Волшебники Гора

Глава 1 Улица

— Надеюсь, Вы понимаете, что такое закон, моя дорогая, — сказал представительного вида мужчина.

Женщина дергалась в сети, упавшей на нее с потолка, а теперь еще и удерживаемой подбежавшими из укрытий по сторонам комнаты стражниками.

— Нет! — отчаянно кричала пойманная. — Нет!

Однако четверо дюжих мужчин, не обращая никакого внимания на ее крики, еще дважды обернули ее сетью, и плотно прижали к той постели, на которой она лежала до этого

— Нет! — плакала женщина, дикие глаза которой сверкали сквозь ячею сети.

В своих попытках выпутаться, высовывая пальцы и хватаясь за переплетенные нити, она чем-то походила на испуганное животное.

— Пожалуйста, — всхлипнула она. — Что вам от меня нужно?

Однако мужчина ничего не ответил ей, но окинул оценивающим взглядом, оказавшуюся в сети голую женщину, которая сразу затихла и замерла, лежа на боку, вытянув свои плотно сжатые ноги. Наполовину утопая в глубоких мехах огромной кровати, она казалась очень маленькой и очень уязвимой.

— Мило! — в отчаянии крикнула она высокому, статному парню, стоявшему в стороне, — помоги мне!

— Чем? — осведомился Мило, спокойно надевая пурпурную тунику. — Я же — раб.

Женщина, сквозь ячею крепкой тяжелой сети, дикими глазами уставилась на него.

— Уверен, что Вы знаете закон, — заметил все тот же мужчина, стоявший, кстати, между двумя судьями.

— Нет! — замотала головой женщина.

В данной ситуации судьи выступали в роли свидетелей от официальных органов, которые должны были удостоверить обстоятельства захвата.

— Любая свободная женщина, которая ложится с чьим-либо рабом, или готовится к тому, чтобы лечь с чьим-либо рабом, сама становится рабыней, причем рабыней того человека, который является владельцем раба, — процитировал один из судей. — Это — ясный закон.

— Нет! Нет! — заплакала женщина в сетях.

— Подумай об этом, если хочешь, вот с какой точки зрения, — по-хозяйски переходя на «Ты», предложил представительный мужчина, — Ты отдала себя Мило, но Мило — мой, и ничего иметь не может, таким образом, Ты отдала себя мне. Аналогия проста — монета, данная свободным человеком уличной девке, конечно, принадлежит не ей, а ее владельцу. То, что дано рабыне, дано ее владельцу.

Глаза женщины наполнились ужасом.

— Я ненавижу Вас! — закричала она, а потом, повернувшись к стражникам, прорыдала: — Верните мне мою одежду!

— Как только все свидетельства будут приняты и зарегистрированы, а в данном случае, уверяю тебя, не будет никаких двусмысленностей или трудностей, Ты станешь моей окончательно.

— Нет! — заплакала пленница.

— Поставьте ее на колени, на кровати, — распорядился мужчина, — сеть не снимать.

Четверо стражников без труда выполнили его приказ. Но сама пойманная не отрываясь, смотрела на Мило. В ее глазах стояли слезы.

— Скажи, — простонала она, — став рабыней, буду ли я оставаться твоей женщиной?

— Я так не думаю, — ответил Мило, улыбаясь.

— Красивый, очаровательный, учтивый, остроумный Мило, — усмехнулся мужчина, — всего лишь мой раб-соблазнитель.

— Раб-соблазнитель? — переспросила пленница.

— Да, — кивнул он. — И надо признать, он изрядно увеличил количество моих рабынь.

Заплаканная, беспомощно запутавшаяся в сети, женщина задергалась, но все было бесполезно.

— Не будь Ты и твои предшественницы, столь скрытными, и столь озабоченными сокрытием своих отношений с рабом, полезность Мило в качестве раба-соблазнителя к настоящему времени, несомненно, была бы уже значительно снижена. Однако, к моему удовольствию, ваше беспокойство о репутации и прочей ерунде, столь свойственное свободным женщинам, практически гарантирует стабильность и дальнейший успех этих маленьких приятных проектов.

— Отпустите меня! — зарыдала пленница.

— Некоторые поклонницы Мило используются на моих полях, другие работают в моем доме, — поведал он, не обращая внимания на слезы женщины. — Но большинство, и я уверен, что Ты будешь одной из них, вывозятся из города, чтобы начать новую жизнь.

— Новую жизнь? — испуганным шепотом переспросила она.

— Жизнь рабынь, — развел руками мужчина.

Пленница снова попыталась бороться, конечно, без особого успеха.

— Сеть снизу поднимите до пояса, а сверху спустите до шеи, и обмотайте вокруг тела, — приказал он своим людям. — Потом, кляп в рот и капюшон на голову.

— Нет! — снова попыталась протестовать женщина.

— Не далее как сегодня вечером, — засмеялся похититель, — у тебя уже будет свежее клеймо и первый ошейник.

— Нет, пожалуйста! — заплакала она.

Но мужчины, со сноровкой, выдававшей большой опыт в таких делах, приспособили сеть на женщине, в соответствии с инструкциями своего патрона. В результате ноги и голова жертвы оказались свободны, а руки плотно прижаты к телу. В конце они накрепко связали концы сети, закрепив ее на месте.

— Ты уйдешь через другой ход, — приказал работорговец, бросив взгляд в сторону своего красавчика раба.

— Да, Господин, — кивнул тот.

— Мило! — прошептала свободная женщина, глядя вслед уходящему рабу.

— Заметь, Ты сейчас стоишь на коленях на постели, — сказал похититель, — между прочим, для рабыни это большая честь. Возможно, Тебе придется провести долгие месяцы в неволе, прежде чем тебе снова разрешат такую честь.

— Мило! — не обращая уже внимания на его слова, плакала женщина, не отрывая глаз от закрывшейся за рабом двери.

Один из мужчин, надавил пальцам на обе щеки пленницы и втиснул в ее открывшийся рот кожаный шарик кляпа, закрепленного на капюшоне, и затянул ремешок на затылке. Она смогла только протестующе замычать. Следом на голову женщины лег капюшон, полностью скрыв ее от глаз посторонних. В качестве последнего штриха, мужчина застегнул пряжку под ее подбородком.

— Что Ты там увидел? — полюбопытствовал у меня Марк, когда я отстранился от щели в ставнях, через которую я наблюдал предыдущую сцену.

— Ничего, — не стал я вдаваться в подробности увиденного.

Мы находились на улице Ара, узкой и запруженной людьми настолько, что нас постоянно толкали. Улочка эта пролегала в районе Метеллан, что на юго-восток от района Центральной Башни. Место к богатым не относится, но и до трущоб ему далеко. Главной здешней «достопримечательностью» было множество больших доходных домов — инсул. Это место, достаточно удаленное от широких проспектов центральных районов Ара, как никакое другое подходило для таких вот любовных свиданий и ничего не обязывающих интрижек.

— В Аре что, всегда такое столпотворение? — раздраженно спросил Марк.

— На этой улице и в это время дня — да, — развел я руками.

На этот раз я попал в Ар из окрестностей Брундизиума. Мой товарищ — Марк Марселий Марселлиани родом был из Форпоста Ара, что на южном берегу Воска. Как и я сам, он принадлежал к касте воинов. Следом за ним, стараясь держаться как можно ближе и не отставать, словно боясь потеряться в такой толпе, и одновременно отчаянно пытаясь казаться маленькой и незаметной, семенила его рабыня — Феба. Марк сам выбрал для нее эту кличку, очень подходившую к стройной, изящной, очень светлокожей девушке с иссиня-черными волосами, ставшей его собственностью близ Брундизиума несколько месяцев назад.

— Послушай у нас ведь только желтая острака, а она не дает нам разрешения оставаться в городе после наступления темноты, — напомнил мне Марк, — Мне кажется нам пора пробираться Солнечным воротам.

Марк относился к тому виду людей, которые весьма обеспокоены такими мелочами как арест, суд и казнь на колу.

— Да у нас еще полно времени, — постарался успокоить я его.

Кстати, ворота, называемые так, имеются в большинстве городов, а зачастую и не одни. Они получили свое название за то, что их обычно открывают на рассвете и закрывают в сумерках, таким образом, часы входа и выхода через них определяются дневным циклом. Ар — это самый большой город известного Гора, и я нисколько не сомневаюсь, что он даже больше Турии, расположенной далеко на юге. Одних только общеизвестных ворот общего пользования здесь около сорока, а ведь есть еще, насколько я знаю, какое-то количество малых ворот — тайных, своего рода черных ходов и тоннелей. Когда-то давно, я сам вошел в город через один такой проход. Вход в него снаружи был расположен в яме, о которой все думали, что она служит лепрозорием для больных Дар-Косисом. Увы, как я недавно определил, спустившись в ту яму на веревках, теперь этот путь в город наглухо закрыт. Я бы не удивился, если бы узнал, что подобным образом поступили и с другими такими проходами, если они, конечно, существовали, в связи с тревогой Ара по поводу приближающихся войск Коса. Признаться, я сожалел о такой потере возможности тайного доступа в город и выхода из него. Наверняка были и другие ходы, и, возможно, часть из них, на всякий случай, оставили действующими. Жаль только я о них ничего не знал.

— Давай уже выбираться отсюда, — предложил мне Марк.

Я обратил внимание на проходившую мимо нас рабыню, одетую в короткую узкую коричневую тунику, облегающую и выгодно подчеркивающую все детали ее фигуры. Девушка шла, выпрямив спину и придерживая одной рукой кувшин, стоявший на ее голове. Основание сосуда покоилось на своего рода подкладке или подушке, сделанной из намоченного и свернутого полотенца. В Шенди темнокожие рабовладельцы иногда обучают своих белокожих рабынь носить такие кувшины на голове, не пользуясь ни руками, ни такими подкладками как полотенце. И горе той девушке, которая уронит его. Такие упражнения, кстати, весьма полезны для осанки женщины. Ну а для чернокожих женщин низших каст Шенди, разумеется, это вообще часть их повседневной жизни, которая выполняется ими вообще не задумываясь. Я присмотрелся к девушке с кувшином. Да, решил я, можно не сомневаться, что она тоже могла бы научиться такому. По крайней мере, принадлежи она мне, и я бы справился с ее обучением. В конце концов, окажись она неуклюжей или медлительной в обучении, то плетью всегда можно подстегнуть ее прогресс. Впрочем, я не думал, что конкретно эта рабыня может оказаться медленной в обучении. Наши взгляды на миг встретились, и она тут же упустила глаза, все так же устойчиво удерживая свою ношу. Мне даже на мгновение показалось, что она задрожала. Думаю, что она разглядела в моих глазах то, что я мог быть ее господином, впрочем, как и многие другие мужчины шагавшие по этой улице. Рабыням, кстати, зачастую следует быть очень осторожными в плане встречи с глазами свободного мужчины, особенно с незнакомцем. Не исключено, что за такую дерзость их могут ударить, а то и жестоко избить. Стальной блестящий, запертый на замок ошейник плотно охватывал шейку девушки и прекрасно смотрелся на ней. Она была босой, ее короткий наряд, не имевший никакого закрытия снизу, был всем, что ей было позволено носить. Подобным образом на Горе обычно одето большинство рабынь. Так, больше и не поднимая взгляда, девушка поспешно прошла мимо.

— Ну давайте уже выбираться отсюда, — снова напомнил о себе Марк, недовольно посмотрев на Фебу, цеплявшуюся своими крошечным пальцам за его рукав.

— Один момент, — сказал я.

— Не люблю я такие толпы, — проворчал юноша.

Словно в подтверждение его мнения нас весьма невежливо отпихнули в дороги.

— На разрешении стоит дата, — не отставал от меня Марк, — и на воротах непременно проверят, кто покинул город, а кто нет.

— Потерпи пару мгновений, я думаю, что они сейчас уже выйдут, — отмахнулся от него я, — вон из той двери.

— Кто? — удивленно спросил мой друг.

— Вот они, — указал я, увидев того мужчину, который был в комнате, появившегося из двери.

Его сопровождали двое судейских, которые, вероятно, уже сделали все необходимые записи в своих бумагах. Следом за ними на улицу плотной группой вывалились четверо стражников.

— Дорогу, дорогу! — потребовал похититель, и толпа немного раздалась в стороны, позволяя им пройти.

С правого плеча стражника вышедшего третьим свисала раздетая женщина, торс которой был полностью скрыт под несколькими слоями тяжелой сети, плотно обмотанной вокруг нее. Голову пленницы, которая все еще пыталась дергаться, без особого, впрочем, успеха, скрывал капюшоном с пряжками. Мужчина нес свой груз головой назад, как обычно принято носить рабынь.

— Так Ты что, — язвительно проворчал Марк, — хотел понаблюдать на то, как выносят пойманную рабыню.

— В некотором роде, — кивнул я, не ослабляя внимания.

Примерно в это же время, с другой стороны улицы к нам приблизился довольно крупный и одновременно изящный парень. Природа наградила его светлыми вьющимися волосами, и удивительной, почти невероятной красотой. Одет он был в шелковую тунику вызывающего пурпурного цвета и золотистые сандалии. Все бы ничего, но общий вид портил серебряный рабский браслет, запертый на его левом запястье. Раб пристроился к вышедшей через другую дверь группе, но не приближался ближе, чем на несколько ярдов.

— Кто это такой? — поинтересовался я у человека одетого в белые с золотом одежды цветов касты торговцев, когда красавчик прошел мимо.

Я логично предположил, что такой парень мог бы быть известной в городе личностью. Уж слишком он выделялся на общем фоне.

— Это — актер, Мило, — ответил мне мужчина.

— Но он же раб, — заметил я.

— Да, он принадлежит Аппанию, землевладельцу, импресарио и работорговцу, — сообщил мне торговец. — Тот сдает Мило различным театрам.

— Красивый парень, — признал я.

— Самый красивый мужчина во всем Аре, — заверил меня мой собеседник и, усмехнувшись, добавил: — Свободные женщины падают к его ногам штабелями.

— А что насчет рабынь? — раздраженно спросил Марк, обжигая хмурым взглядом Фебу.

— Лично я готова упасть только к вашим ногам, Господин, — улыбнулась та, потупив взгляд.

— Тогда можешь вставать на колени и приступать к их очистке своим языком, — зло бросил ей Марк.

— Да, Господин, — отозвалась девушка, и, упав на колени, склонилась к его ногам.

— Появление Мило в драме гарантирует ей успех, — заверил меня торговец.

— Выходит, он популярен, — отметил я.

— Особенно среди женщин, — усмехнулся он.

— Я могу это понять, — понимающе улыбнулся я.

— Зато большинству мужчин на него наплевать, — добавил торговец, и я пришел к выводу, что он был одним из представителей этого большинства.

— Это я тоже понимаю, — кивнул я.

Признаться, я тоже не был уверен, что готов был стать восторженным почитателем этого Мило. Возможно, все дело в том, что я просто вынужден был признать, что этот Мило был куда красивее меня.

— Желаю всего хорошего, — попрощался со мной мужчина.

— Похоже, этот Мило играет не только на сцене, — пробормотал я себе под нос.

— Что Вы имеете в виду? — спросил, уже было отвернувшийся, торговец.

— Ничего, — заверил его я, выходя из задумчивости.

— Смотри, это — Мило, — шепнула одна свободная женщина другой.

— Да ты что! — воскликнула ее подруга. — Бежим за ним, хотя бы мельком посмотрим на него.

— Ты что! — упрекнула ее первая. — Это же бесстыдство!

— А кто нас узнает под вуалями? — напомнила ей вторая.

— Точно, — опомнилась первая, — тогда давай поспешим.

И обе дамы, лавируя в толпе, устремились вслед за одетой в пурпур фигурой.

— Красавчиков вроде него, — недовольно проворчал торговец, — следует обязать носить вуаль, выходя на улицу.

— Возможно, — не стал спорить я.

Вообще-то свободные женщины в большинстве крупных городов Гора, и в особенности женщины высоких каст, на людях появляются только в вуалях. Кроме того, они еще и носят одежды сокрытия, которые действительно скрывают их с головы до пят. Зачастую даже кисти рук скрываются под перчатками. Тому есть множество причин имеющих отношение, прежде всего к скромности и безопасности. С другой стороны, рабыни обычно одеты крайне откровенно, если одеты вообще. Как правило, их предметы одежды, если они им вообще разрешены, скроены так, чтобы оставить минимум простора для воображения относительно их прелестей. Скорее они сделаны для того, чтобы привлечь к ним внимание, и продемонстрировать их, иногда даже излишне нахально, во всей красе и великолепии. Гореане не видят смысла в том, чтобы стыдиться соблазнительности, увлекательности, чувственности, женственности и красоты своих рабынь. Скорее они ценят все это, дорожат и наслаждаются этим. Безусловно, нужно помнить, что рабыня — не более чем домашнее животное, и находится в полной власти мужчин. Для того чтобы это было понято яснее, следует отметить два пункта. Во-первых, она должна появляться публично, не скрываясь под вуалью. Таким образом, мужчины могут свободно рассматривать ее лицо, когда и сколько им захочется, констатируя его деликатность и красоту, а также эмоции женщины. Ей просто не позволено прятать этого от окружающих. Она должна обнажить свое лицо перед их пристальными взглядами, во всей его разоблачительной интимной открытости и со всеми для нее вытекающими из этого последствиями. Во-вторых, ее унижение окончательно закреплено тем фактом, что ей не дают иного выбора, кроме как быть той, кем она по существу является, человеческой самкой, и таким образом, она должна, желает она того или нет, сексуально и эмоционально, физически и психологически, занять отведенное ей природой место.

— Всего доброго, — попрощался я с торговцем, и тот отвернулся, направившись по своим делам.

— Дорогу, — услышал я зычный мужской голос, раздававшийся впереди. — Дорогу!

К нам приближался разодетый мажордом, который своим жезлом дотрагивался до прохожих, вынуждая их расходиться в стороны, освобождая дорогу следовавшему за ним паланкину свободной женщины. Очевидно, это была весьма богатая дама, раз ее несли сразу восемь рабов-мужчин. Так же, как и все остальные, я отступил к стене, давая дорогу мажордому, паланкину, занавески которого были плотно задернуты, и его носильщикам.

— Странно, что подобный паланкин оказался в таком районе, как Метеллан, — заметил я.

— Может теперь, нам все же стоит уделить внимание спасению наших жизней, — недовольно проворчал Марк.

— И рад бы, но Феба еще не закончила с твоими ногами, — усмехнулся я.

Феба, на мгновение, оторвавшись от своего занятия, со счастливым выражением на лице, посмотрела вверх.

— Встать, — приказал Марк, раздраженно щелкая пальцами.

Девушка немедленно вскочила на ноги, и замерла около моего друга, покорно опустив голову. Должен заметить, что она привлекала к себе изрядную долю внимания, чем я был не слишком доволен. Все же в мои намерения не входило мозолить глаза всем и каждому в Аре. С другой стороны я не считал разумным вмешиваться в отношения между рабовладельцем и его рабыней.

Я окинул улицу взглядом. Мужчин из комнаты, судейских и стражников вместе с их смазливой пленницей, несомой головой назад, как обычная рабыня, больше не было видно. Позже, подумалось мне, ей нечасто выпадет роскошь такой транспортировки. А вскоре, возможно уже через пару дней, ей уже придется изучить то, как надо следовать за мужчиной на его поводке.

— Ой! — пискнула Феба.

Похоже, кто-то из толпы, мимоходом, потрогал ее прелести. Марк сердитым взглядом обвел толпу. Я чего он собственно ожидал?

Оглянувшись назад, ярдах в пятидесяти от нас дальше по улице я заметил кудрявую светловолосую голову Мило, возвышавшуюся над толпой. Парень стоял у стены. Паланкин свободной женщины на мгновение замер около него, а потом продолжил движение.

— Ой! — снова вскрикнула Феба.

Взбешенный Марк снова стремительно обернулся, но его взгляд опять уперся в безликую толпу.

— Если тебя это так волнует, — заметил я, — может быть, стоит дать ей хоть какую-то одежду.

— Пусть ходит голая, — буркнул юноша. — Она всего лишь рабыня.

— Возможно, некий предмет одежды был бы разумен в данной ситуации, — попытался настоять я.

— У нее есть ошейник, — пожал он плечами.

— Кажется, Ты так и не заметил, — усмехнулся я, — но она у тебя изысканно красивая женщина.

— Она — самая низкая и самая презренная из всех рабынь, — прорычал Марк.

— Конечно, — не стал спорить с ним я.

— Кроме того, — добавил он, — не забывай, что я ненавижу ее.

— Было бы трудно забыть это, — признал я, — Ты же повторяешь мне об этом, чуть ли не каждый день.

Феба при этом опустила голову и улыбнулась.

— А еще, она — мой враг, — стоял на своем упрямый юноша.

— Если она когда-либо и была твоим врагом, — заметил я, — то теперь это в прошлом. Сейчас она — рабыня. Посмотри на нее. Она — просто животное, которое принадлежит тебе. Ты думаешь, она не знает об этом? Да она теперь существует только для тебя, только для того, чтобы служить тебе и доставлять удовольствие.

— Она — косианка, — проворчал он.

— Повернись к нему левым боком, рабыня, и дотронься до ошейника, — велел я, а когда Феба покорно выполнила мое требование, продолжил, уже повернувшись к Марку: — Ты же видишь клеймо и ошейник. Причем последний — твой.

Юноша окинул свою рабыню, послушную, покорную, стоящую боком к нему, легонько прижавшую пальцы к стальной полосе, плотно обнимавшей ее прекрасную шею, хмурым взглядом.

— Соблазнительное бедро и прекрасное горло — улыбнулся я, и тут же прокомментировал его тихий стон: — Вижу, что Ты тоже так думаешь.

Следует напомнить, что чувства молодого воина к его рабыне были глубоко противоречивы. Она была не просто представительницей того типа женщин, который был для моего друга непреодолимо, мучительно привлекателен, о чем я знал и прежде, почему собственно и показал ему Фебу. Правда в тот раз, к моему удивлению и восхищению, в первое же мгновение их встречи между ними проскочила, нет, не искра — молния, уж не знаю чем обусловленная, особым тайным волшебством или простой химией, но они оба оказались осуществленной мечтой друг для друга. Похоже, эта девушка была, на некотором глубоком генетическом уровне, рождена для его цепей. Они совместились, как замок и его ключ. Феба полюбила его, глубоко и беспомощно, с самого первого взгляда. Впрочем, и сам Марк был сражен наповал. Но потом он узнал, что его мечта о совершенстве была родом с Коса, островного убарата, который был для него ненавистным врагом, и в руках чьих солдат и наемников он видел свой разрушенный город. Что же удивительного в том, что в гневе он объявил прекрасную рабыню представительницей своего врага и поклялся перенести на нее всю свою ярость и ненависть Косу и всему косианскому. Однако получилось так, что решив унижать и оскорблять, заставляя ее страдать, он с каждой пощечиной, с каждой командой, с каждым ударом, с каждым взмахом плети, делал девушку еще более своей, еще более любящей. Я уже давно знал, с того самого раза, когда впервые увидел Фебу на постоялом двор «Кривой тарн», на Дороге Воска, незадолго до падения Форпоста Ара, что у девушки были слишком глубокие рабские потребности. Правда, я даже представить себе не мог всей их глубины, пока не увидел ее в лагере близ Брундизиума, стоящей на коленях перед Марком и ошеломленно смотревшей на него. Уже в тот момент она знала, что была его, полностью. У меня не было ни малейшего сомнения в том, что они совместились во времени и пространстве, в самых близких и прекрасных из возможных отношений между мужчиной и женщиной, в отношениях влюбленного господина и его любящей рабыни. Правда, она была косианкой.

Застенчиво улыбающаяся Феба замерла, склонив голову.

— Косианская шлюха! — прорычал Марк, хватая ее за руку, вздергивая на ноги и притискивая спиной к стене здания.

— Да, — вскрикнула рабыня, спина которой оказалась плотно прижатой к грубой поверхности стены, а ноги зависли высоко над землей. — Да!

— Ну так используйся тогда, как и приличествует тебе, — бросил он, — как рабыня и шлюха с Коса!

— Да, мой Господин! — задохнулась она, вцепившись в него руками, запрокидывая голову и закрывая глаза.

Вскоре юноша вскрикнул, и опустил свою невольницу на мостовую. Феба обессилено стекла на колени и, заливаясь слезами благодарности, обхватила его ноги. Я отметил, что кожа на ее спине местами была содрана до крови. Марк никогда не был особо нежен со своей рабыней.

— Отвратительно, — возмутилась проходившая мимо нас свободная женщина, прижимая вуаль еще плотнее к лицу.

Интересно, подумал я, она что, не знает, что если бы сама была рабыней, то точно так же могла бы подвергнуться такому использованию для удовольствия владельца?

— Это — через чур публичное место, — все же попенял я Марку.

Немногочисленная толпа, подобно водовороту в плавном потоке людей на улице, собралась вокруг нас.

— Она — просто косианская шлюха, — попытался объяснить Марк парню, стоявшему поблизости.

— Тогда избейте ее еще и за меня, — предложил тот.

— Она — всего лишь рабыня, — вступился я за девушку.

— Косианская шлюха, — сообщил один мужчина другому.

— Она — всего лишь рабыня, — повторил я.

Толпа угрожающе надвинулась на нас. Феба испуганно сжалась у наших ног. В такой толпе не было свободного пространства даже для того, чтобы вытянуть меч из ножен, уже не говоря о том, чтобы размахивать им.

— Давайте убьем ее, — предложил кто-то в толпе.

— Эй, а ну сдай назад, — сердито бросил Марк, одному из особо напиравших.

— Шлюха с Коса, — прорычал тот.

— Давайте убьем ее! — снова влез со своим предложением все тот же голос.

Феба, стоявшая на коленях у стены, теперь казалась еще меньше и беспомощней, чем была.

— Идите своей дорогой, — попытался я урезонить собравшихся вокруг мужчин. — Займитесь своими делами.

— Сейчас — Кос наше дело, — недобро бросил один из мужчин.

Озлобленность толпы, ее враждебность, по-видимому, была следствием недавних событий, посеявших смущение в умах, неуверенность и страх в горожанах Ара. В особенности к этому подтолкнула военная катастрофа в дельте, в результате которой, как бы нелепо это не звучало, но порядки в Аре теперь диктовал кузен Луриуса из Джада, Убара Коса — Мирон Полемаркос, возглавлявший основные наземные войсках Коса собранные в кулак под Торкадино. Это было одно из самых крупных вооруженных соединений за всю историю Гора. Торкадино служил базой снабжения для сил Коса на континенте, но был захвачен капитаном наемников Дитрихом из Тарнбурга, планировавшим предотвратить наступление косианцев на Ар. Однако Ар оказался парализован. Он не предпринял никаких действий по снятию осады с Торкадино, и даже бросил на произвол судьбы свою колонию на севере — Форпост Ара. Дитрих же, наконец, осознав то, что в высших эшелонах Ара угнездилась измена, удачно вывел свой отряд из Торкадино. Местоположение лихого капитана почти для всех оставалось тайной за семью печатями, и Кос назначил вознаграждение за его голову. Фактически между главными войсками косианцев на континенте, теперь уже выступившими в поход, и воротами Ара не осталось какой-либо значительной силы. И хотя по всему городу ходили разговоры о необходимости сопротивления, о традициях Ара и его Домашнем Камне, признаться, я не думал, что у этих людей, ошеломленных и запутанных очевидной необъяснимостью свалившихся на их головы за последнее время бедствий, было желание сопротивляться косианцам. Возможно, если бы в городе сейчас присутствовал Марленус, Убар Ара, тот, в чьих силах было поднять боевой дух горожан и повести их за собой, у города была бы надежда. Но в данный момент здесь правил регент Гней Лелиус, который, у меня не было никаких сомнений в этом, был весьма эффективным управленцем, но только при нормальных условиях. Маловероятно, что он смог бы стать тем лидером, который был так необходим людям в суровые времена тьмы, крушения и страха. Да, думал я, он был хорошим человеком и уважаемым государственным служащим, но как же далеко ему было до Марленуса из Ара! Так случилось, что сам Убар исчез несколько месяцев назад во время карательной экспедиции в горы Волтая, направленной против тарнсмэнов Трева. Теперь все считали, что он мертв.

— Убить ее! — потребовал кто-то из толпы.

— Убить! — поддержали его злые голоса.

— Нет! — грудью встал на защиту своей рабыни Марк.

— Нет! — поддержал его я.

— Их тут только двое, — крикнул один из особо рьяных.

— Слушайте! — призвал я, поднимая руку.

В этот момент толпа затихла. Многие мужчина подняли головы, прислушиваясь, потом все дружно повернулись в сторону доносившегося звука. Феба, маленькая, уязвимая, голая, поспешила воспользоваться заминкой и подползала поближе к ногам Марка.

Вдоль улицы неслось пение и звон колоколов. Уже через мгновение мы увидели золотой круг, поднятый на шесте, появившийся из-за поворота. Люди на улице торопливо раздавались в стороны, прижимаясь к стенам домов.

— Посвященные, — шепнул я Марку.

Теперь уже вся процессию вывернула на эту улицу.

— На колени, — призвал мужчина стоявший рядом.

— Становись на колено, — посоветовал Марку, сам тоже опускаясь на одно колено.

Честно говоря, происходящее меня удивило. Люди становились на колени. Вообще-то, обычно свободолюбивые гореане не встают на колени даже в храмах Посвященных. Гореане обычно молятся стоя. Разве что руки иногда поднимают, да и то это зачастую происходит, только если молитва произносится вместе с Посвященным.

— Я не встану на колени перед этими, — уперся мой друг.

— Вниз быстро, — прошипел я. — Ты за сегодня уже доставил достаточно неприятностей.

Уже чувствовался запах ладана. Во главе процессии шли два молодых, совершенно лысых парня в белых одеждах. Это именно они звонили в колокола. За ними следовали еще два юноши, размахивавшие кадилами, испускавшими облака ароматного дыма. Насколько я в этом понимал, эти четверо были новичками, возможно, только недавно принесшими свои первые обеты.

— Хвала Царствующим Жрецам! — послышался чей-то пылкий голос.

— Хвала Царствующим Жрецам! — поддержал его другой.

Мне в тот момент подумалось, что мой друг Царствующий Жрец Миск, возможно, был бы если не очарован, то озадачен таким поведением людей.

Взрослый Посвященный, одетый в ниспадающие белые одежды, торжественно нес шест увенчанный золотым кругом, фигурой, не имеющей ни начала, ни конца, символизирующей Царствующих Жрецов. За ним следовал еще десяток Посвященных рангом пониже в колонну по двое. Именно они распевали молитву.

Свободная женщина в испуге торопливо отдернула свои одежды, чтобы не дай бог их не коснулся Посвященный, которому, как известно, запрещено даже дотрагиваться до женщин, впрочем, как и самим женщинам, касаться их. Кроме того, посвященные избегают употреблять в пищу мясо и бобы. Насколько мне известно, большую часть своего времени они посвящают жертвам, служению, молитвам и изучению мистических знаний. Они надеются посредством исследования математики, очистить себя.

— Спасите Ар! — всхлипнул мужчина, когда они проходили мимо.

— Спасите нас, о посредники Царствующих Жрецов! — выкрикнул кто-то их толпы.

— Я пожертвую храму десять золотых монет! — пообещал другой голос.

— Я приведу десять верров с позолоченными рогами, — заверил третий.

Но Посвященные не обращали никакого внимания на эти весьма значительные заявления. Какое им вообще могло быть дело до таких мелочей?

— Не поднимай головы, — шепнул я Марку.

— Я и не собирался, — буркнул он.

Феба лежала позади нас на животе и дрожала, прикрыв голову руками. Не позавидовал бы я ей, голой рабыне, если бы кто-нибудь поймал ее столь неосторожно появившуюся в таком месте.

Наконец, процессия прошла, и мы смогли подняться на ноги, а толпа, собравшаяся было вокруг нас, рассеялась сама собой.

— Все, Ты теперь в безопасности, — бросил я Фебе, — или, по крайней мере, настолько в безопасности, насколько может быть рабыня.

Девушка нерешительно поднялась на колени и сразу же прижалась к ноге Марка.

— Мы не в состоянии сопротивляться Косу, — вздохнул мужчина, стоявший в нескольких футах от нас.

— Мы должны надеяться на Царствующих Жрецов, — перебил его другой.

Напротив нас, с другой стороны узкой улицы, стояла свободная женщина, та самая, которая отдернула свое одежды, чтобы не затронуть ими Посвященного. Она тоже встала вместе со всеми, и теперь с грустью смотрела в ту сторону, куда удалилась процессия. До нас все еще долетал звон их колоколов. В воздухе по-прежнему висел запах ладана. Так получилось, что подле той свободной женщины оказалась рабыня, одетая в короткую серую тунику. Так же, как и Фебе, ей не посчастливилось оказаться на пути процессии. Теперь она стояла на коленях, упираясь головой и ладонями в камни мостовой, в общей позиции почтения, и стараясь казаться еще меньше, чем была. В какой-то момент девушка уже собралась встать, чтобы продолжить свой путь, но заметила, что свободная женщина пристально разглядывает ее. Оказавшись объектом такого внимания со стороны свободного человека, невольница замерла, оставаясь на коленях.

— Тебе-то, шлюха нечего бояться, — с горечью в голосе проговорила свободная женщина. — Это таким как я следует трястись от страха.

Коленопреклоненная девушка благоразумно промолчала. В том, что сказала свободная женщина, было что-то, от чего веяло безумством разграбления павшего города, кровавым преследованием победителями своих противников, огнем и дымом пожаров и рушащимися домами завоеванного города. Впрочем, я бы рискнул предположить, что обе они и свободная женщина, и рабыня, в целом были в относительной безопасности.

— Все что тебе грозит, это только смена одного ошейника на другой, — бросила свободная женщина, опасливо смотревшей на нее девушке.

Я отметил про себя, что рабыня была весьма недурна собой, особенно для тех, кто предпочитает рыжеволосых женщин. Также я обратил внимание на то, что невольница держала ноги плотно сжатыми. Думаю, стой она перед мужчиной, то, скорее всего, ее колени были бы широко расставлены в стороны. Просто, не сделай невольница этого сама, ей бы развели их жестким пинком, чтобы на будущее она накрепко запомнила, как перед кем она должна вставать на колени.

— Всего лишь другой ошейник! — вдруг зло крикнула свободная женщина.

Девушка вздрогнула, но ответить так и не осмелилась. Разумеется, учитывая все обстоятельства, эта свободная женщина была не так уж и неправа. Рабыня, как находящаяся в статусе домашнего животного, точно так же, как и любое другое домашнее животное, представляет очевидную ценность для победителей. Маловероятно, чтобы кому-то захотелось бы убить ее, как никому не взбрело бы в голову убивать тарлариона или кайилу. Скорее ее просто приковали бы цепью вместе с другими такими же, для того чтобы позднее распределить или продать.

Внезапно, свободная женщина, своей спрятанной под перчаткой маленькой ручкой наотмашь яростно принялась хлестать рабыню по лицу. Ее, свободную женщину, свободного человека, мог растоптать тарларион, переехать колесом колесница, или ей мог, походя, перерезать горло озверевший от крови победитель. Подобное, конечно, было не исключено. Однако, с другой стороны, свободных женщин завоеванного города, или, по крайней мере, самых красивых из них, захватчики зачастую считают одной из статей своих предполагаемых трофеев. Найдется немало свободных женщин в таком городе, которые оказавшись перед врагами готовы сорвать с себя одежды и, признавшись в своем естественном рабстве, отрицая свой предыдущий маскарад свободной женщины, умолять о милости клейма и ошейника. И что бы они ни говорили и как бы ни отрицали этого, но многие свободные женщины проигрывают подобную сцену в своем воображении. Кроме того, такие сцены, время от времени всплывают в их снах, беспокоя их и приоткрывая двери к самым тайным истинам их существа.

Свободная женщина, ударив рабыню три или четыре раза, вдруг замерла с занесенной для следующей пощечины рукой. Лишь легкий вечерний ветерок, сквозивший вдоль улицы, шевелил кромки ее одежд. Наконец, вместо удара она прижала пальцы к своему горлу, поверх одежд и вуали, и, посмотрев на рабыню, попыталась поймать ее взгляд. Однако та уже не осмеливалась встречаться с ней глазами.

— Что означает быть рабыней? — спросила свободная женщина у невольницы.

— Госпожа? — не поняла ее испуганная девушка.

— Что означает быть рабыней? — повторила свой вопрос женщина.

— Многое зависит от хозяина, прекрасная Госпожа, — осторожно ответила рабыня.

Конечно, она не могла видеть лица свободной женщины, но выражения вроде «прекрасная Госпожа» и ему подобные, со стороны рабыни обращающейся к свободной женщине весьма распространены. Это аналогично обращению «благородный Господин» к мужчине. Зачастую данные обращения имеют довольно мало общего с действительностью, так что стоит относиться к ним, как не больше чем простым общепринятым эпитетам уважения.

— От хозяина, — эхом повторила свободная женщина, заметно задрожав.

— Да, Госпожа, — кивнул девушка.

— И Ты должна делать все, что он говорит, и повиноваться ему во всем? — уточнила женщина.

— Конечно, Госпожа! — поспешила заверить ее невольница.

— Ты можешь идти, — разрешила, наконец, свободная женщина.

— Спасибо, Госпожа! — обрадовалась девушка и, вскочив на ноги, унеслась прочь.

Свободная женщина еще некоторое время смотрела ей вслед, а затем бросила взгляд в нашу сторону, но уделяя внимание не нам с Марком, а прятавшейся за нами Фебе, сразу опустившей глаза. Задрожав, она отвернулась и пошла по улице влево от нас, в том направлении, откуда появилась процессия Посвященных.

— Люди Ара напуганы, — заметил Марк.

— Да, — не мог не согласиться я.

Мимо нас, бормоча себе под нос молитвы, прошел какой-то парень. Он отслеживал свои молитвы посредством молитвенного кольца. Это кольцо, имевшее несколько крошечных выступов, обычно носили на указательном пальце правой руки. Поворачивая кольцо на пальце, устанавливая вверх один выступ за другим, можно было отслеживать очередность молитв. Появление же сверху круглого выступа, очень напоминавшего тот золотой круг, что был поднят на шесте Посвященного, означало, что цикл молитв завершен и можно остановиться или начать заново.

— Как Ты думаешь, куда направлялись Посвященные? — спросил я Марка.

— В их храм я, наверное, — пожал он плечами.

— Зачем? — уточнил я.

— Для вечерний службы, я полагаю, — несколько раздраженно, ответил юноша.

— Я тоже так подумал, — кивнул я.

— Солнечные ворота! — вспомнил он. — Мы должны быть там засветло!

— Верно, — согласился я.

— Нам хватит времени? — спросил у меня Марк.

— Думаю да, — предположил я.

— Пойдем! — крикнул он. — Пойдем быстрее!

Мой друг сорвался с места и быстрым шагом поспешил по улице. Я последовал за ним, а Феба уже за мной, но ей, чтобы не отстать, пришлось постоянно срываться на бег.