Вокруг света без виз

Глава первая Фиджи

Государство Фиджи занимает одноименный архипелаг, название которого произошло от искаженного названия главного острова страны — Вити-Леву. Сами фиджийцы во время визитов на остров Тонга обычно представлялись жителями страны «Вити», но на Тонга произносили это слово как «Фиси». Именно от них его и позаимствовал (и тоже немного исказил) английский мореплаватель Джеймс Кук, который впервые нанес на карту архипелаг Фиджи.

Наш самолет совершил посадку в аэропорту города Нанди. Пограничный контроль мы прошли быстро. Для россиян въезд на Фиджи безвизовый на срок до трех месяцев. Нужно только на паспортном контроле показать обратные билеты.

Все билеты на перелеты между островами Океании и возвращение назад в Гонконг у нас уже были куплены заранее. Обошлись они недешево. Но поездки в этот экзотический регион мира, по общему мнению, вообще требуют каких-то безумных денег.

Шиковать мы не собирались, но к большим расходам были готовы. Однако прямо в аэропорту столкнулись с неожиданным препятствием. Карточка, с которой я хотел снять деньги, не сработала. Или автомат не работал? Или вообще здесь не принимают карточки российских банков? Неизвестно.

Олег достал из своей заначки 50 евро. Мы тогда и представить себе не могли, что их нам хватит на все трехнедельное путешествие по трем странам Океании!

От здания аэропорта до шоссе было всего триста метров. Там мы увидели автобусную остановку. А через несколько минут показался и автобус. Он был удивительно похож на старые индийские автобусы, на которых мне как-то пришлось проехать через всю Индию.

Распахнутые настежь окна, узкий проход между рядами сидений. В каждом ряду по пять мест, три с одной стороны от прохода и два — с другой. Да и водительское сиденье было справа. Ведь на Фиджи в наследство от английских колонизаторов осталось и левостороннее движение.

Городок Нанди, расположенный на западном побережье главного фиджийского острова, долгое время был глухой деревней. Но когда рядом построили международный аэропорт, деревенские жители сразу же почувствовали себя чуть ли не столичными жителями. Да и сама бывшая деревня постепенно стала превращаться в один из крупнейших туристических центров страны. Здесь появились отели, рестораны, сувенирные магазины, туристические агентства.

Работники туристических агентств, замаскированных под офисы туристической информации, буквально не давали нам проходу. Они рвались забронировать нам гостиницу или записать на круиз. Мы же хотели путешествовать самостоятельно.

Заглянули в хостел бэкпакеров, находящийся в самом центре Нанди, — в середине центральной улицы. Останавливаться в нем на ночь не стали — да и далеко еще было до вечера. Но на стойке с брошюрами нашли бесплатную туристическую карту Фиджи, изданную в Новой Зеландии. Она нам впоследствии очень пригодилась.

Нанди поразил своим удивительно бедным для тропической страны рынком и огромным количеством супермаркетов. По пути из аэропорта на расстоянии всего около 10 километров мы видели не меньше десятка огромных по размерам магазинов. А в центре города буквально каждый второй дом — супермаркет. Причем это были не какие-нибудь маленькие магазинчики, прикрывающиеся несоразмерными их реальному масштабу вывесками, как это зачастую бывает в других странах. Нет. Это были самые настоящие супермаркеты с огромными торговыми залами, в которых на длинных полках были разложены самые разнообразные товары. Впрочем, все продукты были импортного производства (большей частью из США, Австралии и Новой Зеландии). Из чисто фиджийских я нашел только хлеб и пиво.

Фиджийский архипелаг состоит из двух больших островов — Вити-Леву и Вануа-Леву и еще сотен мелких островков. За те пять дней, которые у нас были на эту страну, мы ограничимся путешествием только по одному из них — Вити-Леву.

Когда нет четких планов и не совсем понятно, куда ехать, то самый простой вариант — объезжать страну по кругу: по часовой стрелке или против. В нашем случае направление движения уже задалось само собой. Ведь от аэропорта до города мы уже проехали десять километров по проходящей по берегу острова дороге. Нам оставалось лишь продолжить движение в том же направлении — против часовой стрелки.

Интересно, а как на Фиджи обстоят дела с автостопом? Узнать об этом было не у кого. Я знаю много людей, которые по всему миру перемещаются исключительно автостопом. Но на острова Океании они не попадают — на попутной яхте заплыть сюда сложно, прилететь на самолете — дорого. Те же, кто могут себе позволить покупку авиабилетов, на автостоп не полагаются, предпочитая арендовать машину.

Первая попутка провезла нас всего несколько километров. Но главное мы выяснили. Автостоп на Фиджи есть!

С семьей фиджийцев мы доехали до первого города на нашем пути — Сигатока. Он находится на берегу второй по величине реки острова, у самого ее впадения в море. Самая яркая достопримечательность — руины старого бетонного моста с обрушившимися в воду пролетами и торчащими во все стороны прутьями ржавой арматуры.

На следующей попутке нас подбросили до пляжа Королевы. Справа от устья реки лежат руины заброшенного отеля. Можно разглядеть полуразрушенные двухэтажные жилые корпуса, административное здание, бассейн. На противоположном берегу нашелся и работающий отель. Пляжи защищены бетонными пирсами. В конце одного из них была прекрасная беседка с работающими розетками. Сюда добивала и беспроводная сеть. Так что весь вечер мы провели именно там, лишь периодически отвлекаясь от Интернета, чтобы искупаться в океане.

Охранники отеля косо на нас посматривали, но близко не подходили. От Интернета нас оторвал закат — первый для нас в Океании. Возможно, именно поэтому он и показался таким величественным, не похожим ни на один из ранее виденных. Огромное закатное солнце посылало вдоль океана лучи, отчего торчащие на мелководье камни походили на россыпь черных жемчужин. Стоял полный штиль. Не было ни ветерка, ни звука.

Солнце медленно скатывалось к горизонту, расплющивалось, неправдоподобно увеличиваясь и краснея, и постепенно скрывалось из виду, оставляя после себя на воде темно-красные пятна. И в это же самое время с противоположной стороны неба проявлялись звезды. Глаз было не оторвать… Почему все так хорошо именно там, где нас обычно нет?

После того, как окончательно стемнело, мы пошли по пустынному каменистому пляжу вдоль кокосовой плантации. Палатки у нас не было. Какая здесь может быть ночью погода, не представляли. Может, здесь регулярно по ночам идут дожди. Ведь мы попали на Фиджи зимой, в период тайфунов.

Метрах в пяти от берега на кокосовой плантации мы заметили шалаш, крытый сухими пальмовыми листьями. В нем и устроились на ночь. Хоть какая-то крыша над головой будет. Дождя ночью не было. Но сильно доставали надоедливые комары. Кусали они сравнительно редко, но звенели почти не переставая. Под утро пошли досыпать на берег. Там было значительно лучше. Утренний бриз разгонял летающих кровопийц.

У поселка Пасифик-Харбор берег реки укреплен большими камнями, между которыми вбиты заостренные колья. За ними — частокол из бревен, также с заостренными концами. Внутри него кубическое по форме строение с тростниковыми стенами и крышей. На маленьком островке посреди искусственного озера возвели традиционный фиджийский дом — крытая пальмовыми листьями крыша на деревянных опорах. Еще чуть дальше в обычном бетонном доме — примерно в таких домах сейчас и живут фиджийцы — собрали деревянных истуканов, старую деревянную и металлическую утварь, глиняные горшки, соломенные циновки, картины местных художников с изображениями тропических пейзажей и сценок из простой деревенской жизни. По стенам развешаны фотографии дикарей, на которых из одежды только соломенные мини-юбки. Все вместе называют «культурной деревней». Что-то типа музея под открытым небом.

В XIX веке фиджийцы жили в шалашах и охотились с луками и копьями, а англичане были вооружены стрелковым оружием и фотоаппаратами. Сейчас, при всей разнице в уровнях доходов между разными странами, такого разрыва уже нет. И на Фиджи уже есть и Интернет, и современные дома, и автомобили, и скоростные катера. Если и сохранились где-то деревни с традиционным укладом, то их, вероятно, надо искать в стороне от берега океана, в фиджийской глубинке.

Мы свернули с шоссе на не асфальтированную дорогу, ведущую в сторону центральной части острова, и на старом джипе доехали до деревни Накаву. Деревня построена по четкому плану. В центре лежит заросшая травой прямоугольная площадь, длиной примерно с футбольное поле, но в два раза уже. На нее торцами вы- ходят деревянные одноэтажные дома и фасадом скромная церковь — абсолютно пустая внутри, если не считать креста на стене и драных циновок на полу.

Дальше дороги не было. Тупик. Еще выше в горы можно добраться только по реке. Туристов возят на моторных лодках. А местные жители, как и прежде, отдают предпочтение экологически чистому виду транспорта — бамбуковым плотам.

Река разделяет деревню на две части. Моста между ними нет. Поэтому жители вынуждены пользоваться паромной переправой. Бамбуковые плоты, загруженные так, что почти полностью уходят под воду, перевозят с берега на берег школьников, женщин с котомками, мужчин с папками для бумаг и книжками — тех, кто одет в форменную или парадную одежду. Все остальные просто переплывали реку, несмотря на очень сильное течение. Паромщики также регулярно ныряли в воду, чтобы немного охладиться.

Дети, вместо того, чтобы сидеть в школе за партами, прыгали с огромного валуна. Они с разбегу высоко взлетали вверх, поджимали ноги и с грохотом рушились в реку, поднимая фонтаны брызг. Единственная в компании девочка, которой было от силы 9 лет, изо всех сил старалась не отставать от остальных. Она с трудом выбиралась на берег. Чаще всего мальчишки ей помогали — подпихивали сзади или тянули за руку сверху. Но стоило ей оказаться на камне, на который она с таким трудом забралась, как она тут же прыгала обратно в воду.

Пацанята громко смеялись, демонстрируя идеально ровные зубы, которые на фоне темных от загара тел казались неестественно белыми, всячески красуясь перед нами, своими зрителями, и унялись, только когда мы попрощались с ними и пошли дальше вдоль берега.

Судя по туристической карте, немного выше по течению реки должен быть водопад. Один из паромщиков предложил отвезти нас к нему на своем плоту. Но мы отказались. Неужели мы не сможем сами дойти до него?

Вскоре тропа уперлась в выступавшие прямо из воды скалы. Пришлось заняться скалолазанием. В одной из расщелин мы бросили рюкзаки, чтобы забрать их на обратном пути. Дальше двинулись налегке. Хотя для меня большой разницы и не было. Фотоаппарат с видеокамерой — это самая тяжелая часть моего снаряжения. Да еще и неудобная. Если я вешал сумку с видеокамерой на правое плечо, она цеплялась за скалу, если на левое — начинала перевешивать так, что я несколько раз чуть не свалился в реку. Если же я вешал ее перед собой, то переставал видеть ноги, и очередную точку опоры приходилось искать на ощупь.

С огромным трудом мы продирались через кустарник, которым заросли скалы. Каждый шаг стоил все большего и большего напряжения. Спустились к воде. Может, у берега и не очень глубоко? В принципе, там можно было пройти, держась за выступы, чтобы не снесло быстрым течением — а идти нужно было ему навстречу. Но проблема была в фото- и видеотехнике. Одно неосторожное движение и… о ней можно будет забыть.

На противоположном берегу реки несколько местных парней с интересом наблюдали за нашими «альпинистскими упражнениями». Карабкались мы долго и упорно, пока окончательно не выбились из сил. Назад возвращаться было уже поздно — все же много прошли. Но и впереди оставалось еще ничуть не меньше до выхода на пологий берег. Мы сели на одном из уступов и не по-детски задумались. Что делать?

И только в этот момент молодой парень в футбольной форме — в красной майке и синих трусах — спустил бамбуковый плот на воду и, отталкиваясь бамбуковым шестом от дна реки, поплыл к нам через реку. Мы его о помощи не просили. Но он сам догадался, что нас пора спасать!

Плот был очень маленький, рассчитанный на одного человека. Поэтому я сел на него с двумя фотоаппаратами и видеокамерой, а Олег поплыл рядом. Вскоре к нашей компании присоединился и пацан лет десяти. Он лежал животом на накачанной воздухом автомобильной камере. Чтобы выгребать против сильного течения, взял в руки резиновые вьетнамки, просунул пальцы между резинок и орудовал ими почти как настоящими веслами. Для скорости еще и работал ногами.

«Футболист» провез нас ровно до того места, где скалы отступали от берега. Вначале мы с трудом пробирались по руслу впадающего в реку ручья, проваливаясь по колено в жидкую глину. Но затем дно стало каменистым, и идти сразу стало легче. О приближении к цели я узнал по запаху: запахло растертой до мелкодисперсного состояния водой. А затем до меня долетели и первые брызги.

До водопада мы добрались мокрые и перепачканные с головы до ног. Вместо того, чтобы наслаждаться видом или увлеченно снимать, мы тут же разделись и бросились в прохладную воду.

Водопад сам по себе средний — не маленький и не большой. Высота метров десять, струя слабая. Но каменистый бассейн у подножия как будто специально создан для плавания, и температура воды самая правильная. Поэтому мы и застряли там на пару часов.

Только вернувшись на берег, мы задумались над тем, как же нам возвращаться. И тут — как по заказу — на реке появилась попутная моторка. И опять же, как и с бамбуковым плотом, нам даже не пришлось голосовать или хоть как-то привлекать к себе внимание. Лодка пристала к берегу, не выключая мотора, лишь замедлив скорость до такой степени, чтобы мы могли в нее запрыгнуть. Всего за три минуты мы пронеслись мимо скал, на преодоление которых в противоположном направлении потратили пару часов.

От деревни Накаву в сторону трассы пошли пешком. Мы никуда не торопились. Где застигнет ночь, там и будем искать место для ночлега. Неожиданно быстро — для такой глухой не асфальтированной дороги — нас догнала попутка. И вскоре мы уже въезжали в Суву — столицу Фиджи.

Как и в Юго-Восточной Азии, на островах Океании европейская колонизация начиналась исподволь. Первыми появлялись торговцы, менявшие действительно ценные товары на стеклянные бусы, так высоко ценившиеся туземцами. Аборигены быстро заражались тягой к роскоши, но не всегда могли за нее заплатить. И тогда европейцы намекали, что в качестве оплаты долга могут взять землю. Постепенно, гектар за гектаром, земля переходила в собственность новых хозяев.

Как раз такой случай имел место и здесь. В 1868 году территория, на которой расположен современный город Сува, австралийская компания получила от фиджийского вождя Серу Эпениса Какобау в качестве оплаты за стеклянные бусы и зеркала. На приобретенных по дешевке землях развели хлопковые плантации. Но бизнес не пошел. Австралийская компания разорилась, а принадлежавшая ей земля стала собственностью английской короны.

В 1877 году англичане сделали Суву столицей своей колонии и стали строить порт, склады, банки, таможню, магазины, губернаторский; дворец, церкви.

Сейчас Сува — не только столица, но и одновременно крупнейший город Фиджи. Здесь живет каждый второй житель страны. Однако и здесь все основные достопримечательности — кафедральный собор, резиденция президента Фиджи, здания Резервного банка и порта — сосредоточены на маленьком пятачке, который можно обойти всего за час.

Из Сувы мы выходили в сумерках. А в поселок Носоли попали уже в полной темноте. Даже главная улица — она же часть проходящего вокруг острова шоссе — освещалась лишь фарами изредка появлявшихся на ней машин и падающим из окон ближайших домов светом. На центральной улице к нам привязался парень-индиец лет двадцати. Мы продолжали идти к выходу из поселка, поэтому разговаривали на ходу. Джордж — так звали щуплого и чересчур болтливого парня — был сиротой. Он закончил лишь начальную школу, а сейчас работает на стройке. Но оптимизма не теряет. По вечерам занимается самообразованием, надеясь закончить среднюю школу экстерном и получить более чистую и прибыльную работу.

— А где ты живешь? — Я спросил чисто для того, чтобы поддержать разговор. Но его ответ меня удивил.

— В церкви.

— Прямо в церкви?

— В прицерковном доме, — уточнил он.

— Интересно, а нам нельзя там одну ночь переночевать?

Парень, очевидно, был ошарашен таким вопросом. Уж никак он не ожидал, что его скромное жилище может заинтересовать иностранцев.

— Пойдем, спросим у охранника. Если он разрешит, я вам уступлю на ночь свою комнату.

Так мы оказались у христиан-евангелистов в Носоли. Пастор уехал в отпуск к себе на родину в Австралию. В церкви был только охранник — тоже прихожанин этой протестантской церкви. Он прочитал нам небольшую лекцию о «христианском братстве», угостил чем бог послал (холодным рисом и питьевой водой), помог индийцу убрать превращенную в склад комнату.

— Мы же христиане. Мы должны помогать друг другу. Не словами. Вернее, не только словами — они сами по себе также нужны. Но важнее реальные дела, действенная помощь своим братьям и сестрам.

Как же выглядела комната, которую нам выделили на ночь? Каркас был из деревянных реек, а стены, потолок и даже дверь — из кусков рифленого железа. У окна стоял сколоченный из досок топчан, занимавший 90 % площади комнаты. Он был очень низкий, но достаточно широкий.

Джордж тщательно вымыл топчан половой тряпкой. Ею же он быстренько обмахнул стены и протер маленькое окошко. Узкую полоску бетона между топчаном и стенкой он даже подметать не стал.

Для мебели в комнате места не было — совсем. Стол стоял снаружи, под навесом, также крытым гофрированным железом. На поддерживавшем его деревянном столбе была электрическая розетка. Но расположена она была так высоко, что нам пришлось сооружать баррикаду из валявшихся там досок, чтобы можно было включить на зарядку аккумуляторы.

Утром мы заглянули в церковь. На стене висел огромный деревянный крест. Перед ним на сцене стояли микрофоны и гигантские колонки. Две женщины громко распевали гимны. Десятка два прихожан, стоявшие на почтительном расстоянии друг от друга за расставленными параллельными рядами партами, в меру сил и способностей им подпевали.

Затем к трибуне, перед которой также был микрофон, вышел уже знакомый нам охранник. На этот раз он был уже не в футболке и шортах, а в брюках и рубашке с галстуком, Оказывается, он замещает пастора не только в хозяйственных делах. Свою проповедь он начал с того, что представил нас собравшимся, а затем плавно перешел к обсуждению христианской помощи ближнему.

Мы не стали ждать окончания службы и отправились дальше. По пути к выходу из города нам попалось еще три церкви. Из их открытых нараспашку дверей доносились голоса поющих мужчин и женщин. Пели, как правило, на фиджийском языке. Но и в тех случаях, когда казалось, что поют на английском, слов было не разобрать.

Два самых крупных фиджийских города, Нанди и Сува, находятся на противоположных концах острова. Они связаны двумя автомобильными дорогами. По одной из них, проходящей вдоль южного побережья, мы уже проехали. И удивительно быстро.

Назад в Нанди мы возвращались по северной дороге. Расположенные на ней городки и поселки очень малы. Да и транспорта мало. Значительно чаще мы встречали не машины, а таких же, как и мы, пешеходов, бредущих группами по обочине или прямо по проезжей части от деревни к деревне. Встречались и автобусные остановки. Но ни одного автобуса в тот день мы не видели.

Две австралийки на арендованном джипе подбросили нас до деревни Коровоу. На ее окраине я с огромным удивлением увидел разворотный круг. И зачем он там? Даже трудно представить, что здесь на одном участке дороги могут встретиться сразу две машины. Вероятно, круг построили на перспективу. Надеются, что и сюда дойдет автомобильный прогресс.

Пока мы разглядывали сложное инженерное сооружение, из стоявшего на пригорке дома вышел мужчина в шортах и приветственно замахал рукой, привлекая наше внимание.

— Привет, — закричал он по-английски. — Заходите на обед!

Так мы познакомились с доктором Джеймсом, который живет с женой, маленьким ребенком и тещей в служебном доме на территории госпиталя. Устроились на веранде — на ней прохладнее. Жена доктора постелила на циновку скатерть и стала выставлять на нее вареный батат (его называют сладким картофелем, но вообще-то это тропическая лиана, с точки зрения ботаники не родственная картофелю), жареную рыбу, вареные макароны, кувшин с лимонадом домашнего приготовления. А доктор в это время продолжал с нами разговаривать:

Лечу от желтухи и поноса, вправляю вывихи и вскрываю нарывы, удаляю аппендицит и больные зубы… Здесь у нас врачей-специалистов нет. Приходится быть универсалом. Зарплата у меня маленькая. Народ тоже не барствует. Но больные стараются хоть как-то отблагодарить. Вот и несут кто что может: молоко, картошку, мясо, овощи. Или вот, например, эту рыбу, — он показал на блюдо, которое его жена только что поставила на стол.

Когда весь стол был уже заставлен едой, на веранду с пластиковой коробкой, в которой был кекс с кусочками ананаса, вышла теща. Сразу было видно, что эта высокая и плотно сбитая женщина всю семью держит в «ежовых рукавицах». Даже доктор Джеймс в ее присутствии не мог вставить ни слова. Впрочем, и нам бы этого не удалось сделать.

Теща доктора Джеймса была уже на пенсии, но всю жизнь проработала учительницей в школе. Оттуда, наверное, у нее и любовь к длинным монологам. Узнав, что мы из России, она ударилась в воспоминания:

— Когда я была ребенком, меня вашей страной пугали. Как сейчас помню свои страхи: придут русские и всех поубивают. Сейчас, конечно уже не так, — продолжила она более миролюбиво. — Россия, по-моему, уже стала более цивилизованной страной.

Удивительно, что даже во второй половине XX века у людей были самые превратные представления о жителях других стран. Впрочем, и сейчас многие уверены, что где-нибудь в Афганистане, Сомали или Ираке живут не такие же, как они, люди, а чуть ли не исчадия ада.

Бывшая учительница не стала продолжать разговор о политике. Она перешла к теме, на которую могла рассуждать бесконечно.

— Мы все — человеческие существа. У нас есть тело, у нас есть душа, и в нас есть Святой Дух. Иисус Христос в Библии обещал, что Он вернется на Землю и возьмет с собой на Небо только тех, кто верил ему всей душой. Он придет забрать своих людей. Людей, которые готовились, которые искренне верили в Его возвращение. Я искренне верю в Его скорый приход. И всю жизнь — неизвестно, сколько ее у меня еще осталось — я буду распространять слово Божье. Мы все должны быть готовы. Мы должны очистить наши души от всякой скверны…

Вероятно, Джеймс слышал эти рассуждения неоднократно, потому что он вскоре прервал лекцию, сообщив, что скоро из госпиталя в сторону Раки-Раки пойдет карета «Скорой помощи», на которой нас смогут немного подвезти. Предложение было как нельзя кстати. Ведь мы провели за обедом и разговорами больше часа. Но за это время по дороге, которую было прекрасно видно с веранды, не прошло ни одной машины.

На «Скорой помощи» нас провезли всего на двадцать километров до какой-то микроскопической деревушки. А дальше нам пришлось идти пешком. Впрочем, грех было жаловаться. Дорога плавно петляла мимо зеленых лугов, рек и речушек, пересекала деревни и поселки. Местные жители неизменно приветствовали нас возгласами «Була!», предлагали отдохнуть, попить холодной воды (жаль, чай здесь не в ходу), пообщаться. Причем все, пусть и в разной степени, говорили по-английски.

Расстояния от деревни до деревни были небольшие — от 2 до 5 километров. Дорожных указателей я не видел. Но не мог не обратить внимание на межевые знаки, установленные на границах между деревенскими общинами. Они представляли собой деревянный столб, на вершине которого было установлено что-то отдаленно напоминающее вырезанные из досок два пальмовых листа.

Уже в сумерках мы вошли в деревню, название которой прочитали на табличке у входа — Роковуака. И буквально сразу же столкнулись с мужчиной плотного телосложения в темно-синих брюках и голубой рубашке с длинными рукавами.

— Я приглашаю вас остановиться на ночь в нашей деревне.

Как вскоре стало понятно, это было отнюдь не фигуральное выражение. Джозеф, так звали гостеприимного мужчину, действительно приглашал нас не в отдельный дом, а в деревню. Он сам же и взял на себя роль проводника.

Первым делом Джозеф представил нас старейшине, который олицетворял в своем лице местную администрацию. Затем по очереди познакомил со всеми жителями. Взрослых было человек сорок. О том, что все они христиане, можно было понять по тому, что среди представленных нам людей были сплошь Джоны, Джеймсы, Марки, Анны. Мужчины здоровались за руку, женщины прятались за спины мужей или родителей. С детьми, которые крутились под ногами у взрослых, нас знакомить не стали.

Знакомство состоялось на центральной площади. Это была заросшая травой лужайка, со всех сторон окруженная сколоченными из некрашеных деревянных досок одноэтажными домами, установленными на короткие деревянные сваи. Крыши были из проржавевших листов гофрированного железа, оконные рамы не содержали даже намеков на стекла. И главное — там не было электричества. Совсем.

Джозеф «по секрету» сообщил мне, что мы нарушили традицию, явившись в деревню без подарков. Он же и объяснил, как можно исправить ситуацию:

— Зайдите в деревенский магазин. Купите там пачку сигарет для вождя и несколько леденцов для детворы.

Вероятно, дети услышали вторую часть фразы, поэтому увязались за нами в магазин.

Магазин представлял собой обычный деревянный одноэтажный дом. В его торцевой части было проделано окошко, через которое и шла торговля. Ассортимент в деревенском «супермаркете» был очень скромный: соль, спички, соевое масло, мука, консервы. Спиртного не было совсем, но сигареты нашлись. Из сладкого — только леденцы на палочке.

Пока мы ходили за подарками, жители деревни активно готовились к празднику в нашу честь.

— Не хотите ли принять душ? — поинтересовался Джозеф, который продолжал нас курировать.

В сопровождении нескольких мужчин мы прошли между домами и стали спускаться в полной темноте вниз по склону. Метров через триста мы вышли на… берег реки.

Когда мы вернулись в деревню, нас пригласили в общинный дом — он принадлежит сразу всем. В деревянном бараке было три двери. Одна в торце, которым он обращен к площади, и по одной в боковых стенах. Все двери были открыты настежь.

Из мебели в доме были только плетенные из пальмовой коры циновки на полу. Все присутствующие ложились на живот, головой к центру комнаты, ногами к стенке. При этом они упирались локтями в пол, так что оказались лицом друг к другу. Получилась фигура, напоминающая рисунок солнца в детском альбоме — кружок в центре, диаметром около двух метров, и лежащие лицом друг к другу люди, как расходящиеся во все стороны солнечные лучи.

В центре круга поставили керосиновую лампу. Она освещала лица, но большая часть туловищ и стены дома терялись в темноте. Вероятно, традиционные фиджийские хижины были круглые. Христианские миссионеры научили фиджийцев строить прямоугольные дома, но не смогли приучить их к столам и стульям.

Женщины принесли простой ужин: вареные сладковатые на вкус корни таро, жареное мясо, суп с лапшой, обычная вода в пластиковом кувшине. Все присутствующие ели, переговариваясь между собой по- фиджийски. Они смеялись и шутили. Одну девочку лет шестнадцати с явными признаками олигофрении на лице попросили показать свой коронный фокус. Она открыла рот и высунула язык, который оказался в два раза длиннее, чем обычный. Этим она вызвала бурю веселья. Но и сама, похоже, получала удовольствие от внимания к своей персоне. Все друг над другом подшучивали, и дом потрясали взрывы общего хохота.

Снаружи, со стороны площади, раздались детские голоса, хором распевавшие веселую песню. Пели в кромешной темноте. Певцов мы могли разглядеть только во время вспышек наших фотоаппаратов. Когда я захотел снять их хор на видео, из дома вынесли керосиновую лампу — единственный источник света в этой деревне.

Петь мы не стали — затмить местных артистов нам не удастся. Олег достал нетбук и стал показывать только что сделанные фотографии. Все, от мала до велика, сгрудились вокруг, пытаясь разглядеть на экране себя и своих односельчан.

Детское время закончилось. Женщины разошлись укладывать детей. А мужчины остались.

— Мы хотим провести для вас церемонию кава. А в ней принимают участие только мужчины, — так объяснил нам один из оставшихся в доме.

Несмотря на сходство названий, кава ни видом, ни вкусом не напоминает кофе. В культуре фиджийцев этот напиток, оказывающий слабый наркотический эффект, занимает примерно такое же место, что и водка в России.

Каву делают из мякоти корней и нижней части ствола высокого многолетнего кустарника кава-кава (Piper methisticum), который растет не только на Фиджи, но и на Самоа, Таити, Новой Гвинее, Вануату и Соломоновых островах. Корни сушат и хранят в герметически закрытом сосуде.

Напиток оказывает успокаивающее воздействие и даже может вызывать галлюцинации. Те, кто пьет каву — даже регулярно и в больших количествах, не становятся раздраженными, агрессивными или буйными. А по утрам от нее не бывает похмельного синдрома.

В давние времена божественный напиток был доступен только знати и употреблялся исключительно в церемониальных целях. Но постепенно сфера его распространения расширялась. В наше время — в век всеобщей демократизации — его можно купить и в супермаркете. Однако и сейчас кава — не простой напиток типа кваса или пива, который можно было бы налить в стакан и выпить. Церемония употребления этого напитка ничуть не менее формализована, чем китайская чайная церемония. Да и по своей сути удивительно на нее похожа.

Мы все вместе вышли из дома, взяв с собой керосиновую лампу. Сухие корни бросили на дно чугунного котла с толстыми стенками. Один из молодых парней взял в руки тяжелый лом. Подняв его высоко над головой, он с силой бросил свое тяжелое оружие вниз. Потом вновь поднял огромный «пестик» и уронил. Так он и долбил минут пять подряд. Потом к котлу поднесли лампу, стали внимательно рассматривать, что получилось. Качество помола посчитали неудовлетворительным. И несколько человек, сменяя друг друга, еще минут десять стучали ломом.

Каву размололи в мелкий порошок, похожий на высококачественную муку. Его завернули в тряпку и положили в наполненную водой круглую деревянную лохань — широкую, но не очень глубокую. Дальнейшие действия напоминали ручную стирку белья. Тряпку с порошком неоднократно опускали в воду и выжимали. Поначалу чистая вода стала все больше и больше напоминать грязную мыльную пену. Молодой парень, которому доверили ответственное дело, периодически пробовал напиток на вкус и вновь продолжал мочить и выжимать тряпку. Наконец, можно пить. Он зачерпнул каву половинкой скорлупы кокосового ореха и передал мне — как самому почетному гостю. По вкусу кава напоминала мыльный раствор с тонким привкусом новокаина, от которого немного немел язык. Вторая чашка досталась Олегу, третья — вождю. И дальше по кругу. Последним выпил разливающий, и… тут же пошли на второй заход.

И так круг за кругом, круг за кругом. И здесь следят за тем, чтобы все пьющие были примерно в одинаковой степени опьянения. Впрочем, мы сломались уже на втором круге, и никто нас насильно пить не принуждал.

Мы отползли в темный угол, растянулись, не раздеваясь и ничем не накрываясь, на циновках и тут же уснули. Очень уж насыщенный у нас был день. А гостеприимные хозяева продолжали пить и неспешно беседовать. Не могли же они оставить каву недопитой!

После непритязательного завтрака — посыпанный сахарным песком вареный рис и черный чай — мы попрощались с жителями деревни и пошли в Раки-Раки. Именно что не поехали, а пошли пешком. Не ждать же попутную машину на абсолютно пустой дороге.

Часа через два нас нагнал грузовик с крытым кузовом. В нем школьники в сопровождении учителей возвращались в школу-интернат после окончания зимних каникул. Затем нас подвезли в открытом кузове пикапа.

Раки-Раки, до которого мы так долго и упорно добирались, оказался заштатным райцентром. Как и во всех фиджийских городках, в нем удивляет только невероятное количество огромных супермаркетов. Здесь они были украшены растяжками и плакатами «Снова в школу», с рекламой распродажи, посвященной возобновлению учебных занятий.

На выезде из Раки-Раки мы попали в машину к индийцу, работавшему в компании по продаже инструментов. Прейвен ехал на служебной машине, на которой заказанные по почте или Интернету инструменты доставляют заказчикам.

По пути он предложил заехать к его родителям, которые живут на ферме, на окраине городка Ба.

— Выращивание сахарного тростника — самая крупная индустрия на Фиджи, — с гордостью сообщил нам Прейвен, как будто в этом была исключительно его заслуга.

Мы свернули с асфальтированной дороги и по заросшей травой колее доехали до двух домов, стены которых были обиты деревянными рейками и покрашены в светло-бежевый цвет. Сразу же за домами начинались густые заросли сахарного тростника.

— Отсюда не видно, но за этими зарослями течет река, — стал объяснять Прейвен. — Обычно она мелкая. Но раз в несколько лет случаются наводнения. Самое сильное было в 30-х годах прошлого века. А второе по силе — месяц назад, в декабре прошлого года. Вышедшая из берегов река затопила все окрестные поля, — он подвел нас к углу ближайшего дома и показал отметку на высоте больше человеческого роста (до нее можно было дотянуться рукой). — Вот досюда доходила вода.

Принимали нас по фиджийскому обычаю на веранде. Сухой поджарый старик, отец Прейвена, говорить мог только о том, чем занимался всю жизнь.

— На Фиджи земля бывает трех типов — государственная, частная и племенная. Наша ферма находится как раз на племенной земле. Раньше ее можно было арендовать только на 5—10 лет. Но новое правительство разрешило и эту землю арендовать на 49 лет. Только уже за одно это решение все фермеры страны должны быть ему благодарны. Очень трудно развивать хозяйство, когда нет уверенности в перспективности вложений. Конечно, по-прежнему могут быть и засуха, и ураган, и наводнение. Например, в декабре все наши поля залило, и урожай погиб. Мы в этом самом доме ходили по колено в воде. Но все же сейчас мы чувствуем себя хозяевами на своей земле.

Город Лаутока находится в центре сельскохозяйственного региона, специализирующегося на производстве сахарного тростника. Именно поэтому его и называют «Сахарным городом». Местное же название в переводе означает «поражение копьем». Говорят, здесь однажды состоялся поединок двух вождей. Когда один из них проткнул своего соперника, он воскликнул: «Лау тока!» Когда именно состоялся тот знаменательный поединок, доподлинно неизвестно. Но 1789 году, когда здесь появились первые европейцы, фиджийцы на этом месте уже жили. Хотя их и было сравнительно немного.

Даже в начале 70-х годов прошлого века в городе насчитывалось лишь 12 тысяч жителей. Но затем начался бурный рост сахарной промышленности, а с ним и населения. И сейчас с населением порядка 55 тысяч человек Лаутока — второй по величине город Фиджи, после Сувы.

Лаутока — город мультирелигиозный. Здесь христианские церкви стоят бок о бок с мечетями, индуистскими храмами и сикхской гурдварой. Недавно построили новую церковь — самую большую в южной части Тихого океана.

На выезде из Лаутоки нас застал дождь. Мы забежали через распахнутые настежь двери на территорию сахарного завода, спрятались под крышей сарая и смотрели, как вода заливает пустые вагонетки, ржавые цистерны и рельсы узкоколейной железной дороги, по которой привозят тростник на обработку.

Неподалеку от нас — под деревом, стоящим между шоссе и забором завода, — я заметил какое-то движение. Вскоре там из-под вороха тряпья показалась человеческая голова, а потом и сам человек. Местный бомж, решив, что дождь слишком сильный, выбрался из своего убежища и побежал прятаться под «нашу» крышу.

Под крышей было сухо. Но долго смотреть оттуда на дождь у нас возможности не было. Если он не закончится в ближайшие полчаса, нам придется мокнуть на дороге. Иначе мы рискуем опоздать на самолет.

Дождь вскоре закончился. На небе по-прежнему висела черная туча. Но ее надвое перерезала яркая длинная радуга. Она сопровождала нас на последних километрах пути по Фиджи.

Глава вторая Вануату

Страна, которая с 1909 года была совместной англо-французской колонией Новые Гебриды, получила независимость и свое нынешнее название только в 1980 году. Большинство населения Вануату, что в переводе означает «земля навсегда», составляют меланезийцы, которые сами себя называют ни-вануату, «народ нашей земли».

Первым из европейцев на этом архипелаге побывал португальский мореплаватель Кирос (правильнее, Кирош — он же португалец), состоявший на службе у испанцев. В 1605 году он отправился из Перу на запад во главе экспедиции из трех кораблей и наткнулся на неизвестную землю, которую ошибочно принял за северную часть несуществующего южного материка, якобы простирающегося от тропиков до Южного полюса. Кирос назвал открытую им землю «Австралией Духа Святого».

В 1773 году мимо архипелага прошла первая французская кругосветная экспедиция во главе с Луи-Антуаном Бугенвилем. Он видел острова только издали и назвал архипелаг Новой Бретанью. Всего лишь через год знаменитый английский мореплаватель Джеймс Кук окрестил заново «открытый» архипелаг Новыми Гебридами. Так в Тихом океане появилось напоминание о Гебридских островах, лежащих в Атлантике, к западу от Шотландии. Нельзя не упомянуть, что четвертым в 1809 году здесь побывал капитан В. М. Головнин, совершавший переход на шлюпе «Диана» из Кронштадта на Камчатку.

В 2006 году ученые из английского института «New Economics Foundation» задались целью выяснить, в какой же стране живут самые счастливые люди? К решению этой задачи подошли со всей серьезностью и ответственностью, присущей настоящим британцам. И что же они выяснили? Оказывается, самые счастливые на Земле — жители Вануату. Для примера, россияне в этом списке оказались на 172-м месте из 178!

Наш самолет совершил посадку в аэропорту Бауэрфилд на главном острове страны — Эфате, самом большом из 83 островов архипелага Новые Гебриды. Едва мы вступили в здание аэропорта, как услышали зажигательную музыку, как будто попали не в транспортный терминал, а на праздник. У очереди на паспортный контроль выступал настоящий джаз-банд из шести музыкантов. Один стучал по барабану, второй звенел бубенцами, двое бренчали на гитарах, а пятый — на банджо. И все пели такую зажигательную песню, что сами же под нее и пританцовывали.

Как и во всех независимых странах Океании, въезд для россиян — безвизовый на срок до трех месяцев. Нужно лишь показать обратные билеты.

Из аэропорта в город мы поехали автостопом — как привыкли делать это и на Фиджи. Первый же грузовик остановился. Водитель всю дорогу пел или рассказывал смешные истории. Все, кто попадался нам по пути — случайные прохожие или дорожные рабочие — приветствовали нас так, будто мы приехали в гости лично к ним.

Город Порт-Вила с населением около 30 тысяч человек — это не просто столица Вануату, а единственный населенный пункт в стране, который можно назвать городом. Все остальные — всего лишь поселки и деревни.

Главная улица, проходящая по берегу бухты, застроена отелями, ресторанами, супермаркетами, барами и казино для туристов. Все, что можно раскрасить, раскрашено. Даже обычное почтовое отделение выглядит как центр современного искусства.

Как и на Фиджи, мы ограничимся посещением всего лишь одного, но самого большого острова страны — Эфате. И также не будем долго размышлять над маршрутом, а поедем вокруг. Общая протяженность дороги, выходящей из столицы, делающей круг и возвращающейся назад, всего около 240 километров.

Направление движения опять же определилось случайно. Мы будем двигаться в ту же сторону, в которую поехали от аэропорта в сторону города. Значит, объезжать остров будем против часовой стрелки.

На выезде из Порт-Вила мы присоединились к трем парням, стоявшим в открытом кузове, держась за остов, на который натягивают тент, и понеслись мимо кокосовых плантаций. В нескольких километрах от города закончился асфальт, а вместе с ним пропали и электрические провода.

Как только дорога вывела к берегу океана, я заметил уютную бухту с коралловыми рифами и белым песком. И тут же стал стучать по кабине, чтобы нас высадили. Один из парней, с которыми мы ехали в грузовике, подарил нам папайю:

— Земля у нас изобильная. Если вы где-нибудь увидите какой-нибудь спелый фрукт, смело срывайте и ешьте. У нас фруктов много. На всех хватит.

Ну как не быть счастливым с таким отношением к жизни?

Спешить нам было некуда. Искупавшись, мы устроились в тени пальмы (с зелеными круглыми плодами, размером с футбольный мяч, но состоящими из отдельных сот), чтобы съесть подаренную папайю.

Папайя — фрукт, похожий на тыкву или дыню, но растущий на дереве, которое Васко да Гама назвал «золотым деревом Индии». Хотя с точки зрения ботаники папайя все же не дерево, а трава — как банан. Плоды папайи и по вкусу больше всего похожи на дыню. Спелая мякоть обычно насыщенного желтого или розово-красного цвета и очень сладкая. В ней содержится особый фермент — папеин, который способствует быстрому восстановлению сил у людей, истощенных болезнью или переутомленных.

В этом путешествии мы очень много летали на самолетах. Причем чаще всего бюджетными авиакомпаниями. Все свои вещи брали с собой в салон. Пронести же через службу безопасности нож шансов не было. Поэтому папайю мы резали ложкой. А вот с кокосовыми орехами, которые на пляже валялись под ногами, возникли проблемы.

Кокосовый орех покрыт толстым слоем копры. Чтобы добраться до скорлупы, нужно было ее содрать. А как? Обычно ее разрубают с помощью мачете. Но у нас ведь и обычного ножа не было. Пришлось вспоминать опыт древних людей. Они же ведь как-то обходились без привычных для нас инструментов.

Начали экспериментировать. Вначале попытались проделать дырку в копре с помощью ложки. Это удалось, но сама по себе дырка — это еще полдела. Нужно ее расширить, чтобы за куски копры можно было ухватиться руками и разрывать ее — как на рисунках древние витязи разрывали пасть льва. Поэтому мы немного усовершенствовали технологию. Брали кокос и колотили им по камню, пока покрывающая скорлупу копра не измочалится. Тогда снимать ее было уже легче. Добравшись до скорлупы, мы разбивали ее камнем, чтобы выковырять изнутри белую мякоть. Главный недостаток использовавшейся нами технологии был в том, что редко удавалось сохранить кокосовое молоко. Чаще всего оно вытекало через щели в скорлупе еще до того, как мы успевали расколотить орех.

Если фрукты встречались довольно регулярно, то пресную воду найти нам не удавалось (при том, что рядом в океане соленой воды было навалом). Поэтому мы в каждой встречавшейся нам по пути деревне обязательно заходили в какой-нибудь дом, чтобы напиться. Но просить воду приходилось только в тех редких случаях, когда кто-нибудь сам не успевал нам ее предложить.

— Пешком идете вокруг острова? — спросил нас первый же встречный в первой же деревеньке на нашем пути. Узнав, что угадал, он добавил: — И правильно делаете. Мы и сами много пешком ходим.

Дорога была не асфальтированная, но и машины встречались редко. Мы шли по ней как по широкой пешеходной дорожке, периодически останавливаясь, чтобы искупаться в океане или речке, поесть кокосов, бананов, папайю.

Зашли в очередную деревню. На окраине стоял недостроенный дом. Сложенные из каменных блоков стены, окна с деревянными рамами, но без стекол, крыша из блестящего рифленого железа без следов ржавчины. Рядом были разбросаны распиленные на чурбаки дрова. В углу двора женщина с девочкой лет пяти жарили на сложенном из камней очаге бананы. Они разрезали их вдоль на две половинки и клали на сковороду, на которой уже кипело растительное масло.

Завидев нас, женщина оторвалась от своего занятия и стала приветливо махать рукой. Из дома вышел хозяин в перепачканном краской комбинезоне. Он также стал зазывать нас в гости. Отказаться было никак нельзя.

Веранды у дома не было (вероятно, еще не успели построить), а принимать гостей прямо во дворе под открытым небом, видимо, здесь считается признаком дурного тона. Поэтому хозяин пригласил нас в дом. Внутренняя отделка еще не была закончена. Только одну комнату кое-как приспособили для жизни. Там стоял покрытый клеенкой деревянный стол и длинная скамья.

Хозяин налил нам из термоса по стакану чая, а вскоре его жена принесла миску жареных бананов, по вкусу напоминающих сладкие оладьи. Больше никакой еды в доме не было. И вообще остановка была очень бедная. Однако чувствовалось, что семья дружная и — как и все вануатцы — счастливая.

Я обратил внимание, что здесь нет характерного для Азии жесткого разделения на мир мужчин и мир женщин. Все живут вместе. А если и занимаются каждый своим делом, то лишь потому, что у одних это получается лучше, чем у других. В частности, женщин не встретишь ни среди рыбаков, ни среди дорожных рабочих. Но они не проводят всю жизнь на кухне. Наравне с мужчинами трудятся на полях и плантациях, работают продавцами в магазинчиках и на рынках.

Вечер застиг нас на пустынном пляже недалеко от поселка Этон. Собрав валявшийся на берегу плавник, мы развели на песке костер. Кусок скалы защищал его от сильного ветра, дующего со стороны океана.

Мы уже и сами понемногу проникались вануатским отношением к жизни как к постоянному празднику. Звездное небо над головой, пустынный пляж, на который ритмично набегают океанские волны, да и сам костер — чем не повод для веселья. Мы пустились в пляс вокруг костра, а потом стали через него прыгать, стараясь подлететь как можно выше. В качестве удобного трамплина использовали камень, который закрывал костер от океанского ветра.

Мы, как и местные жители, никуда не спешили. Здесь, как в раю, днем нас окружали фруктовые плантации с изобилием тропических фруктов (все растет вперемешку — среди кокосовых пальм есть и деревья папайи, и бананы), а вечером легко было найти тихий уютный пляж и переночевать под звездным небом. Сама природа настраивала нас на дикий образ жизни.

На дороге попался указатель «До гостиницы Бичкомбер 6 км». Интересно, какая здесь должна быть гостиница, чтобы ради нее отказаться от жизни на природе? Пойдем посмотрим.

Гостиница «Бичкомбер» стоит на берегу океана. Это уже неплохо. Но тут и диких пляжей немерено. Зачем ночевать именно здесь, под крышей?

Зашли в гостиницу. Там застали единственного человека. Он был там и за администратора, и за повара, и за бармена.

— Что же в вашей гостинице такого примечательного?

— У нас есть открытый бассейн с морской водой. Он находится прямо на пляже перед зданием отеля. Но и внутри у нас есть бассейн. — Его мы уже и сами заметили — он был прямо в холле. — В нем горячая минеральная вода, которая поступает из подземного источника.

Пройдя немного дальше по берегу, мы наткнулись на заросшие кокосовыми пальмами руины каких-то зданий. Между ними стоял скромный одноэтажный домик, сколоченный из разрозненных досок. Из него вышла женщина в длинном до лодыжек платье — толстая и добродушная, как и все местные представительницы прекрасного пола.

— Что же это за здания? — спросил я ее, когда мы пили чай с жареными бананами, которые здесь используют вместо конфет и печенья.

— Это была французская школа. Когда Новые Гебриды получили независимость, французы уехали на свою родину. А школу забросили.

Получается, что уже тридцать лет она и стоит тут никому не нужная. У меня, естественно, возник вопрос:

— А кому принадлежат руины и огромный участок земли на берегу океана?

— Не знаю. Мы тут живем. — Женщина, как и все вануатцы, вероятно, была уверена, что вся земля здесь общая. Принадлежать кому-то может только участок, на котором он трудится. И то не до такой степени, чтобы запрещать другим рвать на нем фрукты или овощи. Если им этого действительно захочется.

Мы уже второй день шли или периодически подъезжали на попутках от деревни до деревни по выровненной бульдозером, но не асфальтированной дороге. И тут вдруг совершенно неожиданно начался асфальт. На полпути между соседними деревнями.

Вскоре нас догнал самосвал, в кузове которого ехали дорожные рабочие в ярко-оранжевых жилетах со светоотражающими полосами. Мы к ним присоединились. По пути подобрали еще одну группу работяг. Всех нас высадили, когда грузовик свернул с дороги в сторону карьера — загружаться гравием.

Мы прошли совсем немного, как вновь на дороге показался грузовик. Он сам остановился. Когда я распахнул дверцу, водитель в черных очках и в ярко-оранжевом жилете дорожного рабочего спросил:

— Не узнаете меня? Недавно я вместе с вами ехал в кузове.

Как и подавляющее большинство жителей Вануату, он прекрасно говорил по-английски.

— Мы прекрасно жили и без дороги. И дальше бы без нее обходились. Это американская компания все затеяла. Инженеров привезли из Австралии и Новой Зеландии. А рабочих набрали на Вануату. В этом году обещают все 240 километров заасфальтировать. Тогда вокруг острова можно будет проехать всего за три-четыре часа.

Видимо, скоро и электричество здесь проведут. В деревнях появятся электрические лампочки, холодильники и телевизоры. Можно порадоваться, что местные жители наконец-то получат доступ к благам современной цивилизации. Но станут ли «самые счастливые люди в мире» еще счастливее?

Близился вечер. Мы ехали в кузове пикапа по неестественно чистому новенькому асфальту. Шоссе свернуло в сторону от берега океана и стало медленно заползать на гору. Судя по карте, оно вернется на берег уже возле пригородов Порт-Вила. Нам же возвращаться туда было рано. Поэтому, заметив уходящую вправо в лес дорогу, я сразу же стал стучать по кабине.

Дорога петляла по густому лесу. Не было видно ни домов, ни плантаций, ни огородов. Постепенно темнело, а мы продолжали идти в неизвестность. Но чувствовалось, что мы постепенно, приближаемся к берегу океана.

Наступила ночь. Но почти полная луна давала достаточно света. Да и сбиться с дороги, которую с двух сторон окружали густые заросли, было невозможно.

Заметив в прогале между деревьями лунную дорожку на поверхности воды, мы свернули в ту сторону и стали прорываться напрямик — через густые прибрежные заросли. Вышли к узкому и короткому песчаному пляжу, зажатому с двух сторон коралловыми рифами. Там и легли спать.

Утром, пройдя меньше километра по дороге, мы вышли на окраину деревни. Мужик из крайнего дома, увидев нас на дороге, сразу же замахал рукой, подзывая. Как только мы подошли, он тут же сорвал с дерева несколько спелых плодов манго и протянул нам.

— Наша деревня называется Мангалилу, — радостно сообщил он (вануатцы все делают с радостным выражением лица) и добавил: — В переводе на английский это означает «Манговая деревня». А вы, наверное, ищете пляж «Сувайвер»? Не слышали? На нем же снимали сериал «Остаться в живых». К нам теперь много иностранцев приезжает. — И он взялся подробно объяснять, как найти знаменитый пляж. — Дойдете до противоположного конца деревни и увидите уходящую в лес колею. По ней нужно пройти километров пять, пока не упретесь в берег океана. Там и будет тот самый пляж.

Следуя этим простым указаниям, мы часа два шли до пляжа. Или до него было больше пяти километров, или мы часто отвлекались на то, чтобы сорвать с дерева папайю, гроздь бананов или подобрать валяющийся на дороге кокос. Попались нам и необычные плоды типа киви, но растущие гроздьями, как бананы. Нас ими как-то уже угощали. Поэтому в их съедобности мы были уверены, хотя и не знали, как эти фрукты называются.

В густом лесу на берегу мы увидели деревянную крышу на столбах, а под ней длинный стол со скамейками. Вероятно, съемочная группа жила в палатках, а в этой беседке собиралась на обед и производственные совещания. Чуть поодаль был родник с чистой водой.

Выйдя на берег океана, мы попали на галечный пляж, усыпанный кусочками кораллов. Справа от нас, недалеко от конца пляжа, громоздились глыбы известняка.

Поначалу, кроме нас, на пляже никого не было. Но вскоре мы увидели, как со стороны океана приближается узкая деревянная пирога, выдолбленная из цельного куска дерева, с балансиром — боковым поплавком, вынесенным на два метра от борта на двух параллельных жердях.

Чернокожий парень, почему-то в фетровой шляпе-котелке, спрыгнул в воду и потащил свою пирогу на берег. На поясе у него висело мачете, а в руки он взял хорошо заточенную лопату и… направился к нам. Впрочем, лицо его выражало не агрессию, а добродушие. Он подошел поздороваться.

— Пришли посмотреть на знаменитый пляж? Я помню, как здесь снимали «Остаться в живых». Съемочная группа жила в лесу три месяца. Для нас это было кошмарное время. Нам запретили не только заходить на пляж, но и проплывать мимо него на лодках. Я живу на острове Лелепа. Его отсюда не видно. Вон там, прямо напротив, видите остров, похожий на шляпу с широкими полями? Его так и называют Шляпа, или, по-нашему, Херетока. А мой остров немного правее и дальше. Я почти каждый день приплываю сюда, чтобы поработать на кокосовой плантации. — Он закинул лопату на плечо и стал углубляться в заросли.

Нам пляж понравился с первого же взгляда. Все же не зря его выбрали в качестве места съемок для реалити-шоу о выживании в дикой природе. Здесь были для этого все условия. И главное из них — родник с пресной водой.

Мы собрали валявшийся на берегу плавник и развели костер. На этот раз у нас не было недостатка в пресной воде. Но пить ее в сыром виде мы не рискнули. Олег достал свою большую железную кружку и пожертвовал ее на общее дело. Мы поставили ее прямо в костер, на горящие дрова. Вскоре кружка покрылась толстым слоем копоти, но вода в ней закипела. Можно было заваривать чай.

Спальные мешки мы постелили в двух метрах от кромки воды — на случай, если ночью будет прилив. Но спать не спешили. Разве можно вот так взять и сразу уснуть в таком удивительном месте? Мы слушали шум прибоя и доносившиеся из джунглей за нашими спинами душераздирающие крики. Полная луна освещала пустынный пляж. И тут мне показалось, что пляж… шевелится. Мистика какая-то! Но Олег тоже заметил какое-то неявное движение.

По пляжу плотным потоком шли крабы. Почему-то им всем разом приспичило идти в сторону кокосовой плантации за нашей спиной. Крабы выходили из воды боковым ходом, останавливаясь, поворачивая назад, справа налево, слева направо. Их движения напоминали танцевальные па балерин на пуантах. Стоило нам пошевелиться, зашуршать гравием, как крабы тут же останавливались, сгибали свои восемь коленок и ложились животом на песок. Выждав какое-то время и успокоившись, они вновь вставали «на цыпочки» и продолжали движение. Как атакующие солдаты, они медленно, но неотвратимо стали обходить нас с двух сторон, пытаясь окружить и?.. Что? Съесть?

Крабы не выказывали никакой агрессии. В их поведении не было также ни страха, ни почтения. Когда мы не двигались, они нас совсем не замечали. Однако мы-то не могли философски смотреть, как крабы проходят по нашим спальным мешкам, карабкаются нам на ноги, цепляются клешнями за шорты и футболки, пытаются забраться на головы.

Схватив в руки кроссовки, мы стали отбиваться — хотя бы от самых больших и нахальных крабов. Мелких игнорировали, как безвредных тараканов. Наши резкие движения вызывали легкую панику только у тех, кто был в радиусе не больше одного метра. Они разбегались. Но на их место из океана выходили другие. Перед нами поток разделялся. Но некоторые, вероятно, самые отважные, все же шли напрямик. Они вели себя как разведчики — шажок влево, шажок вправо, остановка, шажок назад, снова в сторону. Они подходили все ближе и ближе, а сзади надвигались десятки новых крабов. И нам предстояло вступить с ними в бой. Только после того, как нашествие из моря закончилось, мы наконец смогли спокойно уснуть.

Утром мы проснулись в окружении трупов. Часть крабов в борьбе с нами героически погибла. Нехорошо получилось. Но делать было нечего. Мы же оборонялись. Хотя, возможно, и превысили пределы необходимой самообороны.

Максимум, что мы могли теперь сделать для крабов — съесть их. Так их гибель хотя бы не будет напрасной. Оторвав клешни — остальное у крабов все равно несъедобно, — мы сложили их в кружки, залив водой из родника, поставили на костер вариться.

Сваренные без капли соли или приправ крабы оказались удивительно вкусными. На Вануату, сами того не заметив, мы уже перешли на овощно-фруктовую диету. И крабовое мясо стало прекрасным к ней дополнением.

Вернувшись в Мангалилу, мы на окраине деревни застопили попутный пикап.

— Я только до шоссе, — тут же сообщил водитель. Но по крайней мере самый трудный участок (а мы уже знали, что нам предстоит крутой подъем) нам не пришлось идти пешком, обливаясь потом под жаркими лучами полуденного солнца.

На очередном пикапе мы добрались до окраины прибрежного поселка Меле.

— Видите там остров, — показал водитель, прежде чем уехать. — Это остров Хайдауэй. На него ходит паром. Пристань вон там, в дальнем конце пляжа. Отсюда до нее километра два, не больше.

На острове Хайдауэй когда-то побывал знаменитый русский путешественник Николай Миклухо-Маклай. Конечно, мы также должны на него заглянуть, если уж представилась такая возможность.

Аборигенов, в гостях у которых был наш знаменитый соотечественник, там уже давно нет. На острове построили отель. К нему и ходит паром — плоскодонка с широким дюралюминиевым корпусом, к корме которой прицеплены два мощных мотора.

Остров, размером сто на сто метров, мы обошли за полчаса. На нем обнаружилось несколько бунгало, административный корпус, пляж с лежаками — вот, собственно, и все.

В лодке на пути назад мы разговорились с кореянкой, которая предложила подбросить нас на своей машине до аэропорта.

Наш самолет вылетал на следующее утро. Причем так рано, что нам проще было переночевать где-нибудь неподалеку от аэропорта. Вернее, мы так планировали. Но наши планы в очередной раз поменялись.

Мы уже подъезжали к повороту на аэропорт (до него от паромной пристани не больше десяти километров), когда кореянка вспомнила, что в Порт-Виле живет один русский. Откуда он взялся и давно ли приехал на Вануату, она понятия не имела.

— Я его никогда не видела. Знаю, что зовут его Николай Мишутушкин. Он художник. В центре города есть магазин, где продают футболки, украшенные его рисунками. У меня у самой есть несколько штук. И они мне очень нравятся. Если хотите, я подвезу вас до магазина.

Как оказалось, магазин стоит на центральной улице почти в самом Порт-Вила. Мы мимо него проходили в свой первый день на Вануату, но не обратили внимания. Сейчас же мы тщательнее разглядели вывеску. Действительно, на ней английскими буквами было написано «Николай Мишутушкин».

Художника в магазине мы не застали. Но продавщица объяснила, как его найти:

— Идите прямо, а после музея — он создан в бывшем церковном здании на холме — сверните налево и идите до французской школы. Там спросите, как дойти до дома Мишутушкина. Его у нас все знают.

Пройдя от французской школы около двух километров, мы оказались перед табличкой с надписью «Фонд Мишутушкина».

Калитка была открыта. По длинному проходу, петляющему между деревянными заборами, мы вышли к сараю, заставленному каменными и деревянными идолами. Впереди увидели беседку. В ней на кушетке лежал с закрытыми глазами пожилой мужчина с короткими седыми волосами и красным от загара лицом. Медсестра в белом халате массировала ему ноги.

Я поздоровался по-русски. Мужчина ответил на приветствие, но никакого интереса к нам не проявил, продолжая лежать с закрытыми глазами. Казалось, наше появление его ничуть не удивило и не заинтересовало. Может, немного рассказать о нашем путешествии? Перечисление стран, в которых мы успели побывать, также никакого впечатления на него не произвело. Он, казалось, уже заснул. И тут я мельком упомянул, что мы объехали весь остров автостопом.

— Автостопом? — Мужчина тут же открыл глаза и приподнялся на кушетке, чтобы впервые на нас посмотреть. — Вы остаетесь у нас на ночь. Алоис, — крикнул он в направлении дома и стал давать указания по-английски. — Срочно доставай все, что у нас есть. Нужно досыта накормить гостей. Мальчики останутся у нас ночевать. Кстати, — обратился он уже к нам и вновь по-русски. — Забыл представиться. Меня зовут Николай.

Я не мог понять, чем же было вызвано такое к нам отношение. Но Николай вскоре и сам все объяснил:

— А вы знаете, я до Вануату добирался автостопом из Франции. — И поток его воспоминаний было уже не остановить. — Родился я в семье русских эмигрантов в Париже, учился на художника. Но в 1953 году потянуло меня в дорогу. Денег не было, но тяга к перемене мест была неуемной. Время было удивительное. Жизнь тогда была не такая суетливая, как сейчас. Европейцы в Азии были в диковинку. По пути я познакомился с удивительными людьми. В Индии встречался с премьер-министром Джавахарлалом Неру и его дочерью Индирой Ганди, в Непале — с королем Махендрой Вир Бекхам шех Девой, а на Шри-Ланке — с премьер-министром Саломоном Бандаранаике — его именем сейчас назван международный аэропорт. Я не был дипломатом или официальным представителем. Всего лишь бедным начинающим художником. И по странам Азии путешествовал с целью изучить азиатское искусство, которым тогда сильно интересовался. Но автостоп — дело такое непредсказуемое. Никогда не знаешь, с кем встретишься. За три года я добрался до Австралии. И тут у меня возникла проблема. Мне нужно было отслужить в армии — тогда во Франции военная служба была обязательной. Но как мне вернуться домой? В Австралии я зашел к французскому послу. Он мне сказал, что совсем не обязательно возвращаться в Европу. Служить можно и в одной из французских колоний. И посоветовал отправиться на Новую Каледонию. Буквально сразу же после взлета у самолета отказал один из моторов. Мы развернулись назад и пошли на вынужденную посадку. Стоит ли говорить, что все пассажиры были перевозбуждены. Казалось, мы находимся на грани гибели. Я разговорился с женщиной, которая сидела на соседнем кресле. Пока мы ждали замены самолета и затем летели на Новую Каледонию, я успел много о себе рассказать. Совершенно случайно выяснилось, что моя соседка — жена моего будущего командира. Муж встречал ее в аэропорту. Они предложили мне жить не в казарме, а в их доме. У них был сын примерно моего возраста. Он уехал на учебу в Париж, а его комната пустовала. Кроме того, муж моей случайной попутчицы предложил мне стать его адъютантом. Я ведь был образованным юношей. Закончил во Франции университет. Свободно говорил не только по-французски, но и по-английски и даже по-русски. Впрочем, тогда казалось, что знание русского языка мне совсем не пригодится. Русские в Океанию попадают редко. Все слышали про Николая Миклухо-Маклая, который высадился на Новой Гвинее с корвета «Витязь». Но он был здесь очень давно. В 1970 году в Советском Союзе взялись торжественно отмечать 100-летний юбилей знаменитого ученого. По маршруту его экспедиций отправилось научно-исследовательское судно, которое в память о судне, на котором путешествовал Миклухо-Маклай, также назвали «Витязь».

— Я видел его на вечной стоянке в порту Калининграда. Теперь это плавучий музей.

— Да, жизнь не стоит на месте. Но в те давние уже годы это было очень современное судно, оснащенное сложной аппаратурой. К русским относились с предубеждением. Считали, что научная экспедиция — это лишь прикрытие шпионской по сути деятельности. Когда «Витязь» вошел в порт, меня послали на борт как представителя французского губернатора. Когда русские моряки услышали, что я говорю по-русски, они испугались. Все советские люди за границей боялись провокаций. А к эмигрантам относились как к недобитым белогвардейцам. Однако мне все же удалось установить контакт с советскими учеными. Мы до сих пор дружим. Я бывал у них в домах, знаком с детьми и внуками. А здесь меня еще долго считали «русским шпионом» — очень уж подозрительным было мое общение с советскими моряками.

Медсестра закончила массаж. Николай с трудом встал с кушетки.

— Мне уже исполнилось восемьдесят лет, и я стал плохо переносить длительные перелеты. Вчера прилетел из Европы. В пути провел больше суток, вот ноги и отекли. После массажа стало немного лучше, но все равно хожу с трудом.

Однако он все же настоял на том, что сам все покажет. И первое, что мы увидели, это пожелтевшая газетная вырезка, висевшая на стене в рамке под стеклом.

— Это статья, опубликованная во французской газете. В ней написано о моем путешествии из Парижа в Океанию.

Текст был на французском языке. Центральное место на странице занимал карандашный рисунок парня с широченной улыбкой, в джинсах и клетчатой рубахе с рюкзаком за плечами, стоявшего на дороге с вытянутым большим пальцем.

Затем мы вернулись к сараю с идолами, который проходили по пути от калитки до беседки.

— Здесь хранится часть моей коллекции произведений меланезийского и полинезийского искусства, которую я собираю уже свыше сорока лет. Я вам уже рассказывал, что познакомился с моряками и учеными с «Витязя». Через них мне удалось установить контакт с московским Институтом этнографии Академии наук СССР. Академик Бромлей предложил мне привезти коллекцию в Советский Союз. Два года я колесил с ней по всей стране — от Москвы и Санкт-Петербурга до Хабаровска. И везде меня очень хорошо принимали. — Он показал на висевшую на стене афишу на русском языке. На белом фоне большими красными буквами было написано «Искусство Океании», и чуть ниже о том, что открывается художественная выставка в Музее искусств народов Востока. — Потом я со своей коллекцией побывал в Японии, на Тайване, во многих городах Европы и Америки.

Вскоре нас позвали к столу, на котором были запеченные плоды хлебного дерева, вареное и жареное мясо, манго, бананы. За ужином к нашей беседе присоединился Алоис Пилиоко.

— Мы с ним уже сорок лет вместе. Вместе живем, вместе работаем, вместе путешествуем. Прекрасно друг с другом ладим, хотя Алоис и не говорит по-русски. — Вероятно считая это обстоятельство решающим аргументом, Николай продолжал общаться с нами, не давая своему другу вставить хотя бы слово. — Мы познакомились случайно. Я писал свои картины на открытом воздухе. Один местный мальчишка подолгу стоял за моей спиной, наблюдая за работой. Я стал учить его живописи. У него есть свой оригинальный стиль. И уже достаточно много поклонников.

Алоис понимал, что мы говорим о нем. Но ему оставалось только молча сидеть и улыбаться. А Николай перешел на другую тему.

— После окончания службы я жил в Новой Каледонии. Французский губернатор Новых Гебрид решил переманить меня к себе. Он хотел, чтобы я создал здесь музей. Тогда ни одного музея в Океании еще не было. В 1961 году мне бесплатно выделили участок на берегу моря для строительства дома. Здесь мы до сих пор и живем. Давайте, пройдем внутрь.

Мы зашли в дом, обращенный фасадом к океану. Справа от входа была кухня, больше похожая на музей. Как, впрочем, и весь трехэтажный дом, заполненный картинами, скульптурами, оригинальными вещицами — как произведениями самих художников, так и привезенными ими из поездок по всему миру.

— Все это мы собирали в течение полувека, — продолжил Николай свой рассказ. — Но мне уже 80 лет, Алоис тоже далеко не молод. Ни детей, ни наследников у нас нет. И что будет с нашей коллекцией? Как ее сохранить? Мы с ним и создали совместный фонд — «Фонд Мишутушкина». На него переписали и дом с участком, и нашу коллекцию. Пока мы сами управляем делами фонда. Но надеюсь, и после нас он будет еще долго существовать.

Нас устроили на ночь на первом этаже. Алоис спал на третьем, а Николай — в соседнем одноэтажном домике. У него в спальне рядом с кроватью стоял включенный компьютер.

— Стараюсь не отставать от прогресса. У нашего фонда есть своя страничка в Интернете. Переписка сейчас тоже преимущественно электронная. Нужно еще на несколько писем ответить. — И он, пожелав нам спокойной ночи, уселся за компьютер.

Утром Алоис приготовил завтрак (он вел все хозяйственные дела), а Николай проводил нас до соседского дома. Он договорился, чтобы сосед отвез нас на машине в аэропорт.

Мы попрощались, надеясь, что когда-нибудь встретимся — если не здесь, то где-нибудь в другом месте. Это было в феврале 2010 года. Как я позднее узнал, в мае того же года Николая не стало. Он отправился в очередное путешествие по островам Океании. 2 мая 2010 года, когда он был в Новой Каледонии, у него случился сердечный приступ.

Глава третья Самоа

Из Вануату мы вернулись назад на Фиджи. Но даже из аэропорта не выходили — пересели на другой самолет и улетели в Самоа. Будем открывать для себя новую часть мира. Ведь если Вануату — часть Микронезии, а Фиджи лежит на границе между Меланезией и Полинезией, то Самоа — это уже самая классическая Полинезия.

Первым европейцем, посетившим острова Самоа, стал голландец Якоб Роггевеен, побывавший здесь в 1722 году. В 1768 году француз Бугенвиль, увидевший большое количество плавающих между островами парусных лодок, назвал архипелаг Островами мореплавателей. Однако вплоть до 1830-х годов контакты европейцев с местными жителями были спорадическими. Как правило, суда заходили сюда только для того, чтобы набрать пресной воды и выменять немного свежих фруктов в обмен на стеклянные бусы, ножи и зеркала. И не всегда это проходило мирно. Вероломство проявляли как европейские моряки, так и самоанцы.

В 1830 году на Самоа высадился член Лондонского миссионерского общества Джон Уильямс. Начался процесс христианизации местных «дикарей». В 1837 году Дюмон-Дюрвиль в книге «Всеобщее путешествие вокруг света» писал: «Исполнив свои благочестивые занятия в Полинезии восточной, миссионеры, конечно, помыслят и об этих западных землях, бесспорно, более диких, но более важных и значительных для обращения. Может быть, христианство утвердится здесь только на крови нескольких мучеников, но дело обращения явится тем славнее и полезнее». И действительно, самоанцы съели нескольких миссионеров и регулярно нападали на экипажи французских, английских, немецких и американских пароходов, заходивших на Самоа для заправки углем. Однако миссионеров это не остановило. Вслед за ними потянулись европейские и американские торговцы, подготавливая почву для будущей колонизации.

Острова были густо заселены, а народ здесь жил воинственный и отважный. Поэтому европейцы не решались на открытое вторжение. Они применили классическую тактику «разделяй и властвуй»: посылали «подарки» вождям племен и «королям» отдельных территорий, снабжали их современным оружием и оказывали «помощь» в борьбе с другими племенами. А самоанцам только дай повоевать друг с другом. Местных властителей, кого подкупом, а кого и угрозами, принуждали подписать «договора» о протекторате той или другой державы, обещая взамен поддержку в войне с соседними племенами.

Среди колонизаторов также не было единства. В марте 1889 года американская и германская эскадры выстроились друг против друга в гавани Апиа. Война не началась только потому, что поднявшийся на море страшнейший ураган уничтожил обе флотилии. Впрочем, самоанцев это не спасло. В том же году в Берлине европейские державы договорились «полюбовно» поделить архипелаг между собой. Англия отказалась от своих претензий на Самоа взамен уступок со стороны Германии на Соломоновых островах и Фиджи. Германия получила западную часть Самоа: острова Савайи, Уполу и другие — там была создана колония Германское Самоа. А восточные острова Тутуила и Тау стали Американским Самоа.

После поражения Германии в Первой мировой войне западная часть архипелага стала подмандатной территорией Новой Зеландии. Ее назвали Западным Самоа. 1 января 1962 года Западное Самоа стало первым независимым государством Океании. С 1997 года страна официально называется Самоа.

И после получения независимости борьба враждующих между собой кланов продолжается. В 2009 году в рейтинге государств по степени стабильности Самоа занимало 108-е место из 177. Но все же в независимости есть несомненный плюс — по крайней мере, для россиян. Мы можем въезжать в эту страну без визы. В то время как, например, в соседнее Американское Самоа можно попасть только с разрешения американцев.

Вперед, на остров Савайи.

Мы вылетели из аэропорта Нанди на Фиджи поздно вечером, в полете пересекли условную границу смены дат и… прилетели на Самоа рано утром того же самого дня. Получается, у нас целый день жизни добавился? Нет. Мы всего лишь получили его взаймы. Когда полетим назад на Фиджи, этот же день у нас заберут назад.

В зале прилета в международном аэропорту Фалеоло — как на Фиджи и Вануату — музыканты в национальных костюмах. Они громко и радостно наяривали зажигательные самоанские ритмы. Все певцы были в юбках. И не только певцы, но и сотрудники миграционной службы, и даже полицейские! Юбка — вернее, кусок ткани, обернутый вокруг пояса, — национальная одежда самоанцев.

Паспортный контроль мы прошли быстро и, получив вожделенные въездные штампы в паспорта, вышли на площадь перед зданием аэропорта. А там — фонтан! Музыка играет, разноцветные фонарики в толще воды перемигиваются. Праздник продолжается!

Мы попали на Самоа в самое неудобное время — в два часа ночи. Искать ночлег вроде бы уже поздно, ехать или идти куда-нибудь — рано. В поисках места, где можно было бы провести несколько часов до рассвета, мы отошли от аэропорта на пару сотен метров и расстелили свои коврики на траве под кокосовой пальмой.

Все страны мира можно разделить на две части. В одних движение на дорогах правостороннее, в других — левостороннее.

Тем, кто переезжает из одной страны в другую, нужно перестраиваться, привыкать к движению по «неправильной» полосе, смотреть при переходе улицы вначале не налево, а направо — или наоборот.

Левая или правая сторона движения воспринимается нами как данность, как что-то такое, что изменить не в наших силах. Даже в Англии, где постепенно переходят с фунтов и футов на килограммы и метры, как ездили по левой стороне, назло всей Европе, так и ездят. Когда мы были в Лондоне, мне неоднократно на глаза попадались надписи: «Держись левой стороны» (на дороге), «Смотри налево» (на перекрестке). Видно было, что заботятся там о ротозеях, попавших в туманный Альбион с континента. Вот и на Самоа я сразу же обратил внимание на таблички «Держись левой стороны», попадающиеся на дороге буквально через каждый километр. Но — в отличие от Англии — эти таблички здесь расставлены не для иностранцев, а для местных жителей.

— У нас недавно поменяли правостороннее движение на левостороннее, — объяснил водитель, подобравший нас на пустынной утренней дороге. — У нашего нового премьер-министра есть крупная фирма по продаже подержанных автомобилей. Ввозит он их преимущественно из Японии, Австралии и Новой Зеландии. А во всех этих странах движение левостороннее. Вот он и подумал, а зачем руль в машинах переставлять, если можно просто рядность на дорогах поменять? Так и сделал.

В порту Мулифануа было пустынно. Как выяснилось, утренний паром отменили. Но ближе к моменту отправления дневного парома народ стал постепенно подтягиваться. Все послушно становились в очередь. Кто стоял, кто сидел, а кто-то и лежал прямо на полу. И все для того, чтобы успеть занять на пароме место получше.

Когда мы в числе самых последних пассажиров поднялись на борт судна SSC (Samoa Shipping Corporation), свободных мест там уже не было. И лежащих, и сидящих вскоре сморило сном. И паром превратился в одну большую спальную комнату (те, кто страдал от бессонницы, собрались перед телевизором и смотрели американский боевик).

Сразу же в глаза бросилась удивительная особенность местных жителей. Примерно у 80 процентов самоанцев проблемы с лишним весом. Женщины весом меньше 100 килограммов были в явном меньшинстве. Но и мужчин никак нельзя было назвать худыми. Только маленькие дети были самыми обычными по своим габаритам. Очевидно, что на вес тела влияют не гены и дурная наследственность, а образ жизни. Интересно, чем же здесь питаются?

На пароме мы пересекли 13-километровый пролив Аполима, разделяющий острова Уполу и Савайи. Центральную часть самого большого острова не только Самоа, но и всей Полинезии занимают горы и вулканы, заросшие густой растительностью и практически необитаемые. Все население сосредоточено на равнине, тянущейся узкой полосой вдоль побережья. Здесь много хороших гаваней и бухт, защищенных от океанского прибоя мощным барьером коралловых рифов.

На выходе из парома в порту Салололога была такая же давка и спешка, как и при посадке. Оказалось, что и здесь народ знал, за что бороться. Все стремились занять места в автобусах, которые ждали прибытия парома. Автобусы были разукрашены в разные цвета. У каждого из них, как у какого-нибудь корабля или лодки, было свое название. Мне, например, запомнился ярко-желтый автобус с надписью «Рай на Небесах» на борту. Я снимал на видеокамеру, как его брали штурмом. Заняли все сидячие места, потом стоячие. Еще несколько человек, которым внутри места не хватило, устроились на подножке, держась одной рукой за поручень. Ведь в автобусе не было не только окон, но и дверей.

После того как все битком забитые автобусы ушли, площадка перед входом в порт опустела.

— Больше автобусов не будет, — объяснил нам охранник, закрывавший ворота. — До следующего парома.

Мы ждать не стали и пошли пешком. От неожиданного ливня спрятались в пустующей церкви. Затем вновь вернулись на дорогу. Мы никуда не спешили, медленно, постепенно врастая в самоанскую атмосферу.

Сразу же бросилось в глаза, что люди на Самоа явно богаче, чем на Вануату. Дорога была асфальтированная, повсюду развешаны провода — значит, и электричество есть, дома опрятные и большие по площади.

Правда, многие самоанские дома — это даже и не дома вовсе, а всего лишь деревянные помосты со столбами, на которых держатся соломенные, шиферные или железные крыши. Стен нет в принципе. Да они в этом климате, вероятно, и не нужны. Сами самоанцы называют такие сооружения — фале. Но мы между собой сразу же стали называть их сарайчиками.

Как ни называй такие сооружения, но внимание они привлекают. Обычные дома отличаются друг от друга материалом и цветом стен, формой и размерами окон и дверей. У фале ничего этого нет. Поэтому вся фантазия архитекторов проявляется в крышах. Здесь можно увидеть крыши самых разных форм, размеров и стилей.

Простые одно- или двускатные крыши встречаются редко. Минимум четырехскатные. Но и они, видимо, считаются чересчур простыми, позволительными лишь самым бедным на фантазию жителям. Значительно чаще на глаза попадаются шести-, восьми-, десяти-, двенадцатискатные крыши, а также крыши в форме конуса, колокола или купола. Их делают из пальмовых листьев или тростника, а самые новые — из листов рифленого железа. Краску экономят. Поэтому у железных крыш есть два основных цвета: ярко-белый у новеньких и охряный — у старых, уже покрытых ржавчиной. А также все промежуточные переходы между ними.

Фале различаются и своими размерами — от маленьких беседок до огромных сооружений, напоминающих крытую баскетбольную площадку. Внутри ничего нет, никакой мебели — только циновки на полу.

Сразу же бросилось в глаза огромное количество церквей. На каждые 10–20 домов есть хотя бы одна, а то и две. Их здесь даже больше, чем буддийских монастырей в Таиланде. И все — действующие. В прекрасном состоянии находятся даже церковные строения начала прошлого или конца позапрошлого века (на фасадах всех старых церквей есть цифры, обозначающие год их постройки).

В деревне Ива наше внимание привлекла группа самоанцев. Они весело и бодро хором распевали религиозные гимны. Шла репетиция музыкального спектакля, который будут показывать в ближайшее воскресенье в соседней церкви.

Во время перерыва между сценками один из «артистов» подошел к нам:

— Вы где сегодня собираетесь ночевать? Не знаете? Тогда я приглашаю вас к себе в гости.

Так мы в первый же вечер на Самоа попали в самоанскую семью. Вернее, семья оказалась наполовину новозеландской. Как раз в этот вечер одна из «тетушек» (семьи в Самоа большие) приехала погостить из Окленда.

Новозеландскую тетушку звали Феа (удивительно, что при таком количестве церквей имена здесь не христианские, а свои — традиционные). Она видела нас на пристани.

— И зачем вы снимали на видеокамеру, как на паромной пристани народ штурмует автобусы? Вы хотите показать нашу страну в черном цвете?

Я попытался объяснить, что снимаю вообще все подряд. Да и давки особой не заметил.

— В Москве в час пик и не такое увидишь.

Но, похоже, мне так и не удалось ее переубедить. Она весь вечер продолжала на меня дуться.

Семьи на Самоа большие. На каждом семейном участке есть по нескольку домов и фале. Ближе всего к дороге стоит гостевой «сарайчик» — в нем принимают гостей. Чуть дальше в глубь участка стоит главный семейный дом. В бедных семьях он не намного отличается от фале, в богатых — это уже настоящий дом, со стенами, окнами, дверями. Если в насквозь продуваемом фале можно обойтись естественной вентиляцией, то в доме выжить можно только при наличии огромных вентиляторов и кондиционеров. За главным домом, еще дальше от дороги, строят летние кухни, сараи, дома для подросших детей. В больших семьях получается целый микрорайон, тянущийся от дороги в глубь острова. И для предков здесь тоже есть место. Их хоронят прямо перед фасадом дома. На мраморных могильных плитах спят, едят, загорают, сушат белье — вообще, используют в самых разных практических целях.

От паромной пристани на протяжении десятков километров деревни шли сплошной чередой. Не успевала закончиться одна, как сразу же начиналась следующая. Никаких промежутков между ними не было. Только по табличкам и можно было понять, что мы вышли из одной деревни и вошли в следующую.

В каждой деревне обязательно есть одна-две-три церкви, большой общественный дом для сбора деревенского совета, общественный бассейн. Бассейны здесь делают очень оригинальные. Все выглядит так, будто стенкой отгорожен кусок моря. На самом же деле в бассейне вода пресная — она поступает из подземных источников.

Французский мореплаватель Лаперуз, побывавший на Самоа в XVIII веке, отмечал, что туземцы этого архипелага высокие, сильные, хорошо сложенные, а женщины изящны. Он считал, что самоанцы — самые красивые среди всех полинезийцев. Да и понятно почему: «Хлебные деревья, кокосовые пальмы, гуайявы и апельсиновые деревья снабжали этот счастливый народ здоровой и обильной пищей; куры, свиньи, собаки, поедавшие излишки указанных плодов, вносили в питание туземцев приятное разнообразие».

Сейчас все это уже в прошлом. Жители Самоа — фанатичные поклонники консервов. Свежие овощи и фрукты они презирают. При том, что море всегда где-то рядом (90 % населения живет не дальше 100 метров от берега моря), рыбачить они не любят. Просто не понимают, зачем нужна свежая рыба, когда есть замечательные во всех отношениях рыбные консервы.

В каждой деревне есть одна-две лавки со стандартным набором продуктов: макароны, китайская лапша, арахисовое масло, консервированное молоко, хлеб, коржики, пиво-воды и огромный выбор консервов. С голоду не умрешь, но сухомяткой питаться тоже не фонтан.

Так и не встретив ни одной закусочной, мы решили хотя бы выпить чаю. Заметив возившуюся на газоне перед домом женщину, я попросил у нее горячей воды и дал нашу прокопченную на кострах литровую кружку.

Чай здесь пить не принято. Но суп-то они варят. Пусть и из консервов. Значит, и воду как-то кипятят. Даже удалось подсмотреть как. Во дворе на дровяном очаге стояла кастрюля. Из нее нам кипяток и налили.

Перед диваном поставили низкий столик, а на него — нашу кружку с горячей водой. Потом откуда-то появилось печенье и… залитая кипятком быстро разваривающаяся китайская лапша в коробке из тонкого пенопласта. Да. А на Вануату к чаю принято подавать жареные бананы. Поэтому там и нет таких толстяков, как на Самоа. Хотя, казалось бы, и здесь можно было бы придерживаться фруктовой диеты. Ведь почти у каждого дома я видел по нескольку кокосовых пальм, деревьев папайи, хлебное дерево или хотя бы обычные бананы. Но кажется, что для самоанцев они скорее украшение, чем еда.

Когда пешком идти надоело, мы стали голосовать, пытаясь остановить изредка обгонявшие нас машины.

Остановился пикап. Сразу было видно, что в кабине свободного места нет, но в кузове сидела только одна женщина с девочкой лет шести. К ней мы и присоединились.

Поехали. В задней стенке кабины открылось окошко. В него выглянули еще трое детей от 5 до 8 лет. Вначале они с интересом наблюдали за нами из своего безопасного убежища. Затем по очереди стали протискиваться в окошко, размером с большую форточку. Ехали с ветерком. Мы снимали детей на фото и видео, показывали им на экранах фотоаппаратов самые удачные кадры. Вместе с ними прятались от начавшегося дождя под пластиковыми крышками и ведрами. Ехать было весело.

Машина остановилась у дома в какой-то очередной деревне. Мы попрощались с дружным семейством и уже собрались идти дальше. И тут дед, сидевший на переднем сиденье рядом с водителем, стал требовать денег. Причем довольно настойчиво и агрессивно (по пути пикап делал остановку у магазина, он накупил там пива и пил его на ходу).

В автостопе изредка, но все же бывает недопонимание. Например, автостопщик думал, что его подвозили «сколько по пути» и бесплатно, а водитель рассчитывал, что ему заплатят по расценкам если и не такси, то хотя бы автобуса. С моей точки зрения, во всех таких случаях «виноват», если можно так выразиться, только автостопщик. Ему нужно попытаться объяснить, что он рассчитывает не на специальную услугу, а всего лишь на необременительную помощь на «сколько по пути». Если же водитель по-прежнему будет настаивать, то нужно заплатить.

Так и в этот раз. Я в принципе был готов заплатить. Но вначале попытался объяснить, что мы путешествуем по Самоа пешком и не просили везти нас специально до какого-то определенного места. Но дед даже не пытался вступить в диалог, все больше и больше распаляясь. Как будто мы не лишали его случайного заработка, а чуть ли не вынимали деньги из кармана. Неожиданно он достал из машины пистолет и стал вставлять в него полную обойму. Того и гляди еще начнет стрелять.

Я уже обратил внимание на то, что на Самоа царит матриархат. В семьях все решают женщины. А к мужчинам они относятся как к капризным детям, за которыми нужен глаз да глаз. Поэтому я ничуть не удивился, когда в конфликт вмешалась женщина, ехавшая с нами в кузове. Она обняла старика за плечи и стала его успокаивать как маленького ребенка, у которого отняли игрушку.

— Не надо ничего платить. Идите спокойно, не обращайте на него внимание. — Это она сказала нам.

Посчитав инцидент исчерпанным, мы пошли по дороге. Но не успели пройти и нескольких метров, как сзади раздался громкий выстрел. Я быстро оглянулся.

Старик все же не совсем сошел с ума. Пальнул он в воздух. Однако женщина не дала ему возможность еще пострелять и грубо отобрала пистолет.

— Идите, идите, — сказала она нам и повела разбушевавшегося старика в дом.

Мы прошли всего метров триста. Нас опять догоняет тот же самый пикап. Вот, думаю, сейчас опять стрельба начнется. И не угадал. Водитель всего лишь предлагал… еще немного подвезти. Старик сидел рядом с ним, насупившись, но молчал, как обиженный ребенок, у которого отняли игрушку.

На следующем пикапе мы ехали с самоанской семейной парой, вернувшейся назад на родину после тридцати лет, проведенных в США. Там у них родились и выросли дети. Они стали настоящими американцами и разъехались из родительского дома. А самоанцы, выйдя на пенсию, предпочли вернуться назад на родину.

Здесь как раз опустел родительский дом. И они взялись за его перестройку — в полном соответствии с американским представлением о комфорте.

— Мой брат тоже решил вернуться, — сообщил нам мужчина. — Он будет строить дом по соседству.

Заметив пустой фале, стоящий на их участке — на каменистом обрыве возле океана, я спросил разрешения нам в нем переночевать. Хозяева удивились, но возражать не стали.

Позднее я обратил внимание, что самоанцы предпочитают жить в некотором отдалении от кромки воды. На пляжах строят легкие шалаши, а не дома. Оказалось, они отказываются от удовольствия спать под шум океанских волн из-за страха перед цунами, которые терзают эти «райские» острова не реже, чем извержения вулканов.

Церковь играет в жизни самоанцев очень важную роль. Большая часть жителей Самоа — христиане. Среди них есть и католики, и протестанты самых разных направлений и сект. И все по воскресеньям обязательно ходят в церковь. В это время вдоль дороги (дорога там одна) тянутся нескончаемые потоки празднично одетых людей. Мужчины и женщины — все в белом, с головы до ног. А на женщинах в обязательном порядке еще и шикарные белые шляпы с огромными полями.

Встречаются и мормонские церкви. Реорганизованная церковь Иисуса Христа и Святых последних дней (так официально называется организация мормонов) основана в 1820-х годах в США проповедником Джозефом Смитом. В городке Файет, в штате Нью-Йорк, перед ним явилась светящаяся фигура посланца Господа. От него Джозеф узнал, где лежат золотые скрижали, на которых записана история жителей Америки до появления там европейцев. Они были написаны на каком-то древнем языке пророком-историком Мормоном. Но с божьей помощью Смит перевел их на английский язык, а его последователи и на все остальные языки мира.

Джозеф Смит заявлял, что «Книга Мормона» — это «Новейший Завет» в дополнение к Ветхому и Новому Заветам. Понятно, что христиане отнеслись к основоположнику нового учения с такой же нетерпимостью и злобой, как ранее фарисеи и книжники к Иисусу Христу, также претендовавшему на модернизацию устоявшейся традиции.

История повторилась буквально один к одному. Основателя нового учения убили религиозные фанатики, а его последователей жестоко преследовали. И мормоны, как ранее евреи, отправились на поиски своей земли обетованной. Они нашли ее на Диком Западе США, на берегу соленого озера Солт-Лейк, удивительно напоминающего Мертвое море — только почти пересохшее. Там, в основанном мормонами городе Солт-Лейк-Сити, столице американского штата Юта, до сих пор и находится штаб-квартира мормонской церкви.

Правоверные мормоны отдают 10 % своего заработка на нужды церкви. А так как люди они работящие и не пьющие, то у мормонской церкви денег очень много. Они тратятся на миссионерскую деятельность и строительство церквей по всему миру.

В Самоа чуть ли не в каждой деревне или даже на пустом месте между ними можно увидеть мормонские церкви. От христианских они отличаются тем, что на крыше вместо креста устанавливают заостренный шпиль, напоминающий громоотвод. Другой, также непременный атрибут, по которому их легко опознать — расположенная по соседству баскетбольная площадка (на Самоа иногда рядом есть еще и волейбольная площадка, но только рядом, а не вместо).

Мормоны ведут здоровый образ жизни. Регулярно занимаются спортом, не курят и не пьют спиртного. Под запретом также чай и кофе.

Как-то мы шли через очередную деревню, ничем не отличающуюся от десятков уже виденных. Сидящие на веранде одного из домов люди пригласили нас к себе — в Самоа это случается. Возможно, нас приглашали чисто из вежливости. Но мы-то никуда не спешили. Поэтому тут же с охотой приняли приглашение немного отдохнуть, пообщаться.

В этот раз мы попали на званый ужин. Семья самоанских мормонов пригласила к себе на вечер двух молодых миссионеров — парней-американцев, приехавших из Солт-Лейк-Сити проповедовать.

Мормонских проповедников можно узнать с первого взгляда. Они всегда работают в паре, и прежде чем отправляться в новую страну, обязательно предварительно учат язык, чтобы свободно общаться с местными жителями. Они все, как один, — молодые американские парни. А выглядят как морские пехотинцы с плакатов — высокие, атлетически сложенные, с обворожительными белозубыми улыбками. Одеты миссионеры также все одинаково: черные брюки, белоснежно-белая рубашка и черный галстук, на груди бейджик с именем. Даже в тропиках.

Мормоны не пытались обратить нас в свою веру. Разговор шел о Самоа и гостеприимстве местных жителей. Как сказал глава семьи:

— У нас на Самоа путников никогда голодными не оставят.

Нас уже неоднократно угощали — консервами. Но на праздничный ужин мы попали впервые. На столе была вареная сладкая картошка (ямс), а также несколько видов тушенки и рыбные консервы. Я и раньше замечал, что консервированные продукты здесь в большом почете. Нас также обычно угощали лапшой и тушенкой. Но я никак не ожидал, что и на праздничном столе (а к посещению миссионеров в этой семье, очевидно, готовились, как к празднику) мясные и рыбные консервы будут занимать самое почетное место!

В центре острова Савайи возвышается действующий вулкан Тафуа. Во время последнего извержения в 1911 году из кратера Муа у деревни Аопо вырвался поток огненной лавы, который гигантскими каскадами стекал вниз по склонам. Лава затопила поля и деревни на побережье. На некоторых участках она стекала прямо в океан.

Океанские волны постепенно разрушают лавовые потоки, создавая тоннели и колодцы различного диаметра. Вода с размаху врывается в лабиринт пустот и выстреливает вверх мощным фонтаном.

Вход на участок побережья возле мыса Асуисуи, где находятся природные фонтаны Алофаага Блоухолс, — платный. Деньги собирают жители находящейся неподалеку деревни Тага. На дороге поставили самодельный шлагбаум. Его охраняют. Но только днем. Мы же проходили там вечером.

На берегу океана рядом с тем местом, где бьют самые высокие фонтаны, мы увидели кемпинг — абсолютно пустой и тоже без охраны. В закрытые на замок бунгало мы вламываться не стали. Переночевали в фале с дырявой крышей, через которую ночью можно было разглядывать звезды. Когда подкатывала очень большая волна и ближайший к нам фонтан бил метров на двадцать вверх, до нас долетали брызги.

Берег обрывается крутыми утесами, о которые с грохотом разбиваются гигантские волны. Как же здесь искупаться? Мы нашли удобную «ванну» (выемку в лаве) и стали ждать, пока очередная волна окажется достаточно большой, чтобы накрыть нас с головой.

Выбравшись назад на трассу, мы доехали до паромной пристани. Паром уже стоял у причала, и буквально через 10 минут началась посадка. А еще через пару часов мы были уже на острове Уполу.

Ночь нас застигла в деревне Лалови. Погода была неустойчивая, того и гляди пойдет дождь. Лучше переночевать не под открытым небом, а в одном из фале на берегу моря. Но все «сарайчики» здесь не бесхозные, а кому-нибудь принадлежат. Мы обратились за разрешением в соседний дом.

Нас сразу же обступили с расспросами, соседи тоже подтянулись пообщаться. Вечером после ужина все вместе пошли играть в волейбол — на спортивную площади у мормонской церкви.

Утром мы продолжили свое путешествие по острову Уполу. В одной из попутных машин познакомились с канадцем. Питер, у которого в роду были и полинезийские предки, приехал на Самоа в отпуск. Он взял в аренду машину и колесил на ней в поисках интересных растений. Ботаника — его хобби.

Вместе с ним мы заехали на водопад Тогитогига. Оставили машину на парковке и пошли пешком по тропе. По пути Питер рассказывал нам про попадающиеся в поле зрения растения. Многие из них, по его словам, лекарственные. Обратил он наше внимание и на ярко-красный цветок теуила (Teuila, или по-латински Alpina purpurana) или красный имбирь — национальный символ Самоа.

Ночь застигла нас недалеко от деревни Ауфага. Мы спустились вниз с дороги к руинам церкви: оплетенные лианами бетонные стены, пустые провалы окон, от крыши вообще не осталось никаких следов.

Перед церковью был узкий и короткий пляж с мокрым черным вулканическим песком, покрытый многочисленными обломками досок. Там было и несколько огромных валунов из черного базальта. На одном из них нашлась ровная площадка, на которой еле-еле хватало места для двух человек. Там мы и легли спать. Ночь выдалась беспокойная. Огромные волны обрушивались на камень, обдавая нас брызгами. Олег долго ворочался, но никак не мог уснуть. И мне не давал. Наконец он встал.

— Я так больше не могу. Мне все время кажется, что нас вот-вот смоет. Пойду спать подальше от берега. Лучше комары, чем волны. — Он собрал свои вещи и стал карабкаться по каменистому склону к лесу.

Я некоторое время колебался. Но все же предпочел остаться на камне. Шторм вряд ли смоет. Надеюсь, цунами не будет.

29 сентября 2009 года (ровно через 10 дней после старта нашей кругосветки) в Тихом океане произошло мощное землетрясение магнитудой 8,3 балла. Эпицентр подземных толчков находился в 190 километрах к западу от архипелага Самоа. В результате подводных толчков в океане возникла мощная волна — цунами.

Цунами обрушилось на юго-восточное побережье острова Уполу. Большая часть самоанцев живет не прямо на берегу, а немного поодаль. Но побережье здесь равнинное. И даже в ста метрах от кромки воды высоты редко бывают больше 1–2 метров. А волны были высотой до шести метров. Ряд прибрежных деревень были почти полностью уничтожены. По официальным данным, погибло больше 1200 человек, свыше пяти тысяч получили ранения. Десятки тысяч людей лишились крова над головой и всего имущества.

Мы попали на Самоа в феврале 2010 года. За прошедшие после цунами месяцы при помощи международных организаций самоанцы уже многое успели сделать. Но следы разрушений были видны невооруженным взглядом. На десяток километров вдоль берега тянулись руины, в хаотическом порядке были разбросаны сплющенные в лепешку автомобили.

От домов и церквей на берегу остались одни фундаменты. У стоявших немного в отдалении от океана зданий в стенах зияли прорехи, крыши были проломлены, дворы замусорены обломками. Сильнее всего пострадали деревни Лепа и Салеапага. В них не осталось ни одного целого дома.

Проходя по дороге мимо разрушенных домов, мы встречали неприкаянных местных жителей. Они подходили поговорить, делились историями своего случайного спасения. Им просто повезло. В ту ночь они были не дома, а в гостях у родственников в соседних деревнях.

На дороге показалась знакомая машина. За рулем сидел Питер — канадец, с которым мы познакомились в предыдущий день. На этот раз он подкинул нас до крайней точки южного побережья острова — мыса Тапага. Там в деревне Вайлоа как раз шла подготовка к празднику по поводу открытия нового «общинного дома». Его построили взамен разрушенного стихией.

Уцелевшие после цунами жители юго-восточной части побережья, празднично одетые, украшенные бусами или цветочными ожерельями, чинно сидели за столиками. Между ними сновали женщины, выполнявшие работу официантов.

Началась торжественная часть с речами, суть которых была понятна и без перевода. Очевидно, вспоминали цунами, благодарили спонсоров и выражали надежду на счастливое будущее. Затем на сцену выскочили танцоры в белых набедренных повязках с «юбочками» из длинной зеленой травы на ногах. Начались «дикарские» пляски. Оказывается, самоанцы танцуют не только для туристов. Они и сами с интересом смотрели на то, как их соотечественники изображали из себя дикарей.

Самая зрелищная часть церемонии началась после окончания танцев. На забетонированную площадку перед домом разложили свежесрезанные зеленые пальмовые листья. На подготовленную таким образом «сцену» вышли четыре человека. Они еле-еле тащили деревянные носилки, загруженные кусками мяса — как вареного или жареного, так и сырого, вперемешку. Носилки перевернули, и мясо вывалилось на покрывавшие бетон листья.

Затем подошли еще четыре человека с носилками. Они тащили целиком зажаренную свинью. За ними подтащили носилки с только что зарезанной свиньей. На вершину пирамиды водрузили тушу теленка. После короткой паузы — вероятно, для того, чтобы зрители успели насладиться видом этого «произведения искусства» — мясную пирамиду разобрали и унесли на тех же самых носилках.

Но сцена пустовала недолго. На ней стали строить новую пирамиду из мяса. Ее также разобрали и унесли. И так несколько раз подряд в течение получаса — я уже и со счета сбился. Мясо все несли и несли. Со стороны это больше всего напоминало показательные выступления профессиональных мясников.

Интересно, куда потом девают все это свежее мясо? Вскоре стало понятно куда. Всем собравшимся на церемонии, включая и нас с Олегом, раздали ланч-боксы. В них были большие куски запеченной на шампурах свинины, куски вареного ямса в качестве гарнира и полулитровые бутылочки с питьевой водой. Опять же никаких овощей или фруктов! Мы же на Самоа.

После сытного обеда мы не рвались ходить пешком и стали ловить попутку. Попали в грузовик, на котором по местным магазинчикам развозили пиво и прохладительные напитки. Сверху на ящиках сидели два парня, которые, как мы позднее увидели, были грузчиками. А их менеджер, в задачу которого входило оформление бумаг, ехал в кабине рядом с водителем.

Нам пришлось сидеть на самом верхнем ярусе ящиков, рискуя при очередном повороте случайно вывалиться за борт. А когда заезжали в какую-нибудь деревню в стороне от шоссе, нависающие над дорогой ветки чуть не смахивали нас на землю. Ехать было не скучно.

У каждого магазина мы наблюдали настоящее шоу. Из кузова грузовика доставали пластиковые ящики, желтого или красного цвета, с полными бутылками кока-колы или пива. Затем один грузчик во весь рост в кузове, а второй снизу кидал ему ящики с пустыми бутылками. Делали они это очень артистично. Ящики выделывали в воздухе пируэты. Все движения грузчиков были четкие, хорошо скоординированные. Нижний грузчик, запустив ящик с бутылками по крученой траектории, сразу же отворачивался и тянулся за следующим.

В кузове на ящиках с пивом и кока-колой мы могли бы доехать прямо до столицы, но вышли у водопада Фалефа. Его прекрасно видно прямо с дороги. Но за вход на смотровую площадку, расположенную на противоположной стороне реки на частной территории, нужно уже платить.

Погода выдалась дождливая. Поэтому в деревне Фалеапуна, расположенной по соседству с водопадом, мы стали искать на ночь крышу над головой. Мое внимание привлекла церковь, по виду протестантская.

В глубине двора за церковью был одноэтажный домик. Перед ним на лужайке мужчина с женщиной играли с двумя маленькими детьми.

— А можно ли у вас переночевать? — я показал рукой, что мы просимся не в их дом, а в пустой фале у дороги.

— Зачем же там? — удивился он. — В нашем доме для вас тоже найдется место.

Но мы в очередной раз настояли на том, чтобы спать в доме без стен. Пастор, если это был он (мы как-то не удосужились спросить, какое отношение он имеет к церкви), повел нас в фале. В нем было пусто. Прямо в центре стояла обычная школьная парта. Половина пола была застелена потертым линолеумом. На другой половине, вероятно, когда-то тоже был линолеум, но его сняли, обнажив бетон. Рядом в небольшой пристройке были туалет и душ.

Мы с Олегом сразу же достали нетбуки и сели за парту. В кои-то веки появилась возможность разобрать фотографии. В Океании мы чаще всего спали в диких условиях, где не было электричества и заряд аккумуляторов приходилось экономить. Если же мы попадали на ночь к местным жителям, то поработать не удавалось — весь вечер проходил в разговорах.

Увлекшись работой, мы и не заметили, как стемнело. Включили свет и продолжили стучать по клавиатуре, прислушиваясь к тому, как на железную крышу с грохотом грузового состава обрушивается тропический ливень. Яркие вспышки молний освещали стоявшую неподалеку от нас церковь.

После того как молния ударила где-то совсем неподалеку, свет погас. И это хорошо. Мы с чистой совестью могли лечь спать. Иначе просидели бы без сна до утра.

Город Апиа был основан в 1837 году английскими миссионерами. Самым известным среди них был Джон Вильямс. Ему на набережной поставили памятник. В память о других миссионерах остались деревянные и каменные церкви, жилые здания в английском колониальном стиле. Немцы хозяйничали здесь всего полтора десятка лет и заметного следа в архитектуре после себя не оставили.

Пляжа в черте города нет. Берег укреплен бетоном. На засаженной пальмами набережной среди двух десятков старых зданий внимание привлекает белая католическая церковь с красочными статуями на фасаде. Лишь немногим уступают ей по размерам англиканская церковь с яркими витражами и христианская церковь конгрегационалистов, в которой покоятся мощи основателя города — преподобного Джона Вильямса.

В самом центре Апиа стоит 8-этажный «небоскреб», самое высокое в стране здание — в нем размещается правительство Самоа. Рядом с ним построили похожее по внешнему виду на гигантскую палубную надстройку здание Центрального банка.

В центре перекрестка напротив старого китайского торгового центра «Chan Mow & Co. Ltd.», в котором сейчас современный супермаркет, стоит четырехэтажная башня с часами и балкончиком — Мемориал жертвам Второй мировой войны. Вот, в принципе, и все. Самая интересная достопримечательность находится на окраине города, вернее, уже в пригородной деревне Валлиму.

До деревни Валлиму оказалось дальше, чем мы предполагали. К тому же дорога идет все время в гору. Пришлось ловить попутку. И вскоре нас высадили прямо у входа в огромное поместье знаменитого английского писателя-романтика Роберта Льюиса Стивенсона.

В 1887 году Стивенсон покинул Европу и отправился в путешествие по неизведанным и таинственным островам Тихого океана. Свои приключения он описал в книге «В южных морях». В ней, в частности, он писал: «На Самоа постоянно поют и танцуют, играют и развлекаются, жизнь на этих островах бьет ключом».

В 1890 году недалеко от Апиа в поселке Валлима писатель купил огромный участок земли и построил на нем дом. В нем он и жил с матерью, женой и пасынком, продолжая писать стихи, повести и романы. Островитяне называли Стивенсона «туситала» (рассказчик). На надгробной плите выбиты две строчки из его элегии: «Дом моряка — в море, и охотника дом — в холмах».

Возле поместья Стивенсона мы попали в кузов попутного грузовика, где уже была группа школьников. Я достал видеокамеру. Стоило мне навести ее на кого-нибудь из них, как школьник или школьница обязательно представлялись. И сразу же, без всяких вопросов с моей стороны, начинали подробно рассказывать о себе, как будто отвечали на стандартную анкету: как зовут, сколько лет, где живет, чем любит заниматься. У всех любимым занятием было не чтение книг, а плавание или футбол. Поэтому я и не стал спрашивать, читали ли они романы Стивенсона.

Из грузовика со школьниками мы вышли перед распахнутыми настежь воротами, на которых было написано «Bahai House of Worship». От входа тянулась асфальтированная коричневая дорожка, на которой белым камнем выложен составленный из ромбов орнамент. С двух сторон от дорожки росли коротко подстриженные кусты. На расстоянии трех метров друг от друга на низких столбиках были установлены лампы, скрытые за белыми шарообразными плафонами.

В дальнем конце дорожки был виден храм — гранитное двухэтажное здание, украшенное высоким белым куполом, составленным из шести похожих на паруса сегментов. Двери храма также были распахнуты настежь. Но внутри никого не было.

В центре купола была звезда с девятью лучами, составленная из двух смещенных друг к другу квадратов. Семь углов — семь лучей звезды, а восьмой угол разделен на два. От каждого луча начинался бетонный «лепесток», идущий, постепенно расширяясь, вниз. Там он крепится на балке над вторым этажом здания. В пространстве между лепестками были вставлены стекла, через которые здание наполнялось светом.

По двум этажам по кругу шла разделенная колоннами галерея. Вместо стен были гигантские окна от пола до потолка, а на первом этаже — девять входов с огромными стеклянными дверями.

Храм был наполнен тишиной, светом и воздухом. На месте алтаря стояла самая обычная трибуна с микрофоном — как в каком-нибудь конференц-зале. А вся площадь храма была заставлена рядами деревянных скамеек со спинками, обращенными к трибуне. Два прохода разделяли их на три примерно равные части — одну центральную и две боковые.

На деревянных панелях, закрепленных на стенах между первым и вторым этажами, золотыми буквами были записаны глубокомысленные изречения: строчными буквами — на самоанском языке, а под ними тоже золотыми, но уже мелкими буквами — перевод на английский. Например, на панели прямо над трибуной я прочитал: «МА О TAGANA SOIFUA О ONA TAGATANUU», а ниже был дан английский перевод: «The Earth is but one country and mankind its citizins» (именно так — буква в букву). Если перевести это высказывание еще раз, уже на русский язык, то получится что-то типа: «Вся Земля — это лишь одно государство, и все люди — его граждане». Я не мог не обратить внимание, насколько это созвучно идее моего проекта «Мир без виз».

У меня было ощущение, что мы ненароком попали в рай. Все было чисто, аккуратно, ухожено: пальмы, деревья, декоративные кустарники, цветы… И при этом никого! Мы были там совершенно одни. Как будто бахаисты ушли, оставив свой храм в подарок всему человечеству.

Зашли в информационный центр. Он построен в том же стиле, что и храм. Только значительно меньше по своему размеру. На столе были разложены брошюры на нескольких европейских языках. В них кратко и доходчиво излагались основные постулаты культа бахай. На стенах висели «стенгазеты», в которых рассказывалось об истории религии и ее распространении в Океании.

Бахай (от араб, «баха» — слава) — самая молодая из мировых религий. Но у нее уже свыше пяти миллионов последователей, которых можно встретить почти во всех странах мира. А священные писания переведены на многие языки, включая русский.

Основатель новой веры Бахаулла (1817–1892) почитается его последователями как последний из ряда «Богоявления» — наряду с Авраамом, Моисеем, Буддой, Заратустрой, Иисусом Христом и другими. Учение Бахай провозглашает единство Бога, единство религий и единство всего прогрессивного человечества.

Священников, как отдельной касты, у бахай нет. Службы и церемонии ведут самые уважаемые члены общины. Они же занимаются административными делами и руководят многочисленными благотворительными проектами.

Свои храмы бахай называют «Домами Поклонения» или Машрикуль-Азкар (по-арабски «Место восхода хвалы Божьей»). По завету Бахауллы везде, где проживают бахай, должны быть храмы с девятью входами и одним куполом, символизирующим единство всех мировых религий.

Первый храм бахай был построен в 1908 году в Ашхабаде. В 1948 году он сильно пострадал во время землетрясения. Заниматься его восстановлением было некому. В Советском Союзе вообще к храмам относились с подозрением. Взрывать их во второй половине XX века уже перестали. Но и на реставрацию денег не выделяли. Храм постепенно ветшал, и в 1963 году его снесли как аварийное здание.

Сейчас есть семь Домов поклонения бахай, называемых «Материнскими Храмами», — по одному на каждый континент или часть света. Мы, как оказалось, попали в главный храм бахай в Океании.

До вечера мы были совсем одни. Читали брошюры, просвещались. Поставив кресла перед открытой дверью информационного центра, пили чай с видом на храм. Наступила темнота, а никто так и не появлялся. Мы зажгли свет. Вероятно, именно на него и прибежал прятавшийся до этого неизвестно где охранник. Увидев нас, он очень удивился. Но еще больше его удивила моя просьба.

— Нет. У нас здесь не положено ночевать. — Он с ходу попытался нас отбрить. Но, на свою беду, задал вопрос: — А где вы провели прошлую ночь?

Я ответил честно:

— В церкви. — По случайному стечению обстоятельств, это было именно так.

И тут я понял, что, сам того не желая, поставил охранника, который и сам наверняка баби — последователь религии Бахай, в очень затруднительное положение. Выгнать нас сейчас на улицу — это все равно, что громогласно заявить, что бахаисты не такие гостеприимные люди, как христиане. Поэтому он и разрешил нам остаться.

Спали мы у стеклянной двери, сквозь которую прекрасно был виден подсвеченный мощными прожекторами храм, символизирующий единство всех религий.

Рано утром мы вышли из храма бахай и на попутной машине доехали до поворота к озеру Ланоту. Асфальт вскоре закончился, и мы пошли по колее. С двух сторон тянулись заросшие густой ярко-зеленой травой луга. Было влажно и прохладно. Как будто мы уже и не в тропиках, а где-нибудь среди английских пастбищ.

Озеро Ланоту считается одной из природных жемчужин острова Уполу и туристической достопримечательностью. Буйная трава, доходившая нам до пояса, скрывала тропу, петлявшую сквозь заросли на склоне вулкана. Под ногами хлюпало, ноги скользили в жидкой красной глине. Но мы упорно продолжали идти, не имея ни малейшего представления о том, что нас ждет впереди.

Спустившись в кратер давно потухшего вулкана, мы вышли на берег озера прямо к табличке «Озеро Ланоту, 2250 м», перепачканные с ног до головы в красной глине. И… не поняли, зачем шли. Топкие берега озера заросли тростником. Попытавшись дойти до воды, мы стали сразу же проваливаться по колено в вязкий ил.

По пути назад к шоссе мы заглянули в католический монастырь «Два сердца». И здесь, как и в храме бахай, были дома, храм, засаженное чем-то поле, на столе лежало большое распятие. И… никого. Вообще никого.

Горная часть острова Уполу идеально подходит для строительства монастырей и центров медитации. Здесь малолюдно (самоанцы испокон веков предпочитают жить на самом берегу моря и в глубь острова заходят только по делу — охотиться или что-нибудь выращивать), тихо и прохладно. Правда, иногда слишком уж влажно. Именно в такой дождливый день мы и попали. Горы окутывало облако, из которого время от времени опускалась промозглая морось. Ночью здесь, на высоте свыше двух километров, наверняка не только сыро, но и холодно. Поэтому мы предпочли не оставаться в пустом монастыре на ночь, а, вернувшись на шоссе, на попутной машине спустились вниз, к океану.

На океанском берегу было тепло и сухо. Как будто мы попали совсем в другую страну, хотя и проехали-то всего 15 километров. Только подняв голову и повернувшись в нужном направлении, можно было увидеть, что над горными вершинами в центре острова висит темная туча. Она могла накрыть и побережье. А мокнуть под дождем совсем не хотелось. Стали искать крышу.

В деревне Лотофага мое внимание привлек огромный «общественный дом». В нем по торжественным случаям собираются все жители деревни. Но, как нам уже объяснили самоанцы, такие дома нельзя считать ничейными. Они также не относятся и к общинной собственности. Их строят и содержат самые богатые и влиятельные семьи.

Вот и в Лотофаге мы без труда нашли владельцев — в соседнем доме. Просьба переночевать в «общественном доме» их не удивила. Специально для нас подмели сцену, постелили на ней циновки, протянули из дома удлинитель с розетками.

В семье был великовозрастный ребенок с задержкой умственного развития (при этом такой же толстый, как и почти все его сверстники). Он все время крутился возле нас, донимал расспросами, примерял на себя наши вещи. Только после того, как мы подарили ему футболку с логотипом «Мир без виз», он успокоился.

Увидев указатель на пляж «Возвращение в рай», мы свернули с главной дороги в сторону берега океана. По пути нам попалось хлебное дерево, увешанное зелеными плодами размером с футбольный мяч.

Мы встречали хлебные деревья во всех странах Океании. Но обращать на них пристальное внимание стали только после того, как Николай Мишутушкин угостил нас запеченным в духовке плодом хлебного дерева.

На Самоа хлебные деревья тоже не редкость. Но я ни разу не видел, чтобы их плоды собирали, готовили или ели. Не было их в продаже в магазинах, на рынках или придорожных лотках. Как будто здесь хлебные деревья выращивали чисто в декоративных целях. Впрочем, в этом ничего необычного нет. В Таиланде, например, хлебное дерево тоже растет. Но никому и в голову не приходит есть его плоды. Только монахи используют сердцевину плода хлебного дерева в качестве натурального красителя для своих оранжевых одеяний.

Хлебное дерево (Artocarpus) дает мучнистые плоды, которые образуют соплодия весом до двадцати килограммов, по форме напоминающие продолговатую дыню, но разделенные на ячейки-соты. Из заквашенных плодов, как из эрзац-муки, пекут лепешки, поэтому деревья и называют хлебными.

Очередную ночь мы планировали провести на пляже. Плавника здесь везде много. С дровами проблем нет. А если нам попробовать запечь плод хлебного дерева на углях? Как простую картошку? Мы сорвали пару плодов. На всякий случай. Все же мы не знали, как правильно их готовить. Будем экспериментировать. Вдруг первый плод окажется сырым или, наоборот, пережаренным?

Пошли дальше, держа плоды хлебного дерева в руках, чтобы не перепачкать выделяющимся из них белым соком рюкзаки. Если бы мы были на Вануату, то, я уверен, каждый встречный, заметив у нас эти зеленые шары, стал бы говорить, что они чересчур маленькие или недозрелые и предлагал бы дать нам свои — более спелые. Но на Самоа совсем другое отношение к собственности. Вся земля и, следовательно, все растущие на ней растения кому-то принадлежат. Поэтому прохожие — все, как один, с подозрением спрашивали:

— А где это вы это сорвали?

Пришлось положить плоды в рюкзаки.

Когда мы дошли до берега моря и свернули налево по указателям к пляжу «Возвращение в рай», к нам стали приставать уже с другим вопросом:

— А вы заплатили за вход?

И каждый норовил сам взять с нас деньги. При этом ни у кого ни квитанций, ни входных билетов не было. Нас стали воспринимать исключительно как «кошельки на ножках». Никого уже не интересовало, кто мы и откуда, есть ли нам где ночевать. Всех интересовали только деньги. Когда «деньгопросы» меня окончательно достали, я стал требовать, чтобы нас отвели к старосте деревни.

Нас чуть ли не под конвоем провели к дому деревенского вождя. И тут — сюрприз! Из дома вышел мужик, с которым мы уже были знакомы. Часть пути от шоссе до берега океана мы прошли имеете. Разговорились. Я рассказывал, что пишу книгу про Самоа, снимаю фильм.

Староста нас, конечно, тоже сразу узнал, пригласил в дом, угостил холодной водой (ее здесь предлагают вместо чая). Потом пожелал приятной ночи и… не взял денег.

— Вы — мои гости.

— Что же это за пляж, если его так усиленно охраняют? Оказалось, пляж «Возвращение в рай» ничем не отличается от десятков пляжей, на которых мы уже побывали. Кроме названия.

Изначально так назвали пляж, который находится прямо в деревне. На нем в 1953–1956 годах режиссер Марк Робсон снимал фильм «Возвращение в рай». Вкратце сюжет фильма таков. На тихоокеанский остров Матарева высаживается уставший от скитаний по всему свету бродяга, бывший «солдат удачи» Морган. Оказалось, что на острове далеко не райские порядки. Пуритански настроенный миссионер пастор Корбетт установил авторитарный режим. Бывший наемник, возмущенный тоталитарными замашками пастора, поднял восстание. Демократия восторжествовала, а сам Морган завоевал не только почет и уважение аборигенов, но и страстную любовь юной Маевы. Она родила ему дочь, но сама умерла при родах. Бродяга покинул остров, оставив ребенка на воспитание родственникам жены. Спустя многие годы уже поседевший капитан Морган возвратился в «рай», чтобы остаться на острове навсегда.

Пляж, на котором снимали несколько эпизодов фильма, вскоре стали называть «Возвращение в рай». Потом это же — уже раскрученное — название прилипло и к пляжу, находящемуся в трех километрах от деревни. Хотя к фильму он никакого отношения и не имел.

Пляж «Возвращение в рай» оказался до такой степени неинтересным, что мы даже не стали на нем оставаться. Пошли дальше по берегу океана. Среди нагромождения черного базальта нашли маленькую уютную бухту. Назвать ее пляжем язык не повернется. Но немного песка на берегу все же было. Важнее, что дров вокруг было навалом.

Мы развели костер. Когда дрова прогорели и образовались угли, засунули туда первый плод хлебного дерева. Через четверть часа вынули и разрезали. Сырой! Назад его в костер уже не сунешь. Но у нас был еще один плод. Его мы держали в углях в два раза дольше. Регулярно переворачивали, чтобы равномерно пропечь со всех сторон. Со второй попытки получилось именно то, на что мы и рассчитывали. Что-то типа немного подслащенной печеной картошки.

На следующий день у деревни Фалеасеела мы попали на самый лучший пляж Океании — из тех, на которых мы побывали за три недели на Фиджи, Самоа и Вануату. Песок белый и удивительно мягкий. Вода у самого берега была светло-зеленая, а чуть дальше, там, где плывущие облака отбрасывали на нее тени, она меняла цвет на бирюзовый.

Сложенная из камня, скрепленного цементом, стенка отделяла кусок океана в углу пляжа. Волны спокойно через нее перехлестывали. Но из-под камней на дне постоянно били ключи. Поэтому вода в бассейне была не только прохладная, но и почти пресная.

Участок прибрежной дороги между Фалеасеела и Фалелатай — самый глухой на Самоа. Здесь шоссе от берега океана поднимается на вершину горной гряды, разделяющей две деревни, а затем спускается серпантином вниз. Транзитный транспорт идет в обход. А здесь появляются только местные машины.

Надеяться на случайную попутку не стоило. Проще было восемь километров пройти пешком — вначале вверх по крутому серпантину через влажный тропический лес на перевал, потом вниз.

На перевале нас догнал грузовик. Я сразу же его узнал. На нем нас однажды уже подвозили. Водитель нас наверняка тоже узнал — европейцев, а тем более автостопщиков, здесь встретишь редко. Мы быстро запрыгнули в пустой кузов и поехали.

В деревне Фалелатай грузовик остановился. Водитель высунул голову в открытое окно:

— Я уже второй раз встретил вас на дороге. Как христианин я верю в Провидение. Думаю, наша встреча была предопределена. Вы куда едете? В аэропорт? Давайте я вас подвезу. Я еду в Апиа, но могу сделать крюк, чтобы вас довезти. — Так христианин из протестантской церкви «Ассамблея Бога» расценил нашу, казалось бы, случайную встречу на дороге. И поступил по-христиански.

Если посмотреть на глобус, то сразу видно, что Самоа находится примерно в середине Тихого океана. До Южной Америки отсюда ближе, чем до Азии.

Но все самолеты из Самоа в страны Южной Америки летят транзитом через Гавайи, Таити, Австралию или Новую Зеландию. Все эти страны для россиян визовые. Даже транзитом без визы не пропустят. А мы в этой кругосветке принципиально путешествовали только по безвизовым странам. Так что придется лететь в обход, огибая Землю с другой стороны.

Глава четвертая Фиджи

На этот раз мы заехали на Фиджи только на один день. Куда-то далеко отъезжать не хотелось. Но и сидеть весь день в аэропорту никакого смысла не было.

Мы отправились искать самый близкий к аэропорту пляж. Поначалу дорога шла мимо складов, отелей, авторемонтных мастерских, супермаркетов. Только через пять километров мы смогли свернуть с шоссе в сторону океана. И еще два километра шли до берега.

Весь день мы провели на пляже — редкий случай, когда нам никуда не нужно было идти или ехать. С утра до вечера мы купались, спали, загорали, наблюдали за тренировкой гребцов на каноэ, за рыбаками, ловившими рыбу длинным неводом, снимали на фото и видео живописный закат. Когда уже совсем стемнело, пошли назад в сторону аэропорта.

Попутные машины пропускали, уступая им место, чтобы ненароком не задавили. Очередная попутка остановилась сама — метрах в пятидесяти впереди. Подошли. Водитель — атлетического сложения чернокожий фиджиец поинтересовался:

— Вы куда идете? В аэропорт? Давайте я вас подвезу.

Так мы познакомились с пастором Джоном из церкви «Ассамблея Бога». Узнав, что наш самолет вылетает утром, он тут же пригласил переночевать у него.

В доме пастор представил нас своей жене и восемнадцатилетнему сыну. У них в гостях были еще три парня и молодая женщина. Оказалось, это члены кружка по изучению Библии. В этот вечер, впрочем, они не читали, а распевали религиозные гимны. Пели все. Один парень играл на акустической гитаре. Сын пастора задавал ритм, ударяя чайной ложкой по хрустальному стакану. Жена пастора стучала в бубен. А все остальные в такт хлопали в ладоши. Мы тоже были при деле. Олег фотографировал, а я снимал на видеокамеру.

Пели попеременно то на фиджийском языке, то на английском. Запомнился припев: «Христос — это ответ на все твои нужды, Христос — это твой истинный друг. Он тебя никогда не бросит. Верь в Него, и Он всегда будет с тобой».

Утром пастор Джон отвез нас в аэропорт. Нам предстоял длительный перелет. С пересадкой в Гонконге мы прилетели в Куала-Лумпур. Там встретились с Сашей Богомоловой. В Южную Америку полетим втроем.