Волны словно кенгуру

ВАНИНЫ СУХАРИ

Последний раз мигнул нам сингапурский маяк, заклубились джунгли Суматры и быстро остались за горизонтом.

Я всё чаще выходил на палубу, смотрел, когда же появятся Андаманские острова, после которых можно поговорить с Москвой. Но островов всё не было, и только мираж городил на горизонте свои летучие замысловатые города…

Как-то я простоял на мостике допоздна, проголодался и заглянул к Ване в камбуз. Он всё ещё громыхал посудой.

Кок открыл электродуховку, достал оттуда противень и встряхнул на нём румяные сухари. Увидел меня и говорит:

— Ну, что там видно? Скоро ботики покупать будем и малайских мартышек?

Я даже руки опустил. Ну Ваня! О чём ни заговорит, только и слышишь: «Покупать да покупать!» Будто больше ни о чём не думает. Что за человек!

Хотел я его уже отругать, а Ваня протянул мне противень:

— Бери.

Я рассмеялся.

— Не обобрать бы!

— Куда там обобрать! — сказал Ваня и стал ссыпать сухари в большой бумажный кулёк. — Вон их у меня сколько!

В углу стояли три полнёхоньких мешка.

— Да зачем тебе столько? — удивился я.

Ваня посмотрел на меня сквозь толстые очки и сказал:

— Ещё неизвестно, куда завернём. Знаешь, какие есть места? Ой-ё-ёй! Выглянешь утром из камбуза, а за окном очередь. Люди чуть не голые стоят и тянут руки: «Дай, дай». Ночью зароются на берегу в песок (спать больше негде), а встанут — и опять к пароходу: «Дай, дай». Хоть руки и не все тянут, а глаза всё равно просят. Их и десятью мешками не накормишь!

Я взял сухарь и пошёл к себе.

«Нет, — думаю, — зря я собирался Ваню ругать. Тут вон, как посмотришь, люди все в золоте через своих шагают, копейки не подадут, руки не протянут. А Ваня плывёт через океаны и думает, как других — за океаном-то — хлебом накормить. Человек наш Ваня! Настоящий!»