Восемь недель

ГЛАВА 27

«Но если это не ты, то это ложь» — Always Been You by Jessie Murph

Аарон

Для того, кто утверждает, что он умный, я, черт возьми, чертовски глуп.

Кто в здравом уме скажет, что делить комнату с девушкой, которая вам нравится, это нормально? Имейте в виду, девушка, с которой вы фальшиво встречаетесь и которая не хочет иметь с вами абсолютно ничего общего. Кроме дружбы, может быть?

София захотела спать, как только мы вернулись в её комнату после ужина, честно говоря, я понимаю её, учитывая, как все прошло. Она быстро заснула. Или, может быть, она притворилась спящей, чтобы я не разговаривал с ней. В любом случае, сейчас она спит.

Я уже несколько часов лежу в постели, пытаясь заснуть. Это кажется невозможным. Не знаю, то ли это джетлаг^[10], то ли просто тот факт, что София лежит слишком близко ко мне. Я не шучу, она слишком близко. Так близко, что моя кровь начинает приливать к определенной области, которая не должна вставать, пока её задница находится в паре дюймов от моей промежности.

У меня нет сил перевернуться на другой бок. На это есть много причин, одна из которых заключается в том, что я не хочу слишком много двигаться, потому что не хочу случайно разбудить её, а вторая — я просто не хочу смотреть в другую сторону. Если я это сделаю, я больше не смогу смотреть на Софию, даже если сейчас я вижу всего лишь её затылок. Но иногда она переворачивается, и я вижу её лицо. Она выглядит такой мирной и слишком красивой, когда спит. Кто, черт возьми, выглядит красиво пока спит?

Так или иначе, я хватаю свой телефон, чтобы проверить время, молясь, чтобы прошла всего пара минут, которые мне показались часами, но, к моему ужасу я обнаруживаю, что уже пять утра. Я ни разу не закрывал глаза, и не уверен, что сейчас стоит пытаться. Я бы проспал и никогда не привык к разнице во времени.

Тогда, пожалуй, пора вставать. Я слышу, как кто-то разговаривает в коридоре, так что, если мне повезет, возможно, родители Софии уже встали, и мне есть с кем поговорить.

Но когда я уже собирался вылезти из постели, София переворачивается во сне. У меня перехватывает дыхание, когда она кладет одну руку на мое тело, а затем ногу.

Я замираю, будучи настолько неподвижным, что слышу собственное сердцебиение.

Голова Софии прижимается к моей груди, и я короткое мгновение молю все святое, чтобы она больше никогда не меняла свое положение.

Тепло её тела прокатывается по моей коже, щекоча поверхность и принося мне удивительное спокойствие. Я чувствую её глубоко в своих костях, каждый дюйм моего тела умоляет меня никогда больше не отпускать её. Кричит, чтобы я держал её в безопасности, защищал от ее глупой сестры и ужасного бывшего парня до конца времен.

Когда она сопит и что-то бормочет во сне, мои мышцы расслабляются, и я поддаюсь её прикосновениям. Я позволяю ей использовать меня как свою подушку. Когда я думаю о том, что София когда-нибудь снова воспользуется своей настоящей подушкой, я хочу эту подушку на миллион разных кусочков, пока единственным доступным вариантом для нее не стану я.

Но это было бы слишком.

Я не ревнивый человек. Меня не волнует, с кем кто-то разговаривает или тусуется. Что они носят и сколько других парней смотрят на них. Но, видимо, когда дело доходит до Софии, я с удовольствием становлюсь подушкой-серийным убийцей.

— Это моя вина, — ругается она, её тело дергается. Я могу заверить, что вздрагивание было вызвано не тем, что она похолодела, а тем, что, черт возьми, происходит в ее сне.

Даже когда мы были моложе, София бормотала одно-два слова, когда спала. Лили рассказывала мне об этом, и я иногда слышал эти бормотания сам, когда София ночевала у меня или я у нее. Но она никогда не дергалась и не сжимала руки.

Ее хватка на моей рубашке становится крепче, тихие всхлипы покидают её. Очень тихие всхлипы.

Мои руки находят путь вокруг её тела, крепко прижимая Софию к себе, так как я надеюсь, что это каким-то образом заставит ее кошмар уйти.

Хотел бы я забраться в её сон и сразиться с кем-то или чем-то, что заставляет её плакать во сне.

Я никогда не думал, что буду собственником, но то, что я держу Софию на руках прямо сейчас, доказывает, что я именно такой. Зная, что ей достаточно комфортно со мной, чтобы заснуть со мной в одной комнате, а затем подсознательно перевернуться во сне, чтобы найти убежище в моих объятиях, мне, черт возьми, хочется оторвать голову каждому, кто посмеет потревожить то, что принадлежит мне. Может, она еще не моя, но будет. В конце концов. Надеюсь.

Через некоторое время, когда я нежно поглаживаю Софию рукой вверх и вниз по спине, она в конце концов успокаивается. Её напряженное тело расслабляется, принося мгновенное облегчение и мне. Я не хочу, чтобы она чего-то боялась, даже во сне.

Проходит еще пара минут, я просто держу Софию рядом с собой, пока она мирно спит… по крайней мере, пока она не отделяется от моего тела и не переворачивается снова. Потеря её тела, прижатого к моему, почти заставляет меня притянуть её обратно в свои объятия.

Но я не настолько одержим. Если мы каким-то образом соединим наши пути вместе, это произойдет не потому, что кто-то из нас заставил другого.

Наконец я выбираюсь из постели, потягиваясь, когда встаю. В какой-то момент мне хочется выбежать, убежать от спящей Софии и заставить глаза смотреть куда-то еще, потому что я, блять, больше не могу так. Но потом я вспоминаю, что обещал себе кое-что.

Я обещал, что помогу Софии. Я пообещал, что сделаю все, что только можно вообразить, чтобы ей было хорошо. Сделать так, чтобы она казалась более любимой, чем её сестра может себе представить. Сделать день рождения Софии на следующей неделе настолько особенным, насколько это возможно, и никакое предложение не сможет превзойти его.

И если сделать все это возможным означает позволить себе упасть, пусть будет так. Даже если это закончится разбитым сердцем.

Итак, я делаю глубокий вдох и достаю из чемодана свежую одежду — ту, которую не собираюсь распаковывать. Стараясь как можно меньше шуметь, я быстро переодеваюсь, хватаю бумажник и выбегаю из комнаты в ванную, чищу зубы и спускаюсь вниз.

Я рад, что Питер и Карин не спят, потому что мне нужно спросить у них дорогу. Они сидят в гостиной и небрежно разговаривают. Как только они замечают меня, лицо Карин озаряется улыбкой, прежде чем она двигается, чтобы я сел. Разговор с родителями моей фальшивой девушки не планировался, но, полагаю, сейчас он на повестке дня.

Однако я к ним не подхожу. Я решаю держать дистанцию между собой и родителями Софии. Они бы не причинили мне вреда, я знаю, но все же. Я не рискую.

— Ты рано встал, — говорит Карин. — Смею предположить, что это джетлаг.

Я киваю, хотя уверен лишь наполовину.

— Я не привык опережать свое обычное время на шесть часов.

Карин хихикает, изображая ту милую мать, которую я помнил, в то время как Питер смотрит на меня, прищурив глаза. Он как будто ждет от меня объяснений. Я не знаю, что он хочет, чтобы я объяснил, поэтому, пока он не задает вопросов, я буду держать рот на замке.

— Куда ты направляешься? — спрашивает Питер, указывая на бумажник в моих руках.

Я опускаю глаза, теребя упомянутый бумажник, прежде чем мои глаза снова встречаются с его глазами.

— Я собирался спросить вас о цветочном магазине поблизости…

Его глаза сузились еще больше. Они настолько сузились, что, клянусь, он меня уже почти не видит.

— Цветочный магазин?

Я медленно киваю.

— Да, э… я просто хочу подарить Софии цветы. После ужина она казалась мне слишком расстроенной, поэтому я подумал, почему бы ей не улыбнуться сразу после того, как она проснется.

— Ты и твои подарки, — усмехается он, качая головой. — Ты же знаешь, что у нее все еще есть та лягушка, которую ты ей дал.

— У меня тоже есть.

Ну, формально, у меня её игрушка. Я вырвал её у нее перед отъездом в Германию. Я знаю, что у меня была своя, которую я одел в одежду, которую всегда носила София, по крайней мере, по цвету, но мне нужно было, чтобы что-то от нее было со мной, пока её не будет.

— Правда? — Карин широко улыбается. Мне удается только кивнуть, прежде чем она снова заговорила. — Сегодня вечером фестиваль восходящих фонарей. Несколько жителей деревни собираются вместе для этого. Ничего особенного, но я не уверена, ведь это может быть слишком для тебя, но мы будем рады видеть тебя там.

Рады видеть меня там.

— Я до сих пор играю в хоккей, некоторые мои игры показывают по телевидению. Думаю, я справлюсь с фестивалем.

— Не уверен, сынок, — говорит Питер. — Не все здесь говорят по-английски. Ну, в основном пожилые люди этого не делают. А друзей Софии может быть немного… чересчур. Люди будут смотреть на тебя и Софию и говорить о вас. Они милые и все такое, но это не тот фестиваль, к которому ты привык. Кроме того, хоккейные матчи, транслируемые по телевидению, — это не то же самое, что люди, занятые вашими делами на фестивале.

Я пожимаю плечами. Если София уйдет, уйду и я. Потом будут люди, которые будут говорить обо мне, пялиться и делать Бог знает что… большое дело. Я переживу это. Надеюсь.

В конце концов Карин сообщает мне название ближайшего цветочного магазина и предлагает ввести его в карты Google, чтобы я не заблудился. Я с радостью отдаю свой телефон для этого. Я лучше буду бегать с замерзающими руками, потому что на улице минус пять градусов, чем заблудиться на морозе… в темноте.

Я не боюсь темноты, но мне нравится быть осторожным, гуляя по городу, в котором я никогда не был, в пять утра, когда снег покрывает девяносто восемь процентов дорожек.

— Возьми горячий напиток в пекарне по соседству. Они продают удивительное горячее какао, ты можешь попробовать использовать приложение-переводчик, чтобы заказать его. Сомневаюсь, что Мартина говорит по-английски, — говорит мне Карин, возвращая мне телефон. — Можешь попробовать, но есть вероятность, что она сразу тебя вышвырнет.

Просто замечательно.