Воплощённый. Проклятье рода

Глава 22

Запитать техно-магический артефакт!

Звучит, как вилку в розетку воткнуть. Или батарейку в отсек для элементов питания. Лёгкое движение рукой и вуаля!

От усердия я чуть не родил прямо там, в лазарете. Под смех всех присутствующих.

— Тужься сильнее! — подкалывал меня Крыло.

— Аккуратнее подводи поток! — переживал за сохранность магического девайса Вермайер.

И только Игла спокойно спала, положив голову мне на колени. Согнав с дивана Крыло и загнав меня. Разместилась, укрылась и заснула.

Кстати, на моё «сватовство» Вермайер дал ответ далеко не сразу. Долго трепал нервы, расспрашивал, а чего это мы удумали? И точно ли его кровинушка идёт на этот шаг добровольно и не имеет ничего против вот такой брачной договорённости.

Нет, реально! На меня косились, подозревая, кажется, во всех грехах. И принуждение к замужеству это ещё мелочи. Уже собирался высказать этому твердолобому доктору всё, что про него думаю, но Катя справилась сама.

Минут пять они пошептались о чём-то, потом доктор просветил её какими-то заклинаниями, c удивлением трижды перепроверил, ещё минут пять посидел совой, с круглыми глазами. Потом махнул рукой, дал добро на малый ритуал помолвки и вот уже через полчаса притащенный из кабинета директора «телефон» был распакован, собран и готов к работе. Ну, почти.

Запитать. Ага!

Подбадриваемый всякими «тужься!» и «Осторожнее!» Я психанул и что-то «родил». Уши заложило, как будто в гору на машине заехали, из носа закапала кровь, в глазах на секунду потемнело. Но пространство вокруг вдруг резко стало послушным, как собственные руки. И всё стало получаться. Под аккуратные указания Вермайера выдал нужный поток на кристаллы-манаприёмники и тихонько отрубился.

О чём Вермайер разговаривал с абонентом, я не слышал. Всё бессовестно проспал. А когда проснулся — на улице уже было светло. Где-то вдали гремели взрывы, кричали люди, ревели монстры. Город всё ещё полыхал.

Вермайера я нашёл на улице. Он вытащил в парк стул, столик и сидел тут, глядя на затянутое дымом многочисленных пожаров зимнее небо. Курил сигарету за сигаретой. На столике стояла пепельница, полная окурков.

— Тяжёлая ночь? — поинтересовался я, чувствуя себя шикарно выспавшимся и полным сил.

— Ты даже не представляешь, — хмыкнул доктор в ответ, не обернувшись и продолжая смотреть в небо над городом.

— Всё получилось? Никто нас убивать так и не пришёл.

— Судя по всему, — кивнул Вермайер.

Потом резким движением воткнул недокуренную сигарету в пепельницу и повернулся ко мне:

— Найдёнов, а меня можешь починить, также как починил Катюшу?

— В каком смысле починить? — аж отшатнулся я от его лихорадочно горящих глаз, — в каком смысле «также»? Вы это бросьте! Я ничего не чинил! Она всё сама!

Грустная улыбка тронула губы Вермайера.

— Хорошо, наверное, вот так потерять память. Творить невозможное, просто забыв, что это невозможно. Или забыть о том, кем ты был. Не выть от тоски по силе. Не завидовать другим. Не искать примирения с собой, а просто быть!

И столько боли было в этих словах…

Чёрт! Реально жалко мужика. Помог бы, нормальный ведь мужик, но без понятия, как это сделать.

— Чтобы творить невозможное, Август Пантелеевич, я просто умер, — только и нашёлся, что сказать ему я, — а потом каким-то чудом ожил, забыв, как вы сказали, что это невозможно.

— Умереть — это, хаос как, страшно! — вздохнул Вермайер, — именно поэтому я прячусь тут, в глухой провинции, чиню таких оболтусов, как ты и трясусь за судьбу единственного родного мне человека. Не решаясь умереть. Хотя, трусы и слабаки считают, что умереть — это всегда выход.

— Если побег от проблем, это выход. И перекладывание проблем на близких. Тогда да, — согласился я с Вермайером.

— Потому и живу! — снова вздохнул доктор.

Помолчали. Где-то вдали кто-то кричал. Кого-то, судя по крикам, жрали. Интересно, этим людям ещё можно помочь? Ночь прошла, твари, судя по всему, разбрелись по всему внешнему кольцу города. Где-то рушат здания, отсюда хорошо слышны взрывы, доносящиеся из промышленного сектора, людей гоняет явно неосновная масса вторгшихся. Если аккуратно, незаметно, выбраться за территорию школы, прошерстить близлежащие дома, подвалы. Может ещё есть живые? Отзовутся на наши голоса?

Поинтересовался у Вермайера. Вроде как он наш наниматель, по контракту мы защищаем его и лазарет школы.

Вместо ответа доктор махнул рукой куда-то мне за спину. Мол, смотри, потом спрашивай. Я обернулся и шокировано замер.

Из крыши лазарета в стылое небо тянулось… Тянулся… Огромный прямоугольный металлический столб, весь испещрённый какими-то письменами и рисунками, светящимися и находящимися в постоянном движении. Столб уходил на высоту метров десяти. На его вершине располагалась странная конструкция, напоминающая птичью клетку. Огромную, шарообразную забранную решёткой птичью клетку. Внутри клетки клубился густой, маслянистый, тяжёлый даже на вид, чёрный дым. Он медленно выдавливался сквозь решётку клетки наружу, но не опускался, а также медленно клубился на высоте этих самых десяти метров, неспешно расползаясь по округе и постепенно, с удалением от столба, теряя цвет, плотность и непроницаемость.

Захотелось выругаться. Столб отзывался теплом и знакомым шёпотом, даря комфорт и спокойствие, забирая тревоги и делая пространство, укрытое туманом, более мягким для меня. Более пластичным. Более отзывчивым. Родным.

Вот, оказывается, что я «родил», тужась ночью над запиткой связного артефакта. Мля! Целый столб! И нахрена?!

— Видишь? — поинтересовался Вермайер.

— Ага, — только и выдавил из себя я.

— Опиши, что видишь, — заинтересовался доктор, — а то для меня это какой-то угрожающий туманный сгусток.

Я описал. В деталях, красках и эмоциях.

— Вот и ответ на твой вопрос, — выслушав моё описание этого чёртового столба, подвёл итог доктор, — похоже, только из-за него нас не видят монстры Вторжения. Не видят, не ощущают и не лезут. Обычно, они ориентируются на чувство жизни. По нему быстро и спокойно находят всех живых, не укрытых под стационарными артефактами. Мы же, тут спокойно сидим и в ус не дуем! Курим, вот. Воздухом дышим. И, я думаю, если сунемся за территорию школы, можем лишиться эффекта невидимости. Сам как ощущаешь? Что может твой стационарный артефакт?

Я задумался над вопросом Вермайера. Как ощущаю? Хрен его знает. Сам столб не ощущался никак. Туман, плотными клубами сочащийся из клетки на его вершине, воспринимался как мягкое, приятное одеяло. Пространство, укрытое туманом, ощущалось спокойным, родным. Кусочком долины костей в этом жёстком, живущим по своим порядкам мире. Оно не гарантировало защиты, неуязвимости, но помогало скрыть от посторонних глаз само наше существование, искажая восприятие, сбивая концентрацию. Но, в случае прямого столкновения, защитить оно не было способно. И территория, накрытая туманом, была больше, чем территория школы. Намного больше. Я чувствовал, что большая часть города уже накрыта туманом и для всех, кто оказался под ним, наше существование, память о нас, желание нас найти, возможность нас найти, размывались, терялись или значительно усложнялись.

Уже совсем другими глазами я посмотрел на этот столб. Удобная штука! Ткнул, когда нужно и отдыхай! Кстати, а как я его ткнул? Смогу повторить?

Знание мягкой волной омыло сознание.

Нет, не смогу. Убрать — смогу. Легко и просто, стоит пожелать и воплощённый монолит просто растает, превратится в туман, станет нейтральной маной, перемешается с маной Порядка и исчезнет без следа. Воплотить же новый…

Я искал знание о том, как воплотить эту конструкцию и натыкался лишь на первый шаг очень длинного пути. Весь путь был мне не виден, скрыт, терялся в огромном количестве отражений-вариаций. Он состоял из множества шагов, каждый из которых был также вариативен, как и весь путь. Где-то там, в тумане вариантов, был один или миллион, который бы позволил лёгким движением руки возвести аналогичный монолит. Или похожий на него. Или другой. Скрывающий. Увеличивающий магическую силу. Повышающий защиту. Облегчающий воплощение боевых созданий. Помогающий применять магию. Вариантов много. Они все перекликались. Зависели от более ранних шагов, влияли на последующие. Но всегда, во всех путях, вариантах и отражения, требовали начать путь с самого начала.

«Нужно построить Зиккурат!»

Всё так. Как в старой игре из моего старого мира.

Холодный поток знаний, которого я коснулся, ища ответ, почти не обладал эмоциями. Но, общаясь уже не первый раз с этой силой, я научился различать их отголоски. Сейчас это было любопытство. Лёгкий интерес. Ожидание моей реакции на знание о том, что она вмешалась и помогла мне. Проявила не свойственную ей заботу.

И требовала в ответ только одного. Чтобы я построил «зиккурат». Начал воплощать долину костей в этом мире. Впустил сюда холодное равнодушное нечто, явно скучающее в своём плане без движухи и давно и прочно чем-то заинтересовавшееся тут.

Чем-то?

В памяти всплывает яростный клёкот Грифона и ощущение свободного падения тогда, в тот день, когда я умер в этом мире. Всплывает, раскрывая новые детали. Одновременно с яростным криком умирающего Воплощённого зверя, тёплая волна его жизненной энергии, грубо вырванная волей чуждой этому миру магии, омывает моё тело, восстанавливая и регенерируя плоть, сращивая кости и запуская сердце. Волна жизненной энергии оживляет меня, просто коснувшись краем, сама же вся без остатка уходя в глубины монохромного тумана костяного двора. И спящий разум, равнодушный и не терпящий эмоции, ощущает эту волну жизненной энергии и пробуждается, узнав в ней старого «друга»…

— Найдёнов! — щёлкнул пальцами перед моим лицом Вермайер, — отомри!

Я сфокусировал взгляд на докторе. Он стоял рядом со мной, с тревогой вглядываясь в моё лицо.

— С тобой всё нормально? А то уже пятнадцать минут стоишь, со стеклянным взглядом и не отвечаешь на вопросы.

— Задумался, простите.

— Ну, тогда раз ты уже с нами, убирай свой столб и пошли встречать гостей! — излишне жизнерадостно заявил Вермайер, — твои, кто на ногах, уже почти в сборе.

Я кивнул, механически двигаясь за доктором, мысли же опять рванули в сторону. Я понял, о чём говорил доктор. Про силу, про «починить», про побег от проблем. Холодный разум иного плана, осматривая этот мир моими глазами, видел иначе. Он видел энергии, ману, заклинания, магические проявления. Видел и осознавал. Видел и осознавал всё это и я. Когда-то Вермайер был сильным стихийником. Его дар был выращен полностью открытым, в постоянном контакте с маной иного плана. Воплощённой маной. Это позволило усилить дар, но сделало мага рабом этого плана, его энергии и воли тех, кто этой энергией владел. И теперь, без доступа к этой энергии, Вермайер был ограничен в магии. Его огненный дух был искорёжен, скручен и подавлен. Его уже невозможно было «починить». Но его можно было переродить!

Сильный огненный дух мог помочь Вермайеру ступить на путь Аколита, принять в себя силу костяного двора и уже самостоятельно пройти по тропе силы, единолично решая, в каких местах и куда сворачивать, насколько жаждать силы и насколько допустимо изменяться ради этой силы. Стать либо древним вампиром, неотличимым внешне от обычного человека, но способного движением руки вырывать из живых противников саму жизнь и лечить ею свои раны, а также вдыхать эту жизнь в союзников, или стать чудовищным по мощи Предвестником-Смерти, превращающим в прах саму материю, но выглядящим как умертвие, лишённое жизни и плоти.

— Август Пантелеевич, — окликнул я доктора, когда он потянулся к ручке двери, — я не могу вас «починить». Но…

Вермайер медленно опустил руку и так же медленно повернулся ко мне, пошатнувшись и облокачиваясь на холодный камень стены лазарета.

— Но? — хрипло переспросил он.

— Но! Я знаю путь, ступив на который вы сами сможете самостоятельно себя «починить». И стать сильнее, чем были до того, что с вами случилось.

— Врёшь ведь, Найдёнов!

Я лишь отрицательно мотнул головой. И пожал плечами. Тянуть насильно или обманом? Ни за что! Судя по тому, что я узнал в отголосках мыслей с иного плана, коснувшихся меня самым краем, если тут что-то делать насильно — то монстры получатся такие, что местный бестиарий отдыхает! Если человек хочет сохранить себя и свою волю — то всё должно быть добровольно и осознанно! Иначе — участь, худшая, чем смерть!

— Ладно! — Вермайер растёр лицо ладонями и шумно выдохнул, — Ладно! Выкарабкаемся из этого дерьма, обязательно вернёмся к этому вопросу! Я тебя, Найденов, за язык не тянул!

И с улыбкой на пол-лица рванул на себя дверь лазарета, стремительно вбегая внутрь.

— Крылов! Сухорукова! Сбор, бездельники! Вы на контракте, меня защищать должны, а я иду на ворота, там гости явились, зовут! Найдёнов, — обернулся он ко мне, замершему в дверях, — ерунду свою, дымящую на всю округу, не забудь убрать! Люди нервничают, когда что-то вокруг неправильно! Я переодеваться!

К центральным воротам школы, вернее, к их развалинам, мы вышли через здание школы. Первым во двор ступил Крыло, простейшим телекинетическим ударом отворив огромные входные двери и прямо с копьём наперевес ступив на невысокое крыльцо.

Тяжёлый смрадный запах ударил в нос, перехватывая дыхание. Весь двор школы был завален трупами. Сгоревшими, обугленными при высочайших температурах. Совершенно невозможно было понять кто где. Мужчины, женщины, учащиеся, инструктора — мешанина дымящегося прогоревшего человеческого мяса.

Как же хорошо, что никто из нас не завтракал, а то бы сейчас блевали по углам. Хотя, сдержаться удалось с огромным трудом. Замутило капитально, перехватило дыхание, запахи горящих трупов просто валили с ног.

Как мы пересекли двор — запомнилось с трудом. Просто шагал, стараясь не наступать ни на что, ещё хотя бы отдалённо похожее на человеческие останки.

Кто-то там, совсем недавно говорил про «пойти поискать у директора накопитель»? Я покосился на Катю, двигающуюся рядом со мной. Она шла с закрытыми глазами, бледная, как смерть, то и дело оступаясь и так и норовя рухнуть лицом вниз. Сделал шаг в её сторону и поддержал за локоть. Облегчение, промелькнувшее на её лице, было сложно передать словами.

Проще всех, по-моему, было Крылу. Тот вообще пёр напролом, пинками отбрасывая налево направо всё, что попадало ему под тяжёлые ботинки. Его взгляд был направлен точно вперёд за ворота, туда, где нас ждали «гости».

Гостей было много. Человек двадцать на самый первый, беглый взгляд. Пятёрка элитных рыцарей, упакованных по самые брови в мощные доспехи, с щитами и мечами, стояла в окружении остальных, одетых и вооружённых попроще. Простые кирасы, лёгкие шлемы без личин. В разные стороны торчат наконечники пик и алебард. Видны несколько мощных арбалетов. В положении тел, в том, как люди держат оружие, отчётливо видно напряжение и усталость. Подпалины, ранения, повреждённые доспехи на некоторых из гостей — путь к нам был непрост.

Увидев нас, идущих прямо через трупы, сквозь удушливый дым горящих тел, вся толпа гостей дружно отшатнулась, оружие с лязгом и треском было направлено в нашу сторону. Арбалетчики слаженно разобрали себе цели.

Вермайер на секунду растерялся, но не растерялась Игла.

Девушка, вцепившись одной рукой в мою руку, другую вытянула в сторону наполовину разрушенной арки ворот. Дрогнули потоки маны, повинуясь воле заклинательницы, и со словами неизвестного мне заклинания, между остатками колонн Игла подняла неизвестный мне барьер, сияющий словно молочно белая плёнка и чуть слышно гудящий на низких частотах.

— Убрать оружие! — молодой женский голос командными интонациями, словно кнутом, рассёк напряжённое пространство за воротами, — не стрелять!

Всё оружие тут же было убрано. Пики и алебарды были прижаты пятками к земле, арбалеты закинуты на плечо. И только четвёрка рыцарей сделала слаженный шаг вперёд, обнажая мечи и беря в защитное положение щиты. Прикрывая ими командира. Ту самую девушку, что отдала команду.

— Кто такие и по какому праву вы находитесь на территории Порядка?

— По праву обучения и рабочего контракта, — ответил на нелепую претензию Вермайер, — Я — работаю в этой школе, рядом со мной — ученики второго класса! А вот кто вы такие? И по какому праву требуете от нас ответа?

— Я — Мариша Апраксина, Рыцарь Порядка! — гордо вскинула голову командир этого отряда, — по праву владения этой землёй и по праву силы! Требую развеять заклинания! Убрать оружие! Подчиниться воле Порядка!