Волшебные существа. Энциклопедия

ДРАКОНЫ И ВАЙВЕРНЫ (DRAGONS AND WYVERNS).

Своим разнообразием драконы ничем не уступают прочим обитателям сказочного мира, хотя классифицировать драконов по их внешнему облику вряд ли представляется возможным. Вне всяких сомнений, драконы — существа необычной наружности. Различают драконов четырёхногих (классический образ) и двуногих, на Британских островах они получили название вайверны. Бывают и вовсе безногие создания, похожие на змей или червей: в древние времена именно слово «червь» использовалось для обозначения мерзкой твари, с которой сражаются герои. Пол дракона не имеет значения, но встречаются преимущественно женские особи, как в легенде о дочери царя Гиппократа, рассказанной анонимным автором «Путешествия сэра Джона Мандевилля». У некоторых драконов и вайвернов есть крылья, однако, за редчайшим исключением, крылья — инструмент передвижения, никогда не применяемый в бою. Иногда крылатые змеи бывают совсем миниатюрными и даже забавными. Большинство драконов — огнедышащие и очень прожорливые, хотя эти создания могут запросто питаться молоком (часто в чрезмерных количествах) и водой. Один дракон, например, поедал покойников, которых хоронили на кладбище. Дыхание дракона, как правило, ядовито. Обитать драконы могут везде: в лесу, у источника, в болоте, в норе, пещере, в реке, даже на колокольне церкви. Связь драконов с золотом, характерная для средневековых историй, в сказках становится менее очевидной. Описания драконов настолько пестры, что, пожалуй, двух одинаковых не найдёшь. «У него было длинное, чешуйчатое тело, короткие, покрытые железом лапы, похожий на бич хвост и голова, посреди которой полыхал один-единственный глаз размером с большой таз, — подобный вид вселял ужас даже в самое храброе сердце. Его тело было неуязвимым, но стоило проткнуть бородавку, красовавшуюся на его правом бедре, и это сулило дракону смерть — да только три слоя медных щитков прикрывали её» — говорится в одной из историй. Одноглазые драконы — исключительная редкость. Неуязвимость дракона — важнейшее свойство, отличающее этот вид тварей. Оно может проявляться по-разному: либо всё тело дракона покрыто бронёй или железной чешуёй за исключением ахиллесовой пяты, либо он может становиться невидимым. Некоторые драконы способны не просто залечивать раны, но и соединять, извиваясь по земле, в одно целое отрубленные куски тела. Сэр Лосши, сражаясь с драконом Нантингтоне, что в Йоркшире, сумел справиться с этим, приказав своему псу уносить каждую отрубленную часть на соседний холм, расположенный по крайней мере в миле от места схватки. Но... «едва жестокий бой закончился, пёс, размахивая хвостом, с радостью подбежал к хозяину. „Молодец, молодец!" — похвалил Ричард Лосши и потрепал пса по голове. Пёс с благодарностью принялся вылизывать лицо своего хозяина. Но на языке у собаки остались капли ядовитой крови дракона. Рыцарь тут же упал замертво, а следом за ним с разбитым сердцем скончался от горя и пёс»[271].

Само собой, сегодня драконов не встретишь, а это всё потому, что их истребили. Убить дракона под силу любому отважному или смышлёному человеку. Самые известные драконоборцы — святой Георгий, король гаутов Беовульф и эпический герой Сигурд Вольсунг. В Средневековье предания о поединке с драконом появляются с XI века. Беовульф был первым, кому выпала такая честь. Самыми ранними свидетельствами драконоборчества святого Георгия остаётся французская поэма XII века и монета русского князя Ярослава Мудрого. К XII веку один из первых антикваров Англии Уильям Камден относит следующую историю:

Сэр Хью Бардольф... жил в этих местах во времена короля Генриха I... в королевских архивах хранится документ, свидетельствующий о том, что в первый год, когда сэр Хью управлял городом под названием Вормсгэй, на дороге посреди поля появился дракон, который своим дыханием отравлял людей и зверей, сэр Хью в день свадьбы сразился с этим самым драконом и убил его, отрубил голову и отнёс королю, а король за то, что он убил дракона, добавил к его имени слово «дольф», и с тех пор его стали называть сэр Хью Бардольф, а раньше он был просто сэр Хью Бард. А ещё король приказал поместить изображение дракона на его гербе[272].

В XIII веке знаменитый составитель сборника житий — «Золотой легенды» — Яков Ворагинский пометил в житии святого Георгия, что, по мнению некоторых, тот вовсе не укротил змея крестным знамением (как считали ранее), а вступил с ним в схватку. Авторитет «Золотой легенды» способствовал распространению именно этой версии по всей Европе. Предшественниками средневековых драконоборцев, вне всякого сомнения, стоит считать пророка Даниила, изничтожившего змея в языческом храме, и Александра Македонского, одержавшего с помощью огромного зеркала победу над василиском. «Обитал великий дракон в месте том, и поклонялся ему народ Вавилона. И сказал Даниилу царь: „Разве ты можешь сказать, что он — это не живой бог? Поклоняйся ему!" И сказал Даниил: „Чту своего Господа Бога, который и есть Живой Бог, а другого живого бога не существует. Но коли позволишь, царь, истреблю дракона без меча и палки". И ответил царь: „Позволяю". Даниил зачерпнул смолы и жира, и взял волос, и смешал в равной доле, и сделал ком, и метнул в рот дракону, и дракон лопнул» (Дан. 14:22-26). На Востоке, где легенда о пророке Данииле не получила распространения, его подвиг — победу над драконом — приписывают именно Александру Великому. Примечательно, что Беовульф не только первым вступил в поединок с драконом, но и убил его, в общем-то, в честном бою, не прибегая к особым хитростям. Как и многие другие герои, Беовульф заплатил за победу над драконом своей жизнью.

В Гэмпшире рассказывают историю про дракона. Этот дракон, покрытый чешуёй и извергавший огонь, наводил страху на деревню Бистерн. Каждый день чудище выбиралось из своего логова и требовало кадку молока себе на пропитание. Но, к ужасу всей округи, дракон питался не одним молоком — ему требовалась плоть, что скотины, что человека. К счастью, селяне наняли знаменитого рыцаря, сэра Мориса Беркли, чтобы избавиться от дракона. Чтобы защитить себя от ядовитого дыхания, храбрец покрыл своё тело птичьим клеем, смешанным с толчёным стеклом. Затем сэр Морис взял своих собак и отправился сражаться с ужасной тварью на Драконье поле. В суровом бою собаки погибли, а рыцарь хоть и сумел одолеть дракона, но вернулся после сражения совсем разбитым и вскоре умер, ни словом не обмолвившись об этой схватке[273].

Дракона вовсе не обязательно убивать, иногда избавление от чудища происходит не столь кровавыми средствами:

Неподалёку от города Бура, что рядом с Судбэрри, не так давно появилась напасть, терзавшая всю округу, — огнедышащий дракон с гребнем на голове, зубами, похожими на пилу, и хвостом невероятной длины. Он убил местного пастуха и пожрал множество овец. Тут-то батрак, работавший у хозяина земель, на которых объявился дракон, а именно у сэра Ричарда де Вальдгрейва, рыцаря, взял лук да стрелы и отправился на борьбу с драконом. Да только тело дракона, как в него ни стреляй, оставалось невредимым, ибо стрелы отскакивали от драконьей спины, словно от железа или от камня. А те стрелы, что попадали в хребет, с невероятным звоном — словно выстрел пришёлся по медной пластине — отлетали прочь. Благодаря подобной защите дракон был неуязвим. Вот и собрались люди со всей округи, чтобы уничтожить его. А дракон, как увидел толпу, решившую засыпать его градом стрел, спрятался в болоте среди высокого камыша — с тех пор его и не видели[274].

Не удивительно, что всеобщая нелюбовь привела к тому, что драконы исчезли или просто не хотят больше показываться людям на глаза.

КРЫЛАТЫЕ ЗМЕЙКИ (THE WINGED SERPENTS).

В лесу вокруг Пенлин-Касл обитали раньше крылатые змеи, которые наводили страху на стар и млад. Один пожилой житель Пенлина рассказывал, что в детстве ему приходилось слышать о красоте этих крылатых змей. Они свивались кольцами и сияли так, словно были усыпаны самыми разными драгоценными камнями. У некоторых даже были гребешки, переливавшиеся всеми цветами радуги. Стоило потревожить змей, как они спешили уползти в свои норы, озаряя всё вокруг отблесками своей кожи. Разозлившись, они пролетали над головами людей — с расправленными крыльями и сверкающими глазами, переливающимися, словно павлиний хвост. И это не какие-нибудь там сказки, придуманные, чтобы детей пугать, а факт истинный и достоверный. Его отцу и дяде удалось даже убить нескольких, ибо они причиняли вред, что лиса в курятнике. А исчезли они оттого, что уж больно докучали фермерам в округе. Старая женщина, которую в детстве родители брали с собой в Пенмарк-Плэйс в Гламоране, рассказывала, что ей не раз приходилось слышать от людей про нападения крылатых змей на сельскую округу. У этих крылатых змей были свои «король и королева», которые обитали в лесу в окрестностях Бьюпера. Старики верили, что там, где повстречаешь крылатую змейку, наверняка поблизости спрятано сокровище или чего-нибудь дельное. Её дедушка рассказывал, что сам наткнулся на крылатую змейку в лесу, рядом с Порткерри-Парк. Вместе с братом они решили поймать одну и прождали целый день, покуда она покажется. Тут-то они выстрелили в неё, и тварь, почувствовав боль, «поднялась в воздух и набросилась на дядюшку — принялась хлестать его крыльями по голове». Долго они дрались, пока змейка не упала замертво. Дедушка даже показывал ей кожу и перья крылатой змейки, да только когда он умер, выкинули всё это из дому. А змейка эта среди фермеров была известна не хуже, чем любая лиса, что живёт в Пенмарке. Да только неподалёку оттуда обнаружили сокровища — эти деньги были спрятаны тем, кто отправился на битву при Сент-Фагане, а тогда ведь и дождь лил красный от крови[275].

ДРАКОН ИЗ ВЭНТЛИ (THE WANTLEY WORM).

Дракон наводил страх на всю округу. У него было сорок четыре железных зуба и длинный шип на хвосте, грубая, очень прочная кожа и огромные крылья. Он поедал деревья и скот, как-то раз он сожрал трёх детей за один присест. Из ноздрей у него вырывалось пламя, и ни один человек не отваживался приблизиться к нему. Неподалёку от драконьего логова жил рыцарь по прозванию Мур из Мурхолла — да такой крепкий, что, как сказывают, однажды схватил лошадь за гриву и хвост и давай вертеть — покуда та не померла. А всё оттого, что он на ту лошадь был зол. Так вот, как говорится в сказке, сожрал он лошадь целиком — одну голову оставил. Наконец окрестные жители собрались и направились в Мурхолл: со слезами молили рыцаря избавить их от подобного чудища, которое не то что пожирает всё их пропитание, но и держит их в постоянном страхе за свои жизни. А ещё предложили они за подобную службу рыцарю всё имущество, какое только у них ещё осталось. А рыцарь и говорит, что ничего ему не надо, кроме шестнадцатилетней девицы с чёрными волосами, чтобы помазать его ночью на битву да снарядить его в доспехи поутру. Это было обещано. Тут-то он отправился в Шеффилд, где нашёл кузнеца, выковавшего ему доспехи, с пят до головы покрытые железными шипами — каждый пять, а то и шесть дюймов длиною. Рыцарь спрятался в колодце, куда дракон ходил на водопой. Только тот склонился к воде, рыцарь с криком как даст ему по морде со всего маху. Да только чту дракону такой удар, он оправился сразу. Вот и сражались они на протяжении двух дней и ночей — даже друг друга не ранили. Наконец дракон как налетит на Мура — хотел он его подбросить повыше в воздух, но тут-то рыцарь и нанёс удар ему прямо посередь спины. Уязвимое это было место, железное копьё вонзилось в тело чудища так глубоко, что он принялся весь извиваться и рычать от боли и злобы, но не прошло и пары минут, как всё было кончено — дракон рухнул на землю, туша беспомощная, и помер[276].

ДРАКОН ИЗ АЛЛЕРА (THE DRAGON OF ALLER).

Это извергавшее ядовитое дыхание чудовище, похожее на огнедышащую летающую змею, было покрыто чешуйчатыми доспехами. Оно обитало в берлоге на южной стороне Круглого холма, что поблизости от Аллера. Время от времени оно спускалось в болотистую низину — и всюду, где чудище пролетало, и скот, и деревья оказывались отравлены. Доярки бежали прочь, едва раздастся шум его крыльев, в несколько мгновений два десятка вёдер молока оказывались опустошёнными. Люди жили в смертельном страхе за себя, за своих детей и за свой скот. Наконец один рыцарь по имени Джон из Аллера, или лорд Аллер, храбро отправился им на помощь. Он обмазал своё тело дёгтем, а на лицо надел маску, чтобы дыхание дракона не смогло нанести ему вреда. Вооружился копьём, специально изготовленным для этого подвига, поехал прямо к берлоге и напал на дракона, пока тот спал. Впотьмах завязался жестокий бой, и наконец дракон был повержен. В логове рыцарь обнаружил ещё двух-трёх маленьких дракончиков и отправился домой, чтобы привести с собой людей и заделать вход в пещеру железной бороной. Оттого-то некоторые и говорят, дескать, дракона Адлера бороной убили...[277]

Согласно другой версии этой истории:

Прошло немало лет с тех пор, как огнедышащий летающий дракон жил неподалёку от Карри-Ривелл. Иногда он перелетал через болота прямо к Аллеру, уничтожая своим ужасным дыханием посевы и всё, что окажется поблизости. Наконец Джон Аллер, отважный и храбрый человек из самого Аллера, поклялся убить дракона. Он затаился и вот, когда дракон перелетел через Аллерский холм, набросился на чудище, завязался жестокий бой, и Джон отсёк дракону голову. Огненная кровь пролилась на траву — и в тех местах, где она струилась, с тех пор ничего не растёт. А Джон оказался так сильно обожжён драконьим дыханием, что помер почти одновременно с драконом. Люди забрали его тело и похоронили в церкви, а деревню назвали в его честь[278].

УДИВИТЕЛЬНАЯ ЛЕГЕНДА О ЛАМБТОНСКОМ ЧЕРВЕ (THE WONDERFUL LEGEND OF THE LAMBTON WORM).

Юный наследник Ламбтона вёл беспечную жизнь, пренебрегая как своим высоким положением, так и заповедями веры. По своему неправедному обыкновению он отправился ловить рыбу в воскресенье, закинул удочку и стал ждать улова, в то время как все добропорядочные люди отдыхали по случаю праздника. Поначалу его усилия были тщетны — вот он и принялся к ущербу для спасения своей души честить и бранить неудачу на все лады, да такими словами, что те, кто слушал священную мессу, приуныли от смущения. Тем временем нить напряглась, и вот в надежде поймать большую рыбу он схватился за удочку, стал подсекать и потащил улов на себя что было силы — так и вытащил на сушу. А на крючке, к его ужасу и удивлению, и не рыба вовсе — один только червь, ни на что не похожий и отвратный на вид. Ну тут он его с крючка снял и со всей силы как швырнёт в колодец, что был поблизости (колодец этот с тех пор и называется Змеиным). Забросил опять он удочку — давай рыбачить по новой, а мимо как раз проходил незнакомец почтенной наружности. Тот и задаёт ему вопрос: «В чём дело?» — «Да вот, — говорит, — вроде как попался мне дьявол на удочку» — и показывает ему на колодец. Незнакомец посмотрел на червя и сказал, что никогда ничего подобного раньше не видел, — червь этот был вроде тритона, только с каждой стороны рта у него по девять отверстий — подобный знак ничего хорошего не сулил.

Червь так и остался в колодце: кому он нужен, да только вскоре так вымахал, что пришлось подыскивать жилище побольше. При свете дня он обычно сворачивался кольцами вокруг камня и отдыхал посреди речки, а ночью навещал холм, что в окрестности, и ложился вокруг него. Так он и продолжал расти — до тех пор, покуда не стал троекратно опоясывать холм своим телом (а был то Змеиный холм рядом с Фэтфилдом). Чудище стало наводить страх на всю округу: пожирало овец, выпивало молоко у коров, калечило скот перепуганных крестьян. Местность эта совсем опустела, и червь, не обнаружив для себя ничего съедобного, перебрался на северный берег реки, поближе к Ламбтон-Холлу, где в печали и трауре по-прежнему жил старый лорд Ламбтон. Молодой-то наследник в своих грехах раскаялся и отправился искупать их на войну куда подальше, говорят даже, сражаться с неверными.

Перепуганная челядь собралась на совет, тут эконом, человек в летах и с опытом, и предложил наполнить большую лохань, стоявшую во дворе, молоком. Червь приполз на двор, со смаком молоко выпил, никакого вреда чинить не стал и отправился восвояси отдыхать, расположившись вокруг своего холма. На следующее утро червь приполз вновь, в том же часу он перебрался через реку и направился прямо к господскому дому. Вскоре выяснилось, что ежедневно нужно выставлять девять кадок молока, и ничуть не меньше, — иначе червь демонстрировал своё негодование: обвивал хвостом деревья в парке и вытаскивал их прямо с корнями. Множество благородных и прославленных рыцарей, отличавшихся доблестью и отвагой, пытались справиться с этим чудовищем, наводившим ужас на всю округу. Сражения были не на жизнь, а на смерть — но стоило разрубить чудище на несколько частей, как куски немедленно соединялись вместе, а отважный нападавший неизбежно лишался или жизни, или какого-нибудь члена. Так что после многочисленных неудачных и роковых попыток уничтожить дракона ни один человек не смел вступать в смертельную схватку с подобным недругом, а чудище по-прежнему отдыхало там, где и раньше, обвившись кольцами вокруг холма.

Прошло семь лет, благородный наследник Ламбтона возвратился из дальних войн за веру Христову и увидел, что обширные земли и владения его предков находятся в полном запустении. Он услышал жалобы людей, чьи сердца были наполнены тревогой и страхом. Затем он отправился в поместье, бросился в объятия своего престарелого отца, измученного горем и скорбью как из-за отсутствия сына, которого он давным-давно считал погибшим, так и из-за чудовищного разорения, которому подверглось его некогда цветущее поместье.

Наследник тут же отправился на другой берег, поехал к холму, где лежал червь. Однако, будучи рыцарем не только бесстрашным, но и прозорливым, он решил, учитывая горькую судьбу всех, кто погиб в сражении с драконом, посоветоваться с Сивиллой о том, как лучше всего изничтожить чудовище.

Так он и узнал, что сам является причиной всех несчастий, которые обрушились на родную округу, и от этого его горе только приумножилось, а решимость сражаться стала ещё твёрже. Узнал он также, что надо облачиться в лучшую кольчугу, истыкать её наконечниками копий — остриями наружу, взобраться на камень посреди реки, положившись на Провидение и могучий меч. Но прежде надо дать торжественную клятву в том, что в случае успеха он готов убить первое живое существо, которое ему встретится. А если он не исполнит этого — девять поколений лордов Ламбтона не смогут умереть у себя дома, в постели.

Он дал торжественную клятву в часовне своих предков, продел сквозь кольчугу самые что ни есть острые наконечники копий. Взобрался на камень посреди реки, обнажил свой верный меч, который никогда не подводил его в трудную минуту, и поручил себя воле Провидения.

В положенный час дракон покинул холм, расправил тело во всю длину и направился в сторону поместья Ламбтон — по пути ему надо было миновать тот самый камень, где он иногда отдыхал. Тут-то рыцарь, ничего не боясь, как ударит дракона по голове что было сил, правда, никакого толку от этого удара не вышло, но дракон рассердился — и решил сжать рыцаря в кольцах своего тела и задушить его парами своего ядовитого дыхания. Но рыцарь заранее подготовился к этой напасти, ибо чем плотнее сжимались кольца вокруг него, тем глубже впивались закреплённые на кольчуге острия в тело дракона. Вода в реке и та стала багровой от драконьей крови. Чем больше дракон старался уничтожить рыцаря, тем меньше у чудища оставалось сил. А рыцарь времени не терял, воспользовавшись случаем, взял да и перерубил дракона пополам. Отрубленную часть тут же унесли прочь быстрые воды реки — и дракон уже никак не смог возродиться в прежнем виде. Так после длительной и отчаянной схватки отвага и мужество рыцаря из Ламбтона одолели червя.

Перепуганная челядь на коленях молилась во время битвы. При благоприятном исходе рыцарь, как и обещал, должен был протрубить в рог, чтобы отец, обрадованный его спасением, отпустил с привязи верного пса, рыцарю принадлежавшего, дабы этот самый пёс и стал обещанной жертвой. Да только старик на радостях позабыл обо всём, кроме своих отцовских чувств, и бросился к сыну, чтобы поскорее его обнять.

Заметив отца, тот преисполнился горя и печали. Да только как же он мог поднять руку на своего родителя. И вот в надежде, что клятву всё же можно исполнить и он убьёт второе живое существо, какое только встретится ему на пути, он ещё раз затрубил в рог; верный и самый любимый пёс сорвался с привязи и бросился ласкаться, и тут благородный рыцарь со скорбью и отвращением вонзил меч, на котором ещё не высохла кровь дракона, прямо в сердце своему верному спутнику. Но напрасно. Предсказание исполнилось, и на протяжении девяти поколений заклятие Сивиллы тяготело над домом Ламбтонов[279].

КНАКЕР ИЗ ЛИМИНСТЕРА (THE KNUCKER OF LYMINSTER).

Пройдоха снял рабочие рукавицы, положил их на тщательно вытертую рукоятку, достал из-за пазухи платок в красно-белый горошек, куда был упакован завтрак, уселся на берегу, аккуратно распаковал съестное, расправил углы платка у себя на коленях и принялся за рассказ: «Вот говорят, много лет назад в этом большом пруду жил огромный дракон — звали его Кнакер, оттого-то и по сей день это место зовётся Кнакерова яма. Знаете, слонялся этот старый дракон по округе Брукса и всё выискивал, чтобы такое сожрать на ужин, да вот, например, несколько лошадей или коров — их он проглатывал и глазом не моргнув. А ещё время от времени садился он на вершине о'Касвея и слизывал своим языком всякого, кто проходил мимо, словно жаба, которая языком мух ловит. И того больше, иногда как переплывёт через реку, и давай своей мерзкой мордой тыкать в окно корабельного двора — а люди-то сидят внутри, чаи попивают, — во какие вещи происходили в добром старом Хэмпфри в Арндельской округе. И вот мэр Арнделя предложил награду всякому, кто положит конец этому безобразию. Уж и не помню, сколько там было, но сумма немаленькая, это точно. Да только все были до того перепуганы, что никакой приход подобные издержки не покроет, знаете ли. Мэр удвоил награду, тут один юный малый из Вика решил попытать счастья. Люди-то теперь говорят, будто он был из Арнделя, да неправда всё это. Звали его Джим Пэтток, и он пришёл из Вика. Я всю свою жизнь в Тоддингтоне провёл, мне ли не знать. Да что там, моя прабабка Джудит жила прямо там, где бузина старая растёт, сразу за поворотом, так вот она вспоминала, что, когда она ещё была девчушкой, у них в доме жил парень, который ухаживал за девушкой да и жениться умудрился, а девушка та была как раз из рода Джима Пэттока, его поросль.

Ну так вот, Джим Пэтток отправился прямо к мэру и изложил ему свой план. А мэр приказал, чтобы все, как один, помогали Джиму во всём, что ему понадобится, и нечего тут деньги считать — надо быть уже за то благодарным, что избавятся от Кнакера. Ну тут Джим отправился к кузнецу и заказал ему большой железный котёл — во-о-о-о такой большой. Потом пошёл к мельнику и попросил во-о-стоко муки. Потом пошёл к лесорубам и приказал сложить огромный очаг прямо посреди площади. А когда всё это было исполнено, он замешал и приготовил самый что ни есть огромный пудинг из всех, какие только бывали на свете. Как с этим он справился — да нет, не совсем, пудинг ещё не слишком хорошо пропёкся в середине, но оно-то и к лучшему, как я помню, — выложили пудинг на деревянную повозку и взялись тащить целым скопом. А впереди шёл Джим — храбрый как лев. Люди провожали его до самого моста, дальше-то они идти побоялись, ибо там большой Кнакер как раз расположился неподалёку от Билл-Доуз. То есть там-то была его голова, а шея и тело — те тянулись вдоль холма, так что хвостом он цеплялся за деревья в Батвортском парке.

Дракон, как увидел повозку, возьми и окрикни, да по-вежливому:

— Как дела, дружище?

А Джим ему в ответ:

— Как дела, дракон?

А тот принюхался и спрашивает:

— Что у тебя там?

— Пудинг!

— Пудинг? А что это такое?

— Попробуй! — отвечает Джим.

Чего тут разговаривать, пудинг, повозка и лошади — всё было проглочено в одно мгновение. Джима бы и того не осталось, если бы он не ухватился за дерево, одно из тех, что повалились с год или того раньше.

— Недурно, — сказал Кнакер и давай губы облизывать.

— Ещё хочешь? — спрашивает Джим.

— Не помешает, — ответил Кнакер.

— Отлично, пополудни будет тебе ещё. — Джим хоть и сказал так, да знал наверняка, что говорит неправду.

Прошло немного времени, и тут как принялся дракон по земле кататься, реветь и бить себя по животу. На всю округу слышно. Переваливался с боку на бок, целое облако пыли поднял, камни и деревья повывернул, хвостом всё посносил.

Да только Джим Пэтток ничего не боялся. Он уже принял галлон или около того за обедом, так что какие после этого страхи. Едва он приблизился, старый Кнакер как зарычит на него:

— Да ты никак осмелился притащить мне ещё один пудинг, малый!

— А что? Неужто непорядок?

— Да ты не слышишь, как у меня в животе урчит?! Тяжесть такая, что я подняться не могу, всё в животе бродит!

— Что ж столько съел за один раз! Ну ничего, у меня тут есть пилюля — как раз поможет.

— Давай сюда! — обрадовался Кнакер.

— Держи! — Джим вытащил из-за спины топор, который он там прятал, и отсёк дракону голову со всего маху».

Тут старый пройдоха отхлебнул из бутылки с чаем и замолк. «И это всё?»

«Почти всё, сэр. А если вы через малые ворота отправитесь на кладбище, то увидите его могилу. Рядом с крыльцом, по левую руку, вот прямо в углу, где от крыльца начинается стена церкви». Само собой, могила была на месте, да только на плите не значилось ни одного слова и хотя многие мне указывали на этот безымянный памятник, только старый пройдоха знал об имени и происхождении похороненного там храбреца. Для всех остальных это был просто «человек, который убил дракона»[280].

САССЕКСКИЙ ПИРОГ (JIM PULK AND THE KNUCKER).

Джим Пулк был мальчиком на посылках, это он испёк большой сассекскии пирог и положил в него яд, отвёз на тележке прямо к Кнакер-Хоул, а сам спрятался за изгородью. Дракон вышел наружу, съел пирог, умер, а Джим Пулк вышел из укрытия и отрезал ему голову своей косой. Потом он пошёл в трактир «Шесть бубенцов», чтобы выпить за свою победу, и упал замертво. Наверное, немного яда попало ему на руки, а нет никаких сомнений в том, что он утёр рот, опрокинув пинту[281].

ПИРС ШОНКС И БРЕНТ-ПЕЛХАМСКИЙ ДРАКОН (PIERCE SHONCKS AND THE DRAGON OF BRENT PELHAM).

Брент-Пелхамский дракон жил в норе среди корней старого тисового дерева — того самого, что стоит на границе Большого и Малого пипсельских полей. Он наводил ужас на всю округу, говорят даже, что этот дракон был любимцем самого дьявола. И вот однажды с чудовищем решил-таки расправиться Пирс Шонкс, лорд Пелхама, тот самый, про которого некоторые утверждают, будто он был великаном, но все сходятся во мнении, что охотником он был отменным, а жил он тогда в окружённом рвом доме, руины которого и по сей день называют Шонксами. В полном вооружении, с мечом и копьём, в сопровождении оруженосца и трёх псов, таких быстрых, что их даже считали крылатыми, Шонкс разыскал дракона и в тяжёлом бою сумел-таки проткнуть драконью шею своим копьём, нанеся дракону смертельную рану. Однако силы зла тем самым не были повержены окончательно, ибо появился сам дьявол, который с гневом стал бранить Шонкса за убийство своего сподручного. Тут-то дьявол поклялся, что заполучит душу и тело Шонкса сразу после его смерти — всё равно, похоронят ли его внутри пелхамской церкви или снаружи. Шонкс был не из пугливых и ответил дьяволу, что душой уж как-нибудь распорядится Бог, а что до тела, то оно будет лежать там, где сам Шонкс пожелает. Прошёл год, и вот на смертном одре Шонкс потребовал, чтобы ему принесли лук, взял стрелу и выстрелил из неё прямо в северную стену пелхамской церкви. Там и устроили гробницу для Шонкса — так что, как он и обещал, покоится его тело в месте, которое для дьявола недоступно, — и не внутри пелхамской церкви, и не снаружи[282].

АССИПАТЛ И СТОРСКИЙ ЗМЕЙ (ASSIPATTLE AND MUCKLE MESTER STOOR WORM).

Ассипатл был младшим из семи сыновей. Вместе с отцом, матерью и братьями он жил на ферме, расположенной неподалёку от речки. Все они работали, не зная отдыха, и только Ассипатла нельзя было заставить и пальцем о палец ударить. Он лежал на кухне рядом с очагом, весь измазанный в саже, — ни о чём не заботился и ни до чего ему не было дела. Отец с матерью хватались за голову, братья дразнили его дурнем и пинали ногами. Все заливались смехом, когда по вечерам Ассипатл принимался рассказывать о невероятных сражениях, в которых он принимал участие. И вот однажды до фермы донеслась новость о том, что в места, где жил Ассипатл, пожаловал страшный и ужасный Сторский змей. Этот Сторский змей был самым ужасным созданием на свете. Люди бледнели и осеняли себя крестным знамением, едва заслышав его имя, ибо он был самой ужасной из девяти казней, обрушившихся на человечество. Если земля содрогалась или воды моря внезапно обрушивались на землю — значит, Сторский змей зевает опять. Он был так велик, что, лишь обвив землю кольцами, мог найти себе место. Его дыхание было таким ядовитым, что, стоило ему рассердиться и выдохнуть со всей силы — любая живая тварь, оказавшаяся в округе, падала замертво и погибал урожай. Своим раздвоенным языком он сбрасывал холмы и целые деревни прямо в море, подхватывал и ломал не то что дома, но и корабли — а всё для того, чтобы сожрать людей, прятавшихся внутри. И вот, когда он добрался до страны, где жил Асссипатл, и принялся зевать, люди поняли, что им придётся кормить змея, а не то он разозлится и разорит их земли. Разнеслась весть о том, что король обратился за советом к старому мудрецу, прорицателю, а тот ответил, что единственный способ ублажить Сторского змея — отдавать ему каждую неделю на съедение семерых девственниц. Люди пришли в ужас от этого, но их страх перед змеем был столь велик, что они согласились. И вот каждый раз субботним утром семь перепуганных девушек, связанных по рукам и ногам, оставляли на скале рядом с берегом. Чудовище поднимало голову из воды, слизывало их своим раздвоенным языком — так девушки пропадали вовсе.

И вот покуда вся семья слушала рассказ королевского вестового, лица отца Ассипатла и его братьев посерели от страха, и только Ассипатл взял да и произнёс, храбрец, что он готов сразиться с чудовищем. И прихвастнул ещё, что все эти годы он только и копил силы для этого. Братья разозлились и забросали его камнями, но отец с горечью произнёс: «Ну да, как я стану из рогов полумесяца ложки точить, тут-то ты и отправишься со Сторским червём сражаться». Но вестовой поведал ещё не всё — впереди были новости куда ужаснее. Он сказал, что жители страны были так напуганы гибелью самых прекрасных девушек, что стали искать иного средства, как бы задобрить дракона. Король опять посоветовался с мудрецом, и тот после долгих размышлений ответил, посмотрев на короля глазами, полными ужаса, что единственный способ навсегда избавиться от змея — отдать ему самую прекрасную девушку в стране, принцессу Прекрасную Драгоценность, единственную королевскую дочь. Прекрасная Драгоценность была наследницей престола своего отца, и отец любил её больше всех. Но людей так тяготили горе и скорбь по дочерям, что король ответил, обливаясь слезами: «Конечно, самое прекрасное создание, последний отпрыск древнего племени, ведущего свой род от бога Одина, примет смерть за свой народ».

Был только один способ спасти принцессу, так что король испросил отсрочки, чтобы разослать гонцов во все уголки своей страны и объявить: принцесса станет женой того, кто будет силён и отважен настолько, чтобы сразиться с чудищем и одержать победу. В приданое победителю предназначалось всё королевство, а также знаменитый меч Скинкерснаппер, который король унаследовал от самого Одина.

Тридцать храбрецов собрались во дворце (так сказал вестовой, сделавший привал на ферме Ассипатла), но, едва взглянули на Сторского змея, только двенадцать из них согласились остаться. Уж точно король не надеялся ни на одного из них. Потому — хоть был он стар и дряхл — взял король свой меч Скинкерснаппер, что висел в ножнах позади его престола, и поклялся, что лично отправится сражаться с чудовищем и ни за что не отдаст ему свою дочь, приказал спустить на воду свою лодку и держать её наготове.

Ассипатл внимательно выслушал рассказ — хотя никто из присутствующих не обратил на него внимания. Вестовой не спеша отправился прочь, а отец с матерью пошли спать — со своей лежанки Ассипатл слышал, как родители порешили наутро отправиться к берегу, посмотреть, как король будет сражаться с чудищем. А поехать туда они собирались на Титгонге — самой быстрой лошади, что была в той стране.

Тут-то мать и спрашивает: «Как же Титгонг может скакать быстрее любой другой лошади?» Отец не очень-то хотел отвечать, но поддался и под конец уступил надоедливым вопросам: «Когда я хочу, чтоб Титгонг остановился, то хлопну его по левой лопатке, когда хочу, чтоб скакал быстрее, дважды хлопаю по правой, а когда хочу, чтоб он нёсся вперёд что есть сил, дую в гусиную горловину, которая у меня всегда с собой в кармане. Едва услышит он этот звук, так мчится быстрее ветра».

Понемногу в доме установилась тишина: Ассипатл понял, что все заснули. Втихаря он вытащил гусиное горло из отцовского кармана, пробрался в стойло, попытался надеть узду на Титгонга. Тот поначалу брыкался, но, стоило Ассипатлу хлопнуть его по левой лопатке, тот притих, словно мышь. Ассипатл взобрался ему на спину, хлопнул по правой лопатке — и тут конь рванул вперёд, громко заржав. От этого ржания отец проснулся, вскочил на ноги и давай поднимать сыновей. Все вместе они оседлали лошадей и давай преследовать вора. А откуда им было знать, что коня украл не кто иной, как Ассипатл?

Отец, скакавший быстрее всех, почти настиг Титгонга и крикнул ему: «Хей! Хай! Ху! Титонг тпру!» — тут Титгонг и встал как вкопанный. Ассипатл поднёс гусиное горло ко рту и дунул в него что было сил. Титгонг, едва услыхал звук, помчался что есть сил, оставив своего хозяина и шестерых его сыновей далеко позади. А нёсся он так быстро, что Ассипатл и дышать-то мог с трудом. И вот к рассвету Ассипатл добрался до того самого места на берегу, где лежал Сторский червь. Была там долина, теснившаяся между двух холмов, а в долине стоял домишко. Ассипатл привязал Титгонга, а сам сунулся в этот домик: на кровати лежала огромная старуха и громко храпела. В очаге продолжал гореть огонь, а рядом стоял железный горшок. Ассипатл взял горшок, кинул в него горящего торфа из очага. По дому он передвигался на цыпочках, так что старуха и не проснулась, и только серая кошка, лежавшая у неё в ногах, зевнула и потянулась. Ассипатл поспешил прямиком к берегу. На большом расстоянии от земли высился мрачный остров — а на самом деле то была макушка головы Сторского червя. Зато поблизости оказалась лодка, стоявшая на якоре, а в лодке был человек, он скрестил руки — всё пытался согреться, поутру-то холодно. Ассипатл окликнул этого человека: «А ты чего не выберешься на берег погреться?» — «Да я бы рад, да только королевский сенешаль намнёт мне бока, если я лодку брошу». — «Смотри, как хочешь, я-то сейчас разведу огонь и поджарю себе моллюсков на завтрак», — ответил Ассипатл и принялся рыть яму под очаг. Минута-другая, и вдруг как вскочит с криком: «Золото! Золото! Точно золото! Желтее пшеницы и ярче солнца!» А тот, кто был в лодке, едва про золото услышал — прыгнул в воду и давай к берегу. Он едва не сбил Ассипатла с ног — кто ж золота-то не хочет — и давай руками землю скрести там, где Ассипатл яму рыл. Тем временем Ассипатл отвязал лодку и прыгнул в неё с горшком в руках. Он уже отплыл далеко в море, когда человек наконец обернулся, прекратил копать и взвыл от досады. Солнце поднялось над долиной, словно огромный большой шар, — Ассипатл грёб всё быстрее, чтобы добраться до головы чудовища. Он обернулся и увидел, что король и вся его свита собрались на берегу. Люди, подпрыгивая от гнева, кричали, чтобы он возвращался. Но он не обратил на эти окрики никакого внимания, потому что знал — надо успеть добраться до чудовища, пока оно не зевнёт семь раз. Голова Сторского змея была величиной с гору, его глаза словно круглые озёра, глубокие и тёмные. Едва лучи солнца коснулись его глаз, чудовище очнулось от сна и принялось зевать. Змей всегда зевал семь раз, после чего из пасти появлялся его раздвоенный язык, сметавший всё живое, оказывавшееся поблизости. Ассипатл подплыл к чудовищу как раз в тот момент, когда оно зевнуло во второй раз. С каждым зевком вода приливной волной устремлялась прямо в утробу змея. Вот так Ассипатл, сидя в лодке, был подхвачен волной и попал в глотку чудовища — огромную пещеру, извивающуюся, словно гигантский туннель. Его несло по волнам миля за милей, вокруг пенилась вода, тут и там закручивались водовороты, наконец волнение поутихло, поток стал слабее, и лодка остановилась. Ассипатл знал, что времени у него совсем мало, ибо чудище должно было зевнуть опять, поэтому он побежал со всех ног и так, огибая один угол за другим, добрался до самой печени змея. Он-то знал, куда держать путь, да и внутри Сторского змея было светло от морских огней. Наконец Ассипатл достал большой нож и вырезал в печени большую дыру. Затем он достал торф из котелка и принялся запихивать его как можно глубже, набирал в себя воздух и дул на торф что есть мочи, пусть пламя полыхнёт — так уж полыхнёт. Ассипатл стал отчаиваться, огонь никак не занимался, но вдруг яркий язык пламени озарил темноту, и печень стала полыхать, словно костёр на Иванов день. Убедившись, что вся печень объята пламенем, Ассипатл побежал обратно к лодке — он нёсся обратно ещё быстрее и добрался как раз вовремя, ибо занявшаяся огнём печень вызвала у змея дикую боль: он рыгал и рыгал без устали. Волна, поднявшаяся в животе, подхватила лодку и вынесла её в пасть чудовища, а потом и наружу, прямо к берегу, где он пристал на возвышенности, куда воде не так-то легко добраться.

И хотя Ассипатл был цел и невредим, никто даже не думал о нём, ибо всем казалось, будто наступил конец света. И король со своей свитой, и старуха, разбуженная громким шумом, и даже кошка — все принялись взбираться на холм, чтобы спастись от потоков воды, которые извергались из пасти Сторского змея.

Огонь становился всё сильнее и сильнее, из ноздрей чудовища струились чёрные потоки дыма, небо потемнело, в агонии чудище высунуло свой раздвоенный язык и зацепилось им за рог у полумесяца, но тут язык соскользнул, упал вниз и оставил на земле след — глубокую трещину. Прилив наполнил эту впадину водой, — вот так земли датчан оказались отделены от берега Норвегии. А там, куда ударился кончик языка, появилось Балтийское море. Сторский червь извивался в мучительной агонии, он пытался достать головой до неба, и каждый раз, когда голова падала, весь мир сотрясался от удара. С каждым падением из пасти чудища выпадали зубы. В первый раз из них образовались Оркнейские острова, затем — Шетландские, и вот, когда уже Сторский червь почти испустил дух, Фарерские острова с грохотом упали прямо в море. Наконец чудовище свернулось огромным клубком, и старые люди говорят, что остров Исландия — это и есть остатки мёртвого змея, чья печень всё ещё полыхает в недрах гор.

Прошло немало времени, прежде чем небо стало чистым, солнце засияло снова, а люди смогли прийти в себя. Король крепко обнял Ассипатла и назвал его своим сыном. Он обрядил Ассипатла в тёмно-красную мантию, и вложил нежную белую ручку Прекрасной Драгоценности в руку Ассипатла, и подпоясал его знаменитым мечом Скинкерснаппер. А ещё добавил, что повсюду, куда простирается его королевство — на юг, на север, на запад и на восток, — всё отныне принадлежит герою, который спас и страну, и людей.

Неделей позже Ассипатл и Прекрасная Драгоценность сыграли свадьбу в королевском дворце. И никто ещё не видел свадьбы, подобной этой, потому что все до единого жители королевства были счастливы — Сторский змей больше уже не мог принести им горя. По всей стране люди плясали и пели. Король Ассипатл и королева Прекрасная Драгоценность радовались, а как же ещё, ведь они так любили друг друга. У них народилось немало прелестных ребятишек, и если они не померли, то наверняка живут и поныне[283].

ЛИНТОНСКИЙ ЧЕРВЬ (LINTON WORM).

В XII веке обитатели Линтона оказались в бедственном положении из-за прожорливого чудовища или червя, который, по словам писателя XVII века, был «три шотландских ярда в длину, немногим побольше, чем нога обыкновенного человека, обликом и окраской похожий на болотную гадюку». Чудище жило в норе, расположенной на северо-восточном склоне Линтонского холма, — это место и по сей день называется Ворм-Дэн, или Берлога Червя. Время от времени червь выползал наружу и «кружил по полям, поджидая добычу», — дело, не требовавшее особых усилий, так что фермерам по всей округе пришлось увести свой скот и переселиться на мили три-четыре поодаль, отчего местность, где обитал червь, пришла в полное запустение: ни один путник не осмеливался поехать по дороге, шедшей в тех краях, всё равно, надо ли было ему в церковь или на ярмарку, — вот какого страха навела тварь. Соммервиль из Ларристона, оказавшийся как раз в то время на юге, из любопытства захотел посмотреть на чудовище, о котором он слышал столько странных историй, а поэтому отправился на север, до самого Джедбурга. Там-то он повстречал до смерти напуганных фермеров, которые бежали в город в поисках убежища. Одни говорили, что у чудища стали отрастать крылья, другие, что оно извергает пламя из пасти, третьи, что его ядовитое дыхание способно на расстоянии убить корову. Но эти слухи только подогрели любопытство Соммервиля, и он пожелал лично посмотреть на тварь. И вот как-то раз он вскочил на коня и отправился к звериной берлоге. Стоило твари выползти и заметить всадника поблизости, она подняла голову на высоту в половину тела и уставилась прямо на него, открыв пасть, а затем уползла обратно, не причинив никакого вреда. Юный Соммервиль решил, что при таком исходе ему следует во что бы то ни стало убить чудовище, взялся пристально наблюдать за тварью и её повадками. Он обнаружил, что червь всегда глядит прямо в лицо смотрящему и раскрывает при этом пасть. Так у Соммервиля созрел план: он раздобыл длинную пику, причём весьма прочную, в полуфуте от наконечника на древке пики было закреплено железное колесо, которое вращалось от любого прикосновения. На острие он повесил кусок торфа, пропитанного смолой и серой, поджёг его и на протяжении нескольких дней тренировал свою лошадь, чтобы она привыкла к дыму и пламени, которые будут бить прямо в лицо во время атаки. Покончив с этим, он объявил джентльменам и простому люду, проживавшим в тех краях, что готов уничтожить чудовище или погибнуть, взявшись за подобное дело. Его умудрённые опытом и летами соседи, которые уже пытались убить тварь стрелами и дротиками — да всё напрасно, — подняли его на смех, дескать, всё это пустая бравада и юношеская беспечность. Но только Соммервиля не поколебало их недоверие, вместе с преданным слугой он в положенный день отправился на рассвете к логову червя.

Стоило чудовищу наполовину высунуться наружу, как слуга поджёг торф. Соммервиль пришпорил свою натренированную лошадь, галопом поскакал прямо к чудовищу и засунул горящее копьё в раскрытую пасть. Лошадь отскочила назад, копьё сломалось, но древко оказалось уже глубоко в горле червя. Смертельный удар был нанесён, и тварь стала извиваться в судорогах. Её задняя часть всё ещё находилась внутри норы, и не выдержавший напряжения склон холма разлетелся на куски, падавшие в разные стороны и на самого червя, что только ускорило мучительную гибель чудовища.

За этот героический подвиг Соммервиль заслужил всеобщую признательность и уважение, король назначил его своим сокольничим и возвёл в рыцарское достоинство, даровав ему титул барона Линтона[284].

ЛОНГВИНТОНСКИЙ ДРАКОН (THE LONGWINTON DRAGON).

В лесу неподалёку от деревушки Лонгвинтон расположены три источника, о которых с давних пор ходит молва. С незапамятных времён люди приезжали издалека, чтобы напиться воды из этих источников, ибо она была сладкой, словно вино, и обладала удивительными целебными свойствами. Не один пастух, чьи кости ломило после зимы, приходил туда и получал облегчение, не один ребёнок испил воды и обрёл здоровье. Жители Лонгвинтона по праву гордились своими источниками — была в них какая-то волшебная сила. И вот однажды отправился туда пахарь утолить жажду и вдруг видит — у источника лежит огромный дракон, свернулся кольцами вокруг дерева, что росло поблизости, опустил в воду свой большой чёрный язык и хлебает, словно собака. Стоило пахарю приблизиться — дракон исчез, но только человек почувствовал, что чудище никуда не делось, а просто стало невидимым: было слышно, как когти шуршат по опалой листве, а его горячее дыхание обжигало лицо. Вот пахарь и бросился от ужаса наутёк, да спасся только потому, что побежал не по прямой, а стал плутать между деревьями. С тех пор ни один странник не осмеливался приблизиться к волшебным источникам — ибо там людей подстерегал дракон. Страшное это было чудище, шкура в бородавках, словно у жабы, и длинный хвост, словно у огромной ящерицы. Когтями он разрывал землю и сдирал кору с деревьев, когда тёрся о них. Лишь немногим довелось разглядеть его, ибо каждый раз, как кто-нибудь приближался, дракон становился невидимым. Нет его, и всё тут, да только трава шуршала от его дыхания и цветы сгибались, когда он наступал на них. Особого зла дракон не причинял, жил себе в одиночестве и пил воду из источников. Но стоило кому-нибудь из жителей Лонгвинтона попытаться напасть на него, дракон злился — и деревья качались и ломались вокруг него так, словно посреди леса поднялся смерч. Выходило, что он завладел источниками и ни с кем делиться не собирался. Источники тем временем заросли тиной, а пастухам приходилось справляться со своими болячками кто как может. И вот однажды заехал в Лонгвинтон рыцарь, скитавшийся в поисках приключений. «Есть у нас тут один жадный дракон, — сказали ему жители деревни, — мы бы от него с радостью избавились, да только он может становиться невидимым, так что ещё никому не удавалось приблизиться к чудищу и поразить его». — «Я справлюсь с этой напастью, — ответил рыцарь, — переночую, а завтра сражусь с драконом». На следующее утро он смазал глаза волшебным снадобьем, которое раздобыл во время своих странствий, и поскакал в лес. Дракон спал рядом с одним из источников, но, едва донёсся стук лошадиных копыт по опавшей листве, он поднял уши и растопырил зубцы на спине. Но затем, положившись на свою невидимость, успокоился. А рыцарь был наготове. Беспечный дракон думал вонзить в нападавшего когти, но тут рыцарь вонзил меч прямо ему в бок. Дракон взвыл от боли — а рана была тяжёлая, — поспешил отступить, защищая источник, и приготовился к новому нападению. Но какие бы чудовищные раны рыцарь ни наносил дракону, силы того не уменьшались, да и сами раны заживали быстрее, чем появлялись. Их бой продолжался часами, неуклюжий дракон не мог оказать достойного сопротивления ловкому человеку, однако под вечер рыцарь, усталый и истощённый, ускакал прочь. Ему было стыдно признать перед жителями деревни своё поражение, но такие, как он, легко не сдаются. «Завтра я снова сражусь с драконом», — сказал рыцарь и лёг спать. На следующий день он обрушил на чудовище столько ударов, что и тысячу драконов можно было убить на месте, да только зверь к закату дня был столь же свеж и силён, как на рассвете. И пришлось рыцарю отступить опять. «Я попробую в третий раз, — сказал он, — дракон, наверное, обладает какой-то магической силой, о которой я поначалу и не подумал. Завтра буду полагаться на свои глаза, руки-то я уже пускал в ход». Наступил третий день, он снова отправился в лес и опять напал на дракона. Так оно и вышло, ибо, пристально наблюдая, рыцарь подметил: сколько дракона мечом ни бей, тот ни на шаг от источника не отступает. Мало того, наконец рыцарь разглядел, что кончик своего хвоста дракон постоянно держит опущенным в воду. «Ага, вот в чём тут секрет!» — произнёс рыцарь, спустился с лошади и отвёл её в лес, чуть подальше. Потом он подошёл к дракону и слегка стал его колоть то тут, то там, пока дракон, разозлившись, не зарычал и прыгнул прямо на него. Тут рыцарь отошёл назад, едва оказывая сопротивление, чтобы дракону показалось, будто его противник истощён и почти повержен. Понемногу рыцарь сгибался и даже упал навзничь, — вот и чудищу, идущему следом, пришлось отойти от источника на несколько шагов. Но тут рыцарь внезапно вскочил на коня, обогнул дракона и преградил ему путь назад, к источнику. Дракон понял, что его обманули, громко заревел, словно бешеный бык, и стал изо всех сил драться, чтобы попасть назад к источнику. Но рыцарь, зная, в чём дело, наносил удар за ударом, и с каждой раной дракон становился всё слабее и слабее. Кровь струилась из его боков — её капли выжигали траву. Дракон терял силы и наконец упал, бездыханный. На следующий день жители Лонгвинтона устроили ему похороны, они расчистили источники и разослали повсюду весть о том, что чудовища больше нет, — в каждом доме и в каждой лачуге в двадцати милях в округе веселились и плясали в ту ночь[285].

ДРОВОСЕК И ДРАКОН ИЗ ШЕРВАДЖСКОГО ЛЕСА (A WOODMAN AND A DRAGON THAT LIVED IN SHERVAGE WOOD).

Это был длинный дракон — вроде тех, которых называют червями, он проглатывал всякое живое существо, до которого только мог добраться. Из-за этого местный дровосек не мог отправиться в лес дров нарубить — а чем ему ещё зарабатывать на жизнь. Только голод не тётка, вот и пришлось дровосеку пробираться в чащу, вроде бы дракон отправился куда-то прочь, искать добычу. Всё утро дровосек рубил деревья — никто его не тревожил, пришёл полдень, тут-то дровосек и присел на старый ствол, наполовину ушедший в землю, — самое время было съесть свой полдник, и вот сидит он, ест, а бревно под ним как зашевелится. Дровосек вскочил от ужаса и закричал: «Чего шевелишься-то, а ну получай!» — схватил топор, вонзил в чудище и наутёк. Что с тех пор с драконом сталось — никто не знает, да только больше его не видели[286].

ЛУДХАМСКИЙ ДРАКОН (THE DRAGON OF LUDHAM).

Огнедышащий крылатый дракон наводил страху на обитателей Лудхама, что в Норфолке: каждую ночь он появлялся в деревне, так что никто не смел выходить из дому после заката. Поутру дракон возвращался в свою берлогу, и жители пытались заложить выход кирпичами и камнями — но это не помогало, ибо по ночам дракон снова выбирался наружу. И вот пополудни люди перепугались оттого, что дракон решил вылезти из своей норы. Стоило ему отойти на приличное расстояние, как один храбрец взял большой жернов и закрыл вход в нору, да так, что и щелки не осталось. Дракон понежился на солнышке, вернулся домой, а жернов сдвинуть не может, попытался, а затем поднял хвост, громко заревел и ринулся прямо к Епископскому дворцу, пронесся через руины аббатства Святого Бенета, проскользнул под аркой и исчез в погребе. Нору его засыпали, а в Лудхаме дракона больше никто не видел[287].

ДРАКОНИХА ИЗ БЕН-ФАЙРА (A FEMALE DRAGON OF BEN VAIR).

Никто не осмеливался напасть на дракониху и никто не мог придумать, как же её уничтожить, до тех пор пока шкипер Чарльз не оказался в Бен-Файре. Он поставил свою лодку на якорь неподалёку от нынешней пристани и соорудил мост из пустых бочек, понатыкав в них копья. Бочки были связаны верёвками, а мост шёл прямо от его лодки к берегу. Затем он развёл в лодке огонь и принялся жарить на углях мясо. Едва запах достиг драконьего логова, тварь в несколько прыжков оказалась на берегу и решила по мосту добраться до лодки. Однако наконечники копий впивались ей в тело и рвали её плоть на части, так что к оконечности моста чудище доползло едва живым. Тем временем Чарльз снялся с якоря и отплыл подальше, так что борт от последней бочки отделяло приличное расстояние. У чудовища не было сил ни прыгнуть в лодку, ни вернуться назад той же дорогой. Так она и умерла прямо на мосту от полученных ран[288].

ДРАКОН НА КОЛОКОЛЬНЕ (SPIKED DUMMY).

В Лландейло Грабан дракон обосновался на колокольне, где спал по ночам. Наконец один деревенский парень придумал, как с ним расправиться. Из большого дубового полена он изготовил чучело человека и с помощью местного кузнеца оснастил его множеством острых железных крючьев с зазубринами. Потом он нарядил чучело в красную одежду и прикрепил его прямо на колокольне. Наступил вечер, дракон увидел, что его кровать занята, и ударил хвостом по чучелу со всего маху. Крючья так и впились в плоть дракона. Рассвирепев от боли, дракон принялся царапать чучело, бить по нему крыльями, кусать зубами и наконец свился кольцами вокруг своего деревянного недруга и истёк кровью[289].