Обратно мы поехали вместе. Арик сидит сзади, обнимая меня за талию.
На полпути к замку он всё-таки снял шлем, убеждая, что держит его на подхвате.
— Я надену его быстрее, чем нападёт враг.
— Неужели тебе так трудно его носить?
Как и остальные доспехи, его шлем весит очень мало… хотя выглядит устрашающе.
— Невообразимо, — ответил он и сразу же наглядно продемонстрировал тому причину. Без шлема он мог по пути целовать меня, вдыхать запах моих волос или просто упереться подбородком в моё плечо.
И хотя мне не хочется так скоро устраивать первую семейную сцену, но в ближайшее время я всё же собираюсь установить правило о ношении доспехов…
Чем ближе к замку, тем беспокойнее я себя чувствую. Мы с бабушкой не виделись целый день — так надолго я её ещё ни разу не оставляла.
К реке мы добрались только к вечеру. Пропуская нас, Цирцея с облегчением вздохнула.
— Смерть и Жизнь. Ну наконец-то.
Рука об руку войдя в замок, мы ещё в прихожей наткнулись на крошечного щенка койота, гоняющего долговязую цаплю, и восседающую на перилах индейку, хлопающую крыльями будто в попытке взлететь. А на полу распластался Циклоп, похожий на толстый дышащий ковёр. Который к тому же начал линять.
Вот чёрт.
Я подняла взгляд на Арика, но он лишь пожал плечами.
— Ты не злишься?
Он, заправив локон мне за ухо, снова повторил:
— Я нахожусь в фантастическом настроении.
Я поднялась на пальчики и подарила ему быстрый поцелуй, который тут же перерос в страстный. Но всё же заставила себя отстраниться — визит к бабушке нельзя откладывать.
— Я должна пойти к ней.
Арик вздохнул.
— Ты права, — он опустил голову, — sievā, её час пришёл. Сегодня.
Почему же эти слова не подействовали на меня… сильнее?
— Может, мне пойти с тобой? — спросил он.
Я прикусила губу.
— Бабушка не обрадуется.
— Тогда я постою за дверью.
В гостиной нас встретил Пол, заметно уставший. Наверное, всю ночь с ней просидел. Ещё один камень на душу к уже имеющейся горе. Сколько часов он безвылазно провёл в этой комнате, ухаживая за бабушкой.
— Хорошо, что ты вернулась, Эви. Пора пойти попрощаться.
— Спасибо, что заботился о ней.
И что бы мы без него делали?
— Ну что ты, — Пол почтительно кивнул Арику и удалился.
Я постучалась в дверь и, прежде чем войти, оглянулась на Арика. Он остался в холле, взглядом заверив меня, что никуда не уйдёт.
— Бабушка? — позвала я, переступив порог.
Да, она действительно едва держится. Лежит, прижимая к тяжело вздымающейся груди мои хроники, словно родное дитя.
У меня подкосились ноги; в памяти всплыли воспоминания о том утре в Хэйвене, когда я увидела маму мёртвой. По щекам скатились две слезинки. Я думала, что вот сейчас-то меня точно накроет горем, но этого не произошло.
Бабушка открыла глаза.
— Крыса, Эви, — пробормотала она, — крыса на столе… грызет нити… саламандра пялится на меня из тени… змей обвился вокруг дерева… и душит его корни.
Как за такое короткое время ей могло стать настолько хуже?
— Всё хорошо, бабуля, — я придвинула к кровати стул.
Её взгляд забегал по сторонам.
— Злоба не могла плевать… а Дьявол знал свои гимны. Кубки видят будущее… в чаше с кровью, — она начала бредить ещё сильнее, — только ты способна всё вернуть. Ты должна победить… земля рассчитывает на это. Карты знают это… опасайся Дурака… тёмные дела. Тёмный зов, зовущая тьма.
Это что-то новое.
Когда бабушка начала очередную бессвязную тираду, я взяла её за руку.
— Что ты говорила про Дурака?
— Джокер! Хранитель игры, — она сжала мою ладонь, впившись в неё пожелтевшими ногтями, — ты должна убить Смерть. Он предаст тебя… все они. Смерть меня отравляет!
Я отдёрнула руку.
— Нет, бабуля, не отравляет.
— Он убивает твоего последнего кровного родственника. Крыса! Посланец Смерти. Саламандра. Полуденные змеи в тени. Полночь заберёт мою жизнь!
Ну вот, моё присутствие выводит её из равновесия даже сейчас.
Я потянулась к хроникам, но она лишь сильнее прижала книгу к груди.
— Я хочу почитать тебе, бабуля.
На миг замерев в нерешительности, бабушка наконец разжала руки.
Я положила тяжёлую книгу себе на колени и открыла титульный лист, взметнув в воздух знакомый запах ветхости. Кажется, с тех пор как я листала и иллюстрировала эти страницы, прошли века.
Я начала с вступления:
— Далее следуют истинные и подлинные хроники Нашей Леди Шипов, Императрицы всех Арканов, изыбранной олицетворять Деметру и Афродиту, облекать жизнь, её круговорот и таинства любви…
Чтение подействовало на бабушку успокаивающе. Она закрыла глаза и полностью погрузилась в нескончаемые рассказы об убийствах и предательствах.
Когда дело дошло до «самых славных побед» Императрицы, её губы едва заметно изогнулись, а руки сжались в кулаки.
Я читала несколько часов подряд, пока её грудь не перестала вздыматься. Бабушка отошла в мир иной.
Что-то побудило меня перелистнуть книгу на последнюю страницу. Оказалось, что бабушка добавила несколько новых записей.
Первая:
«Хитрая Императрица обворожила Смерть. Теперь, кроме неё, он не видит никого и ничего. Он даже помог ей воссоединиться со своей Тарасовой, приближая собственную гибель».
Следующая запись:
«Они сводят меня в могилу, но Императрица закрывает на это глаза. Хотя я чётко вижу, что её обманывают. Она не сделает того, что необходимо, поэтому дело за мной.
Им нельзя быть вместе. Она понятия не имеет, что Жизнь и Смерть…»
О чём это она? Что такое «необходимое» она сделала? Последние строчки получились совсем неразборчивые. С ухудшением психического состояния испортился и почерк.
«Эви, я оставила подсказки. Всё не так, как кажется. Полуночные змеи душат корни. Посланец. Ко…»
Последнее слово она не дописала.
И что это? Предсмертный бред? Или зашифрованное предостережение? В растерянных чувствах я закрыла книгу и вложила ей в руки.
Вошёл Арик и, окинув меня встревоженным взглядом, сжал в крепких объятиях.
А бабушка хотела, чтобы я этого человека убила.
Он прижался губами к моему лбу.
— Пойдём.
И повёл меня в свой кабинет. В этот раз он налил водки в две рюмки, и мы оба выпили залпом. Я поморщилась. Он налил ещё. Снова до дна. Потом он подвёл меня к дивану и усадил себе на колени, прислонив головой к тёплой груди.
— Поговори со мной.
Я сразу перешла к волнующему вопросу:
— В конце хроник бабушка написала странные вещи. Как думаешь, могла она навредить кому-нибудь из вас?
— Это маловероятно, — уверил он меня.
— Я чувствую себя виноватой… потому что не достаточно по ней скорблю. Неужели я больше не способна горевать?
— Нет, sievā. Просто ты в шоковом состоянии. Я не знаю другого человека, пережившего столько потерь за такое короткое время. Всего за четыреста с лишним дней.
— Ты прав, я чуть не каждый месяц кого-нибудь хороню, — сказала я, — но всё-таки нужно было проводить с ней больше времени. Хотя прошлую ночь я ни за что бы не изменила.
Арик погладил меня по спине.
— Вспомни о ней что-нибудь хорошее.
Как же я хочу, чтобы последние несколько недель померкли перед воспоминаниями о том, как она смеялась, играя со мной в прятки в тростнике.
— И что мы будем делать? — спросила я растерянно.
— Выбери место на горе, и утром мы её похороним.
— Здесь? — я подняла на него взгляд. — У твоего дома? Но ведь она ужасно к тебе относилась.
Арик свёл брови.
— У нашего дома. Где, если не здесь, бабушка моей жены может обрести последнее пристанище.
Господи, какой он прекрасный человек, если смог простить всё то, что она про него говорила.
Кстати…
— А о чём ты спрашивал, когда приходил к ней?
Он заколебался.
— Расскажи.
— Я хотел поговорить с ней по двум причинам: чтобы поклясться, что, пока живу, буду тебя защищать, — о, Арик, — и чтобы спросить, не чувствует ли она, что эта игра… другая. Потому что я чувствовал.
— В каком смысле? — спросила я. — Думаешь, её можно остановить?
Когда же я наконец смирюсь с действительностью?
Он отрицательно покачал головой.
— Видимо, я предчувствовал это, — он махнул рукой сначала на себя, а потом на меня, — наш предстоящий союз. Брак Жизни и Смерти.
Брак, запретный на всех уровнях.
— И что ответила бабушка?
— Она сказала, что эта игра действительно другая. Но один аспект всегда остаётся неизменным, — он снова прижал меня к своей груди, — победитель может быть только один.