Война

Глава 5

Шел уже четвертый день нашего наступления. Усталость была неимоверная. Поспать удавалось не больше чем три часа в день, а потом мы снова шли в бой.

Со всех сторон раздавались крики боли и зов о помощи. Фронт шел вперед.

— А-а-а-а, — страшно кричал один из вражеских солдат, лежа в яме, оставшейся после удара авиационной бомбы. Ребята из моей роты, что бежали мимо, милосердно прервали ему жизнь.

Было сложно. Не успел я опомниться после почти двух месяцев на гауптвахте и вот я снова в окопах, а вышестоящие командиры гонят нас всех вперед и только вперед.

— Слева!

Я посмотрел в ту сторону и заметил, как на нас идет английский танк скорпион, подворачивая башню, и казалось, целясь точно мне в лицо.

— В рассыпную! — Успел я выкрикнуть, прежде чем он выстрелил. Как, оказалось, целился он не в меня.

Порезвиться танку на наших позициях не дали.

Тонкий свист из соседнего окопа, дымный след и по танку отработали противотанковым кумулятивным снарядом из ручного гранатомета. Попадание вышло удачным и башню танка пробило насквозь. Он задымился. Сдетонировали боеприпасы и через несколько секунд эту самую башню просто оторвало. Весь экипаж скорпиона погиб мгновенно.

— Вперед! — Выкрикнул я и повел солдат дальше, в бой.

Так мы и прыгали из одного окопа в другой, занимая позиции врага и загоняя его вглубь Крыма. Такие города как Севастополь, Евпатория, Джанкой и Симферополь были уже ограблены англичанами. Все добро вывезли, так что они не держались за города и не позволяли нам запереть себя в городских кварталах. Судя по их действиям, они решили покинуть полуостров, сбежав на свои корабли и поджав хвост. Но до этого еще было далеко. Наступление продолжалось, а фронт изгибался змейкой. Где-то нам удавалось прорваться, а где-то нет, из-за чего нужно было постоянно следить за спиной, чтобы не оказаться в окружении.

— Встал! — Поднял я одного из своих рядовых, что испугался и спрятался под трупом неизвестного солдата. — Не заставляй меня расстреливать тебя за трусость, солдат. Пошел вперед! — Я толкнул его в спину, и он сделал неуверенный шаг, а потом еще один и еще. Закричав для храбрости, он перепрыгнул колючую проволоку и оказался во вражеском окопе. Трясущимися руками, направив ствол автомата в спину убегающему от него негроиду, он выстрелил в него и попал. Африканец упал и засучил ногами в предсмертных конвульсиях. Мой боец побежал его добивать. Я удовлетворенно кивнул, да и сам я не стоял на месте, а следил за всеми, кто был поблизости, не давая им отсиживаться в стороне, как этот солдат или отдыхать.

Хоть у нас и была связь, регулировать наступление было сложно. Ситуация менялась каждую секунду и мы старались не злоупотреблять рацией, связываясь друг с другом только в экстренных случаях. Вот как сейчас.

— Нас зажали! Нужна помощь! Это лейтенант Купельманн! Нужна помощь! Прием! Меня слышно? Помогите!

Я выхватил рацию из кармана и ответил.

— Где вы? Это старший лейтенант Смирнов.

Называться Бесфамильным мне было стыдно, и я использовал свою старую фамилию, дожидаясь решения боярской думы по этому вопросу.

— Триста метров левее горящего танка. Тут волшебник. Он не убиваемый. Мы стреляем по нему, а он просто идет на нас и калечит солдат по одному. Нужна помощь. Срочно! Пожалуйста...

В разговор вклинился командир. Рация зашипела.

— Смирнов, помоги им. Я держу правый фланг. Нас тоже зажали, но мы держимся.

— Принял.

Подмогу из обычных солдат я брать не стал и пошел на выручку в одиночку. Надеюсь, волшебник имеет вторую ступень, иначе моя песенка спета. Я так ничему толковому и не научился. По словам командира Налбата, первую свою форму третьей ступени обычно осваивают за год, а то и полтора года. Сложное это дело. Не для всех. Это одна из причин, почему кудесников большой силы так мало. Многие застревают на третьей ступени и не могут подняться выше, банально не способные освоиться с новыми возможностями. Запредельно трудно. Нет четких инструкций. Полагаться приходится на себя, на свой талант и смекалку.

Тогда, у озера, мы просидели с командиром Налбатом до самого вечера, и он рассказал мне все, о чем я просил. Он даже признался, что не освоил ни одного щита, которым можно защитить не только себя, но и других. С этим он не справился.

Его духовная оболочка имеет склонность к воздуху и гравитационным воздействиям. Так он может нанести массовый удар по площади в сотню метров, смяв все живое и не живое, как он мне когда-то продемонстрировал в лесу, но не может защитить тех, кто стоит рядом, а только себя. Тогда я спросил, сколько времени у него уйдет, чтобы взять четвертую ступень, и он меня огорошил. Сейчас ему сорок три года. Последние пятнадцать лет он находится на третьей ступени развития и за все это время, он создал лишь пять форм для своего ранга. На это у него ушло первые семь лет. За следующие восемь лет из пятнадцати, он не создал, ни одной формы. Я нашел несоответствие в его словах и спросил, как же так? А золотое сияние, что он продемонстрировал? Оказалось эта форма второй ступени. Индивидуальная, созданная только для него, но только лишь второй ступени. Угрюмо, с горечью в голосе он сказал мне, что пять форм это хороший результат и что боярский род Налбат им гордится. Жаль, но его талант оказался слишком мал, чтобы задумываться о большем и он надеется лишь на то, что его дети окажутся талантливее, чем он. Так я узнал, что у него трое детей. Два мальчика и девочка. Обычно из командира и слова не вытянешь и в личную жизнь он никого не посвящал. На мой вопрос как переходят с третей ступени на четвертую, он тоже ответил. Формы, которые мы создаем, меняют наш дух и вызывают в нем неконтролируемые мутации. Чем больше форм ты освоишь, тем больше вероятность пройти новую трансформацию духа и перейти на ступеньку выше. В среднем, человеку необходимо освоить от восьми до двенадцати форм третьей ступени и тогда его дух начнет переход.

Поговорили мы и о нечистой силе. В этом вопросе он разбирался хуже. По его словам, Церковь причисляет к нечистой силе все практики, что замешаны на крови и страданиях. Существует много запрещенных форм, что признаны Церковью нечистыми. Одни безопасны для людей, а другие нет. Даже формы первой и второй ступени меняют дух, хоть и не так заметно как на третьей ступени и не всегда эти изменения идут на благо. Те формы что запрещены, могут изменить человека до неузнаваемости. Распалить в человеке похоть. Преобразить характер и даже повлиять на внешний вид. Командир еще раз признался, что мало об этом знает. Да, его поймали в молодости на одном дурном деле, в детали которого он не хочет меня посвящать и теперь он у Церкви на крючке, но с тех пор он в черноту не лезет и мне не советует.

Все эти мысли и воспоминания пролетели мимо меня за один миг. Я обошел танк по дуге и вышел к месту, в котором неизвестный волшебник убивает моих ребят из роты.

К моему удивлению, это был не англичанин, а индус. На голове у него был повязан белоснежный тюрбан, что выделяет его более темное лицо на фоне нас, русских солдат. В остальном, он был одет, как и подобает английскому офицеру. С причиной его ненависти и мести солдатам я тоже определился. Позади него, на холодной земле лежал молодой паренек. Голова откинута в сторону, глаза открыты и смотрят в небо. Тюрбан на нем размотался. Из уголка рта у парня шла струйка крови. Не ошибусь, если скажу, что этот мальчишка не старше меня — родственник этого индуса — волшебника. Сын или племянник.

Вокруг разъяренного индуса лежали десятки тел. Тут и солдаты моей роты и соседних с нами рот. И он продолжал убивать. От выстрелов из ручного оружия его защищал щит, и он безнаказанного убивал и калечил солдат одного за другим, не давая им отступить, так как отступать было некуда. Со всех сторон открытое пространство. До окопов метров триста. Ребята старались спрятаться за разбитую технику, что валялась вокруг и дымила, но индус находил их и там. Тех же, кто пытался сбежать, бросив товарищей, он убивал первыми. Он не торопился. К моему ужасу, он показывал силу явно больше чем вторая ступень.

Несмотря на шевелившиеся от страха волосы у солдат на голове, они боролись до конца и стреляли по нему из всего, что было под рукой. Кидали гранаты, бросались на него с ножом, когда он шел на них в рукопашную, но пробить его щит им не удавалось.

Мне тоже было страшно, но я не побежал.

Единственное что могло помочь в данной ситуации это почти забытая мной форма, которую я вычитал в украденной у мачехи книге, написанной кровью по человеческой коже. «Ужас, эхо и многоликие тени бояр Чернозубовых», так называлась та книга. Как я сейчас понимал — она содержала запретные формы первой и второй ступени.

Индус заметил меня. Да я и не скрывался. Пришлось выйти прямо к нему, так как форма, которую я собирался применить, не действует на большие дистанции.

Этот иностранный волшебник был зол и даже в отчаянье. Все было написано на его лице. Смерть родственника сломила его, и все что он хотел — это отомстить нам, русским, виня в своем горе именно нас. Я же возлагал вину на англичан. Не мы приплыли к их берегам, а они к нашим. И это они заставили его воевать на чужой земле, а не мы.

Я вообще не испытывал личной неприязни ни к полякам или индусам, ни к африканцам и даже к простым англичанам. Нет плохих наций, есть плохие люди. Убивал я только по необходимости. И сейчас мне придется взять на душу еще один грех.

Он успел первым.

— Умри! — Выкрикнул индус на русском языке, ударив в меня разрядом молнии толщиной с руку человека. Треск.

Я закричал.

Точно третья ступень. Было очень, очень больно. Несмотря на щит, который я держал, сила молнии все равно била по мне, пробивая щит в нескольких местах и оставляя на моем теле черные точки и кровавые разводы. Кожа на моих руках, теле и лице начала обугливаться и покрываться пузырями. Меня всего трясло. Казалось, зубы крошились. Я откусил себе кончик языка и захлебывался кровью, едва не теряя сознание от боли, но продолжая идти к индусу и формировать форму в руках. Парни надеются на меня...

— «Тень Ра», — прошептал я, едва шевельнув губами, в попытках сосредоточиться и отрешиться от боли и в моих сложенных лодочкой ладонях начало разгораться бледно-зеленое пламя.

В прошлый раз я победил этой формой оживших мертвецов, вытянув из них клубившуюся, черную как смола силу, что позволяла им жить вопреки всему. В это раз я опустошал средоточие волшебника, что мне противостоял. Зеленое пламя жадно потянуло из него силу, разгораясь все сильней и сильней.

Я терпел боль как мог. Молния продолжала превращать меня в обугленный огрызок от человека, но я терпел. По щекам текли слезы, из горла вырывался хрип, но я продолжал стоять на ногах и делать маленькие шажки в его направлении.

И все же, я победил. Индус потерял слишком много силы, зеленое пламя высосало его до донышка, и его щит замигал на глазах солдат. Они не растерялись, те из них кто был жив и способен держать автомат в руках, и с остервенением нашпиговали его тело свинцом. Волшебник упал на спину и перестал поджаривать меня молнией. Перевернувшись на живот, он потянулся рукой к родственнику, пытаясь доползти до него, чтобы в последний раз обнять, дотронуться до него, но живой лейтенант Купельманн, не дал ему этого сделать. Хладнокровно добежав до волшебника, он приставил к его виску ствол автомата и в упор прострелил ему голову, а потом еще пару раз ударил сапогом по ребрам, вымещая свою злость и бессилие.

Стоять я больше не мог. Силы меня покинули. Я упал, желая лишь одного, умереть. Жуткая боль затопила все тело и сознание.

— Старший лейтенант? — Сбежались ко мне все, кто мог ходить. — Как вы? Как вам помочь?

— Не теряйте сознания, иначе больше не очнетесь. Лейтенант?

Меня пару раз хлопнули по щекам.

— Он не жилец, — сказал кто-то.

— Сейчас, сейчас, парни, — попытался я прошептать, но из горла вырвался один лишь хрип. Из последних сил я начал накладывать на себя формы, зачастую использую лишь волю, так как сосредоточиться, не удавалось. Кажется, я ненадолго потерял сознание, а когда очнулся, все еще был здесь, в окружении своих ребят, что, как и я пытались помочь себе и другим раненым, лекарствами из распотрошенных аптечек. Повсюду валялись тюбики от шприцов и окровавленные бинты. Солдаты стонали.

Меня тоже перевязали. Чувствовал я себя уже лучше. Но новая кожа будет отрастать несколько недель, а старая уже отслоилась. Кончик языка тоже отрастет, жаль не скоро. Все же не будь я кудесником, подох бы здесь.

Я попытался подняться на ноги, и мне это удалось, хоть меня и повело в сторону, и потребовалась помощь Купельманна.

— Жив, Семен? — Спросил он, рассматривая меня.

Выглядел он не лучше моего. Уставший, осунувшийся, с перевязанной ногой, он все же оставался офицером и не показывал рядовым как ему больно.

Говорить мне было трудно. Горло тоже было обожжено молнией, и я едва шептал.

— Жив, — ответил я. — Кому-нибудь нужная срочная помощь? У меня есть еще немного силы в средоточии, лейтенант. Давай, подведи меня к ним или пусть сами подходят. Помогу чем смогу. Кха-кха.

— Тяжелых вытяни, а остальные подождут помощи. Командир уже спешит к нам. Он поможет.

Меня подвели к солдатам, что лежали на земле словно мертвые. От лица у них отошла вся кровь. Почти все, как и я были обожжены молниями индуса. Мне помогли присесть на колени рядом с ними, и я приложил к их ранам руки. Из моих ладошек вышла золотистая волна света и накрыла их раны. «Обеззараживание», «очистка раны», «исцеление», «регенерация». Я применил все что знал, и помог ребятам, чувствуя, как средоточие пустеет, пока не показывает дно и меня не скручивает в приступе ядреного кашля с кровью. Легкие тоже пострадали, и теперь я выплевываю их кусочки. К месяцу, который я отвел себе на лечение, я прибавил еще месяц. Ладонь, в которую я сплевывал, была полной. Кровь и ошметки внутренних тканей. Я вытер руку о штаны, и устало прикрыл глаза.

Через десять минут вся рота собралась здесь.

— Плохо выглядишь, Семен, — сказал мне Налбат, с удовольствием присев на землю рядом со мной. Он с кряхтением вытянул ноги и скинул сапоги, заново перематывая портянки.

— Чувствуя себе не лучше, — продолжал я шептать, продирая горло.

Закончив с ногами, он натянул кирзачи обратно и сказал.

— Солдаты рассказали мне, как ты помог им победить этого индуса. Никогда не слышал о зеленом огне.

Я промолчал.

— Все будут молчать. И сам будь поосторожней. У Церкви много глаз, а эта форма, хоть и помогла тебе справиться с противником явно куда опытнее и могущественнее тебя, откровенно не так проста. Никогда не знаешь, как скажется ее применение на духе. Я предупредил.

Я с усилием прошептал спасибо. Налбат кивнул.

— Нам приказано идти вперед, а раненых оставить здесь. Ты как, сможешь передвигаться и держать в руках автомат?

Первым порывом было отказаться, оставшись в тылу, но я задавил в себе страх и малодушие, ответив командиру согласием.

— Мне уже лучше. Бежать вряд ли смогу, но идти и стрелять мне по силам.

— Тогда вставай.

Я поднялся, оперевшись на автомат, немного покачался на ватных ногах, а потом выровнялся. Тем временем командир уже раздавал указания офицерам.

— Лейтенант Стародуб, оставьте ефрейтора присмотреть за тяжелоранеными. Остальные, проверьте ваших солдат еще раз. Кого нужно перевяжите повторно. Оружие у всех должно быть снаряжено полной обоймой. Даю еще пять минут на отдых и выдвигаемся. Последний рывок, мужики. Потерпите.

Бои за Крым продолжались. Дееспособных солдат в роте осталась только половина. Сорок человек тяжело ранены и больше сотни значатся пропавшими без вести, но скорее всего все они мертвы. Кто-то, конечно, мог струсить и сбежать или спрятаться, как тот солдат, которого я заметил, но их таких меньшинство. Все здесь знают, за что воюют. А сбежавших ждет незавидная участь. По законам военного времени побег с поля боя это расстрел. Их все равно найдут.

— Бам-м, — прозвучал едва слышный, мягкий хлопок слева от меня.

— А-а-а, — страшно взвыл солдат, что шел там и наступил на противопехотную мину. Ему оторвало ступню. Кровь хлестала фонтаном, но к этому мы уже привычны. Проклятая война.

— Всем смотреть под ноги! — Зло заорал на нас Налбат, что наложил на рядового обезболивание, усыпив того и оказав минимальную помощь. От потери крови не умрет и ладно. Мы оставили его прямо здесь, уложив на подстилку из тряпок. Связавшись по рации с ефрейтором, оставшимся позади, мы поручили ему эвакуировать раненого к остальным, а сами пошли дальше.

Вокруг стояла мертва тишина, только вороны в небе кружили. Фронт ушел на два километра вперед, и весь бой шел там, а мы оказались в своем тылу и пытались нагнать наших.

Налбат экономил силу как мог. Он, как и я выложился сегодня. Средоточие почти пустое. В случае чего, помощи нам ждать не от кого. Вся надежда на верные АК-12 в руках и плечо товарища, что не бросит.

Лица у всех были серые от усталости. Многие, как и я ранены, но не тяжело. Перевязались, вкололи себе обезболивающее, и пошли дальше.

Мужики шептали себе под нос проклятия в адрес врагов.

— Ненавижу этих тварей. Чтоб они передохли там у себя в Англии.

Некоторые шли потеряно, контузило их что-ли? По сторонам они смотрели с улыбкой. Кто-то просто молчал и покрепче сжимал автомат в руках, вздрагивая от каждого громкого звука. Во взводе Свиридова, один из молодых солдат, только прибывший на фронт, и попавший в самую мясорубку плакал, баюкая руку, что висела на перевязи. Свиридов шел рядом с ним.

— Вижу движение.

— Английская форма.

— Огонь!

Так мы и шли, зачищая окопы, в которых англичане оставили своих раненных. В плен никого не брали. После индуса волшебника и того зла что он нам принес, об этом даже не заикались. Солдаты хотели мести за боевых товарищей.

Шли преимущественно молча. Слишком устали, чтобы болтать. В небе светило солнышко. Погода прекрасная. Виды невероятные. Впереди гладь моря, конец нашему марш-броску, но настроение это не улучшило. У меня болела каждая клетка тела. Переоценил я свои силы, и какой уже километр был вынужден идти, опираясь на крепкого солдата, что подставил мне плечо.

Налбат последние минуты болтал по рации со штабом батальона. Вот и берег черного моря. По карте, мы где-то между поселком Марьино и Окуневка. До Марьино два километра, а до Окуневки в другую сторону, два с половиной.

Получив приказ, командир озвучил его нам.

— Идем в Марьино. Четвертая и шестая роты уже там. Поселок небольшой. Сто-двести домохозяйств. Наши уже почти все осмотрели. Англичане ушли.

— А местные жители?

— Крым оккупировали еще в первые дни войны. Мало кто сумел спастись, а те, кто остался на милость англичан, — командир поморщился. — Да какая там милость. Их давно вывезли в колонии, коих у Англии пруд пруди. А самых рьяных защитников отечества пустили на опыты или убили.

Мы перекрестились. Как раз в этот момент мы проходили мимо колодца, из которого хотели попить воды, но смрад из него отогнал нас назад. Англичане сбросили туда несколько десятков трупов, отравив воду. Вот из-за таких моментов на войне и начинаешь люто ненавидеть врагов и всю их нацию. А память у людей долгая. Сложно оставаться пацифистом на войне.

Рядовые немного расслабились, и у них появилось желание поболтать.

— Красивое село, — сказал один из солдат, когда мы дошли до места, встретив там четвертую роту. У них тоже были большие потери. Людей не хватало. Они попросили помощи, и мы пошли обыскивать Марьино по второму разу.

— Жаль зелени мало. Придет весна, все расцветет и еще краше будет.

Ему возразили.

— Не будет. Людей что создали всю эту красоту и высадили черешневые, и персиковые сады уже нет.

— Не нагнетай, Тимоха. Кто нам говорил, что мы проиграем и будем драпать аж до Урала и что? Где мы? В Крыму. Побили англичан, а твои дрянные пророчества не сбылись.

— Народим еще детей и заселим эти места новыми жителями, парни. Все у нас будет хорошо.

— Ты прав, сержант. Выбили англичан с нашей земли, выбьем и всех остальных. И турков и китайцев. Вот увидите...

Мы вышли к самому морю. Красота.

Все остановились и залюбовались. Высокий, обрывистый берег. Кромка галечного пляжа омываемого морем шириной всего два метра, сразу упирается в обрыв, на утесе которого мы стояли. В небе кружат чайки. Солнце на горизонте отражается от воды и создает сверкающую дорожку, по которой бегают светлячки. Глубокое, от голубого до темно синего цвета море. Холодный бриз, дующий в лицо. Запах соли и водорослей. Все было прекрасно, если бы не одно но. На горизонте стояли сотни английских кораблей, что по прежнему оставались в черном море и стреляли по берегу. Эвакуация англичан продолжалась. Нам повезло, что поселок Марьино их не заинтересовал, и по нам не вели огонь.

— Привал, — скомандовал командир. — Кирюхин, ты где?!

— Я здесь, господин Налбат.

Я непроизвольно улыбнулся, а потом скривился. Поврежденную кожу на лице стянуло.

Хороший мужик, этот Кирюхин. Не злобливый, заботливый. И готовит нам и убирается, помогает в мелочах. Добрый малый. Дети у него давно выросли, дедушкой уже стал. Хороший человек. Эх! Я снова поморщился и кашлянул кровью. В боку прострелило болью.

— Есть чем накормить роту?

— Сейчас, чай организую и сушка имется. Больше порадовать нечем. Извините, — развел он руки в стороны.

— И на том спасибо.

Все повара в роте подчинялись ему. Вот и сейчас за его спиной суетились три солдата, что помогают организовать костер. Чистый колодец мы тоже нашли, так что чай лишним не будет. А сушка — это любимое лакомство Налбата. Кирюхин всегда таскает с собой несколько килограмм этого изделия. Весит немного, а командиру нравится.

Через двадцать минут вода в котелке над огнем закипела.

— Хорошо-о-о-о, — с благодарностью принял я из рук солдата металлическую чашку, до краев наполненную горячим чайком и три сушки. Чтобы хватило всем, разделили все запасы Кирюхина поровну. Кто-то вскрыл сухпаек и жевал тушенку, кто-то, как и я дул на поверхность чая и смотрел за горизонт, не замечая вражеских кораблей, думая только о доме и дорогих ему людях, пока вверх и вниз по течению шли бои. Мы отдыхали. Да и кому тут воевать? Боеприпасы кончились. По полрожка патронов на брата. Гранат нет. Мы просто не способны на новые подвиги. Нужен отдых и пополнение боезапаса.

Первым заметил неладное младший лейтенант Ветряков. Он с удивлением в голосе воскликнул.

— Море отступает!

— ЧТО?

Вода начла резко отходить от берега и обнажать дно. Рыба не успевала за потоком, и оставалась лежать на берегу. Бились в судорогах, пытаясь спастись от удушья и дельфины. Смотреть на их мучения было невыносимо.

Одинокий голос в возникшей тишине прозвучал очень громко.

— Это разве не первый признак цунами?

Грязно выругался командир Налбат. Таким мрачным мы его еще не видели. Он сказал.

— Это адмирал лорд Фрэнсис Дрейк. Решил наказать нас напоследок, собака плешивая.

Спокойствие, навеянное красивым видом и шумом прибоя, резко перешло в панику.

— Мы успеем убежать от волны?

— Командир, Налбат? Что нам делать? Командир?!

— Я не знаю, — ответил он спустя какое-то время, не отводя взгляда от горизонта.

Весь берег Крыма, все люди, что здесь находились, замерили в ступоре, задирая головы вверх. Перед эскадрой военных кораблей англичан все росла и росла волна. Десять метров. Сорок. Сто. Триста. Огромная, невероятная по своей массе и разрушительному потенциалу волна все росла, готовая обрушиться на Крым и убить здесь все живое. Убежать не получится. Самые нестойкие из солдат упали на колени и начали неистово молиться. Кто-то даже побежал, надеясь укрыться. Мы их не останавливали. Пусть бегут. Это бесполезно.

Я признаюсь, тоже приготовился к смерти. Об одном я жалел, что не увижу больше Алису. Не свожу Юлиану купаться на озеро. Не покидаю палку своему псу. Не положу на могилку маме букетик ромашек. И не отомщу мачехе и всей ее семье, за то зло, что она принесла в мой дом.

Вот и все. Пятисотметровая волна пошла на нас. Гул, что она создавала не передать словами. Страх сжал сердце.

— Прощай, Алиса, — произнес я, прикрыв глаза и приготовившись к неизбежному столкновению. Щит я укрепил, но больших надежд на него не возлагал.

— Вот почему Василий переправил нас с белорусского фронта на Крым, брат. Твой друг Дрейк возомнил себя хозяином морей, креветка пересоленная.

— Он мне не друг. Не смеши меня, Вадя.

Два брата, так не похожих друг на друга зависли высоко в небе, спрыгнув с дирижабля, что был флагманом всей группировки войск юго-западного фронта. Матросы что-то кричали им с борта, но они не обращали на это внимания.

— Покажем ему наш фамильный секрет?

— Давай. Правда, придется объединить силы. Все же этот Дрейк могучий волшебник.

— Соловецкие острова изменили тебя, брат. Раньше бы ты и пальцем не пошевелил, чтобы спасти всех тех людей, что замерли под нами и молятся своим богам, в надежде уцелеть.

— Раньше мне не приходилось защищать родину от шакалов, что вцепились в нее со всех сторон, норовя откусить кусок и пережевать его.

— А вторая мировая война?

— Там все было по-другому. Я был моложе и глупей. Как и ты.

— Эй, эй. Не записывай меня в старики. Это ты выглядишь как дряхлый дед.

— Начинаем?

— Да. Кажется Дрейк нас заметил. Вон как его флагман разогнался. Спешит сбежать, окунь костлявый.

— Развеем славу английских моряков.

Два кудесника, в чьих петлицах погон сверкали на солнце звездочки генералов, соединили руки и сосредоточились.

В Крым пришли братья Зима Олег и Зима Вадим из княжеского дома Зима, что правит Архангельском уже третий век. С самого севера страны, родившиеся в деревушке на берегу холодного, белого моря, братья близнецы всегда были вместе. Даже когда Олега отправили на каторгу, брат пошел за ним следом, не желая слушать родню. И так, вместе, они провели последние двадцать лет в одной камере.

Воздух вокруг резко похолодел. Апатию солдат сняло как рукой. Прозвучал шквал вопросов.

— Холодно!

— Что это? В небе? Видите?

— Не знаю...

— Это северное сияние.

— Что?

Налбат обернулся и показал мне на точку в небесах.

— Смотри.

— Дирижабль? — Переспросил я.

— Нет. Видишь людей, что парят рядом с ним в воздухе?

Я прищурился.

— Кажется, вижу.

— Не ошибусь, если скажу, что это братья Зима.

— Те самые? Что потопили английский флот во вторую мировую у берегов Мурманска?

— Они самые.

Гул волны, что шла на нас, стал резко затихать. Звук менялся. Это был уже не гул, а треск. В первые за всю историю, черное море покрывалось коркой стылости. Стена воды, что шла на нас замерзала, превращаясь в неподвижный бастион из сверкающего всеми гранями льда.

Кто-то из сержантов экспрессивно выкрикнул.

— Хера себе!

На этом братья Зима не остановились. Мощный треск и из пятисотметровой ледяной стены в английские корабли полетели десятиметровые ледяные же колья. Дрейк запоздал с реакцией, и часть его эскадры получила ледыхами в борт. Эти корабли быстро пошли ко дну, теряя плавучесть. Моряки тонули. Их даже не стали спасать. Англичане думали только о своей шкуре.

— Ура-а-а-а-а!

Мы наблюдали за всем прямо через стену льда, что превратилась для нас в увеличительное стекло.

Эта сила ужасала. Честно говоря, я понимаю, почему для кудесников существует негласное правило не использовать силу на глазах простых людей. Такая мощь в руках человека только в редких случаях вызывала восторг, а так она пробуждала первобытный страх. Я осмотрелся по сторонам и мысленно добавил к своим рассуждениям еще одно слово — зависть. На лицах многих солдат я заметил зависть и страх. Люди слабы. Даже я позавидовал хозяевам Архангельска. И конечно, я мечтал когда-нибудь достигнуть их уровня.

Английская эскадра уходила. Новые ледяные атаки не приносили должного эффекта, да и братья Зима похоже устали и флот королевы Анны Марии взял курс на турецкие проливы.

Интересно, где те два принца, о которых меня предупреждал Налбат? Они же должны обладать огромной силой, сравнимой с силой семьи Рюриковичей... Странно.

Лорд Дрейк съязвил и попросил своего друга Марка Кавендиша об услуге.

— Разбуди этих свиней. Пусть встретят матушку в порту. Лондон на горизонте.

Марк был пьян. То, что подразумевалось как триумф английской технической мысли и силы, превратилось в самое позорное поражение за последние тридцать лет. Как теперь смотреть в глаза другим лордам? На чужих берегах остались тысячи танков и сотни самолетов последней разработки. Все их поля устилают трупы англичан, индийцев и африканцев. Такого позора им не простят. И ладно Дрейк, кто посмеет высказать ему что-то в лицо? Он в отличие от остальных выложился на полную и хотя бы уничтожил черноморский флот русских, а что сделали они? Позорно сбежали?

— В задницу принцев. А-а-а-а-а! — Схватился за голову Марк. Встав из-за стола, он начал ходить из одного конца каюты в другой и жаловаться на жизнь Дрейку. — Ну, почему, почему королева не могла прислать нам нормальных членов королевской семьи? Зачем она отправила к нам Вильяма и Эдуарда? Она же знала, ЗНАЛА!

— Успокойся, Марк, — усадил Фрэнсис своего друга за стол, налив ему полный стакан шотландского виски из своих запасов. — Никто не рассчитывал, что русские смогут успешно воевать сразу на четыре фронта. Анна Мария Виндзор хотела обелить репутацию младших принцев в обществе и приписать им нашу победу. Не получилось...

— Не получилось? Утешил ты меня, — пьяно и зло рассмеялся Кавендиш. — Ты адмирал флота, а я генерал сухопутной армии. Скажи мне, на кого повесят этот позорный проигрыш русским? На тебя, принцев или на меня?

Лорд Дрейк промолчал.

Оба принца находились здесь, в каюте адмирала. Они лежали на диване и сладко улыбались, видя прекрасные сны. Для надышавшихся синей пылью это нормально.

И если Дрейку было плевать на провал компании, то Кавендишу нет. Он уже думал, как ударить русских в отместку, да так, чтобы они запомнили это надолго.

Две недели. Прошло две недели после нашей победы над англичанами. Юго-западный фронт разделили. Часть армий отправили в Польшу, а другую часть на южный фронт, к туркам. На линию Ростов — Краснодар — Пятигорск — Владикавказ — Махачкала. К сожалению, южный фронт не мог похвастаться нашими успехами. Турки подготовились к этой войне лучше англичан. Они уже заканчивали покорение Армении, Азербайджана и Грузии, перекидывая резервы оттуда к нам.

Их нация была еще более дикой, чем англичане. Они были злыми, в самом плохом смысле этого слова. Беспощадные. Нас, христиан, они называли неверными. Для русских они определили роль рабов. Только так или никак. Воевать с националистами, а они жили, веря в то, что их нация стоит выше других — было сложно. Они не жалели себя, а уж врагов и подавно. Об этом я узнал от раненых, которых стали свозить в Крым с южного фронта. Из освобожденного Крыма делали здравицу для солдат.

Меня, как и всех серьезно раненых тоже оставили здесь, в Крыму. В действующие воиска мы вернемся, как вылечимся. Много армейских госпиталей переместили и разместили в Севастополе и Евпатории. Все посчитали, что морской воздух пойдет раненым на пользу. И все чем я последние дни занимался, это гулял по набережной покинутого города и отдыхал. Сам город был полупустым. Началось его восстановление. Со всех необъятных просторов Российской Империи свозили строителей. Покинутые дома обживали новые жильцы, переселенцы из других городов. На чьем-то горе, они собирались построить свое счастье. К сожалению, это так и ничего с этим не поделаешь. Жизнь продолжается, и я желаю им только удачи. Пусть хоть к ним она повернется лицом.

— Шашлык. Вкусный шашлык, — звонко зазывала девушка на улице, приглашая прогуливающихся по набережной военных в свое кафе «У моря». — Солдатам скидка, — подольстила она пилюлю и люди пошли. Я тоже заглянул. Взял себе двести грамм шашлычка с жареным лучком и острой капустой. Правда, попросил завернуть все с собой и съел лакомство, сидя на лавочке в парке, рассматривая гладь моря и нежась под солнышком. Ночной морозец уже ушел, и температура поднялась до плюс четырнадцати градусов. Можно загорать.

Жизнь в город возвращалась. Переселенцы, а все здесь сейчас переселенцы — привезли с собой детей. Так что в парке, в котором я гулял, стоял их смех. Дети носились туда-сюда, катались с горок и рисовали мелками на асфальте. Прогуливались мамочки с колясками. И как они только не побоялись перебраться в Крым? Я покачал головой и встал со скамейки. Костыль в руку, на этом настоял врач, и я повернул назад. Нужно возвращаться в госпиталь. Мою пропажу могли и заметить.

Мне почтительно уступали дорогу, все же я был в форме. Благодарили за службу, куда без этого, а я больше отмалчивался. Горло интенсивно заживало.

В госпиталь я вернулся через полчаса.

— Смирнов! Вы опять за старое?

Я вздрогнул. Попался. Принесла же ее нелегкая. Это главная медсестра того этажа больницы на котором меня разместили. Студентка на практике. Молоденькая и чересчур рьяная.

— Вам нельзя ходить! Врач прописал постельный режим. Вы же весь в бинтах, — всплеснула она руками.

Я мученически закатил глаза, продолжая молчать.

— Ну-ну, — показала мне девица кулак. — За мной! — Велела она и мне ничего не оставалось, как под сочувствующими взглядами других больных отправиться за ней в свою палату.

Простая девчонка, не кудесник, учится на врача, а ведь совсем не боится. Общается со мной как с мальчишкой, которым я давно не являюсь. Забавно.

— И чтобы ни ногой за порог палаты, — хлопнула она дверью за моей спиной, фыркнув от негодования.

— Ха-ха, — рассмеялся над ситуацией мой сосед по комнате — Федор Павловский. Танкист в звании капитана. Он командовал целым звеном танков, пока его командирскую машину не подорвали. Тоже обычный человек. Кудесников среди больных вообще было мало. Обычно мы или сами справляемся со своими болячками или нас уже ничто не спасет. Меня поместили сюда из-за серьезных ран, хотя как я и сказал, госпиталь мне не нужен, только время. И, да, меня тут не лечат, если не считать смены бинтов и комплекса витаминов что колет мне Нюра, та самая медсестра студентка что вечно мной недовольна. Скорее это я помогаю госпиталю. Утром, по просьбе главного врача обхожу вместе с ним палаты и трачу все свои силы в средоточии, накладывая медицинские формы на больных. Меня даже начали путать со штатными целителями госпиталя. Вообще их тут было больше десяти человек. Только вот у них вторая ступень и на такой большой госпиталь такого количества кудесников было недостаточно. Несмотря на их обширный багаж знаний целительских форм, запас силы у них маленький, а я со своей третьей ступенью был совсем на другом уровне. Раньше я мог вылечить семерых, а сейчас и двадцать человек для меня не предел.

Практика опять же. Да и помогать людям правильно, от этого тепло на душе. Всяко лучше, чем убивать.

— Ух, она и оторвется на тебе вечером, — напророчил мне Федор. — Дежурный врач проверял платы, а тебя нет. Вызвали ее. Накричали на Нюрку. Она в слезы. А как врач ушел, отведя душу, она так глазами сверкнула, — он покачал головой. — Точно говорю, готовь задницу. Уж она-то пропишет тебе порцию витаминчиков, так пропишет. Сесть не сможешь.

Я улыбнулся. Что мне эти уколы?

Я прилег на кровать и взял с тумбочки газету. Под ней лежало письмо из канцелярии Императора, вскрытое еще два дня назад. В нем меня уведомляли, что боярская дума приняла решение. Я снова Смирнов. Только не из княжеской семьи, та навечно вычеркнута из бархатной книги. Нет. Я теперь боярин Смирнов Семен Андреевич. И теперь я, как и все главы своих собственных родов должен заседать в думе, если у меня нет уважительной причины отсутствовать на заседаниях. Служба в армии уважительная причина.

Терять фамилию я не хотел. Это память. Я был благодарен думе, что приняла такое решение.

Все же отдых хорошо действует на психику. Хочется обнять весь мир. Поделиться с ним счастьем. Я позвонил Алисе, обрадовал ее. Выслушал новости с фермы. Поговорил с Юлианой, что очень ждет меня дома, чтобы вручить подарок на день рождения который я провел вдали от них. Мне теперь пятнадцать лет, а чувствую себя на все сорок. Эх. Снова я витаю в облаках.

Так. И что тут пишут в газетах? Я развернул передовицу и углубился в чтение «Московской правды». Заголовок был многообещающим и неприятно напомнил мне о мачехе.

Тревожные вести из Европы. Чума в двадцать первом веке?

По всей Европе бушует настоящая эпидемия, казалось забытых еще со времен средневековья болезней. Чума, малярия, холера, тиф... Страшные вести приходят из Испании, Франции, Англии, Португалии, Германии, и других стран. Счет жертв идет уже на сотни тысяч. Власти тех стран предпринимают все попытки, чтобы понять, откуда взялась эта напасть. В связи с опасностью для наших граждан Российская Империя закрыла небо и все границы. Мы следим за развитием событий.

Я поморщился. Не звенья ли это одной цепи? Мачеха, та яма с червями, наши бояре, что сбежали из страны? Думать об этом было неприятно, но я был вынужден признать — скорее всего, это их рук дело. Людмила, что ты творишь?

Я перевернул страницу и перешел к следующей статье.

Ситуация на фронтах. Китай. Турция. Польша. Англия. Где мы побеждаем, а где отступаем? Только правда.

Прошло уже больше двух недель как до Москвы долетела великолепная новость, дорогие мои читатели. Весь юго-запад страны и Крым освобождены от английских захватчиков. Честь и хвала нашим защитникам родины. Ура! Хорошие новости приходят и из Польши. Она полностью освобождена от панов — магнатов и панов — волшебников. Простой польский народ приветствует флаги Российской Империи на улицах городов. Сбежавшие за границу паны, рассчитывая на помощь Карла Великого, просчиталась. Европе сейчас не до них. И снова, ура нашим доблестным защитникам.

О Китайском и Турецком фронте почти ничего не написали. Ситуация там сложная, да и цензура, так что я перешел глазами к следующей статье.

Взрыв в метро!

Партия охранителей, до недавнего времени выступающая с мирными протестами против власти Императора и кудесников взяла на себя ответственность за субботний взрыв на станции метро Нагатинская. Ведется следствие. Всех активных членов партии арестовывают. Редакция газеты выражает глубокие соболезнования пострадавшим и их родственникам. Все мы надеемся, что всех причастных к этому ужасному теракту поймают.

Криминальная хроника, а не новости. Газеты читать только настроение портить. Я перевернул несколько страниц «Московской правды» и с удовольствием взял в руки карандаш. Лучше разгадаю ка я кроссворд.

— Где результат? За что я вам плачу, мрази?

Брат Ильхама был в ярости.

— Я заплатил три миллиона рублей жирной туше военного комиссара Сибирска, чтобы этого шакала, этого выкормыша собаки, Семена Смирнова отправили именно на юго-западный фронт. Во вторую армию, где у тебя связи, как ты говорил. Где служит много наших людей и что? Что я спрашиваю? Где результат? Прошло полгода, а убийца моего брата жив и отдыхает в Крыму? Радуется жизни? Ест шашлык? — Схватил со стола письмо Идигей, махнув им перед носом слуги рода, не оправдавшим надежд.

Тот был спокоен. Он и его люди служат роду, а не Идигею. Их верность принадлежит Утямыш-Гирей Хану.

— Тут нет моей вины, Идигей. Никто мне не сообщил, что его ротный кудесник третьей ступени. Думаешь легко проскочить мимо его носа? Да и потом. Смирнов сам взял новую ступень. Теперь задача по его устранению ни мне, ни моей команде — не по плечу. Нужно искать других исполнителей или ждать окончания войны. Нельзя навлекать гнев Императора на наш род. Он не простит. Все распри запрещены. Мы были вынуждены свернуть операцию.

— Пошел вон!

Батулла уходя, усмехнулся. Во дворце хана ничего не меняется. Его сыновья все также продолжают интриговать за его троном, откупившись от военного призыва и сводя между собой мелкие счеты. И даже смерть Смирнова нужна Идигею лишь для того, чтобы продвинуться к трону отца хоть на шажок. Хан поощрял в детях страсть к интригам, наблюдая за ними и делая выводы.