Вольная Пустошь

Глава шестая. Сумерки

Хамодур Плюнь потёр руки, тонкие и гибкие, как паучьи лапки, и улыбнулся, отчего и без того узкий рот вытянулся в ниточку. Это время суток он особенно любил.

Перед приходом ночной смены в огонь подбросили свежих дров, и высокие дымовые трубы изрыгали густые клубы едкого дыма, окрасившего вечернее небо в пурпурный цвет.

Усталые рабочие разбрелись по ветхим хижинам и завалились спать под несмолкающий стук молотков и грохот коловорота. Всего через несколько часов их разбудил гонг, беспощадно сгоняющий на работу. Слух Хамодура улавливал недовольный ропот ночных бригад, нехотя занимающих свои рабочие места.

Главный Литейщик стоял на галерее Счётного Дома — высокой и прочной деревянной башни в восточном конце великолепного резного дворца. Створчатые окна изнутри и снаружи были покрыты сажей, но даже это не портило красивое строение.

Всюду, куда ни брось взгляд, стояли высокие чёрные печи, напоминающие сверху грозящие персты.

А раскалённые горны как будто смотрели на Хамодура пылающими глазами лесных демонов, отбрасывая на разбросанные поленья причудливые тени. В цехах, как всегда, было шумно и оживлённо, а сейчас, когда на землю опустились сумерки, Хамодур наблюдал за работой с особым удовольствием. С приходом ночной смены кипучая деятельность на Опушке Литейщиков достигала своего апогея, позже она постепенно превратится в привычную какофонию стука, скрежета и свиста.

Главный Литейщик провёл костлявым пальцем по грязному окну и поправил на длинном носу очки в стальной оправе. Как здесь всё изменилось. Когда он — Хамодур Плюнь — впервые пришёл в Дремучие Леса, Опушка Литейщиков представляла собой захудалую лесную кузницу, изготавливавшую котелки да сковородки для кочевых гоблинских племён и странствующих шраек. Купцы в Нижнем Городе твердили в один голос, что Хамодур спятил, раз решил здесь остаться, но он лучше знал, что к чему.

При воспоминании о тех далёких временах в глазах у Хамодура заплясали озорные огоньки. Да, с тех пор всё изменилось к лучшему, по крайней мере для него.

Каменная Болезнь положила конец воздушным перевозкам, а значит, прибыльной торговле. Больше никогда купеческие небесные корабли не поднимутся ввысь, не полетят в Дремучие Леса с грузом удивительных товаров из Нижнего Города и не вернутся назад с ценной древесиной и прочим замечательным сырьём; больше никогда воздушные пираты не будут грабить богатых незадачливых торговцев. Мор вернул торговлю на землю, и она, по мнению Хамодура, перестала быть таким уж прибыльным делом.

Для начала шрайки получили контроль над Дорогой через Топи, и купцам пришлось платить дань за право торговать в Дремучих Лесах. Цены на товары взлетели до небес, и многие богатеи из Нижнего Города потеряли дело. Хамодур не преминул этим воспользоваться и быстро заполнил образовавшуюся на рынке нишу. Опушка Литейщиков, избежавшая посягательства шраек, стала процветать.

Очень скоро в Дремучих Лесах появились, как грибы, торговые точки Хамодура. Его влияние росло и крепло. Без Опушки Литейщиков гоблины так бы и остались жалкими, примитивными племенами, а главное, своими знаниями и своими навыками они целиком и полностью стали обязаны Главному Литейщику.

Да, дело спорилось, но Плюнь не желал на этом успокаиваться. Ведь, добившись успеха один раз, хочешь повторить его снова и снова.

Кроме того, достаточно вспомнить шраек и их пресловутый Восточный Посад. Глупые курицы жирели и богатели за счёт Нижнего Города, так сказать, клали все яйца в одну корзину. И каков итог? Если верить источникам, в достоверности которых Хамодуру не приходилось сомневаться, шрайки сгинули вместе с Нижним Городом.

Но Хамодур не желал повторить их судьбу. У него были планы, монументальные планы, способные полностью перекроить карту Дремучих Лесов. Земля, богатство, власть — вот ради чего он жил.

Главный Литейщик обернулся и придирчиво оглядел большой тёмный зал, заставленный узкими столами. За каждым из столов сидел писарь и быстро водил по белоснежной бумаге длинным пером.

Рядом стояли заляпанные чернильницы. Городские гномы, тролли-несуны и гоблины всех родов с бешеной скоростью подсчитывали и записывали количество ушедшей на производство древесины, горной руды, объём сплавки и сумму выпускаемой продукции. В зале стоял такой гул, словно сюда залетел Целый рой лесных сверчков, хотя на деле это скрипели по пяти сотням свитков перья пяти сотен писарей.

Время от времени раздавался рыхлый, раскатистый кашель, такой можно было услышать только здесь. Рабочие называли его литейным бронхитом. Им страдал каждый, кто подолгу дышал грязным, задымлённым воздухом. Впрочем, писцы переносили болезнь в лёгкой форме, по-настоящему не повезло тем, кто трудился в цехах. По статистике лёгкие несчастных выдерживали не более двух лет.

Посещая литейные цеха, Хамодур взял в привычку закрывать рот и нос марлевой повязкой. Остальное время он проводил в высоких башнях или верхних палатах дворца, там воздух был несравнимо чище. Тем не менее даже он иногда покашливал. Очевидно, полностью от задымленности нельзя было укрыться нигде. Чувствуя, что в горле начинает першить, Хамодур полез в карман, выудил оттуда маленькую бутылочку, ловко откупорил её и поднёс к губам.

Терпкий сироп смочил горло, и кашель прекратился. Хамодур Плюнь сунул бутылочку обратно в карман, снял очки и протёр линзы большим носовым платком.

«Какое счастье, что в Дремучих Лесах не перевелись лекарственные травы, а балаболы все так же искусно варят из них снадобья», — подумал Хамодур. У него в личном распоряжении было с десяток глазастых аптекарей. Что ж, долгожданному, вечно хворающему гостю это должно прийтись по душе.

— Прошу прощения, Ваше Превосходительство, — вывел его из раздумий чей-то робкий голос.

Хамодур быстро напялил на нос очки и оглянулся.

Перед ним с озабоченным взглядом вечно усталых глаз стоял престарелый секретарь Пинвик Крам.

— Что тебе? — резко ответил Хамодур. — Слушаю.

— Прибыла последняя партия рабочих от Хемтафта Топорбоя, — сообщил Крам.

Хамодур прищурился:

— И?..

— К сожалению, их всего пятьдесят, — последовал ответ. — И все до одного длинноухие гоблины…

— Как длинноухие! — взвыл Хамодур и чуть не захлебнулся новым приступом кашля. — Сколько раз ещё повторять? Мне нужны молотоголовые или плоскоголовые гоблины, у них хотя бы мускулы есть. Но длинноухие — мирные пахари и порядочные раззявы! — Он ухватил секретаря за воротник. — Не смей платить Топорбою, пока мы не проверим их в деле. Если рабы не подойдут, он не получит ни монеты, тебе понятно?

— Да, господин, — тихо пискнул Крам.

Хамодур оттолкнул секретаря, повернулся к окну, протёр пыльное стекло и уставился в темноту. По двору ковыляла колонна новых рабочих. Каждый был закован в цепи и, не поднимая глаз, тихо шаркал вслед за надзирателем.

Вне всякого сомнения, это были длинноухие гоблины, подтверждение тому — особая посадка головы пленников и кривые уши, отягощённые массивными золотыми кольцами. Но Плюнь с облегчением заметил, что у большинства были розовые глаза и крепкая чешуя, а значит, после небольшой подготовки из них можно вылепить хороших работников и жестоких бойцов. Новая партия была всё же лучше прежней, когда Топорбой пытался всучить ему ленивых низкопузых гоблинов.

— Хм, эти ещё ничего, — проворчал он. — Хотя, конечно, далеки от идеала.

— Знаю, господин. — Секретарь молитвенно прижал руки к груди. — Но что я могу поделать?

Хамодур хватил кулаком по столу, отчего все писари как один оторвались от бумаг и воззрились на хозяина.

— Это недопустимо! — заорал он. — Совершенно недопустимо! Пламя в печах должно постоянно поддерживаться! Особенно сейчас. И я не позволю нерадивым рабам разрушить всё, что было создано таким трудом. Похоже, никто не хочет работать? — Он снова схватил испуганного секретаря за воротник. — Мне нужно триста новых работников! — выплюнул он. — И хороших работников! Усердных таких!

Они должны быть здесь ровно через неделю. Тебе понятно?

— Да, господин, но…

— Бестолковый ежеобраз, господин Крам, — перебил его Хамодур. — Разве вы не бестолковый ежеобраз?

— Нет, господин, но…

— Если Топорбой хочет и дальше получать наши товары, ему придётся заплатить! — гаркнул он. — Заплатить рабами! Так и скажи ему. А теперь убирайся!

Пинвик Крам развернулся и бросился бежать, что-то бормоча себе под нос. Хамодур проводил его насмешливой улыбкой.

— Три сотни, Крам. Не разочаровывай меня! — крикнул он ему вслед. — Иначе сам встанешь у печи.

Крам шмыгнул за дверь, и Хамодур снова уставился в окно. Солнце ещё не село, но клубы дыма уже окутали Опушку Литейщиков, как ночная мгла. Закованные в цепи длинноухие пленники скрылись в ветхих сараях.

— Пятьдесят жалких гоблинов, — пробормотал он. — Этих хватит на пять цехов. А нужно заполнить двадцать пять.

Хамодур покачал головой. Даже если Крам сумеет добыть триста гоблинов, через месяц понадобится ещё триста, а потом ещё триста и ещё триста.

Плюнь прищурился: там, вдали, лежали Дремучие Леса. К северу от них расположена Вольная Пустошь. Главный Литейщик улыбнулся, обнажив маленькие острые зубки.

— Вольная Пустошь, — протянул он. — Так называемый маяк надежды и света. — Он презрительно фыркнул. — И бесконечный источник рабов.

— Так это и есть знаменитый Хемтафт Топорбой? — спрашивал Лоб, пытаясь протиснуться сквозь плотную толпу любопытных гоблинов.

— Какой чудесный у него плащ из перьев шраек! — подхватил его брат Луммель. — Говорят, он лично вырвал каждое перо.

— Замолчите, вы там, — раздался позади сердитый голос. — И так ничего не слышно.

Лоб и Луммель прикусили языки. Близилась урожайная пора, и кто-то должен был представлять семью на Совете Племён. Раньше туда ходили их старшие братья, но все они теперь работали на Опушке Литейщиков. А Лобу и Луммелю очень не хотелось злить здоровенного молотоголового гоблина.

— Простите, добрый господин. — Лоб в знак почтения прикоснулся к колпаку и толкнул в бок брата, чтобы тот последовал его примеру.

Молотоголовый гоблин, однако, не обратил на них никакого внимания.

Лоб и Луммель Гроупы были низкопузыми гоблинами. Их соломенные колпаки и забавные ремни сразу выделяли их из толпы воинственно настроенных собратьев, отчего оба брата чувствовали себя не в своей тарелке.

Толпа, состоящая из гоблинов всех родов, собралась в просторной хижине пучковолосых. Здесь было так тесно, что даже дышали все с трудом. Плоскоголовые и молотоголовые, красноглазые и чешуйчатые, длинноволосые и пучковолосые гоблины, гоблины-всегрызы и гоблины-кусачки — все пришли на Совет.

В центре хижины на высоком помосте восседал в своём цветастом плаще из оперения шраек Хемтафт Топорбой из племени длинноволосых гоблинов. Он смотрел на толпу с высокого резного трона, установленного на груде черепов усопших предков длинноволосых.

Рядом с троном, склонив головы, стояли четыре вождя других гоблинских племён.

Рутрот Кусачий, вождь клыкастых гоблинов, первым поднял глаза. Он возглавлял одно из наиболее многочисленных гоблинских племён и, несмотря на лживую улыбку, выглядел весьма строптивым.

Рядом с ним стояла Литтаг, глава племени плоскоголовых и молотоголовых гоблинов, внучка генерала Титтага. Несмотря на молодой возраст, гоблинша могла похвастаться многочисленными шрамами, говорящими о бурном боевом прошлом. Как-никак, Литтаг возглавляла самое воинственное гоблиново племя.

Подле неё маячил сгорбленный вождь длинноухих гоблинов Мигмяу Серый, столь же мудрый, сколь и древний. Длинноухие были самым безобидным и, может быть, именно поэтому самым многочисленным племенем, а потому роль старика Мигмяу нельзя было недооценивать.

Так же как нельзя было отрицать значимость Бабки Сладкоежки Второй. На Совете она представляла сразу четыре племени — гоблинов-сиропщиков, гоблинов-науконогов, древесных гоблинов и крох-гоблинов. Эти племена слыли замечательными кулинарами. Пять подбородков Бабки Сладкоежки Второй всколыхнулись подобно волнам, когда она подняла голову и хладнокровно встретила взгляд Хемтафта.

Топорбой взмахнул волосатой рукой. На Совете Племён его слово было законом. Но всё же он понимал, что зыбкий мир между племенами нарушить никак нельзя, иначе они вновь затеют распри и войны. А это очень и очень нежелательно.

— Я всё понимаю, — проговорил он, и толпа притихла, ловя каждое слово. — Вы, длинноухие, заплатили высокую цену, отдав своих лучших представителей в рабство на Опушку Литейщиков. Но, с другой стороны, как бы ещё мы получили все эти пики, котлы, плуги и прочую утварь, без которой никак не прожить.

— Скажи только слово, и мои молотоголовые братья сровняют Опушку Литейщиков с землёй. Вот так! — Литтаг стукнула кулаком по ладони.

Хемтафт укоризненно покачал головой.

— Ох, Литтаг, Литтаг. Сколько раз мне ещё объяснять? — завёл он старую песню. — Напа дать на Опушку Литейщиков слишком рискованно. Хамодур Плюнь скорее умрёт, чем откроет нам секрет чудесного литья. И что нам тогда делать? Мы останемся один на один с механизмами, которыми не умеем управлять. Нет, если мы хотим и дальше процветать, нужно платить дань.

Кости предков, украшавшие деревянные балки, забренчали на ветру.

— Но почему дань должны платить только мы — длинноухие? — проскрежетал старый Мигмяу Серый, поднимая белые, как молоко, глаза.

— Потому что вас больше всех, — равнодушно пожал плечами Рутрот Кусачий.

— …И потом, ни один молотоголовый или плоскоголовый гоблин не станет топить печь! — чванливо ответила Литтаг. — Мы же воины!

Плоскоголовые и молотоголовые гоблины, стоявшие рядом с Лобом и Луммелем, поддержали свою предводительницу одобрительными криками.

— Но так больше не может продолжаться! — прогудела Бабка Сладкоежка Вторая, и все притихли.

— Не может и не будет! — Хемтафт слез с трона и воздел руки к небесам. В своём плаще он как никогда напоминал хищную птицу. — Если мы нападём на Вольную Пустошь и поработим её жителей, то ни один гоблин больше никогда не пойдёт в рабство на Опушку Литейщиков. Нас заменят граждане Рабской Пустоши!

Лоб и Луммель ошеломлённо переглянулись. А толпа зашлась восторженными криками:

— Рабская Пустошь! Рабская Пустошь! Рабская Пустошь!

— Сейчас для нападения самое подходящее время! — оживилась Литтаг. — Шрайки потеряли много бойцов! Нижний Город стёрт с лица земли! Вольная Пустошь ещё никогда не была такой беззащитной! Литейщики дадут нам столько оружия, сколько потребуете, я, и мы устроим грандиозное сражение, быть может, самое грандиозное в истории Края. Никто не сможет устоять перед гоблинами!

Лоб содрогнулся, Луммель прикрыл глаза. Оба отлично помнили, что в рабство их братьев отправила не Вольная Пустошь, а Гоблиново Гнездо. Хемтафт и остальные вожди виновны в их горестях.

— Мы победители! — возопила Литтаг. Её резкий голос прокатился по хижине.

Лобу и Луммелю было неуютно среди беснующейся толпы. Оголтелые крики и искажённые лица пугали братьев. Они всего-то хотели узнать насчёт урожая, но, похоже, всех остальных волновало только одно — война!

Вечерело. Гоблины зажгли факелы и стали расходиться по домам.

— Да здравствует победа! — кричал им вслед Хемтафт. — Да здравствует Рабская Пустошь!

— Ты только погляди на наших милых крошек! Какой отменный аппетит! — восхитилась матрона Пернатый Рог, обращаясь к своей сухопарой спутнице — сестре Неряшке. Почтённые шрайки брели по длинному мосту над широким манежем, в котором располагались ясли.

Завидев их, птенцы встрепенулись, жадно вытянули длинные шеи и разразились голодным криком. Трудно было поверить, что эти верзилы, вымахавшие уже в половину своего взрослого роста, вылупились всего два дня назад.

— Ты, как всегда, права, дорогуша, — ответила сестра Неряшка, одобрительно кивнув пернатой головой. Её холодные глаза блеснули, как лезвие кинжала на солнце. — И ждать нам осталось совсем недолго.

Так за неспешным разговором матроны подошли к затейливому деревянному сооружению со множеством канатов, шестерёнок и соединительных шлангов. Птенцы принялись галдеть ещё громче. Матрона Пернатый Рог навалилась всем телом на рычаг, который под её весом подался и медленно заскользил вниз. В этот миг открылся затвор резервуара и в металлические краны хлынул тёплый поток рубленых внутренностей зубоскалов.

Ясли огласилась яростными криками. Грубо отталкивая друг друга, птенцы бросились к вожделенным трубам, обхватили их крепкими клювами и, хлопая редкими пёрышками, стали ждать кровавый ужин.

Матрона Пернатый Рог ухватилась за колесо лебёдки, резко крутанула его вправо, и из труб потекла густая смесь из сырого мяса. Прильнув к кранам, птенцы жадно поглощали щедрое угощение, то и дело закатывая от удовольствия глаза.

Матрона внимательно наблюдала за трапезой маленьких шраек.

— На сегодня достаточно, — решила она и снова крутанула колесо, на этот раз влево. Подача пищи прекратилась. Сытые птенцы повалились на пол и тут же захрапели.

— Вот и чудно, мои хорошие, — прошептала сестра Неряшка. — Крепких снов! Растите большими, сильными и свирепыми. — Она повернулась к товарке: — Скоро у нас будет новая армия, новая Шайка Шраек и новая предводительница в ярком оперении.

Старая матрона задумчиво поправила шляпку.

— Надеюсь, что ты права, сестра Неряшка, — сказала она. — После ужасной гибели в Нижнем Городе Мамаши Ослиный Коготь и Шайки Шраек нам как-никогда нужны новые предводительницы. — Она горестно закудахтала. — Нам следует взять на себя всю ответственность, не правда ли?

Сестра Неряшка тяжело вздохнула. Сейчас, когда её оперение поседело, а глаза потеряли былую зоркость, ей казалось, что дни былого могущества уже не вернуть. В далёкой молодости она, досточтимая сестра Неряшка, была важной фигурой в Шайке Шраек. Вот тогда-то на ней, второй шрайке после самой Мамаши, лежала настоящая ответственность. Но после переезда в Восточный Посад, не в силах привыкнуть к оседлому образу жизни, Неряшка с радостью сложила с себя полномочия.

Зато теперь всё переменилось. После гибели основных сил шраек в канализации Нижнего Города в Восточном Посаде не осталось никого, кроме бесполезных шраек-самцов, престарелых шраек-наседок да нескольких древних сестёр вроде неё. На их долю вы пало высиживание и воспитание нового поколения Золотого Гнёзда.

Они недосыпали ночами, таская в ясли сухую со лому, поддерживая комфортную для яиц температуру. Они охотились на зубоскалов и забивали их кишками резервуары для кормления птенцов. А когда подошло время, старухи собрались возле гнёзд и запели новорождённым старинную песню шраек:

Через несколько часов после рождения птенцы уже потеряли мягкий пушок, а к первому в жизни завтраку покрылись перьями. От разнообразия расцветок пестрело в глазах. Птенцы были полосатые и жёлтые в крапинку, алые, синие, оранжевые и лиловые. Их перья уже сейчас одним сулили будущее рядовых бойцов, другим — тёпленькие места в Шайке Шраек. Юные шрайки ежеминутно увеличивались в размерах даже сейчас, во сне, на глазах умиляющихся матрон они заметно крепли и набирались сил. Матрона Пернатый Рог была права: пришло время для принятия ответственных решений.

— Ах, дорогуша, — проворковала сестра Неряшка, — Я всегда повторяла, что шрайки — кочевое племя. Мы не можем вести оседлый образ жизни.

— Но Восточный Посад… — начала было матрона Пернатый Рог.

— Восточный Посад — это нечто искусственное, — прервала её сестра Неряшка. — У шрайки не может быть дома. — Она смолкла. — Пока существовала Дорога через Топи, все ещё было ничего. Но сейчас, с крахом Нижнего Города, держаться нашей крепости нет никакого смысла.

Матрона Пернатый Рог открыла от удивлении клюв.

— Да, сестра, да, — продолжала сухопарая шрайка. — Мои слова могут тебя шокировать, но настала пора покинуть Восточный Посад. Здесь мы потеряли бдительность и слишком привыкли к роскоши. Нужно собрать сундуки с добром, оседлать зубоскалов и вернуться к старому доброму бродяжничеству и работорговле. Как-никак, но такой образ жизни наши предки вели не одну сотню лет. — Она указала острым когтем на спящих птенцов: — И эти крошки завоюют нам славу ещё на века.

Матрона Пернатый Рог поёжилась и плотнее закуталась в шаль.

— К работорговле, — повторила она, — Не так уж это и просто. Времена изменились, сестра. Дикие племена Дремучих Лесов сплотились, гоблины заключили союз с литейщиками, а Вольная пустошь. О, Вольная Пустошь теперь сильна и едина. Ты что, предлагаешь напасть на таких могущественных противников?

Сестра Неряшка хмыкнула и покачала головой.

— Нет, моя осторожная сестра, — ответила она. — Пока что нам это не под силу. Слишком мало наше войско. Но на примете у меня всё же есть цель. Живая и очень уязвимая цель, бегущая в эту минуту из разрушенного города.

— Из Нижнего Города! — ахнула матрона Пернатый Рог.

— Совершенно верно, — последовал ответ. — Мои шпионы сообщают мне о передвижении колонны переселенцев, и я питаю надежду…

Она осеклась, услышав громкий вопль, доносившийся с улицы. Недолго думая, сестра Неряшка и матрона Пернатый Рог бросились на балкон.

Высоко над Восточным Посадом медленно парило с три сотни маленьких, похожих на причудливые тучки небоходов.

Матрона Пернатый Рог мрачно уставилась на них.

— Библиотечные Рыцари, — пробормотала она.

— Похоже, не у нас одних есть шпионы, — кивнула сестра Неряшка, перевесившись через перила балкона.

На крепостной стене с бойницами собралась уже целая толпа старых наседок, седеющих сестёр-утешительниц и тощих шраек-самцов. Они что-то оживлённо кричали, указывая на небо. Рядом стояли осиротевшие метательные машины.

— Что вы стоите? — взвилась сестра Неряшка. — Сделайте что-нибудь!

Шрайки кинулись выполнять приказание. В считаные секунды они зарядили метательные машины огненными лафовыми шарами, но дальше дело застопорилось.

Никто из уцелевших шраек не умел стрелять. Это была работа стражи, вот только стражи больше но было. Бедным наседкам и сёстрам-утешительницам пришлось действовать наугад, пытаясь защитить себя и, что гораздо важнее, бесценных птенцов.

— ОГОНЬ! — скомандовала сестра Неряшка и едва успела плюхнуться на пол, как лафовый шар просвистел над её головой, опалив пёрышки на ушах.

И это был не единственный снаряд, полетевший в сторону, противоположную цели. Ещё пяток лафовых шаров вывалилось из жерл метательных машин, и непутёвым воительницам пришлось заливать их водой, чтобы не заполыхал пожар. Другие снаряды, едва перелетев через арку, упали где-то в лесу.

Но всё же несколько шаров попало в цель.

— Да, да, да! — приговаривала сестра Неряшка, глядя, как четыре… пять… шесть снарядов угодило в скопление лёгких небесных корабликов.

Раздался взрыв, во все стороны полетели щепки. Лафовьте шары зацепили как минимум три небохода. Два из них, кружась на ветру, как снежинки, исчезли из виду в направлении Дремучих Лесов. Третий потерял управление и теперь приближался к Восточному Посаду.

Сестра Неряшка вскочила и теперь радостно приплясывала на месте.

— Лети сюда, мой сладенький, — шептала она. — Лети к сестре Неряшке.

Как раненый снежник, небоход опускался все ниже и ниже, пока не коснулся земли. Пилот запутался в перевках и теперь отчаянно барахтался, отчего Узлы только затягивались ещё крепче. Очевидно, это и помешало Библиотечному Рыцарю посадить небесный кораблик в Дремучих Лесах в относительной безопасности. Вооружённые цепями и пиками шрайки обступили пленника.

— Осторожно! — прикрикнула сестра Неряшка. — Он мне нужен живым!

Недовольно кудахча, две шрайки перерезали верёвки и стащили пилота на землю.

— Что стоите? Продолжать обстрел! — велела сестра Неряшка.

Матрона Пернатый Рог обернулась к подруге.

— Не думаю, что нам стоит слепо доверять твоим шпионам, сестра, — заметила она.

— Твоя правда, сестра, — зло прищурившись, процедила сестра Неряшка. — Для начала мы допросим этого Библиотечного Рыцаря. Мы будем медленно сдирать с него кожу, пока не получим ответы на все вопросы. И обещаю, моя дорогая, — шрайка повысила голос, — мы узнаем, где сейчас переселенцы. Даже если мне придётся гадать на дымящихся кишках этого пленника.