончательно положило конец независимости города. Но и после этого он остался религиозным и культурным центром страны, главным местом паломничества всех буддистов.

Главная достопримечательность Канди и всей страны — Шри Далада-Малигава, «Храм Зуба Будды» — стоит на берегу искусственного озера. В нем всегда много молящихся и туристов. Ведь именно здесь хранится самая ценная ланкийская реликвия.

По легенде, в 543 году до н. э. один из учеников Будды выкрал зуб с погребального костра. В 371 году уже нашей эры — через восемь веков после ухода Будды в нирвану — некая женщина-брамингса привезла эту бесценную реликвию на Шри-Ланку.

Зуб хранился в специальном храме в столице страны — Анурадхапуре. Когда столицу переносили в новое место, перевозили и зуб. И каждый раз для его хранения строили специальный храм. Один из них, вернее его руины, мы уже видели в Полоннаруве.

Храм Зуба Будды в Канди строился с 1687-го по 1707 год и затем неоднократно перестраивался. В 1998 году «тигры освобождения» взорвали припаркованный у входа грузовик. С тех пор здесь постоянно действуют повышенные меры безопасности, как в каком-нибудь европейском аэропорту.

Все посетители проходят через заградительные барьеры, препятствующие автотранспорту приблизиться к храму, и два раза проверяются металлодетекторами. Входить в храм можно только в «приличной» одежде — закрывающей плечи и ноги. В шортах тоже не пускают. Пришлось купить по куску материи, из которых мы сделали себе юбки — их здесь называют саронг.

Пройдя через Маха Вахалкада, «Великие ворота», с изображением индуистской богини Лакшми, сразу за билетной кассой через украшенный росписью коридор мы попали в Хевиси Мандалая, «Двор Барабанщиков». Зуб Будды хранится на втором этаже здания Пирит Мандапа, украшенного изображениями слонов, львов, гусей, солнца и луны (символы кандийской династии). Там вдоль стены уже выстроилась длинная очередь желающих возложить к бесценной реликвии купленные у входа цветки лотоса. Попасть в комнату с бесценной реликвией нельзя. Можно лишь мельком заглянуть в нее через открытую дверь (фотографировать при этом строго запрещено).

При том что Канди — самый туристический город Шри-Ланки, туристических достопримечательностей в нем мало. Стоило нам отойти в сторону от храма Зуба, как мы сразу же оказались на ничем не примечательных улочках, застроенных магазинчиками и дешевыми закусочными. Обращала на себя внимание только возвышающаяся над одним из холмов гигантская белая статуя сидящего Будды.

Дойти до нее можно и пешком — если не начнешь по ошибке подниматься на соседний холм. Сама по себе статуя оказалась ничем не примечательной. Да и вид с вершины холма совсем не парадный. Но именно здесь мы попрощались со Шри-Ланкой и поехали в сторону аэропорта.

Глава вторая Филиппины

На Филиппины для россиян въезд безвизовый. Первые три недели в этой стране можно находиться бесплатно. Можно остаться и на более длительный срок — до трех месяцев. Но в этом случае на выезде придется платить за «дополнительные» дни. Впрочем, в нашем жестком графике на эту страну удалось выделить всего одну неделю.

Географически Филиппины — часть Юго-Восточной Азии. Но и архитектура, и религия, и образ жизни местного населения напоминают страны Южной Америки. Это результат долгого испанского правления.

Испанские миссионеры крестили дикарей, превратив чуть ли не все местное население в католиков. Испанские архитекторы построили церкви и дома в классическом испанском колониальном стиле. Интересно, что и уровень преступности здесь почти такой же высокий, что и в странах Южной Америки.

Из аэропорта мы приехали на такси в туристический район Малате и поселились в хостеле «Friendly Hostel», расположенном на верхнем этаже обычного пятиэтажного дома. В нем есть две общие спальни с двухэтажными кроватями: одна с кондиционером, вторая — с вентиляторами, плюс несколько 2—3-местных комнаток. Но самое главное, ради чего здесь стоит останавливаться, — это, конечно, открытая веранда, с которой открывается вид на центральные районы столицы.

Далеко внизу день и ночь бурлит улица, застроенная кафе, пивными (филиппинское пиво очень ценится знатоками) и публичными домами. Они замаскированы под кабаки, бары, секс-шоу и другие подобные заведения. Движение на улице не прекращается ни днем, ни ночью, когда все свободное пространство между зданиями занимают проститутки неопределенного возраста. Как известно, Филиппины — признанный мировой лидер детской проституции. Если, конечно, этим стоит гордиться.

Улица ведет в самый центр города и упирается в парк, заставленный памятниками и бюстами. Здесь же и мемориал Хосе Рисаля. Один из организаторов «Филиппинской лиги», писатель, поэт, художник, а по образованию — врач, был признанным лидером национально-освободительного движения. Хотя он и выступал против насильственных методов борьбы, сразу же после начала Филиппинской революции — первого успешного антиколониального восстания в Азии — его арестовали и казнили.

Филиппинские скульпторы в бронзе воссоздали сценки из последних дней жизни национального героя. Вот он общается с родителями, лечит больных, спорит с друзьями, выступает на собрании революционеров, сидит с задумчивым видом за столом, макая перо в чернильницу. Но все эти мирные сценки служат только для того, чтобы под готовить к восприятию самой большой скульптурной композиции, изображающей сцену казни, состоявшейся 30 декабря 1986 года.

Тут и три ряда солдат в широкополых шляпах с ружьями (стреляют только пятеро, стоящих в первом ряду, во втором и третьем ряду солдаты держат винтовки как на параде, вероятно, ожидая своей очереди), и барабанщики, и командир с саблей наголо, и священник с Библией и собачкой. И конечно, центральное место занимает сам герой. Он изображен бегущим спиной к солдатам в элегантном костюме-тройке с распахнутыми полами пиджака.

В этом же парке, но чуть дальше от берега моря установлен гигантский памятник Свободе — ее изобразили в виде мускулистого мужчины в набедренной повязке, опирающегося двумя руками на меч, воткнутый острием в землю у его ног.

На лужайке у подножия памятника мы увидели множество детей, хором распевающих рождественские песни. Все были одеты примерно одинаково, вне зависимости от пола — в спортивные штаны и футболки. Как будто пришли в парк заниматься спортом, а совместное пение у них что-то вроде музыкальной разминки перед бегом и прыжками.

Дети пели поочередно на филиппинском и на английском языках, смешно помахивая в ритм музыки согнутыми в локтях руками, изображая маленьких смешных цыплят. Всего несколько дней остается до Рождества. А это на Филиппинах, где благодаря усилиям испанских миссионеров большинство населения католики, — не только государственный, но и общенациональный праздник, в котором все принимают участие.

В 1571 году на берегу реки Пасиг, недалеко от ее впадения в море, испанцы стали строить деревянную крепость Интрамурос. Позднее деревянные стены заменили на каменные, которые сохранились до наших дней. В толще крепостных стен XVI века сейчас можно увидеть картинные галереи, рестораны, музеи и даже аквариум. Однако большинство памятников испанской колониальной архитектуры было разрушено в результате бомбардировок 1941–1944 годов.

По масштабу разрушений жилой застройки в ходе Второй мировой войны Манила стоит на втором месте после Варшавы. Во время бомбардировок погибло много местных жителей. Парадокс состоит в том, что сами филиппинцы в той войне участия не принимали. Американцы бомбили расквартированный в Маниле японский гарнизон.

Только чудом можно объяснить то, что в городе сохранилась старейшая на Филиппинах церковь Святого Августина — монументальное здание с двухбашенным расчлененным пилястрами фасадом и мощным каменным фундаментом, защищающим от землетрясений. Прицерковный музей не оставит равнодушным любителей инфернальной культуры. В нем, среди картин, предметов церковной утвари и даже непонятно как попавших сюда глиняных горшков можно увидеть действующую модель колумбария, воссозданное кладбище и коллекцию катафалков. Между катафалками установлены столики. Что-бы туристы в жаркий солнечный день за кружкой пива или стаканом кока-колы могли поразмышлять о суетности жизни.

Если церковь Святого Августина во время Второй мировой войны каким-то чудом уцелела, то Манильскому собору совсем не повезло. Его разбомбили так, что камня на камне не осталось. Впрочем, сейчас он выглядит вполне себе ничего. И все благодаря тому, что деньги на восстановление были выделены не филиппинским правительством, а Ватиканом.

Еще немного дальше за собором улица упирается в ворота испанского форта Сантьяго, расположенного в дальнем торце Интрамуроса.

Форт построили на берегу реки Пасиг, недалеко от ее впадения в Манильский залив — на том самом месте, где четыре века назад высадился отряд испанского конкистадора Мигеля Лопеса де Легаспи (1505–1572). Несмотря на бомбардировки во время войны, внешние стены, сложенные из серых камней, прекрасно сохранились. А вот внутренние помещения пришлось отстраивать заново. Сейчас в этих чересчур современных для старого форта зданиях размещается музейная экспозиция, самая большая часть которой посвящена национальному герою Филиппин Хосе Рисалю — самому знаменитому узнику тюрьмы, которая находилась на территории форта.

Совершенно случайно мы попали в Манилу в субботу. Для нас-то дни недели уже давно стали неразличимы. Только за числами мы еще следили, чтобы не пропустить очередной перелет. Но в окружающем мире к разным дням недели бывают приурочены определенные регулярные события.

Вот и в хостеле «Friendly Hostel» субботу отмечают особо. Каждую неделю в этот день владельцы гостиницы устраивают для своих постояльцев праздник — вечеринку с бесплатным вином за счет заведения.

Когда мы вернулись с прогулки по городу, как раз начали накрывать стол. Поначалу постояльцы явно стеснялись. Трудно было поверить, что в хостеле, проживание в котором и так стоит недорого, могут еще и бесплатно угощать. Стол заставили тарелками с легкими закусками и салатами, расставили бутылки с вином. Там было только красное сухое вино, но самых разных сортов — филиппинских, испанских, итальянских…

Поначалу казалось, что этим все и ограничится. Ну, выпили по 100–200 грамм на человека, и хватит. Но я недооценил широты филиппинской души. Как только спиртное заканчивалось, на столе появлялись новые бутылки. И так продолжалось до поздней ночи. Надеясь на то, что на вечеринку припасли какой-то совсем небольшой запас вина, который вскоре закончится, мы как-то упустили момент, когда нужно было сказать «Стоп» и остановиться.

Похмелье было тяжелым, и весь следующий день в ожидании ночного автобуса мы провели на веранде хостела. Остались бы и на следующую ночь (возможно, именно на такой эффект и была рассчитана вчерашняя вечеринка), но времени на Филиппины у нас и так было мало.

В Маниле автобусы отправляются с самых разных концов города, с автостанций, принадлежащих автобусным компаниям. Для того чтобы уехать на север острова Лусон, нам нужно было найти автостанцию компании «Victory Line». Впрочем, мы и не искали. Поймали такси и поехали.

Утром мы приехали в Багис, где сразу же пересели в автобус до городка Сагада. В этом маленьком горном поселке, расположенном на высоте 1477 метров над уровнем моря, живут представители племени канканай.

Это племя отличается оригинальными ритуалами, традициями и образом жизни. Взять хотя бы практикуемый ими метод погребения. Своих предков они укладывают в грубо сколоченные деревянные гробы и подвешивают на скалах или складируют высокими штабелями в пещерах.

Эти «кладбищенские» пещеры в наш атеистический век превратились в туристическую достопримечательность. На стенах повесили таблички «Кости не растаскивать», между рядами складированных кучами гробов проложили тропинки, на которых под ногами то и дело попадаются то берцовая кость, то череп… Обстановка там была довольно своеобразная: повсюду гробы, кости, черепа — и со всех сторон доносится… многоголосый детский смех. Туда при нас привезли сразу два школьных класса, чтобы дети сфотографировались на фоне предков — вернее того, что от них осталось.

У входа в Великую пещеру также вдоль стены были складированы старые деревянные гробы, вырубленные из цельных стволов дерева. Пройдя мимо них, мы начали спускаться вниз, в неведомую темноту.

Вход был огромный, до потолка около пятидесяти метров. Внутри пещера показалась даже еще больше. Встроенные в сотовые телефоны светодиоды освещали скользкие от свежего помета летучих мышей камни у нас под ногами. Судя по громкому писку, наполнявшему пещеру и отражавшемуся эхом от невидимых стен, летучих мышей там было много. Мы не могли даже приблизительно оценить размеры пещеры. И уж тем более не представляли, что может ждать нас впереди. Саша предпочла вернуться назад, на белый свет, а мы с Олегом продолжили спуск в неизвестность.

Поначалу мы были в пещере одни. Но когда спустились уже достаточно глубоко, сзади показалось медленно двигавшееся к нам пятно света. Оказалось, нас догоняла туристическая группа, а свет шел от керосиновой лампы, которую держал в руке проводник-филиппинец. В ярком свете стали видны даже дальние стены пещеры. Но потолок по-прежнему терялся в непроницаемой темноте.

— Вы как здесь оказались? — Проводник был возмущен тем, что мы забрели в пещеру без гида. — Срочно поднимайтесь назад наверх! — приказал он и повел свою группу дальше вниз.

Там явно было что-то интересное. Но продолжать спускаться наобум, полагаясь только на свет от сотовых телефонов, тоже было бы не совсем правильно. Некоторое время мы находились в подвешенном положении: вниз идти не могли, а наверх — не хотели. И тут нас догнала еще одна группа — также с гидом. Он оказался полной противоположностью предыдущего и стал чуть ли не уговаривать нас пойти вместе с его группой. И мы-таки дали себя уговорить.

Судя по тому, что в группе были и пенсионеры, и женщины, никаких непреодолимых препятствий внизу не ожидалось. Так и оказалось.

Вскоре мы вышли на берег подземной реки. Там в беспорядке валялась обувь, оставленная предыдущей группой. Гид объяснил:

— Дальше можно пройти только босиком, — и попросил всех разуться.

— Почему же босиком? — спросила женщина, которой не хотелось расставаться со своими новыми по виду туфлями, которые лишь чуть-чуть были запачканы пометом летучих мышей.

— У босых ног лучше сцепление с мокрой поверхностью.

Вскоре мы вышли к водопаду, а пройдя еще немного дальше и ниже — еще к одному. Там мы нагнали предыдущую группу, члены которой бродили по берегу подземной реки, плескались в водопаде и… орали от восторга. Шум стоял такой сильный, что впервые после начала спуска в пещеру я перестал слышать писк летучих мышей. Со всех сторон доносились смех и возбужденные людские голоса. Однако летучие мыши, как оказалось, здесь все же были. Трех из них мы смогли разглядеть с довольно близкого расстояния. Ослепленные ярким светом керосиновых ламп, они испуганно жались к потолку, который здесь был значительно ниже, чем у входа в пещеру.

Изначально все местные жители занимались сельским хозяйством — выращивали рис и чай. Рядом с пещерами мы видели крестьян. Они вспахивали залитые водой рисовые чеки деревянными плугами, которые тащили усталые быки. Чайных плантаций видно не было. Но в магазинчиках продавался чай, расфасованный в простые полиэтиленовые пакеты. Очевидно, он тоже был местного производства.

И все же с каждым годом все больше и больше местных жителей переключались на более доходный по нынешним временам бизнес — обслуживание туристов.

Чуть ли не каждый дом на главной улице превратили в отель, пансион, ресторан или сувенирный магазин. Владелец гостиницы «George Guesthouse», в которую мы на эту ночь поселились, с гордостью сообщил:

— Пару лет назад у нас здесь даже электричества не было. А сейчас и Интернетом никого не удивишь.

Похоже, этим своим недавним достижением здесь особо гордятся. Таблички «бесплатный Wi-Fi» можно увидеть на дверях всех гостиниц, кафе, ресторанов и даже сувенирных магазинов! Там-то он зачем?

Проведя целый день в пещерах, а полночи в Интернете, мы рано утром поехали в Бонток. Заодно открыли для себя новый вид общественного транспорта — джипни.

Джипни — гибрид джипа и автобуса — можно увидеть только на Филиппинах. После окончания Второй мировой войны американцы оставили на островах много военных джипов. Легковые машины филиппинцам были не нужны — богатых людей здесь никогда много не было. А автобусов для перевозки бедноты не хватало. Вот они и додумались удлинять кузов джипа до пяти метров, превращая его в своеобразный микроавтобус.

По внешнему виду джипни похож на автобус, придавленный сверху чем-то тяжелым так, что стал почти в два раза ниже. Вероятно, именно эти уродцы и вдохновили дизайнеров на создание знаменитого «Хаммера».

В кузове вдоль стен устанавливают длинные лавки, на которых помещается до 20 человек. Вход и выход через дверь в торце. Оплата не фиксированная, а зависит от расстояния. Конечно, ехать приходится в тесноте — под филиппинские габариты, но не в обиде же.

Джипни колесят по городам и между городами, выполняя роль маршрутных такси. На одном из них мы и ехали в Бонток. Кондиционера, конечно, не было, поэтому все окна были открыты. Пыль, поднимавшаяся от колес, с легкостью влетала в салон — ведь он находится значительно ниже, чем салон обычного автобуса.

Среди наших попутчиков было два иностранца: американец Крис с филиппинской «подругой», которую он называл просто «дитя»; и молодой улыбчивый, но малоразговорчивый голландец.

Американец Крис, владелец небольшой компьютерной фирмы в Силиконовой долине в Калифорнии, по дороге рассказал, как на него повлияла трагедия 11 сентября 2001 года.

— Увидев по телевизору, как самолеты врезаются в нью-йоркские небоскребы, я сразу понял, что этот сюжет будут показывать по всем каналам еще сотни раз. Поэтому я тут же выключил телевизор и больше никогда его не включал. Мне достаточно информации, получаемой через Интернет. Террористическая атака мусульманских фанатиков на Америку привлекла мое внимание к самой проблеме исламского фундаментализма. — Он, очевидно, вышел на свою любимую тему и уже не мог остановиться, начав говорить с пылом и убежденностью религиозного проповедника. — Западный мир находится в огромной опасности. А наши политики прячут голову в песок, не желая ее признавать. Миллиарды долларов тратятся на борьбу с терроризмом — и все впустую. Борются с боевиками, с мелкими сошками. А нужно уничтожать лидеров — их всего-то 1–2 тысячи человек. Конечно, наши политики боятся, что в ответ террористы начнут нападать на них. Но наши лидеры, к сожалению, вообще больше о себе заботятся, чем о благе народа. Террористы тоже непонятно что хотят. По статистике, самые крупные импортеры зерна — арабские страны, а крупнейшие экспортеры — страны Запада, которые чаще всего и подвергаются атакам террористов. Что же произойдет, если в один прекрасный день западные страны перестанут продавать зерно мусульманским странам? — Оставив этот вопрос без ответа, Крис перешел к основам: — Фундаментальный ислам — идеологическая основа современного терроризма. Джихад — это не только борьба с неверными, но и идеологическая основа современного терроризма. И эта борьба будет вестись до полного уничтожения западной цивилизации…

Крис всю дорогу вещал в том же духе, запугивая нас исламскими террористами. Было видно, что он излагал теорию, которую уже не раз излагал в Интернете — на форумах и в чатах. Однако возникало ощущение, что он не только террористов никогда не видел, но и не был ни в одной исламской стране. Иначе ему было бы трудно так трогательно и любовно взращивать в своей душе предубежденность сразу ко всем мусульманам.

В Бонтоке мы вместе со своими попутчиками-иностранцами пересели в битком забитый автобус. Все сиденья были заняты пассажирами. А проход и торец забили мешками и коробками. Отправление задержали на четверть часа, пока груз затаскивали и укладывали так, чтобы, с одной стороны, поместилось как можно больше, а с другой — коробки не поубивали пассажиров, если будут вываливаться на поворотах.

Судя по карте, от Бонтока до Банауэ было буквально рукой подать. Но ехали мы очень долго. Узкая неасфальтированная дорога здесь вырезана в скалах и представляет собой сочетание серпантина с длинной стиральной доской. С одной стороны тянулся крутой склон, с другой — не менее крутой обрыв. Где-то далеко внизу вилась речка, которая сверху казалась совсем незначительной. А некоторые участки дороги к тому же еще и ремонтировали. Нашему автобусу приходилось вплотную прижиматься к скалистому склону или проезжать по самой кромке обрыва.

Поездка превратилась в садистское испытание нервов на прочность, когда перегруженный автобус, подпрыгивая на кочках, скрипя тормозами и рессорами, с трудом вписывался в очередной крутой поворот, балансируя на краю пропасти. Еще чуть-чуть, и нам уже никогда и никуда не нужно будет спешить.

В Банауэ все гостиницы стоят бок о бок друг к дружке вдоль крутого обрыва. Туристов было мало. Поэтому мы могли свободно выбрать именно тот вариант, который бы соответствовал нашим вкусам и финансовым возможностям. А они оказались у всех разными. Мы втроем заселились в одну гостиницу, голландец — в другую, а американец Крис с «малышкой» — в третью.

Впрочем, расстались мы ненадолго. Ведь, как мы успели выяснить еще по пути в Банауэ, все мы приехали сюда с одной и той же целью — увидеть знаменитые рисовые террасы.

Ужинать пошли вместе — в ресторан, расположенный на первом этаже гостиницы, в которой поселился американец. Крис настоял на том, чтобы мы обязательно попробовали национальное филиппинское блюдо — вареные яйца. Главная их особенность состоит в том, что варят их тогда, когда внутри уже почти полностью сформировался птенец. Прежде чем варить, яйца — вероятно, по китайскому рецепту — долго выдерживают в золе. От месяца до года они тухнут без доступа кислорода. В результате яйцо становится черным и выглядит как обычное тухлое яйцо. А вкус получается вообще ни на что не похожий.

Крис оказался знатоком не только терроризма, но и кулинарии. У него дома собрана огромная коллекция кулинарных книг. Филиппинская кухня в целом ему нравится. Поэтому он и приезжает в эту страну довольно регулярно.

— Филиппинская кухня впитала в себя опыт китайской, индийской и малайской кухни. Получился такой своеобразный микс. Но есть в ней один недостаток. Дело в том, что филиппинцы считают, что если к вкусному блюду добавить сахар, то оно станет еще вкуснее. Все филиппинские соусы — сладкие. Например, тут есть замечательный соус, заимствованный у португальцев. Делают его по португальскому рецепту и… добавляют сахар. Стоит ли после этого удивляться, что здесь и мясные, и рыбные, и овощные блюда получаются одинаково сладкими. Впрочем, я прекрасно понимаю, что сахар — один из лучших консервантов, антибактериальных препаратов. Так же, как, например, мед. В таком влажном и жарком тропическом климате без консервантов никак не обойтись. А сахара на Филиппинах много. Эта страна входит в тройку мировых лидеров по производству сахара из сахарного тростника. Да и сахар здесь выращивают с незапамятных времен. И все же, и все же… Ну очень все сладкое.

В то время как мы с Олегом разинув рот слушали рассуждения Криса, Саша о чем-то общалась с голландцем. Я был рад, что у нее наконец-то появилась возможность отдохнуть от нашей приятной, но уже немного поднадоевшей компании. Все же мы были в пути уже почти три месяца. И все это время — практически круглосуточно — вместе. Серьезное испытание на совместимость.

В районе Банауэ есть много рисовых плантаций. Самые красивые из них расположены возле деревни Батад. Общественный транспорт туда не ходит. Самый правильный вариант — это собрать большую компанию и в складчину арендовать джипни. Мы договорились со своими попутчиками на следующее утро ехать всем вместе. Так мы могли немного сэкономить. Да и веселее в компании.

Выезжать нужно было в шесть часов утра. Мы боялись проспать. А зря! Рано-рано утром грянула громкая бравурная музыка. Я посмотрел на часы — 4 часа утра. И кому пришло в голову в такой ранний час устроить дискотеку?

Внимательно прислушавшись, я понял, что громкая музыка доносится из церкви, стоящей на противоположном от нас краю ущелья. На Филиппинах в предрождественскую неделю проходят так называемые «петушиные службы» — чтобы крестьяне, у которых в это время полевой сезон в самом разгаре, успели помолиться перед началом долгого рабочего дня на рисовых плантациях.

Ровно в шесть часов утра мы втроем в компании с голландцем и американцем погрузились в джипни. Кузов оставался большей частью пустой. Но мы с Олегом предпочли забраться на крышу и поехать с ветерком. И сразу же чуть не поплатились за ротозейство, когда джипни проезжал под пешеходным мостиком, связывавшим два школьных здания, стоящих на противоположных сторонах улицы. Только в самый последний момент успели увернуться.

Дорога большей частью была не асфальтирована. Да это была и не дорога вовсе, а самая обычная колея, петляющая по склону заросшей густым лесом горы. Когда дорогу пересекал ручей, на ней образовывались глубокие лужи, которые джипни форсировал вброд.

Когда навстречу попадался транспорт — чаще всего такой же джипни, как и у нас — нам приходилось останавливаться и отъезжать задним ходом немного назад до одной из специальных площадок. Там мы ждали, пока встречная машина будет с трудом протискиваться под склоном горы, стараясь не ободрать борта. Мы с Олегом могли в это время обменяться приветствиями и даже рукопожатиями с сидевшими на крыше встречной машины крестьянами.

До деревни Батад дорога не доходит. Нам предстояла пешая прогулка — восемь километров туда и столько же обратно. Тропа петляла по склону, заросшему густым лесом. На развилках были заботливо расставлены указатели, чтобы мы не сбились с пути.

2000–3000 лет назад племя ифугао вручную с помощью самых примитивных инструментов прорубило на склонах холмов ровные площадки, на которых было бы удобно выращивать рис. Их до сих пор используют по прямому назначению. Террасы, общей протяженностью около 20 тыс. км, при ширине до 10 метров, поражают величием ручного человеческого труда не меньше, чем знаменитые египетские пирамиды. Их и строили примерно в одно и то же время. Но если египтянам нужно было несколько десятков лет напрягаться, а затем можно было расслабиться, то земляные террасы каждый год после окончания сезона дождей нужно практически заново восстанавливать.

Каждая терраса поддерживается каменной стенкой в полметра толщиной и до трех метров высотой. Земля выровнена и расчищена. Камни, из которых складывалась стена, выкапывали тут же или приносили откуда-нибудь по одному. А для строительства стен нужны были сотни тысяч камней. Рис, как известно, большую часть периода своей вегетации растет в воде. Толщина водного слоя должна быть везде одинаковой. Иначе колосья либо засохнут от недостатка влаги, либо сгниют от ее переизбытка. Перепад высот между дальними краями одной огороженной со всех сторон земляными бортиками делянки может составлять не больше 5—10 сантиметров. И это на расстоянии до 20–30 метров. От строителей террас требуется поистине ювелирная точность.

Рисовые террасы расположены на склонах горы гигантским амфитеатром. А внизу — там, где в античном театре была бы сцена, видна группа деревянных домиков. Это и есть деревня Батад.

Все деревенские дома также стояли на террасах и были отделены друг от друга не огородами, а все теми же рисовыми чеками. Создавалось впечатление, что здесь только одним рисом и питаются. Зато свежим. Ведь рис сажали и убирали практически одновременно.

Мы видели пустые делянки. По соседству с ними были участки, на которых уже разложили приготовленные для посадки саженцы. Встречались и молодые зеленые всходы. А в некоторых местах, очевидно, готовились на днях начать уборку урожая. Даже трудно подсчитать, какого по счету за последние три тысячи лет. Для защиты риса от птиц повсюду стояли пугала — болтающиеся на воткнутых в землю палках прохудившиеся пластиковые мешки из-под риса.

Мужчин на полях видно не было — только женщины в широкополых соломенных шляпах и дети, которые голышом купались в грязи на залитых водой пустых чеках.

Самое популярное у местной детворы развлечение: пробежаться по жидкой грязи, чтобы немного разогнаться и прыгнуть вперед, ныряя в грязь с головой. Если дети влетали в лужу под правильным углом, то они начинали скользить точно так же, как их сверстники это делают зимой на покрытых льдом склонах. Однако чаще всего удавалось лишь создать высокий фонтан грязи. Дети также с увлечением играли в догонялки. Причем хорошим тоном считалось поднимать ноги как можно выше и шлепать ими по воде как можно сильнее, чтобы обрушить на преследователя мощный фонтан из грязных брызг. Словом, детям там было весело и не жарко. Почти как на каком-нибудь приморском курорте. Интересно, что неподалеку от террас протекает речка с чистой прозрачной водой. Но дети предпочитают купаться именно в грязи. Поневоле приходилось признать, что здесь, как и во всем мире, детские игры имитируют повседневные занятия их родителей.

Большая часть жителей живет в сколоченных из досок хижинах, покрытых листами гофрированного железа. Но сохранилось и несколько построенных по традиционной технологии хижин: высокая тростниковая коническая крыша с крутыми скосами, по которым капли дождя скатываются, не успевая просочиться внутрь, а под ней — деревянная площадка на сваях. Стен не было совсем, а крышу подпирали деревянные столбы. В деревне была и маленькая деревянная церковь, также построенная на сваях.

На рисовых террасах наше путешествие по Филиппинам закончилось. На ночном автобусе мы вернулись в Манилу и сразу же улетели на малайзийский остров Борнео.

Глава третья Малайзия

Малайзия состоит из двух не связанных между собой частей. Тринадцать штатов и отдельная федеральная территория Куала-Лумпур расположены на Малаккском полуострове, а два штата занимают западную часть острова Борнео.

Штаты Сабах и Саравак не только лежат в стороне от основной территории страны, но и находятся на особом положении. Въезд в них, как и в континентальную часть Малайзии, для нас безвизовый — на 30 дней.

Всем прибывающим сюда иностранцам ставят въездной штамп — даже тем, кто прилетает с континентальной части страны или из соседнего штата. Этим власти подчеркивают особый статус малайзийских «заморских территорий».

В Кота-Кинабалу, столицу малайского штата Сабах, мы прилетели вечером. В центре города есть много гостиниц для самостоятельных путешественников — бэкпакеров. Мы остановились в хостеле, который находился всего в 300 метрах от центральной площади и при этом стоял на краю джунглей. Хозяева жили на первом этаже, а комнаты для постояльцев с двухэтажными кроватями занимали весь второй этаж.

Бросив свои рюкзаки в хостеле, мы отправились на прогулу по городу. А попали на рождественскую ярмарку. Почти у всех продавцов на головах были надеты красные колпаки. А лица они раскрасили цветными фломастерами. Продавали украшения — как елочные, так и женские, сладости, продукты к праздничному столу, фарфоровую посуду и игрушки, рождественские открытки и мишуру, свежеприготовленное мороженое. Самый популярный товар — пирожки, печенье и домашнее варенье. Много было подарочных наборов — кофе или чай, с печеньем и конфетами, красиво упакованные в ярко раскрашенной бумажной сумке.

Все продавцы были в приподнятом праздничном настроении. Да и не продавцы это были вовсе, а школьники и школьницы, которые вышли торговать только ради такого большого праздника. Да и торговля для них была не способом заработать деньги, а возможностью весело провести время. Нас они приветствовали радостными криками, спешили угостить кусочком печенья или торта, подарить какую-нибудь мелкую безделушку.

Ярмарочные столы и балаганы растянулись почти на километр, занимая всю проезжую часть центральной улицы, закрытой для проезда транспорта. Поперек улицы были натянуты провода, и на них, как на бельевой веревке, висели разноцветные лампочки.

Крупные компании, занимающиеся продажей продуктов питания, воспользовались удобной возможностью устроить массовую дегустацию новых продуктов. Из маленьких бумажных стаканчиков, на которых были нанесены крупные логотипы, всех желающих поили разными сортами кофе. А рядом угощали печеньем и сыром, разведенным из сухого порошка йогуртом и орешками.

В торце, где улица выходила на площадь, поставили собранный из жердей домик под тростниковой крышей. В нем воссоздали сценку рождения младенца Иисуса в хлеву — в окружении отца с матерью и трех волхвов. А над ними парил ангел с раскинутыми в стороны крыльями. Он был сделан из трех поставленных друг на друга белых шаров из ваты и тряпок, с носом-морковкой на «лице» и красным колпаком на «голове».

Общее веселье подогревали раздававшиеся то тут, то там рождественские песни на английском языке с непременным припевом «Мери, мери Кристмас. Мери, мери Кристмас». Выступали школьники и хоры, в которых вместе собрались соседи или сослуживцы. Были и смешанные коллективы. В них школьники пели бок о бок со своими родителями.

Большую часть из поющих составляли женщины. Только иногда можно было увидеть мужчин или мальчиков (если это школьный хор). Но они обычно прятались в задних рядах и пели с таким видом, будто их насильно заставляли это делать.

Женский же пол вовсю наслаждается пением. Певицы стояли в три ряда — один выше другого (второй и третий ряд на принесенных с собой табуретках) — и держали перед собой самодельные брошюры с отксеренными и скрепленными скрепками листами — вероятно, времени на репетиции не хватило.

Все певцы одного хора были одеты в одинаковые футболки — у одних они были красные, у других зеленые, у третьих — синие… Вероятно, самые набожные держали в руках зажженные свечи с надетыми на них СД-дисками. Они защищали руки от расплавленного воска. И в то же время работали как миниатюрные светомузыкальные установки. Отражавшийся от поверхности дисков свет переливался всеми цветами радуги.

Игра на гитарах, в отличие от пения, считалась «мужским» делом. И гитаристы — чаще всего в белых рубашках с галстуками — чтобы подчеркнуть свой особый статус, не скрывали своей гордости от того, что им доверили такую важную миссию. Впрочем, и сами певицы в меру сил оживляли свои песни: они то прихлопывали в такт ладонями, то притопывали и все время подтанцовывали в ритм музыке.

Кафе и рестораны, протянувшиеся вдоль всей улицы, также были забиты посетителями в приподнятом праздничном настроении.

Улица была запружена настолько плотной толпой, что идти можно было только в том же направлении, что и все остальные. Если нужно было пойти в противоположную сторону, то приходилось переходить в соседний ряд.

Алкогольные напитки на ярмарке не продавали. Поэтому и пьяных не было. Умеют же здесь веселиться и на трезвую голову!

Рано утром, пока не стало жарко, мы прошлись по центру города. Самая парадная часть — это, конечно, набережная. Именно на ней сосредоточены все новые отели и современные многоэтажные апартаменты, отделения крупных банков и офисы транснациональных корпораций.

В центре набережной установлен памятник, который призван сохранить память о когда-то стоявшей здесь рыбацкой деревеньке. Гигантская рыба-меч выгнулась так, что ее узкая длинная морда тянется к небу, и лишь кончик хвоста опирается на пьедестал. Рядом еще одна рыба — на этот раз каменная и вырезанная в такой абстрактной манере, что даже профессиональный ихтиолог, наверное, не смог бы понять задумку художника. И тут же рядом — как издевательство — знак «Рыбачить запрещено. Штраф 500 рингит».

К набережной были припаркованы деревянные баркасы. Но рыбаков и в самом деле мы не увидели. Вероятно, народ здесь законопослушный.

Сделав круг по центру города, мы вышли к автостанции, с которой отправляются маршрутки к подножию горы Кинабалу. Заполненный под завязку микроавтобус ушел прямо буквально из-под нашего носа. На освободившееся место сразу же подошел другой. Но нам пришлось ждать, пока он заполнится.

Примерно через полчаса в микроавтобусе оставалось одно-единственное свободное место. Его занял иностранец с рюкзаком. И мы сразу же отправились в путь. В дороге мы разговорились с парнем, оказавшимся немцем. Сразу же выяснилось, что цель у нас одна — подняться на вершину горы Кинабалу. Мы делились впечатлениями о странах, в которых уже успели побывать. А Гюнтер рассказывал нам о своих дорожных приключениях.

Как известно, ничто так не сокращает дорогу, как увлекательная беседа. Поэтому казалось, что до въезда в национальный парк «Гора Кинабалу» мы долетели за один короткий миг.

У офиса парка мы расстались с попутчиком — казалось, навсегда. Гюнтер пошел узнавать, как присоединиться к какой-нибудь группе, чтобы вместе с ней и с гидом подняться на вершину. А мы отправились сразу наверх. Еще не на штурм вершины, а на разведку. Интересно, можно ли тут подняться самостоятельно?

Местные племена даяков считали гору священной и долго не разрешали никому из европейцев на нее подниматься. Рисковать же никто не хотел. Ведь даяки были известны не только крутым нравом, но и склонностью к каннибализму. Только после того, как часть даяков перебили, а часть — крестили, подъем стал возможен.

Однако период, когда каждый желающий мог подниматься на гору исключительно на собственный страх и риск, уже давно прошел. Сейчас гору охраняют даже тщательнее, чем это делали дикие даяки. Для них она была священной, а для малайского правительства стала золотоносной. Сейчас с туристов берут деньги за разрешение на подъем, за страховку, заставляют обязательно оплачивать гида. И самое главное — платить за ночь в отеле, который построили примерно на полпути к вершине. Все вместе эти затраты набегают в приличную сумму.

Асфальтированная дорожка, начинавшаяся у офиса национального парка, постепенно вела нас все выше и выше по склону и неожиданно уперлась в здание, по внешнему виду удивительно похожее на погранпереход. У калитки стоял охранник, который пропускал только тех, у кого были официально оформленные бумаги, и лишь в сопровождении местного гида.

С одной стороны от блокпоста была скала, которая круто обрывалась вниз, с другой — за забором из колючей проволоки тянулся склон, заросший густым тропическим лесом.

Мы немного прошли по тропе, идущей вдоль забора. Через него легко можно перелезть. Но что делать с его противоположной стороны? Там был такой густой лес, через который можно пройти, только прорубая себе дорогу мачете.

Если так и подниматься все время через заросли, не выходя на официальную тропу, то в лучшем случае потратишь на подъем неделю. Если же срезать и выйти на тропу, то скорее всего попадешь на один из постов. Антон Кротов пару лет назад предпринял здесь попытку дикого подъема, но далеко ему продвинуться не удалось. Еще повезло, что его просто выдворили с охраняемой территории, не заставив платить штраф.

Нам не пришлось долго бродить по джунглям в размышлениях. Вначале мы отвлеклись, наткнувшись на заросли спелой малины. А затем начался дождь, который буквально смыл нас с горы.

Спустившись вниз, мы зашли в офис, чтобы узнать, сколько же просят за официальный подъем в гору Кинабалу?

Выяснилось, что подъем, как мы и предполагали, стоит очень дорого. Причем большая часть затрат — за ночь в отеле. Предполагается, что туристы за первый день поднимаются до отеля. А на следующее утро еще в темноте стартуют на подъем, чтобы на вершине быть как раз к рассвету. Отель — монополист. Других гостиниц на горе нет, а в палатке ночевать запрещено.

Платить за ненужный нам отель совсем не хотелось. Но других вариантов нам не предлагали. И тут мы увидели Гюнтера, с которым познакомились в маршрутке на пути из города. Он буквально сиял от радости.

— Дорого? — с чувством превосходства спросил он и добавил: — А я уже нашел экономвариант. Не здесь. Нужно обойти офис вокруг и зайти в дверь, на которой нет никаких вывесок. Там предлагают однодневные туры — тоже с гидом, и за разрешение на подъем нужно платить, но без ночевки. Поэтому в три раза дешевле. Правда, подниматься придется чуть ли не бегом — на вершину и назад за один день.

Немец показал нам секретную контору. Если на нее случайно и наткнешься, то никогда не догадаешься, что именно там можно подписаться на тур для мазохистов. Мы хотели записаться на подъем на следующий день. Но оказалось, что это невозможно. Каждый день на гору пропускают только четырех человек. А на завтра уже и так записали пятерых — Понтера пятым, в виде исключения. Пришлось записываться на послезавтра.

Забронировав себе места на подъем, мы вышли на трассу и на попутной машине доехали до горячих источников Пуринг. Они находятся в том же национальном парке, но на противоположном склоне горы.

Мусульмане праздновали наступление нового года. Желающих подняться на гору больше не стало. Но на горячих источниках было столпотворение. Мужчины, женщины, дети. Сюда приехали отдохнуть целыми семьями.

С наступлением темноты на нас обрушился писк, вой, скрежет, хохот, кряканье и постукивания — весь набор хаотических звуков, характерных для влажного тропического леса. Вскоре мы увидели и его обитателей. Они кучами летели на свет. Среди разного рода бабочек, мошек и комаров попадались и огромные черные жуки, размером с мелкую лягушку, с клешнями, как у маленького краба. Они летели натужно, как миниатюрные копии тяжелых бомбардировщиков, взлетающих с авиабазы с полным боекомплектом. Когда жук врезался в какую-нибудь преграду, раздавался звук, как от удара камнем.

Рядом с источниками мы нашли несколько гостиниц. Но все места в них были заняты — очень уж много людей приехало на новогодние праздники. В одной из гостиниц китаянка на стойке регистрации сообщила:

— Комнаты у нас все заняты. За исключением одной. Но я не уверена, что она вам подойдет.

Пошли смотреть — других-то вариантов не было. Комната, правильнее ее было бы назвать каморкой, была такой маленькой, что в ней не было места даже для односпальной кровати. В длину и ширину она была меньше полутора метров, и только в высоту достигала почти двух. Вот бы положить ее набок. Тогда на полу было бы больше места.

В комнате не было ничего — даже окна. Только на стене висел вентилятор. В обычное время это, наверное, была кладовка. Только на период праздников ее освободили от хлама, чтобы сдать особо нуждающимся.

Рано утром мы пошли на горячие источники. От дороги, вдоль которой стояли гостиницы, нам нужно было пройти немного по тропе и перейти по подвесному мосту через реку Сунгай Мамут.

В естественном углублении среди камней рядом со скалой образовалось что-то среднее между большой ванной и маленьким бассейном. Над поверхностью воды клубами поднимался пар. Со всех сторон источник был окружен устрашающими табличками. Хотя и так с первого же взгляда было видно, что в нем впору яйца варить, а не купаться. Впрочем, это тоже было запрещено — видимо, не мне одному такая мысль пришла в голову. На куске фанеры изобразили корзинку с куриными яйцами, перекрещенную красными полосами. На соседнем плакате также в доходчивой форме объяснялось, что нельзя мыть ноги и стирать белье.

Рядом с горячим источником были устроены ванны. Каждая из них представляла собой выложенное кафелем восьмиугольное углубление, глубиной чуть больше метра. Вода набиралась сразу из двух кранов, но все равно достаточно медленно. Ведь и в соседних ваннах все краны были открыты. Зато и температура воды была не больше 40 градусов Цельсия.

Купались целыми семьями. И по мусульманскому обыкновению полностью одетыми — в футболках и шортах, а замужние женщины еще и в платках. Исключения делались только для детей дошкольного возраста. Они были в плавках.

Над каждой ванной установили на столбах крышу, превратив ее в некое подобие беседки.

Только поэтому мы и смогли понежиться в горячей воде, а не под струями дождя.

Утро выдалось на редкость пасмурным. Вершину горы Кинабалу укутала темная туча. А горячие источники и окружающие их джунгли поливал сильный дождь. Он ненадолго прекращался. Но и в эти краткие периоды суше не становилось. Капало с деревьев. Едва все накопившиеся на листьях капли достигали земли, как вновь начинался дождь. А ведь именно в этот день мы хотели подниматься на вершину. Интересно, какая погода будет завтра?

У горячих источников начинается несколько троп. Мы выбрали самую длинную — к водопаду Ланганан. Судя по указателю, до него было чуть больше трех с половиной километров. По пути мы прошли мимо живописного, но скромного по своим размерам водопада Кипунгит, потом заглянули в пещеру, которую называют «Пещерой с летучими мышами», хотя мы лично никаких мышей там не застали.

Джунгли были живые. Нас со всех сторон обволакивали звуки леса. Вокруг что-то пищало, хлюпало, скрежетало, шипело, где-то что-то падало, ломая ветви и ударяясь о землю с глухим стуком. Влажность 100 %.

Вскоре нам было уже совсем не важно, идет дождь или нет. Вся одежда промокла насквозь. Я только изо всех сил старался защитить фотоаппарат и видеокамеру. Когда начинался дождь, сразу же прятал их в полиэтиленовые пакеты — вместе с сумками (они формально были водонепроницаемыми — но на тропический дождь явно не рассчитаны). В кратких перерывах доставал, стараясь снимать так, чтобы аппаратура не намокала.

В лесу было жарко и влажно, как в русской бане. Все вокруг было мокрым — и листья, и стволы деревьев, и раскисшая земля под ногами. Шли мы как в тумане. Но до водопада все же дошли.

Вершина скалы, с которой обрушивался водный поток, скрывалась в облаке. Только на краткий миг в нем образовался разрыв, и удалось увидеть, что водопад в высоту никак не меньше 70 метров.

Воздух у водопада, казалось, был еще влажнее — к пару добавились еще и капли, разлетавшиеся от ударяющихся о камни струй. Техника — оказалась к такому испытанию не готова. Видеокамера перестала включаться. К счастью, позднее, когда немного просохла, она вновь заработала и уже больше ни разу за всю кругосветку нас не подводила. Хотя еще неоднократно и в дальнейшем мне приходилось снимать в самых неблагоприятных погодных условиях.

Из джунглей мы вышли с ног до головы мокрые, грязные и… в крови. Пиявок мы снимали гроздьями. Но некоторые все же успевали напиться нашей крови. Они покрывали нас с головы до пят, проникали под одежку и лезли через дырки в кроссовках.

Отмывшись в душе и переодевшись в сухую одежду, мы, пользуясь тем, что под вечер дождь все же прекратился, вышли на дорогу. Несколько машин прошли мимо битком забитые — ведь на горячие источники обычно приезжают семьями. Но все же уехали достаточно быстро.

— Тоже купаться ездил? — спросил я водителя.

— Нет. Я приезжал собирать лечебных пиявок, — и он с гордостью продемонстрировал нам литровую стеклянную банку, наполовину заполненную теми же самыми пиявками, с которыми мы ожесточенно воевали в лесу.

Любитель лечебных пиявок высадил нас возле въезда в нацпарк. Смеркалось. Дорогу и окружающие джунгли покрывало плотное облако тумана. Машины шли с противотуманными фарами. Появлялись они неожиданно. Мы еле-еле успевали отскакивать в сторону. На обочине же то и дело встречались лужи, где воды было по щиколотку.

На ночь мы устроились в придорожном ресторане. Там была гостевая комната с четырьмя двухэтажными кроватями, в которой мы оказались единственными постояльцами.

Утром туман был такой же густой, как и вечером. Ровно в семь часов мы подошли к офису, в котором покупали путевки. Там нам вручили именные бейджики. Гид провел краткую инструкцию:

— Нам предстоит подняться на два километра. Общая протяженность маршрута от начала подъема до вершины — 8,5 километра. И столько же назад. Каждые полкилометра стоит знак. Я вас подгонять не буду. Можете идти в привычном для себя темпе. Но учтите. Если мы до 12.00 не выйдем к отметке 6,5 километра, то на вершину я вас не пущу. Иначе мы не успеем засветло спуститься вниз.

К началу тропы, к тому самому блокпосту, который мы уже видели два дня назад, мы поехали на машине — проезд туда и обратно был включен в стоимость подъема на гору. Тропа поначалу показалась очень крутой, и мы вынуждены были идти очень медленно. Но потом постепенно привыкли, и скорость увеличилась. Или тропа стала положе? Каждые 0,5 километра у очередного знака устраивали короткий привал. Потом вновь в путь. Подгонять нас было не нужно. Мы прекрасно понимали, что должны во что бы то ни стало успеть дойти до знака 6,5 км до полудня.

С погодой нам повезло. Облако, в котором мы начинали подъем, постепенно рассеивалось. Выглянуло солнце.

К контрольной точке мы вышли с опережением на один час. И сразу же сбавили темп. Теперь нас уже никто не мог остановить. Рано или поздно мы дойдем до вершины.

Навстречу стали попадаться туристы, которые ночевали в отеле и встречали рассвет на горе. Гид плелся все время сзади. Его задача, как я понял, совсем не в том, чтобы показывать дорогу — с нее там и ночью-то не собьешься. Он лишь контролировал процесс.

Когда мы вышли из лесной зоны (чуть дальше указателя «5,5 км 3137 м») и попали на голые скалы, даже те редкие облака, которые были утром, рассеялись. Вершину, до которой оставалось идти еще два километра, видно не было. Ее закрывали крутые утесы, на которые пришлось карабкаться, держась за специально подвешенный за железные кольца канат. После знака «7,5 км 3800 м» тропа пропала. Мы шли по шершавому камню. Он был такой прочный, что на нем не остается следов.

Вот и вершина — гребень вулканического кратера. Его дно можно было разглядеть, только если подойти к самому краю обрыва. Под нами были белые пушистые облака, но они не составляли непроницаемой завесы. Ветер трепал их и рвал в мелкие кусочки. С погодой нам явно повезло.

Спуск вниз, конечно, легче, чем подъем. Идешь, идешь, идешь… Вот уже и закат. Быстро стемнело. Олег где-то далеко впереди, Саша с гидом, наоборот, далеко сзади. Чтобы разглядеть дорогу, я достал сотовый телефон и включил встроенный в него светодиод. Однако вскоре заряд закончился. Дальше идти пришлось в полной темноте. Даже звезды не всегда были видны. Их скрывали кроны деревьев.

Олега я догнал уже у блокпоста. Стали ждать Сашу и гида. Ждал и охранник. Только когда все вышли, он запер калитку и сел за руль припаркованного у входа микроавтобуса.

— Я довезу вас вниз до офиса. Но с вас за это по 5 рингит.

— Это за что? — возмутился Олег. Он всегда эмоционально реагировал, если считал, что нас хотят «развести на деньги», — Мы же заплатили за дорогу сюда и обратно (и это действительно так — 10 рингит были вписаны в смету на подъем отдельной строкой).

— Заплатили. Но микроавтобусы работают до восьми часов вечера. А сейчас уже десятый час. Так что нужно платить отдельно.

Олег возмутился:

— Тогда мы пешком пойдем.

Идти по асфальтированной дороге, плавно спускающейся вниз, после того как целый день карабкались по крутым каменистым тропам, было отнюдь не наказанием, а удовольствием. Даже немного жаль, что в полной мере насладиться им нам не удалось.

Мы прошли всего лишь метров двадцать. Микроавтобус нас нагнал и остановился. Водитель миролюбиво предложил:

— Садитесь. Бесплатно подвезу. Все равно ведь вниз еду.

Переночевав в той же самой комнате, в которой провели и предыдущую ночь, рано утром мы вышли на дорогу и поехали назад в Кота-Кинабалу.

Водитель микроавтобуса, радуясь тому, что встретил иностранцев, по пути в город устроил нам экскурсию. Показал все мало-мальски интересные места — смотровые площадки, навесной мост, деревенский рынок, самые красивые мечети…

Из Кота-Кинабалу, столицы штата Сабах, наш путь лежал во второй малайзийский штат острова Борнео — Саравак. Но мы столкнулись с неожиданной проблемой.

Эти штаты находятся по соседству друг с другом, и между ними есть достаточно протяженная граница. Но проходит она по девственным джунглям, где нет никаких дорог. Конечно, живущие там даяки уже не такие кровожадные, как их предки, которые съели одного из наследников банковской империи Моргана. Но все же места там дикие.

Штаты Сабах и Саравак связывает и современное асфальтированное шоссе. Но загвоздка в том, что оно проходит через территорию Брунея. Султан этого микроскопического государства, которое на карте мира разглядишь разве что при помощи мощной лупы, вероятно, считает себя настолько богатым, что может обойтись и без денег от российских туристов. Поэтому между нашими странами еще не подписан договор о безвизовом въезде. Даже транзитную визу нельзя получить прямо на границе.

Прямо напротив Брунея в море лежит островок Лабуан. Он также входит в состав Малайзии, но выделен в отдельную федеральную территорию (наряду с Куала-Лумпуром). Туда из Кота-Кинабалу регулярно ходят паромы.

Остров Лабуан лежит в 115 км к юго-западу от Кота-Кинабалу. Скоростной пассажирский катамаран преодолел это расстояние всего за пару часов.

На этом маленьком островке есть только один город, а при нем порт и аэропорт. И больше ничего. Как нам удалось выяснить, из Лабуана в Саравак на пароме можно попасть только с пересадкой в Брунее. Значит, придется лететь. Будем искать билеты в Интернете.

Мы достали свои нетбуки, включили. Сетей было много. Я обратил внимание на одну из них — «Backpackers». Так называют бюджетные гостиницы для самостоятельных путешественников — что-то типа хостелов.

Оглянулся вокруг. Никакой гостиницы видно не видно. Но сеть-то была! Мы стали расспрашивать прохожих. Но никто о гостинице для бэкпакеров и не слышал. Используя включенные нетбуки как пеленгаторы, мы стали кружить по окрестным улицам и переулкам, пытаясь определить местонахождение источника сигнала.

В процессе такого высокотехнологичного поиска мы пришли к неприметному двухэтажному дому. Никаких вывесок на нем не было. Дверь была не заперта. Сразу же за ней обнаружился маленький предбанник и уходящая на второй этаж лестница. Поднявшись по ней, мы, наконец, увидели то, что так долго и упорно искали — гостиницу для бэкпакеров. Там была одна большая комната с книжными полками, диванами и креслами, а также несколько спален с двухэтажными кроватями.

Получив пароль для входа в сеть, мы вскоре выяснили, что с острова Лабуан можно улететь не только в столицу штата Саравак — Кучинг, расположенный на крайнем юге, но и в городок Мири у границы Брунея. Стоимость билетов, как это часто бывает с авиаперелетами, была примерно одинаковой.

К тому моменту наша кругосветка продолжалась уже четвертый месяц. И почти все это время мы двигались без остановки. Для меня такой ритм был привычным. Но у всех своих попутчиков, как правило, месяца через два после начала длительного путешествия, я замечал одинаковые симптомы. Они жаловались на то, что «все уже видели»: «Новая гора? Видел я уже горы! Новый водопад? Видел я уже водопады! Новый пляж! Видел я уже пляжи! Новый человек? Да видеть я никого не хочу!» С моей точки зрения — это проявления «переполнения оперативной памяти». Не может нормальный человек каждый день сталкиваться с чем-нибудь новым.

При подготовке этого кругосветного путешествия я поначалу хотел запланировать одно-двухнедельные «отпуска» через каждые два месяца. Чтобы дать своим попутчикам возможность восстановиться. Но решил, что вероятность найти хотя бы одного человека, который смог бы продержаться со мной все девять месяцев, настолько незначительна, что ее не стоит и учитывать. Мне же лично никакой отдых был не нужен.

Олег страдал только из-за недостатка тесного общения с противоположным полом (с Сашей у него в этом плане отношения не сложились). Но никакой скуки или усталости заметно не было. А вот Саша явно уже стала сдавать. Она-то — человек нормальный. Правильнее меня с Олегом назвать ненормальными. Так что же было делать? Ведь впереди у нас было еще пять месяцев. И ни одного выходного дня!

Разделяться не хотелось. Сделать это значительно проще, чем затем встретиться. Но тут как раз появилась такая возможность. Я предложил Саше остаться на несколько дней в Лабуане — отдохнуть как от нас с Олегом, так и от всего путешествия — а затем лететь прямо в Кучинг. Мы же полетим в Мири и проедем по земле через весь штат Саравак. Встретимся в аэропорту Кучинга, чтобы вместе улететь в Индонезию (билеты на перелет в Джакарту мы к тому времени уже купили).

Мы с Олегом купили билеты на утренний рейс в Мири и отправились ночевать в аэропорт. Он находится прямо на окраине города. Да и город сам по себе маленький. Спешить нам было некуда. Дорога в этот вечерний час была пустынной. Самолеты здесь ночью не летают.

Вскоре впереди показались огни аэровокзала. С двух сторон от дороги тянулся парк. Мы пересекли лужайку, потом лесопосадку шириной не больше 10 метров, и вышли на окраину поросшего короткой травой поля. В темноте оно сильно напоминало поле для гольфа. Хотя я бы не стал это утверждать наверняка.

Спать мешали только надоедливые комары. Вероятно, из-за них утром мы чуть не проспали свой рейс. Пришлось быстро-быстро собираться и бежать на регистрацию. Даже позавтракать было некогда.

Мы удивительно быстро прошли все этапы оформления на рейс — желающих лететь из Лабуана в Мири было мало. В накопителе даже самого маленького буфета не было. У нас с собой был кипятильник, кружка, заварка. В туалете набрали воду. И вскоре у нас уже был свежий чай. Но едва мы разлили его по кружкам, как поступила команда на посадку. Пришлось идти в самолет с дымящимися кружками в руках. Чай пили уже в полете. И еле-еле успели. Полет был короткий.

В Мири мы не поехали, а вышли сразу на трассу, которая проходит недалеко от аэропорта. Через некоторое время на дороге показался рейсовый автобус. И вскоре мы были уже у входа в национальный парк «Пещеры Ниах».

От паромной переправы на реке Сунгай Ниах в сторону пещер ведет деревянный настил на высоких сваях — не нужно тащиться по колено в грязи через заболоченный лес.

Пещер здесь несколько. Но все они связаны между собой. Вначале мы попали в Великую пещеру. Название говорит само за себя. У входа пещера шириной 250 метров, а высота ее свода около 60 метров. Даже сейчас, когда мы привыкли к небоскребам и гигантским торговым центрам, она поражает своими масштабами. Можно представить, какое впечатление эта громадина производила на наших далеких предков.

Археологи выяснили, что первые люди поселились в Великой пещере уже 40 тысяч лет назад. Слева от входа отгорожен уголок, где и сейчас продолжаются раскопки. А уже найденные черепа, кости, примитивные каменные инструменты и керамику мы позднее увидим в небольшом музее, созданном неподалеку от паромной пристани (его посещение мы оставили напоследок).

Подняв голову, я увидел под потолком пещеры хаотически скачущие пятна света. Там на веревках — как промышленные альпинисты, моющие окна высотных зданий — висели сборщики ласточкиных гнезд. Для китайцев, а их на Борнео больше, чем малайцев — это один из самых дорогих деликатесов.

Пол пещеры находится на уровне земли, а ее потолок доходит почти до вершины меловой горы, похожей на выеденный кариесом зуб. Спустившись немного вниз и пройдя через пещеру Ган Кира (Лунная пещера), мы вышли с противоположной стороны горы. Пройдя еще немного дальше по деревянному настилу через кусок джунглей, мы оказались перед входом в Разрисованную пещеру, в которой нашли наскальные рисунки древних людей.

Чтобы защитить рисунки дикарей от «цивилизованных людей», пещеру перегородили высоким забором из колючей проволоки. Впрочем, оказалось, что слева у огромного валуна через него все же можно перелезть. Иначе как бы мы смогли сфотографировать рисунки крупным планом!

В этой пещере археологи нашли и древние погребения. Местные племена хоронили предков в выдолбленных из стволов дерева каноэ.

Вернувшись на попутном пикапе на трассу, мы вскоре застопили веселого китайца.

— Я всегда подвожу попутчиков, — радостно сообщил он и стал разгребать сваленные на заднем сиденье вещи.

Джим — чистокровный китаец. Он никогда в Китае не был, а родился и всю жизнь прожил в Малайзии. Как и все местные китайцы, дома и с родственниками он общается на родном языке, а на работе (он работает учителем в школе) — на английском.

Живет Джим недалеко от работы — в общежитии для учителей на территории школы-интерната, на окраине Бинтулу.

— Извините, что не могу пригласить вас переночевать. Ко мне на Рождество нагрянули родственники — тетя и двоюродные сестры. Но я приглашаю вас в ресторан.

Бинтулу — торговый центр на берегу реки Батанг Кемеа. Никаких достопримечательностей в нем нет. А туристов — всегда навалом. Дело в том, что этот город считается «кулинарной столицей» Борнео — по крайней мере, среди местных китайцев.

После ужина Джим попытался устроить нас в гостиницу — не мог же он оставить гостей на улице. Заехали в отель, но там не было свободных мест. Во втором — то же самое, и в третьем… Все же удивительно популярен здесь «кулинарный туризм». А тут еще и приближающееся Рождество. Придется нам опять спать под открытым небом.

На маленькую туземную деревеньку на берегу реки Батанг Рейян в конце XIX века обрушился поток китайских иммигрантов. Больше всего среди них было жителей провинции Фуцзянь. Оттуда вообще в те годы многие стремились хоть куда-нибудь уехать.

Река Батанг Рейян напомнила китайцам Лебединую реку их родины. Поэтому символом города и стал лебедь. Эти гордые птицы здесь отродясь не водились. Но сейчас они — вернее, их скульптурные изображения — встречаются на каждом шагу.

Самого большого лебедя, размером около двух метров, посадили на искусственную скалу, которую слепили из бетона и поставили на бетонных же сваях прямо в реке, в трех метрах от набережной. Эта скульптура служит ориентиром для легких судов на подводных крыльях, которые идут к причалу речного вокзала. Они целят прямо на нее. Сильное течение немного сносит. И суда пристают точно к причалу.

Сибу — провинциальный торговый центр, застроенный невзрачными бетонными коробками, офисными зданиями и магазинами. На берегу реки в районе порта есть классический китайский храм, с двумя золотыми львами на входе, жертвенниками, в которых постоянно дымятся ароматные палочки, и высокой пагодой-башней, украшенной красными китайскими фонариками. На площади перед самым высоким в штате Саравак небоскребом установили гигантскую елку. Ее сварили из металла и украсили разноцветными гирляндами, блестящими шарами и алыми бантами, а сверху водрузили вифлеемскую звезду.

Живущие в Сибу китайцы (а они там составляют большинство населения) настолько отгородились от внешнего мира, что у нас возникли проблемы с обменом денег. Обменных пунктов не было совсем. А сотрудники банков на евро смотрели как на невиданную заморскую диковинку. К счастью, один сердобольный клерк вызвался нам помочь. Курс обмена он посмотрел в Интернете. Денег у него было только на 20 евро. Но их нам как раз хватило на билеты в Кучинг.

Кучинг находится на берегу реки Сунгай Саравак, давшей названию всему малайзийскому штату, занимающему юго-западную оконечность острова Борнео.

Река и сейчас остается главной транспортной артерией города. По ней то и дело снуют деревянные лодки с легкими двускатными полотняными навесами и подвесными моторами, выполняющие роль паромов (официальные паромы выкрашены в желтый цвет — как такси и украшены рекламными баннерами), катера и гребные лодочки. А местная детвора мастерит самодельные плоты из дерева, кусков пенопласта и старых пластиковых канистр. Вместо весел используют обломки досок от деревянных ящиков. Выглядят такие конструкции довольно несуразно. Но на воде держатся отлично.

На противоположной от центра города стороне реки стоит дворец, построенный в 1869 году. От длинного побеленного одноэтажного здания к воде тянется зеленая лужайка, на которой выложены белые буквы ASTANA.

Снаружи губернаторский дворец выглядит более чем скромно. Внутрь же, конечно, попасть нельзя — там и сейчас резиденция местного губернатора. Современное железобетонное здание по соседству по внешнему виду выглядит значительно величественнее. Впрочем, и в него зайти нельзя. Там работает парламент штата Саравак — «Dewan Undangan Negeri». Нельзя попасть внутрь и в соседнее здание — форт Маргарита. Маленькую крепость с побеленными стенами и чугунными пушками построили в 1879 году для защиты города от пиратов. Городской музей тоже почему-то был закрыт, как и двери расположенного по соседству китайского храма. Так и пришлось нам осматривать городские достопримечательности только снаружи. Впрочем, самое главное мы увидели — кошек.

Слово «кучинг» по звучанию сильно напоминает китайское слово «кошка». Поэтому их здесь можно увидеть на каждом шагу. На центральном перекрестке посреди фонтана установили скульптурную композицию, изображающую дружное кошачье семейство. Вероятно, скульптор хотел символически выразить идею единения людей разных рас. Одна кошка была чисто белая, вторая — коричневая с черными пятнами. Среди играющих у их ног котят один был чисто белый, второй — с коричневой головой и такими же пятнами по всему телу, а третий — с черными пятнами. По углам фонтана были еще и чисто коричневые котята.

В аэропорту мы встретились с Сашей Богомоловой и втроем полетели в Джакарту, столицу Индонезии.

Глава четвертая Индонезия

Индонезия относится к визовым странам. Но визу можно получить прямо на границе на неделю за 10 долларов, а на месяц — за 25. Как на рынке — оптом дешевле.

Из аэропорта мы, не заезжая в Джакарту, на прямом автобусе уехали в Бандунг. А оттуда на такси уже в полной темноте поехали к вулкану Тангкубан Пераху. Переночевали на мягкой подстилке из опавших иголок в сосновом лесу с удивительно высокими и тонкими деревьями. Ветерок раскачивал их, как тростник на берегу озера.

На Яве насчитывается около ста вулканов, тридцать пять из которых — действующие. Вулкан Тангкубан Пераху — один из них. Подавляющее большинство туристов приезжают сюда на своих машинах. Для них от КПП проложили и заасфальтировали дорогу, которая ведет наверх прямо к кратеру. Но для редких оригиналов, предпочитающих пешие прогулки, здесь есть и пешеходная тропа. По ней мы примерно через полкилометра вышли к нижнему кратеру — Кавах Домас («кавах» по-индонезийски «кратер»). Он сравнительно маленький, но с огромным термальным полем, заполненным паром и горячими источниками. Правда, купаться здесь негде. В одной ванночке можно помочить ноги в теплой воде, в другой, где вода кипит и разбрызгивается в стороны, — сварить яйца.

От нижнего кратера тропа берет резко вверх и ведет меж деревьев к кромке кратера Кавах Рату, или «Королевский кратер». Здесь для туристов построили целую деревню из туристических магазинов, ресторанов и киосков. А мы попали еще и в пятницу, когда у мусульман выходной. Поэтому в районе автостоянки народу было не меньше, чем на какой-нибудь центральной городской улице в час пик.

Обычно вулканы дымят себе помаленьку на протяжении тысячелетий, радуя любителей красивых видов своей правильной конической формой, как у гигантского индейского вигвама, который топится по-черному. Иногда они выпускают чуть побольше пара и дыма, изливают лаву из жерла. Но делают это как бы ненавязчиво, как мартеновская печь иногда разбрасывает искры, но все же ведет себя прилично.

Однако изредка вулканы как бы выходят из себя и взрываются — в самом прямом смысле этого слова. У них крышу сносит. На месте взорванной вершины остается огромная впадина. Получается как бы вулкан наоборот. Вместо высокого конуса — гигантская яма, или кальдера (по-испански «кальдера» — котел). И лава, и пар, и вся остальная вулканическая активность творится уже не высоко наверху, а глубоко внизу. Вулкан Тангку-бан Пераху как раз из таких когда-то взорванных вулканов. Его вулканическая активность продолжается. С кромки кальдеры было прекрасно видно, как из грязевого озера вверх поднимались клубы пара.

Вокруг кальдеры проложена тропа. Вначале на ней было довольно много народу, но по мере удаления от автостоянки людей становилось все меньше и меньше. Затем тропа завела нас в густой лес, в котором мы вообще не встретили ни единой живой души. И лишь по мере возвращения назад к автостоянке опять стали слышны людские голоса.

Когда мы вернулись к автостоянке, народ как раз начал потихоньку разъезжаться. В одной из машин и для нас нашлось свободное место.

В Джокьякарту, которую местные жители называют просто Джогджа, мы приехали рано утром. И тут же попытались устроиться в гостиницу. Этот город — один из крупнейших туристических центров Явы, и гостиниц здесь немерено. В районе улиц Мариборо и Сосровиджаян чуть ли не каждый дом — это отель, хостел или гестхаус. Однако свободных мест не было нигде. А все из-за того, что дело было накануне Рождества.

Можно было и дальше продолжать поиски гостиницы. И мы наверняка нашли бы свободную комнату. Она была бы подороже или похуже. Но можно ведь посмотреть на ситуацию и с другой стороны. Если спать негде, то можно и не спать, а… отправиться ночью на штурм знаменитого вулкана Мерапи.

В туристическом агентстве нас обещали обеспечить не только гидом — без которого вполне можно было бы обойтись (этот вулкан не охраняют с такой же тщательностью, как, например, гору Кинабалу на Борнео), но и транспортом к началу тропы и обратно. Оставив свои рюкзаки на хранение в офисе турфирмы, мы отправились на экскурсию в Прамбанан.

Храмовый комплекс Прамбанан, расположенный в 17 км к северо-востоку от Джокьякарты, стали строить в 856 году — в ознаменование победы индуистского царя Ракаи Пикатана над последним буддийским царем из династии Шайлендра. Новая правящая династия хотела таким образом заявить свои права на вечность. Однако все усилия оказались тщетны. В 1006 году произошло извержение вулкана Мерапи, сопровождавшееся мощным землетрясением. Храмы были разрушены. Индуисты увидели в этом не случайность, а волю богов. Поэтому они не стали восстанавливать руины.

В 1918 году за восстановление храмов взялись колонизаторы — голландцы. Во время Второй мировой войны, когда Индонезию оккупировали японцы, работу приостановили. После получения Индонезией независимости реставрация продолжилась. Однако индуистские боги, видимо, все же остались недовольны.

В 2006 году произошло очередное землетрясение. И храмы вновь сильно пострадали. Их вновь пришлось восстанавливать. Сейсмическая активность в этом районе высокая. Неизвестно, успеют ли закончить реставрацию до очередного сильного толчка.

В сакральном центре храмового комплекса бок о бок стоят три храма, посвященных Брахме, Вишну и Шиве. Согласно индуистским представлениям Брахма создал наш мир. Вишну его поддерживает (как гласит индуистская поговорка, если Вишну уснет хоть на секунду, все исчезнет). А Шива рано или поздно его разрушит. Впрочем, затем цикл начнется сначала. Ведь в мире нет ничего вечного, за исключением самого процесса вечного изменения.

Индуистская религия чрезвычайно практична. Важность бога определяется исключительно его полезностью для людей. Брахму стоит почитать за то, что он создал наш мир. Не будь его, не было бы и нас. Но особо усердствовать не стоит. Ведь свою работу он уже сделал. Вишну — уже значительно важнее. От его благосклонности зависят наши успехи и неприятности. А самый важный из всей троицы — Шива. Мы и существуем только до тех пор, пока ему не захочется разрушить этот мир.

Стоит ли удивляться, что самый большой храм Прамбанана, стоящий на самом почетном месте, — это именно храм Шивы, по внешнему виду похожий на гору. Как и все индуистские храмы, он символизируют гору Меру, стоящую в центре мироздания. Центральное место в этом храме занимает трехметровая фигура самого Шивы. Однако там же есть статуи его жены — богини Дурги, а также их сына — слоноголового бога Ганеши (как-то Шива в приступе бешенства отрубил сыну голову, а потом не смог приставить ее обратно, и пришлось ему использовать в качестве имплантата голову подвернувшегося под руку слона) и индуистского святого Агастьи — он достиг такой степени святости, что стал почти равным богам.

Храмы Брахмы и Вишну, стоящие с двух сторон от храма Шивы, уже значительно скромнее по размеру. Они украшены вырезанными из камня фигурами, изображающими персонажи эпоса «Рамаяна», в котором действуют Рама, его жена Сита и страшный демон Рамана.

По замыслу строителей эти три стоящих бок о бок храма выражают идею Тримурти — единство процессов созидания, сохранения и разрушения. Так что, видимо, еще неоднократно храмы Прамбанан будут разрушаться землетрясениями и восстанавливаться. А то, что землетрясения будут, можно не сомневаться. Ведь буквально по соседству возвышается конус активно действующего вулкана Мерапи.

Руины храмового комплекса разбросаны на огромной территории, но туристы толпятся на маленьком пятачке возле трех главных храмов. Стоило нам от них отойти, как мы сразу же оказались среди бессвязных нагромождений камней, обломков статуй, подножий, оконных проемов, кусков колонн, вырезанных из камней ступеней, которые никуда не вели, барельефов, обращенных прямо в небо — к богам, раз уж люди на них не смотрят.

Вокруг никого не было. Но тут я заметил в граве какое-то движение. Приглядевшись, заметил стадо замерших в тревоге косуль. Стоило мне сделать два шага в их сторону, как они мигом сорвались в галоп и скрылись из виду.

Между возвращением из Прамбанана и началом подъема на Мерапи у нас оставалось несколько часов на экскурсию по городу.

Даже не нужно заходить в музеи, чтобы понять, что жители Джокьякарты интересуются искусством. На улицах то и дело на глаза попадались авангардные скульптуры, сваренные из подручных материалов — обломков железа, пружин, подшипников, старых пылесосов, стиральных машин и другого хлама, которому местные художники нашли применение. Был там и маленький домик, целиком сложенный из пустых жестяных банок с брендами известных безалкогольных напитков. Чтобы прояснить свою мысль, художник прикрепил к крыше табличку с надписью «сладкий дом». А рядом стоял двухметровый космонавт в скафандре с антеннами на шлеме (причем голова постоянно крутилась, приводимая в движение встроенным электромотором) и… крыльями, как у ангела, за спиной.

Перед входом в двухэтажный голландский особняк, превращенный в музей современного искусства, собралась толпа. Я тут же стал протискиваться к входу. Зрители вначале реагировали на мое нахальство с возмущением, но, заметив, что у меня в руках большая видеокамера, расступались.

Главным организатором был местный художник, у которого на голове была косынка, повязанная на манер русских деревенских бабушек. Он взял в руки микрофон, но не начинал свою речь, ожидая, пока я прорвусь к нему сквозь толпу зевак.

Только когда я включил видеокамеру и стал снимать, он начал говорить. Его речь на индонезийском языке была очень краткой — вероятно, он всего лишь сообщил, что открывается очередное биеннале современного искусства. Но затем он стал говорить по-английски — уже явно обращаясь непосредственно ко мне. Вернее, в объектив видеокамеры, который представлялся ему «окном в Европу», через которое можно передать привет от индонезийских художников сразу всей прогрессивной мировой общественности.

Начал он с истории организации в Джокьякарте первого фестиваля современного искусства. Потом подробно перечислил всех художников, принимавших участие в этом ежегодном мероприятии за прошедшие десять лет. Поблагодарил индонезийское правительство, безвозмездно предоставившее особняк для выставки. А затем его понесло на рассуждения о значении современного искусства для дела мира и демократии, борьбы с терроризмом и сохранения экологии…

Среди слушателей знатоков английского языка, вероятно, было немного. Но все молча и терпеливо ждали. Смотрели при этом не на выступавшего, которого все здесь прекрасно знали, а на меня. Казалось, они были поражены тем, что их мероприятие стало событием международного масштаба.

Я снимал, а парень все говорил и говорил, говорил и говорил. У меня уже и рука устала, да и запись всего выступления была мне не нужна — все равно в фильм войдет лишь маленький отрывок. Но мне неудобно было прекращать съемку, если оратор выступает исключительно ради меня. Все равно, что отвернуться от собеседника в середине его рассказа об увлекательном — с его точки зрения — приключении.

И тут у меня закончилась кассета. Я с явным облегчением опустил камеру. Докладчик закончил свое казавшееся бесконечным выступление буквально в ту же секунду и широко распахнул дверь, приглашая гостей внутрь здания.

— Спасибо, что вы закончили съемку, — сказал он, обращаясь уже не в объектив камеры, а лично ко мне. — Я еще двадцать минут назад сказал все, что планировал. Но вы все снимаете и снимаете. Мне пришлось импровизировать. Я еще никогда так долго не говорил по-английски. Мне кажется, я уже произнес все английские слова, которые знал.

Такой вот конфуз случился в результате взаимного недопонимания.

Внутри особняка мы увидели работы, выполненные примерно в том же стиле, что и выставленные на улицах. Попадание их в выставочные залы, вероятно, объяснялось чисто техническими причинами — они бы не выдержали сурового испытания погодой.

На микроавтобусе в сопровождении гида, застенчивого молодого человека, еле-еле говорившего по-английски, мы проехали 30 км от Джокьякарты до поселка с понятным для русского уха названием — Село.

Нас подвезли к дому, хозяин которого тоже большой поклонник современного искусства. Вероятно, он также принимает участие в ежегодном биенале в Джокьякарте. Забор у него был сложен из старых тележных колес, а внутренний двор заставлен антиквариатом. С первого взгляда было трудно отличить ржавые плуги, бороны и горшки от стоявших по соседству с ними концептуальных арт-объектов.

Нас провели в самую лучшую комнату и угостили чаем. Типичный индонезийский чай — в том виде, в каком его можно увидеть в домах простых индонезийцев — представляет собой граненый стакан, заполненный кипятком с еле-еле угадывающимися следами черной заварки. Зато сахара там столько, что если бы еще чуть-чуть его добавить, то ложка могла бы стоять вертикально.

Подъем на вулкан занимает примерно четыре часа. Чтобы оказаться на вершине как раз с первыми лучами солнца — а это здесь круглый год примерно в одно и то же время около шести часов утра, стартовать нужно примерно в 2 часа ночи.

Конус вулкана Мерапи возвышается на 2911 метров над уровнем моря. Его название, если перевести его с индонезийского языка, говорит само за себя — «Место, где горит огонь». И действительно, этот вулкан входит в десятку самых активных вулканов планеты.

Самое сильное извержение было зафиксировано в 1006 году. В результате мощного землетрясения, ставшего результатом взрывного характера выброса лавы, был разрушен храмовый комплекс Прамбанан. А плодородные земли, покрытые толстым слоем пепла, на долгие годы превратились в безжизненную пустыню.

Внутренняя структура вулкана Мерапи такова, что при извержениях из его кратера вырывается огненный смерч, который вулканологи называют «палящей тучей». Смесь пылеватой лавы, горящих газов и вулканических бомб всевозможной формы движется не в вертикальном направлении, а распространяется в разные стороны от очага извержения.

С 1548 года, когда в Индонезии появились европейцы и начались систематические наблюдения за деятельностью вулканов, было зафиксировано уже свыше пятидесяти извержений Мерапи, причем многие из них продолжались по году и даже по нескольку лет. И каждый раз гибли люди — от нескольких человек до нескольких тысяч. Ведь вулкан расположен в одном из самых густонаселенных районов земного шара. А вулканические почвы исключительно плодородны. Поэтому поля и плантации, на которых выращивают рис, маниоку, сахарный тростник, кофе, поднимаются чуть ли не до середины горы.

На окраине поселка Село — там, где в 2006 году остановилась лава, начинается ведущая к жерлу вулкана хорошо протоптанная тропа. Гид здесь нужен лишь для того, чтобы составлять компанию и контролировать скорость подъема. Туристы должны попасть на вершину как раз к восходу солнца — не раньше, но и не позже.

Вначале тропа вела через густой мимозовый лес — жаль, попали мы в него не в период цветения и не смогли насладиться ароматами благоухающих цветов. Затем начались альпийские луга. На седловине, где растительность заканчивалась и начинался подъем по голому каменистому склону, был разбит палаточный лагерь.

В странах Юго-Восточной Азии горный туризм считают блажью иностранных туристов. Местные жители работают организаторами и гидами. Но им и в голову не придет бродить по горам в свое удовольствие. И только в Индонезии сложился массовый туризм в том виде, к которому привыкли в России. Индонезийцы бродят по горам и лесам с рюкзаками, спят в палатках и распевают песни у походных костров.

Именно таких туристов мы и встретили на склоне Мерапи. Несмотря на утренний уже час, они дружно пели под гитару. Слов было не разобрать — да и пели на индонезийском языке. Но общая атмосфера — как на одном из российских фестивалей авторской песни.

На вершину мы поднялись с первыми лучами солнца. Заслуга в этом целиком принадлежит гиду, который во время подъема то притормаживал нас, то, наоборот, поторапливал.

Гребень кратера был очень узкий. С него запросто можно было свалиться как вниз по склону, так и в жерло с обрывистыми, а местами и строго вертикальными стенками. Судя по клубам густого дыма, вырывавшегося из длинных вертикальных трещин с минеральными отложениями желтого и белого цвета, внизу было жарко.

С погодой нам повезло. На небе не было ни единого облачка. Можно было разглядеть не только черно-серо-бело-желтые клубы дыма у нас под ногами, но и соседние горные вершины.

Вулканы окружали нас со всех сторон. Прямо напротив возвышался конус вулкана Мербабу, как две капли воды похожий на вулкан Мерапи. Как будто мы смотрели на свое отражение в гигантском зеркале. Чуть дальше в туманной дымке виднелись вулканы Лаву, Виллис, Келуд. Завороженные открывающейся с вершины панорамой, мы готовы были остаться там на целый день. Но постепенно поднимающееся солнце припекало все сильнее и сильнее, как бы намекая, что пора идти вниз.

После бессонной ночи мы вернулись в Джокьякарту как раз к отправлению автобуса в Денпасар. Спать придется в дороге. Но мы к этому уже начинаем привыкать. Пусть это и не очень комфортно. Но время реально экономится.

Индонезия — мусульманская страна. На большинстве островов именно мусульмане и составляют большинство жителей. Есть также несколько островов, где больше христиан — эти острова можно назвать христианскими. И только на одном-единственном острове подавляющее большинство населения — индуисты. Это знаменитый остров Бали, туристическая мекка Индонезии.

Уникальные индуистские храмы, тропические джунгли и пальмовые леса, белые песчаные пляжи, кристально чистый океан и дружелюбие местных жителей ежегодно привлекают сюда миллионы туристов со всего мира. Их здесь бывает больше, чем на всех остальных пяти тысячах индонезийских островов вместе взятых.

Первобытные балийцы были анимистами. Они верили, что в горах живут добрые духи, великаны и демоны населяют дно моря, а злые духи бродят по тропическим лесам и пустынным пляжам. Чтобы обезопасить себя, они совершали жертвоприношения: добрым духам в благодарность за помощь, злым — чтобы откупиться.

Когда на Бали проник индуизм, на острове возникла уникальная религиозная традиция, сочетающая элементы индуистского шиваистского культа с чертами анимизма и буддизма. Поэтому балийские храмы не похожи не только на индуистские храмы Индии, но и на храмы соседней Явы.

Индуизм на Бали — не мертвая традиция, а часть повседневной жизни каждого балийца. Здесь нет чисто туристических храмов, все они действующие. При входе в храм всем — и мужчинам, и женщинам — следует надевать длинную юбку — саронг (иностранцам их дают напрокат — за небольшое пожертвование). Отрез яркой ткани оборачивают вокруг бедер, а поверх него завязывают ленту — контрастного цвета или, наоборот, однотонную.

Важная часть всех балийских религиозных ритуалов — подношения статуям и фигурам демонов. В маленькие корзиночки или плошки, сплетенные из банановых листьев, кладут рис, фрукты и еду, которую в этот день готовят в доме, а также ароматические палочки, специи и цветы. И все это лежит буквально под ногами. Нужно ходить очень осторожно, внимательно смотря под ноги — не дай бог наступишь (это не только грех, но и реальная возможность поскользнуться!). Причем такие подношения можно найти не только в храмах, но и в каждом доме, на перекрестках, в магазинах, машинах.

Пожертвования для индуистских богов и хороших балийских духов ставятся на специальные постаменты и на алтари. А подношения для злых демонов — на пол около входа в помещение (смотреть под ноги!). Причем демонам в основном предлагают простую еду, цветы или сигареты (!!!), а богам — благовония.

Духи, как известно, не любят суету и предпочитают селиться где-нибудь в уединенных местах. Людям самим нужно приложить какие-то усилия, чтобы добраться до их жилищ: там, где состоялись великие битвы или жили святые отшельники, где происходили чудеса или бьют священные источники. Да и просто в красивых местах. Духи ведь тоже не чураются земной красоты. На особо красивом утесе, посреди горного озера или в живописном ущелье на берегу быстрой чистой речушки наверняка увидишь и храм, который служит как бы подтверждением того, что это место отличается не только своей видимой красотой, но и содержит в себе некую духовную субстанцию. Ведь земная красота по сути не что иное, как проявление красоты божественной.

Самый живописный балийский храм — храм Пура-Танах-Лот — стоит на островке в 100 метрах от берега, застроенного храмами и жертвенниками, сувенирными лавочками, кафе и киосками. Только те, кто очистился от грехов, могут подняться по вырубленной в скале лестнице и войти в храм. Всем остальным предписано стоять на клочке серого песка у подножия скалы. Впрочем, за небольшое пожертвование индуистские монахи берутся быстро очистить от грехов даже самого закоренелого грешника.

Умывшись в священном источнике, бьющем у основания скалы, мы по очереди подходили к трем священникам в белых одеждах. Один махал пальмовой веточкой, брызгая святой водой, второй ставил на лоб точку, используя вместо краски щепотку риса с благовониями (его на Бали обычно приносят в жертву индуистским богам), Третий втыкал за левое ухо цветок магнолии. После такой многоступенчатой процедуры очищения нам разрешили подняться по вырубленным в скале ступеням к сглаженным волнами и отполированным блестящим черным песком элегантным строениям с многоярусными крышами, которые уже давно стали неофициальным символом Бали.

Чуть дальше по берегу есть еще один храм. Он стоит на скалистом островке, соединенном с берегом естественным мостом — скалой, в которой океанские волны промыли арку, высотой с двухэтажный дом. На ступеньке у храма, защищенного от непрошеных гостей табличкой «Вход запрещен», сидел одинокий рыбак. Трудно сказать, что он там делал. Или пытался что-то поймать себе на обед, или просто наслаждался видом на храм Пура-Танах-Лот, который отсюда выглядел как потерпевший крушение и выброшенный на скалистый берег парусник.

Среди рисовых полей и зеленых холмов, украшенных индуистскими храмами, в самом центре острова Бали находится поселок Убуд. С легкой руки американской писательницы он стал признанным мировым центром «романтической, любви».

В ставшей бестселлером книге Элизабет Гилберт «Есть, молиться, любить» описана история американской журналистки, которая отправилась в кругосветное путешествие, чтобы отвлечься от тяжелых переживаний, связанных с разводом (вернее, с судебной тяжбой из-за споров по разделу совместно нажитого имущества). Она полгода изучала итальянскую кухню, потом три месяца молилась в индийском ашраме и наконец прибыла на Бали — очистившаяся и готовая для новой любви. И она-таки ее нашла — причем именно в Убуде. Иначе книга не стала бы одним из самых популярных женских романов десятилетия.

Сейчас в Убуде на каждом шагу встречаются женщины бальзаковского возраста с горящими глазами. И не только американки. Книгу перевели на все европейские и основные азиатские языки. А Голливуд ее экранизировал. В роли главной героини снялась Джулия Робертс, а ее романтичным партнером был Хавьер Бардем.

Роман «Есть, молиться, любить» и DVD-диски с одноименным фильмом продаются во всех магазинчиках, в кафе и отелях. В Петре нас буквально преследовал Индиана Джонс — казалось, он выглядывает из каждой гробницы или прячется среди колонн разрушенных храмов. Здесь же нигде нельзя скрыться от вездесущей Джулии Робертс.

Другая напасть, которая преследовала нас в Убуде с такой же настойчивостью, как и Джулия Роберте, — обезьяны. А причина та же самая — бестселлер.

Для индуистов индийский эпос «Рамаяна» почти такая же священная книга, как для христиан Библия. В древности романов не писали, но и тогда были свои бестселлеры. Грамотные люди их сами читали, а для неграмотных вырезали персонажей на стенах храмов, устраивали театрализованные чтения. Сейчас этим же занимаются в Голливуде, когда — специально для неграмотных — экранизируют популярные романы. Вернее, у нас обычно происходит наоборот. Романы становятся особо популярны только после их экранизации.

Один из центральных персонажей «Рамаяны» — Белая Обезьяна, или Царь Обезьян Хануман. Вместе с армией своих сородичей он оказывает неоценимые услуги Раме, воплощению бога Вишну. Тем самым он на века обеспечил своим потомкам безбедное существование. Живут как у бога за пазухой.

Для балийцев, большая часть из которых индуисты и, следовательно, почитатели «Рамаяны», обезьяны — священные животные. В их честь строят храмы, им поклоняются, их кормят и охраняют.

На окраине Убуда для обезьян создали резервацию — «Обезьяний лес». Огороженный участок заповедных джунглей зарос гигантскими мускатными деревьями, кроны которых смыкаются на высоте сорока метров и создают приятную прохладу даже в самый жаркий день.

В кронах деревьев прячутся стаи летучих лисиц, или калонгов, как их называют на Бали. Калонги — это один из видов крупных летучих мышей. Размах их крыльев может достигать полутора метров, а мордочки с длинным носом и черными глазками-пуговками больше похожи не на мышиные, а на лисьи. Поэтому и называют их не мышами, а лисицами. Днем они спят, зацепившись лапами за верхние ветки и свешиваясь вниз, словно черные боксерские груши. Но они живут где-то там, наверху, как прихлебатели. А все дорожки и нижние ветви деревьев на правах полноправных хозяев оккупировали длиннохвостые макаки (лат. macaca fascicularis).

Эти хитрые зверьки, беспардонно пользуясь вседозволенностью, только и ждут удобный момент, чтобы вырвать у зазевавшегося туриста кошелек, сумку, шляпу или фотоаппарат — что под руку попадет. При нас у одной туристки нахальная обезьянка сорвала с носа очки и носилась с ними по деревьям, вызвав неописуемый восторг туристов и суету среди работников парка. Только путем сложных дипломатических ухищрений очки удалось обменять на банан. Это напомнило мне классические эксперименты из курса зоопсихологии, которую я изучал на первом курсе факультета психологии МГУ. Как только зоопсихологи над подопытными обезьянами ни издевались, какие невероятные трюки ни заставляли проделывать. Но они, казалось, были готовы на все. Лишь бы получить приз — банан. Глядя на обезьяну, которая, забыв про очки, с увлечением чистила и поглощала спелый банан, я подумал, что она наверняка проделывала свой трюк уже неоднократно. И прекрасно понимает связь между очками и бананами!

В Убуд со всей страны съезжаются художники, чтобы вырезать священных обезьян из дерева или куска цемента. А обезьяны, привлеченные стуком молотка или стамески, сами приходят посмотреть на то, как из бесформенного поначалу куска постепенно появляется смешная мордочка, длинный хвост и маленькие лапы, похожие на детские ручки.

У корней гигантских деревьев свешиваются хвостами вниз двухметровые каменные ящерицы. На берегу бассейна с золотыми рыбками сидят вырезанные из камня и покрытые толстым слоем зеленого мха демоны со зверскими мордами. Но по соседству с ними опять же… каменные обезьяны. Внимательно приглядевшись, поневоле начинаешь замечать общие черты и понимаешь, что именно обезьяны и были прототипом всех страшных балийских демонов. Художникам пришлось лишь немного утрировать обезьяньи черты, увеличить размеры клыков, пошире раскрыть пасти.

Глава пятая Сингапур

Для въезда в Сингапур гражданам России нужна виза, которую можно получить только в консульстве, пусть и без особых затрат времени и денег. Но транзитом, на срок до 72 часов, сюда можно попасть и без визы. Мы прилетели в Сингапур только на одну ночь — с 31 декабря на 1 января. Рождество уже прошло. Но с улиц еще не убрали ни железных Санта-Клаусов, ни снежинки, ни пластмассовые елки с игрушками. Изменились только таблички на дверях магазинов. Объявления о рождественских торгах сменили на рекламу предновогодней тотальной распродажи.

Сингапур стал процветающим государством благодаря торговле. Здесь продаются товары как чисто сингапурского производства, так и импортированные из соседних стран Азии. Причем ввозятся они в страну с минимальными пошлинами или вообще беспошлинно. Поэтому и цены, например, на электронику из Китая, Тайваня или Японии оказываются ниже, чем в самих этих странах. Поэтому-то Сингапур, наряду с Турцией и Китаем, стал одним из направлений челночной торговли. Челноки приезжают сюда не за ширпотребом и изделиями легкой промышленности, а за высокотехнологичной продукцией.

Мы с Олегом также не избежали искушения. Зашли прицениться, посмотреть на новинки в отделе фототехники. И попали в капкан. Интерес у нас поначалу был праздный. Фототехникой мы были полностью укомплектованы. Фотоаппараты у нас исправно функционировали. И никаких претензий к техническому качеству фотографий не было. Но мастерство продавцов — а все они здесь исключительно китайцы по национальности — потрясает. Заметив пусть и неосознанный и не совсем конкретный интерес в наших глазах, они вцепились в нас и уже не отставали. Как-то незаметно мы и сами втянулись в предложенную нам игру и стали торговаться, прицениваться. И получилось как в русской пословице: «Коготок увяз — всей птичке конец». Или китайцы знали эту поговорку, или у них есть и своя — с таким же смыслом. Но они ненавязчиво, но тактично и настойчиво стали нас обрабатывать. Нас как будто загипнотизировали. Вскоре Олега убедили купить новый фотоаппарат, а меня — новый объектив. А потом — напоследок — мне буквально всучили новую сумку для видеокамеры и уже вдогонку — новый аккумулятор.

У впадения реки Сингапур в море установлен монумент — полулев-полурыба Мерлион. Верхняя часть статуи изображает мифического льва, якобы виденного примерно на этом месте, а нижняя служит напоминанием о том, что в древности здесь находился морской порт Темасек. С раннего утра до поздней ночи на фоне статуи, ставшей символом Сингапура, обязательно кто-нибудь фотографируется. Но в предновогодний вечер народу было особенно много. Правда, большинство присутствующих, вооруженных фотоаппаратами, биноклями и телескопами, сидело к статуе боком или даже задом.

Все смотрели в одну сторону. Там на искусственном острове стояли три небоскреба со стеклянными стенами, а сверху на них лежала конструкция, напоминающая гигантскую лодку. Еще выше в небо тянулись стрелы башенных кранов, которые стояли на «лодке». Казалось, зрители собрались смотреть на то, как идет процесс строительства.

— Сегодня Новый год, — стал объяснять один словоохотливый китаец. — Поэтому ровно в двенадцать часов будет салют.

— Так ведь сейчас только шесть часов вечера.

— Вот мы и пришли заранее, чтобы занять самые лучшие места.

Мы не могли себе позволить потратить шесть часов на ожидание и пошли гулять по городу, надеясь, что ближе к полуночи мы сможем сюда вернуться — пусть все лучшие места к тому времени и будут уже заняты.

Вечером мы вернулись на набережную. Вернее, попытались вернуться. Но не тут-то было. Не только самые лучшие места были заняты. Вся набережная была заполнена толпой под завязку. Понимая, что новые зрители смогут попасть туда, только если толпа освободит им место, а сделать это можно, лишь скинув стоявших на самом краю набережной в воду, полицейские установили оцепление и никого через него не пропускали.

Пошли в обход. Толпа и здесь была такая, что от нашей личной воли уже ничего и не зависело. Буквально за десять минут до наступления Нового года мы с Олегом потеряли Сашу. Уже второй раз за наше совместное путешествие. Первый такой случай произошел в безжизненной пустыне Вади Рум, где не было ни одного человека. Второй — здесь, где, наоборот, не было ни одного свободного от людей квадратного сантиметра поверхности. Попытались связаться с помощью эсэмэс, но точно так же, как и в новогоднюю ночь в Москве, сотовые операторы не справлялись со шквалом поздравлений, и сообщения либо не уходили, либо долго где-то болтались между отправителем и адресатом. Так и пришлось нам встречать Новый год порознь.

Ровно в 12.00 начался праздничный салют. Он застал нас на берегу реки Сингапур, где также было много народу, но все же меньше, чем на приморской набережной. И понятно почему. Отсюда был виден только самый краешек салюта. Большую же часть разрывавшихся в воздухе и вспыхивавших всеми цветами радуги петард скрывали от нас высокие здания. Только по ореолу над ними да по доносившемуся до нас эху артиллерийских выстрелов и можно было понять, какое грандиозное зрелище там устроили.

Через полчаса после наступления Нового года мы списались с Сашей. Но и после этого нам не сразу удалось встретиться. К тому месту, где она нас ждала, как оказалось, нельзя было пройти напрямую — полиция заблокировала проход. И нам пришлось идти в обход. Впрочем, спешки никакой не было. Вся эта ночь была в нашем полном распоряжении.

Примерно часа в три ночи веселье на улицах стало стихать, народ расходился по домам. Нам же идти было некуда. Мы даже и не подумали снимать на эту ночь гостиницу, настроившись гулять до утра.

Под утро мы оказались у входа в парк «Форт Каннинг». Место само по себе историческое. На его территории археологи нашли остатки древних кирпичных фундаментов и японские украшения XIV века, которые сейчас выставлены в Сингапурском историческом музее. Позднее именно здесь была резиденция английского губернатора и Ботанический сад.

В 1860 году на вершине холма англичане построили Форт-Каннинг. В 1907 году они же его и разрушили. Вернее, разобрали на стройматериалы, как морально устаревший и уже не имевший военного значения. От форта сохранились только остатки каменных стен и ворот. И… название парка.

Вход был открыт. На всех скамейках спали. Причем, судя по внешнему виду, это были не бомжи или бродяги, а утомившиеся ночные гуляки. Может, и нам устроиться где-нибудь здесь же? Спальных мешков и ковриков у нас собой не было — мы оставили их в рюкзаках, которые дожидались нас в камере хранения аэропорта. Поэтому мы провели несколько часов нового 2010 года, улегшись прямо на лужайку у основания старого маяка. К счастью для нас, траву там давно не поливали и она была колючей, но сухой. Естественно, не было и речи о том, что мы замерзнем теплой тропической ночью. Ведь 1 января здесь, всего лишь на несколько градусов севернее экватора, не холоднее, чем в любой другой день года.

Сикхская религия возникла и формировалась на северо-западе Индии, в окружении воинственных соседей. С идеологической точки зрения, сикхизм можно рассматривать как синтез ислама и индуизма. Естественно, что ни мусульманам, ни индуистам такая религия не могла понравиться. И первые сто лет своего существования сикхи только и делали, что вели постоянные войны. Но воевали они не против мусульман или индуистов, а за свою собственную свободу. С соседями же они, наоборот, всегда старались поддерживать добрососедские отношения. Именно в те «кровавые» годы и повелась традиция устраивать при гурдварах бесплатные столовые для всех желающих — вне зависимости от их социального статуса или вероисповедания.

В Сингапуре есть четыре гурдвары. Ближе всего нам было дойти до самой главной из них.

Перед входом нужно снять обувь и надеть что-нибудь на голову. Для тех, у кого нет своего головного убора, у входной двери установили большой деревянный ящик с разноцветными платками.

Повязав на головы косынки, которые делали нас похожими на киношных пиратов, мы вошли внутрь. Попали в пустой вестибюль. Прямо перед нами была лестница на второй этаж, а слева — вход в столовую.

В углу обеденного зала сложены подносы, чашки без ручек, вилки и ложки — никакого стекла или фарфора, все исключительно из нержавейки. Взяв в руки подносы, мы подошли к раздаче, где за длинным столом в ряд выстроились сикхи разного возраста и пола. У пожилых мужчин на головах были тюрбаны, у молодых — платки с завязанными по углам узелками, а все женщины — в традиционных индийских сари. Перед каждым из них стоял большой бачок с каким-нибудь блюдом.

В первом котле был рис. Чудесный, рассыпчатый, ароматный — настоящий индийский рис, совсем не похожий на кашу-размазню. Во втором дал — густая чечевичная жижа. В наших столовых ее назвали бы подливкой. Здесь так не называют, но используют с той же целью — для придания самому по себе пресному рису вкуса и более нежной консистенции. Дальше шли овощи — тушеные и отварные. Перед следующим сикхом стоял поднос с только что испеченными пресными лепешками — чапати. Их используют здесь вместо хлеба. Затем шли сладости — сладкая жидкая молочная рисовая каша, домашнее печенье и сладкие пирожки из густой гороховой каши со специями. И в самом конце — йогурт с зеленью. Напиток был только один — масала-чай (черный чай со сладким сгущенным молоком и индийскими пряностями и специями: имбирь, кардамон, гвоздика, корица).

Никаких ограничений или комплексного обеда нет. Накладывают только то, что попросишь, и столько, сколько нужно. Хочешь один половник, хочешь два, хочешь три. Да и подходить за добавкой никто не мешает. Действует негласное, но жесткое правило: «Бери, сколько хочешь еды, но не жадничай».

Можно было зайти только в столовую, поесть, вымыть за собой посуду и уйти. Слова никто не скажет. И уж тем более никто насильно не потащит в молельный зал. Но никто и не запрещает в него заходить.

Молитвенный зал здесь представляет собой восьмиугольное помещение. Пол застелен коврами. Окон нет, но одна стена — со стороны внутреннего двора — застеклена. Свет также падает через восьмиугольный стеклянный купол в центре зала. На месте алтаря у дальней стены установлена гигантская «Книга» — сборник стихотворных гимнов и изречений десяти сикхских гуру.

От входа к алтарю проложена красная дорожка. По ней молящиеся подходят к алтарю, кланяются, кладут в специальную чашу для сбора подаяний деньги, которые пойдут на поддержание храма (в том числе и на продукты для столовой).

Красная дорожка разделяет зал на две части. Мужская половина — справа (если смотреть со стороны входа), а женская — слева. Общей службы, как в христианских церквях, нет. Каждый молится так, как считает нужным, произнося молитвы про себя. Время и длительность также никак не ограничены.

По пути назад в центр города мы заглянули и индуистский храм. Там брахмины под пение гимнов украшали статуи Вишну, лили молоко на лингамы — символы Шивы. К подножиям статуй индуистских богов, среди которых был и уже известный нам по Бали бог обезьян Хануман (он здесь почему-то зеленого цвета с человеческим туловищем, но с обезьяньей мордой и хвостом, который он зажал под мышкой, чтобы не болтался), клали лепестки роз, ставили ароматные палочки и тарелочки из фольги, на которых горели кусочки угля.

Затем мы зашли в буддийский храм Шакьямуни Буддагая, также известный как «Храм тысячи огоньков». Он весь в лампочках (вероятнее, их все же меньше 1000, но пересчитывать не будем). Стоит кому-то сделать хоть самое малое подношение храму, как все они начинают сверкать и подмигивать, как новогодняя гирлянда (1 января такая ассоциация неизбежна).

Центральное место занимает 15-метровая статуя сидящего Будды, основание которой украшено фресками с изображением знаменательных моментов из жизни Будды Шакьямуни. С задней стороны в основании статуи есть маленькая дверца, ведущая в комнату под алтарем. А там — статуя индуистского слоноголового бога Ганеши. Еще одна оригинальная и совсем не буддийская деталь — колесо фортуны. За 50 сингапурских центов его можно крутануть и получить бумажку с предсказанием своей судьбы на ближайший год.

Немного наискосок на противоположной стороне улицы стоит еще один китайский храм. Сразу и не скажешь, к какой именно религии он относится. Чисто формально храм Леон Сань, «Храм гор дракона», считается даосским. Хотя в нем мирно уживаются статуи буддийской богини милосердия Гуаньинь, алтарь с изображением Конфуция, а также поминальные таблички — как в любом китайском храме предков.

У входа стоит статуя Будды Майтрейя в виде толстого улыбающегося старика в монашеской робе. Изначально персонаж буддизма махаяны, он в Китае почитается как бог богатства. Алтарей в храме много, и на каждом еда — фрукты, банки с напитками, шоколадки, печенье, бутылки с растительным маслом… Потолка не видно, настолько много над головой красных бумажных фонариков.

В храме шла служба. Монахи в ярко-желтых и светло-бежевых рясах нараспев читали молитвы, обратившись лицом к главному алтарю. Из дальнего угла раздавалась музыка. Там стучали деревянными палочками по барабану и металлическими молоточками по бронзовым колоколам.

Затем, прямо в храме, выставили столы, и всех присутствующих, в том числе и нас, пригласили пообедать. Еда здесь была чисто китайская — лапша и разнообразные овощные блюда, жареные огурцы и картошка в сладкой карамели. Ни мяса, ни рыбы.

Если бы мы задержались в Сингапуре до вечера, я уверен, наверняка попали бы еще и на ужин — например, в какой-нибудь церкви. Они там тоже есть. И вообще город демонстрирует удивительную религиозную терпимость. Церкви, мечети, храмы стоят бок о бок друг к дружке. Везде открыт вход для всех. Везде рады даже случайным зевакам. Везде норовят накормить, рассказать, показать. Однако нам пора было возвращаться в аэропорт.