Вокруг света без виз

Глава первая Аргентина

Наш самолет произвел посадку в Буэнос-Айресе. Пограничный контроль мы прошли быстро. Сейчас для россиян въезд в Аргентину на срок до 30 дней — безвизовый. Даже никаких анкет заполнять не пришлось. И обратные билеты пограничники у нас не спрашивали. Это уже сделали представители авиакомпании во время регистрации на рейс.

В Буэнос-Айресе к нашей компании должны были присоединиться еще несколько человек. Чтобы мы не искали друг друга в огромном городе, я заранее забронировал восьмиместную комнату в хостеле, расположенном на главном проспекте аргентинской столицы Авенида 9-го июля. Из аэропорта до него можно доехать на обычном городском автобусе 86-го маршрута.

В Буэнос-Айресе я был уже два раза — во время двух предыдущих кругосветок, поэтому сразу же узнал Авениду 9-го июля. Да и трудно было бы не узнать улицу, которую включили в Книгу рекордов Гиннесса как самую широкую в мире. Ее назвали в честь 9 июля 1816 года, когда Объединенный конгресс провинций Ла-Платы объявил независимость от Испании.

«Hostel Sol», название которого можно перевести как «Солнечный хостел», создан на последнем, третьем, этаже старого здания в колониальном стиле. Мы зашли в грязный подъезд и, поднявшись по лестнице, попали в большую светлую залу без окон, но со стеклянной крышей. В противоположном торце был выход на кухню и застекленную веранду с видом во двор, а с двух сторон — двери спальных комнат.

В комнате нас встретила Ирина Щеглова из Санкт-Петербурга. А вечером к нам присоединились москвички Юлия Рыбакова и Ирина Аверченко. Новые участницы кругосветки были примерно одного возраста — чуть за двадцать. Под утро прибыл еще один участник кругосветки — Герман Романов. После традиционного завтрака — свежесваренный кофе с молоком и сахаром плюс свежайшие круассаны — мы все вместе отправились на прогулку по городу.

Основанный свыше 400 лет назад, Буэнос-Айрес большей частью застраивался в конце XIX века. Построенные в классическом испанском колониальном стиле здания сносили. А на их месте строили новые дома в стиле того времени. В XX веке череда политических неурядиц, военных переворотов и общей социальной нестабильности привела к тому, что новые здания практически не строились. И город оказался как бы «законсервирован». Те, кто бывал в Вене и Будапеште, легко найдут сходство в архитектуре Буэнос-Айреса и этих европейских городов. Именно поэтому в период холодной войны здесь снимали фильмы, в которых действие происходило в Будапеште.

Выйдя из хостела, мы пошли по проспекту Авенида 9-го июля на север до египетского обелиска и свернули на восток, на Авениду де Майо, которая вскоре привела нас на площадь Плаза де Майо. Именно на этом месте в 1580 году был основан Буэнос-Айрес. А в соборе Метрополитан похоронен национальный герой Аргентины генерал Хосе де Сан-Мартин (1778–1850) — один из руководителей Войны за независимость испанских колоний в Америке в 1810–1826 годах. По соседству с гробницей генерала есть и могила неизвестного аргентинского солдата — одного из тех, кто отдал свою жизнь за независимость страны.

Площадь Плаза де Майо — не только исторический, но и политический центр города. В центре ее находится самый обычный городской сквер — фонтан, обелиск, скамейки, газоны, пальмы, кустарники. Тут бродят туристы, торговцы сувенирами (значки, магнитики, флажки, кружки) и… демонстранты.

В Аргентине, как и в России, народ почти всегда недоволен действиями своего правительства. Но если у нас долго терпят, а потом устраивают революцию, то здесь ждать не станут. Утром правительство принимает какое-нибудь непопулярное решение, а уже днем или вечером народ выходит на демонстрацию с плакатами. Так как почти все решения правительства кому-нибудь не нравятся, то и демонстрации случаются чуть ли не ежедневно. А плакаты и транспаранты стали такой же непременной частью площади Плаза де Майо, как фонтан, обелиск или голуби. Их никогда здесь не убирают. Разве что меняют старые на новые, более актуальные.

С такой же регулярностью, что и демонстрации, здесь проходит и церемония смены караула перед президентским дворцом. Нам тоже повезло увидеть, как стражники в парадной форме XIX века с карабинами на плече промаршировали по центру площади — как бы специально для того, чтобы их сфотографировали, чтобы затем занять свои места перед входом во дворец.

Президентский дворец называют Каса Росада, или «Розовый дом». Но при этом не намекают специфическую сексуальную ориентацию его обитателей, а лишь описывают цвет стен. Хотя правильнее было бы назвать его «грязно-розовым», настолько толстым слоем копоти и пыли они покрыты.

От центральной площади с президентским дворцом мы свернули на юг и вскоре попали в квартал аргентинской артистической богемы — Сан-Тельмо. В XVIII веке здесь чуть ли не треть населения составляли выходцы из Африки. А к середине XIX века это был уже престижный пригород столицы, в котором селились только самые богатые и состоятельные. Но в 1870-х годах здесь разразилась эпидемия желтой лихорадки, и богачи стали переезжать в другие районы. А их место заняли бедные эмигранты, прибывавшие преимущественно из Италии.

В 1970-х годах городские власти всерьез взялись за очистку района, реставрацию сохранившихся старых зданий и особняков. Здесь попытались воссоздать атмосферу старого доброго Буэнос-Айреса начала XX века. И район вновь радикально преобразился. Сюда потянулись артисты, художники, музыканты, танцоры.

Мощенные камнем улицы застроены двух-четырехэтажными зданиями с кафе, барами, сувенирными и антикварными магазинами. Все вывески сделаны «под старину». На улицах играют бродячие музыканты и шарманщики, устраивают представления клоуны и акробаты, продают антиквариат и музыкальные записи. Площадь Плаза Доррего заставлена столиками и лотками с антиквариатом.

Район Сан-Тельмо наполнен «танго салонами», которые здесь называют милонгас, а также местами, где проходят показательные выступления самых знаменитых танцоров. На них продают билеты, как на театральные представления.

Для того чтобы увидеть, как танцуют танго, не обязательно заходить в какой-нибудь клуб. Танцоры сами выходят на улицу. Как и все уличные артисты, в конце своего выступления они проходят по рядам зрителей со шляпой, собирая, кто что подаст.

Музыку танго нельзя назвать веселой. Видимо, и сама жизнь ее создателей была не очень легкой. Хотя говорят, что именно в танго лучше всего отражается суть национального характера аргентинцев: одиночество и отчаяние, ревность и тоска по далекому дому, перемешанные с латиноамериканской страстью и легкой эротикой.

Танго зарождалось тогда, когда в Аргентину со всего света стекались толпы эмигрантов. Отправляясь в Новый Свет в поисках лучшей жизни, они оказывались в перенаселенных и грязных городских кварталах. Эмигранты, подавляющее большинство которых составляли мужчины, собирались в портовых барах и публичных домах. Там национальные мелодии смешивались, переплетались, создавая уникальную по стилю музыку танго. Вначале ее исполнял оркестр, состоявший из аккордеона, гитары, флейты и скрипки. Потом сочинили стихи и танец, которые идеально соответствовали музыке.

Из Буэнос-Айреса танго распространилось по всему миру. Но именно здесь в районе Сан-Тельмо его можно увидеть в настоящем, первозданном виде.

В районе Ла-Бока, расположенном на берегу реки Рио Риачуэло, также селились эмигранты. И не самые богатые из них. Дома они строили неказистые — одно-двухэтажные. Денег на краску не было. Ее воровали или по дешевке покупали на заходивших в порт судах. Суда были со всего мира, краска на них тоже попадалась разная. Поэтому и получилось так, что в районе порта дома, окна и двери раскрашены в разные цвета. Бывает и так, что даже стены и окна одного дома разных цветов — на все сразу добытой по случаю краски одного цвета попросту не хватило.

После недавно проведенной реставрации на улочке Каминито фасады домов блестят свежей краской (уже не ворованной, а бесплатно полученной от муниципалитета!), внутренние дворики, в которые можно заглянуть через забор, очищены от мусора. На каждом шагу установлены скульптуры и памятники, на стенах висят памятные доски и барельефы. Из открытых настежь окон кафе и баров, в которых тщательно воссоздана обстановка XIX — начала XX века, доносятся звуки танго. И вся мощенная булыжником улица похожа на музей под открытым небом.

Здесь приятно неспешно прогуляться. Разноцветные здания прекрасно дополняют полузаброшенные ржавые портовые здания и гигантский железный мост. Но все это великолепие интересно только днем, при дневном свете. Едва начало темнеть, как атмосфера района стала разительно меняться. На улице сразу стало как-то пустынно и неуютно. Пора и нам возвращаться назад в центр города.

Очевидно, мы находились в одном из опасных районов. Это не значит, что в нем живут одни преступники. Подавляющее большинство жителей здесь обычные работяги, зарабатывающие на хлеб тяжким трудом. Бандиты составляют незначительное меньшинство. Но, как сказал бы сатирик Михаил Задорнов, «они лучше организованы».

Навстречу нам попалась пара прогуливающихся пенсионеров. Высокий и стройный, но уже лысовато-седой мужчина окинул нас взглядом и сказал:

— У вас так много фото- и видеотехники. Вы бы лучше здесь не задерживались. Скоро стемнеет. А у нас здесь район опасный.

Затем к нам подошел еще один человек, и еще. И все говорили об одном и том же. Я прекрасно понимал, что к таким предупреждениям нужно относиться серьезно. Поэтому попросил своих попутчиков пореже доставать свои фотоаппараты и побыстрее идти. Но выйти из плохого района оказалось значительно сложнее, чем попасть в него.

На одном из поворотов мы свернули явно куда-то не туда. Мы и до этого были в плохом районе, но постепенно из него выходили. А здесь у меня стало создаваться ощущение, что мы, наоборот, все глубже и глубже входим даже не в плохой, а в очень плохой район. Я буквально кожей чувствовал висящее в воздухе напряжение. Оно росло с каждым нашим шагом.

Редкие прохожие останавливались и провожали нас удивленными взглядами. Но уже никто не подходил, чтобы остановить. Только молча удивлялись нашему безрассудству.

Пока не стало слишком поздно, я скомандовал разворот на 180 градусов. И мы пошли обратно в сторону ближайшей мало-мальски оживленной улицы. Там увидели автобусную остановку. И на первом же автобусе уехали в центр города, прямо к президентскому дворцу.

В центре Буэнос-Айреса в целом довольно безопасно. Вернее, не опаснее, чем в центре Москвы. И по вечерам здесь на улицах много народу. Вдоль улицы Флорида тянутся бутики, кафе, рестораны, магазины с компакт-дисками, а прямо по центру улицы на лотках местные умельцы продают специально сделанные для туристов сувениры и не лицензионные музыкальные записи. Цены разумные, да и продавцы готовы идти на скидки — товары-то своего собственного производства. Гуляют и сами столичные жители, и туристы. Работают кафе и рестораны, магазины завлекают распродажами и скидками. Можно встретить уличных музыкантов и танцоров танго.

Улица Флорида упирается в площадь Плаза Сан-Мартин с огромными деревьями, аллеями, скамейками и памятниками, самый большой из которых — памятник генералу Хосе Сен-Мартину. Во дворце Хосе Сан-Мартина, фасад которого также выходит на эту площадь, сейчас министерство иностранных дел. Рядом находится отель «Мариот». А прямо напротив него на выложенном мраморными плитами постаменте установлен гигантский флагшток, на котором развевается аргентинский флаг, подсвеченный прожекторами.

Пройдя мимо флага, мы спустились по ступенькам и вышли на привокзальную площадь перед вокзалом «Ретиро».

Вокзал «Ретиро» для путешественников интересен разве что как образец архитектуры конца XIX века. Дело в том, что железные дороги в Аргентине есть. А пассажирского сообщения на них нет, за исключением пригородных поездов в районе столицы. На дальние расстояния можно перемещаться только на автобусах.

Междугородный автовокзал находится всего в двухстах метрах от вокзала. Билеты продают не централизованно, а в офисах многочисленных автобусных компаний. Стоимость проезда в междугородных автобусах сравнима со стоимостью авиабилетов. Но и комфорт почти как в самолете. Здесь есть два класса обслуживания: семи-кама и кама. Первый примерно соответствует эконом-классу, а второй — бизнес-классу самолета. Почти все автобусы двухэтажные. Иногда на первом этаже — кама, а на втором — семи-кама. Но бывает и так, что на обоих этажах одинаковый класс обслуживания.

Обслуживание по высшему классу предполагает широкие кожаные кресла, раскладывающиеся в кровать, на которой можно спать почти полностью вытянувшись, вечером горячее питание — обязательно с вином, а на ночь — шампанское. Утром легкий завтрак. И в любое время — горячий сладкий кофе из термоса и прохладительные напитки из холодильника.

В Аргентине много ночных автобусов. Обычно время их отправления рассчитано так, чтобы в конечный пункт назначения они прибывали утром. Поэтому на дальние расстояния автобусы отправляются где-то после обеда, а на более близкие — вечером. И чем меньше предстоит ехать, тем позже.

Мы пришли на автовокзал ранним вечером. Дальние автобусы уже ушли. Но мы еще успевали попасть на автобус в Вьедму. У нас как раз хватило времени вернуться в хостел за рюкзаками.

Ночью мы пересекли 37-ю параллель, по которой поперек Южной Америки прошли описанные в романе Жюля Верна дети капитана Гранта, и въехали в Патагонию.

В эпоху географических открытий европейцы, попадавшие в неизвестные для них земли, чувствовали себя как изгнанные из рая Адам и Ева. Все вокруг было неизвестным, никогда доселе не виданным. Чтобы как-то ориентироваться в чуждом мире, его старались хоть как-то очеловечить. Всем попадавшимся на пути первопроходцев островам, морям, рекам, горам, да и целым материкам давали названия, которые тут же и заносили на карты, где они и сохранились до наших дней.

В названиях географических объектов навеки сохранились имена вельможных или святых покровителей и спонсоров экспедиций, продублированные с приставкой «новый» или «новая» имена европейских городов и городков, яркие эпитеты, пришедшие в голову людей, измученных долгим плаванием, при виде земли.

Сохранились до наших дней и названия, данные явно по ошибке. И один из таких ярких примеров — Патагония, что означает «Земля большеногих» (patagon по-испански — большеногий). Именно так назвал эту обширную территорию на юге Аргентины знаменитый мореплаватель Фернан Магеллан. Ни он сам, ни его матросы ни одного местного индейца не видели. Но высаживаясь периодически на берег, чтобы пополнить запасы пресной воды, они неоднократно встречали на мокром песке отпечатки больших человеческих ног. Позднее выяснилось, что следы оставляли индейцы племени техуэльче, обутые в громоздкие мокасины из звериных шкур. Но ошибку исправлять не стали. Ведь к данному Магелланом названию все уже привыкли. Поэтому и сейчас эта земля называется Патагонией.

Автобус пришел в Вьедму рано утром. Небо было затянуто тучами, дул сильный холодный ветер, моросило. Пришлось доставать из рюкзаков свитера и куртки, одеваться потеплее. В Южюй Америке все не как у нас. Февраль здесь конец лета, а на юге холоднее, чем на севере.

Вьедма запомнилась нам пасмурной погодой, сырыми зданиями и пикетом протестующих против тяжелого экономического положения рабочих. Примерно пятьдесят человек в желтых касках собрались гурьбой перед зданием муниципалитета и для привлечения к себе внимания жгли старые автомобильные шины.

Было холодно. Часть протестующих стучала в барабаны — вероятно, для того, чтобы согреться. Другие откровенно жались поближе к кострам. Многие были с велосипедами, как будто ненадолго заехали сюда во время прогулки.

От Вьедмьг до городка Лас-Грутас (официально — Бальнеарио-лас-Грутас), расположенного на берегу залива Сан-Матиас, всего около 200 километров. Смешное по аргентинским меркам расстояние. Но погода разительным образом изменилась. Мы уезжали из промозглой осени, а попали на летний приморский курорт.

Берег здесь высокий, каменистый. Пляж широкий, но во время зимних штормов волны доходят до скал. В них уже много выемок, которые при наличии яркого воображения можно назвать пещерами. Отсюда и название курортного поселка — Лас-Грутас, что по-испански означает «пещеры».

Широкий песчаный пляж был заполнен отдыхающими. Аргентинцы (иностранцев здесь, конечно, не было) нежились под ласковыми лучами нежаркого солнца. Но бросаться в океанские волны не спешили. Только дети резвились на мелководье, наслаждаясь самой теплой на Атлантическом побережье Патагонии водой.

Мы попали в отлив. Залив здесь мелкий. Поэтому вода ушла далеко от скал, обнажив не только весь песчаный пляж, но и еще метров сто каменистого дна. На камнях среди оставшихся после отступления моря луж крутились какие-то люди. В одном месте собралось несколько человек. Потом к ним подтянулось еще несколько. За ними еще, и еще. Вскоре на берегу образовалась просто невероятная толпа.

Мы долго боролись с искушением пойти полюбопытствовать. Но все же любопытство оказалось сильнее. Пошли посмотреть, что же там такое необычное нашли? С трудом пробились через плотную толпу к эпицентру. И что же оказалось? Там были два рыбака с удочками. Несколько человек, проходивших мимо, остановились на них посмотреть. Их заметили другие, и тоже подошли. Тем, кто не видел, из-за чего все началось, стало любопытно узнать, отчего в одном месте собралось много людей. Они тоже подошли и тем самым еще больше увеличили толпу.

Это очень напомнило мне типичную ситуацию в туризме. Стоит кому-то открыть интересное место, как туда едут другие. И чем больше народу приезжает, тем больше все думают, что не может же столько людей ошибаться. Haверняка там есть что-то необычное. Для того чтобы принять все большее число людей, строят новые гостиницы. Зачем рестораны и развлекательные заведения. Так возникает очередной туристический центр. И он сам, самим своим существованием, начинает привлекать новых туристов.

Сразу же после заката началась сильная гроза. Пришлось прятаться в одной из пещер. Потом весь вечер из своего импровизированного укрытия мы с восхищением и немым восторгом наблюдали за тем, как гигантские молнии с огромным грохотом ударяют в океан, на секунду освещая все вокруг.

Аргентина — страна эмигрантов. Сюда в поисках счастья стекались люди со всего света. Но большая часть эмигрантов все же прибывала из Европы. И не только из Испании, которой когда-то эта земля принадлежала. Попадали сюда и итальянцы, и немцы, и русские.

Как правило, волна эмиграции в Аргентину из какой-нибудь европейской страны была вызвана не столько привлекательностью дальних странствий, сколько тяжелой экономической или политической ситуацией на родине. Сюда сбегали от голода, от политических и религиозных преследований. Поэтому-то в Аргентине и оказались ирландцы и поляки, белогвардейцы и фашисты, молокане и евреи.

Бежали в Аргентину и жители Уэльса, недовольные политикой насильственной англоизации, проводимой правительством Великобритании. Они ехали в поисках места, где их никто не будет трогать. Где дадут возможность жить по своим обычаям и традициям, говорить на своем родном языке.

20 октября 1886 года переселенцы из Уэльса, во главе с Левисом Джомсомом, основали город Трелью (tre на уэльском языке означает «город», а Lew — сокращение от имени Lewis). Центральная улица города начинается прямо от автовокзала (с другой стороны от него — искусственное озеро) и ведет в центр мимо парка скульптур к старому железнодорожному вокзалу. Местная железная дорога работала вплоть до 1961 года. Но — как и вся железнодорожная сеть Аргентины — не выдержала конкуренции со стороны автомобильного транспорта. Ее закрыли. А железнодорожный вокзал, на который больше не приходят поезда, стал всего лишь одной из исторических достопримечательностей города.

От привокзальной площади начинается улица, на которой стоит самый старый местный отель. Еще одна местная достопримечательность — тюрьма. В 1972 году заключенные подняли в ней бунт, убили одного из охранников и вырвались на свободу. Некоторым из беглецов удалось прорваться на аэродром и захватить самолет. На нем они благополучно улетели в Чили. Другим повезло меньше. 19 главных зачинщиков беспорядков расстреляли, остальных перевели в другие тюрьмы.

В 1885 году аргентинское правительство озаботилось укреплением своих позиций в малонаселенной южной части Патагонии, на которую претендовали и соседи чилийцы. На реке Галлегос, недалеко от ее впадения в Атлантический океан, создали военно-морскую базу. Вокруг нее и стал расти город.

В Рио-Гальегос мы приехали рано утром и с автовокзала сразу же отправились в ближайший хостел, чтобы помыться и привести себя в божеский вид.

Рио-Галлегос не относится к туристическим достопримечательностям. Вряд ли кто приедет сюда для того, чтоб прогуляться из конца в конец по набережной мимо скромных памятников, старых прохудившихся баркасов, пакгаузов и портовых сооружений. Для туристов этот город всего лишь пересадочный узел на самом юге континентальной части Аргентины на пути к Огненной Земле.

Из Рио-Галлегос в Ушуайю, главный город Огненной Земли, ходят автобусы (через Магелланов пролив их перевозят на пароме). Но проблема в том, что дорога проходит через чилийскую территорию. Всего лишь маленький кусочек, на котором даже нет ни одного населенного пункта, — но чилийский.

Россия и Чили к тому моменту уже подписали договор о безвизовом въезде. Но из-за внутриполитических проблем чилийские власти еще не успели его ратифицировать (то президента меняли, то парламент распускали и затем переизбирали). Это я знал прекрасно. Но, может быть, здесь — для этого маленького отрезка дороги — действуют специальные правила? Может, и здесь все же можно проскочить транзитом и без визы?

Сотрудник автобусной компании оказался эмигрантом с Мадагаскара и прекрасно говорил по-английски. Он вызвался позвонить на чилийский пограничный переход и спросить, пропустят ли нас там без виз. Что именно ему сказали, я не слышал. Но парень пересказал суть разговора.

— Чилийский пограничник меня заверил, что вы сможете проехать. По его словам, Чили — демократическая страна, и никаких препятствий для транзита чинить не будет. Конечно, без чилийской визы вы не сможете путешествовать по территории Чили. Но вам поставят в паспорт штамп, который даст вам право проехать на автобусе через кусок страны до следующего перехода — ни на что другое этот штамп права не дает.

Мы купили билеты и поехали. На аргентинском пограничном переходе нам поставили выездные штампы из безвизовой для нас Аргентины. А чилийские пограничники обещанные штампы ставить наотрез отказались.

Конечно, никакие аргументы с нашей стороны не помогли. Граница — это вообще не то место, где можно вести дискуссии. Как писала Элизабет Гилберт, путешествовавшая с «лучшим в мире» американским паспортом: «Никогда не забывай, что в любой день по любой причине любой пограничник в мире может вдруг решить, что впускать тебя ему не хочется». Пришлось вернуться в Рио-Галлегос. Конечно, мы расстроились из-за того, что нас не пустили в Чили. Но Юля Рыбакова выразила общее мнение, комментируя сложившуюся ситуацию на мою видеокамеру:

— Не пустили нас в Чили. Но я думаю, что мы все же найдем способ попасть на Огненную Землю. Главное, что мы не отступили от главного принципа проекта «Мир без виз»!

Или нас специально ввели в заблуждение, продав билеты, которыми мы не смогли воспользоваться? Или получилось недоразумение из-за недостатка адекватной информации. Но и в этом случае получается, что вина лежит на автобусной компании «Marga». Почему ее сотрудники должны звонить на границу и выяснять, кого пропустят, а кого нет?

Получается, что мы имели полное право потребовать назад деньги за билеты, которыми мы не смогли воспользоваться. Но тот же мадагаскарец, который нам их продал, заявил:

— Вы сами должны знать, куда вам с российским паспортом можно въехать без визы, а куда — нет!

А ведь я именно его и спрашивал, сможем ли мы проехать на автобусе без транзитных виз. Он не только уверял меня, что проблем не будет, но и уговаривал покупать билеты сразу туда и обратно.

Возмущенные таким наглым обманом, мы устроили акцию протеста. Нас было семь человек. Поэтому мы просто заблокировали офис компании, не давая другим пассажирам возможности покупать билеты. Все честно. Пусть стоят в очереди и ждут, пока нам вернут деньги.

Вскоре на автовокзале появился полицейский наряд — его вызвали из офиса автобусной компании. Привлеченные шумихой, появились журналисты и фотографы (у них наверняка есть свои «осведомители» в полиции — автобусной компании такой пиар вряд ли был нужен).

Один из полицейских говорил по-английски. Даниэль, узнав, в чем проблема, встал на нашу сторону. Но и скандал ему был не нужен.

— Вам еще повезло, что вы попали на мою смену, — доверительно и даже по-дружески сказал он мне и пояснил: — У нас в полиции разные люди работают. И дело не в том, что они плохие или агрессивные. Просто обычно нет времени долго разбираться, нужно действовать быстро. И только поэтому — жестко.

Обсудив ситуацию с Даниэлем, мы договорились снять блокаду офиса, чтобы не мешать покупателям подходить к окошку и покупать билеты. Но находиться на территории автовокзала и протестовать, даже непосредственно возле офиса, мы имели полное право.

Спать мы остались прямо на автовокзале — вполне удобно разместившись на мягких скамейках в зале ожидания. Когда автовокзал закрыли на ночь, нас оставили внутри.

А утром мы проснулись… знаменитыми. Я впервые увидел, что это не фигуральное выражение. Так бывает на самом деле — пусть и в масштабах не всей страны, а одного городка. Но ведь бывает!

Оказалось, на первой странице газеты «La Opinion Austral» была опубликована статья о наших приключениях на чилийской границе и о «демонстрации протеста» на автовокзале. Были там и наши фотографии. Поэтому на улицах нас узнавали.

После газетной публикации нам всем сразу стало как-то неинтересно и дальше ругаться из-за денег за билеты. Время было важнее. Если на автобусе попасть в Ушуайю невозможно, то придется лететь на самолете. Олег Семичев и Саша Богомолова решили на Огненную Землю вообще не ехать, а остаться в континентальной части Аргентины. При этом планы у них были разные. Саша хотела на автобусе доехать до Комодоро-Ривадавиа, затем — в Барилоче и дальше на север Аргентины, к водопаду Игуасу. А Олег настроился путешествовать по Аргентине автостопом.

Остальные пятеро купили по Интернету билеты на ближайший рейс в Ушуайю. Но только в одну сторону. Возвращаться в Рио-Галлегос еще раз никому не хотелось.

Архипелаг Тьера дель Фуэго, или Огненная Земля, находится на крайнем юге Южной Америки. От континента его отделяет Магелланов пролив, а от Антарктиды — пролив Дрейка. Главный остров архипелага, Большой остров Огненной Земли, поделен между Аргентиной и Чили.

Согласно данным археологических раскопок первые поселенцы появились на Огненной Земле уже 12 тысяч лет назад. А интригующее название острову дал все тот же Магеллан, который по ошибке назвал южную часть Аргентины «Землей большеногих». И в этом случае он явно сильно фантазировал, делая поспешные выводы на основании непроверенных фактов.

В 1520 году в проливе, позднее названном в честь великого мореплавателя, корабли Магеллана попали в густой туман. В этом, впрочем, ничего удивительного нет. Туманы здесь не редкость. Ведь океанская вода в этом районе земли зимой теплее, чем промерзающая под холодными ветрами суша.

В тумане, покрывшем все вокруг, испанцы увидели многочисленные огни. Магеллан принял их за проявления вулканической деятельности. Поэтому и назвал остров, силуэты которого он еле-еле различал, Огненной Землей. Позднее ошибка прояснилась. Оказывается, никаких вулканов здесь никогда не было. А костры жгли индейцы племени она и морские кочевники алака-луфы — у них была привычка разводить костры на лодках, с которых они охотились на моржей и тюленей.

Во второй половине XIX века на архипелаге обосновались первые переселенцы из Чили и Аргентины. Обе страны отстаивали свое право на суверенитет над островами. Но в 1881 году они заключили договор и мирно поделили архипелаг между собой. Земли эти были до того бесплодными, что на них никто особо и не претендовал.

Уже к середине XX века чистокровных индейцев на большом острове — Огненной Земле не осталось. Постепенно вымерли и те, кому еще какое-то время удавалось скрываться на мелких островах архипелага. Они не выдержали давления современной цивилизации.

Ушуайя — самый южный город Земли. Каждый уважающий себя кругосветный путешественник просто обязан побывать здесь хотя бы однажды.

На улице Сан-Мартин сразу же бросается в глаза невероятное количество магазинов туристического снаряжения. В промежутках между ними вклиниваются рестораны, отели, кафе, туристические агентства, сувенирные магазинчики. Но если отбросить весь искусственный туристический антураж, то в сухом остатке окажется захудалый приморский городок где-то у черта на рогах. Таким он раньше и был — городом рыбаков, нефтяников и… заключенных. Но времена изменились. Поэтому и тюрьма стала уже не тюрьмой, а музеем. Шутка ли сказать, то ведь не простая, а самая южная на Земле тюрьма!

Сейчас для того, чтобы попасть в Антарктиду, уже совсем не обязательно совершать героический подвиг, как это делали первопроходцы сто лет назад. Нужны только деньги. Стандартный 11-дневный тур стоит порядка 7—10 тысяч долларов (есть и специальные туры на 20–30 дней, но за них просят совсем уж баснословные суммы). За эту цену место можно забронировать в любое время и на любом судне по выбору (чем комфортабельнее судно, тем, понятно, дороже).

Если же лишних денег нет, а попасть в Антарктиду хочется (как в нашем случае), то нужно приезжать в самом начале или в самом конце туристического сезона, который здесь длится с октября по март. В это время туристические компании готовы идти на уступки и предлагают скидки от 25 до 50 % (в зависимости от экономической ситуации и соотношения спроса-предложения). Я это учитывал еще во время планирования кругосветки.

Все работающие в Ушуайе туристические компании продают туры в Антарктиду. Цены примерно одинаковые (наверняка картельный сговор имеет место быть — городок-то маленький, все друг друга знают).

Недавно продали последний билет на уходящее в этот день российское судно «Профессор Мультановский». В ближайшее воскресенье к Антарктиде пойдет польское судно. На него можно было попасть за 3 тысячи 200 долларов. До воскресенья оставалось еще несколько дней. Но других судов не было.

Для меня два-три дня роли не играли. Но у моих попутчиков уже были куплены обратные билеты из Буэнос-Айреса в Москву и Санкт-Петербург. Стандартный круиз длится 11 дней. Если бы польское судно уходило в пятницу, то у них был бы шанс успеть на свои самолеты. Можно было рискнуть и в субботу, надеясь, что судно вернется в Ушуайю с немецкой точностью. Но если поплыть в воскресенье, то нужно переносить дату отправления домой — и опаздывать на работу. А этого никому не хотелось.

Как-то очень уж много препятствий оказалось на нашем пути в Антарктиду. Может, нам просто не суждено туда попасть? Я об этом стал задумываться еще в тот момент, когда нас развернули на чилийской границе. Если бы мы не пытались проехать на автобусе, а сразу перелетели из Рио-Галлегоса в Ушуайю, то сейчас уже болтались бы в проливе Дрейка на пути к Ледовому континенту.

Посовещавшись, мы приняли решение вернуться на континент и проехать через всю Аргентину с юга на север, до водопадов Игуасу. А пока взяли в прокат машину и отправились на исследование Огненной Земли, которую мы еще толком и не видели.

Огненную Землю, вместе с Патагонией, еще в позапрошлом веке называли Краем Света. Но такого имени нельзя было найти ни на одной, даже самой подробной географической карте. В Ушуайе исправили это досадное упущение. На берегу пролива Бигль, рядом с портом, поставили знак «Фин дель Мундо», который и отмечает, где находится этот пресловутый Край света. И сейчас любой турист может сфотографироваться на фоне этого знака, чтобы иметь на руках доказательство того, что ему удалось-таки дойти до края и даже заглянуть за него.

А в 12 километрах от Ушуайи есть и еще один «край света» — национальный парк «Фин дель Мундо». Все его главные достопримечательности отмечены на карте, которую нам дали при въезде: заливы Энсенада и Лапататиа, лагуна Верде и озеро Рока.

На море разыгрался шторм, было пасмурно, низкая облачность, дул холодный влажный ветер. И нигде не было видно ни единой живой души. Среди скал, утесов, лесов, болот и озер, в окружении непуганых птиц и нахальных зайцев, среди выпрашивающих подачки диких лисиц у нас действительно возникало ощущение, что мы забрались на самый край земли.

Из Ушуайи мы улетели в городок Эль-Калафате, расположенный примерно в 320 километрах к западу от уже известного нам городка Рио-Галлегос. Посмотрели на знаменитый ледник Перито Морено и в тот же день на автобусе уехали в Эль-Чалтен.

Эль-Чалтен — маленький поселок, примостившийся у подножия горы Фитцрой (3045 м) на краю бескрайней пампы, где, как писал Жюль Верн в романе «Дети капитана Гранта»: «Восточный склон Анд, опускаясь длинными пологими скатами, незаметно переходит в равнину».

Поэтому на въезде в поселок установлен знак «Эль-Чалтен — трекинговая столица Аргентины». Десять лет назад здесь было лишь несколько домиков и пара гостиниц для альпинистов. Но в последние годы поселок растет как на дрожжах. Сейчас здесь есть уже сотни две домов, а также десяток хостелов и отелей. Сюда приезжают любители горного туризма, альпинизма и экстремального отдыха со всего мира.

Поселок расположен на краю ледового поля Кампо де Хиело Патагонико Сур — третьего в мире по величине, после Антарктики и Гималаев. Огромное ледяное поле порождает из своих недр 46 ледников, сползающих по склонам гор в долины рек. В результате их таяния образуются потоки чистой пресной воды, которые наполняют холодные горные озера.

Мы приехали в поселок уже поздно ночью. Но выяснилось, что тут же — в кассе на автовокзале, где продают билеты на автобусы, можно записаться на утреннюю экскурсию по леднику Вьедма. Правда, осталось только два места. А нас было пятеро, Ирина Щеглова с Юлей записались на экскурсию. Мы с Ириной Аверченко настроились на самостоятельную прогулку по горам. А Герман решил на следующий день арендовать горный велосипед и на нем погонять по окрестностям.

Планы на завтра определились. Но надо же де-то еще и переночевать. Варианта, как водится, два — искать хостел или пойти спать на природе, которая окружает поселок со всех сторон. В первом случае больше комфорта, во втором — романтики. Герман предпочел комфорт хостела, а все остальные отправились искать место для кемпинга.

Палатки у нас не было. Но были спальные мешки и туристические коврики. Нас со всех сторон окружала бескрайняя пампа. Места — навалом. Ложись да спи. Но, как назло, на небе сияла полная луна. Газету, может, читать и не будешь, но спать как под уличным фонарем тоже не лучший вариант. Поэтому мы предпочли спрятаться в тени густого кустарника. Ирина Щеглова и Юля должны были в 6 часов утра идти в хостел на место сбора участников экскурсии на ледник. Мы с Ириной Аверченко пошли их провожать. Встретиться договорились вечером в этом же хостеле.

Через территорию парка проложены десятки туристических троп. Парк открыт для всех. Но это не означает, что там можно делать все что хочешь. Все посетители должны соблюдать строгие правила — не портить природу, не загрязнять реки, не разжигать костры, устраивать кемпинг только в специально отведенных для этого местах. А что можно? Ходить, наслаждаться видами, ловить рыбу, купаться…

Поднявшись по заросшему сухой травой склону, мы перевалили через гребень и стали спускаться в окруженную со всех сторон горами со снежными вершинами (судя по тому, что снег на них сохранился вплоть до самого конца лета, он там никогда не тает), заросшую лесом долину, созданную широкой, но мелкой рекой с быстрым течением, вытекающей из озера, в которое сползает ледник.

В горах прошел дождь, тучи рассеялись, и выглянуло солнце, а с ним появилась и радуга, концы которой терялись где-то вне поля зрения, скрытые за почти постоянно укутанными облаками вершинами гор.

Тропа проходила мимо родников и пересекала ручьи, через самые широкие из которых были перекинуты срубленные из цельных стволов мосты. Там, где она раздваивалась или пересекала другие тропы, стояли указатели. Правда, названия мне ни о чем не говорили, поэтому мы старались держаться одного направления — на запад, в сторону хребта, идущего по границе между Аргентиной и Чили. Так и шли, пока не уперлись в берег озера. Вероятно, это и было Лаго Торре, указатель на которое мы видели еще на окраине Чалтена.

С трех сторон озеро окружали голые скалы — ни кустика, ни травинки. А с противоположной от нас стороны в озеро упирался ледник. На поверхности воды видны были отколовшиеся от него айсберги. Ветер был очень сильный. Он буквально сносил с ног. Казалось, стоит чуть-чуть подпрыгнуть, и полетишь, как птица.

Но остановил нас не ветер, а сложенный из камней монумент с табличкой, предупреждавшей, что дальше идти опасно — впереди склоны сыпучие. Мы не стали испытывать судьбу и повернули назад.

На этот раз мы выбрали тропу, которая шла на север параллельно главному хребту Анд — вначале через густой лес, а затем мимо цепочки протянувшихся друг за другом горных озер. Скорость передвижения сразу снизилась — в каждой «луже» обязательно ведь нужно искупаться.

Вода в озерах, которая только недавно была льдом в леднике, конечно, была не очень теплой. Но в жаркую солнечную погоду как раз и хотелось окунуться в прохладу.

Тропа привела нас к подножию горы Фитцрой — она здесь своеобразный «пуп Земли», сакральный центр всего национального парка. Гигантский монолит с двухкилометровыми отвесными стенами открыл в 1877 году неутомимый исследователь Франсиско Морено. Предоставив потомкам называть его именем ледники и города, он сам постарался увековечить имя знаменитого исследователя капитана Роберта Фитцроя, командира легендарного исследовательского судна «Бигль» (среди его пассажиров был, в частности, Чарлз Дарвин). Позднее выяснилось, у этой горы уже было имя. Индейцы называли ее — Чалтен.

Мы целый день ходили от озера к озеру, от реки к реке. Погода менялась каждые 10–15 минут. Как выйдет солнце, можно было раздеваться до футболок, набежит тучка — и в куртке не жарко.

Вечером мы вернулись в Чалтен, чтобы встретиться со своими попутчиками. Ирина Щеглова с Юлей нас уже ждали. Вскоре подошел и Герман. Он первым стал делиться своими впечатлениями:

— Я весь день катался на велосипеде по горам. Полностью вымотался, все болит. Зато доехал почти до ледника. Только не стал к нему спускаться. Решил, что назад не смогу подняться. А вот назад было прикольно возвращаться. Встаешь на велосипед и даже не нужно крутить педали. Ветер сам тебя несет.

— Мы были не только на леднике, — вступила в разговор Юля, которая также спешила поделиться приключениями, выпавшими на ее долю, когда вместе с Ириной они отправились в организованный тур с гидом. — У нас была канатная дорога, у нас была горная река, через которую мы переправлялись на тросе. Самым сложным участком был крутой подъем, где пришлось цепляться за корни деревьев, расстояние между которыми было примерно по полметра. По сути, у нас было где-то девять часов постоянного движения и максимум полтора часа на отдых. Самое сильное впечатление — это, наверное, момент, когда я врубила коши в лед, но меня начал сдувать ветер. Мой рюкзак улетел на несколько метров. Потом сдуло и меня. Но в самый последний момент меня успел поймать наш проводник. Если бы не он, я бы улетела в яму глубиной метров пять, из которой было бы трудно выбраться. Проводник сказал, что нам в таких условиях нельзя передвигаться и нужно где-то укрыться. А укрыться было негде. Потому что ураганный ветер застал нас на голом месте. Я несколько раз сильно ударилась правой ногой о камни. У меня до сих пор берцовая кость ноет.

— Там реально было страшно, — включилась в разговор Ирина Щеглова. — Мы полезли на ледник, который весь был в трещинах. Так и казалось, что он сейчас начнет раскалываться прямо у нас под ногами. Но когда гид подал руку, я поняла — он нас спасет. И сразу стало легче. А сейчас, после того, как все благополучно завершилось, я чувствую огромное облегчение и ощущение обновления. Как будто сегодня моя душа очистилась от многолетних наслоений.

Каждый хотел поделиться своими впечатлениями и переживаниями. За разговорами засиделись допоздна. Мы по очереди сходили в душ, зарядили аккумуляторы, поужинали и… пошли спать в те же самые кусты, под которыми провели и предыдущую ночь. Но не только они были для нас уже своими, чуть ли не родными: и гора Фитцрой, которая по-прежнему светилась под лучами полной луны, казалась ближе.

Вдоль восточного склона Анд идет легендарная трасса № 40. Дорога первооткрывателей, романтиков и искателей приключений начинается крайнем юге страны и тянется вплоть до северной границы.

Дорога, общей протяженностью около 5 тысяч километров с юга на север, — не только самая длинная дорога Аргентины, но и одна из самых длинных дорог в мире. Она начинается на уровне моря, проходит через 20 национальных парков, пересекает 18 крупных рек, преодолевает 27 горных перевалов в Андах, забираясь на высоту до 5 тысяч метров.

Дорогу начали строить еще в 1945 году, но до сих пор на ней встречаются не асфальтированные участки. Большая часть из них находится в провинции Санта-Круз — именно там, где нам и предстояло по ней ехать.

В Патагонии средняя плотность населения всего два человека на квадратный километр. Но и то, это именно в среднем, с учетом сравнительно густонаселенных прибрежных районов. А в юго-западной части Аргентины, у подножия Анд, в местах, мало приспособленных к жизни, вообще редко кого встретишь.

Поселки находятся на расстоянии десятков километров друг от друга. И между ними нет ничего, кроме каменистой пустыни. Самый сложный участок — до городка Перито-Морено можно проехать на автобусе. Но не мы одни такие умные. На несколько следующих дней все билеты были уже проданы.

У нас оставалось два варианта. Или возвращаться назад в Рио-Галлегос и ехать на север по более оживленной трассе, проходящей вдоль Атлантического побережья Патагонии. Или попытаться проехать по дороге № 40 автостопом. Первый вариант слишком скучный, но надежный. Второй — интересный, но рискованный. Какой из них выбрать?

Опять мнения разделились. Герман купил билет на автобус в Рио-Галлегос и поехал кружным путем. А остальные четверо решили все же рискнуть и настроились на автостоп.

Утром мы на идущем в Эль-Калафат автобусе проехали 30 километров по дороге № 23 до ее пересечения с дорогой № 40. На развилке мы поделились на пары: Ирина Щеглова с Юлей Рыбаковой и я с Ириной Аверченко. Мы «забили стрелку» в городке Перито-Морено, хотя надеялись, что и до этого неоднократно будем встречаться. Дорога ведь здесь одна. Возможно, нам будут попадаться и машины, в которых найдется место сразу для всех четверых. Ведь в самом начале этой кругосветки мы ухитрялись путешествовать по Хорватии и Черногории вчетвером.

Ирина с Юлей встали у развилки, а мы — в полном соответствии с правилами, применяющимися во время соревнований по автостопу, отошли от них на «длину тормозного пути», примерно на 50 метров дальше по ходу движения.

Первая пара уехала минут через десять в малолитражке «Рено», в которой чисто физически не было места еще для двух человек с рюкзаками. Но и мы не остались на продуваемой холодным ветром развилке, а пошли пешком. До ближайшего поселка Трес-Лагоса было 30 километров. Но на пустынной дороге стоять и скучно, и холодно.

Интеллигентная женщина в очках, попросившая не снимать ее на видеокамеру, подбросила нас до Трес-Лагоса (по-испански пишется Tres Lagos, но аргентинцы имеют привычку экономить и не произносить букву «с» в конце, поэтому у них получается что-то типа «Треляга»).

Асфальт кончился. Впереди на сотни километров будет грунтовка. Довольно долго машин на дороге не было совсем. Потом показался автобус. Тот самый, на который все билеты были проданы. Я даже не пытался голосовать. Лишь запечатлел на видеокамеру, как он проходит мимо.

Снова пошли пешком, чтобы хоть чем-то заняться. Если утром мы надели на себя все теплые вещи и все равно мерзли под холодным ветром, то с каждым часом становилось все теплее и теплее.

По холоду идешь и греешься. Поэтому идти комфортнее, чем стоять на месте. Но в жару, наоборот, при ходьбе становится еще жарче. Но и стоять на одном месте скучно. Поэтому мы шли, пока не становилось совсем уж жарко. Потом стояли, пока не надоедало на одном месте.

К полудню над бескрайней равниной воздух дрожал от жары. И вокруг по-прежнему не было ничего, кроме голой равнины, усыпанной камнями и гравием, словно мы оказались на дне гигантского пересохшего озера.

Остановился пикап с бульдогом на цепи в кузове. Водитель взялся объяснять, куда именно он едет и на сколько сможет нас подвезти. Но к тому моменту нам было уже все равно куда ехать.

Дорога шла по пустынной местности. Ни жилья, ни признаков человеческой деятельности вокруг видно не было. Зато стала встречаться живность. Животные сейчас готовы выживать в самых неблагоприятных условиях. Лишь бы люди их не трогали.

Гуанако (один из видов ламы) чаще всего неслись параллельно дороге, как будто пытались нас обогнать. А страусы нанду, не такие крупные, как африканские, но все же гигантские птицы, наоборот, казалось, никакого внимания на машину не обращали. Они медленно выхаживали на своих сучковатых ногах, тщательно переступая через кочки, камни и хилые кустики.

На пустынной развилке фермер свернул с трассы и остановился.

— Может, поедете со мной в Гобернадор Грегорес? А оттуда уже повернете на Перито-Морено. Получится, конечно, крюк — туда примерно 35 километров и обратно до трассы еще столько же. Но там хоть люди живут. А что вы будете делать здесь, на пустынном перекрестке посреди пустыни? До ближайшего населенного пункта по дороге № 40 отсюда больше 70 километров. А до ближайшего озера — больше 30. Впрочем, и там вода соленая, непригодная для питья.

Однако мы не поддались на уговоры. Ирину с Юлей мы на дороге не видели. Значит, они где-то уже далеко впереди. И нам нужно их догонять. Некогда круги нарезать.

Мы остались на пустынной развилке. Спешить было некуда, делать нечего. Вдалеке на западе, казалось, было большое озеро. Можно было разглядеть и поверхность воды, и островки. Но это был самый обычный мираж. Жюль Верн в «Детях капитана Гранта» писал, что в Патагонии миражи — самое обычное дело.

Единственная достопримечательность в зоне видимости, в реальности которой нельзя было сомневаться, — дорожный указатель. Из него мы узнали, что до Перито-Морено остается 349 километров, а до ближайшего населенного пункта Бахио-Кораколес — 222 км. Был там и какой-то «Tamel Aike», который даже не отмечен на карге. Расстояние до него обозначалось двузначной цифрой. Вторую цифру — 9 было прекрасно видно, но на месте первой зияла дыра. И вообще указатель был сильно поврежден. Как будто какой-нибудь нетерпеливый автостопщик надолго перед ним застрял и от нечего делать развлекался бросанием камней по единственной здесь мишени. А камней было немерено.

Я сфотографировал дорожный указатель на фото и видео. Потом мы сами стали фотографироваться на его фоне. И в этот самый момент далеко на горизонте показалось быстро приближавшееся к нам облако пыли. Скорость его была никак не меньше 100 километров в час. Казалось, это даже не машина вовсе, а низко летящая над землей ракета, а клубы пыли за ней — это струи ракетных газов. Или это был очередной мираж?

Я все же рефлекторно успел поднять руку с вытянутым большим пальцем — стандартный жест автостопа. Но пикап понесся дальше, не снижая скорости. А облако тянущейся за ним пыли тут же накрыло нас с головой.

Метров через триста пикап остановился, развернулся и подъехал к нам. Парень с девушкой смотрели на нас с удивлением. Им, наверное, тоже поначалу показалось, что они увидели мираж в пустыне. Девушка спросила по-английски:

— Вы как здесь оказались? Что вы тут делаете?

— Автостопом едем.

— Автостопом? Здесь? — Она окинула взглядом бескрайнюю пустыню, пытаясь увидеть признаки жилья. Но вокруг не было ничего. И у нее сразу же возник вполне разумный вопрос: — И сколько же вы здесь стоите?

— Будете смеяться, но никак не больше 10 минут.

Парень с девушкой рассмеялись и предложили садиться. Они поженились в Израиле, а в Аргентину приехали в свадебное путешествие. Если бы они увидели нас в каком-нибудь правильном месте, то проехали бы, не снижая скорости.

Когда мы сели на заднее сиденье, парень по- смотрел на нас через стекло заднего вида и сказал:

— Я бы на вашем месте пристегнулся.

Он выжал из двигателя полные обороты и только после этого отпустил тормоз. Машина рванулась с места так, что сила инерции буквально расплющила нас по сиденью. За пару секунд мы разогнались до скорости 130 километров в час. И почти никогда ее не снижали. Над мелкими камешками — а их на дороге было много — мы просто пролетали. Но ведь попадались и камни покрупнее, на дороге были горбы и впадины. На них пикап резко подбрасывало. Если бы не ремни безопасности, мы бы быстро проломили крышу своими головами.

Все внимание водителя было увлечено дорогой, девушка тоже сидела молча. Я вначале пытался завязать разговор, но быстро понял, что нас взяли в машину не из стремления поболтать с новыми попутчиками. Поэтому мы так всю дорогу и ехали — вернее практически летели — молча.

Всего через полтора часа мы были уже в Бахио-Караколесе. Там, в первом населенном пункте на нашем пути, они нас высадили. А сами, посчитав свою миссию по спасению «придурков», путешествующих автостопом по дороге № 40, выполненной, с чистой совестью поехали дальше. В поселке Бахио-Караколес было несколько домов, хостел, кемпинг, автозаправочная станция, свалка ржавых автомобилей и придорожное кафе. Но самое главное — здесь была вода. В крайнем случае, мы могли здесь и переночевать. Но до темноты делать было совершенно нечего.

В окрестностях поселка есть шахты и рудники. На дороге иногда появлялись грузовики. Но они не решались выезжать на дорогу в сторону Перито-Морено, а возвращались назад, туда, откуда приезжали.

День уже клонился к вечеру, а мимо нас за четыре часа не прошло ни одной машины. Я оглядывал окрестности, прикидывая, куда нам лучше отправиться спать. И тут на дороге показался автобус — тот же самый, который мы видели утром. Вероятно, он сворачивал по пути в какую-то деревушку в стороне от трассы. Но и в этом случае в нем вряд ли появилось свободное место.

Как и в первый раз, я не пытался голосовать, а включил видеокамеру и стал снимать, как автобус проезжает мимо. Он удалился уже метров на пятьдесят. Но вдруг стал притормаживать и прижиматься к обочине. Одновременно стала открываться дверь.

— Девушка может сесть на мое место. А нам с тобой придется сидеть на ступенях, — сказал мужчина, встретивший нас у входа. Позднее выяснилось, что он был сменным водителем.

Ехать по ухабистой дороге, сидя не в мягком кресле, а на жесткой ступеньке, было, конечно, не очень комфортно. Но это как раз тот случай, когда лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Автобус шел медленно. Но никто нас не обгонял.

В Перито-Морено мы приехали поздно вечером. Автобус остановился возле центрального городского отеля. А мы сразу же пошли на автовокзал. Там мы договаривались встретиться с Ириной и Юлей. Наверняка они нас уже ждут. Они же уехали первыми, и мы их не обгоняли.

Ни наших попутчиц, ни записки от них на автовокзале не было. В XXI веке все уже настолько привыкли к сотовым телефонам, что уже и не представляют, как люди вообще могли друг с другом встречаться, когда их не было. И вот мы оказались в такой ситуации. Конечно, сотовые телефоны были у всех. Но в Аргентине, как и во всей Южной Америке, действует свой, отличный от нашего стандарт сотовой связи. Наши телефоны не могли подключиться к сети. Поэтому единственный доступный нам способ связи — Интернет.

С Интернетом в Аргентине проблем нет. Вот и на автовокзале я сразу же запеленговал пару беспроводных сетей. Одна из них была открытой (без пароля). Я тут же к ней подключился, но в Интернет выйти не смог.

Мы написали записку и, прикрепив ее к двери закрытого на ночь автовокзала, пошли спать в кустах на берегу канала.

Утром мы вернулись назад. Наша записка была на месте. Но наших попутчиц видно не было. К беспроводной сети вновь подключиться удалось быстро, но опять же без выхода в Интернет. Оставив Ирину на автовокзале, я пошел в город (автовокзал на окраине, на объездной дороге).

По пути мне попался центр туристической информации. Там был бесплатный Интернет — и беспроводной, и со своего стационарного компьютера. Сотрудница центра мне и сообщила, что произошла авария у провайдера, обеспечивающего Интернетом сразу весь район. Обещали починить во второй половине дня.

Интернет появился уже ближе к вечеру. И тут же мы получаем новость (отправленную в час ночи!). Оказывается, Ирина с Юлей уже в Сальте, на крайнем северо-западе Аргентины.

Мы с ними расстались, когда они уехали в машине в Трес-Лагос. По пути водитель их долго запугивал: «Проехать автостопом по дороге № 40 нереально!» Убедил. Поэтому они быстро поймали машину, идущую в обратном направлении, и уехали в аэропорт в Эль-Калафате (он находится рядом с дорогой). Оттуда улетели в Буэнос-Айрес, где пересели на другой самолет — в Сальту. Заканчивали они свое послание словами «Встретимся на водопадах Игуасу!»

В кругосветку мы отправлялись вчетвером, потом были втроем или вдвоем. Но в Аргентине количество участников выросло вначале до семи, а затем и до восьми человек — прилетела еще и моя младшая дочь Светлана (старшая дочь Виолетта принимала участие в первом этапе кругосветки — по Европе). Мы разбрелись по всей стране, но поддерживали между собой связь по Интернету.

В тот момент, когда мы с Ириной Аверченко были в Перито-Морено, ситуация складывалась так. Герман Романов ехал на автобусе в сторону Барилоче. Чуть раньше в этом городе уже побывала Саша Богомолова. Там она встретилась со Светланой Шаниной, и они вдвоем уехали в Мендосу. Олег Семичев двигался на встречу с ними. А Ирина Щеглова с Юлей Рыбаковой как раз сейчас исследовали Сальту. И все рано или поздно планировали добраться до водопадов Игуасу.

Мы с Ириной Аверченко также двигались в сторону водопадов, но отставали от своих попутчиков минимум на 2–3 тысячи километров. Нужно было срочно догонять.

Антон Кротов в своей книге «Практика вольных путешествий» описал «метод штурма». Его суть состоит в том, что самый быстрый способ передвижения заключается в комбинировании автостопа и общественного транспорта: днем едешь автостопом, ночь спишь в идущем в том же направлении поезде или автобусе, а утром опять выходишь на трассу и поднимаешь палец. Так удается двигаться практически без остановки. И скорость передвижения оказывается больше, чем только на поезде/автобусе или только автостопом.

В Аргентине пассажирских поездов нет. Но автостоп здесь можно совмещать с поездками на междугородных автобусах. На автовокзале выяснилось, что ближайший автобус в попутном для нас направлении пойдет только через три часа. Поэтому мы пошли попытать счастья в автостопе.

Встали на выезде из города у указателя «Еl Pluma — 80, Las Heras — 183» — такие уж тут, в Патагонии, расстояния между населенными пунктами — от 80 до 100 километров. Поначалу казалось, что на ночь глядя мы никуда уехать не успеем и нам придется возвращаться на автовокзал. А «метод штурма» начнется с поездки на ночном автобусе. Но примерно через час ожидания нам все же удалось остановить пикал. Водитель, правда, всячески пытался нас отговорить, утверждая, что едет совсем недалеко.

И, действительно, мы проехали с ним всего-то около 60 километров. По местным меркам — пустяк. Даже до ближайшего поселка не доехали. И оказались в очень неудобном месте — на шоссе у поворота на частную дорогу, закрытую шлагбаумом. Но — вот ведь совпадение — как раз в это время с этой грунтовки на шоссе выезжал пикап.

Водитель по-английски не говорил. Да и по-испански изъяснялся как-то не очень понятно (я уже третий раз в Южной Америке и немного научился понимать по-испански. Но только если говорят более-менее отчетливо, а не на сленге и с акцентом). Толком поговорить не удавалось. Но вроде бы и ехать нам с ним предстояло недолго. Как я понял, он мог довезти нас всего лишь до ближайшего городка. А что еще можно ожидать от человека, выруливающего на трассу из глубин пампы?

В ближайшем городке мы собрались выйти. Но, как мне удалось понять, планы у водителя почему-то изменились. Вероятно, он довезет нас до следующего населенного пункта. И так повторялось несколько раз. В каждом очередном городке мы готовились на выход. Но каждый раз выяснялось, что нам можно ехать и дальше.

В первом часу ночи мы приехали в Комодоро-Ривадавиа. На этот раз водитель точно никуда дальше ехать не собирался. Но и нас он отпускать не спешил. Предложил переночевать у его друга. Но мы отправились на автовокзал. Там как раз успели поймать последний в ту ночь автобус на Пуэрто-Мадрин.

Утром мы приехали в Пуэрто-Мадрин и сразу же отправились на выезд из города.

В Аргентине у дорог часто встречаются мини-алтари. Как правило, они посвящены местным святым, которые считаются покровителями путешественников. Начинается все с того, что какой-нибудь водитель в благодарность за чудесное спасение в аварии ставит у дороги три кирпича домиком с маленькой фигуркой святого внутри. Потом еще кто-нибудь поставит рядом такой же миниатюрный алтарь. Постепенно у этого места начинает останавливаться все больше машин. Кто-то жертвует бутылку воды, кто-то — вина, оставляют мелочь и бумажные деньги, продукты и цветы, в меру сил украшают.

Обычно у таких алтарей устанавливают красные флаги — они видны издалека и привлекают внимание проезжающих мимо водителей. Именно такими красными флагами и был отмечен поворот с трассы на Пуэрто-Мадрин.

У красных флагов алтарного городка «Gauchito Gil» мы попали в очередной пикап. Карлос Гастон по пути рассказал о том, что работает на нефтяных приисках в районе Комодоро-Ривадавиа (400 с лишним километров южнее Пуэрто-Мадрина) и каждые две недели ездит на своей машине домой — в Мендосу. А это, между прочим, полторы тысячи километров в одну сторону.

Ему было жалко тратить часть своего свободного времени на дорогу. Поэтому он никогда не снижал скорость ниже 120 км/час. К счастью, асфальт на дороге был идеально гладким, а транспорта мало. По пути мы обогнали несколько междугородных автобусов, в очередной раз убедившись в эффективности «метода штурма».

Затем мы попали в кабину длинного трейлера, в котором был зерноуборочный комбайн. Водитель с профессорской бородкой и длинными, ниже плеч волосами сразу же заявил:

— Я обычно автостопщиков не подвожу. Очень уж много в Аргентине бандитов по дорогам шляется. У нас в Чили значительно спокойнее.

Алексий стал рассказывать, что его семья живет в одном из пригородов Сантьяго-де-Чили, показал фотографии жены Натальи и маленького сына — Бенисио. При том, что и у водителя, и у его жены были русские имена, сам он по-русски не говорил и о русских предках в своем роду не слышал.

Уже после того, как Алексий выехал в рейс, в Чили произошло сильное землетрясение. Но он позвонил по мобильному телефону и узнал, что с его семьей все в порядке, хотя их дом сильно пострадал.

Завидев идущий навстречу грузовик со знакомым водителем, Алексий отпускал руль и начинал обеими руками активно жестикулировать. Когда машины проносились мимо (встречный водитель также махал руками), он включал рацию и выходил на связь, чтобы похвалиться, что везет двух русских автостопщиков.

Алексий ехал в Буэнос-Айрес, поэтому на повороте в сторону Санта-Розы мы расстались. Там к нам сразу же подошел полицейский и вежливо попросил подойти к полицейскому посту — наподобие наших постов ГАИ. Внутрь нас не пригласили. Из поста вышел сержант и попросил паспорта.

— Не волнуйтесь, — успокоил он. — Мне нужно всего лишь вас зарегистрировать.

Оказалось, автостоп в Аргентине разрешен. Но так как бандитов на дорогах много, то автостопщиков на всякий случай регистрируют. Точно так же, например, в 90-х годах делали у нас на Северном Кавказе.

На повороте очередной дорожый указатель: «Санта-Роза — 270, Кордова — 875». Дело было к вечеру. Скоро будет темнеть. Максимум, на что мы могли надеяться, — успеть добраться хотя бы до Санта-Розы. Там у нас был бы шанс поймать ночной автобус на Кордову.

Остановился легковой автомобиль типа нашего «Иж»-«каблук» — два сиденья впереди и будка сзади. Полусумасшедший по виду мужик с горящими глазами и пышной шевелюрой взял к себе на переднее сиденье собаку — очень коротко остриженного серого спаниеля, а нам предложил устраиваться на освободившейся подстилке. Однако выбирать не приходилось. Так мы и поехали, выглядывая из «собачьей конуры» в заднее окно, где нас буквально по пятам преследовала черная туча, которую прочерчивали вспышки молний.

В Санта-Розе мы сразу же поспешили на автовокзал. Оттуда буквально через 10 минут после нашего прибытия уходил автобус в Кордову. Как раз успели!

Моя младшая дочь Светлана уже неделю назад прилетела в Аргентину. Но только в Кордове мы, наконец, смогли с ней встретиться. Она остановилась в хостеле, недалеко от автовокзала, и сообщила его адрес мне по Интернету. Вместе с ней мы отправились на экскурсию по городу.

Кордова — один из старейших городов Аргентины. В 1599 году в нем появились первые монахи-иезуиты. В 1610 году они основали колледж Colegio Maximo. Через три года он стал университетом — четвертым по времени основания высшим учебным заведением Нового Света. Вокруг университета строились церкви, монастыри, общежития для студентов и дома для преподавателей.

Постепенно в центре города возник «Иезуитский квартал». Но в 1767 году король Карл II Испанский объявил о роспуске ордена, становившегося, на его взгляд, чересчур влиятельным. Всю собственность, включая университет, у монахов-иезуитов реквизировали и передали под управление монахов-францисканцев. В 1853 году гонения на иезуитов закончились, и они попытались вернуть себе университет. Но было уже поздно. Его к тому времени уже национализировали. А старый «Иезуитский квартал» ЮНЕСКО включило в список памятников мирового культурного наследия.

После экскурсии по «Иезуитскому кварталу» мы втроем зашли на огромный автовокзал, расположенный неподалеку от центра города. Там были офисы различных компаний. Нам пришлось обойти три десятка контор. Но мы все же нашли автобус, отправляющийся в Пуэрто-Игуасу в самое удобное для нас время. По случайному стечению обстоятельств это оказался к тому же самый комфортабельный и дорогой автобус — с трехразовым питанием (включая горячее, вино и шампанское). Такие уж в этом путешествии контрасты. То едем автостопом и ночуем в придорожных кустах, то прямо-таки барствуем в «пятизвездных» автобусах на «все включено».

В городке Пуэрто-Игуасу мы стали искать подходящую гостиницу. Отели там на каждом шагу, и сезон был не туристический. Свободных мест — навалом! В большинстве гостиниц вообще не было ни одного постояльца! Но поначалу никак не удавалось найти подходящее место: то слишком дорого, то слишком шумно, то слишком грязно, то Интернета нет, то бассейна, то стиральной машины. Именно так обычно и бывает, когда начинаешь искать гостиницу утром. Вечером обычно останавливаешься в первой попавшейся. Когда надоело ходить по жаре с рюкзаками, мы остановили свой выбор на хостеле «Лас-Палмерас» — с маленьким бассейном во внутреннем дворике и беспроводным Интернетом. Сразу же разослали письма своим попутчикам со своим адресом. Свободных мест в хостеле оставалось еще много. Всем хватит. Вечером из Сальты приехали Ирина Щеглова с Юлей Рыбаковой. Герман Романов, Саша Богомолова и Олег Семичев сообщили, что приедут на следующий день. С ними мы договорились встретиться прямо на водопадах.

Первым европейцем, которому посчастливилось увидеть водопады Игуасу своими глазами, стал испанец Альваро Нуньес Касесо де Вака, побывавший здесь в 1541 году. За прошедшие с тех пор четыре века водопады увидели миллионы туристов. И каждый год к ним присоединяются еще по сотне тысяч человек. И никто не остается разочарованным. Ничего подобного на Земле больше нет. Поэтому и неудивительно: по результатам интернет-голосования водопады Игуасу вошли в число семи современных чудес света.

Река Игуасу, раскинувшаяся на три километра в ширину, делится островками и скалистыми выступами на 275 отдельных струй и протоков, каждый из которых и создает отдельный водопад. У самых больших из них есть свои названия.

Водопады растянулись на несколько километров. Между ними проложены пешеходные тропы. А для самых ленивых ходит специальный туристический поезд из маленького дизеля с трубой, как у паровоза, с пятью вагонами с рядами деревянных сидений, но не только без окон, но и без стен (стоимость проезда на нем входит в стоимость входных билетов).

Пройдя от конечной станции поезда около километра по металлическим мосткам, установленным на вбитых в дно реки сваях, мы вышли на смотровую площадку на краю самого дальнего водопада — «Глотка дьявола».

Прямо перед нами миллионы литров воды с огромной силой и ревом сваливались в огромную бездонную «глотку». Сверху казалось, что на дне гигантской воронки и не вода вовсе, а бешено кипящее молоко, разбрасывающее во все стороны брызги, переливающиеся на солнце всеми цветами радуги.

Когда долго стоишь у «глотки» и непрерывно в нее смотришь, то поневоле начинаешь ощущать, как падающая с 80-метровой высоты вода начинает затягивать. Еще чуть-чуть, и уже не удастся побороть в себе желание забраться с ногами на перила и безрассудно прыгнуть вниз, в бурлящую бездну. Возможно, именно поэтому на смотровой площадке никто надолго не задерживается. Все стараются побыстрее сфотографироваться на память и бежать подальше от поистине дьявольского наваждения.

На водопадах очень легко заблудиться среди петляющих по лесу тропинок, лестниц и переходов в толпе туристов со всего мира, спешащих за один день обойти все маршруты и сплавать на надувной резиновой лодке с двумя мощными подвесными моторами к основанию водопада. Только купаться никто не спешил, вероятно, с уважением относясь к расставленным повсюду табличкам «купаться запрещено».

Сразу же вспомнился анекдот, в котором американца, француза и русского нужно было уговорить прыгнуть с моста. Русскому оказалось достаточно сказать, что «С этого моста прыгать запрещено».

Стоит ли удивляться, что и здесь таблички произвели на нас эффект, обратный ожидаемому. Не будь их, мы, вероятно, никогда бы не подумали лезть в бурную реку, вода в которой еще не успокоилась после падения с огромной высоты и напоминала кипящий суп. Ведь сам по себе запрет как раз и говорил о том, что это в принципе возможно.

Охранники нас сразу заметили. Но пока они успели до нас добежать, мы уже успели вылезти из воды и смешаться с толпой туристов. И только позднее я узнал, что купание там запрещено не из-за того, что течение слишком быстрое. В этой реке водятся паразиты, которые могут представлять реальную опасность. Все же не все, что запрещено, бывает полезно для нашего здоровья.

В джунглях, примыкающих к водопадам, водятся разные виды птиц, змей и животных. Среди них есть и ягуары, которые каждый год нападают на попытавшихся углубиться в густой лес туристов. Нам же на глаза попадались лишь сороки с желтым брюшком и смешные зверьки с длинной мордочкой и полосатым хвостом, которые крутились все время под ногами, выпрашивая подачки у туристов.

На водопадах Игуасу все участники кругосветки встретились только для того, чтобы вновь разъехаться кто куда. Две Ирины, Юля и Герман отсюда уезжали прямиком в Буэнос-Айрес, чтобы оттуда лететь назад в Россию.

Завершила свое участие в кругосветке и Саша Богомолова, которая вместе с нами полгода путешествовала по безвизовым странам Европы, Африки, Ближнего Востока, Южной и Юго-Восточной Азии, Индокитая и Южной Америки. По дороге домой она планировала заехать в Бразилию, в тот момент еще визовую для нас страну. Поэтому формально она завершила свое участие в кругосветке в безвизовой Аргентине. Однако мы тогда и представить себе не могли, насколько прочной окажется ее связь с проектом «Мир без виз».

Прошел год после завершения кругосветки. А проект «Мир без виз» продолжался. Я по-прежнему предпочитал путешествовать по безвизовым странам. И в каждое свое очередное путешествие набирал новых попутчиков. В одной из поездок ко мне присоединился Саша Перов из Воронежской области. Как-то в разговоре со своим земляком он обмолвился, что собирается ехать с Шаниным на «Мир без виз». «Что же это за проект такой?» — удивился его друг. «А ты сам посмотри». — И Саша посоветовал ему заглянуть на сайт mirbezvlz.ru. На этом сайте в разделе «участники» он увидел фотографию Саши Богомоловой. Написал ей письмо. Они вначале переписывались, потом встретились лично, пообщались и… поженились.

Проводив своих попутчиков, мы втроем — я, Олег Семичев и моя дочь Светлана уехали на автобусе в Сан-Игнасио. Там мы поселились в хостеле на центральной улице поселка. Естественно, она называлась улицей Сан-Мартин, в честь национального героя-освободителя Аргентины.

Других постояльцев там не было. Мы могли выбирать, где нам располагаться на ночь. Варианта было два: в одной из комнат дома или во дворе под открытым небом. Погода была сухой и теплой, комаров не было. Поэтому мы предпочли переночевать под деревом авокадо. Конечно, мы с таким же успехом могли спать и где-нибудь в кустах. Но в хостеле-кемпинге были душ, электричество и самое главное — Интернет. Поэтому большую часть ночи мы увлеченно работали. Дописывали заметки, разбирали фотографии и постили их в свой блог на «Турбине».

Конкистадоры огнем и мечом завоевывали Южную Америку. Они стремились урвать побольше и побыстрее. И им это удавалось с поражавшей их самих легкостью. Отряды из 200–500 испанцев завоевывали целые страны. Но, как всем хорошо известно, быстро завоеванные земли можно так же быстро и потерять. Достаточно покоренным народам оправиться от шока и объединиться в борьбе против общего врага.

Чем больше захватчики отличаются от коренного населения по своему языку, культуре, религии, тем сильнее местные жители им сопротивляются. Завоевателей в мировой истории было много, но удержать завоеванные земли удавалось немногим. Те, кому это удавалось, действовали одним из двух методов. Они быстро перенимали привычки и религию завоеванных народов. Так, например, это сделали варвары, которым по счастливому для них стечению обстоятельств удалось захватить Китай или Рим. Они быстро отказались от своих старых традиций и вскоре уже мало чем отличались от завоеванных ими римлян или китайцев. Второй способ — прямо противоположный. Завоеванным народам навязывали язык, религию и образ жизни завоевателей. Так, например, удалось создать ту же Римскую империю или исламский халифат. Точно так же действовали и испанцы в Америке.

В арьергарде отрядов конкистадоров шли миссионеры. Их задачей было методичное освоение завоеванных территорий. Особую прыть и настойчивость в этом опасном и нелегком деле проявили монашеские ордена. По своей структуре они были удивительно похожи на современные транснациональные корпорации, которые в наше время занимаются примерно тем же самым: обеспечивают поддержание выгодного для «прогрессивных» народов порядка на населенных «отсталыми народами» землях. Именно они распространяют по всему миру идеалы общества потребления. Народ, пьющий кока-колу, жующий жвачку «Орбит без сахара», обедающий в «Макдональдсе» и смотрящий на экране голливудские боевики, развитым странам легко контролировать. Так сейчас и идет процесс глобализации, который можно наблюдать во всем мире. Но особенно это бросается в глаза во время кругосветного путешествия.

Однако вернемся к истории завоевания испанцами Южной Америки. Миссионеры шли сразу же за отрядами конкистадоров. Дело это было рискованное. Если чуть поспешишь, то окажешься на завоеванной территории слишком рано — когда еще не закончились зачистки и подавление партизанского движения. Если же немного отстать, то местные жители уже успеют организоваться и в штыки встретят попытки переделать их на свой лад. Именно в такой опасной нестабильной ситуации и приходилось работать миссионерам, представлявшим в Америке европейские монашеские ордена.

В 1609 году испанский король издал указ о разрешении иезуитам основывать миссии на территории испанских колоний в Америке. В уже захваченную к тому времени конкистадорами область Лa-Пинерия (на территории современного штата Парана в Бразилии), которую индейцы называли Гуаяра, в 1610 году приехали иезуиты Хосе Каталдино и Симон Масета, чтобы основать там первую миссию. Но они немного поторопились. Там еще не закончилась первичная зачистка территории. Португальские «охотники за головами» — бандейрантес прочесывали джунгли в поисках индейцев, которых потом выгодно продавали в рабство. Очевидно, в такой обстановке проповедовать слово Божье было очень сложно.

В 1632 году миссию перенесли на другое место. Но и там она не прижилась. И в 1696 году ее стали строить на берегу реки Парана, уже на территории современной Аргентины. Назвали новую миссию в честь основателя ордена иезуитов святого Игнатия Лойолы — Сан-Игнасио Мини (с приставкой «маленькая», чтобы отличить от уже имевшейся «большой» миссии Сан-Игнасио Гранде).

Миссионеры крестили индейцев огнем и мечом, а затем собирали их всех вместе под своим крылом, как говорили тогда — «редуцировали», создавали «редукции», представлявшие собой крупные поместья. Иезуитские миссии не подчинялись светским властям. Не только духовное, но и светское управление «редукциями» было в руках монахов. По словам иезуитского историка Гильермо Фурлонга Кардиффа, «не всегда и не во всех поселениях управление индейцами осуществлялось в силу закона». Каждому индейцу выделялся крохотный участок земли, который он мог передать по наследству своим потомкам. Кроме того, все должны были отбывать трудовую повинность на принадлежавшем монахам «общинном» поле. В столярных и ткацких мастерских, на кузницах также трудились индейцы.

В XVII веке в период наибольшего расцвета миссии Сан-Игнасио на ее территории жило до трех тысяч человек (в 1731 году в иезуитских миссиях в Южной Америке проживало около 140 тысяч человек). Эта «редукция» была не только религиозным, но также и культурным и даже коммерческим центром. Ведь река Парана тогда была одной из главных транспортных артерий.

В конце XVIII века иезуиты выступали против политики испанского короля-реформатора Карла III. Поэтому в 1767 году деятельность этого ордена во всех испанских колониях была запрещена. Миссии стали переходить под управление францисканцев и доминиканцев. Но их было так много, что эти два монашеских ордена не смогли заполнить все вакансии.

В 1817 году закрылась и миссия Сан-Игнасио (наряду с другими аналогичными миссиями на территории Аргентины, Бразилии и Парагвая). Заброшенные руины быстро заросли густым тропическим лесом. О них надолго забыли. Только в 1940 году началась реставрация. А в 1984 году ЮНЕСКО включило здания иезуитской миссии в список памятников мирового значения. Руины на окраине поселка Сан-Игнасио огородили и превратили в музей под открытым небом.

Войдя через центральный вход, мы оказались на заросшей густой травой площади, окруженной руинами зданий, построенных из каменных блоков, вырезанных из темно-красного песчаника.

Стены, толщиной около двух метров, несмотря на рыхлость использованного для их строительства материала, успешно простояли два века. Но от крыши и следов не осталось. Перед руинами под стеклом выставили картинку, на которой изображен отштукатуренный и выкрашенный в светло-бежевый цвет фасад церкви именно в том виде, в каком он был в XIX веке: две башни, трое ворот с колоннами по бокам (центральные и с двух сторон от них боковые, немного поменьше) и окно с маленьким балкончиком.

Нам же удалось увидеть только два фрагмента стены — между центральными и боковыми воротами. Там, где были ворота, сейчас лишь пустые проходы между кусками стен без всяких следов штукатурки.

За церковью сохранились руины монастырских зданий. Видно, что их недавно отреставрировали. Выправили стены, восстановили окна (рам нет, но есть железные решетки) и дверные проемы, очистили выложенный из блоков песчаника пол.

В то утро мы были единственными посетителями музея. Бродили среди ярко-красных стен и даже пытались на них вскарабкаться — иногда успешно, заглядывали во все уголки, пугали сонных ящериц и удивлялись размерам гигантского кактуса, выросшего у дальней стены монастыря.

В 15 километрах от Сан-Игнасио на берегу реки Параны, по которой в этом месте проходит граница между Аргентиной и Парагваем, создали заповедник. Через каждые 10 метров поперек дороги раскинулись огромные паутины — до двух метров в высоту и четырех в ширину. Да и сами сидящие в них пауки пугали своими размерами. Таких только в фильмах ужасов снимать. Приходилось идти как по минному полю, стараясь не зацепиться за паутину. Проверять на своей шкуре, ядовитые ли ее сплели пауки или нет, совсем не хотелось.

Пройдя через лес, мы вышли на берег реки Параны. На полянке сразу несколько компаний устроили пикник. Погода была прекрасная: солнечно и очень тепло, даже жарко. Но почему-то никто в воду не лез. Может, здесь пираньи живут? Или крокодилы? И поэтому местные жители опасаются входить в реку?

Я подошел к одной компании.

— А пираньи здесь водятся?

Нет.

А крокодилы?

— Тоже нет!

Почему же никто не купается?

— Профундо.

Наверное, это какой-то совсем страшный зверь, которого здесь нужно бояться больше хищных рыб и крокодилов. Посмотрели в испанско-русский словарь. Оказалось, все значительно проще и банальнее. «Профундо» переводится с испанского как «глубоко». Значит, можно купаться.

Нас не обманули. У берега действительно было очень глубоко!

По реке проходит граница между Аргентиной и Парагваем. Но не только пограничников, но и самой банальной колючей проволоки на берегу не было. При желании можно было сплавать в новую для нас страну и вернуться назад.

Вечером народ стал разъезжаться. Те, с кем мы успели познакомиться, оставляли нам неиспользованные запасы воды и продуктов. Они же видели, что мы пришли налегке. А вода в Паране была такая мутная, что ее и кипятить-то было неприятно.

Палатки у нас не было. Но погода была сухая. Развели костер — благо дров там было много. Вскипятили чай, сварили рисовую кашу. Да и просто болтали допоздна. Дрова в костер подбрасывать перестали. Он постепенно затухал. Вот вспыхнул и погас последний язычок пламени. И тут началось. На нас со всех сторон понеслись громкие вопли, крики, свист, улюлюканье, хруст сухих веток, писки, шорохи, кряканье, шипение, пыхтение, сотни самых невероятных звуков. А в интервалах из-за реки, с парагвайского берега, явственно доносился хриплый крик ягуара.

Звуки становились все громче и громче, как будто кто-то крутил ручку регулировки на проигрывателе. В кустах заворочались какие-то крупные животные. Они с таким громким хрустом ломали сучья и ветки, что казалось, там если и не слоны, то лоси или буйволы. Низко-низко над нами стали летать огромные птицы или гигантские летучие мыши. В темноте их видно не было. Но я отчетливо слышал хлопанье крыльев и ощущал мощные толчки воздуха.

В довершение всего этого ужаса на дальнем конце поляны неизвестно откуда появилась группа людей с фонариками — у нас и самих были такие на миниатюрных батарейках со светодиодами вместо лампочек. Они стали медленно к нам приближаться, как будто хотели окружить со всех сторон. Только когда «люди с фонариками» подошли достаточно близко, стало понятно, что это гигантские светлячки.

Едва я перевел дух, как заметил в дальнем конце поляны два красных огонька. Больше всего они были похожи на стоп-сигналы машины. Рядом с ними были и три особо крупных светлячка. Они стали приближаться к нам. Стало ясно, что это не светлячки, а люди.

Мы с Олегом рефлекторно взяли в руки по тяжелой палке. Не для того, чтобы обороняться. Здесь почти все бандиты с огнестрельным оружием, от них палками не отобъешься. Просто хотелось подержать в руке что-то тяжелое, чтобы почувствовать себя увереннее.

Помню, как-то я со своим другом Сашей Николаевым попал на Камчатку в тот год, когда там случилось нашествие медведей. Они были буквально повсюду. Ружья у нас не было. Но и с голыми руками в лесную чащу входить было боязно. Поэтому мы ходили с фальшфеерами (сигнальный огонь, который горит даже под водой — что-то типа сигнальной ракеты на ручке). Эти «средства самообороны» вряд ли помогли бы нам в случае столкновения с медведями, но все же давали возможность справиться со своими страхами.

Так и здесь, мы с Олегом с дубинками в руках уже более спокойно наблюдали за тем, как к нам приближаются трое с фонариками. Когда они подошли уже достаточно близко и заговорили, я их узнал. Они днем пикниковали по соседству с нами.

— У вас все нормально? — обратился один из них.

— У нас-то нормально. А вы почему вернулись?

— Потеряли в траве на поляне ключи от дома. Пришлось возвращаться.

— И как? Нашли?

— Нашли. Вот подошли к вам на всякий случай. Подумали, может, вам еще чем помочь?

От помощи мы отказались, и троица пошла назад к машине. Когда машина уехала, нас опять со всех сторон окружили звуки леса. Света забралась в спальный мешок с головой, чтобы их не слышать. И быстро уснула. А я все ворочался. Успокоился только после того, как встал и подбросил дров в костер. Угли были еще горячими, и огонь быстро ожил. Теперь мне надо было успеть уснуть, пока он не погас.

Когда мы проснулись утром, поляна вновь выглядела как самое обычное место для пикника на берегу реки.

По дороге назад в город мы случайно оказались у дома, в котором жил Орасио Кирога, знаменитый южноамериканский писатель начала XX века.

У входа дремал сонный охранник, который по совместительству был еще и билетером. Он продал билеты, но оставлять свой пост не стал, предоставив нам возможность самим бродить по территории поместья.

Чтобы попасть на территорию дома-музея, нам пришлось вначале пройти через здание мастерской. Затем мы попали в пустой дом, все стены которого были завешаны картинами. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это еще не дом, а лишь еще одна мастерская. Да и картины там были непонятно чьи. Писатель вроде бы никогда не был замечен в пристрастии к рисованию. Он все больше мистикой интересовался.

Пройдя еще немного дальше по тропинке, мы увидели фундамент дома. Там, судя по табличке, когда-то жили работники фазенды.

Сам дом писателя находился еще дальше. По пути к нему мы прошли еще одну мастерскую — вероятно, столярную. Перед ней стояла деревянная лодка. При том, что реку было еле-еле видно где-то далеко внизу. Так как спросить было не у кого, нам самим пришлось строить гипотезы и читать таблички.

Сам писательский дом узнать было легко, даже без всяких подсказок — это было единственное не деревянное, а кирпичное здание с застекленной верандой, с выкрашенными зеленой краской оконными рамами и дверями. Писатель, надо отдать ему должное, выбрал для дома прекрасное место — на вершине холма, с которого открывается вид на бескрайние просторы. Не было видно ни одного дома — только горы, густой лес и вьющаяся широкой лентой река Парана.

Двери дома были распахнуты настежь. В глаза сразу бросился мотоцикл. Он почему-то стоял не во дворе, а на застекленной веранде. Вероятно, охранники боялись, что снаружи его украдут. А в оборудованный сигнализацией дом воры лезть побоятся.

На столе стояла старая печатная машинка, на прибитых к стенам полках выставили коллекцию антиквариата: ламповый радиоприемник, керосинки, посуда. На стенах были развешаны вставленные в рамки под стеклом старые газетные вырезки и фотографии. Перед парадным входом в дом на постаменте установили будто вырубленный топором каменный бюст писателя.

Орасио Кирога (1878–1937) родился в 1878 году в Уругвае, в речном порту Сальто. Он учился и Политехническом институте, работал в разных журналах, преподавал литературу, был даже мировым судьей… В Монтевидео увидела свет его первая книга — в стихах и прозе.

В начале XX века Кирога перебрался из Уругвая в Аргентину. Впрочем, для этого ему пришлось всего лишь пересечь залив Ла-Плата. В 1903 году он впервые попал в провинцию Мисьонес. Ему так здесь понравилось, что через три года писатель перебрался сюда на ПМЖ.

В Сан-Игнасио писатель прикупил большой участок земли и построил себе фазенду. Здесь он и жил вплоть до своего самоубийства в 1937 году.

Орасио Кирога писал стихи, короткие новеллы с элементами фантастики и патопсихологии, сказки о жизни животных в тропическом лесу. Некоторые произведения были переведены на русский язык.

Дом-музей посвящен не столько творчеству писателя, сколько его жизни. Только по старой печатной машинке (это не его, а примерно такая же) и можно понять, что в этом доме жил именно писатель, а не простой помещик. При ближайшем рассмотрении оказывается, что большая часть мебели и все собранные в доме предметы писателю никогда не принадлежали. Это всего лишь собранный с миру по нитке антиквариат первой половины XX века. В доме сохранилась только одна полностью аутентичная комната — ванная.

Поселок Сан-Игнасио такой маленький, что в нем даже нет автовокзала или хотя бы автостанции. Автобусные билеты продают в офисе туристической информации. Автобусы в поселок не заходят. Они высаживают и подбирают пассажиров на трассе. Туда мы и пошли, чтобы проводить Свету на ночной автобус до Буэнос-Айреса.

Мы вышли на трассу за 15 минут до времени прибытия автобуса. Он опоздал на час с лишним. К счастью, запаса времени хватило, и на самолет в Москву Света успела.

В Аргентине в кругосветке принимало участие сразу восемь человек. Но все «гости» разъехались, а мы с Олегом Семичевым остались. Как и в Океании, дальше будем путешествовать вдвоем. Мы еще одну ночь переночевали в Сан-Игнасио, а утром уехали в столицу провинции Мисьонес — Посадас.

До отправления автобуса в городок Истузу оставалось еще полчаса. Мы зашли в соседний гипермаркет купить воды в дорогу. Когда мы слонялись по торговому залу, нам совершенно случайно попалась на глаза палатка.

Мы уже несколько месяцев прекрасно обходились и без палатки — или спокойно спали под открытым небом, или искали место под крышей. И дальше без нее обошлись бы. Но ведь попалась она нам на глаза.

В упакованном виде палатка выглядела маленькой. Да и весила немного. Все потраченные на нее 26 долларов она оправдала в первую же ночь. На окраине Истузу мы устроились спать в густой траве. Там оказалось много комаров. Но они не могли пробиться к нам через противомоскитную сетку.

Утром мы вышли на трассу. На дороге уже голосовали несколько студентов и школьников с ранцами и даже медсестра в белом халате с портфелем. Она, конечно, уехала первой. Вскоре к нашей компании присоединились двое полицейских: парень с девушкой в синей форме и темно-синих бейсболках с надписью «Policia de comentes». Они тоже ловили попутку. Вскоре им удалось остановить пикап. В кузове нашлось место и для нас.

Мы проехали с полицейскими 74 километра до очередного поворота. Там пикап свернул с трассы. А нам нужно было ехать дальше в сторону Сальты.

Автостоп как-то не заладился. Машин было мало, и те не останавливались. На дороге появился автобус. Мы его проигнорировали. И второй тоже. Но когда после часа безуспешного голосования увидели третий автобус, то поняли, что надо нам на какое-то время забыть об автостопе.

Мы двигались на север, в сторону боливийской границы. Поэтому с каждым часом должно было становиться… теплее. Мы же находились в Южном полушарии и вскоре должны были пересекать тропик Козерога. А там уже недалеко и до экватора.

Одновременно мы начинали постепенно набирать высоту, ведь дорога вела на обширную Андскую равнину — Альтиплано, расположенную на высотах около 4000 метров. Поэтому днем становилось все теплее и теплее, а по ночам — холоднее.

В городе Умауака, расположенном на берегу реки Рио-Гранде на высоте около 3000 метров над уровнем моря, мы предпочли переночевать не в палатке, а в хостеле. Он был похож на сувенирную лавку, напичканную антиквариатом, работами ремесленников и народных художников. Да и весь город выглядел как музей современного искусства под открытым небом. На каждой площади, на каждом перекрестке, на каждом холме и даже просто на обочине шоссе (оно проходит прямо через город) расставили памятники, статуи, бюсты, скульптуры, старые предметы и механизмы. И даже бутылки во дворе местного алкоголика были не свалены в кучу, а любовно выложены в виде пирамиды! Сувенирные магазинчики были заполнены глиняными горшками, тарелками, домоткаными и шерстяными «произведениями искусства», среди которых почетное место занимали связанные из шерсти шляпы с широкими полями.

Городские здания тоже по внешнему виду напоминали произведения искусства. А мемориальный комплекс на горе мог бы стать прототипом для Мамаева кургана. Та же широкая лестница с героической скульптурой на вершине. Разница лишь в том, что здесь не мать, а отец — мускулистый гигант. Постамент украшен барельефами с изображениями батальных сцен, на которых «смешались кони, люди». Мемориальный комплекс до того несоразмерно огромный, что сам город кажется лишь необязательным к нему дополнением.

Железная дорога в Умауаке заброшена. Можно наблюдать, как она в буквальном смысле слова уходит под землю. Шпал уже не видно. Только верхушки рельсов кое-где еще немного выступают над поверхностью земли. Но вскоре они полностью скроются из глаз. Пока каким-нибудь будущим археологам не вздумается заняться раскопками.

Сейчас все перевозки осуществляются по единственной автомобильной дороге, связывающей Аргентину с Боливией. Но судя по тому, что машин на ней было очень мало, а грузовиков и того меньше, объемы товарооборота между соседними странами очень скромные.

За мостом через заросшее гигантскими кактусами сухое ущелье остановился пикап. За рулем — молодая девушка с распущенными волосами до плеч, в темных очках и с сигаретой в руке.

— Садитесь. Я и сама часто путешествую автостопом. Кроме того, у меня и защитник есть, — она показала на огромного черного добермана, добродушно, но внимательно следившего за нами из кузова.

Городок Абра-Пампа возник вокруг железнодорожной станции. Но станцию закрыли, а на рельсах поставили сваренные из железных листов гаражи. Прямо напротив заброшенной станции — фасад в фасад — стоит вполне себе живая церковь. А между ними лежит центральная площадь-парк.

Парк был похож на огромную строительную площадку. Здесь асфальтировали дорожки, устанавливали памятники (зачем-то поставили гигантский якорь — при том, что до ближайшего моря тысячи километров), сажали деревья и кустарники (прямо-таки зеленый оазис посреди пустыни). Создавалось впечатление, что город готовился к наплыву туристов.

Но стоило нам немного отойти от площади, как мы сразу же оказались на тихих улочках, застроенных глинобитными домами. Там уже никто никуда не спешил. Среди пешеходов я заметил только одного велосипедиста. Но и он шел пешком, держа своего «железного коня» за руль, чтобы не выбиваться из общего неспешного ритма жизни.

В одном квартале к северу от центрального парка мы случайно наткнулись на автовокзал. Оказалось, что всего через полчаса пойдет автобус к боливийской границе.

Глава вторая Боливия

Боливия — официально страна визовая. Если обратиться в боливийское консульство, то визу можно оформить бесплатно. Но мы будем получать боливийскую визу уже непосредственно на границе. К счастью, это возможно. Но уже за 50 долларов.

В Вилазоне на автовокзале есть офисы сразу нескольких автобусных компаний. Цены у них примерно одинаковые — и очень смешные. В Аргентине мы привыкли, что за ночной автобус (за 10–12 часов пути) просят примерно по 60–80 долларов, а здесь — по 5—10 долларов! Один недостаток — все автобусы в нужном нам направлении — в Уюни — уже ушли (тут еще действует железная дорога, но единственный поезд отправился еще днем). Нужно ждать до завтра или поехать еще куда-нибудь. Мы, конечно, предпочли второй вариант. И уехали в Потоси.

Автовокзал в Потоси — это не просто автовокзал, а Автовокзал — с большой буквы. По внешнему и внутреннему виду он больше похож на здание какого-нибудь международного аэропорта. Двухэтажное здание по форме напоминает гигантский бублик, накрытый стеклянной крышей. По всему обращенному внутрь периметру идут офисы автобусных компаний. Одни уже работают, в других еще не закончены отделочные работы. В одном из таких «недоделанных» офисов мы нашли работающие розетки и сразу же поставили на зарядку все свои многочисленные аккумуляторы. Включили нетбуки и сразу же подключились к сети беспроводного Интернета.

Город Потоси (на языке индейцев кечуа — «грохот») расположен на высоте 4067 метров над уровнем моря на склонах горы Серо Рико, или «Богатый холм». Здесь в XVI веке испанцы создали первые серебряные рудники (попутно добывали олово и медь).

В 1672 году в Потоси построили свой Монетный двор, на котором стали чеканить серебряные монеты. В то время в городе насчитывалось около 200 тысяч жителей и было 86 церквей. Это был один из крупнейших городов не только Нового, но и Старого Света.

В начале XIX века в Латинской Америке разгорелась война за независимость. В период между 1809-м и 1825 годами Потоси неоднократно переходил из рук в руки — от роялистов к демократам и обратно. Это, конечно, отрицательно сказалось на благополучии города. Но еще больший удар благополучию горожан нанесло падение мировых цен на серебро. Горняки переключились на добычу олова, но это уже не приносило таких огромных дивидендов.

От периода былого великолепия остались помпезные здания, памятники и многочисленные церкви. На их строительство здесь никогда денег не жалели. Ведь работа на местных шахтах всегда была занятием, опасным для жизни.

Самый величественный собор города — Святого Франциска превращен в музей. Гидесса в белой китайской пуховке, которую не снимала даже внутри здания, где было не намного теплее, чем снаружи, вначале завела нас в подземный склеп. Там в открытых деревянных сундуках были выставлены на всеобщее обозрение черепа и берцовые кости. Затем по каменной винтовой лестнице мы поднялись наверх и вышли на покрытую красной черепицей крышу.

Сверху открывался вид на соседние крыши, также по большей части черепичные, на купола и колокольни церквей, на окружающие город безжизненные горы и ярко-голубое небо с редкими белыми облаками.

Монетный двор по своей архитектуре похож на типичный испанский монастырь — с внутренними дворами, галереями, деревянными балконами. Из добытого на соседних рудниках серебра здесь чеканили монеты, которые испанские галеоны отвозили в Европу (позднее большую часть этих монет англичане увезут в Китай в оплату за чай).

— Парадоксы истории, — сказал гид. — Раньше мы чеканили монеты для всей Европы. А сейчас сами не можем сделать даже свои деньги, и нам их печатают в Голландии.

Местные жители были одеты так, будто достали свою одежду из дедовских сундуков и надели на себя, даже не потрудившись стряхнуть с нее пыль. Молодые боливийки щеголяли в джинсах и синтетических куртках. А их мамаши расхаживали по мощенным булыжником улицам в юбках до пят и вязаных жакетах, поверх которых на плечи были накинуты ярко окрашенные шали с кистями. На головах — оригинальные шляпки, удивительно похожие на английские котелки, в которых сто лет назад расхаживали джентльмены.

Руки так и тянулись к фотоаппарату, чтобы зафиксировать «уходящую натуру». Но фотографировать боливиек совсем не просто. Едва завидев нацеленный на них объектив, они сразу же отворачиваются или прикрывают лицо шляпкой.

В центре города наше внимание привлекла громкая веселая музыка. Вскоре обнаружился и ее источник. Музыканты кучковались в палисаднике перед входом в церковь. Все они были одеты в малиновые пиджаки, поэтому казалось, что мы попали па «стрелку» новых русских. Огромные барабаны с надписью «Union magistrat Potosi», медные трубы и литавры лежали на земле, в ожидании начала парада.

В Потоси начиналась фиеста Де ла Вирхен де Канделариа, или «Праздник непорочности». Участники предстоящего карнавального шествия с бумажным конфетти на головах и бумажными же «медалями» на груди, не сильно полагаясь на религиозный экстаз, методично накачивались пивом. И с каждым часом им становилось все веселее и веселее.

Музыканты играли живее, а танцоры в карнавальных костюмах и танцовщицы в мини-юбках и высоких сапогах, с плюмажем из страусиных перьев на шляпках уже не могли спокойно устоять на месте и начали отплясывать в такт музыке.

Только когда, по мнению организаторов, участники карнавала приобрели подходящую форму, началось шествие. Длинной змеей оно растянулось по центральным улицам, вовлекая всех в праздничное веселье.

Мы были на грани обморока. И не из-за пива или танцев. У нас стали проявляться симптомы горной болезни, точно соответствовавшие их описанию в медицинских учебниках: эйфория, головокружение, общее лихорадочное состояние, сонливость…

При наступлении горной болезни самое правильное — оставаться на месте, пройти период акклиматизации, дать организму время привыкнуть к высоте и недостатку кислорода. Мы поступили… с точностью до наоборот. И поспешили на автобус в Уюни.

Автобус пришел в Уюни не утром, как нам бы хотелось, а посреди ночи. Я посмотрел на часы. Была половина двенадцатого. Значит, мы ехали из Потоси всего пять часов.

Было темно, холодно и промозгло. Едва мы успели выйти из автобуса, как на нас набросилась толпа хелперов. Из-за общей заторможенности, вызванной горной болезнью, у нас не было сил им сопротивляться. Толстая смешливая тетка в теплом платке взяла нас буквально голыми руками и повела в свой хостел «Тати Лаура». По пути она сказала, что утром начинается трехдневный джип-тур, и на него есть два свободных места. Стоит это удовольствие по 75 долларов с человека — «На все включено», с ночлегом и питанием.

Перед началом джип-тура мы успели пройтись по Уюни. Этот город находится на высоте 3670 метров над уровнем моря — ниже, чем Потоси. Но горная болезнь, однажды начавшись, так легко не отступает. Поэтому и ходили мы очень неспешно и расслабленно. Город был основан в 1890 году вместе с узловой станцией Уюни. По железной дороге еще перевозят пассажиров (большая часть южноамериканских железных дорог — только для грузового транспорта). Правда, пассажирский поезд здесь один-единственный. По четным дням он идет из Оруро в Вилазон, по нечетным — в обратном направлении.

Вокзал задает центр города. Из двух главных улиц одна проходит вдоль полотна железной дороги и называется Железнодорожной, а вторая — настоящий бульвар — идет от фасада станции до главной городской церкви.

На Железнодорожной улице в качестве украшений выставили паровоз, вагон, дрезину и памятник рабочему. А на бульваре каждый дом если не отель, то ресторан или туристическое агентство или сувенирный киоск — а иногда и все сразу в одном месте — как настоящий супермаркет для туристов.

Джип-тур начался с небольшим, по местным меркам, опозданием — всего на час позже, чем планировалось. К нам с Олегом присоединились еще трое. Александр, высокий парень, еле-еле говоривший по-русски — он родился в Австралии, но его родители эмигранты из Одессы. С ним была девушка — миниатюрная чилийка Хуанита. Пятым был аргентинец Луис. Был, конечно, и водитель — молчаливый боливиец Педро. С нами в машине поехала и Анхелика — маленькая, шустрая и очень подвижная индианка. Вначале все приняли ее за гида и наперебой начали спрашивать: «А это что такое? А то?» Она отвечала: «Это гора! А там — озеро». Позднее выяснилось, что она и не гид вовсе, а повар. Следующие три дня она будет обеспечивать нас хлебом насущным. А гида вообще не было. Считалось, что красоту местной природы мы сможем оценить и без подсказок. Владелица хостела и туристического агентства Лаура тоже отправилась в трехдневный тур, но на другой машине.

Первая остановка на нашем пути — кладбище поездов в трех километрах от Уюни. Железную дорогу построили для того, чтобы перевозить минералы из центра Боливии к побережью Тихого океана, в район Антофагасты. Вплоть до 1940-х годов по ней непрерывно шли эшелоны с рудой. Но из-за кризиса в горнодобывающей промышленности для перевозки руды уже не требовалось так много паровозов и вагонов, как раньше.

Ненужную технику стали складировать посреди пустыни. Постепенно образовалось кладбище паровозов, цистерн, вагонов, элементов железных конструкций. Есть идея преобразовать его в настоящий музей железнодорожной техники. Но уже сейчас на эту бесхозную территорию регулярно возят туристов.

Пока мы носились между ржавых паровозов, водитель нашего джипа времени даром не терял — копался в моторе. Исправлял первую, но, как оказалось, далеко не единственную поломку.

Крупнейшее в мире соляное озеро Уюни, занимающее 10 582 кв. км, в юго-западной Боливии на границе с Чили сформировалось в результате объединения нескольких доисторических соленых озер. Это и не озеро, в привычном понимании этого слова, а гигантская соляная пустыня, на которой лишь кое-где встречаются лужи очень соленой воды.

Наш джип несся по поверхности озера, как по залитому водой асфальту, разбрызгивая колесами во все стороны густой соляной раствор. Вскоре тонкая корка из соли покрывала видавший виды «Тойота Ландкрузер» от колес до крыши. Под капот было лучше и не заглядывать, чтобы не расстраиваться. Даже удивительно, что двигатель продолжал работать, а колеса — вращаться.

Дно озера устилает слой спрессованной соли от 2 до 8 метров толщиной. По оценкам ученых, ее здесь скопилось около 10 млрд тонн. Ежегодно на озере ее добывают около 25 тыс. тонн. Повсюду видны аккуратные соляные пирамидки, высотой чуть больше 1 метра, подготовленные к погрузке. Если темпы работ останутся прежними, местным жителям будет чем заняться на протяжении следующих 40 тысяч лет.

По засохшей ровным слоем соли можно ехать как по паркету — куда глаза глядят. Но туристов обычно возят по стандартному маршруту, поэтому колеса джипов, следующих в одном и том же направлении, проложили четко различимые колеи.

Соляной отель «План Бланко», в который нас завезли на обед, сделан целиком из соли: стены, кровати, столы, стулья и даже напольные часы. Благо этого строительного материала навалом. Достаточно распилить соляной пласт на аккуратные прямоугольники. Из них, как из кубиков, можно складывать все, что угодно. Такие кирпичи не гниют, не горят и очень прочные.

Следующая остановка на нашем пути — остров Ингахуаси. Его также называют островом Пескадо, что в переводе с испанского означает «рыба». Именно ее он и напоминает своими очертаниями. Но, вероятно, правильнее было бы назвать его Островом кактусов. Их так много, что кажется, будто они не выросли сами по себе, а были специально посажены.

Тропинка начинается у кромки земли и, петляя по склону холма между гигантскими колючими стволами, постепенно поднимается на вершину единственного на острове холма. Внизу под ногами — море кактусов, а вокруг — белая-белая пустыня, огражденная вдалеке грядами гор с конусами вулканов. На этом месте хотелось остаться подольше. Но джип-тур идет по заранее составленной программе — и снизу нам уже сигналили, поторапливали.

Перед закатом мы выехали на дальний берег озера. Организаторы джип-тура совсем не позаботились о том, чтобы заранее забронировать место в гостинице. Нам пришлось объехать несколько отелей, прежде чем удалось найти свободные места.

Гостиница нам досталась без претензий: одна общая комната с видом на соляное озеро плюс маленькая кухня и три спальные, плотно-плотно заставленные кроватями (от 6 до 10 штук).

Отель был построен из соляных блоков, как и все дома в ближайших окрестностях озера. Крыша была также традиционная — тростниковая. Традиционным было и отсутствие отопления. Зато было много одеял. Если не хватает двух, бери третье. И ведь пришлось. Только под тремя одеялами и удалось согреться. А утром подъем, как в казарме, — по общему сигналу. Встали еще в темноте. Но, как оказалось, по ошибке. Это другая группа уезжала так рано. Мы же могли не спешить, а спокойно пить чай, наблюдая за восходом. Из окон гостиницы было прекрасно видно, как солнце медленно встает над соляным озером, окрашивая в красный цвет низкий пустынный берег и заросший кактусами склон горы.

На этот день у нас была запланирована обширная программа. Нужно было много проехать, чтобы успеть побывать на нескольких лагунах — так здесь называют горные озера. Ехали мы быстро, но регулярно останавливались для ремонта. Наш джип разваливался буквально на ходу. Очередная поломка случилась на территории воинской части «Chiguana». Нашему водителю пришел на помощь шофер из джипа, на котором ехала владелица турфирмы Лаура. Туристы из двух джипов разбрелись по территории части, фотографируя все подряд. Военные не только этому не препятствовали, но и сами рвались выступить в качестве гидов, объясняя, что у них находится — арсенал, госпиталь, казармы…

Потом появилась идея провести товарищеский матч по футболу между боливийскими военными и «сборной мира» (в нее вошли футболилты из Аргентины, Израиля, Италии, Канады).

Мыс Олегом участия в игре не принимали — в дополнение к горной болезни подхватили еще и простуду (путешествуем налегке без теплой одежды — а здесь по ночам около нуля!). Ограничились ролью видео- и фотокорреспондентов.

Я думал, что у туристов нет никаких шансов на победу. Играть-то приходилось на высоте около 4 километров над уровнем моря. Но матч закончился полным разгромом боливийцев. Прыть они проявляли лишь в тех случаях, когда нужно было бежать за далеко улетевшим за край поля мячом. Но в игре они оказались не на высоте. У боливийских вояк не хватило не столько мастерства, сколько воли к победе.

Как тут не вспомнить о том, что боливийцы испокон веков оказывались слабее своих соседей. Один из «четырех углов» империи инков (инки называли свою страну Тауантинсуйу, что в пере поде означает «четыре угла») испанцы включили в состав своей перуанской колонии. А независимое государство Боливия появилось на картах мира только в начале XIX века. После того, как испанские колонии завоевали свободу, они стали воевать между собой и делиться на части. Одну из таких частей назвали Боливией, в честь Симона Боливара.

Искусственно созданная страна оказалась жертвой своих агрессивных соседей. В конце XIX века Боливия потерпела поражение в войне с Чили. А в начале XX века ее так же легко победили парагвайцы.

Недавно президент Боливии Эво Моралес пошел на радикальные меры. Он сменил девиз боливийских вооруженных сил с «Подчинение и верность, да здравствует Боливия, простирающаяся до моря!» на заимствованный у своего друга Фиделя Кастро лозунг «Родина или смерть!». Однако, как показал пример проигранного футбольного матча, одного этого недостаточно для укрепления боевого духа солдат.

Первое большое озеро на нашем пути — Лагуна Верде (Зеленое озеро), лежащее у подножия вулкана Ликанкабур (5835 м). Оно частично пересохло. А там, где вода все же есть, очень мелко.

Как считают ученые, насыщенный зеленый цвет воды (скорее, бирюзовый) связан с высоким содержанием в ней мышьяка. Но, к счастью, этот ядовитый металл находится не в такой высокой концентрации, чтобы убить все живое. Однако опасность, вероятно, все же есть. Поэтому на берегу на одном столбе установили два знака — «перечеркнутая сигарета» и «череп с перекрещенными костями». И что хотели этим сказать? Что здесь курить опаснее, чем в других местах?

Несмотря на наличие мышьяка, на озере Лагуна Верде гнездятся фламинго. Здесь их два вида: розовый и серый. Рассмотреть птиц удалось во всех подробностях. Ведь у нашего джипа случилась очередная поломка. На этот раз проблемы были не с мотором. У машины на ходу отвалилось переднее колесо. Аварии не произошло только потому, что ехали мы по глубокой колее.

Ночь нас застала на берегу озера Лагуна Колорадо (Красное озеро) с насыщенным темным цветом воды, в которой размножились красные микроскопические водоросли. Спать пришлось в маленьком домике опять же без отопления. Но там и три одеяла не помогали. Температура ночью спустилась далеко ниже нуля. Выехали мы еще затемно и вскоре совсем окоченели. В машине печка, конечно же, не работала.

Но ехать нужно было именно рано утром. Ведь мы направлялись в Сол-де-ла-Маньяна (Утреннее солнце), долину с гейзерами, фумаролами, грязевыми вулканами. Согрелись лишь в бассейне, в который вода поступала прямиком из подземных горячих источников. И ни в какую не хотели оттуда вылезать, пока солнце не поднимется достаточно высоко.

Километров за 80 до Уюни посреди пустыни нам попался сломанный джип (видимо, они здесь частенько ломаются). Водитель и гид пытались починить машину, а туристы из Израиля их на чем свет крыли. Они умудрились купить билеты на вечерний автобус из Уюни в Ла-Пас и из-за поломки на него опаздывали. Пришлось нам немного уплотниться, чтобы спасти возмущенных евреев.

Мчались быстро — насколько это возможно на не асфальтированной дороге в пустыне. Но новые попутчики все равно были недовольны и на чем свет стоит костерили уже нашего — ни в чем не повинного шофера. Чтобы их немного отвлечь, я предложил хором петь русские песни. Среди евреев не было ни одного русскоязычного. Но слова «Катюши» и «Калинки» они знали не хуже нас.

В Уюни автовокзала нет. Простые междугородные автобусы отправляются от рынка, а более комфортабельные и дорогие — от железнодорожного вокзала. По расписанию автобус в Ла-Пас, им который евреи заранее купили билеты, отходит ровно в 20.00. Мы приехали на час позже. Но автобус еще не ушел. И даже не собирался трогаться в ближайшие полчаса. У спасенных нами евреев оставалось достаточно времени на то, чтобы забрать свои вещи из хостела. Значит, им суждено было уехать из Уюни именно в этот вечер. Мы же, наоборот, застряли. В дорогом автобусе свободных мест не было. Дешевые автобусы с рынка уже ушли. А поезд пойдет только на следующий день.

Пришлось остаться в Уюни еще на одну ночь. Появилась уникальная возможность провести целый день на одном месте — а именно в кровати. Только так и удалось наконец вылечиться сразу и от простуды, и от горной болезни.

В нашем путешествии мы очень редко встречали русских. Да и то лишь в самых попсовых туристических местах. Россияне по-прежнему боятся выезжать за границу самостоятельно, предпочитая кучковаться в организованные группы.

В Уюни при посадке на автобус к нам подошел парень, который услышал, как мы с Олегом переговариваемся между собой. Поехали, конечно, вместе, втроем на двух сиденьях — в тесноте, но не в обиде. Нашему новому знакомому, Константину Кудряшову, очень хотелось поговорить. Ведь он тоже во время своих длительных путешествий редко встречал русских.

— Сам я из Подмосковья, учился на историческом факультете МГУ. Во время учебы увлекся идеями национал-большевизма. Тогда меня все знали как Ревстакан. Интересное было время. Чего мы только не вытворяли! Сейчас, конечно, уже не то. Скучно мне стало. Вот и отправился я бродить по белу свету, смотреть, как люди живут. Я люблю поселиться в какой-нибудь деревне на один-два месяца, неспешно общаться с местными жителями, участвовать в совместной работе. Пару лет провел в Азии, потом перебрался в Южную Америку. На жизнь зарабатываю статьями для журнала «туризм и отдых». Мне как раз хватает. Бывает, гонорар немного задержат, и несколько дней приходится жить на хлебе и воде. Но не жалуюсь. Куда хочу — туда еду. О чем хочу — о том пишу.

Автобус пришел в Оруро рано утром. Костя остался в городе продлевать боливийскую визу. А мы даже с автовокзала не выходили и на первом же автобусе уехали в Кочабамбу.

Кочабамба в переводе с языка индейцев кечуа означает «болотистая местность». Возможно, в доколумбову эпоху здесь только болота и были. Но сейчас это скорее «город-сад», настолько много в нем зелени — скверов, парков, садов.

Как и во всех построенных испанцами городах, в самом центре находится площадь с собором и административными зданиями в колониальном стиле. Площадь 14 Сентября (по совместительству и центральный парк) — центр социальной жизни города. Когда мы туда пришли, народ там разделился на две большие группы.

В одной группе пенсионеры увлеченно спорили о политике, разглядывая выставленные стенды с газетными вырезками и плакатами. А вторая группа — в ней было больше молодежи — не менее увлеченно внимала рассказу фанатичного поклонника восточных единоборств.

Если на площади 14 Сентября и в ее ближайших окрестностях еще можно увидеть старые дома в колониальном стиле, то остальная часть города застроена скучными современными коробками. К северу от площади Колумба проходит широкий бульвар Эль Прадо с учреждениями, банками, отелями и ресторанами. А к югу от нее лежит рынок Лa Канча, занимающий сразу несколько улочек и площадей. Он считается самым большим уличным рынком Южной Америки. Но продают там то же, что и везде, — китайский ширпотреб.

В 1994 году в восточной части Кочабамбы на горе Сан-Педро построили гигантскую железобетонную статую Иисуса Христа высотой 34,2 м (вместе с постаментом более 40 м). До сих пор это — самая высокая в мире статуя Христа. Она, например, на 2 метра выше знаменитой статуи на горе Корковадо в Рио-де-Жанейро.

Со смотровой площадки у основания статуи виден весь достаточно компактный город, зажатый со всех сторон горами. Самые высокие из них — две вершины горы Тунари (4800 м). Улицы, проложенные с востока на запад и с севера на юг, делят город на равные прямоугольника кварталов. Мы могли легко проследить весь маршрут, по которому прошли от площади 14 Сентября до подножия горы.

И вновь ночной автобус. На этот раз из Кочабамбы в Ла-Пас. 385 километров мы будем ехать около восьми часов.

В Ла-Пас, самую высокогорную столицу мира, мы приехали ранним утром. И сразу же отправились… на кладбище. Мы, конечно, по-прежнему страдали от горной болезни, но все же не до такой степени. Однако стоянка маршрутных такси и автобусов, отправляющихся в сторону озера Титикака, находится именно в районе Cementerio.

Автобус от Ла-Паса до города Копакабана шел около трех часов, из них мы десять минут потратили на переправу через пролив Тикина. Пассажиров перевезли на большой деревянной лодке с мотором, а автобус отдельно — на не огороженной платформе на понтоне.

Городок Копакабана (не путать с одноименным пляжем в Бразилии), расположенный на берегу озера Титикака, относится к числу популярнейших паломнических центров Южной Америки. Еще до появления испанцев это место высоко почиталось инками. Здесь были храмы и святилища.

В 1580 году обращенному в католичество инке Тито Юпанки явилась Дева Мария. Потрясенный видением, юноша отправился в Потоси, который тогда был крупным культурным центром. Там он выучился на скульптора и вырезал явленный ему образ из дерева.

Из Потоси инка принес скульптуру в Копакабану, для чего ему пришлось пешком пройти около 700 километров. В 1583 году он установил Богородицу в часовне. Ее сразу же стали почитать как чудотворную. Многие из тех, кто искренне ей молился, получали помощь и защиту.

Смуглая Дева Озерная, или Богородица Канделярия, стала настолько популярной у паломников, что в 1617 году специально для нее построили собор Богородицы Копакабаны. К ней на поклонение потянулись католики из всех американских колоний Испании. Они жертвовали ей деньги и драгоценности. В 1879 году правительство Боливии изъяло часть этих ценностей на финансирование войны с Чили. Однако впрок эти деньги не пошли. Боливия войну проиграла.

Статуя Богородицы до сих пор остается самой почитаемой из многочисленных статуй Девы Марии в Южной Америке. Сам папа римский Иоанн Павел II приезжал к ней на поклонение. Молодожены приезжают в Копакабану венчаться, родители — крестить своих детей. И со всех концов страны съезжаются автолюбители на своих железных конях. Автомобильная парковка перед входом в собор постоянно забита. Все машины, как на свадьбу, украшены цветными лентами, разноцветными конфетти и цветочными лепестками.

Между машинами снуют монахи-францисканцы в коричневых сутанах, подпоясанных веревками. Короткая молитва, опрыскивание святой водой — и процедура освящения закончена, можно переходить к следующей машине. Если толпы паломников в соборе и вокруг него дело обычное, то в день нашего приезда огромная толпа собралась на улице совсем по другому поводу. В Боливии, оказывается, ценят здоровый образ жизни. В этот день в Копакабане устроили любительские соревнования по бегу на длинные дистанции. В них принимали участие не только местные бегуны, но и спортсмены из соседнего перуанского города. Поэтому и соревнования были уже и не дворовые, а международные.

Озеро Титикака (название состоит из слов языка индейцев кечуа «кака» — скала и «тити» — место добычи оловянной руды) расположено на границе Боливии и Перу, на плоскогорье Альтиплано на высоте 3821 метр над уровнем моря.

В озеро впадает два десятка рек, а вытекает только одна река — Десагуадеро. Но и ее одной достаточно, чтобы вода в озере не засаливалась, а оставалась пресной.

Согласно древним легендам в водах озера Титикака родился бог Виракоча. Он появился из темноты, создал солнце и луну. Позднее из больших камней он слепил людей. Однако первый вариант человечества его не устроил. Истуканы получились очень уж неповоротливыми и тупыми. Пришлось начинать процесс созидания заново. На этот раз бог взял камни поменьше. Но вновь результат его не удовлетворил. И бог устроил наводнение, которое смыло все его огрехи. Спаслись только двое — мужчина и женщина. Они и стали первыми инками.

Бог Виракоча, окончательно разочаровавшись в опытах по созданию идеального человечества, ушел в Тихий океан (по воде аки по суху). Но обещал вернуться. Вероятнее всего, именно сюда, на берега родного для него острова, который в честь бога-солнца так и называют — «Островом Солнца» (по-испански, Исла-дель-Соль). Правда, есть версия, что бог Виракоча родился в районе перуанской деревни Олатайтамбо. Но возможно, он рождался в разных местах — это все же всемогущий бог, может себе позволить.

Инки изображали Виракочу с бледным лицом и густой бородой. Испанских конкистадоров они приняли за его потомков. Поэтому маленький отряд испанцев во главе с Франциско Писарро смог беспрепятственно пройти через укрепленные горные долины Перу и покорить крупнейшую в то время империю.

Испанцы, впрочем, в своем невежестве были не намного лучше инков. В одном из храмов испанцы увидели каменную статую самого священного правителя Кон-Тики Виракочи — длиннобородого человека с царственной осанкой. Хронист Инка Гарсилассо записал в своем дневнике: «Испанцы, когда увидели этот храм и статую описанного вида, склонны были считать, что святой Варфоломей дошел до Перу, просвещая язычников, и что индейцы сделали статую в память этого события». Позднее испанцы поняли свою ошибку. Храм они разрушили, а статую раскололи на мелкие кусочки. Та же участь постигла и множество других священных статуй Виракочи.

Титикака — самое высокогорное на Земле озеро, на котором существует регулярная навигация. В Копакабане на каждом шагу висят рекламы, призывающие покупать билеты на лодки, курсирующие к острову Исла-дель-Соль и обратно.

Владельцы лодок объединены в кооператив, и поэтому цена билета фиксированная. Условия тоже примерно одинаковые. На лодках установили по два мотора, но используется всегда только один — спешить-то все равно некуда. Ведь даже на нем одном мы доплыли до острова Исла-дель-Соль всего за полтора часа.

Был ли остров Исла-дель-Соль родиной первых инков или нет, доподлинно неизвестно. Но руин, относящихся к XV веку, к периоду расцвета империи инков здесь множество (по мнению археологов, люди жили на острове задолго до инков — уже в 2200 годах до н. э.).

Несколько тысяч лет местные жители занимались рыбной ловлей и сельским хозяйством (для этого пришлось вручную построить на холмах террасы). Но в последние годы и рыбалка, и сельское хозяйство — не более, чем хобби. Главным источником дохода островитян стали туристы.

По прибытии на остров в глаза сразу же бросается плакат «Вход на остров платный — 5 боливийских песо». И тут же высаживающихся на берег туристов обступает плотная толпа хелперов. Они наперебой рвутся затащить новеньких именно в свой «самый лучший» или «самый дешевый» хостел.

Мы также не избежали общей участи. Эту ночь мы проведем под крышей — с видом на озеро.

Городок Юмани находится на юго-восточном берегу острова. Отсюда буквально рукой подать до южной оконечности — Фуэнте-дель-Инка. По пути мы прошли мимо руин крепости Пилкокайна. Как полагают археологи, здесь располагался гарнизон, главной целью которого было охранять живших на лежащем напротив острове Луны женщин, служительниц культа Солнца. Мужчин на тот остров не пускали. Но и одних женщин без охраны оставлять не хотели.

Тропа шла по склону, засаженному колосящейся, но еще зеленой пшеницей. На южной оконечности острова мы спустились вниз к воде. А затем поднялись на вершину скалы, где на сложенном из камней постаменте установлен крест из переплетенных пучков тростника. Оттуда прекрасно было видно, как солнце заходит за горы — они окружают озеро Титикака со всех сторон. Только когда совсем стемнело, мы отправились в обратный путь. И в хостел вернулись уже в полной темноте.

На острове Солнца буквально нельзя шагу ступить, чтобы не наткнуться на какую-нибудь груду камней. Но если спросить у местных жителей, как пройти на руины, то пошлют на крайнюю северо-западную точку острова — к руинам Чикана.

Дорог на острове нет. Нет и автомобильного транспорта. Перемещаться можно только пешком. Тропа то поднимается наверх на гору, то спускается вниз к озеру. То заводит в очередную деревню, то проходит через эвкалиптовую рощу.

Лишь иногда на тропе попадаются пешеходы, коровы или овцы. В пыли купаются серые с черными подпалинами свиньи. На лужайках пасутся ослики. Колосится рожь и кукуруза. Дети соорудили плоты из пустых пластиковых бутылок, засунутых в мешки из-под риса, и бороздят на них прибрежные воды, отталкиваясь от дна деревянными шестами. Крестьяне копаются на своих делянках, методично размахивая мотыгами. Вот так — руками и нехитрым инструментом — они уже перекопали весь остров с самого низу, от кромки воды до вершины, проходящей по центру острова горной гряды.

Чикана в переводе означает «лабиринт». Сложенные из камня стены, высотой до двух метров, тянутся как вдоль, так и поперек склона горы. В них нет окон. Но есть характерные для всей архитектуры инков дверные проемы трапециевидной формы (для большей устойчивости сооружений во время землетрясений). Перекрытия не арочные, а прямые. В качестве балок здесь использовали длинные камни. Во внутреннем дворике стоит каменный стол с каменными же «табуретами».

Неизвестно, что именно здесь было. Это мог быть и дворец правителя, и храм бога Виракоча. Есть гипотеза, что здесь находились кельи жрецов или что-то типа учебного заведения.

Сами руины — всего лишь груды камней (причем сложенные не самими инками, а современными реставраторами), но место выбрано замечательное. Ведь инки всегда руководствовались одним принципом — быть поближе к богам. А где этого можно достичь? Только в самых красивых местах.

Вот и здесь, на краю острова Солнца, руины все еще строятся — прямо при нас этим неспешно занимался какой-то местный рабочий. Но вид с руин настолько завораживающий, что долго не хотелось отсюда уходить.

Вторую ночь на острове мы провели уже не в хостеле, а в маленькой эвкалиптовой роще, на которую обратили внимание еще во время вчерашней прогулки к южной оконечности острова. Ночью налетел сильный ветер. Палатка кренилась и трещала по швам. Но все же устояла.

С острова Солнца есть только один путь — назад на лодке в Копакабану. Оттуда мы на автобусе уехали в ближайший перуанский город — Пуно, также расположенный на берегу озера Титикака.

Глава третья Перу

Въезд в Перу для россиян безвизовый на срок до трех месяцев. Нам нужно было всего лишь поставить выездные штампы Боливии и въездные штампы Перу. Вот мы уже и в новой стране.

Основанный в 1668 году по приказу испанского вице-короля город назвали Сан-Карлос-де-уно, в честь короля Карла II. Старый центр любовно отреставрировали и превратили в пешеходную зону. Кроме чисто туристических ресторанов, есть там и обычные столовые для местных жителей. В них стандартный комплексный обед из трех блюд (суп, второе — как правило, кусок курицы с рисом — и компот) стоит около 1 доллара США. Обстановка, правда, довольно затрапезная: грязные обшарпанные стены, покрытые клеенкой деревянные столы. Но готовят вкусно и порции гигантские.

С наступлением вечера улицы заполняются праздно гуляющими пешеходами. Повсюду снуют торговцы.

— Свитер за один доллар, — кричит торговка, размахивая свитером из шерсти ламы.

— На самом деле один доллар?

— Да. За один доллар можно померить, — смеясь, говорит она и добавляет: — А сам свитер стоит 9 долларов.

С помощью своего нехитрого маркетингового приема она привлекла к себе наше внимание. Немного поторговавшись, Олег купил свитер за 7 долларов и сразу же надел его на себя. Уже несколько дней он никак не мог согреться.

На площади у основания колонны с бронзовым солдатом собралась толпа. Там какой-то мужик, одетый в живописную рясу, лечил и благословлял всех желающих наложением рук. Но, судя по тому, как он агрессивно и злобно отреагировал на наши фотоаппараты, это все же был не настоящий проповедник, а шарлатан (иначе почему бы ему бояться? Может, уже в розыске находится?).

При испанцах через Пуно проходила дорога, связывавшая серебряные месторождения в Потоси со столицей колонии Лимой. Серебра стали добывать меньше, да и пути его транспортировки изменились. Но и сейчас из Пуно очень легко добраться до столицы Перу. Автобусы отправляются с автовокзала с раннего утра до позднего вечера.

В Лиме централизованного автовокзала нет. В центре города расположены десятки мини-вокзалов, на территории которых расположено всего по одной-две-три автобусные компании. Нам просто повезло, что с того же самого вокзала, на который мы приехали с юга, можно уехать и дальше на север Перу. Взяв билеты на вечерний автобус, мы оставили рюкзаки в камере хранения и отправились на экскурсию по одному из самых криминогенных городов Южной Америки.

Лима — опасный город. Но это же и один из самых красивых городов Перу. В старом центре сохранилось так много зданий колониальной архитектуры, что ЮНЕСКО включило его в список памятников мирового значения.

Центральная площадь Пласа-де-Армас с президентским дворцом, архиепископским дворцом и кафедральным собором находится под неусыпным надзором полиции. Буквально через каждые десять метров стоит полицейский с пластиковым щитом и дубинкой. Неподалеку от площади припаркован наготове броневик. И все это не ради обеспечения безопасности туристов, а исключительно для защиты правительства от недовольных граждан. Ведь все демонстрации протеста начинаются или заканчиваются именно на этой площади. Если народ недоволен действиями центрального правительства, он собирается у президентского дворца. Возмущенные действиями или бездействием городских властей скандируют лозунги у входа в здание муниципалитета.

Район вокруг площади Пласа-де-Армас и президентского дворца — еще сравнительно безопасное место (насколько это вообще возможно в большом городе Южной Америки). Но стоит лишь перейти по мосту Пуэнте-де-Пиедра на противоположный берег реки Римак, как сразу же попадаешь в совсем другой район.

Мы, конечно, не планировали устраивать экскурсию по всему «бандитскому» району Римак и уж тем более не собирались лезть на гору в его центре. Наша цель была значительно скромнее — дойти до церкви, которая виднелась в конце центральной улицы. От моста до нее было всего метров триста.

Сразу было заметно, что власти постепенно расширяют зону контроля. Когда я здесь был прошлый раз, полицейский пост был только у ближнего к президентскому дворцу конца моста. На этот раз уже весь мост был под контролем полиции. И на его противоположной стороне стояли несколько полицейских с автоматами и броневик.

Пройдя мимо полицейских, мы медленно пошли вперед по центральной улице. Дело было днем, и на улице было достаточно много прохожих. И буквально ВСЕ смотрели на нас с нескрываемым удивлением. Чем дальше мы продвигались, тем больше удивленных взглядов на себе ловили.

На туристов с фотоаппаратами и видеокамерами реагируют везде. Только реакция бывает разная. В странах Азии, например, местные жители или позируют, или, наоборот, прячутся, чтобы не попасть в объектив — в зависимости от своих личных психологических особенностей. В крупных городах Южной Америки почти у всех в глазах сразу же прочитывается немой вопрос: «Сколько эта камера стоит?» К человеку с хорошим фотоаппаратом или видеокамерой здесь относятся не как к журналисту, а как к потенциальной жертве. Конечно, никому и в голову не придет надевать на себя драгоценности, отправляясь в прогулку по «плохому» району. Но куда спрятать видеокамеру?

Так мы и шли, как увешанные бриллиантами туристы. Я чувствовал, что атмосфера постепенно сгущается. Подозрительно было и то, что никто не подходит, чтобы по-дружески посоветовать убираться отсюда подобру-поздорову. Это свидетельствовало о том, что мы попали в совсем уж плохой район. Самое правильное, что можно было сделать, — это развернуться и пойти назад.

Мы остановились возле сапожной мастерской. За распахнутой настежь дверью в глубине дома сидел сапожник и внимательно на нас смотрел. Увидев, что мы развернулись, но еще не решили, уходить ли назад, он ничего не сказал, но стал как бы загребать раскрытой ладонью в сторону моста, недвусмысленно показывая: «Давайте, давайте, уходите отсюда, пока целы».

При испанцах Трухильо славился как «самый роскошный город». От былого великолепия колониальных времен до наших дней дошли узорные решетки на окнах и деревянные балконы (оттуда женщины из высшего света моли выглядывать на улицу, оставаясь незамеченными).

На главной площади Пласа-де-Армас (Площадь оружия) сохранились старое здание муниципалитета, епископский дворец и помпезный собор с мраморными колоннами и позолоченными алтарями. Но главные достопримечательности находятся не в городе, а в его окрестностях. Чтобы объехать их все за один день, мы обратились в первую же попавшуюся турфирму и записались на стандартную однодневную экскурсию.

На северном побережье Перу с 400 года до н. э. по 600 год н. э. существовала культура моче — одна из самых известных тихоокеанских культур доколумбовой Южной Америки.

На берегу реки Моче сохранились развалины двух пирамид: пирамиды Солнца (Уака-дель-Соль) и пирамиды Луны (Уака-де-ла-Луна). В долине между ними был город, раскопки которого уже начались, но еще далеки от завершения.

Север Перу — сплошная пустыня с редкими оазисами. Испокон веков вода здесь была в большом дефиците. Мочики, создавшие высокоразвитую цивилизацию, активно занимались сельским хозяйством. На дожди у них надежды не было. Поэтому им пришлось создавать сложную систему каналов и акведуков, чтобы воду из реки доставлять на поля.

Самый главный вопрос, на который пока никто не смог найти ответ: «Почему в VII веке такая процветающая и высокоразвитая культура была разрушена?» Есть несколько гипотез, у каждой из которых свои сторонники. Среди самых вероятных причин называют две: катастрофические изменения климата или гражданская война. Гибель высокоразвитого государства не означала гибели всего народа. Местные индейцы продолжали говорить на языке мочика вплоть до начала XX века.

Пирамида Уака-де-ла-Луна строилась из прямоугольных саманных кирпичей. После того, как археологи стали освобождать древнее сооружение от слоя скрывавшего его песка, возникла реальная угроза быстрого разрушения здания. Поэтому раскопки закрыли от непогоды тростниковыми крышами на хлипких бамбуковых столбах. Возможно, они и защищают от дождя, но мешают составить представление об общем облике сооружения. Переходя из павильона в павильон, мы видели лишь отдельные раскопанные фрагменты.

Реставрация еще продолжается. Археологи кисточками очищают от песка штукатурные рельефы, открывая длинный ряд ромбов, в центре каждого из которых чудище с клыками и рогами или огромный паук. Был там и длинный ряд взявшихся за руки людей, а также процессия идущих куда-то паломников. Причем каждый тащил на плече что-то сильно похожее на христианский крест. На части рельефов остались следы охряной краски.

После заката цивилизации моче жизнь в районе современного Трухильо продолжалась. Примерно с 1250-го по 1470 год здесь достигла своего расцвета культура чиму. Созданное в тот период государство Чимор контролировало всю северную часть современного Перу — от границ Эквадора на севере до Лимы на юге.

В столичном городе Чан-Чан жило до 60 тысяч человек. В то время это был крупнейший город всего Южноамериканского континента. В 1470 году инки разгромили армию властителя Чимора Минчанкамана и включили его государство в состав своей империи.

То немногое, что удалось найти во время археологических раскопок в Чан-Чане, собрали в маленьком музее. На входе посетителей встречает скульптурная композиция, изображающая правителя с золотой тиарой на голове и огромными круглыми серьгами в ушах. Он сидит на табурете, установленном на носилках, которые держат шесть индейцев в белых туниках и белых головных уборах, похожих по своей форме на что-то среднее между буденовкой и тюбетейкой. В отдельном и почему-то полутемном зале создали реконструкцию типичного храма с украшенными барельефами стенами.

Рядом с музеем есть почти точно такой же — по крайней мере, по своему общему стилю — храм. Он со всех сторон окружен стеной высотой 4 метра. В центре двора стоит здание, по внешнему виду напоминающее пирамиду со срезанной вершиной. Стены сооружения, сложенного из необожженного кирпича, снизу доверху украшены барельефами.

Сразу видно, что искусству чиму учились у своих предшественников — народа моче. Здешние барельефы также слеплены из глины и по стилю очень похожи на те, которые мы видели на пирамиде Луны. Только сюжеты уже не такие однозначные. Не отдельные фигуры, а сложные композиции, почти как настоящие картины с участием животных и людей.

До появления испанцев Чан-Чан был крупнейшим городом Южной Америки. Даже после разгрома инками, почти обезлюдевший, он хранил столько золота, что испанцы назвали его «глиняным Эльдорадо».

Испанские хронисты, на основании передававшихся из уст в уста легенд, утверждали, что в Чан-Чане за короткую историю его существования было девять правителей. Первым из них был Тайканамо, который приплыл на деревянном плоту и заявил, что был послан неким могущественным богом, который и поручил ему основать великий город.

Город был просто огромный. Еще удивительнее, что строился он по четкому прямоугольному плану. С помощью аэрофотосъемки археологи выяснили, что Чан-Чан делился на одинаковые прямоугольные кварталы, каждый из которых, в свою очередь, состоял из трех частей.

Вода из реки шла в водохранилище размером со стандартное футбольное поле, расположенное а самом центре города. Оно своей прямоугольной формой прекрасно вписывается в общую поквартальную планировку. Здесь и сейчас есть вода. Поверхность затянута ряской и водорослями, а берега заросли камышом, из которого время от времени выплывают утки.

В качестве строительного материала использовали кирпичи из самана. Их скрепляли между собой известковым раствором и замазывали штукатуркой. Иногда также использовали похожую по своим свойствам на бетон смесь из глины, камней и ракушек.

От многочисленных зданий сохранились только фундаменты и стены. Были раскопаны и святилища, где чиму молились богам, а жрецы приносили человеческие жертвы и хранили свои богатства. Стены были украшены глиняными изображениями пеликанов и чаек, бакланов и крабов, морских звезд и лодок, рыболовных сетей и луны. Возможно, в этих святилищах поклонялись основателю города. А на стенах была изображена история его прибытия откуда-то из-за моря, дошедшая до нас как легенда.

В 1915 году американский археолог Г. Спинден выдвинул гипотезу «архаического горизонта», согласно которой на Американском континенте существовала некая единая пракультура, основанная на возделывании кукурузы. И все доколумбовы цивилизации были связаны между собой. Бывало, что связи между ними разрывались на сотни лет, но потом вновь восстанавливались. Возможно, Чан-Чан возник как раз в такой момент, когда эти связи были наиболее интенсивными. И основали его переселенцы, прибывшие откуда-то с севера континента или даже с островов Полинезии. Впрочем, гипотез много. А фактических данных мало. Но археологи не унывают и продолжают раскопки.

Чан-Чан продолжают восстанавливать. Когда мы бродили между глинобитных стен и храмов, нам то и дело попадались рабочие с тачками, кирками и лопатами. Обстановка была как на стройке.

С морскими курортами Перу не повезло. Казалось бы, в стране, протянувшейся вдоль побережья Тихого океана, очень просто найти место для пляжного отдыха. Но не тут-то было. Конечно, пляжи там есть — как галечные, так и песчаные. Но с раннего утра до обеда перуанское побережье всегда окутывает туман. Да и во второй половине дня солнечная погода отнюдь не гарантирована.

В большинстве же тех мест, где сухо и солнечно, обычно проблемы с пресной водой. Поэтому пляжных курортов в Перу раз-два и обчелся. И самый популярный среди них — Манкора.

Днем практически все туристы занимаются — и не без успеха — серфингом. Для того чтобы подольше удержаться стоя на доске, они берут с собой длинные лодочные весла, которыми пользуются как канатоходцы шестом.

По вечерам главное развлечение — наблюдать, как солнце садится в океан, освещая красным светом скапливающиеся недалеко от берега рыболовные траулеры, окруженные облаком из гигантских пеликанов.

Глава четвертая Эквадор

В Агуа-Вердес граница между Перу и Эквадором проходит по мосту через пограничную реку. Ее ненароком можно и прозевать. Никакого погранконтроля не было. Только плакат с надписью по-испански и по-английски «Добро пожаловать в Эквадор» и длинный ряд менял говорили о том, что мы вот-вот пересечем очередную границу.

С двух сторон от моста кипел рынок. И продавцы, и покупатели свободно переходили из одной страны в другую. Иностранцев тоже никто не останавливал. Нам самим нужно было позаботиться о легализации нашего пребывания в Эквадоре.

До иммиграционного офиса нам придется пару километров пройти по шоссе. Можно, конечно, и подъехать на тук-туке. Но мы и так в последнее время больше ездили, чем ходили. Почему бы и не прогуляться?

Россияне могут въезжать в Эквадор без визы на срок до трех месяцев. Единственное, на что обращают внимание эквадорские пограничники, — это наличие в паспорте выездного штампа Перу. Они прекрасно знают, что пограничный пост не всем удается найти без подсказки. В прошлый раз меня отсюда развернули именно из-за отсутствия перуанского штампа. Пришлось ехать назад. Но в этот раз мы такую ошибку не сделали. Поэтому вскоре стали обладателями въездных штампов Эквадора. На территории этой страны мы находились уже около часа, но с этого момента наше пребывание стало легальным.

Едва мы вышли из офиса, как перед ним остановился идущий в Куэнку автобус. На нем мы и поехали.

Трудно найти два соседних государства, природные условия которых были бы столь различны. До границы нас провожали бескрайние каменистые пустыни. А едва въехали в Эквадор, как сразу же попали в царство зелени. Казалось, мы ехали через одну огромную банановую плантацию, разделенную на отдельные участки исключительно для удобства управления.

Бананы изначально в Южной Америке не росли. Португальцы завезли их сюда из Африки. Бананами кормили скот и привезенных из той же Африки рабов.

Но постепенно европейцы распробовали вкус этих плодов. Проблема была только в транспортировке. Поэтому первые бананы удалось доставить в Северную Европу и Америку только в конце XIX века.

Сейчас бананы — главная сельскохозяйственная экспортная культура Эквадора. Здесь выращивают треть потребляемых во всем мире бананов. А 90 % всех продающихся в России бананов родом именно из этой страны.

Банановые плантации исчезли из виду только после того, как дорога дошла до подножия Анд и стала подниматься в горы. Растительность становилась все более скудной, а затем начались и совсем уж голые скалы.

В середине ночи мы приехали в Куэнку. С автовокзала, который там находится на краю Старого города, пошли искать какую-нибудь гостиницу. С этим возникли проблемы. В бюджетных хостелах мест не было. А платить за несколько остававшихся до утра часов в дорогом отеле желания не было. Было уже так поздно, что еще чуть-чуть, и будет скорее раннее утро, чем поздняя ночь.

В центре города вдоль берега реки тянулся парк. Но, вероятно, в целях безопасности его спланировали так, что никаких скрытых от глаз мест не было. Да еще и фонарей понаставили. Вообще-то в городских парках спать не стоит — из соображений безопасности. А уж тем более в Южной Америке, где уровень преступности в городах зашкаливает. Но ничего лучше нам найти не удалось.

Пришлось вернуться в парк и изучить его более внимательно. С одной стороны была река, с другой — крутой склон, по верхнему краю которого тянулись задние стены домов, фасады которых выходят на проезжую улицу.

Склон был слишком крутой и голый. Только возле одного из домов был куст. Между ним и стеной была миниатюрная площадка, которую с некоторой натяжкой можно считать ровной. Там мы и провели оставшиеся до утра часы.

Праздник Входа Господня в Иерусалим, который отмечают ровно за неделю до Пасхи, в шестое воскресенье Великого Поста, называют Пальмовым Воскресеньем. В России пальмы не растут. Поэтому у нас символом этого дня стали ветви вербы с набухшими по весне почками. А само воскресенье называют не Пальмовым, а Вербным. В Куэнке же в этот день на улицах и у каждой церкви толпились люди с пальмовыми ветвями в руках. Больше всего паломников было даже не в кафедральном соборе, а в церкви Святого Бласа. Этот католический святой был профессиональным врачом. Он удалился от мира и стал жить в уединенной пещере. К нему часто обращались за медицинской помощью. И он никому не отказывал. По легенде, он лечил не только людей, но и скот, и диких волчиц.

Проведя в центре Куэнки большую часть Пальмового Воскресенья, мы вернулись на уже известный нам автовокзал и на автобусе отправились в Каньяр, мелкий провинциальный городок с живописным рынком.

На окраине рынка мы сели в автобус, битком забитый пассажирами и тюками, и поехали по дороге, которая серпантином поднималась все выше и выше. Перегруженный автобус скрипел рессорами, а на поворотах опасно наклонялся на один бок. Поэтому какие-то несчастные двенадцать километров мы тащились почти целый час.

Автобус выгрузил всех пассажиров — возвращавшихся с рынка местных жителей — на центральной площади городка Ингапирка. Оттуда уже были видны руины крепости инков. До них было буквально рукой подать. Но дорога шла далеко в обход. Радуясь тому, что машины у нас нет, мы срезали напрямик через заросший густой зеленой травой луг. Главного входа не видели. Так и не узнали, почем здесь входные билеты. И нужно ли вообще платить за вход?

Ингапирка в переводе с языка индейцев кечуа означает «Крепость инков». Впрочем, доподлинно неизвестно, действительно ли это была крепость. Или храмовый комплекс. Ведь самое большое и лучше всего сохранившееся сооружение — это стоящий на краю скалы величественный храм Солнца. На прямоугольном основании с закругленными торцами есть ровная площадка, в одном из концов которой сохранилось полторы стены одноэтажного дома — это и есть храм. Он был построен так, чтобы во время весеннего и осеннего равноденствия солнце попадало прямо в центр главного входа.

Основание для храма складывали из камня. Никаких связующих растворов не использовали. Но сами камни так тщательно обрабатывали и подгоняли друг к другу, что получилась прочная и, главное, подвижная конструкция. Во время землетрясения она не разрушается. Камни свободно двигаются друг относительно друга. Но сооружение не разваливается на части, а плавно абсорбирует энергию волнующейся земной коры.

Из храма было видно, что на поляне перед ним были когда-то и другие сооружения. Но от них остались только сложенные из камней фундаменты, возвышающиеся примерно на полметра от земли.

Инки всегда выбирали для своих городов, храмов и крепостей очень красивые места, с прекрасным видом. Для них это было главное. И совсем не важно, что придется таскать на себе воду (колеса у них не было), дрова, продукты и все, что необходимо для жизни, на гору. Главное — возможность наслаждаться видом и жить поближе к богам.

Испанцы же, наоборот, думали исключительно об удобстве путей сообщения. Поэтому колонизаторы основывали новые города в долинах и низинах, в самом крайнем случае — на плоскогорье. Если сейчас увидишь город в горах, то можно наверняка быть уверенным, что он был основан еще в доколумбовы времена.

Вокруг руин Ингапирки для туристов проложен круговой туристический маршрут. Тропинка начинается от бокового входа на руины, спускается вниз в долину к основанию скалы, огибает ее и поднимается наверх назад к руинам. По дороге можно увидеть делянки зеленеющей пшеницы и кукурузы. Встречаются и огромные священные камни, напоминающие по форме гигантских лягушек. У каждого такого камня, окруженного для сохранности забором из металлической сетки, есть табличка с его названием.

Но самое интересное — сама скала. При определенном ракурсе — главное, не пропустить нужное место — она удивительно напоминает профиль индейца. Возможно, это сходство возникло случайно. Но считают, что в скале специально вырубили мужественный профиль индейского воина, или Веракочи, — бородатого бога инков.

Инков в Ингапирке уже нет, но жизнь почти не изменилась. На полях началась весенняя пахота. Пахали по-прежнему деревянными плугами и боронами, а в качестве тягловой силы использовали черных быков или белых с черными пятнами коров. На косогорах, где распахать землю невозможно, паслись овцы-мериносы. Самыми технически продвинутыми оказались плотники. Они распиливали стволы эвкалиптов на доски уже не вручную, а с помощью бензопил.

Мы ехали по Эквадору на попутных машинах. Очередная попутка высадила нас на окраине городка Алауси. Его можно обойти вдоль и поперек всего за полчаса. Центральная улица и прилегающие к ней переулки застроены каменными домами, большей части из которых уже свыше 100 лет.

Испанцы назвали город Сан-Педро-де-Алауси. Позднее название редуцировалось до просто Алауси. Но и святого Петра не забыли. Его гигантскую статую установили на вершине холма. Апостол изображен с нимбом на голове, в длинном хитоне и плаще. В правой руке он держит ключ от врат рая, а в левой — книгу. У основания статуи есть смотровая площадка, с которой виден весь город, зажатый с трех сторон горами.

Участок железной дороги между Алауси и Риобамбой, один из самых высокогорных в мире, называют «Дорогой дьявола». Поездка на крыше вагона по прилепившимся к скалам рельсам относится к числу самых популярных эквадорских туристических аттракционов. Однако дорога пришла в полную негодность, и ее закрыли на реставрацию.

Именно из-за того, что железная дорога бездействовала, все ориентированные на прием туристов гостиницы — а на центральной улице они чуть ли не каждом доме — пустовали. Можно было торговаться. Мы буквально за копейки поселились в комнате на втором этаже дряхлого деревянного дома, стоявшего на центральной улице.

Рано утром мы уехали в Риобамбу на автобусе.

Автовокзал на дальней южной окраине города. В центр пошли пешком. По пути попали в парк, превращенный в выставку современного искусства под открытым небом. Там были вылепленные из бетона статуи осьминогов и черепах. Их сделали из бетона, а затем украсили кусочками цветного стекла и обломками зеркал. На гигантском панно выложили мозаику, на которой изобразили типичные Эквадорские пейзажи: крестьяне на полях, пасущиеся овцы и ламы, дымящиеся вулканы со снежными вершинами. А на стене стоящего в парке дома внимание привлекает фреска с надписью «Culto a la Patria». На ней два индейца (один с чертежным треугольником и книгой, а второй со снопом пшеницы и початком кукурузы) завороженно смотрели на то, как блондинка с длинными волосами запускает в небо белого голубя.

Церквей в Риобамбе много, как и самих христиан. В предпасхальную неделю здесь активно готовились к главному христианскому празднику. Каждый день проходили торжественные богослужения и шествия. Мы попали на одно из них.

Процессия, растянувшаяся по центральным улицам Риобамбы, удивительно напоминала типичный первомайский парад советской эпохи. Те же бесконечные колонны местных жителей, организованных по принципу совместной работы или учебы.

«Вот идут ученики школ и колледжей, рабочие мастерских и мануфактур, полицейские и пожарные, ткачи и учителя…» — такие слова неслись бы из мегафонов, если бы это была настоящая первомайская демонстрация.

Здесь было то же самое. Только вместо красных флагов несли хоругви и статуи святых.

Основную массу демонстрантов составляли дети. Все были в школьной форме. Но у каждой школы она своя. Например, девочки были в белых гольфах до колен. А вот юбки и кофты у них были уже самого разного цвета. У одной школы — синие, у другой — голубые, у третьей — розовые, у четвертой — белые, у пятой — в клетку.

Были там и ряженые. Самые младшие оделись как на маскарад: в костюмы ангелов в золотых коронах с золотыми палочками в руках. Школьники постарше изображали из себя волхвов с длинными черными бородами, держащимися на лице с помощью резинок, и загнутыми посохами в руках. Взрослые предпочитали сиреневые балахоны, а на головы надевали белые тряпочные колпаки с прорезями для глаз.

В кузовах пикапов везли статуи. На одном стояла Дева Мария в белом одеянии, на другом — она же, но уже в черном, на третьем — Младенец Христос в розовом балахоне с раскинутыми в приветствии руками, на четвертом — распятый на огромном деревянном кресте Христос.

Пальмовое воскресенье уже прошло, но все статуи были украшены не только цветами, но и зелеными пальмовыми листьями. Статуи поменьше и иконы с изображением Девы Марии с Младенцем несли на носилках.

Автобус привез нас на новенький автовокзал на южной окраине Кито. Отсюда до центра города оставалось еще пятнадцать километров. К счастью, в столице Эквадора хорошо развит общественный транспорт.

Очевидно, что в городе, зажатом с двух сторон горами и протянувшемся узкой полосой на пятьдесят километров, неизбежно на улицах будут пробки. И они там есть. Но в Кито в пробках стоят только счастливые обладатели личного автотранспорта. А для малоимущих горожан, которые не могут купить машину, создана удобная система надземного метро.

По выделенным линиям, отгороженным от остальной части дороги высокими бордюрами, ходят длинные двусоставные автобусы. Скорость — как у поездов московского метро. Но при этом не нужно тратить время на то, чтобы спуститься под землю, а потом подняться.

Кито разделен холмами на три части. В центральной части расположен Старый город. Южная часть занята промышленными предприятиями и бедными жилыми районами. А в северной части строится Новый город с банками, посольствами, торговыми центрами, развлекательными заведениями, дорогими отелями и дешевыми хостелами для бэкпакеров.

На автовокзале нам всучили рекламку хостела «Blue House», находящегося в районе проспекта Америки в Новом городе. Он был битком забит. Пошли искать другое место. Но далеко идти не пришлось. Свободная комната нашлась в соседнем доме — в нем тоже был хостел.

В самом центре Старого города симметрично расположены три площади: Маршала Сукре, Симона Боливара и Независимости.

В самом центре площади Независимости установили колонну Свободы. На ее вершине раскинул свои крылья гигантский кондор — геральдический символ индейцев Эквадора, а у ее подножия примостился издыхающий лев, как символ побежденной Испании. Независимость провозгласили 10 августа 1809 года. Правда, для того, чтобы отстоять свою свободу, жителям Эквадора пришлось воевать еще тринадцать лет. Прославившийся в боях маршал Антонио Хосе де Сукре похоронен в Кафедральном соборе, который также находится на этой площади.

На площадь Независимости выходит улица Семи Крестов — самая старая в Кито. В до колониальную эпоху она соединяла храм Солнца, стоявший на вершине холма Панесильо, который инки называли Явирак, с храмом Луны, построенным на вершине холма Святого Иоанна (при инках — Уанакаури). По этой улице, связывавшей два важнейших святилища, шли торжественные процессии. Испанские миссионеры, как они это обычно и делали, не стали бороться с языческими ритуалами — это все равно бесполезно, а лишь придали им христианскую окраску.

Чтобы превратить языческий путь в священную для христиан улицу, на ней стали строить церкви и соборы. Так здесь появились церкви Санта-Барбара, Непорочного Зачатия, Примада-де-Кито, Эль-Саграрио, Ла-Компаньиа-де-Хесус, Дель-Кармен-Альто. Если каждую из этих церквей посчитать за один крест, то всего будет шесть. Поэтому свое нынешнее название улица получила только после того, как у богадельни Сан-Ласаро установили вытесанный из камня крест, который и стал седьмым.

А что же с языческими священными процессиями? Они продолжаются. Но посвящены уже но языческим богам, а христианским праздникам. Как раз на такую процессию, посвященную страстной Пятнице, мы и попали.

Центр Кито был оцеплен полицией, автомобильное движение перекрыто. Все улицы по факту стали пешеходными. Все горожане в праздничной одежде вышли на людей посмотреть и себя показать. Как отмечал еще Александр Гумбольдт, «жители Кито… веселы, приветливы и незлобивы. Город их дышит буйной, чувственной веселостью; пожалуй, нигде более не встретишь такой единодушной и решительной сплоченности к развлечениям».

По улице тянулась длинная костюмированная процессия. В ней принимали участие не профессиональные артисты, а простые горожане. Большая часть из них была с ног до головы укутана в темно-синие рясы с капюшонами на головах, в которых были проделаны прорези для глаз. У женщин вместо капюшонов были тюлевые покрывала (как чадра у ортодоксальных мусульманок), а в руках они держали четки, распятия (от миниатюрных до полуметровых) или иконы.

Некоторые мужчины, самые набожные, шли с голыми торсами, исписанными черным фломастером сентенциями типа «Solo Ante Dios», с закованными в кандалы босыми ногами. Они звенели цепями и несли на своих плечах бревна (или сколоченные из двух бревен кресты) — имитируя крестный ход Иисуса Христа на Голгофу.

«Крестоносцам» приходилось часто останавливаться, чтобы немного передохнуть. У каждого из них был свой оруженосец (вероятно, дети или младшие братья), задача которого состояла в том, чтобы быстро постелить на дорогу развернутую газету. Если идти босиком по раскаленному асфальту было просто не очень комфортно, то стоять на одном месте и совсем невмоготу. А солнце тоже припекало. Демонстранты и зрители прятались от него под большими черными зонтами.

Были там и работники Красного Креста в белых жилетах и белых касках — они были готовы прийти на помощь тем, кому вдруг станет плохо. Полицейские в парадных бежевых или голубых рубашках также были при исполнении. Но они поочередно участвовали и в переноске на плечах украшенных цветами носилок со статуей Девы Марии в черном одеянии. Их коллеги в черных бронежилетах в это время продолжали внимательно разглядывать прохожих, готовые в корне пресечь все возможные провокации. Были там и духовые оркестры, игравшие прямо на ходу. И монахи-бенедиктинцы в белых сутанах. Вышли на улицы и сотрудники гражданской обороны в оранжевых комбинезонах с надписями «Defensa Civil». И гаишники в ярких жилетах со светоотражающими полосами и надписями «Transito».

Весь город принимал участие в шествии — те, кто по каким-то причинам не присоединились к участникам процессии, столпились у стен и на тротуарах, выглядывали в окна или стояли на балконах. А после крестного хода все разошлись по церквям, где уже начались торжественные службы.

По пути из Кито в Ибарру мы пересекли экватор и вернулись в родное Северное полушарие. При этом из осени попали не в зиму, а сразу в весну.

Город Сан-Мигель-де-Ибарра был основан испанцами в 1606 году. Но все здания, построенные в XVII–XVIII веках, были разрушены во время землетрясения 16 августа 1868 года. Город пришлось основывать заново — буквально на пустом месте. Поэтому нынешний Ибарра — фактически самый молодой город Эквадора. Хотя с точки зрения заезжего путешественника он кажется удивительно старым. На улицах, большая часть зданий на которых строилась в XIX веке, гужевой транспорт еще не полностью вытеснен автомобильным. А железнодорожная станция выглядит как декорация для съемок вестерна, действие которого происходит в начале XIX века. И повсюду видны купола и колокольни церквей. Кажется, что их здесь — на единицу площади — даже больше, чем в среднем по Южной Америке. Причем протестантских церквей ничуть не меньше, чем католических.

Улица, на которой мы поселились, ведет от железнодорожного вокзала к парку Ла-Мерсед и упирается в католическую церковь, украшенную гигантской статуей Девы Марии. А буквально по соседству местный художник создал оригинальную скульптурную композицию, изображающую двух мальчиков, запускающих воздушного змея. Один из них — типичный латинос, а второй — черный. Но оба — местные. Ведь в районе Сан-Лоренцо, на северо-западе Эквадора (туда из Ибарры ведет железная дорога) живут потомки чудесным образом спасшихся во время кораблекрушения рабов. Поэтому почти все чернокожие, которых периодически встречаешь в Эквадоре, не приехали откуда-нибудь из Африки или США. Они здесь родились.

В Ибарре делают самое лучшее в Эквадоре мороженое — Helados de paila. В кондитерской, которая находится прямо напротив кафедрального собора, его подают в стеклянных вазочках со свежими фруктами. Мороженое научились делать еще до испанцев. Лед местные индейцы добывали на вершине вулкана Имбабура (сейчас на нем снега нет, но не потому, что его съели — это результат глобального потепления).

Но не мороженым единым живут местные сладкоежки. Здесь продают и фруктовый сироп, и конфеты полукустарного домашнего приготовления.

Панамериканское шоссе по пути на север в сторону Колумбии проходит мимо озера Лагуна Ягуароча, затем спускается в долину реки Чота, лежащую на высоте 1565 метров над уровнем моря. Оттуда оно начинает подниматься вверх в сторону городка Сан-Габриэль, который находится уже на высоте почти 2900 метров над уровнем моря.

Автовокзала в городке Сан-Габриэль нет, и автобус высадил пассажиров прямо на центральной площади у здания театра. По случаю воскресенья центральная городская улица была заполнена праздно шатающимися людьми. Многие из них были уже навеселе после приема горячительных напитков.

Город сохранился с XIX века практически без изменений. Улицы застроены старыми двухэтажными домами с оригинальными маленькими балкончиками и большими ставнями, выкрашенными в синий, зеленый или коричневый цвет — в зависимости от предпочтений хозяина.

Новых зданий в городе почти нет. Поэтому новенький спортивный зал сразу же бросается в глаза. Судя по доходящим изнутри звукам, там шел баскетбольный матч. Рядом на открытой площадке играли в волейбол. Чуть дальше — на длинном, но узком стадионе с трибунами только вдоль одной длинной стороны — в какую-то совсем непонятную игру.

Игра была похожа и на лапту, и на бейсбол, и на большой теннис. Играли две команды. Одна пыталась отбить битой пущенный противниками мяч, размером в два раза меньше футбольного, а другая — его поймать. Периодически они менялись местами — как в волейболе или футболе.

Во время перерыва в игре мы разговорились с игроками. Они дали подержать биту. Размером и формой она больше всего похожа на большую кухонную доску для резки овощей. С одной стороны к ней приклеили резину с цельнолитыми шипами. С непривычки и двумя руками такой битой трудно ворочать. Но игроки ухитряются размахивать ею почти с такой же легкостью, как теннисисты легкими теннисными ракетками.

Игроки называют эту игру «пилота де гранде» или просто «пилота». У нее есть поклонники не только в Эквадоре, но и в соседних странах. Мы попали на матч, который можно считать международным. Сборная команда Сан-Габриэля принимала у себя на поле своих коллег из соседней Колумбии.

Вообще, город оказался удивительно спортивным. Немного дальше на дороге нам попалась оригинальная скульптурная композиция — из гнутых металлических труб был изображен участок велотрека с семью велосипедистами на велосипедах — в натуральную величину. Еще чуть дальше мы увидели еще один стадион — футбольный. А по соседству с ним была и огромная площадка со спортивными тренажерами, облепленными взрослыми и детьми.

Глава пятая Колумбия

Пройдя по мосту через пограничную реку, мы попали на территорию Колумбии. Опять же никакого контроля на границе нет. Нужно самим искать иммиграционный офис, чтобы поставить въездные штампы в паспорта.

— А где же визы? — удивился колумбийский пограничник.

— Так ведь для россиян въезд безвизовый! — Я уже и сам начал сомневаться. А вдруг, пока мы ехали от Москвы до Колумбии, колумбийцы успели изменить правила визового режима?

Пограничник позвонил своему начальству, проконсультировался. Только после этого мы стали счастливыми обладателями бесплатных въездных штампов.

Тут же к нам прицепились менялы. Они предложили поменять доллары на колумбийские песо.

— Мы даем за 1 доллар 1910 песо. У нас самый лучший в Колумбии курс. В Медельине и Боготе вам предложат меньше.

Трудно было в это поверить. Обычно как раз на границе самый невыгодный курс. И понятно почему. Тем, кто только что въехал в страну, нужны срочно местные деньги — по любому курсу.

Однако позднее мы убедились в том, что они говорили чистую правду. Курс у них действительно был самый лучший. А все дело в том, что они здесь зарабатывают не на курсе, а на махинациях. Три раза пришлось перемножать на калькуляторе и еще столько же раз — пересчитывать банкноты (с тысячами с непривычки не очень просто разобраться). Нас явно хотели обмануть. Только благодаря настойчивости и осмотрительности нам все же удалось поменять деньги точно по заявленному курсу.

Пока мы получали въездные штампы и спорили с менялами, стемнело. В сторону ближайшего городка мы пошли пешком. Но быстро спохватились. Мы же в Колумбии! Вернулись назад к погранпереходу и поехали на маршрутке в Ипиалес.

Удивительно большой для маленького приграничного городка автовокзал был заполнен пассажирами до отказа. Касс было много. Но в каждую из них выстроились длинные очереди.

Нас, конечно, сразу же заметили — других иностранцев на автовокзале не было. Подошел типичный хелпер, поинтересовался, куда едем, и предложил купить билеты без очереди. Видимо, с накруткой. Но все равно запрошенная им цена не показалась нам чрезмерной.

Хелпер зашел в кассу через задний вход, в обход очереди. Вскоре он вынес нам два билета.

— Автобус пойдет через 20 минут.

Самое удивительное выяснилось уже в автобусе. Оказывается, хелпер не взял с нас ни копейки за свои услуги. Билеты он купил нам по их номинальной стоимости. Я раньше слышал о необычайно теплом и дружеском отношении колумбийцев к иностранцам, но не думал, что мы испытаем его с самого начала нашего путешествия по этой стране.

Высокий уровень преступности характерен для всех стран Южной Америки. Но самой опасной из них считается Колумбия. У всех латиноамериканцев и иностранных путешественников, уже побывавших в этой стране, я пытался выяснить, действительно ли все так плохо. Или у Колумбии просто плохой имидж? Практически все в один голос говорили, что эта страна ничуть не опаснее других латиноамериканских стран.

Однако факт остается фактом, сейчас Колумбия — единственная страна Южной Америки, в которой идет реальная гражданская война. Повстанческое движение зародилось в далекие 1960-е годы — тогда практически на всем континенте было неспокойно. В других странах ситуация постепенно нормализовалась. Повстанцев уничтожили или уговорили сдаться. А кое-где они сами пришли к власти и успокоились. Но в Колумбии война продолжается до сих пор. Видимо, народ здесь более упорный и настойчивый.

Сейчас в Колумбии действует несколько повстанческих марксистских организаций, которые в западных странах признаны террористическими. Среди самых крупных и широко известных: Революционные вооруженные силы Колумбии — Армия народа; Армия национального освобождения (ЭЛН); Народная армия освобождения (ЭПЛ). Кроме того, действуют ультраправые незаконные вооруженные формирования («парамилитарес»). Среди них и Объединенные силы самообороны Колумбии (AUC), созданные при поддержке правительства для борьбы против партизан-марксистов.

Повстанцы воюют как с правительством, так и между собой. Деньги, необходимые для продолжения войны, зарабатывают торговлей кокаином и работорговлей. В рабов обращают взятых в заложники иностранцев. Некоторые живут потом с партизанами в джунглях по нескольку лет, пока их выкупят или освободят во время одной из операций колумбийских спецслужб. Например, за пару недель до того, как мы въехали в Колумбию, в телевизионных новостях показывали, как в Колумбии освободили итальянку, которую семь лет продержали в джунглях.

Лет 10–20 назад иностранцев отлавливали прямо в городах. Сейчас, говорят, этого уже не происходит. Но в провинции на дорогах никто из иностранцев за свою безопасность ручаться не может.

Ночью наш автобус остановили. К счастью, это были не повстанцы или незаконные вооруженные формирования, а настоящие полицейские. Всех пассажиров попросили выйти из автобуса, тщательно проверили документы и порылись в багаже. Ничего криминального не нашли.

Рано утром нас высадили на огромном многоэтажном автовокзале, недалеко от центра Кали. Рядом есть и железнодорожный вокзал, но он уже не работает. Железная дорога, как и везде в Южной Америке, не выдержала конкуренции.

Сантьяго-де-Кали — один из древнейших колониальных городов Латинской Америки. Капитан Мигель Муньос основал его в 1536 году (по другим источникам, слава отца-основателя приписывается конкистадору Себастьяну де Белалькасару — тому самому, который основал Кито, столицу Эквадора). Испанцы назвали город в месть святого апостола Иакова (по-испански Сантьяго). А слово «кали» взято из языка местных индейцев. Но доподлинно неизвестно, какого именно племени. Поэтому и точный перевод неизвестен. Это может быть и «сшитый без игл», и «влажный», и «дом».

Жители Кали известны в Колумбии как трудолюбивые и богобоязненные люди, предпочитающие размеренный образ жизни. К тому же этот город считается мировой столицей сальсы (исп. salsa — соус) — одного из самых популярных танцев Латинской Америки. Однако он же и одна из столиц мирового наркобизнеса. Здесь находится штаб-квартира знаменитого Калийского наркокартеля.

Братья Родригес Орехуэла Хильберто и Мигель со товарищи начинали свой криминальный бизнес с похищения иностранцев. На этом они заработали стартовый капитал — около 700 тысяч долларов. Потом торговали марихуаной, но вскоре переключились на более прибыльный кокаин.

В начале 1970-х картель организовал массовые поставки кокаина в США (тогда американские правоохранительные органы с кокаином боролись не так настойчиво, как с более опасным героином). К середине 1990-х годов картель Кали, контролировавший около 90 % мирового рынка кокаина, оперировал миллиардами долларов. На него работало около 80 тысяч человек.

Эта организация приобрела такое могущество, что колумбийские правоохранительные органы не могли справиться с ней в одиночку. Но и оставаться в роли безучастных зрителей не могли. На помощь позвали американцев.

В 1995 году спецслужбы США и Колумбии провели совместную спецоперацию. Были арестованы все руководители наркокартеля. В 2006 году братья Родригес, основатели картеля, были выданы в США. Там их судили за торговлю наркотиками и отмывание денег. Картелю был нанесен сильный удар, но окончательно уничтожить его не удалось. И сейчас Кали остается на одном из первых мест в мире по количеству убийств на душу населения.

С автовокзала через подземный переход мы вышли на площадь к паровозу, стоящему перед зданием железнодорожного вокзала. Движение на площади было совершенно хаотическое. По надземному пешеходному переходу можно было пересечь только часть площади — между вокзалом и госпиталем. Затем придется нырять в поток машин и пытаться как-то сквозь него просочиться.

От привокзальной площади начинается центральная улица. Она идет вдоль реки, мимо белоснежной вытянутой вверх, как гигантский сталагмит, англиканской церкви, и приводит к зданию сигарной фабрики.

У фабрики мы свернули налево и вскоре вышли на центральную городскую площадь. На нее выходят фасады собора, муниципалитета, отеля. На соседней, заполненной голубями площади стоит огромный кирпичный собор Святого Франциска. В соседнем монастыре создали Музей средневекового искусства. Его директор не только разрешил снимать все, что мы хотим. Он сам водил нас по залам, чтобы привлечь внимание к самым интересным, с его точки зрения, экспонатам.

— Вы обратили внимание на статую Христа ни кресте?

— И что в ней особенного?

— Как вы не заметили! Спаситель на ней не с закрытыми глазами, как его обычно изображают, а с открытыми.

В Старом городе среди старинных зданий колониального периода появляются новые здания банков и компаний. Но все же большая их часть строится в Новом городе, расположенном на противоположном берегу реки Каука. Здесь есть и отели, и рестораны, и бары, и универмаги.

Мы зашли в один из случайно попавшихся на пути торговых комплексов — с чисто практической целью: поймать бесплатную сеть и выйти и Интернет. Олег включил свой нетбук, а он не работает. Включается, но операционная система не загружается. Что именно случилось, непонятно. Уже полгода мы путешествовали с двумя одинаковыми нетбуками, и никаких проблем не было. Попытались разобраться своими силами, но не смогли. Нужно было искать компьютерного умельца.

Огляделись вокруг. Оказалось, мы совершенно случайно зашли в торговый центр, специализирующийся именно на продаже компьютеров. Все три этажа огромного здания были заполнены фирмами и фирмочками. Конечно, нашлись там и умельцы, взявшиеся починить сломанный нетбук. Им на это потребовалось всего два часа и 50 долларов.

В 1616 году на реке Медельин (приток реки Порее) на высоте 1538 метров над уровнем моря был основан шахтерский городок Сан-Лоренсо-де-Абурра. В 1675 году его переименовали в Вилья-де-Нуэстра-Сеньора-де-ла-Канделария-де-Медельин, или просто Медельин.

В Колумбии жителей Медельина считают дружелюбными, веселыми и артистичными людьми, а местных девушек — самыми красивыми в стране. Для большинства же иностранцев Медельин ассоциируется со знаменитым Медельинским наркокартелем. В конце XX века здесь находилась штаб-квартира Пабло Эскобара — лидера преступной группировки, специализировавшейся на торговле кокаином.

В 1980—1990-е годы колумбийское правительство пыталось разгромить преступный синдикат, годовой оборот которого, по оценкам экспертов, достигал 80 миллиардов долларов. В ответ Пабло Эскобар развернул настоящую широкомасштабную войну. Его люди взрывали самолеты и правительственные учреждения, убивали полицейских и членов кабинета министров. Однако, как говорится, «сколько веревочке ни виться», но в прямом противостоянии с государством шансов на победу ни у кого нет.

Результат был заранее известен. Поэтому никто и не удивился, когда 2 декабря 1993 года во время очередной перестрелки с полицейскими Пабло Эскобар был убит снайпером. Соратники наркоторговца уже заранее подготовили себе пути отступления. Героев, рвущихся возглавить наркокартель, находящийся под жестким прессингом со стороны правоохранительных органов, не нашлось.

Сразу же после гибели Эскобара наркокартель стал постепенно распадаться. И сейчас производство и торговля наркотиками, конечно, продолжаются. Но уже не в тех масштабах, как раньше. А в городе и его окрестностях стало значительно безопаснее. Но, возможно, это было только временное затишье. Как гласит статистка, в 2008 году убийств стало на треть больше, чем в предыдущем году, а в 2009-м еще на 100 % больше. Видимо, в городе подросло новое поколение преступников. Возможно, скоро здесь появится «Новый Медельинский картель».

Автобус из Кали высадил нас на восточном автовокзале. Судя по карте, которую мы взяли в офисе туристической информации, до центра города можно было доехать на надземном метро, линия которого проходит вдоль реки. Но мы предпочли пройтись пешком. Такая прогулка — лучший способ немного размяться после очередной ночи в автобусе.

Все же имидж — страшная сила. Все разговоры про Медельинский наркокартель, про связанную с ним преступность, вообще про опасность нахождения иностранцев в Колумбии не могут не подействовать. Вот и мы шли по утреннему городу с некоторой опаской. И тут нам показалось, что один вертлявый парень подозрительно долго нас «преследует». В другом месте на него бы и внимания не обратили. А здесь сразу стали закрадываться подозрения.

Стали вспоминать описанные в шпионских романах способы отрываться от «хвоста». Мы часто и непредсказуемо меняли направление, то ускорялись, то, наоборот, замедлялись. И это помогло — «хвост» отвалился. Или его и не было?

Нельзя сказать, что жители Медельина ничего не делают для исправления имиджа своего города. Как раз наоборот. Недавно здесь создали «город Ботеро», названный в честь одного из самых знаменитых уроженцев Медельина — скульптора Фернандо Ботеро (он сам себя называет «самым колумбийским из колумбийских художников»).

В центре города построили музей, создали парк скульптур Ботеро, открыли картинные галереи, студии для художников, расчистили парки и облагородили площади. Нам просто некогда было озираться вокруг, ожидая нападения, или держаться за карманы, чтобы не обворовали. Все внимание было привлечено к гигантским гротескным фигурам, созданным Фернандо Ботеро, — они стоят на всех центральных улицах и площадях.

В самом центре Боготы на оккупированной сизыми голубями площади Симона Боливара я увидел иностранного туриста-европейца — единственного иностранца за все время нашего пребывания в Колумбии. И не случайно именно здесь. Ведь эта площадь появляется во всех рекламных роликах с призывом «Приезжайте в Колумбию». Она такая же узнаваемая, как и Красная площадь в Москве (а ведь и в России нигде не встретишь так много иностранцев, как на Красной площади).

Здание Национального конгресса Колумбии облепили муравьи — как в каком-нибудь кошмарном сне. Может, стоит отвернуться и взглянуть на здание снова? Или подойти поближе?

Подошли поближе. Муравьи никуда не делись. Они по-прежнему облепляли весь фасад. Однако загадка вскоре разрешилась. У начала широкой каменной лестницы стоял информационный стенд с подробным объяснением вандализма. Оказалось, «Захваченный дом» — это оригинальная инсталляция, созданная художником Рафаэлем Гомезом Барросом с целью привлечения внимания к проблемам вынужденной эмиграции из Колумбии. Для этого художник изготовил 1300 муравьев — тела из стекловолокна, а длинные кривые конечности — из веток. Художник объяснял свой художественный замысел так: «Тело каждого муравья состоит из двух черепов. Один из них символически изображает тех, кто был вынужден покинуть свои дома, а другой — тех, кто стал причиной того, что они стали беженцами».

Сразу за зданием Конгресса стоит президентский дворец. Все подходы к дворцу тщательно охраняются. Даже на проходящую мимо забора улочку мы попали только после того, как охранники нас тщательно обыскали.

Сквозь железные прутья ограды можно было разглядеть огромный безлюдный парк между дворцом и Конгрессом. Там был всего один солдат с винтовкой. Но и он охранял памятник, до которого никто и так не мог бы дотянуться.

В Боготе правоохранительные органы очень назойливо демонстрируют свое присутствие. Буквально на каждом шагу нам встречались солдаты, полицейские, охранники в черном с огромными овчарками и люди в штатском, о принадлежности которых к соответствующим структурам было нетрудно догадаться.

Однако охрана была только в самом центре. Стоило нам перейти условную, но ощущаемую границу между центром и окраинами, как мы тут же буквально кожей стали чувствовать напряжение — в первую очередь во взглядах прохожих. И всегда находился какой-нибудь доброхот, который подходил и советовал побыстрее разворачиваться и возвращаться назад в центр города.

Богота лежит на высоте 2600 метров над уровнем моря всего в 700 км к северу от экватора. Здесь практически круглый год одна и та же температура — около плюс 19 днем и около плюс 9 — ночью. Самая оптимальная и комфортная. Нам, правда, не повезло. День выдался на редкость дождливым. Мы ходили по городу под непрерывно моросящим дождем. А периодически еще и приходилось прятаться под крышу от ливней. Именно поэтому мы отказались от идеи остаться здесь на ночь. И отправились назад на междугородный автовокзал.

Ехали очень долго. Вначале мы двигались в правильную сторону. Я даже узнал несколько зданий, которые видел на пути из автовокзала в центр. Но где же сам автовокзал?

Реально волноваться мы стали, когда автобус выехал в дальние пригороды. Среди пассажиров нашелся один англоязычный. Он объяснил, что мы уже давно проехали автовокзал.

Мы с Олегом порывались выйти и искать возможность вернуться назад, но шофер нас удержал:

— Здесь вам выходить из автобуса не стоит — опасно.

Мы проехали по окраинам еще минут 15. Но и там нас одних на улицу не выпустили. Шофер остановил идущий нам навстречу автобус и пересадил нас в него. Все же не зря колумбийцев считают очень отзывчивыми и гостеприимными людьми.

Шофера идущего в центр города автобуса наш «спасатель» специально попросил проконтролировать, чтобы мы вышли в районе автовокзала. И не зря! Мы бы опять проехали мимо. И этот маршрут, как оказалось, проходит немного в стороне. От остановки до автовокзала было всего-то три-пять минут ходьбы. Но с той улицы, по которой проходит большинство автобусов, автовокзала совсем не видно.

Проведя в автобусе еще одну ночь, мы утром прибыли в Кукуту — последний мало-мальски крупный город перед венесуэльской границей.

В Колумбии мы с Олегом установили своеобразный рекорд: четыре ночи подряд провели в автобусах. В Кукуте мы сразу же озаботились поиском гостиницы. Действовали старым промеренным методом: опрашивали местных жителей. Результат получился неожиданный. Все, как сговорились, показывали в одну сторону. Оказалось, нас отправляли в лучшую гостиницу юрода. По внешнему виду она тянула никак не меньше чем на четыре звезды.

Я оглянулся вокруг. Мое внимание привлекла скромная гостиница, стоявшая на противоположной стороне той же улицы. Зашли в нее прицениться. Свободных номеров было много. Хозяин предлагал нам поселиться в одной из уютных комнат с окнами в тихий прохладный дворик. Но я попросил его показать комнату с окнами на улицу. Он попытался отговорить:

— Там же жарко и шумно.

В этой комнате я сразу же достал и включил нетбук. Как я и предполагал, сюда добивала сеть беспроводного Интернета из расположенного прямо напротив дорогого отеля.

Заселившись в гостиницу, мы перешли улицу и зашли в отель. У работника за стойкой регистрации узнали пароль от сети. Так у нас появилась возможность пользоваться Интернетом.

Нам пора было покупать очередные авиабилеты. Задача оказалась сложнее, чем я ожидал. Трудности, как это часто и бывало в нашем путешествии, мы создали себе сами. Мы принципиально путешествовали только по безвизовым для россиян странам. А маршруты авиаперелетов, как назло, часто привязаны к пока еще визовым странам.

Путешествие по Южной Америке близилось к концу. Но впереди у нас были еще Центральная Америка и Карибы. В районе Центральной Америки главные хабы (самые популярные аэропорты) находятся в Коста-Рике, Панаме и Мексике — а в тот момент все эти страны были для нас визовыми. Конечно, есть и прямые перелеты из Венесуэлы в Никарагуа, Сальвадор или Гватемалу, а оттуда — на Кубу. Но билеты на них стоили как-то непропорционально дорого. Например, за билет из Каракаса в Гватемалу или Сальвадор просили 700 долларов — ровно столько же, сколько за перелет из Гаваны в Москву!

Потратив два дня на поиски подходящих авиабилетов, мы приняли решение отказаться от поездки в Центральную Америку и отправиться сразу на Карибские острова. Там есть много безвизовых стран, но мы ограничимся только несколькими: Гренада, Доминика, Барбадос, Антигуа и Барбуда, Доминиканская Республика, Куба. На все перелеты между ними мы купили билеты на сайте авиакомпании «Liat». Только билеты из Венесуэлы на Гренаду купить через Интернет не удалось. Придется нам впервые за всю кругосветку покупать бумажные авиабилеты. Но для этого еще нужно добраться до венесуэльского острова Маргарита. Именно с него и летит самолет на остров Гренада.

С первого же взгляда было видно, что город Кукута живет приграничной торговлей (и контрабандой). На каждом шагу нам попадались рынки, магазины беспошлинной торговли и обменные пункты. Даже большая часть здания автовокзала занята именно обменниками, а не офисами автобусных компаний. Колумбийские деньги меняли на венесуэльские и обратно. Лишь кое-где и с явной неохотой брали доллары. А про евро знали только понаслышке.

Прогуливаясь по центру города, мы заглянули в парк и стали подниматься по широкой лестнице к статуе Христа. Навстречу нам попалась пара девушек, спускавшихся вниз по ступеням.

— Вам туда лучше не ходить.

Мы и не пошли.

Позднее я узнал, что Кукута считается чуть ли не самым опасным городом Колумбии. Но мы ходили по улицам без опаски, хотя и старались лишний раз не светить фото- и видеокамеры.

Кукута находится на территории зоны беспошлинной торговли, в которую входит и венесуэльский приграничный городок Сан-Антонио. Между этими городами есть автобусное сообщение. Автобусы отправляются с автовокзала Кукуты каждый час. Да и проезд стоит недорого (для международного рейса!).

Мы купили билеты до Сан-Антонио. Но до него нас не довезли. Высадили у помпезного здания, издалека напоминающего дворец какого-нибудь султана Малайзии. Это оказалось здание колумбийского пограничного перехода.

И зачем здесь такое величественное сооружение? Ведь никакого ажиотажа я не заметил. Для местных жителей паспортный контроль не нужен. А у иностранцев этот переход явно популярностью не пользуется.

Пограничник, завидев наши паспорта, очень удивился:

— А где у вас венесуэльская виза?

Пришлось объяснять, что россиян пускают и Венесуэлу без визы. Но пограничник продолжал сомневаться. Он позвонил своему начальнику. Тот тоже был не в курсе. Следующий звонок был венесуэльскому коллеге — в Южной Америке все говорят по-испански, поэтому с иностранными коллегами можно общаться на своем родном языке. Удобно.

Венесуэльский пограничник заверил, что нас пустят и без визы. Только после этого мы получили выездные штампы. Осталось только перейти по мосту через реку, и мы попадем в Венесуэлу.

Глава шестая Венесуэла

На венесуэльской границе наши паспорта проштемпелевали без всяких вопросов. Вероятно, мы попали к тому же самому офицеру, к которому обращался за консультацией колумбийский пограничник.

Здесь — как и во всей Южной Америке — можно было пройти и мимо пограничного поста. Мы въехали уже в шестую южноамериканскую страну, а еще ни разу ни один полицейский не интересовался нашими паспортами и визами в них. Документы мы показывали только на погранпереходах.

В Мериду мы въезжали в потемках. Совсем не было желания тащиться ночью в центр неизвестного города, а потом бродить по нему в поисках гостиницы. Поэтому с автовокзала отправились не в центр, а в противоположном направлении.

Прошли по главной дороге метров пятьсот. Но впереди по-прежнему были видны огни каких-то многоэтажных зданий. Справа в темноте четко выделялись контуры горы, на которой никаких признаков жизни не наблюдалось. Туда мы и свернули. Прошли через небольшой жилой микрорайон, застроенный двухэтажными домами, и неожиданно наткнулись на забор воинской части: колючая проволока, грозная табличка «Zona Militar», а рядом… дыра в заборе. Ну все, как у нас. Значит, и действовать надо так же.

Проникнув на территорию части через дыру в заборе, мы оказались на плацу, заставленном советскими танками и БМП. Охраны не было. Но мы все же отошли от боевой техники метров на 200. Палатку поставили между опутанными лианами высокими деревьями на берегу реки под высокой бетонной стеной какого-то дома.

Центральные площади всех, даже самых крошечных, городов Венесуэлы называются именем Симона Боливара. И на них в обязательном порядке стоит его памятник. Если Боливар участвовал хотя бы в самом маленьком сражении в окрестностях города, то он изображается верхом на коне с саблей в руке. Там же, где он был лишь проездом или не был вовсе, имеют право на установку только бюста героя. В Мериде Боливар был на коне. И этим все сказано.

В старом городе сохранилось много памятников колониальной архитектуры. Но в глаза больше бросались антиамериканские граффити на стенах. Были там и настенные полотна — муралес. На них были изображены все те же злобные американцы, которые мешают венесуэльцам строить социализм.

Мы хотели попасть на плато Рорайма, расположенное в юго-восточной части Венесуэлы. У нас был выбор: сделать круг через Каракас или попытаться проехать всю страну по диагонали, поперек основных трасс. Мы предпочли второй вариант.

Первым городом на нашем пути был Баринас. До него мы ехали под непрерывным дождем. А в одном месте еще и застряли на три часа. Нам пришлось ждать, пока расчистят заваленную оползнем дорогу. Из-за этой задержки приехали позднее, чем планировали.

Все вечерние автобусы уже ушли. Придется искать место для палатки. Автовокзал в Баринасе находится недалеко от окраины города. Но трущобы, полуразвалившиеся фабрики, склады и помойки тянулись бесконечно. Нам пришлось спать на берегу грязного арыка между бетонной стеной авторемонтной мастерской и оградой церкви адвентистов седьмого дня.

Утром мы вернулись на автовокзал. До отправления ближайшего автобуса в Сан-Фернандо-де-Ацуре оставалась еще пара часов. У нас как раз было время прогуляться до центра города.

Баринас — типичный промышленный центр. Здесь, кстати, в скором времени ожидалось открытие совместного белорусско-венесуэльского предприятия по выпуску тракторов «Беларусь».

Венесуэла — далеко не первая страна на нашем маршруте. Но только впервые мы столкнулись с проблемой обмена наличных денег. В начале 2010 года в этой стране разразился экономический кризис. Курс местной валюты стал падать. В официальных обменных пунктах за 1 доллар США давали уже около 4 боливаров (при официальном курсе 2,6). А с рук баксы можно было поменять и по более высокому курсу — по 6–7 боливаров.

Для начала мы зашли в несколько местных банков. Там доллары, как оказалось, вообще никому не нужны — даже по официальному курсу. Зашли в дорогой отель. Там тоже валюту не меняли, но посоветовали заглянуть в ближайшее кафе. К нам подошел типичный барыга-валютчик. Процесс обмена, конечно, начинается с торговли. Мы хотели поменять по 7, а он предлагал — 6. И не пошел ни на какие уступки. Так мы и не договорились. У нас пока еще оставались боливары, которые мы выменяли в колумбийской Кукуте. Но мы выяснили главное: в банках здесь деньги не меняют, нам нужно самим искать валютчиков на «черном рынке».

Едва мы вышли из автобуса на автовокзале в Сан-Фернандо-де-Апуре, как к нам сразу же подошел полицейский и вежливо попросил следовать за ним.

Зашли в привокзальный «опорный пункт охраны правопорядка». Здесь он сразу же начал форменный допрос:

— Наркотики? Оружие? Доставайте все вещи. Покажите документы на фото и видеокамеру. — И совсем уж грубо: — Сколько у вас денег? Выкладывайте все свои наличные.

Ну вот, началось. Эта ситуация мне живо напомнила поездку в 2006 году по Дагестану. Там ко мне на каждом посту цеплялись. Пытались раскрутить на деньги. Однажды я случайно упомянул, что журналист. И отношение ко мне резко изменилось. Интересно, а как здесь относятся к журналистам?

— Мы — журналисты, — сказал я по-испански и показал свое международное журналистское удостоверение (к сожалению, оно только на русском и английском).

Полицейский как будто с размаху налетел на бетонную стену.

— Да я это так, чисто поинтересоваться. — Он произнес это уже тихо и чуть ли не по-дружески.

Как оказалось, ни наркотики, ни оружие, ни документы на фото- и видеоаппаратуру его совсем и не интересовали.

Позднее мне рассказывали, что в Венесуэле полицейские часто пристают к туристам. И при этом всегда действуют одинаково. Вначале забирают документы на фото- и видеотехнику. А потом уже и сами фотоаппараты и видеокамеры. У туристов не остается никаких доказательств, что техника принадлежала именно им.

Пока мы мило общались с полицейским, ушел последний автобус в нужном нам направлении. Следующий пойдет только утром.

Автовокзал в Сан-Фернандо расположен в центре города. До центральной площади мы дошли всего за пять минут.

Город был основан на берегу реки Рио-Апуре 28 февраля 1788 года. Но старых зданий не сохранилось. Даже кафедральный собор на центральной площади — авангардная католическая церковь постройки 1960-х годов. Наискосок от церкви стоит «Гранд-отель», самый дрогой и престижный в этом городе. Зашли прицениться. За двухместный номер просили больше 30 долларов. Слишком дорого. А как насчет обмена денег?

— Зайдите в кабинет директора, — посоветовала девушка за стойкой регистрации.

Зашли. За заваленным бумагами столом сидел грузный лысоватый мужчина лет шестидесяти в белой рубашке с темным галстуком и что-то писал.

— Доллары у вас можно поменять? — спросил я его.

Его глаза испуганно забегали, руки затряслись, на лбу выступил пот. Как будто я предложил ему не доллары, а наркотики.

— Доллары могу купить.

— По какому курсу?

— По 6 боливаров за доллар.

Очевидно, что он прекрасно знал текущий чернорыночный курс, но на профессионального валютчика не тянул. Мы, кстати, тоже предпочли бы поменять деньги в банке или официальном обменном пункте. Но не лезть же со своим уставом в чужой монастырь. Так мы и создали преступную группу из двух иностранцев с долларами и валютного спекулянта в лице директора солидного отеля. Меня поразило, что он даже в руки не взял нашу 100-долларовую купюру. Неужели все же опасался подвоха и не хотел оставлять свои отпечатки пальцев?

Деньги мы поменяли, но в дорогом отеле на ночь оставаться не стали. Пошли искать место для палатки. Перешли по мосту на противоположный от центра города берег реки Апуре. Буквально сразу же за ним увидели полицейский пост. Вот уж совсем не хотелось привлекать к себе внимание местной полиции. Вдруг здесь все полицейские такие же, как на вокзале? Мы развернулись на 180 градусов и пошли назад.

За мостом свернули направо и пошли вдоль берега реки. Спуститься к воде было трудно. Склон превратили в помойку. Дорога шла вдоль длинного ряда сколоченных на скорую руку бараков — трущоб в Латинской Америке хватает. И Венесуэла не исключение.

Далеко от автовокзала уходить не хотелось — утром ведь придется возвращаться. Пройдя метров триста вдоль берега, мы заметили небольшой прогал между домами (днем там мини-рынок — судя по пустым прилавкам под крышей). Может, здесь палатку поставить? Или пройти еще немного?

Из соседнего барака вышел пьяный мужик. И сразу к нам. Но не с агрессией, а с любопытством.

— А можно нам здесь палатку поставить? — спросил я его.

— Зачем здесь? Лучше идем ко мне домой, — и он призывно указал в сторону полуразрушенного грязного сарая, сколоченного из разрозненных кусков досок.

При таком выборе в палатке все же предпочтительнее. Идти в дом к пьяному совсем не хотелось — все равно спать не даст. Поэтому я вежливо отказался.

Поставили палатку. Легли спать. Посреди ночи я проснулся от криков. Оказалось, пришел в гости наш знакомый пьяница. Он был еще пьянее, чем вечером. Мне сразу даже не удалось понять, чего же он от нас хочет. Оказалось… он не мог позволить нам спать голодными и принес то, что у самого было на ужин — два блина и кувшин с холодной водой. Вот что значит настоящее гостеприимство. Живет человек в сколоченном из мусора сарае, питается черт-те чем. А все же при этом он — богатый человек. Богатый по своему мироощущению. Ведь у него не только на жизнь хватает, но и есть чем поделиться с путниками. Вот и получается, что в Сан-Фернандо за один день мы познакомились и с бедняком (полицейский на вокзале — полупопрошайка-полубандит), и с богачом.

Ночью погода была замечательная (если бы не пьяный сосед, вообще спали бы как убитые, не просыпаясь). А с утра небо опять нахмурилось, и начался дождь. Лучше всего сразу же куда-нибудь уехать.

На автовокзале выяснилось, что на Сьюидад- Боливар, куда мы собирались ехать, автобуса нет и в ближайшее время не будет. Хотя в расписании он и значится. Но маршрут отменили — из-за его малой рентабельности.

Пришлось нам отказаться от идеи пересечь Венесуэлу по диагонали. Резко сменив направление, мы поехали в сторону Карибского моря. На первом автобусе доехали до городка Маракай, а там — опять же под дождем — пересели в автобус до Пуэрто-Ла-Крус.

В Пуэрто-Ла-Крус автобус пришел рано утром. Проехав через всю Южную Америку от Огненной Земли на юге Аргентины до севера Венесуэлы, мы попали на берег Карибского моря. На паромном терминале выяснилось, что до острова Маргарита около 40 километров. Паромы здесь двух видов: экспресс и обычные. Вторые идут на 2,5 часа дольше. Но проезд на них в два раза дешевле. Выбор был очевиден. Спешить нам было некуда.

Паром оказался огромный. Но из пассажиров, кроме нас, было всего несколько человек. Плыли мы с комфортом, наслаждаясь теплым морским воздухом. Где-то в середине пути к нашему парому присоединилась стайка летучих рыб. Они летели в 5—10 сантиметрах над водой метров по 20–30. Рыба выскакивала из воды совершенно неожиданно. Если я засекал ее уже в воздухе, то успевал включить видеокамеру. Ели же держал ее включенной, то рыбы «отказывались» летать. Только зря аккумулятор разрядил.

В порту на острове Маргарита паром встречала стайка мальчишек. Они зарабатывали себе на жизнь тем, что ныряли и перехватывали в воде брошенные пассажирами монеты.

Остров Маргарита открыл лично Христофор Колумб. Он назвал его в честь наследницы испанского престола принцессы Маргариты Австрийской и провозгласил колонией Испании. Есть также версия, что название острова Маргарита означает «Жемчужина». Потому что испанцам на этом острове удалось в обмен на стеклянные бусы и безделушки выменять у индейцев кучу жемчуга.

«Жемчужина Карибского моря» славится своим солнечным и сухим климатом. Поэтому сейчас этот остров — не только крупнейший, но и самый туристический венесуэльский остров. Что-то типа нашего Сочи. Иностранных туристов здесь, конечно, мало, но венесуэльцы со всей страны приезжают отдохнуть на лучших из доступных для них пляжей. Кроме того, остров объявлен зоной свободной торговли. Поэтому едут сюда и за покупками.

Билеты на перелет с острова Маргарита на Гренаду по безналичному расчету не продавали. Причем проблема была не техническая. Сейчас нет ничего проще, чем сделать сайт с возможностью принимать оплату по карточкам (если сам не можешь или не хочешь, можно прикрутить какой-нибудь чужой терминал и подписать договор об обслуживании), а экономическая. В Венесуэле никто не хочет ни покупать, ни продавать билеты по официальному валютному курсу.

На Гренаду с острова Маргарита летают только самолеты венесуэльской государственной авиакомпании «Conviasa». Ее офис находится в Порламаре — крупнейшем городе острова. С первой попытки билеты нам и там купить не удалось. По самой банальной причине — отключили электричество.

Вот уж действительно — то понос, то золотуха. Нам даже не удалось выяснить, если ли вообще билеты на нужный нам рейс. Узнали только цену. Она здесь фиксированная. Билеты ни за наличные доллары, ни по кредитным карточкам не продают. Оплата только наличными боливарами. Значит, нам опять нужно отправляться на черный рынок.

На центральной площади Порламара и начинающейся на ней пешеходной улочке буквально каждый встречный берется менять доллары. Но курс у всех разный. Владельцы магазинчиков предлагали максимум по 6,5. На улице при обмене с рук курс был выше: от 7 до 7,5. Но с первого взгляда было видно, что все менялы там прожженные пройдохи. Может, рискнуть? Рискнули.

Выбрали самых «приличных на вид» менял (они обычно работают парами). Немного поторговавшись, согласовали курс обмена — по 7,3 боливара за доллар. Затем мы отошли немного в сторонку от пешеходной улицы. Конечно, не в какой-нибудь глухой двор, а в проход около застекленного магазина.

При обмене с рук нужно вначале тщательно пересчитать местные деньги. Тем более что долларов-то две бумажки, а боливаров — толстая пачка в полиэтиленовом пакете.

Олег держал в руке доллары. Я стал пересчитывать боливары. 10 боливаров не хватало. Меняла вроде как удивился. Он взял пачку денег в руки и быстро пересчитал.

— Действительно, десятки не хватает. — Он демонстративно добавил к пачке 10 боливаров и протянул деньги мне.

Пачка по виду осталась такой же толстой. Но нет ничего проще, чем подменить несколько купюр. Я стал пересчитывать. Парни занервничали. Тут в проходе появился мужик и, ругаясь, направился в нашу сторону. Менялы тут же схватили свои деньги и смылись. А мужик подошел к нам.

— Не связывайтесь вы с этими жуликами. Лучше я вам поменяю деньги.

Мы, конечно, отказались. Было ясно, что это одна компания. Нам еще, можно сказать, повезло, что отделались легким испугом.

Олег не сдавался. Как в таких случаях говорил преподаватель военной кафедры физфака МГУ майор Зеленый, «он или недопонял, или не хочет допонять».

— Давай еще раз попробуем, — настаивал он.

Но я был настроен решительно. Мне уже стало понятно, что у нас нет шансов перехитрить местных профессиональных менял.

— Нас все равно кинут. И это в лучшем случае. Ты что, забыл, что мы в Южной Америке находимся? Тут из-за долларов запросто могут и пришить.

Вероятно, мои последние слова его убедили. Но Олег до сих пор считает, что я зря не дал ему прокрутить выгодную операцию.

Пошли менять в магазин по продаже электрооборудования. Правда, его владелец предложил всего по 6,5 боливара за доллар. Но он, в отличие от уличных менял, не мог неожиданно скрыться где-нибудь в переулке.

— Какая-то у вас запутанная ситуация с обменом денег. Полный бардак, — пожаловался я ему.

— Причина в одном человеке, — сказал он. — И вы его знаете.

Кто же не знает Уго Чавеса? Он победил на президентских выборах с обещаниями изменить конституцию, искоренить коррупцию, построить общество социальной справедливости, национализировать крупнейшие компании, привлечь народные массы к управлению государством — короче, построить социализм.

В то время как в Советском Союзе и бывших социалистических странах Европы и Азии активно строили капитализм, Венесуэла вступила на путь социалистических преобразований. В стране начались радикальные политические и экономические преобразования. Естественно, они понравились далеко не всем.

Трудно сказать, насколько далеко продвинулись социалистические преобразования в экономике. Но одно чисто социалистическое достижение налицо. На состоявшемся 15 февраля 2009 года референдуме большинство граждан под держало предложенную президентом Уго Чавесом конституционную поправку, которая разрешает президенту переизбираться на свой пост неограниченное число раз подряд.

Естественно, Чавес оставался на своем посту исключительно для того, чтобы продолжать борьбу с коррупцией, преступностью и бедностью. Больше такую ответственную работу в Венесуэле доверить некому.

Основанный в 1530 году город Пампатар — одно из старейших испанских поселений в Венесуэле. Крепость Кастильо-де-Сан-Карлос-Борромео, основанную в 1684 году, недавно отреставрировали. С трех сторон она окружена крепостным рвом. Через ров переброшен узкий мостик, ведущий к единственным крепостным воротам. Из внутреннего дворика широкая рампа ведет на наклонные каменные стены с угловыми башенками. Сверху видна батарея ржавых старинных пушек, а также пляж, яхты и ряд отелей.

Выйдя из крепости, мы направились в сторону пляжа. Нас тут же окликнул солдат с автоматом:

— На этот пляж не ходите. Там — мафия. — Для наглядности он жестом показал, как нам перережут горло, если его не послушаемся, и добавил: — Утром приходите, а вечером лучше в отеле сидите.

Действительно, остров Маргарита — прямо-таки островок безопасности. Но только по сравнению с континентальной частью Венесуэлы. Жуликов и бандитов здесь тоже хватает — как своих, так и приезжих. И все же мы предпочли не идти в отель, а переночевать где-нибудь под открытым небом. Палатку поставили на склоне юры — с видом на огни Пампатара.

Утром все же пошли на пляж. Ведь даже по словам пугавшего нас мафией солдата там в это время достаточно безопасно.

Прямо на пляже есть гостиница. Правда, по внешнему виду длинное одноэтажное здание больше похоже на тюрьму. Территория отеля окружена высоким каменным забором, над которым еще и три ряда проволоки под током. Во всех номерах в окна вставлены железные прутья, толщиной в руку. На двери — железная решетка. Ведь в жару трудно сидеть за закрытой дверью, а с открытой — опасно. Веранда, на которую выходят двери всех номеров, конечно, также зарешечена. Короче, не отель, а комфортабельная тюрьма.

В этой «тюрьме» мы и провели последнюю ночь в Южной Америке. А ведь здесь все, кто побогаче, именно так всю жизнь и живут — за высокими заборами с колючей проволокой. Вот ведь парадокс получается. Богатые латиноамериканцы сидят за решеткой, а их бедные и голодные сограждане — гуляют на свободе.

В аэропорту нас ждал сюрприз. Оказалось, кроме выездного налога (и так удивительно большого — чуть ли не 50 процентов от стоимости авиабилета) перед вылетом нам нужно заплатить еще и некий «государственный налог». Нужно было опять где-то менять деньги. Спросив в нескольких киосках, мы вышли на главного местного валютчика — он работает официантом в ресторане. Он поменял нам по 6 боливаров за доллар. Искать более выгодный курс, если он здесь и есть, времени не было. Правда, спешили зря. Вылет самолета задержали на шесть часов.