Волшебники Гора

Глава 8 Стена

— Я считаю, что мне повезло, что меня выбрали для работы на стене, — сказал молодой парень своему товарищу.

— Я вообще вызвался сюда добровольцем, — ответил ему тот.

— Это наименьшее, что мы можем сделать, — заявил первый.

— Да, благодаря нашей работе, Ар станет великим, — заметил второй.

— Не все ценности материальны, — сказал первый.

— Теперь мы всем продемонстрируем нашу любовь к миру, — заявил второй.

— Без этого, — поддержал его первый, — все наши заявления о любви и братстве ничего не стоят.

— Конечно, — радостно закивал третий.

— Что-то я притомился, — устало вздохнул Марк.

— Это все фургоны, — усмехнулся я.

В гореанских городах зачастую многие улицы, в особенности боковые и переулки, слишком узки для фургонов. Доставка грузов в такие районы обычно осуществляется носильщиками вручную или на тачках. Кроме того, из таких соображений, как скученность, шум и, возможно, эстетика, к которой гореане относятся весьма серьезно, фургонам разрешено проезжать по определенным улицам, а точнее по большинству улиц только в течение определенных часов, обычно ночью или рано утром. Фактически, доставка большинства продуктов из сельской местности, кроме того, что крестьяне могут привезти на спинах своих вьючных животных, как четвероногих, так и двуногих, осуществляется по ночам. То же самое, касается и вывоза товаров произведенных в городе, например глиняной посуды и тканей.

Мы прошли по Метеллану, а затем повернули на восток к Проспекту Турии. Феба по пятам следовала за Марком.

Этим утром, за несколько анов до рассвета, мимо нашего жилья прогрохотала колонна фургонов. А жили мы теперь в районе Металлан, в инсуле Торбона, что на улице Деметрия. В снятой нами комнате, одной стеной выходившей на улицу, как и во многих других в инсулах, не было окон. Мы уже и так знали, что ниже нас вдоль по улице, направляемые мальчишками с фонарями в руках, шли вереницы фургонов. И фургонов было ну очень много. Улица Деметрия, как и большинство гореанских улиц, не имеет каких-либо тротуаров или ограждений, лишь плавные уклоны с обеих сторон к центральной сточной канаве. Те мальчишки, о которых я упомянул, со своими легкими фонарями отбрасывающими, то тут, то там, тускло-желтые пятна света на стены и булыжники мостовой, заняты весьма важным делом. Без такого освещения слишком легко пропустить нужный поворот или проскрести по стене осью телеги. Как-то раз, чтобы посмотреть на это, мне пришла мысль спуститься и выйти на улицу, все равно спать было невозможно.

Марк присоединился ко мне чуть позже. Фургоны были покрыты холстом, привязанным веревками к кузову. Это был не первым такой конвой, который проследовал мимо инсулы за прошедшие недели.

— Ну хорошо, посмотрели, — пробурчал Марк. — И что они везут?

— Кто знает? — развел я руками, вызвав его понимающий смех.

Разумеется, в целом мы представляли, что они могли перевозить. Не трудно было догадаться, что обычные товары, например, железные прутки и прочую продукцию, не привозят в город в таких количествах. Конечно, бывает и так, что иногда фургоны различных производителей и торговцев собирались в пунктах сбора близ ворот, а затем ехали по дорогам единым караваном для защиты от разбойников, но в таком случае фургоны, имея различные исходные точки, не будут формировать свой конвой до тех пор, пока не доберутся до ворот, а чаще пока не выйдут за стены, прежде всего, чтобы не блокировать улицы. Однако о формировании таких конвоев обычно сообщается заранее на досках объявлений. Эта информация может представлять интерес для самых разных людей, скажем, торговцев, желающих отправить товары, возниц, охранников и так далее, кто мог бы хотеть наняться на работу, или для тех, кто желает заказать доставку груза или добраться до определенного места сам. Иногда, кстати, богатые торговцы могут самостоятельно организовать конвой, но даже в этом случае они обычно стараются привлечь в него другие фургоны. Это связано, прежде всего, с безопасностью, ибо чем больше численность, чем меньше опасность. За присоединение к конвою обычно взимается плата, которая, прежде всего, идет на оплату охранников, но также в некоторых случаях, может быть использована для оплаты подорожных сборов, питьевой воды, фуража для животных и прочих дорожных расходов. Некоторые предприниматели зарабатывают даже на жизнь организацией, управлением и проводкой таких караванов. Но данные конвои, почти каждую ночь проходившие по этой улице, совсем не походили на то, что я описал. Например, они не рекламировались. В действительности, большинство людей в Аре, скорее всего даже ничего знали о них. Другой подсказкой относительно вида этих конвоев, была полная неоднородность фургонов в них, словно их составляли из всего, что попало под руку. Некоторые даже были просто уличными фургонами, а не дорожными фургонами, которые имеют более крепкую и тяжеловесную конструкцию, ибо предназначены для использования вне городов, где дорогами могут быть немногим более чем временные тропе, накатанные по целине — неровные, крутые, грубые и ненадежные. Некоторые гореанские города, возможно, в качестве оборонительных мер, фактически изолируют себя от остального мира, отказываясь ассигновать деньги на строительство хороших дорог. В действительности, они зачастую идут даже дальше, пренебрегая содержанием даже тех намеков на дороги, которые существуют. В результате, попасть в такие города весной может быть почти невозможно из-за дождей. Яркий тому пример — Беснит. Кроме того, хотя большинство фургонов были никак не маркированы, но попадались и такие, по рекламе на чьих бортах, можно было четко определить их происхождение, например, попадались логотипы цехов торговцев свечами, чесальщиков, валяльщиков, бондарей, ткачей, мельников, пекарей и так далее, чьи фургоны, по-видимому, были конфискованы для их теперешних задач. Далее, этот конвой, как и те, что предшествовали ему в прошедшие ночи, оказались сверх укомплектованы персоналом, особенно для города. Вместо того, чтобы иметь одного возницу, или возницу и его помощника, который мог помочь в пути и с разгрузкой, и, возможно, мальчишку с фонарем, чтобы помочь ориентироваться в городе в темноте, на каждом фургоне было как минимум по четыре или пять взрослых мужчин, причем все при оружии. Обычно двое — трое на фургонном ящике, и еще пара непосредственно на холсте, прикрывавшем груз. А были еще и другие, тут и там, сопровождавшие конвой пешком.

— Ар истекает кровью, — хмуро прокомментировал Марк.

— Точно подмечено, — не мог не согласиться я.

— Куда мы идем? — спросил он, шагая следом за мной.

— Хочу посмотреть, что происходит на стенах, — отозвался я.

— То же самое, — усмехнулся мой друг, — что происходило в прошлый раз.

— Я хочу посмотреть, какие у них успехи, — объяснил я.

— Ты просто хочешь поглазеть на девушек флейтисток, — проворчал он.

— И это тоже, — признал я.

Через несколько енов мы вышли на проспект Турии, один из самых крупных проспектов Ара. По сторонам его были высажены туровые деревья.

— Какая красивая улица! — восхищенно воскликнула Феба.

Открывающаяся перспектива, когда прохожий внезапно выходит сюда, особенно из узких переулков, действительно впечатляет. Марк резко обернулся и раздраженно посмотрел на свою рабыню. Девушка остановилась, словно налетев на стену.

— Ты в ошейнике? — строго спросил у нее юноша.

— Да, Господин! — ответила она.

— Значит, Ты — рабыня? — уточнил Марк.

— Да, Господин! — признала Феба.

— Наверное, Ты думаешь, — поинтересовался он, — что я не стал убивать тебя в день победы Коса просто, потому что я слаб?

— Нет, Господин! — поспешила заверить его рабыня.

— Или, что Ты теперь можешь поступать, как тебе вздумается?

— Нет, Господин!

— Я уже почти было решил думать о тебе просто как о той, кто Ты есть, то есть как о рабыне.

— Конечно, Господин.

— А может быть, Ты решила, что какой-нибудь косианец, захочет освободить тебя, потому что когда-то Ты была с Коса? — осведомился он.

— Нет, Господин, — заверила его Феба, — ведь теперь я больше не имею никакого отношения к Косу. Теперь я не более, чем домашнее животное, не более, чем рабыня.

— В таком случае, может быть, в следующий раз Ты рассмотришь эти вопросы, прежде чем решишь заговорить без разрешения, — язвительно поинтересовался Марк.

— Да, Господин, — пообещала она, и мы продолжили наш путь.

Марк, даже будучи влюбленным в свою рабыню, в каждый ее взгляд и движение, в каждое слово и локон волос, был настроен, и признаться, я был рад это отметить, держать ее под строжайшей дисциплиной. Безусловно, в этот раз он не избил девушку. Но с другой стороны, она получила недвусмысленное предупреждение, и в следующий раз за такое нарушение, в некотором смысле смелость выйти за границы своего статуса, можно было бы ожидать немедленного и строгого наказания. Бывает и так, что девушка сама нарыватся на плеть, и даже фактически провоцирует рабовладельца на ее применение, чтобы потом, после порки, заверенная в бескомпромиссности власти своего господина, и того, что она будет находиться на том месте, которому она принадлежит и хочет на нем оставаться и далее, с благодарностью и любовью пресмыкаться у его ног, стремясь услужить ему всеми способами, по первому же щелчку его пальцев. Разумеется, я полагал, что в данном случае, восклицание Фебы была чисто рефлекторным, сделанным по рассеянности. Честно говоря, я не был уверен в том, как бы я поступил на месте Марка. Возможно, точно так же, а может быть, с другой стороны, и шлепнул бы ее разок. Трудно сказать. Конечно, рассеянность — рассеянности рознь. Обычно девушка может сама определить, когда у нее есть неявное разрешение на это, то есть, например, когда владелец не возражал бы против этого или даже приветствовал бы, и когда было бы мудро сначала спросить разрешения. Если же она чувствует малейшее сомнение, то для нее будет разумно уточнить. Я сам, кстати, бываю склонен поощрять определенную изобретательность и спонтанность со стороны рабынь. С другой стороны, девушка должна постоянно ясно осознавать, что она подчиненная. В конце концов, она — рабыня.

— Ты заметил стрижку того молодого парня, которого мы только что повстречали? — поинтересовался я.

— Да, — кивнул Марк. — Стиль Мирона Полемаркоса.

— Точно, — усмехнулся я.

— Вон доски объявлений, — указал юноша.

Как я уже отмечал, таковых в Аре было полно, особенно поблизости от площадей и перекрестков, близ рынков, на главных улицах и проспектах.

— Есть ли что-нибудь новенькое? — полюбопытствовал я, отдавая Марку сомнительную честь разбирать надписи, тем более, что в отличие от меня, он читал по-гореански сравнительно бегло.

— По большому счету, ничего, — пожал он плечами. — Привычные уже вещи, оценки свидетельств о преданности Косу и Ару от различных чиновников, декларации огорчения и позора то различных мужчин и заверения в том, что они не имеют ничего общего с преступлениями Ара под правлением Гнея Лелиуса.

— Понятно, — усмехнулся я.

Прошли уже около двух месяцев с того дня, как косианцы вошли в город, и последовавшего на следующий день триумфа Луриуса из Джада, на котором от его имени выступил Мирон Полемаркос. Как мы и ожидали в время триумфа к нему присоединились Серемидий и Талена. А еще прошло несколько недель после вступления Талены на престол Ара, в качестве Убары. Ее коронация, возможно, была несколько менее захватывающей по сравнению с вступлением Мирона в город и триумфом Луриуса, но, на мой взгляд, тоже была достаточно помпезной. Венец их туровых ветвей был водружен на ее голову Мироном, но от имени людей и Совета Ара, в присутствии Серемидия и большинства членов Высшего Совета. Кое-кто из членов Высшего Совета, однако, не присутствовали, по причине, как утверждалось, нездоровья. Правда, по городу ходили упорные слухи, что, на самом деле, они сидели под домашним арестом. Затем на шею Талены повесили Медальон Ара. Правда, традиционный медальон, который носил Марленус, который он редко кому-либо доверял, и соответственно, увез его с собой, отправляясь в последний поход, найден не был. Точно так же не было найдено кольцо Убара, впрочем, оно в любом случае было бы слишком большим для пальца Талены. Но того кольца, как был объявлено, не было в Аре уже в течение многих лет. Фактически, слухи об этом ходили в Аре, еще до исчезновения Марленуса. Предполагалось, что оно было потеряно во время охотничьей экспедиции в северные леса. После медальона Талене дали в левую руку Домашний Камень Ара, чтобы она могла держать это вместе со скипетром, жезлом, символизировавшим ее власть, которую она могла иметь по праву. Ее коронация сопровождалась объявлением пяти дней празднеств. Помнится, за триумфом Луриуса из Джада проследовали целых десять таких дней. Главными советниками новой Убары стал Мирон с Коса и Серемидий прежде с Тироса.

— Вот что-то интересное, — сообщил Марк задержавшись у одного листка, — хотя я не до конца понимаю его посыла.

— Что там? — осведомился я.

— Тут вроде как обвинение граждан и совета Ара, и предложение рассмотреть то, как они могли бы покрыть причиненный ущерб от своего соучастия в преступлениях их города.

— Репарации? — уточнил я.

— Понятия не имею, — буркнул Марк.

— Мне показалось, что Ар уже сделал значительный взнос в это, — заметил я, вспомнив колонны фургонов, которые прошли перед инсулой Торбона по улице Деметрия.

— Будьте осторожны с тем, что Вы говорите, — посоветовал мужчина стоявший подле меня.

— Мы виновны, — вздохнул другой.

— Правильно, — поддержал его третий.

— Это очень правильно, — влез в разговор четвертый, — что, мы должны попытаться покрыть причиненный ущерб нашим добрым друзьям с Коса и из других городов, которым мы, возможно, тоже причинили неудобства.

— Верный, — сказал пятый.

Мы с Марком, в сопровождении Фебы, поспешили покинуть это место и продолжить наш путь.

— Домашний Камень Форпоста Ара больше не выставляют публично, — уныло проговорил мой друг.

— Думаю, что скоро его выставят, — попытался я его успокоить.

— Откуда Ты знаешь? — сразу заинтересовался юноша.

— У меня есть на то свои причины, — ушел я от прямого ответа. — Не спрашивай меня о них.

— Стена этого дома выглядит как будто голой, — заметил Марк, когда мы проходили мимо одного их общественных строений, кажется здания суда.

Вся стена была покрыта многочисленными маленькими отверстиями, с выкрошенными краями.

— Уверен, Ты уже видел много подобных стен, — заметил я.

— Ты прав, — кивнул он.

— Мраморные барельефы, украшавшие ее прежде, сняли, — пояснил я. — Насколько я помню это место, они восхваляли подвиги Хесиуса, легендарного героя Ара.

— Того самого, в честь которого назван месяц Хесиус? — уточнил юноша.

— Полагаю да, — ответил я.

Месяц Хесиус — это второй месяц года в Аре, следующий за первой рукой прохода. В Аре, как в большинстве городов северного полушария, год начинается с весеннего равноденствия.

— А мрамор здесь был хорошо выделан? — поинтересовался Марк.

— Меня, конечно, едва ли можно считать компетентным специалистом в подобных вопросах, — сказал я, — но я думаю, что да. Они были очень древними, и считалось, чтобы это было творение рук самого мастера Ауробиона, хотя некоторые утверждали, что их сделали просто в его стиле, или его ученики.

— Я слышал о нем, — кивнул мой друг.

— Кое-кто полагает, что он создал только главные фигуры, а остальные менее значительные детали, и некоторые из поддерживающих фигур были работой его учеников.

— Зачем же было снимать мрамор? — удивился Марк.

— У этих барельефов огромная антикварная ценность, а кроме того и эстетическая, — объяснил я. — Рискну предположить, что они уже на пути к музею на Косе.

— Декоративный мрамор на Проспекте Центральной Башни, и на улицах к ней примыкающих, а так же и на Башне Правосудия все еще на месте, — заметил он.

— По крайней мере, пока, — пожал я плечами.

То здание, мимо которого мы только что прошли, было чрезвычайно старой постройки. Многие в Аре не были уверены в его возрасте, но чаще всего его датировку относили к первому убарату Тита Онория. Большинство из функций, для которых изначально было построено это здание, давно были переданы в более современную Башню Правосудия, расположенную около Центральной Башни. Кстати, многие из построек в этом районе, который был одной из самых старых частей города, особенно общественные здания, были очень древними. С другой стороны, хватало здесь и домов меньшего размера, относительно свежей постройки, жилых домов, магазинов, инсул и так далее. Мимоходом можно было бы упомянуть, объяснив тем самым противоречия, возникшие в связи с мраморными барельефами Ауробиона, что многие гореанские художники не подписывают, и никак не идентифицируют свои работы каким-либо другим способом. Объяснением этому является их суждение о том, что важно само искусство, его мощь, его красота, его влияние на людей, а не тот, кто создал это. Фактически, может показаться, что многие гореанские художники, расценивают себя так немногим больше, чем сосуды или орудия, каналы или средства, инструменты вроде долота или кисти, если можно так выразиться, посредством которых разнообразие в всей ее красоте и силе, в ее цветах и бурях, в ее смехе и гневе, в ее изысканности и удивительности, ее тонкости и великолепии, появляется в жизни и радует глаз. Соответственно гореанский художник склонен не столько гордиться произведением своих рук, сколько, как это ни странно, быть благодарным тому, что оно согласилось говорить через него. Точно так же, как в случае с охотниками севера, воспевающими ледовые торосы и долгие полярные ночи, которые говорят: «Никто не знает, откуда приходят песни». Им достаточно, и даже более чем достаточно того, что они приходят. Они согревают в мороз, они освещают путь во тьме. Они несут добро во мраке и стуже, как огонь, дружба и любовь. Скажем так, гореанский художник, по крайней мере, в целом, склонен фокусироваться, прежде всего, на самом произведении искусства непосредственно, а не на себе как его создателе. Соответственно в его отношении к своему шедевру будет куда меньше гордости, чем благодарности. Таким образом, с его точки зрения, это не столько он говорит от имени мира во всем многообразии его чудес, больших и малых, сколько мир говорит через его посредничество, а значит прежде всего он сам заинтересован в том, чтобы выражать мир и правду, а не себя и свое видение.

— Давай здесь повернем направо, — предложил я, и мы, свернув с проспекта Турии, оказались в переулке. У большинства гореанских улиц, кстати, нет собственных имен, более того, одну и ту же улицу в одном ее конце могут называть совсем не так, как в другом. Фактически, зачастую у длинной, извилистой улицы может быть несколько имен, в зависимости от ее поворотов, истории, жителей и так далее. Другие вообще могут не иметь никаких устоявшихся названий, но упоминаться, например, как улица, на которой у кузнеца Сабора стоит кузница или что-то в этом роде. Это становится еще более актуально, если иметь в виду переулки, у которых вообще редко когда есть названия. Впрочем, многие гореанские улицы, по сути мало чем отличаются от переулков, и точно также они не имеют имен. Так что, оказавшись в другом районе, проще расспросить кого-нибудь из местных, чтобы найти искомую улицу, дом или человека. В таких вопросах мужчина обычно обращается к мужчине, а женщина к женщине. И здесь дело даже не столько в соблюдении норм морали, хранимых гореанскими обычаями, сколько в мерах безопасности и здравого смысла. Например, ни одна женщина не хотела бы привлечь к себе внимание незнакомого мужчины, который на Горе может быть опасным, и вообще, для гореанки, свободной женщины, нет ничего странного или зазорного в том, чтобы не ответить на обращение незнакомца. Ведь это может оказаться работорговец, или человек на него работающий, решивший проверить насколько у нее приятный голос, и не подходит ли он для рабыни. Более того, если она ответит на приставания незнакомца, это может быть принято в качестве доказательства того, что она стремится понравиться мужчине и повиноваться ему, два признака, которые предполагают ее готовность, и даже немедленную, для его ошейника. Можно, конечно, расспрашивать рабынь. В этом случае они, как ожидается, сразу встанут на колени, в конце концов, они оказываются в присутствии свободного мужчины или женщины, и будут настолько полезны, насколько это возможно. И кстати, для невольниц проживающих где-либо было бы желательно хорошо знать район своего проживания, чтобы при случае, если их спросят, дать вразумительные объяснения. А если они не могут дать желаемой информации, то для них разумно было бы держать голову как можно ниже, лучше вообще прижаться лбом к мостовой, или даже лечь на живот перед спрашивающим. Это может спасти их от пощечины или удара.

Однако, у той улицы, на которую мы свернули, название было. Это была улица Сбруй, очевидно названная так очень давно, когда на ней проживали несколько производителей сбруй. Под «производителями сбруй» на Горе, подразумеваются не только те шорники, которые занимаются изготовлением седел, уздечек, поводьев для верховых и гужевых животных, но и те кто производят сбруи, поводки, путы и прочие сопутствующие аксессуары для двуногих животных. Но, по-видимому, производители сбруй, жившие на этой улице не имели никакого отношения к изготовлению рабских атрибутов. Более вероятно было бы найти специалистов по этим товарам на «улице Клейм», а точнее целом районе города, в котором сосредоточены большинство домов работорговцев, павильонов и арен продаж, мест хранения, учебных помещений и магазинов, специализирующихся на товарах имеющих отношение к рабству, таких как ошейники, рабская косметика, украшения, духи, одежды, цепи, веревки и приспособления для наказаний. Помимо этого, в таком районе всегда можно найти специалиста по прокалыванию носа девушки или ее ушей. Кстати, существует множество вариантов рабских сбруй, в зависимости от их назначения, например, для наказания, показа и безопасности. Многие из них прекрасно смотрятся на женщине, особенно те, которые имеют возможность подгоняться под фигуру каждой отдельно взятой рабыни, с помощью ремней, пряжек, колец, подпруг и тому подобных устройств.

— Посмотри-ка туда, — обратил я внимание Марка, — та женщина одета в одежды косианского стиля.

— Интересно, как бы она смотрелась на коленях в рабской тряпке, — проворчал он.

— Понятия не имею, — пожал я плечами.

— Не сомневаюсь, что вполне себе неплохо, — буркнул юноша.

— Даже не буду с этим спорить, — усмехнулся я. — В конце концов, большинство женщин с этим справляется

— Как Ты знаешь, моду на косианские наряды задает сама Талена из Ара, — сказал Марк.

— Я слышал об этом, — улыбнулся я.

Затем мы пересекли переулок Рабских борделей Людмиллы, фактически довольно большую улицу.

— Ты не должна даже смотреть в сторону заведений на этой улице, — предупредил мой друг свою рабыню.

— Да, Господин, — отозвалась та, опуская голову, но при этом улыбаясь.

Мне как-то сразу вспомнилось мое посещение одного из рабских борделей на этой улице называемого «Туннели», в прошлый мой визит в Ар. Я хорошо запомнил одну из его рабынь, в прошлом землянку. Она была маленькой, но хорошо сложенной для своего роста и веса. А еще у нее были замечательные рыжие волосы. Звали ее «Луиза», возможно, то же имя, что было у нее на Земле, с той лишь разницей, что теперь это была рабская кличка. В моих руках, помнится, она быстро поняла, что значит доставлять удовольствие мужчине. Я также не забыл и белокурую свободную женщину, в этом самом месте, но немного позже, отдавшуюся в мою власть, Леди Лидию, из Высоких Торговцев, капитал которой был вложен в драгоценные камни и землю. Она была настолько богата, что могла позволить себе арендовать апартаменты в Башне Табидиана. Лидию я продал одному знакомому работорговцу. Кстати, несколько ночей назад я снова заглянул в «Туннели», и узнал, что Луиза уже давно выкуплена неким крепким молодым парнем, который здорово увлекся ею, найдя ее чрезвычайно гибкой, нетерпеливой и возбуждающей. И хотя надсмотрщица борделя не смогла вспомнить его имя, но она была уверена, что он будет требовательным, строгим и сильным господином для бывшей земной девушки, именно таким, какой ей и требовался. Еще она сообщала мне, что девица следовала за своим новым владельцем с неподдельной радостью. Можно было надеяться, что мои инструкции, касавшиеся, прежде всего, уважения ее собственной природы и правильного отношения к мужчинам, пошли девушке на пользу. Блондинка, бывшая весьма высокопоставленной особой в обществе Ара, по-видимому, уже давно была продана из города. В другом городе, конечно, она стала всего лишь еще одной рабыней.

— Как тебе понравилось представление в большом театре вчера вечером? — поинтересовался я у Марка, продолжая двигаться на восток по улице Сбруй.

— Сойдет, — пожал он плечами. — Это был всего лишь один из способов скоротать долгий вечер, было бы вообще замечательно, если бы после этого наш сон на рассвете не был прерван конвоем фургонов.

— Я думал, что тебе могло бы понравиться, — заметил я.

Это было театрализованное представление, под названием «Слава Коса», в котором знаменитый Мило, самый известный актер города, хотя и раб, играл роль Луриуса из Джада. Убранная под крышу сцена огромного театра, обычно называемого, хотя и технически, театром Пентилика Таллюкса, известного поэта жившего в Аре более чем столетие назад и известного своими поэмами, написанными в тонкой форме трилезиака и двумя чувственными интимными драмами, была более чем сто ярдов шириной, и приблизительно двадцать ярдов глубиной. Эта невероятных размеров сцена, хотя зачастую в ней использовалась только центральная ее часть, предоставлялась под крупномасштабные представления, например цирковые и театральные. На ней могла вольготно разместиться тысяча актеров. Кроме того, она была сделана такой крепкой, что на ней мог появиться даже тяжелый тарларион, вместе с многочисленными другими животными и фургонами. Кстати, именно это вчера вечером и произошло, например, в инсценированных сражениях, в который Луриус из Джада, личным вмешательством и с большим риском для своей жизни, раз за разом переламывал ситуацию в свою пользу, а затем, и в кульминации представления, когда на сцену вышла целая триумфальная процессия.

— Ну а Ты, насладилась спектаклем? — спросил я Фебу.

— Да, Господин! — ответила она.

— Мне показалось, что я услышал, как Ты вздохнула, когда Мило первый раз появился на сцене, — проворчал Марк.

— Он очень красиво смотрелся в костюме, Господин, — не стала отрицать девушка.

— Кто бы сомневался, — буркнул юноша.

— Конечно же, господин не ревнует? — обрадовано спросила Феба.

— Нет, — недовольно бросил Марк.

— Вы можете наказать меня сегодня вечером, если пожелаете, — покорно предложила она.

— Я могу выпороть тебя в любой день и в любое время суток, если я того пожелаю, — предупредил ее хозяин.

— Да, Господин, — отозвалась она.

— Я насчитал не меньше одиннадцати свободных женщин, которых вынесли без чувств из театра, — заметил я.

— Да ладно, не больше, чем пару — тройку, — отмахнулся Марк.

— Точно, одиннадцать, — стоял я на своем.

— Господин в тысячу раз красивее этого Мило, — заявила Феба.

— Похоже, что Ты точно хочешь плетей, — буркнул мой друг.

— Нет, Господин! — поспешила заверить его рабыня.

— А что, я действительно настолько красив? — заинтересовался Марк.

— Для меня — очень, Господин, — ответила девушка.

— Хм, — хмыкнул молодой воин, задумчиво, как мне показалось.

На мой взгляд, он был молодым человеком довольно приятной наружности. Что до красоты, то, безусловно, до меня ему было далеко.

— Конечно, я — только одна женщина, — вздохнула Феба.

— К тому же всего лишь рабыня, — напомнил он ей.

— Да, Господин, — согласилась она.

— Тем не менее, — кивнул парень, — Ты — женщина.

— Но всего лишь рабыня, — улыбнулась девушка.

— Верно, — сказал он.

Феба, насколько я это понимаю, чисто по-женски тонко отомстила своему господину. Дело в том, что когда мы ходили по различными открытыми рынками, на которых имелись рабские полки, то многие из прикованных там к тяжелым железным кольцам за шеи или за щиколотки нагих девушек, к ярости Фебы, посредством нежных взглядов, заманчивых поз и прочих ухищрений недвусмысленно пытались привлечь к себе внимание молодого воина. Было слишком очевидно, насколько они были бы рады стать его рабынями.

— Подозреваю, что некоторые женщины оценили бы меня как не столь красивого, как Мило, — заметил Марк.

— Возможно, Господин, — признала девушка.

— Уверен, по крайней мере, одиннадцать, — усмехнулся я.

— Что-то я не заметил там женщин, падающих в обморок, при виде тебя, — обиженно проворчал юноша.

— Там просто было темно, — напомнил я ему.

Безусловно, давно замечено, и это, несомненно, к счастью, поскольку большинство из нас, далеки от стандартов того же Мило, что привлекательность мужчины для женщины, редко основана на физиономических особенностях. Например, мужчины, ни в коем случае не являющиеся красавцами в нормальном понимании этого слова, иногда даже наоборот, не красивые до гротеска, часто оказываются куда привлекательнее и обаятельнее для красавиц. Женщины склонны реагировать на большое разнообразие качеств мужчины, лишь немногие из которых непосредственно связаны с ухоженным и симметричным лицом. Среди таких качеств гораздо важнее могут оказаться предприимчивость, настойчивость, воля, интеллект, сила, властность, короче говоря, те качества, которыми должен обладать настоящий господин. Кроме того, конечно, женщины, являющиеся чрезвычайно чувствительными, сложными и изумительными существами, могут откликнуться на доброту, нежность, мягкость и обходительность. Правда, здесь нужно быть осторожным, и различать нежность сильного мужчины, который действительно силен, и мягкость слабака, который просто слаб. Нежность и мягкость становятся значимыми только в контексте и на фоне, временно отставленной, возможно даже всего на мгновение отставленной силы и властности. Только та, кто действительно находится во власти мужчины, являясь его рабыней, под угрозой его плети, сможет по-настоящему понять ценность таких качеств.

— Мы подходим к «Дороге Вдоль Стены», — заметил Марк.

Это — самая длинная дорога или улица, кому как нравится, в Аре. Как ясно из названия, она следует вдоль внутренней окружности стены. Это не только удобно для граждан, но и позволяет быстро перебрасывать войска от одного пункта оборону к другому.

Я уже мог расслышать звуки флейт.

Посещая вчера вечером театр, мы, принимая во внимание общественное мнение, или, точнее чувствительность свободных женщин, одели Фебу скромно, или, по крайней мере, несколько скромнее, чем обычно. На самом деле, не сделай мы этого, нас, вероятно, не пустили бы с ней внутрь.

Первым делом, мы задрапировали ей куском ткани. Эта ткань спереди играла роль вуали, а на спине роль плаща. Остался еще солидный кусок, который будучи накинут на голову, превратился в капюшон. Правда, держать всю эту конструкцию, Фебе, конечно, пришлось самой, изнутри. Когда мы закончили нашу работу, признав ее удовлетворительной, получилось нечто, в первом приближении похожее на одежды сокрытия с капюшоном и вуалью. Теперь, снаружи можно было рассмотреть не многим больше чем нежные, темные глаза Фебы и переносицу, ну и, конечно, внизу можно было бы обнаружить ее обнаженные щиколотки и ноги. Мы нисколько не сомневались в том, что Феба не осмелится расслабиться, и будет держать ткань на совесть. Дело в том, что под ней она была абсолютно голой. Марк не хотел, чтобы девушка забывала, что она — рабыня. Невольницы, кстати, могут присутствовать на различных мероприятиях, особенно предназначенных для широкой аудитории. В действительности, зачастую некоторые рабовладельцы, со своей девушкой или даже несколькими, или, например, владельцы банкетных рабынь, управляющие работорговых домов, пага-таверн и борделей приводят цепь своих животных на различные события вроде скачек, соревнований, игр или представлений. Частные хозяева, например, частенько наслаждаются компанией своих рабынь на подобных мероприятиях, а крупные рабовладельцы, если можно так выразиться, склонны признавать ценность таких выходов для своих рабынь, в качестве поощрения и отдыха. Между прочим, это тоже дает хозяину еще кусочек власти над своей невольницей. Какая женщина захочет сидеть в своей конуре, в то время как ее сестры по цепи наслаждаются вечером в театре или на играх? Кстати, у Марка возникло короткое препирательство с продавцом острак на входе. Парень не желал платить входную плату или, по крайней мере, полную плату за рабыню. Продавец, меж тем, остался непреклонен, утверждая, и довольно убедительно, что даже за слина или верра нам пришлось бы заплатить полную стоимость, поскольку они заняли бы место. И потом, а что если человек привел бы десять тысяч рабынь? Тогда для свободных людей вообще не осталось бы мест. И что, театр должен был бы терять деньги? Кстати, присутствие рабов и рабынь все же иногда запрещается на определенных песенных драмах и концертах. Точно так же они не могут войти в храмы. В таких случаях обычно предоставляются места для их содержания, обычно окруженная со всех сторон забором загородка, зачастую примыкающая стене и имеющая столбы или иные приспособления для приковывания цепей.

— Стоять! — послышался строгий голос.

Мы с Марком просто остановились, а Феба еще и моментально опустилась на колени у левой ноги Марка, и немного позади него.

— Вы вооружены, — заметил мужчина, одетый в униформу городской стражи Ара, но его акцент выдавал в нем косианца.

Насколько мне было известно, в городе все еще оставались стражники уроженцы Ара, но их численность была значительно уменьшена, да и обязанности им оставили самой низкой ответственности. Но даже они находились под командованием косианских офицеров. То, что косианцы носили униформу стражников Ара, конечно, должно было заставлять думать, что они были, по крайней мере, в той или иной мере служащими Ара. Конечно, номинально, так оно и было. Возможно, люди Ара могли счесть это успокаивающим, или, по крайней мере, менее нежелательным, чем если бы люди фактически являвшиеся иностранным гарнизоном, открыто разгуливали бы в косианской униформе. Впрочем, следует отметить, что в городе хватало и солдат регулярных полков Коса, которые и не думали скрывать своей униформы. Помимо них на улицах можно было встретить и наемников, которых можно было опознать по их нарукавными повязками, шарфам и прочим символам. Мирон, вполне разумно, на мой взгляд, ограничил численность таких наемников, которые могли бы находиться в городе в каждый определенный момент времени. Тем не менее, несколько инцидентов все же произошло, например, повреждение собственности в различных тавернах и вандализм в отношении некоторых зданий, например терм и библиотек. Кое-какие магазины были разграблены, хотя никаких упоминаний об этом так и не появилось на досках объявлений. Вооруженные силы Ара были, конечно, расформированы, как пехота, так и кавалерия, и наземная и воздушная. Не позволили сохранить даже пограничные патрули. А животные и экипировка перешли в собственность Коса. Большинство этих людей, по-прежнему оставалось поблизости от города. Мне трудно было, что будут делать вся эта масса народа в дальнейшем. Разумеется, всем им придется искать какое-либо занятие. Я бы не удивился, если бы узнал, что часть из них уже подалась в разбойники. Кое-кто, конечно, остался в городе, возможно, в надежде наняться в стражу.

— Да, — не стал отрицать я очевидного.

— Ты из Ара? — спросил меня стражник.

— Нет, — честно ответил я.

— Чем занимаешься? — уточни он.

— Как раз ищу, чем заняться, — пожал я плечами.

— Но Ты не из Ара? — снова переспросил косианец.

— Нет, — заверил его я.

— Мечом пользоваться умеешь? — поинтересовался он.

— Возможно, — уклончиво ответил я.

— Могу предложить занятие для такого как Ты, — намекнул стражник. — Нам нужны мужчины.

— Может, мы пойдем уже, — осведомился я.

— А что вам здесь надо, — спросил он, — если вы не из Ара?

— Хочу посмотреть, как продвигаются работы, — ответил я.

Тут мужчина понимающе засмеялся и спросил:

— А может, все-таки на девок-флейтисток поглазеть?

— Конечно, — кивнул я.

— Проходи, — махнул он рукой, и мы продолжили наш путь.

Ношение оружия и даже его хранение теперь были запрещены для граждан Ара, исключения были сделаны только для гвардейцев. Население Ара практически было разоружено. Это было сделано, по общему мнению, для их же собственной защиты. Согласие с законами о разоружении было также принято за подходящий жест доброй воли со стороны горожан Ара, а так же, как признак их благих намерений и их страстного стремления к миру. Кроме того, их внимание обратили на то, что оружие теперь стало ненужным, учитывая торжество мира и сопутствующее этому освобождение.

— Теперь это всего лишь вопрос времени, — проворчал Марк, — когда оружие будет признано полностью вне закона в городе.

— За исключением тех, кто будет уполномочен носить его, — добавил я.

— Косианцев, — выплюнул юноша.

— В том числе, — не стал спорить я.

— Ты заметил, как он заинтересовался нашим занятием? — осведомился он.

— Конечно, — признал я.

— Не далек тот день, — предположил мой друг, — когда снова появятся законы о таких вещах, как бумаги, разрешения, остраки и прочие изобретения.

— По крайней мере, я бы этого не исключал, — отозвался я.

По правде говоря у меня были кое-какие идеи насчет занятости, и о найме на службу Косу, прекрасно согласовавшиеся с моими, и, возможно, планами Марка на ближайшее будущее.

— Это будет еще хуже чем при Гнее Лелиусе, — заметил мой друг.

— Гораздо хуже, — не мог не согласиться я, мимоходом подумав, что сам Гней Лелиус сейчас был где-то в пути на Кос, а возможно, даже уже на острове.

— Похоже, теперь только Мило может спасти Ар, — проворчал Марк.

— Не будь таким пессимистом, — посоветовал я.

Сам я скорее наслаждался тем, как во время вчерашнего спектакля прославлялся Кос и, фактически, Луриус из Джада. Постановка было отлично отрепетирована, хорошо организована, блестяще костюмирована, и выразительно сыграна. В действительности, трудно получив тысячу актеров на свою сцену, не получить внушительного результата. Также, я должен был признать, несмотря на мои опасения относительно того, что Мило был слишком красивым человеком, но играл он свою роль неплохо. Конечно, поначалу было несколько нелепо смотреть на Луриуса из Джада, по жизни жирного слизняка и пародию на мужчину, уж это-то я как-то имел возможность видеть лично, изображаемого таким богоподобным товарищем как Мило. Впрочем, это было сделано, в конце концов, в интересах драмы, и артистическая вольность, насколько я понимаю, в некоторых случаях позволяет так погрешить против действительности.

— Кажется, этот спектакль продлилась не меньше пяти анов, — заметил Марк.

— Скорее не больше трех, — усмехнулся я. — А как тебе понравился тот парень, который играл злого и вероломного Гнея Лелиуса?

— О да, — протянул Марк. — До этого времени я не понимал, что даже взбесившийся слин не смог бы быть настолько злым.

— Но кстати, я заметил, что Ты как-то мало внимания уделял самому действию на сцене, — улыбнулся я.

— Возможно, Ты прав, — признал Марк.

— Похоже, до вчерашнего вечера Ты просто не понимал, что Феба может оказаться столь привлекательной, оказавшись полностью скрытой под одеждой, — заметил я.

— Но абсолютно голой под этой одеждой, — напомнил мне он.

— Кажется, Ты не мог дождаться, когда мы доберемся до дома, чтобы заняться ею основательно, — предположил я.

— Возможно, — ничуть не смутился Марк.

Стоило только Фебе переступить порог нашей комнаты в инсуле, как он сорвал с нее ту ткань, что мы на нее намотали и, шнырнув девушку животом на набитый соломой тюфяк, с радостным криком набросился на нее.

— Как думаешь, а другие знали, что она под одеждой голая? — полюбопытствовал мой друг.

— Судя по взглядам и экспрессии, я думаю, что парочка свободных женщин подозревала это, — усмехнулся я.

Помнится, одна из них прошипела Фебе: «Рабыня!», на что невольница опустив голову смогла только прошептать: «Да, Госпожа». Конечно, у знающих людей не возникало особых трудностей с тем, чтобы определить, что Феба была рабыней. Например, на это указывали торчащие из-под края покрывала обнаженные ноги. Кроме того, во время перерывов Марк ставил девушку на колени у своих ног.

— Пусть они сами поползают голыми у ног мужчин, дрожа от страха под его плетью, — вскинулся Марк.

— Свободные женщины? — уточнил я.

— Хорошо, — раздраженно буркнул мой друг, — пусть на них сначала наденут ошейники.

— Было бы неплохо, — признал я.

Честно говоря, приятно видеть свободных женщин в таком затруднительном положении. Это помогает им понять, сколь мало отделяет их от судьбы рабынь.

— Но Мило мне не понравился, — заявил Марк.

— Ты просто сердишься из-за того, что он — такой красавчик, — указал я.

— И постановка была паршивой, — добавил он.

— Ничуть не бывало, — не согласился я.

— Это была пустая трата денег, — проворчал юноша.

— Фебе там понравилось, — заметил я.

— Что она в этом может понимать? — отмахнулся Марк.

— Она — очень умная и образованная женщины, — напомнил я.

— Она — рабыня, — буркнул он.

— В настоящий момент, — напомнил я.

Многим гореанам нравится владеть умными образованными женщинами. Что и говорить, приятно иметь их у своих ног, полностью принадлежащих вам, нетерпеливо выпрашивающих чести доставить вам удовольствие, знающих также и о том, что если они не сделают этого, то будут наказаны. Безусловно, тысячи женщин самых разных типов превращаются в превосходных рабынь, и каждая по-своему неповторима.

Вчерашний поход в театр стоил нам трех полных медяков, один из которых был входной платой Фебы. Премьеру этой постановки, показанную несколько дней назад, посетила сама Талена. Достать остраку именно в тот день у меня не получилось, похоже, их количество было сильно ограничено. Но, заняв позицию на ее пути к театру, смешавшись с толпой, я рассмотрел, правда, только издалека, ее паланкин, занавески которого были задернуты. Несли паланкин, кстати, не рабы, а крепкие мужчины, очевидно, из штата Центральной Башни. Кроме того, паланкин был окружен плотным кольцом гвардейцев, как Ара, так и Коса. Это показалось мне интересным. Убаре, столь популярной в городе, по-видимому, не должна была требоваться такая мощная охрана. Позади паланкина, на тарларионах восседали Серемидий, еще недавно верховный генерал Ара, а ныне, в мирные времена, просто первый министр ее величества Убары, и Мирон Полемаркос из Темоса. Серемидий, как и следовало ожидать, оставаясь старшим капитаном гвардии, сохранил свою команду дворцовой гвардии, таурентианцев. По моим сведениям в городе насчитывалось около двух с половиной тысяч этих товарищей. Саму Талену я так и не увидел, поскольку свой паланкин она покинула уже внутри внешнего зала театра, от улицы скрытого. То, что она теперь носила косианские наряды, я слышал, но лично на ней их не видел.

Теперь мы достаточно ясно могли расслышать музыку флейт.

— Ого! — пораженно выдохнул я.

Я даже представить себе не мог, как много было сделано с момента моего последнего посещения этих мест. Гигантская брешь, более чем четыреста ярдов шириной, зияла в стене. Нижний край бреши пока еще не опустился ниже сорока — пятидесяти футов. Края пролома сужались от вершины стены, находившейся в этом месте приблизительно в ста двадцати гореанских футах над поверхностью земли. Брешь, словно муравьями, была облеплена фигурками людей. То и дело, один за другим вниз, на внешнюю сторону подали камни. Я услышал, что там они тоже не задерживались, а грузились на фургоны и вывозились. На стенах хватало не только мужчин и парней, но также и женщин и девушек.

Я остановился на обочине Дороги Вдоль Стены, спиной к улице Сбруй. С этого места до стены оставалось не больше ста футов. Через мгновение рядом со мной встал Марк. Феба замерла немного позади него и слева. Девушка обычно следует за своим господином слева, если он правша, конечно, чтобы не сковывать движений его вооруженной руки.

— Я смотрю, у них тут наметился значительный прогресс, с тех пор как мы последний раз приходили сюда, — заметил я.

— На разных участках стены заняты тысячи людей, — напомнил мне Марк.

Это было не единственное место на стене, где ее начали разбирать, просто оно было самым ближайшим к нашему жилью. Здесь трудились, по крайней мере, несколько сотен человек. А ведь еще были те, кто с другой стороны стены, собирали упавшие камни, грузили их в повозки и увозили прочь отсюда. Стены Ара по сути превратились в огромный карьер. Подозреваю, что рынок строительного камня рухнул во многих близлежащих городах, возможно, даже в таких как Венна. Такой камень можно было много для чего использовать, лучше всего он подходил для строительства домов и мощения улиц. Я слышал, что большую часть извлеченных камней крошили в щебень пленники и рабы вдали от города. Этот щебень использовался, главным образом, для укладки фундамента главных дорог и прокладки второстепенных. Насколько я знал, в настоящее время, в городской стене было проделано уже девятнадцать таких брешей. Причем расположены были эти проломы вовсе не так бессистемно, как могло бы показаться на первый взгляд, а на направлениях, с точки зрения тактики, наиболее вероятных для нападения на город. Помимо этого они было просчитаны еще и так, чтобы максимально рассеять силы обороняющихся. Цель этого, конечно, была очевидна, город оставался полностью беззащитным даже в том случае, если снос стен Ара не был бы завершен.

— Пусть я и ненавижу Ар, — вздохнул Марк, — но то, что я вижу, не может не удручать меня.

— Ты ненавидишь не Ар, — заметил я, — а тех, кто предал его и Форпост Ара.

— В таком случае я презираю Ар и его жителей, — заявил он.

— Пусть так, — кивнул я, и вернулся к наблюдению за работами по разборке стены.

Тут и там на стене, среди работающих, виднелись одетые в шелк флейтистки. Некоторые из них играли сидя со скрещенными ногами на больших камнях над головами рабочих, другие крутились среди них, прогуливаясь играя на ходу и временами пританцовывая. Кое-кто из них присутствовали также и на более низких уровнях и даже на Дороге Вдоль Стены.

— Многие из этих флейтисток кажутся весьма симпатичными, — признал Марк.

— Точно, — согласился с ним я, хотя надо признать, что мы были довольно далеко от них, и судить могли только по фигуре.

— Неплохая шутка Луриуса из Джада, как мне кажется, — заметил юноша, — стены Ара разбирают под музыку девок-флейтисток.

— Согласен, — поддержал я.

— Но какое же это непомерное оскорбление, — мрачно усмехнулся он.

— Да, — кивнул я.

— А Ты заметил, — осведомился мой друг, — что многие из девок сидят скрестив ноги.

— Конечно, — ответил я.

— Уже только за это их следовало избить, — сказал он.

— Да, — не мог не согласиться я.

На Горе только мужчины имеют право сидеть со скрещенными ногами, никак не женщины. Гореанская женщина, хоть рабыня, хоть свободная, из низкой касты или из высшей, встает на колени. Скрещенные ноги женщины — это передразнивание мужчин, фактически прямая провокация. Как-то мне приходилось видеть женщин-пантер на севере, которые в своем желании отказаться от собственной природы, и из зависти к мужчинам, садились подобным образом. Безусловно, такие женщины, будучи низведены до неволи, быстро учатся становиться на колени, причем обычно, учитывая их новый статус, широко их расставляя. Поза со скрещенными ногами со стороны нескольких флейтисток, несомненно, была дерзостью, цель которой — дальнейшее оскорбление граждан Ара.

— Почему же тогда мужчины не наказывают их? — поинтересовался Марка.

— А мне почем знать? — пожал я плечами.

— Возможно, они просто боятся, — предположил он.

— Подозреваю, что скорее это имеет отношение к новым временам в Аре и новому мышлению.

— Что Ты имеешь в виду? — решил уточнить Марк.

— Официально предполагается, что музыка флейт делает работу приятнее, — пояснил я.

— И что, кто-то в это верит? — удивился Марка.

— Многие могут просто притвориться, или даже суметь убедить себя в этом, — пожал я плечами.

— А ничего, что это чистейшей воды провокация? — осведомился молодой воин. — Уверен, оскорбительность этого ясно видна любому.

— Предположительно, настало время свободы, — усмехнулся я. — А значит, почему добрый малый из Ара должен возражать против того, что девушка-флейтистка сидит таким способом? Разве сейчас всем не разрешено все что угодно?

— Нет, — мотнул головой юноша, — свобода для свободных. Другие должны оставаться под контролем, и только так. Общество зависит от разделения и порядка, каждый элемент должен быть в равновесии с остальными, в этом суть его гармоничных отношений с другими элементами.

— Значит, Ты не веришь, в то, что все — одинаковы, или должны таковыми считаться, несмотря на все доказательства обратного, и то, что общество развивается лучше, когда в нем присутствует разнообразие и разумная конкуренция его частей? — спросил я.

Марк пораженно уставился на меня.

— Нет, — кивнул я. — Вижу, что у тебя таких мыслей нет.

— Ты что, веришь в это? — удивленно уточнил он.

— Нет, — покачал я головой. — И никогда не поверю.

Мы снова обратили все наше внимание к стене.

— Бодро работают, с желанием, — заметил Марк, и выражение отвращения мелькнуло на его лице.

— Говорят, что даже члены Высшего Совета, в качестве символического жеста, приходили на стену, выковыряли камень и сбросили вниз.

— Они просто таким способом продемонстрировали свою лояльность к новому порядку, — поморщился мой друг.

— Все правильно, — не мог не признать я.

— Косианскому порядку, — зло добавил он.

— С другой стороны, здесь разбирая стену, множество юнцов из высоких каст работают бок обок с парнями их низких, — сообщил я.

— Их наняли и пригнали сюда? — спросил Марк.

— По крайней мере, не тех, кто из высоких каст, — покачал я головой.

— Они что, приходят сюда добровольно? — удивился воин.

— Как и многие из остальных, — развел я руками.

— Невероятно, — ошеломленно проговорил он.

— Молодежь зачастую полна идеализма, — заметил я.

— Идеализма? — переспросил Марк.

— Да, — кивнул я. — Им говорят, что это — правильная и благородная работа, что это — способ загладить причиненный ущерб, искупление ошибок их города, что это в интересах братства, мира и прочего.

— Поставляя их самих под клинки чужаков? — уточнил молодой воин.

— Возможно, они думают, что их защитит Кос, — предположил я.

— А почему бы им не подумать о том, что защитит их от Коса? — поинтересовался он.

— Кто же нуждается в защите от друзей? — усмехнулся я.

— Они просто не были в Форпосте Ара, — зло сказал Марк. — Они не были в дельте.

— Идеализм легче прилипает к тем, кто не видел мира, — пояснил я.

— Они просто дураки, — выплюнул Марк.

— Далеко не все среди молодежи — дураки, — заметил я и, поймав на себе его выжидающий взгляд, добавил: — Вот Ты сам, например, довольно молод.

— Любой, кто не может понять безумие разрушения их собственной обороноспособности — дурак, — безапелляционно заявил Марк, — и совсем не важно, молодой он дурак или старый.

— Кое-кто готов пойти даже на это, чтобы доказать свою добрую волю и искренность, — объяснил я ему.

— Невероятно, — вздохнул мой друг.

— Но многие даже среди молодежи, — заметил я, — как и мы с тобой, признают нелепость этого.

— Возможно, Гней Лелиус и был такой молодежью, — предположил Марк.

— Возможно, — пожал я плечами.

— Зато теперь у него, в его клетке, будет возможность и время на то чтобы пересмотреть свои взгляды, — сказал воин.

— Не сомневаюсь, что он уже это сделал, — заметил я.

— И много пользы от этого теперь? — поинтересовался Марк.

— Посмотри вон, — указал я, — на детей.

Мы увидели нескольких детей у обочины с городской стороны Дороги Вдоль Стены. Они возвели маленькую стену из камней, а теперь разваливали ее.

А на самой стене там временем можно было разглядеть, как в седловине бреши четверо мужчин катили тяжелый камень в сторону наружного края стены. Флейтистка словно пародируя, сопровождала их усилия руладами своей флейты. Казалось, что ее инструмент напрягался вместе с ними, а затем, когда они сбросили камень вниз, она выдула пронзительный визг и, повернувшись и пританцовывая, направилась в другую сторону. Мужчины смеялись.

— На сегодня я видел достаточно, — проворчал мой друг.

Внезапно, совсем рядом с нами, заставив нас вздрогнуть от неожиданности, раздался подобный визг двойной флейты. Флейтистка, очевидно подобравшаяся к нам с другой стороны Дороги Вдоль Стены, с насмешливым видом принялась танцевать справа от нас, наигрывая на своей флейте и жестами приглашая нас к стене, недвусмысленно поощряя нас присоединиться к тем, кто трудился там. Зря она так. Мы с Марком уже были достаточно раздражены и без нее. Мало того, что она заставила нас вздрогнуть своей внезапной навязчивой музыкой, так она, похоже, еще и осмелилась принять нас за тех, кто мог бы по собственной воле присоединяться к работе по разрушению стены. Она что, решила, что мы из Ара? Что мы были одними их этих завоеванных, принужденных к миру, смущенных и одураченных, управляемых и безвредных, предсказуемых и прирученных?

Это была восхитительная брюнетка в короткой тунике из прозрачного шелка. Судя по ее стройной фигуре, она, скорее всего, сидела на строгой диете, тщательно контролируемой ее владельцем или дрессировщиком. Ее темные глаза сияли восторгом от выпавшего ей развлечения. Девица аж гарцевала перед нами, продолжая наигрывать незамысловатый мотивчик. Потом она снова махнула флейтой в сторону стены.

Мы с Марком окинули ее оценивающими взглядами. Но она, похоже, уже ничего не замечала и снова сделала приглашающий жест к стене. Впрочем, по нашему внешнему виду, трудно было понять, что мы не имели никакого отношения к Ару.

Мы спокойно стояли, разглядывая флейтистку. Раздраженная кислая мина немного испортила смазливое личико девушки. Она заиграла еще решительнее, словно решив, что мы просто не смогли бы понять ее намерений.

Но мы так и не пошевелились.

Видимо, наконец поняв тщетность своих усилий, девушка развернулась, по-видимому собираясь возвратиться к своей основной работе по ту сторону Дороги Вдоль Стены. Она была привлекательна, даже в чем-то нахально соблазнительна в своем прозрачном шелке.

— А разве тебе дали разрешение уйти? — осведомился я.

Рабыня сердито обернулась, все так же держа флейту у рта.

— Вы вооружены, — внезапно проговорила она, возможно, тогда теперь осознав свою промашку.

— А мы не из Ара, — усмехнулся я.

— Ой, — пискнула она, замерев на своем месте, и немного задрожав.

— Тебя, что не научили тому, какое положение следует принимать в присутствии свободных мужчин? — язвительно поинтересовался я.

— Я могу встать на колени, если вам это так нравится, — заявила нахалка.

— Если Ты не встанешь на колени, — усмехнулся я, — то, скорее всего, мне это не понравится. А когда мне что-то не нравится, я начинаю сердиться.

Флейтистка, удивленно захлопав глазами, уставилась на меня.

— А ну, на колени! — рявкнул я, и рабыня стремительно повалилась на мостовую.

Подойдя к ней и схватив за волосы, я крутанул кулак, вырвав из девушки визг боли, поворачивая ее и бросая на живот. Флейтистка, растянувшаяся на мостовой дороги, даже заплакала от обиды.

Мы с Марком присели подле нее.

— Ой! — всхлипнула она.

— На ней нет железного пояса, — констатировал мой друг.

— Это — еще одно оскорбление мужчин Ара, — отметил я, — они пустили к ним девок-флейтисток, даже не надев на них пояса.

— Точно, — прорычал Марк.

Уверен, наша смазливая пленница почувствовала, что тон его голоса не обещает ей ничего хорошего. Владельцы флейтисток, кстати, сдавая свою собственность внаем, для развлечений и обслуживания вечеринок, обычно отправляют их без поясов, для удобства гостей, конечно.

— Ничего так, хорошенькая, — похвалил я.

— Ай! — вскрикнула она, когда я задрал подол ее туники вверх, насколько это позволял тонкий шелковистый поясок на ее талии, и подсунул под него.

— Нет, — протянул Марк. — Она очень хорошенькая.

— Что Вы собираетесь со мной сделать? — испуганно спросила девушка.

— Ты оказалась наглой рабыней, — намекнул я.

— Нет, — задрожала она. — Не надо!

— Ты вызвала наше неудовольствие, — продолжил я.

— Я вам не принадлежу! — попыталась отговориться рабыня. — Вы не мой владелец!

— Наказать рабыню, — напомнил я, — может любой свободный человек, иначе она могла бы натворить много чего, если бы была уверена, что ее хозяин не узнает о ее проступках.

Правовой принцип в данном случае был ясен, поддержан во многих судах, нескольких городов, включая Ар, и закреплен законодательно.

— Можешь выпороть ее, — бросил я Марку, поднимаясь на ноги.

— Пожалуйста, не надо, Господин! — внезапно завыла она.

Я был рад отметить, что она, будучи рабыней, наконец-то вспомнила, что обращаясь к свободным мужчинам надо использовать титул «Господин».

Марк, решив для этого дела использовать свой пояс, снял с него ножны с ножом и кошель на шнурке и вручил их мне. Следом, чтобы не мешала, он снял и передал мне портупею с мечом.

Через пару енов, когда Марк отошел, а наказанная рабыня, вздрагивая от рыданий, все еще отчаянно прижималась животом, заплаканным лицом и руками к камням мостовой, я заметил:

— Лично я считаю, что наказание, которому тебя только что подвергли, было излишне мягким. Возможно, стоило бы продолжить порку.

— Нет, Господин! — вскрикнула флейтистка. — Пожалуйста, нет, Господин! Не надо! Простите меня, Господин! Простите меня, Господин!

— Сожалеешь ли Ты о совершенном тобой проступке? — осведомился я.

— Да, Господин! — поспешила заверить меня она. — Пожалуйста, простите меня, Господин!

Ее раскаяние показалось мне истинным.

— Как тебя зовут? — поинтересовался я.

— Как понравится Господину! — всхлипнула рабыня.

— Как тебя называет твой хозяин? — уточнил я.

— Тафа, если это понравится господину, — представилась она.

Это была довольно распространенная рабская кличка на Горе.

— Раскаиваешься ли Ты в своих проступках? — спросил я.

— Да, Господин, — заверила меня Тафа.

— Кто раскаивается в своих проступках? — уточнил я.

— Тафа раскаивается, Господин, — повторила она.

— Кто сожалеет, кто просит прощения? — продолжил я допрос.

— Тафа сожалеет! Тафа просит прощения!

— Интересно, может, стоит повторить порку, — задумчиво проговорил я.

Ремень, сложенный вдвое, все еще свисал с руки Марка, стоявшего в стороне.

— Пожалуйста, нет, Господин, — взмолилась девушка.

— Тебя это беспокоит? — спросил я, повернувшись к Фебе.

— Нет, Господин, — ответила та, — конечно, нет. Она повела себя неправильно. Она рабыня, и она должна была быть наказана.

Распластавшаяся на камнях Тафа застонала.

— Честно говоря, — продолжила Феба, — мне кажется, что она еще легко отделалась. Лично я считаю, что ее нужно было пороть даже больше.

— Пожалуйста, не надо, Госпожа, — заплакала флейтистка.

— Я не «Госпожа», — пожала плечами Феба. — Я тоже — всего лишь рабыня.

Вообще-то, в сложившейся ситуации, для Тафы было достаточно естественно, обратиться к Фебе, как к «Госпоже». Раз уж Тафа в настоящее время оказалась наказана нами, а Феба была с нами, то это фактически ставило нашу рабыню в положение первенства над ней. Вообще, в группе невольниц, например, в саду удовольствий, башне или таверне, обычно имеется одна рабыня назначенная над остальными первой девкой, старшей рабыней или кейджероной. А если имеет место очень большое количество рабынь, то может даже возникнуть своеобразная иерархия «первых девок», в которой старшие рабыни низших уровней, подчиняются тем, что занимают более высокую ступень, и так далее. Таким образом, рабыни низшего уровня обычно обращаются к своей первой девке не иначе как «Госпожа», а та в свою очередь, являясь госпожой для них, сама называет «Госпожой» другую рабыню, которой непосредственно подчинена. Иногда иерархия формируется так, что невольницы оцененные ниже других, должны обращаться ко всем девушкам, что выше них только называя их «Госпожа». Но чаще только самая низкая рабыня, обычно являющаяся самой новой женщиной в коллективе, должна так обращаться ко всем остальным, в то время как они сами, называют Госпожой только кейджерону, ну и, конечно, любую свободную женщину, с которой они могли бы, к своему несчастью столкнуться. Технически, самая низкая из свободных женщин, представительница самой низкой касты, неизмеримо выше любой, даже самой высокой из рабынь, даже самой избранной рабыни Убара. Рассказывали мне про одного Убара, который раз в год даже посылал свою лучшую рабыню служить в самой захудалой лачуге, под присмотром и хворостиной свободной женщины из самой низкой касты. Невольница должна была выполнять ее работы, чтобы не забывала, что она действительно, в конечном итоге, всего лишь рабыня, ровно настолько же, насколько ей является самая низкая из девок «чайника и циновки» в самой несчастной из лачуг, приткнувшейся к стене маленького городка.

— Решения относительно наказания рабыни может принять только свободный человек, — напомнил я Фебе.

— Да, Господин, — тут же отозвалась та. — Простите меня, Господин.

Энтузиазм Фебы, увидевшей наказание заблудшей рабыни, конечно, был вполне понятен и объясним. Девушка была рабыней, и она вызвала неудовольствие. Таким образом, было правильно и даже обязательно то, что она была наказана. В более широком смысле, порядок и структура в человеческой жизни, стабильность в обществе, даже, в некотором смысле, устойчивость всей цивилизации порой зависит от санкций и того, чтобы их наложить своевременно и эффективно. Промедление в таком решении и применении — признак упадка и даже нависшей угрозы распада. В конечном итоге, цивилизация зависит от власти, моральной и физической, от, если можно так выразиться, воли тех, кто у власти и реальности их кнута и меча. Можно было бы добавить, кстати, что Феба, сама рабыня, будучи морально последовательной, была готова полностью принять тот же самый принцип, по крайней мере, признать его правильность с логической точки зрения, и в ее собственном случае. В общем, она приняла бы, как нравственно бесспорную, законность собственного наказания, если бы она оказалась не в состоянии угодить своему хозяину. Кроме того, принимая этот принцип, и зная силу и решительность Марка, и бескомпромиссную реальность его наказания, под угрозой которого она сама ходила постоянно, девушка естественно была лишена желания видеть, что другие тех наказаний, которым ее саму подвергнут не задумываясь, могут избежать. Почему другим можно разрешить проступки и ошибки, и даже гордиться этим и им ничего за это не будет, в то время как сама она быстро и очевидно пострадает? Соответственно, зачастую рабыни с энтузиазмом смотрят на рабовладельцев, готовых немедленно и беспощадно исправить даже малейшие ошибки в поведении их сестер по цепи. Это доставляет им удовольствие. Кстати, стоит упомянуть, что сама Феба крайне редко встречалась с плетью, особенно с того дня, когда Мирон вошел в город. В тот день Марк, наконец-то начал относиться к ней, как к простой рабыне, вместо прежнего отношения как к косианской женщине в его ошейнике, на ком он мог выразить свою ненависть к Косу и всему косианскому. Однако, такая неприкосновенность для плети, которая досталась Фебе, была функцией ее превосходности как рабыни. Превосходных рабынь редко наказывают, поскольку у рабовладельца крайне мало поводов для этого, если они вообще есть. Безусловно, даже такая девушка, особенно если она влюбленная рабыня, иногда подсознательно желает почувствовать удар плети, желая испытать боль от руки любимого владельца, желая быть выпоротой им, потому что она любит его и жаждет получить своеобразный символ ее отношения к нему, отношения рабыни к своему господину, принятия этих отношений и наслаждения ими. Впрочем, уже после первого удара она, скорее всего, начнет умолять своего хозяина о милосердии.

— Смотрите! — засмеялась Феба, указывая на лежавшую ничком рабыню, которая, рыдая, приподняла тело.

— Бессовестная рабыня! — подтрунила над ней Феба, заставив застонать.

— Да теперь вижу, что Ты не хочешь повторения порки, — усмехнулся я.

— Нет, Господин, — поспешила заверить меня флейтистка.

— А еще я вижу, что Ты жаждешь умиротворить владельцев, не так ли? — уточнил я.

— Да, Господин, — прошептала она.

— Рабыня, рабыня! — засмеялась Феба.

— Да, Госпожа, — шепотом признала Тафа

— Она — такая рабыня! — прыснула Феба.

— Она — женщина, — заметил я.

— Да, Господин, — согласилась Феба.

Признаться, в этом случае, меня несколько удивило и позабавило отношение Фебы. В действительности, я счел его восхитительно нелепым. Уж не сосчитать сколько раз я видел, как она сама приподнимает тело к Марку, в надежде погасить его гнев.

Я окинул взглядом растянувшуюся у наших ног рабыню, отметил, как было напряжено ее тело, она почти не могла двигаться. Решив, что с нее было достаточно, я, одну за другой, вернул Марку его вещи, ножны с ножом, кошель и перевязь с мечом, которую он сразу накинул на левое плечо.

После этого я снова присел рядом с рабыней.

— Господин? — напряглась девушка, когда я надавил на ее тело так, что ее живот полностью прижался к камням. — Господин?

— Значит, Ты просишь об использовании? — уточнил я.

— Да, Господин! — напряженно прошептала Тафа.

— Возможно, как-нибудь в другой раз, — усмехнулся я.

— Не убивайте меня, — взмолилась она, с ужасом глядя на нож, сверкнувший в моей руке.

Но я вытащил свой нож не для того, что она подумала. Отделив прядь ее длинных темных волос, я срезал их, вплотную к коже головы, я затем этими же волосами связал ей руки за спиной.

— Ты не заслужила использования, — сообщил я ей и, срезав еще один локон с ее затылка, использовал его, чтобы привязать флейту к шее рабыни. Понятно, что я не стал срезать волосы с ее головы полностью, как это иногда делается с рабынями в качестве наказания. Фактически я не более, чем позаимствовал у нее эти два локона. Конечно, эти две пряди были довольно толстыми, и на ее затылке осталось несколько квадратных дюймов почти обнаженной кожи. И хотя это выбритое пятно не было заметно спереди, зато слишком бросалось в глаза со спины. Можно не сомневаться, что едва это заметят ее сестры по цепи, ее ожидает весьма неприятный момент, поскольку это не может не вызвать их насмешек и веселья, тем более учитывая то, что ее красота наверняка вызывала их зависть. А зная особенности ее характера, я подозревал, что остальные рабыни сочтут затруднение своей товарки еще более забавным. Возможно, ей придется выпрашивать у хозяина шарф на какое-то время, или разрешения укоротить волосы, или укладывать их в такую прическу, чтобы снизить заметность этого пятна. Одно из преимуществ обрития головы невольницы, кстати, и состоит в том, что наказание получается очень продолжительным. Она будет вспоминать о нем всякий раз, когда прикоснется к голове или увидит свое отражение в зеркале. К тому времени, когда они отрастут, и даже когда они немного начнут отрастать, она уже накрепко решит сделать все что в ее силах, чтобы стать такой, что ее владелец разрешит ей оставить волосы. Впрочем, если рабовладелец желает или считает это разумным, конечно, он может держать ее с обритой головой постоянно. Возможно, стоит также отметить, что определенным видам рабынь, скорее в качестве профессиональной меры или предосторожности, например, женщинам, работающим на ткацких мануфактурах или мельницах, головы часто выбривают. Кроме того, весьма распространено полностью обривать женщин, если их предполагается транспортировать на невольничьем судне. В данном случае, это просто меря защиты их от разного рода паразитов, в частности вшей. Рывком, поставив рабыню на колени, я повернул ее к нам лицом. Она дрожала всем телом, не осмеливаясь встречаться с нами взглядом.

— Сейчас Ты пойдешь к другим девкам-флейтисткам, — сообщил я, — ко всем тем, что на улице и на стене, и сообщишь им, что их работа на сегодня закончена.

— Господин? — не поняла Тафа.

— Передашь им, чтобы они спешили домой к своим цепям.

— Господин! — удивилась она.

— Ты меня поняла? — угрожающе осведомился я.

— Да, Господин, — поспешила заверить меня она.

— Ты решила задержаться с передачей приказа? — поинтересовался я.

— Нет, Господин! — ответила Тафа, вскакивая на ноги и спотыкаясь, побежала через Дорогу Вдоль Стены, водя из стороны в сторону связанными сзади руками, и сверкая обнаженными ягодицами, поскольку подол туники так и остался подоткнутым под пояс.

— Она очень симпатичная, — заметил Марк, глядя ей в след.

— Даже красивее меня? — поинтересовалась Феба.

— Это что же, моя рабыня ревнует? — насмешливо спросил мой друг.

— Пожалуйста, Господин, — принялась канючить Феба.

— Итак, Ты ревнуешь? — повторил вопрос Марк.

— Да, Господин, — дерзко заявила Феба.

— Что-то Ты не кажешься скромной, — нахмурился он.

— Простите меня, Господин, — быстро попросила прощенья явно напуганная рабыня.

— Кто ревнует? — спросил юноша.

— Феба ревнует, — прошептала девушка.

— Ты в тысячу раз красивее, чем она, — заверил свою рабыню Марк.

— Господина издевается над своей беспомощной рабыней, — надула губы Феба.

— Для меня, — насмешливо добавил ее господин.

— Как мне удержать вас, Господин? — внезапно всхлипнула девушка. — Я полностью ваша и всего лишь рабыня при этом. Вы можете отодвинуть меня в сторону или держать меня вместе с другими, если захотите. Я ведь вижу, что тысячи умных красивых женщин с радостью устремились бы к вашим ногам, лишь бы им позволили служить вам. Вы можете выбирать любую. Вы можете любую купить и продать, если вам того захочется. Как я могу удержать вас?

— Это мне решать, держать тебя при себе или нет, — напомнил ей Марк.

— Да, Господин! — заплакала она.

Я часто задумывался над некоторой односторонность отношений владельца и рабыни. Ведь в них вся власть у владельцем. Но, с другой стороны, это имеет определенный эффект на рабыню. Так что, пусть она стремиться быть такой, чтобы ее господин захотел держать ее при себе.

— Смотри-ка, — указал я на подножие стены, где наша знакомая флейтистка стояла вместе с другими своими товарками. Она выглядела смущенной и постоянно оборачивалась, чтобы посмотреть в мою сторону. Впрочем, через пару мгновений, они уже все казались взволнованными и смущенными и, то и дело бросали взгляды в этом направлении. Разумеется, многие из тех кто работал на стене, как и флейтистки, так и рабочие, прервали свои занятия и заинтересованно следили за разворачивающимися событиями на Дороге Вдоль Стены. По-моему, в тот момент только Марк и Феба не уделяли мне никакого внимания. Эти двое полностью растворились в объятиях друг друга.

— Я люблю вас, Господин, — призналась Феба, не сводя с него восхищенных глаз, — полностью и беспомощно.

— А я, — заговорил он, зачесывая назад волосы с ее лба, — всегда боялся, что я полюблю тебя.

— Используйте меня, Господин, используйте! — страстно зашептала она.

— Ну не здесь же, — улыбнулся Марк. — Возможно, в каком-нибудь темном простенке по пути к нашему жилищу.

Красотка моментально вывернулась из его рук и поспешно сделала несколько шагов в сторону улицы Сбруй и, оглянувшись, кинула на своего хозяина умоляющий взгляд.

Признаться, то насколько она была в его власти, меня не могло не радовать.

— Вижу, — сказал мне Марк.

Рабыни-флейтистки у подножия стены, повернувшись лицом в нашу сторону, дружно опустились на колени и склонили головы до земли, отдавая нам почтение. Приказ свободного мужчины был передан им. Я понаблюдал как смазливая брюнетка, с трудом пробиралась к более высокой части бреши, по пути передавая мое сообщение девушкам, с которыми она сталкивалась на разных уровнях. Рабыни, получив приказ, тем более что видели, что я смотрю в их сторону, одна за другой становились на колени и опускали головы. Те девицы, что сидели со скрещенными ногами, торопливо меняли позу на более подходящую для них, выполняя положенное почтение. Затем, они все, в том числе и Тафа поспешили спуститься вниз со стены на Дорогу Вдоль Стены и исчезнуть за поворотом. Вскоре на разобранном участке стены не осталось ни одной флейтистки. Можно не сомневаться, что все они в прошлом имели знакомство с плетью, и теперь опасаясь нависшего над ними восстановления справедливости, припоминали все свои ошибки и проступки, допущенные за этот день. Ни одна женщина, которая единожды почувствовала укус плети, не забудет этого и не захочет повторить этот опыт.

— Это было разумно? — поинтересовался Марк.

— Нет, — признал я.

— Завтра они вернутся, и все повторится снова, — предположил он.

— Несомненно, — не стал спорить я.

— Ничего не поменяется, — вздохнул мой друг.

— Верно, — согласился я.

— Тогда, зачем Ты это сделал? — спросил он.

— Я почувствовал, что должен поступить так, — пожал я плечами.

— А я уж испугался, что у тебя могло, не быть серьезных оснований, — улыбнулся юноша.

— Господин, — напомнила о себе Феба.

— Здесь становится опасно оставаться, — заметил Марк.

— Для кого? — уточнил я, с интересом оглядываясь.

— Понятно, — усмехнулся мой друг.

— Господин, — умоляюще протянул Феба.

— Мужчины, женщины и молодежь Ара, — сказал он, осматривая стену, — так и остались на разборке стены.

— Да, — развел я руками.

— Интересно, — усмехнулся Марк.

— Господин! — внезапно снова позвала Феба, но на сей раз в ее голосе слышались совсем другие нотки, заставившие нас немедленно обернуться.

— Эй, вы там, а ну стоять! — услышали мы сердитый голос мужчины в униформе стражника Ара, спешащего к нам.

Руку он держал на эфесе своего меча. Мы повернулись к нему лицом, отступая друг от друга в стороны, занимая позицию, дававшую нам возможность нападать на него с двух сторон. От стражника наш маневр тоже не укрылся и он, немедленно остановившись, замер всего ярдах в четырех — пяти от нас.

— Вы вооружены, — констатировал он.

— Это полностью законно, — пожал я плечами. — Мы же не из Ара.

Он обнажил меч. В ответ на это, мы, недолго думая, выхватили наши.

— Вы обнажили оружие перед стражником! — обвинил нас он.

— А Ты что, думал, мы этого не сделаем? — полюбопытствовал я.

— Это противозаконно, — объявил стражник.

— Не наш закон, — развел я руками.

— Что Вы сделали? — спросил он.

— Девки-флейтистки на сегодня поработали достаточно, — сказал я. — Мы отослали их по домам.

— Чей властью? — опешил незнакомец.

— Моей, — усмехнулся я.

— Ты — офицер? — уточнил он.

— Нет, — отказался я от такой чести.

— Ничего не понимаю, — буркнул стражник.

— Ты косианец, — заявил Марк.

— Я — стражник Ара, — заявил мужчина.

— Ты косианец, — стоял на своем юноша.

— И Ты обнажил оружие против меня, — напомнил я.

— Вы из касты воинов? — спросил незнакомец, и голос его дрогнул.

Похоже, он тоже знал кодексы, отметил я про себя.

— Да, — признал я.

— А он? — указал он на Марка.

— Он тоже, — кивнул я.

— Но вы не в алом, — заметил он.

— Тонко подмечено, — усмехнулся я.

Он что, решил, что цвет одежды человека был тем, что делало его воином? Неужели, так трудно понять, что алую тунику может напялить на себя кто угодно, но это не сделает его воином, а прохожий, одетый в грязно серую одежду крестьянина, босой и вооруженный только длинным посохом, легко мог бы оказаться членом алой касты. Это не униформа делает из мужчины воина и солдата.

— Вас двое, — сказал он, отступая на шаг.

— Нетрудно было сосчитать, — пошутил я.

— Убирайтесь, — потребовал стражник, — иначе я вас арестую.

— Возможно, для этого тебе придется сбегать за десятком своих коллег, — заметил я.

— В этом нет необходимости, — гордо заявил он.

— Нет, — не стал спорить с ним я. — Полагаю, что в этом, действительно нет необходимости.

— Ты собираешься убить его? — поинтересовался у меня Марк.

— Еще не решил, — пожал я плечами.

— Вас двое, — повторил наш противник.

— Ты — храбрый парень, — похвалил я его, — не повернулся, не убежал. Преимущество не на твоей стороне, даже если бы мы были посредственными фехтовальщиками. Одному достаточно было бы связать тебя боем, а другому просто зарезать.

— Вы не осмелитесь напасть на меня, — сказал он. — Сейчас — день. Люди смотрят.

— Он не врет? — осведомился я у Марка, не выпуская противника из виду.

Марк шагнул назад, и встал позади меня.

— Да, — сообщил мой друг.

— Интересно, — протянул я.

— Вот видишь, у меня много свидетелей, — заявил стражник.

— Они не собираются прийти ему на помощь? — уточнил я Марка.

— Нет, — успокоил меня он.

— Подозреваю, что они ничего не увидят, — усмехнулся я.

Мужчина побледнел и крикнул:

— Вы — трусы!

— Кому из нас его убивать? — деловито поинтересовался мой друг.

— А какое это имеет значение? — вопросом на вопрос ответил я.

Наш противник отступил еще на шаг.

— Почему Ты не бежишь? — спросил я.

— Люди Ара смотрят, — объяснил он с кривой усмешкой.

— Значит, не хочешь показать страх перед ними, даже стоя один против двоих?

— Я косианец, — гордо заявил мужчина.

— Возможно, теперь, — обратился я к Марку, — причина победы Коса стала для тебя яснее.

— Да, — кивнул Марк.

— При данных обстоятельствах, тем не менее, я могу порекомендовать осмотрительный отход, — посоветовал я косианцу.

— Нет, — ответил отказом тот.

— Мы готовы позволить тебе это, — сообщил я.

— Нет, — уперся стражник.

— В этом не будет никакого позора или бесчестья, — намекнул ему я.

— Нет, — отрезал он.

— Тебе даже не придется торопиться, — пообещал я.

— Каждого по отдельность я вас нисколько не боюсь, — заявил мужчина.

— Тогда защищайся, — усмехнулся я, и едва он встал в оборонительную стойку, бросил Марку: — Оставайся сзади.

Как только я произнес свой приказ Марку, как под испуганный вскрик Фебы, стражник сделал свой выпад. Наши клинки скрестились всего три раза, прежде чем мой замер перед его лицом, в то время как его находился далеко в стороне. Округлившиеся от удивления глаза стражника сошлись на острие моего меча, он отступил назад, бледный и потрясенный. Впрочем, парень быстро пришел в себя и мы сошлись снова, однако уже через мгновение, ситуация повторилась, и ему пришлось отступить опять, на сей раз покачиваясь.

— Ай-и-и, — крикнул он и пошел в отчаянную атаку.

Было заметно, что делая этот выпад, он уже не надеялся на успех. Уже в следующее мгновение его меч летел в одну сторону, а сам он в другую. Его полет прервали камни мостовой, а моя нога на его груди не позволила ему взлететь снова, как и мой мече у его горла. Косианец дикими глазами уставился на меня.

— Бей! — выкрикнул он.

— Вставай, — бросил я ему. — Меч в ножны.

Он, покачиваясь, поднялся на ноги, и не сводя с меня настороженного взгляда, подобрал и вложил свой меч в ножны. Только после этого я спрятал мой клинок.

— Почему Вы меня не убили? — спросил косианец.

— Я же тебе намекнул, что не собираюсь убивать, — пожал я плечами.

— Я не новичок с мечом, — сказал он, глядя на меня.

— Согласен, — кивнул я.

— Но я никогда не встречал такой стремительности и искусности, — признал мужчина. — Это все равно, что защищаться от ветра или молнии.

Я не стал отвечать на его лесть. По сути, мне даже стало грустно, и я почувствовал себя немного беспомощным. Во многом я был мужчиной весьма средних способностей, у которого множество недостатков, и который совершает одну ошибку за другой. Каким бы нелепым это не казалось, думал я, но среди тех немногих талантов, которыми мне довелось обладать и выделяться среди прочих людей, оказались лишь те немногие, которые обычно связываются с разрушением. Что за ценность у этих талантов, часто спрашивал я себя. Какова ужасная цена таких навыков? В чем ценность умения попасть в бегущего человека из большого лука с двухсот ярдов, вгонять кайву в круг из двух хортов с двадцати шагов, владеть мечом со скоростью, с какой другие могли махать разве что ножом? В чем смысл этих ужасных навыков, для чего их можно использовать? Впрочем, я быстро заставил себя вспомнить, что для подобных навыков частенько находится широкое применение, и что культура, с ее великими искусствами, музыкой и литературой, может процветать только в границах очерченных мечом. Возможно, действительно есть своя роль у одиноких парней на стене, у пограничников в патруле, у гарнизонов дальних застав, у стражников в городе, вышагивающих по своему маршруту. Все они, так или иначе, своим скромным неприметным способом несут службы, обеспечивая культуру. Без них не возможна ее слава. Без них даже не смогли бы существовать их критики.

— Ты в порядке? — осведомился я.

— Да, — заверил меня он.

Я вспомнил также и об играх войны. Как можно было забыть о них, о всей их удивительности? Почему некоторые мужчины так ищут войны, пересекая множество земель, ради того, чтобы найти их? Да потому, что у них есть вкус к таким приключениям. Просто потому, что там, где другие боятся носа высунуть, они находят для себя биение жизни. Только тот, кто побывал на поле боя, знает, что такое страдание, ужас, напряжение, пульсирующая в ушах кровь, бешеный стук сердца, адреналин и истинная цена жизни. В чем еще, кроме, разве что, арены, где ставки куда ниже, может проявить себя сила мужчины, мужчины со всей его жестокостью и жесткостью, его беспощадностью и безжалостностью, этими древними достоинствами человеческого рода, наряду с преданностью, духом товарищества, храбростью, дисциплиной и славой? В каком другом стремлении — человек, в его слабости и силе, ужасности и благородстве, может настолько полно проявить себя? Что есть война для воина? Конечно, это нечто большее, чем просто созерцание пылающих городов и шаги по залитому кровью полю. Конечно, это не только серебряное блюдо, или золотые кубки, ни даже женщины, лежащие голыми в цепях, дрожащие на земле, от осознания, что отныне они имущество, которое должно повиноваться. На мой взгляд, это скорее соревнование, в которого человек рискует всем ради победы. Безусловно, я имею в виду войну воинов, а не технического персонала и инженеров, войну мужчин, а не машин и взрывчатки, не микроскопических союзников и отравленного воздуха, войны после которой рои крошечных ползающих на шести лапах существ унаследуют землю.

— Значит Ты не из Ара, — заключил стражник.

— Нет, — ответил я.

— Действительно, в это трудно было бы поверить, — признал косианец, и не дождавшись моего ответа, намекнул: — Кос, мог бы использовать такие мечи, как у вас парни.

— Признаться, я как раз подыскиваю себе занятие, — кивнул я.

— Тогда заходите в бараки городской стражи, — предложил незнакомец.

— Мы подумаем, — уклончиво ответил я.

— На вашем месте я бы покинул это место, — заметил он. — А также, я бы воздержался вмешиваться в работу на стенах.

— Понимаю, — усмехнулся я.

— Хорошенькая у вас рабыня, — похвалил мужчина.

— Это рабыня моего друга, — сообщил я, а смущенная Феба быстренько сместилась назад, поближе к Марку. Рабыням на Горе стоит быстро привыкать к тому, что их откровенно рассматривают мужчины, а также и оценивают с точки зрения имущества, каковым они собственно и являются. Они быстро узнают, что их могут как приобрести, так и избавиться, как купить, так и продать или подарить, с легкостью и непринужденностью в любой момент времени.

— Она из Ара? — уточнил косианец.

— Нет, — ответил Марк, усмехнувшись.

— Ты в этом уверен? — осведомился стражник.

— Более чем, — заверил его Марк.

— Многие женщины Ара отлично смотрятся в рабских туниках, босыми и в ошейниках, — засмеялся косианец.

— Несомненно, — не стал спорить я.

— Они все должны быть рабынями, — заявил он.

— Точно так же, как ими должны быть и все остальные женщины, — заметил я.

— Верно, — согласился мужчина.

Признаю, меня действительно забавляло думать о гордых женщинах Ара, «Славного Ара», как о рабынях. Такая судьба казалась мне полностью оправданной для них, в особенности для некоторых из них.

— Давай-ка уже подумаем о возвращении к нашему жилищу, — предложил я Марку.

— Всего хорошего, — пожелал на нам на прощанье стражник.

— Всего хорошего, — ответил я.

— А мне еще надо направить на работу этот прирученный скот из Ара, — проворчал он.

— Один единственный мужчина? — удивился я.

— А больше и не требуется, — усмехнулся косианец.

Действительно, нигде на стене я не заметил ни одного стражника. Лишь одного мы встретили на пути сюда на улице Сбруй, да и тот всего лишь ненадолго задержал нас, прежде всего, чтобы удостовериться, что мы не из Ара.

— Мы уходим, — бросил Марк своей рабыне.

— Да, Господин, — отозвалась та, занимая свое место за его левым плечом.

И мы покинули брешь в стене, направившись по Дороге Вдоль Стены. Уже перед самым поворотом на улицу Сбруй, я обернулся.

— Продолжайте ваш труд на благо мира! — призвал стражник тех, кто был на стене, и мужчины, а за ними юноши и женщины вернулись к своей работе.

— Невероятно, — пробормотал изумленный Марк.

— Господин, — в отчаянии простонала Феба.

Все вернулось на круги своя. Ничего не поменялось. Разве что, работа теперь выполнялась без музыкального сопровождения. Однако я ничуть не сомневался, что уже завтра флейтистки вернутся к исполнению своих обязанностей, ну может охранников добавиться, да и то, если только на улице.

— Ты не подумывал о том, чтобы сдать свой меч внаем? — поинтересовался я у Марка.

— Я не исключено такой возможности, — пожал он плечами.

— Это хорошо, — кивнул я.

— У тебя появился какой-то план? — уточнил юноша.

— Конечно, — ответил я.

— Господин, — всхлипнула рабыня.

Марк остановился и окинул ее взглядом. Девушка тоже, замерла и посмотрела на него снизу вверх.

— Раздевайся, — приказал он Фебе.

Рабыня пораженно уставилась на него, потом окинула диким взглядом улицу, а в конце опустила глаза, посмотрев на себя.

— Это же — общественная улица, — растерянно проговорила она.

Однако Марк не счел нужным отвечать ей.

— Может быть какой-нибудь простенок? Какое-нибудь закрытое место? — поерзав, спросила девушка, но, так и не дождавшись ответа, глотая слезы, продолжила: — Я была женщиной Коса, а здесь общественная улица Ара!

Выражение лица ее хозяина оставалось безразличным. Он продолжал держать свою паузу.

— Кос победил Ар! — заплакала девушка. — Почему я должна страдать, из-за того, что Вы рассержены на мужчин Ара?

— Рабыня решила задержаться с повиновением? — осведомился юноша.

— Нет, Господин! — испуганно ответила она.

— Команда должна быть повторена? — уточнил он.

— Нет, Господин! — вскрикнула рабыня, и дрожащими пальцами начала возиться с узлом рабского кушака под своей левой грудью.

Наконец, справившись с узлом, она сбросила с себя пояс. Затем, торопливо, извиваясь всем телом, стянула через голову тунику.

— Рабыня повинуется своему владельцу! — задыхаясь, проговорила испуганная девушка, опускаясь на колени перед Марком.

Ее господин быстро связал ей руки за спиной ее же рабским кушаком и затолкал сложенную крест-накрест тунику ей в рот, приказав прикусить ткань. Затем Марк толкнул голову рабыни к земле.

— Ну что, теперь Ты уже не так злишься на мужчин Ара? — поинтересовался я у него через пару енов, когда парень встал, и принялся оправлять свою тунику.

— Нет, — выдохнул он.

Феба, как была на коленях, с опущенной до земли головой и с туникой в зубах, обернулась и искоса посмотрела на нас.

— Это не имело к тебе почти никакого отношения, — пояснил я ей. — Также, в данном случае не имеет значения твое прежнее косианское происхождение. Ты рабыня, и должна понимать, что иногда будешь вынуждена служить и для таких целей.

Глаза девушки были широко распахнуты. Но одна из полезностей рабыни как раз и состоит в том, что иногда она может послужить беспомощным объектом, на который рабовладелец может выплеснуть свое расстройство, неудовлетворенность или гнев. Помимо этого, они могут служить и для других подобных целей, например, для снятия напряжения, чтобы расслабиться и даже успокоить нервы для ясности мысли.

— Ты поняла? — спросил я.

Феба сначала кивнула, а потом, правильно поняв мое выжидающий взгляд, простонала один раз.

— Ну вот и хорошо, — кивнул я.

Одно мычание означает «Да», а два — «Нет». Марк преподал своей рабыне это правило, довольно давно, в первые же дни ее неволи, поскольку в то время она намного больше времени чем теперь проводила связанной и с заткнутым ртом.

Юноша щелкнул пальцами, давая сигнал Фебе, что та должна подняться. На этот раз, она не заставила себя просить дважды и мгновенно оказалась на ногах.

Нас больше ничего не задерживало, и мы направили свои стопы в направлении нашего жилища. Феба торопливо семенила следом. Как-то раз она попробовала, с хныканьем, из ее рта по-прежнему торчала ее же туника, прижаться к своему владельцу. Когда тот обернулся, она заискивающе, сквозь слезы посмотрела на него. Похоже, девушка очень боялась того, что могла из-за своего необдуманного поведения, потерять его расположение. Кроме того, было невооруженным взглядом видно, что ее заставлял страдать тот факт, что Марк своим мимолетным использованием, лишь усилил сжигавшие ее потребности, беспомощной пленницей которых она была, как и всякая рабыня. Марк, тогда ничего ей не сказал, лишь отодвинул рабыню подальше от себя, и мы возобновили наш путь. Теперь Феба, следовавшая за своим хозяином держалась в паре шагов позади него. Несколько раз я слышал ее горестные вздохи и сдавливаемые рыдания. Можно было не сомневаться, что теперь она узнала еще немного больше о том, что значит быть рабыней. Честно говоря, не думаю, что теперь она думала о себе как женщине с Коса, или даже как о той, кто когда-то была с Коса. Скорее она думала о себе, как о простой рабыне, к тому же о такой, которая имела неосторожность, вызвать недовольство своего господина, и потому теперь страдала и трепетала от страха. Я нисколько не сомневался, что позже, стоит только нам пересечь порог комнаты, и она будет развязана и освобождена от кляпа, она сама приползет к Марку на четвереньках, с плетью в зубах, прося о наказании. И хотя он любил ее всем сердцем, у меня не было сомнений, что он использует эту плеть обязательно. В конце концов, Феба была его рабыней, а он был ее рабовладельцем.