Война

Глава 7

Середина марта. В Кропоткин пришла настоящая весна. Несмотря на войну, погода и животные продолжают радоваться жизни. Поют птички, расцветают кусты, деревья и цветы. Набухают почки. Ежики проснулись и заползали по земле. В городском парке из пруда показались черепахи. Они выползли на камни и загорают, не обращая внимания на взрывы и свист пуль.

Среди серых кварталов города яркими пятнами выбиваются из привычного вида ярко-желтые цветочки жимолости голоцветковой и душистой. Сережки выпустила ива. Кизил. Тюльпаны взошли, но еще не цветут. Розовым окрасилась дикая алыча. На подходе цветение яблонь, абрикоса, груши и вишни.

— Старший лейтенант.

Это мне отдали честь солдаты из других рот, мимо которых я прошел. Махнул им рукой.

Ах, да. Я все же ботаник, в хорошем смысле этого слова. Могу отличить кизил от ореха. Так что знаю, о чем говорю.

Еще год назад или уже полтора? Не важно. Я самостоятельно начал осваивать знания первого курса университета по специальности ботаника. Сейчас же, я уже нахожусь на рубеже четвертого курса. Все учебники прочитаны. Люблю я природу, мне это интересно, и бросать учебу я не собираюсь. Да, иногда нет времени или усталость такая, что руки не поднять, но о развитии себя как личности я не забывал. Учиться мне нравилось.

Красота что окружает квартал, в черте которого стоит дом под номером двадцать восемь и в котором квартируется наша рота заслуга не одной лишь матушки природы. Я тоже приложил руку. Все же после турецких обстрелов половина деревьев и кустов выгорели до состояния черноты, а другие поломаны так, что без помощи будут восстанавливаться годами.

Зачем мне это? Просто это правильно. Мы порушили, нам и восстанавливать. Есть и вторая причина. Я нащупал ту дорожку, тот путь для меня как кудесника. Видимо тренировки до изнеможения помогли.

Все основывалось на одних лишь ощущениях, но я сдвинулся с мертвой точки и пошел только вперед, словно носорог, пробивая преграду за преградой. Главное мое достижение — у меня получилось определить к чему склонен мой дух. Жизнь. Вода. Земля. И, не знаю, как правильно назвать... Фантомная сила? Призрачная? Ирреальная? Я так и не смог сформировать точное определение этой мутировавшей энергии. Про нее я временно забыл. Даже не знаю, как к ней подступиться. Все усилия я бросил на жизнь, воду и землю. Форма третьей ступни формировалась, словно сама собой и в этом мне помогали мои медитации под деревьями и помощь им в лечении ран. Застой превратился в бешеный бег, и я сам не замечал, как с каждым днем вплетаю в создаваемую мной форму все больше незнакомых мне знаков, основываясь на одних лишь своих ощущениях и инстинктах. Я творил, а не повторял за кем-то другим.

Вот и тупичок между двух улиц, в который я стремился. Я дошел до нужного места, переступил невысокий деревянный заборчик, окрашенный в веселые цвета радуги, и присел рядом с мертвым деревом абрикоса, высаженным под чьими-то окнами. Снаряд попал ему в ствол и расщепил его, оставив после себя дыру диаметром в два кулака. Оперевшись спиной о дерево, я бросил мимолетный взгляд на послушника, что как привязанный ходил за мной по пятам, стараясь не попадаться мне на глаза, а потом прикрыл веки, выбросив его из головы. Я погрузился в себя, в свой дух, что продолжал преображаться с каждым днем. Те заплатки, что были здесь раньше, сравнялись цветом с остальным моим духом. Больше они не выглядели чуждо. Средоточие мерно гудело и чуть не пылало от переполнявшей его силы. Вокруг него летало живое доказательство мутации моего духа. Клубок светящихся полупрозрачных нитей. Я даже провел эксперимент. Попытался повторить свой подвиг с истребителем. Задействовал волю и захотел поймать самолет, что пролетал над нашими позициями. Эксперимент не удался. Клубок этой непонятной энергии никак себя не проявил. Нити даже не пошевелились. Как и сказал раньше, я не знаю, как подступиться к этой силе.

Постепенно, по мере того как я сосредотачивался, я начал чувствовать окружающее меня пространство. Черным пятном в нем выделялся мертвый абрикос. Действую без форм, на одних лишь ощущениях и воле, я начал наполнять его той частью своей силы, что отвечала за жизнь и воду. Вычленить ее из общего потока было сложно, но я учился. Почву я питал силой земли. Через какое-то время во мне что-то шевельнулось. Это чуть сдвинулось огромное расписанное мной вручную полотно формы третьей ступени, что занимало половину пространства между средоточием и первым слоем духовной оболочки. Оно напоминало вселенную в миниатюре. Такое же необъятное, запутанное и сложное. Если бы я попытался перенести изображение того что у меня получилось в реальный мир, понадобился бы лист бумаги шириной семь метров.

Тем временем абрикос, к которому я прикасался спиной, на глазах оживал. Кора принимала свой естественный цвет. Сухие ветки отпадали и на их месте проклевывались новые побеги. Дыра в стволе зарастала. Чудо происходило прямо на глазах. Набухли бутоны, а потом, на пике вливания силы — они распустились, и абрикос зацвел миллионом бело-розовых соцветий. Воздух наполнился сладкими ароматами. Не прошло и пяти минут, как к дереву слетелись все пчелы с округи, жужжа над моей головой.

Я снова поймал тот мимолетный момент вдохновения и, как и раньше начал вносить правки в форму, заменяя одни знаки другими и дорисовывая то, чего, по моему мнению, не хватало. Время в медитации шло медленнее, чем снаружи. Я просто не замечал его ход. На очередном взмахе моей руки, все то полотно знаков, геометрических фигур и слов из алфавита всех народов земли, начало терять свою форму. Видоизменяться. Форма из слов, чисел и фигур, начала скукоживаться в одну точку. Все происходило очень быстро. И вот она превратилась в маленькое деревце цветущего абрикоса, словно скопированного из реальности. Невероятно. Деревце тем временем заняло свое место рядом со средоточием и начало летать по его орбите рядом с клубком из полупрозрачных нитей.

У меня все получилось, а я не верил...

Кудесники не боги и не обладают идеальной памятью. Никто не смог бы за секунду сформировать такую объемную форму, воспроизведя ее в своем разуме до мельчайших деталей. Так что, начиная с третьей ступени, после создания, формы сами встраиваются в наш дух, принимая зачастую самые причудливые виды. Формы становятся неотъемлемой частью духа. Его продолжением.

Подлетев ближе, я осторожно погладил деревце, что цвело внутри меня, и попытался вслушаться в свои ощущения и вибрации что оно распространяло. Я пока не знал, на что способная эта форма, но это меня никак не беспокоило. Так или иначе, первый шаг сделан, и я теперь с полным правом могу называть себя кудесником третьей ступени.

Время тренировки подошло к концу.

Я открыл глаза, огляделся и встал с земли. Настроение улучшилось. Я посмотрел вверх. Над головой было белым бело от цветов. На ветвях абрикоса уже сидели птицы, пока пчелы делали свою работу. Отряхнувшись от налипшей земли к штанинам, я пошел обратно по направлению к Речной улице. Послушник что следил за мной, направился следом. Его прищуренный взгляд ловил каждое мое движение. Внутри я поморщился. Дурак с промытыми мозгами.

Недавно все кварталы в городе разделили на квадраты. Теперь передвигаться из одного квартала в другой могли лишь офицеры и представители Церкви, да и то нужен специальный пропуск. Солдаты носили медицинские маски на лицах. Тот самый запах гнили, который испускал Глеб, вернулся. В весьма неожиданных местах города могли вспыхнуть любые вспышки заболеваний. От кори до чумы. На вопрос в чем дело, все только пожимают плечами, кивая в сторону Европы. Мол, все идет от них. Церковь что-то ищет и следит за кудесниками. Впрочем, обычных людей она тоже проверяет. Доносы солдат на сослуживцев стали обычным делом. Обстановка вокруг нервная. Никто ничего не понимает. Все подозревают друг друга не пойми в чем. Нервные срывы. Жалобы солдат на кошмары что приходят к ним каждую ночь.

Я, конечно, догадывался о сути происходящих в мире событий, но держал рот на замке. Надеюсь, боярская дума в скором времени объяснит людям что происходит.

Из-за этих и других причин наш фронт был не готов идти в атаку. За то время что я здесь нахожусь, мы предприняли три попытки пересечь реку Кубань. Ни одна из них не окончилась победой. Мы были вынуждены отступить на свои позиции. Радовало лишь, что у турков тоже не все ладно. И у них вспыхивали болезни, а солдаты не могли спать из-за снов, в которых их заживо пожирали мириады букашек. Черви, клопы, комары, бабочки. Фу. Мерзкие сны иногда приходили и ко мне, но я отгонял их всплеском силы из средоточия.

Когда я проходил мимо поста из ребят четвертой роты, заметил, как один из солдат закашлялся, приложив ко рту платок, испачканный кровью. Я передумал идти мимо и подошел к ним. Послушник что шел следом тоже приблизился, встав рядом со мной.

— Что с тобой? — Спросил я рядового. Его товарищи, что стояли рядом, нахмурились.

Тот к кому я обращался, замялся, но ответил.

— Не знаю, старший лейтенант. С утра кашляю. И вот, — показал он платок запачканный красным.

— Подойди, — отдал я приказ, и он перепрыгнул мешки с песком, за которыми прятался их пост на пересечении улиц и покорно подошел ко мне. Я приложил свои руки к его груди и пустил по ним ниточку своей энергии из средоточия, разделяя поток и направляя в него только жизнь. Обычные формы тут не помогут. Уже замечено, что болезни, которые к нам приходят плохо поддаются лечению стандартными средствами. Нужна именно специализация на жизни, сильный кудесник или огромный опыт.

Сила стекла изумрудным потоком по моей руке и проникла в грудь рядового. Голова, сердце, почки. Все было хорошо, пока я не дошел до легких. Вот тут и начались проблемы. В них присутствовала чернота, и я знал, как с этим быть.

— Потерпи. Сейчас будет больно. А вы, — обратился я к другим солдатам, — держите его. И дайте ему прикусить палку, а то еще язык откусит.

Послушник что стоял рядом вместо помощи начал читать молитву, осеняя рядового крестом. Тот побледнел.

— Начинаю, — предупредил я всех.

Снова положив обе руки на грудь человека передо мной, я подал в него свою силу одним мощным потоком, не распыляя ее по всему организму, а направляя точно в легкие.

— А-а-а-а! — Закричал он, не в силах терпеть боль от выжигания черной мерзости. Моя изумрудная сила жизни просто испаряла те вонючие миазмы, что проникли в него. Он затрясся, попытался высвободиться из хватки, но его сослуживцы держали крепко. Понадобилось пять минут, чтобы выжечь все, что я нашел. Рядовой обвис на руках товарищей и потерял сознание.

Убедившись, что черноты в нем не осталось, я убрал руки от его груди, оставив на форме рядового два отпечатка своих ладоней. Форма была прожжена насквозь.

— С ним все в порядке, — сказал я солдатам, отряхивая руки, словно к ним могла прилипнуть та внутренняя грязь. — Через пару часов проснется. Пусть отдохнет.

— Спасибо, — сказали они мне, укладывая сослуживца на мешки с песком.

В разговор вступил злой, нервный послушник.

— Вы должны были доложить об этой ситуации офицерам. В армии введен красный режим. О любых случаях болезни или странного поведения сослуживцев вы ОБЯЗАНЫ докладывать офицеру. Почему вы этого не сделали, паршивцы?!

Слушать, как он песочит солдат четвертой роты, я не стал и пошел дальше по улице. Проверять посты. В нашем квадрате всего два кудесника. Я и командир Налбат. От послушников пользы мало. У них только первая ступень, да и не выглядят они опытными людьми. Держатся в стороне от нас. Мы даже их имен не знаем. Короче, всех солдат нашей роты, четвертой и шестой рот лечим мы. Правда, от Налбата тут тоже мало толку, с его склонностью к воздуху и гравитации. Вся нагрузка на мне.

Я обошел весь квадрат. Опросил солдат. Побывал в соседних домах, в гостях у других рот. И в конце пути, навестил отдельный пост медпомощи, где содержались не раненые, а вот такие, странные больные с непонятными симптомами. Их не удалось вылечить за один сеанс и их поместили в карантин. Подвал, где их содержали — охранялся. Солдаты что стояли тут в карауле носили на лице не обычные медицинские маски, а противогазы. Это как по мне было чересчур, но начальство отдало такой приказ, а мы выполнили.

— Старший лейтенант, — отдал мне честь сержант, начальник над караулом.

Я кивнул.

Проверив у меня документы, так положено, хоть меня и знали в лицо, мне дали пройти внутрь. Спустившись по ступенькам вниз, я сразу поморщился. В подвале дома, что стоял на отшибе нашего квадрата, стоял неприятный носу запах разложения, спертого воздуха и нечистот. Запах отчаянья. Солдаты что попали сюда — редко когда возвращались в строй. Они или скрыли от нас свою болезнь или вовремя не заметили симптомов, и помочь им было уже не в наших силах. Поправлюсь. Не в моих силах. Карантин. За пределы квадрата хода нет. Больных нельзя было направить в серьезные госпитали. Ни в Севастополь, никуда... Специалисты, которые у нас были, сидели при штабе армии, в центре города и они физически не могли вылечить всех.

Между десятками старых ржавых металлических кроватей ходили добровольцы. Они носили белые халаты и противогазы. На их плечи я возложил задачу колоть больным обезболивающее, в случае если они уже не могут терпеть боль и своими криками нагоняют на остальных страх. И они же, добровольцы из солдат, выносят кал, мочу и трупы.

Ко мне подошел старший сержант Медведев Богдан. Он знаком мне еще с первых дней на войне. Вместе ехали на поезде. Хороший парень. Дисциплинированный и дотошный. Служит в нашей роте у лейтенанта Свиридова.

— Плохо дело, — сказал он, когда подошел ко мне. Через противогаз, надетый на нем, было плохо слышно, но я уже привык к этим неудобствам. — За ночь еще четверо отошли в мир иной. Мы их закопали там же где и остальных. Как вы и велели.

Сказать мне было нечего. Я делал все что мог. Консультировался с другими кудесниками, теми из них кто был способен хоть как-то лечить запущенные случаи этой заразы, и ответ был один — нет ответа. Помочь может только личный опыт и собственная сила. Мне сказали, чтобы я продолжал пытаться и не опускал руки. Даже если и не помогу, наберусь опыта и когда-нибудь спасу чью-то жизнь. И хоть это и прозвучало цинично, я внял советам более сильных кудесников, чем я.

Кивнув Медведеву, я пошел от одной койки к другой. Прикладывал руку к телам солдат, в чьих глазах еще теплилась надежда, и пускал по ним изумрудную силу. Изучал изменения в их внутренностях и шел дальше, внося правки в медицинский журнал, который пришлось завести в связи со всеми этими событиями. В нем я описывал свои ощущения при лечении. Случаи удачных и неудачных операций.

У очередной койки я остановился. Этот пациент был особым. Дрянь что убивала младшего лейтенанта из шестой роты, имела знакомый мне привкус силы. Той самой силы, которой обладает моя семья и я.

Погрузившись через свою силу в тело офицера, я нашел паразита там же где и вчера. Уже порядком ощипанный он свил себе гнездо в мозгу. Привычно отщипнув от него кусочек, чем вызвал едва слышный визг полупрозрачного существа в виде жука, я забрал этот комок призрачной слизи себе, поместив в собственное пространство духа. За сутки кусочек чужого призрачного тела распадался и станет частью меня, усиливая мою мутацию. По крайней мере, я так думал, так как только таким способом удавалось расшевелить клубок нитей, что летал вокруг моего средоточия. Но смысл был не в том, чтобы стать сильней. Я хотел вылечить офицера и путем проб и ошибок — этот способ показался мне лучшим. Если я просто отрываю кусок тела этого существа и не забираю его себе, оставляя висеть в пространстве, где его никто не видит кроме меня, он снова возвращается в паразита, сращиваясь с основным телом жука. Убрать существо-паразит разом, тоже не выход. Я подобрал оптимальный объем его плоти, который могу переработать за сутки. Рисковать собой и брать больше чем могу переварить я не хотел.

— Ну как он? — Спросил меня старший сержант, что стоял за моим плечом.

Я прикинул в уме, сколько времени у меня уйдет на «съедение» этого паразита и ответил.

— Идет на поправку. Думаю через неделю, я закончу его лечить. Опухоль с мозга спадет, и он должен очнуться. Надеюсь на это.

— Хоть одна хорошая новость за сегодня.

Медведев перекрестился и прикрыл его одеялом, что сползло в сторону. Я тяжело вздохнул и перешел к следующему пациенту.

Через два часа я уставший больше морально, чем физически вернулся в расположение роты. Больно было смотреть на еще вчера здоровых людей, что молили меня о помощи со слезами на глазах и кричали от боли, не в силах стерпеть то, что творится внутри их организмов. Кто-кто просто гнил заживо без всяких причин. Кого то, как и младшего лейтенанта поедали изнутри паразиты, и я не мог с этим ничего сделать. В большинстве случаев это была не одна крупная тварь, а тысячи мелких и не призрачных, а материальных. Моя сила никак им не вредила, запущенный случай, а формы лечения второй ступени были полностью бесполезны. Как и антибиотики и другие доступные нам лекарства. Неудивительно, что солдаты начали скрывать случаи болезни. Никому не хочется попасть в подвал смерти, так прозвали это место, так как вернувшихся оттуда можно пересчитать по пальцам одной руки.

Первым делом я зашел к командиру. Постучавшись в его комнату и получив разрешение войти, я переступил порог его берлоги.

— Вернулся? — Спросил он меня.

— Да.

Я устало присел на стул и стал массировать себе виски, пытаясь забыть все эти крики.

— На ка, — передал он мне стакан с водой. — Выпей.

— Спасибо.

Молчание затягивалось, но это не было нам в тягость. Командир работал над картами за столом, а я просто отдыхал.

От нечего делать осмотрел комнату. Уютно. Тяжелые шторы закрывали вид на заколоченные и обложенные мешками с песком окна. Свет идет от единственного светильника на столе. Старая, деревянная мебель. Поскрипывающие полы. Много книг в шкафах, богатство прошлых владельцев квартиры. Мягкий ковер на полу и кровать в углу, за ширмой. Запах книг, выпечки и весны в воздухе.

Молчать и дальше было бы странно.

— У меня получилось.

Позабыв обо мне, Налбат встрепенулся и поднял голову от документов, которые читал. Он переспросил, посмотрев на меня своим черными глазами, казавшимися еще более темными из-за полумрака в комнате.

— Что ты сказал?

— Я освоил первую свою форму третьей ступени. Она сформировалась.

Командир задумчиво потер шрам на лице. Это его новая привычка, тереть шрам, уходя глубоко в свои мысли.

— Выходит не зря ты медитировал под деревьями и озеленил наш квадрат, превратив его в сад. Да?

Я просто кивнул. Он поинтересовался.

— Можешь сказать, что делает эта форма?

Я отрицательно покачал головой.

— Смутные ощущения. Что-то связанное с растениями.

— С растениями... — Протянул он. — Ладно. Вставай. Пойдем на пустырь за соседним домом. Там и посмотрим, что такое ты создал.

Я нехотя поднялся. Идти никуда не хотелось.

— И еще, Семен. Выбрось уже из головы то дерьмо в подвале. Всех не спасти. Хватит себя наказывать, — жестко отчеканил каждое слово командир Налбат.

Я честно ему ответил.

— Умом я это понимаю, командир. Но это умом, а не этим, — потрогал я себя за грудь в районе сердца.

За нами увязался тот из церковных послушников, что следил непосредственно за Афоном Налбатом. Командир поинтересовался.

— А твой надзиратель где?

— Отстал где-то, — пожал я плечами. — Не любит он посещать подвал.

По пути к пустырю нас никто не побеспокоил, и мы дошли до него без приключений. Только командир крутил головой, восхищаясь моим талантом приводить природу в порядок. Наш квадрат и, правда, превратился в радующий глаз цветущий сад. Да и солдатам нравится. У нас по крайне мере нет психически нестабильных людей в роте. Считаю что отчасти это и моя заслуга. У наших соседей, что не день, то попытка побега с фронта, то самострел. Люди боятся и едут крышей. А ведь это не они каждый божий день видят то, что вижу я. Наши же солдаты оттаивают душой, наблюдая за цветущими растениями и птахами, что поют каждое утро у нас под окнами.

Вот мы и на месте. Пустырь, с развалинами дома от которого остались только кирпичи и гнилые доски. Людей вокруг нет.

— Пробуй, — велел мне Налбат. — И не убей нас, пожалуйста.

Ничего экстраординарного от меня не требовалась. Я просто напитал форму принявшую вид дерева абрикос у себя в духе силой из средоточия и указал место применения способности. На все про все ушло три секунды. И это только от моей неопытности и запредельных требований абрикоса. Обычно на одну форму третьей ступени уходит четверть всей силы в средоточии, но то, что я создал, высосало меня до донышка.

Моментально в воздухе над пустырем сформировался зеленоватый туман, почти сразу же впитавшийся в землю. Толчок, словно при землетрясении. Еще один и еще. Звук похожий на взрыв и из-под земли наружу полезли тысячи корней, с легкостью откидывая в стороны бетон и кирпич, перемалывая все, что им мешало, в труху. В центре пустыря быстро начало расти дерево. Оно все росло и росло, пока не достигло в высоту восьмидесяти метров. Верхушка дерева была на уровне или даже немного выше десятиэтажного здания на заднем фоне. Ствол шириной пять метров, а ветки что раскинулись в стороны длиной доходили до семидесяти метров. Я все чувствовал. Дерево стало, словно продолжением меня. Находясь рядом, я мог управлять им, заставляя его ветви бить по земле или хватать огромные куски бетона и кидать их, куда мне заблагорассудится. В его шкуре я чувствовал себя гигантом.

— Ну-у-у, это не абрикос, — усмехнулся Налбат, с интересом наблюдая за тем, что выросло на месте пустыря.

Я промолчал, пытаясь прислушаться к себе и определить границы возможностей дерева. Ветки, листья, корни, все дерево подчинялось мне как собственное тело. Странные ощущения. Желая пошевелить рукой-веткой, я поднял ураганный ветер, так как половина всех веток на дереве всколыхнулась вверх-вниз, листва зашелестела, и мощный поток воздуха улетел в противоположном от нас направлении.

— Как назовешь форму? — Спросил меня командир, после того как пыль и грязь улеглись, а в ушах перестало звенеть.

— Лес? — Неуверенно предположил я.

— Ну, для леса тебя не хватает еще сотни таких гигантов, но в целом мне нравится ход твоих мыслей. Потенциал неплохой. Я правильно понимаю, ты чувствуешь всех, кто находится под гигантской кроной этого великана?

— Да.

— Неплохо. Не всегда требуется убить врагов, и с твоей формой ты подходишь для этого лучше всего. Обхватишь людей ветками, и пусть они брыкаются, сколько влезет. А начнут буянить, раздавишь их как тараканов.

Как оказалось, форма еще не закончила свое формирование и на зеленом великане, чьи листья размером могли посоперничать с листом гипсокартона, распустились чересчур яркие цветы. Мы хоть и стояли вдалеке, не приближаясь к дереву, почувствовали запах, и нас повело в сторону. Захотелось спать. Глаза сами слипались.

— Прекращай! — Крикнул мне Налбат, и я своим желанием закрыл все бутоны на дереве. — Вот ты диверсант, — проворчал на меня командир.

Забегая наперед, скажу, что я высадил еще десяток таких деревьев вокруг наших позиций. Турки пытались их уничтожить, подозревая подвох, но не преуспели в этом. Это не обычные деревья и они могли сами восстанавливать себя, поглощая живительные соки, солнечные лучи, минералы и удобрения из земли.

Прошло две недели. На календаре второе апреля. Ситуация начала выправляться. Красный режим в армии отменили. Не знаю с чем это связано, но новых больных больше не поступало и я смог вздохнуть свободней. Послушники как-то незаметно исчезли из роты и обстановка внутри нашего коллектива наладилась. Больше те не требовали от офицеров следить за своими командирами, мной и Налбатом, докладывая о каждом нашем чихе.

— Послушайте что пишут, — повысив голос, прервал наш отдых под кронами одного из моих деревьев лейтенант Ветряков. Вся рота расположилась поблизости. Сидеть в четырех стенах никто от них не требовал, да и безопасней тут, чем в простреливаемом насквозь доме. Мои деревья самостоятельно могут ловить всякую летающую дрянь, а сверху, с самолета или спутников через мощную крону листьев не зги не видно. Да и аномальная жара для апреля в краснодарском крае не давала покоя. Хотелось посидеть в теньке.

Несмотря на это, лейтенанты не позволяли солдатам праздно отдыхать и те разбирали-собирали личное оружие. Смазывая его и сдавая нормативы сержантам, что были поставлены следить за ними. Разброд в роте недопустим.

— Чего у тебя?! — Огрызнулся на Ветрякова командир, чью медитацию прервали.

— Вот, — помахал он газетой перед нами и, раскрыв ее на передовице начал читать вслух.

Что происходит? Европейская чума добралась и до Российской Империи? СРОЧНЫЕ НОВОСТИ!

Как вам известно, недавно мы писали о несчастьях постигших всю Европу. К сожалению с каждым днем ситуация там все неприятнее. Число жертв не уточняется, и мы предполагаем худшее.

Многие из вас уже слышали, что похожие случаи вспышек болезней начали происходить и у нас. В Вологде, Череповце, Иваново, Рязани и других городах. В связи с этим боярская дума ввела на территории Российской Империи режим чрезвычайного происшествия. Это значит комендантский час. С десяти вечера до семи утра покидать дома запрещено. Но это еще не все. В интернете, на независимых телеканалах начали распространяться пугающие слухи. Наша власть долго отмалчивалась, но больше молчать было нельзя. Сегодня официальный представитель боярской думы — князь Уральский собрал журналистов и ответил на наши вопросы, попросив донести информацию до граждан. Прежде чем начать, я углублюсь в историю и напомню вам ряд исторических фактов. Все мы помним о катастрофе XV века, которую во всем мире именуют не иначе как «ночь страха». Помним те землетрясения, и цунами что смывали с лица земли целые прибрежные города. Помним ужасающие ливни и грозы. Смерчи и оползни.

Когда мир перестал трястись, люди с удивлением заметили что планета, стала больше. Появились новые моря и океаны. Новая суша. Целые острова и континенты. Тогда мы еще не знали как опасно это соседство. Первые годы оттуда, из новых морей и океанов к нам пришли невиданные ранее существа, которые разрушили многие сотни кораблей и поселений, прежде чем мы не уничтожили тех чудовищ из сказок. Прошли годы. Люди предприняли попытки заселить новые земли и потерпели в этом начинании крах. Блуждающий туман, неожиданно возникающие в воде гигантские водовороты, хищные рыбы, что живут вблизи тех мест, аномалии в воздухе, не дающие долететь до островов, все это поставило жирный крест на освоении новых земель. Еще прадед нынешнего Императора запретил новые экспедиции в те места, не желая терять подданных, но Кристаллический континент, блуждающие порталы моря Лаптевых, «лестница в небо» в Охотском море, все эти места привлекают внимание и запрет Императора и правителей других стран мира, закон, принятый в ООН — нарушается. Удачливым авантюристам удается проскочить все преграды между нами и новыми землями. Некоторые из них возвращаясь, становятся очень богатыми людьми, когда как другие приносят в наш мир новые бедствия. Все мы помним, что случилось на Филиппинах, когда один такой авантюрист вынес с кристаллического континента опасный артефакт. На его зов, через пространство пришло неизвестное нашей науке существо огромной силы и гигантских размеров. Помним, как оно начало уничтожать население, пожирая людей словно котлеты. И помним, как много усилий потребовалось мировому сообществу, чтобы остановить его. Тогда пали десятки боярских и княжеских родов Российской Империи. Мы потеряли целые линии сильнейших кудесников страны. Потом через сто лет все повторилось, но уже в Мексике. Еще через семьдесят три года ужасающий своей жестокостью случай в Нигерии.

С тяжелым сердцем я должен рассказать вам, что в мир снова пришла беда. Кто-то из жителей земли снова нашел неизвестный артефакт и с его помощью достучался до сущности, что позиционирует себя как полубога червей, гнили и разложения. Демонического владыку. Мы не будем называть его имя. Произнеся его, вы обратите внимание этого существа на себя и навлечете неприятности на свою семью.

Боярской думе и Церкви удалось узнать планы этой разумной иномирной твари. Все чего она желает — это поглотить наш мир, превратив его еще в одну адскую клоаку. Будьте внимательны, люди! Сообщайте в милицию обо всем, что выбивается из нормальности. Принюхивайтесь. Те из людей, что продали свою душу полубогу червей распространяют вокруг себя вонючие миазмы, отравляющие все живое. Будьте осторожны. Обходите места с резким запахом. В пятнах гнили живут болезни. В случае если ваши близкие и знакомые почувствуют недомогание, сразу же не откладывая на следующий день, бегите в больницу. Только своевременная помощь спасет вам жизнь. Враг коварен. Болезни что он насылает на нас, до конца не изучены. Вас спасет только лишь своевременная помощь! Берегите себя и своих близких. Слушайте официальные телеканалы и радиопередачи. Будьте начеку. И обязательно посещайте Церковь!

Когда голос лейтенанта Ветрякова смолк, все офицеры наперебой начали обсуждать страшную новость. Шапкозакидательных настроений не было. Все помнят уроки истории и то количество жертв, что сгинули на войне с существами, аналогичными этому. Обсудив все, Налбат велел распространить информацию по роте и лейтенанты начали собирать взводы пересказывая солдатам то что только что услышали.

Я и командир остались сидеть на месте. Налбат сильно помрачнел. Нахмурил брови и начал поглаживать шрам на лице. Я спросил.

— О чем думаете?

Он поднял голову, задумчиво посмотрел на меня и ответил.

— Об ужасе, что еще ждет нас впереди.

— Считаете, будет еще хуже, чем есть сейчас?

— Уверен в этом, Смирнов. Я читал хроники прошлых вторжений в наш мир сущностей, подобной этой. Мы много раз были на грани падения. Вся человеческая цивилизация. И только огромные жертвы помогли нам выжить в те времена. Еще и эта никому не нужная война...

Следующие несколько дней все только что и обсуждали новости из газеты, а потом как прорвало. До того молчавшие о ситуации в стране радио и телевидение подхватило тему и тут началось. Ну, мы телевизора лишены, связи как таковой нет, и только радио спасает. Его заглушить и отрезать сложнее. А спутниковая связь в зоне конфликта только для военных нужд. Короче, все слушали радио, а потом обсуждали, что услышали. Шепотом, по углам, таясь от офицеров и нагоняя страху на себя и на сослуживцев. Я был даже рад, когда прозвучала сирена всеобщей тревоги. Надоела эта неопределенность.

— Бегом. Бегом. БОЕВАЯ ТРЕВОГА! — Орали дежурные по роте, поднимая солдат с коек.

То, что тревога боевая, а не учебная было понятно. С потолка нам на головы падала пыль и бетон. Дом, в котором мы жили, содрогался от ударов артиллерии, лупящей по нам прямой наводкой. Одевшись за сорок секунд и убрав по карманам запасные обоймы к автомату, я побежал на свой боевой пост. Лишней суеты не было. Все знали, как действовать и толкучка в коридорах отсутствовала. Размерено, дыша друг другу в затылок, люди расходились по постам, следуя за своими сержантами и лейтенантами.

Некоторым было все нипочем, и я услышал такое.

— Не могли турки напасать на два часа позже? Завтрак из-за них пропустим.

В здании останутся лишь снайперы и несколько пулеметчиков. Остальные спустились в подвал и побежали по траншеям, вырытым прямо под фундаментом дома в сторону реки Кубань. Там у нас постоянные посты с наблюдателями и там же мы должны сдержать напор турок, что вновь попытались форсировать реку на быстроходных катерах, высадившись на нашем берегу.

Выли сирены. Артиллерия работала с обеих сторон. В небо поднялись истребители и боевые вертолеты. Дирижабли с высшим командным составом на борту, как и всегда, парили выше всех в небе. Сильнейшие наши кудесники защищали армию от ужасающей силы турецких волшебников. Фронт вновь запылал и кажется мне, что такое происходило не только на нашем участке, а по всей протяженности наших позиций. От Ростова до Махачкалы.

Взрывы. Взрывы. Взрывы. Крики людей. Завывания раненых. Приказы держаться и не паниковать. Бой начался. Я снова был на левом фланге наших укреплений, помогал лейтенанту Стародубу, Ветрякову и Свиридову. Первому, второму и третьему взводу, соответственно.

— Они бешеные! — Прокричал мне в лицо рядовой, выскочив прямо на меня и заплевав меня слюной. В глазах у него был страх смешанный с адреналином. — Прут прямо на нас. Под огонь. Как смертники. Бешеные.

— Отставить истерику! — Встряхнул я солдата за грудки, и ударил его пару раз ладошкой по щекам. — Не прекращать огонь, — подтолкнул я его к оставленной им огневой позиции для стрелка. — Вперед солдат!

Он пришел в себя и вернулся на пост.

Я нашел себе пустующее место рядом с ним, поднялся на земляную ступеньку и выглянул из-за гребня окопа. Все происходило точно так, как и сказал мне рядовой. Турки совсем сошли с ума. Вместо нормальной атаки они устроили черте что. Шли напрямик, из низины у берега поднимались к нам, вверх по склону, не прикрытые ни щитами, ни тяжелой техникой, ни силой своих волшебников, они просто бежали вперед, размахивая оружием над головой и крича что-то на своем тарабарском языке. О чем рядовой не сказал, так это вони. С их стороны на нас шла волна смрада, словно это не живые люди, а мертвецы, пролежавшие на солнце три дня.

Я стрелял. Силу пока не тратил. Патроны уходили с ужасающей скоростью, и я на миг отвлекся, проверив нишу для боезапаса в окопе. Там стоял железный ящик. Все в порядке.

Весь берег Кубани был устлан трупами. Турки не прекращали атаку. Все новые и новые катера пересекали воду. Мосты давно взорваны. Многие добирались до нас вплавь или на плотах. Не понимаю, что происходит. Какой у них план? Это сумасшествие.

Прошло уже больше часа. Я слышал, как матерились солдаты в окопах, безнаказанно расстреливая турок. Их артиллерия уже замолчала. Наши пилоты прорвались через их зенитные расчеты и взорвали там все к чертям. В небе победа уже была за нами. Все вражеские истребители упали на землю.

— Внимание! — Прозвучал голос по рации. Это был командир. — Всем лейтенантам и сержантскому составу. Приказ штаба — идем в атаку. Добиваем всех высадившихся на нашем берегу, садимся на их катера и форсируем реку. Как слышали? Прием.

— Первый, принял. Прием.

— Второй. Четвертый. Третий. Шестой.

Все лейтенанты отозвались и подтвердили приказ. Фронт пошел вперед.

Цепочкой, крича для храбрости, мы выбрались из окопов. Перед нашими позициями все было завалено трупами. Их тут были тысячи. Некоторые еще шевелились, и мы просто расстреливали эти кучи смрадных тел. Я остановился надо одним из трупов, поморщился от вони и приложил к нему руку, пустив по ней силу жизни и сразу отдернулся, испугавшись. Так вот почему они пошли в атаку...

Турок внутри был поражен тем же недугом что и часть наших солдат, которых мы отправляли в подвал. Я начал проверять. Второе, третье, пятое, седьмое, двенадцатое тело. Все они заражены этой дрянью. Белые плотоядные личинки пожирали их изнутри. Им уже было не помочь. Вот почему они решились на атаку. Они хотели погибнуть в бою.

Я доложил Налбату о том, что нашел и пошел дальше. Наступление никто не отменял. Я уже понял, что сопротивляться нам некому, мы победили, только вот не будет ли победа хуже поражения? Я боялся, что наши солдаты заразятся этой дрянью. Снова.

Сколько человек здесь погибло? Молодые и старые. Я прошел мимо мальчика, тому явно было не больше двенадцати лет. Глаза на впалом лице еще живы, а внутри не сомневаюсь, он уже мертв. Он заметил меня и потянулся ослабшей рукой к автомату. Что-то прошептал. Его взгляд просил меня о помощи, и я его застрелил. Наклонился, прикрыл его открытые глаза и пошел дальше.

Сев на катер в числе первых, мы за минуту перебрались на другой берег и пошли по трупам. Здесь картина была еще ужасней. Те в ком еще оставались силы ушли в наступление оставив позади себя настоящее кладбище. Их товарищи заживо сгнили в окопах. Похоже, у выживших турок не было сил их даже похоронить. Приходилось буквально идти по мертвецам, оставляя на подошвах сапог сгнившее мясо. Дышать было нечем. Везде копошатся черви и жуки. Все гниет. Погань.

Ко мне подошел лейтенант Свиридов, что, как и все натянул на голову противогаз. Он хотел что-то сказать, а потом передумал и огляделся. Я тоже молчал. Турция потеряла всю свою армию на наших берегах и мне вроде бы надо радоваться, но как-то не хочется. Такой смерти не желают никому.

На стол игумену Соловецких островов схимонаху Елисею положили очередной доклад. Протерев красные от недосыпа глаза, он открыл папку и стал читать, едва шевеля при этом губами. Дочитав последний абзац, он закрыл ее, отложив в сторону и устало откинулся на стуле назад.

Тишину в кабинете нарушали только часы, чья секундная стрелка ходила по кругу уже пятый раз подряд.

— Не знаю, что и сказать, отец Язон.

Перед столом игумена смиренно стоял монах, что и принес донесение, которое и порадовало и огорчило схимонаха.

— У вас есть что сказать помимо того что вы написали в отчете?

Монах кивнул.

— Позволю себе сообщить, что мы сделали все возможное, чтобы спасти как можно больше солдат нашей родины на турецком фронте. И нам это удалось. Молитвы старших братьев помогли нам найти тех кудесников и людей что предали род человеческий. Под пытками они указали нам места, где они заронили зерна гнили. Мы выжгли их святым пламенем и несчастья, обрушившиеся на нашу армию, отступили.

— А турки? Вы что-то знаете об этом? Как так получилось, что они сгнили заживо? Куда смотрели их волшебники?

— Расследование еще идет, но уже сейчас можно сказать, что все турецкие волшебники пропали. Мы подозреваем, что они пошли на сделку с Энеем, — после того как отец Язон произнес его имя ничего не произошло, так как взор этого существа что становился все сильнее не по дням а по часам не способен смотреть сквозь святые стены.

— Это грязь продолжает распространяться, — с сожалением покачал головой схимонах Елисей. — Идиоты, не способные видеть дальше собственного носа.

Отец Язон молчал. Его ни о чем не спрашивали.

— Чем сейчас заняты солдаты южного фронта?

— Зачищают наши освобожденные территории и хоронят трупы. Миллионы новых могил.

— Я помолюсь за их души, но эта победа была нужна нам как воздух. Милиция, госпитали и храмы не справляются с возложенной на них задачей. Вспышки болезней в городах и отдаленных селах случаются все чаще. Много людей пропадает без вести. К счастью, Император прислушался ко мне и боярской думе и не планирует распускать армию. Части направят в города по всей Империи. Их новой задачей будет помощь нам в искоренении скверны.

Отец Язон нахмурился.

— А китайский фронт?

— Там ситуация стабилизировалась. Василий III показал всем скептикам, что так же силен, как и в молодости. Он вышел на бой с золотым драконом лично и победил. Поднебесная обезглавлена и их воиска отступают от наших границ.

— Прекрасные новости.

— Да-а-а-а, — задумчиво пробормотал игумен, наблюдая за пламенем свечи на столе. — Прекрасные.

Я лежал на верхней полке плацкартного вагона поезда и не мог заснуть, хоть на дворе ночь, а в вагоне слышится храп. Воспоминания последних двух недель доконали. Копание могил, сбор трупов, нескончаемые молитвы за упокой их душ. Семь дней и семь ночей мы прерываясь только на сон занимались похоронами. Ряды могил раскинулись до горизонта. Я еще долго не забуду такое количество крестов, что мы смастерили из досок.

— Ик, за победу.

— Будем.

— Ура.

— Ух, хорошо пошло.

— А ты, закусывай, закусывай, а то развезет.

Спали не все. Кто-то праздновал. Нам дали отпуск две недели, но перед этим всем огласили новые приказы. Налбата повысили до капитана и назначили командовать всем батальоном. Первым же своим приказом он передал роту мне. Теперь я отвечаю за эти три сотни человек, что чудом выжили на этой войне.

Нас всех направляют служить дальше по месту жительства, в Сибирск. Хорошо, что солдат набирали из одних краев, а то не знаю, что бы из этого получилось. Насчет дальнейшей службы пока все непонятно.

Прежде чем отправиться домой, мне нужно побывать в Москве. Сбор боярской думы через четыре дня, и так как я в отпуске, уважительной причины не появляться там, у меня нет. Решу все свои дела и домой. Хочу уже обнять Алису и Юлиану. Они уже ждут меня. На лице появилась улыбка, стоило мне о них вспомнить.

Я начал засыпать, не замечая как последней кусочек того призрачного существа-паразита которого я уничтожил, вылечив младшего лейтенанта шестой роты распадается внутри моего духа и впитывается в клубок из полупрозрачных нитей моей мутации.