Воздушные рабочие войны. Часть 2

VI

Светлана была зла и обиженна. А еще ей было страшно. Зимой, в Куйбышеве в эвакуации ей на глаза попался красочный журнал на английском. Листать она его начала ради языковой практики, но вдруг… Эта статья про отца перевернула всё! Мама, любимая родная мамочка! Такая добрая, внимательная, ласковая, оказывается, не умерла от болезни, а застрелилась! И виноват во всем папа! Какая-то глупая ссора, которую он начал и мамы не стало! В той статье было еще много чего про отца. Словно что-то рухнуло внутри у Светланы, разрушилось навсегда. И папа вместо сильного, справедливого, надежного, как стена мужчины вдруг стал тираном и злодеем. А окружающие ее люди лицемерными подонками. Сказка, в которой она жила в одночасье превратилась в ужасную своими кровавыми тайнами быль. Она хотела поговорить с отцом, выяснить правду. Но испугалась, не нашла в себе сил.

А потом, вдруг, ни с того ни сего ее по приказу отца возвращают из эвакуации в Москву. Они встретились на даче в Кунцево. Знакомые с раннего детства комнаты, любимый, только-только покрывшийся первой весенней зеленью сад, все показалось ей чужим и ненастоящим. И отец. Он тоже изменился. Словно чувствовал, что она знает его тайну. Он сухо расспросил ее о жизни в Куйбышеве, а потом заявил, что дочери Сталина не пристало оставаться в стороне в тяжелые для страны времена. И отправил ее санитаркой в госпиталь. Она была не против помочь Родине, но почему вот так неожиданно и по приказу, буквально насильно?!

После школы ее привозили в госпиталь НКВД, где она с другими девочками и девушками ее ровесницами и постарше, стирала грязные гнойные бинты, выносила за ранеными утки, мыла полы. Она так ни с кем и не сошлась близко ни в госпитале, ни в школе. В госпитале было не до того, а в школе… Все ее друзья остались там, в эвакуации в Куйбышеве, а здесь в классе был устоявшийся коллектив, в который влиться у нее никак не получалось. Может быть, если б ребята знали, чья она дочь, было бы все по-другому. Но отец запретил ей говорить об этом. Ослушаться она просто не могла.

А как ее жизнь теперь отличалось от всего того, чем жила она до этого. Принцесса превратилась в Золушку. Рано утром подъем, школа, госпиталь. А вечером еще надо сделать уроки. Спать она ложилась далеко за полночь, чтоб проснуться утром и погрузится в этот замкнутый круг. Состояние недосыпания стало для нее привычным. Иногда удавалось урвать несколько минут и прикорнуть в прачечной на мешках с грязным красноармейским бельем или в школе на уроке под монотонный бубнеж учителей. Но этого было мало. Она похудела, осунулась, под глазами появились темные мешки. А еще ей стало казаться, что отец все это затеял специально. Чтобы и она, как мама!

Летом стало полегче. Закончилась учеба. Правда добавилось работы в госпитале, на юге началось немецкое наступление и стали приходить тяжелораненые. Но эта работа была уже привычной, Светлана сама не заметила, как втянулась. Не такими вонючими и противными стали казаться грязные бинты, да и загаженные утки воспринимались, как неизбежное зло, неприятное, но нужное дело. И вдруг новый приказ. На фронт! Ее! Она же еще школьница! Даже брат Васька, пытался отговорить отца. Но куда там! Он даже не попрощался с ними, не поговорил, не обнял. Прислал машину, доставить на аэродром и все! Будто чужих людей! Как никогда она почувствовала себя одинокой и никому не нужной. Весь полет до Краснодара она едва сдерживала рвущиеся наружу слезы, уткнувшись лбом в холодное стекло иллюминатора. С ней пытался поговорить Василий, но она не ответила ему. Не захотела. Она жалела себя. Почему-то стало казаться, что едва они прилетят на место, ее тут же убьют. Да! Точно! Прилетит немецкий бомбардировщик и сбросит прямо нее бомбу! И тогда они все узнают! И Васька, и этот Серго противный со своей Марфушкой[i] и папа! Точно! Он специально послал ее на фронт, что ее там убили!

Но бомбардировщик не прилетел, да и аэродром в Краснодаре ничем не отличался от московского, с которого они улетали. Разве что больше было на нем военных самолетов и все. Васька оставил ее на скамейке рядом с летным полем, а сам куда-то ушел. Не было его долго. Больше часа. Света устала ждать. А еще эти любопытные взгляды. Ну да, смотрится она в своем голубеньком ситцевом платье и туфельках на белые носочки на военном аэродроме нелепо. Но, как ни странно, никто не подошел, не поинтересовался, что здесь делает эта рыжая девочка. А может, все дело было в двух сержантах, вальяжно курящих неподалеку, не обращая внимания на снующих туда-сюда командиров? Только Светлана была далека от таких тонкостей. Не интересуются, вот и хорошо, сидит девочка на скамейке, значит так положено.

Наконец появился Василий:

— Что, сестренка, заждалась? — тепло улыбнулся он. Света лишь гордо вздернула носик и отвернулась. Василий нахмурился: — Свет, отправить тебя на фронт не моя идея. Я как раз был против. Не знаю уж, что ты натворила, что отец так решил. Но раз решил, значит так надо.

— Ничего я не натворила! — выпалила девочка, — Просто он меня тоже хочет убить! Как маму!

Взгляд Василия заледенел. Он схватил Светлану за плечи и с силой оттащил подальше от курящих сержантов:

— Тааак, — зло прошипел он, — Рассказывай?!

— Что рассказывать?! Что?! Вы мне врали! Все время врали! Она не от болезни умерла! Она застрелилась! Из-за отца! Он издевался над ней! И вот! А теперь и надо мной! Сначала госпиталь, теперь фронт! Он меня ненавидит, как ее! Мы ему не нужны! Ни я, ни ты, ни Яков! — она сама не понимала, зачем приплела сюда старшего брата, с которым практически не общалась. Ее просто несло. Она выплескивала сейчас на брата все, что терзало, пугало ее все эти месяцы, с того злополучного дня, когда ей на глаза попался тот американский журнал.

— Кто сказал тебе про маму?! Кто?! Кто?! Кто?! — Василий с красным, почти бордовым лицом тряс ее за плечи так, что у Светланы болталась голова. Ей было страшно и обидно. Все! Все против нее! Даже брат! Поймав испуганный, полный слез и отчаянья взгляд сестры Василий успокоился. Ему стало нестерпимо стыдно за свою вспышку. Он резко ее обнял, прижав к груди: — Прости, Светка! Прости, маленькая, — она стояла окаменевшая от напряжения, не предприняв попытку ни вырваться, ни обнять в ответ. Чужая, холодная, как мертвая. Но узнать, кто ей сказал про мать, было необходимо. Сестра и без того была импульсивна, а тут явно кто-то поработал с ней. — Откуда ты узнала про маму? — он посмотрел в ее красные от слез, пустые глаза.

— В журнале прочитала, — безэмоционально ответила она, глядя куда-то в сторону.

— В каком журнале? Откуда он у тебя?

— Не помню. В американском. В «Тайм» кажется. А может, в другом. Да какая разница?! Где прочитала, откуда?! — снова вспыхнула она, все-таки характеры у них были похожие, — Ты что, не понимаешь?! Отец виноват в смерти матери! А теперь он узнал, что я знаю об этом и хочет убить меня! — в ее словах не было ни капли логики, лишь страх и отчаяние загнанного зверька. Васька только что практически подтвердил то, что было написано в журнале и о чем тихонько шептались в ее окружении, — Вы же для этого меня сюда привезли!

— Дура! — Василий оттолкнул ее к стене дома, а сам как был в форме сел на землю, прямо в пыль, — Какая же ты дура! Мы просто берегли тебя! Особенно папа! А ты!

— Что я?! — огрызнулась Света.

— А ты его предала! — Василий не стал стесняться в высказываниях. Сказал, как думал. И так слишком берегли, слишком баловали они Светлану. И вот результат! Прав был отец, тысячу раз прав, отправляя ее на фронт! Только не в госпиталь ей надо. Для этого не обязательно было уезжать из Москвы. Ей в часть надо! Василия вдруг почувствовал, понял, что до того как он попал сюда, в корпус, он мало чем отличался от сестры. Такой же избалованный, никчемный мальчишка. Только игрушки у него были повзрослей. А Светку… Сестру надо или к вертолетчицам или к Бершанской. Но это решать не ему, а отцу. Но он обязательно поговорит с ним! Надо еще разобраться, кто подсунул сестре тот журнал. Да и про остальное тоже. Не просто так, она так заговорила. Кто-то появился в ее окружении.

Из-за угла, как ошпаренная выскочила девчушка в летной форме:

— Ой! Извините! — она встала, как вкопанная подняв сапогами пыль, — Товарищ майор, мы вылетаем, вы просили сообщить.

Василий кивнул. Стаина в Краснодаре не было. Он был в Багерово. Практически весь корпус, кроме дальнебомбардировочного полка и разведчиков был переброшен на Керченский полуостров. Немцы всеми силами пытались разобраться с крымской группировкой советских войск, которая мешала дальнейшему их продвижению на юг, к кубанскому хлебу и кавказской нефти. Тяжелые кровопролитные бои шли не только на земле, но и в небе. И лишних пять-десять минут подлета могли сыграть критическую роль. Вот и пришлось Стаину, несмотря на риск, перебрасывать свои самолеты ближе к линии фронта.

— Мы идем, — кивнул он летчице, которая тут же ретировалась подальше от странного майора, рассевшегося на земле и заплаканной девочки. — Пойдем, — Василий рывком поднялся, — потом поговорим, сейчас лететь надо, — и он, не оглядываясь, пошел к летному полю. Светлана поплелась следом. Можно было взбрыкнуть, показать характер. Но Света слишком хорошо знала отца и брата, от этого стало бы только хуже.

Лететь пришлось на какой-то непонятной машине с огромным винтом сверху. В технике она разбиралась слабо, ее больше привлекали книги, театр, кино. Это Васька с детства мечтал стать летчиком. Но все равно было интересно. Если бы еще не это чувство страха и ледяной пустоты в животе, особенно остро проявившееся, после того, как минут через двадцать после взлета Света увидела в иллюминаторе пару истребителей пристроившихся к ним. Они то появлялись, то исчезали, взмывая куда-то вверх.

— Пижоны! — буркнул брат, посмотрев, что ее так заинтересовало. Она недовольно покосилась на него. Смотри-ка, «пижоны»! А сам-то! Что сам-то она не знала, но сейчас любое слово, любое движение Василия вызывали у нее раздражение и неприязнь. Внизу проползла бирюзовая гладь моря, и показался полуразрушенный в дымных столбах пожаров город. Светлана невольно приникла к стеклу. — Керчь, — пояснил брат. Он что ее за дуру держит?! Можно подумать она географию в школе не учила. Но как же страшно выглядит Керчь, ощерившаяся в небо щербинами развороченных бомбами домов! Ей не довелось пережить бомбардировки Москвы. Она уехала в Куйбышев раньше, а когда вернулась, немцы на столицу уже не летали. Но сейчас, глядя вниз, она вдруг до дрожи в коленях, до ледяного ужаса поняла, насколько страшная идет война. Не слушая сводки Совинформбюро, не служа в госпитале, ухаживая за покалеченными израненными людьми, а именно сейчас, глядя на этот полуразрушенный, дымящийся город. Закусив губу, она посмотрела на брата. И в этот ужас он ее привез?! А сам сидит спокойно, прикрыв глаза, будто не понимает, что тут везде смерть! Света крепко зажмурилась, сжав кулачки. Зачем она здесь? Для чего? Она не воин, не медик. Обычная школьница. Чем она может помочь фронту? Все-таки отец точно хочет от нее избавиться! Ну и пусть! Раз так, она специально попросится туда, где опасней всего! Ледяной ком страха, вдруг лопнул, оставив после себя пустоту и равнодушие. Светлане стало все равно, что с ней будет. Убьют, и пусть! Пусть! Пусть! Пусть!

Она очнулась от того, что брат ее тряс за плечо.

— Прилетели, пойдем!

Сейчас она смотрела вокруг по-другому. Спокойней, уравновешенней и отстраненней. Теперь, когда ушел страх, она вдруг поняла, что экипаж машины, на которой они прилетели, состоит сплошь из девушек не на много старше ее. Точно такие же девчонки попадались им навстречу, когда они шли к зданию штаба, судя по всему бывшего когда-то школой. И не было в их глазах обреченной затравленности, какую она ожидала увидеть у людей на войне. Скорей смотрели все с доброжелательным любопытством, направленным на нее.

В штабе царила напряженная суета. Кто-то куда-то бежал, о чем-то ругался по телефону. Василий, спросив у дежурного про какого-то подполковника Стаина, и получив ответ, что тот скоро будет, пристроился на стул в коридоре, буквально силком усадив рядом Светлану. Из кабинета в кабинет, хлопая дверьми, выскакивали командиры. Удивительно, но женщин здесь было почти столько же, сколько мужчин. Некоторые, пробегая мимо, перебрасывались на ходу приветствиями и шутками с Василием.

— Сиди здесь. Покурю и вернусь, — неожиданно поднялся брат. Его не было минут пятнадцать, и вернулся он чем-то сильно обеспокоенным. Светлане стало интересно, что случилось, но спрашивать не стала. Вот еще! Подумает, что она его простила! Василий даже не стал садиться, так и остался стоять, нетерпеливо поглядывая на входную дверь. Но вот что-то изменилось. Хлопнула дверь и в помещение стремительно ворвался серьезный паренек примерно ее возраста, с двумя золотыми звездами Героя и новомодными буквально вот-вот на днях введенными орденскими планками и желтой нашивкой за ранение. Светлане показалось, что на мгновение все замерли и штаб снова зажил своей жизнью. Василий тут же вытянулся, сделав шаг навстречу парню:

— Товарищ подполковник…

— Вернулся? — перебил брата парень. Светлана ждала, что вспыльчивый Василий на такую бесцеремонность вспыхнет, но тот только кивнул головой. — Хорошо. Самолет пригнал.

— Нет. Отец сказал, будут новые. Перегонная команда на всю группу доставит, на войсковые.

Парень скривился, как от зубной боли:

— То кино, то испытания. У нас тут война! Группу у Агеева принял?

— Нет сразу к тебе. Сестру надо устроить, — Василий мотнул головой в сторону Светланы, которая гордо вздернула нос.

— Еще одна мажорка, Волковой мне было мало! — непонятно заметил Стаин, а никем иным этот парень быть не мог. — Я зачем? Отправь ее к Платонову.

Подполковник медицинской службы Платонов был начальником санитарной службы корпуса.

— Да тут вопрос возник, надо сначала с отцом поговорить, — отказался Василий. Светлана хоть и смотрела в сторону, но внимательно прислушивалась к разговору.

— Когда?

— Чем быстрее, тем лучше.

— Ясно. Дуй на ВЧ, я распоряжусь. И через двадцать минут ко мне.

— Что-то случилось?

— Задачи ставить буду. Немцы с утра затеяли новое наступление. Там, — Стаин кивнул в сторону фронта, — такая каша. Короче, не здесь. Приходи, там все узнаешь.

— А ее куда? — Василий показал на сестру. Светлане стало обидно. Обсуждают ее, будто ее тут нет. И этот! Как его! Стаин! Какой-то мажоркой обозвал. Это ирония такая? Из-за того, что она дочь самого товарища Сталина?! Или из-за имени?[ii]

— Она присягу принимала?

— Нет, — Светалана впервые видела, чтоб кто-то отчитывал брата, а он молча выслушивал, понурив голову.

— Блин, Вася! Вы что от меня хотите?! Куда мне ее деть?! Притащили ребенка на фронт! В платье! Вы бы ее еще в эту! Балетную хреновину нарядили!

— Пачку! — не выдержала Светлана. Стаин уставился на нее, буду-то на чудо чудное, внезапно научившееся говорить.

— Что?

— Балетная хреновина, — Светлана сморщила носик от грубого слова, — называется пачка, — менторским тоном заметила она, игнорируя наливающееся кровью лицо брата. Стаин посмотрел на нее, на Василия, потом снова на нее и гаркнул:

— Рыкова!

— Здесь, товарищ командир! — откуда-то, Света даже не заметила откуда, вынырнула девчуха невысокого росточка в ладно подогнанной по стройной фигуре форме.

— Эту, — он ткнул пальцем в Светлану, — отведешь к младшему лейтенанту Федоренко. Пусть проследит там за ней. Чтоб по расположению не шлялась. Потом решим, что с ней делать.

— Есть! — лихо козырнула девчуха.

— А ты, — он ткнул пальцем уже в Василия, — бегом на ВЧ и ко мне. И папу не забудь поблагодарить за подарок!

Васька, к удивлению сестры тут же сорвался на выход, а подполковник уже шагал дальше по коридору, обойдя Светлану, как какую-то ненужную вещь. Девочке показалось, что он на ходу пробормотал: «Пачка», — и дальше такие слова, которые она не произнесла бы даже про себя.

— Ну, что пойдем, — на нее насмешливо смотрела сержант Рыкова, — пачка, — она хихикнула.

Надо было что-то ответить. Поругаться? Возмутиться? Света четко поняла — нельзя! Не здесь и не сейчас! Не поймут. Они здесь все свои. А она чужая. И надо было ей влезть с этой пачкой! Кто тянул ее за язык?! Просто этот бурбон Стаин говорил о ней, как о какой-то никчемной помехе, пустышке! Она должна была поставить его на место! И Васька хорош! При нем сестру унижают, а он стоит глазами хлопает! Вытянулся еще перед этим наглым мальчишкой!

Надув губы Светлана едва успевала за Рыковой. Они прошли по краю летного поля, обошли какие-то то ли склады, то ли бараки, со всех сторон затянутые маскировочной сеткой и, спустившись по крутой тропинке в овражек уперлись в еще один свежесколоченный из одуряюще вкусно пахнущих деревом досок барак. Внутри, сразу у входных дверей стояла школьная парта, за которой сидела девушка в такой же форме, как у Рыковой, только с погонами лейтенанта ВВС. Она вопросительно посмотрела на сержанта:

— К Медку, — пояснила та, — Саша приказал.

Девушка молча кивнула и тяжело уставилась на Свету:

— Как звать?

— Света, — под изучающим взглядом незнакомки и иронично-насмешливым Рыковой она смешалась. Девушка за партой недовольно дернула щекой.

— Фамилия как?

— С-с-с, — едва не проговорилась Светлана, но вовремя поправилась, — Иванова.

Девушка кивнула и буркнув:

— Проходите, — стала что-то записывать в лежащий перед ней журнал.

Рыкова хихикнув, потянула Светлану за собой. Подойдя к четвертой по коридору двери, она два раза стукнула по ней кулаком и бесцеремонно ввалилась в комнату без окон, слабо освещенную тусклой ампочкой. На Светлану пахнуло тяжелым запахом, от чего она поморщилась, вызвав фырканье Рыковой.

— Настьк, привет! — радостно поздоровалась с кем-то невидимым Светлане сержант. — Со звездочками тебя! Когда проставляться будешь?

— Привет, — раздался приятный девичий голос, — Как только, так сразу. А ты чего радостная такая? Вечером танцы или кино привезли?

Света, наконец, разглядела сидящую в самом дальнем углу белокурую девушку, почти девочку, наверное, ее ровесницу. Она сидела с ногами на застеленной серым армейским одеялом койке, одетая в белую нательную рубаху с расстегнутыми на воротнике пуговицами, и подшивала к гимнастерке с новенькие погонами с маленькими одинокими звездочками белоснежный подворотничок.

— Ни то, ни другое, — весело отозвалась Рыкова, — вот! — она бесцеремонно вытолкнула перед собой Светлану. — Пачка! — хихикнула сержант, — Саша приказал к тебе доставить! А я побежала, я дежурная сегодня, — и Рыкова буквально испарилась.

— Катька?! — едва успела крикнуть ей вслед Настя, но сержанта уже и след простыл. Федоренко недоуменно посмотрела на дверь, перевела взгляд на Светлану и задала самый дурацкий, какой только было можно, вопрос, — Какая пачка? Какое же глупое лицо у этой Насти! Далась им всем эта пачка! Светлана в ответ молча пожала плечами. — Садись, — Настя кивнула на койку напротив нее. Света присела на краешек чьей-то кровати.

— А брат говорил, что в расположении на койках сидеть нельзя, — Светлана сжала губы. Ну, вот зачем она опять лезет со своим мнением. Но Настя лишь улыбнулась:

— Ага, нельзя. Саша увидит, дым коромыслом будет. Тебя как зовут?

— Светлана. Света, — девушка начала успокаиваться. Да и младший лейтенант Федоренко была какая-то не военная, домашняя вся. Ей бы не это страшное нательное белье, а шелковый халатик, какой остался у Светланы в Москве, и ничем бы Настя не отличалась от Светиных школьных подружек. Разве что эта Федоренко покрасивей будет. Даже красивей Марфы Пешковой, общепризнанной красавицы их компании, отбившей, как считала Света, у нее Сережу Берия. — А Саша, это подполковник Стаин?

— Он, — кивнула Настя и нежно улыбнулась. Ого, а тут любовь проглядывается. Ай да подполковник! Подсуетился! Федоренко посмотрела, как расположилась Света и махнула рукой, — Да ты не стесняйся, садись нормально. Лидка если что предупредит.

— Лидка это та, что у входа сидит? — Свете было не особо интересно кто и что, но говорить о чем-то было надо, не сычами же сидеть. А то опять мысли разные в голову полезут. — Злая она какая-то.

Настя весело сверкнула глазами:

— А это все потому, что от полетов ее Никифоров отстранил. За хулиганство, — хохотнула она.

— Хулиганство?! — серьезная девушка на входе никак не ассоциировалась у Светы с хулиганкой.

— Ага, — хохотнула Настя, — она на него ведро поганое выплеснула, будто случайно. Ну а он от полетов ее отстранил.

— А Никифоров это кто? — осторожно поинтересовалась Света.

— Комэск наш. Он так-то хороший. Просто…, — Настя осеклась. Зачем знать этой девочке, что Лидка облила Петра за то, что тот стал якобы заглядываться на других девчонок из эскадрильи. Дурочка она ревнивая. Хотя Настя ее в чем-то понимала. У самой все внутри переворачивалось, когда Сашка как-то странно поглядывал на других девушек. Но ей, как Лидке нельзя! Саша не поймет и не простит. Тут отстранением от полетов не обойтись, можно из экипажа вылететь, как пробка. — А ты к нам надолго?

Светлана пожала плечами:

— Не знаю. Ваш Стаин наорал и сказал, что потом со мной разбираться будет.

— Не похоже на него, — нахмурилась Настя, — может ты натворила что?

— Да ничего я не творила, — вдруг вскипела Света. И ее понесло. Она вываливала на эту малознакомую девушку все, что накипело у нее в последние дни. Про отца, про брата, про мать, про Серго и Марфу. Про оставшихся в Куйбышеве друзей и подруг. Про госпиталь и войну. Настя внимательно ее выслушала и вдруг, с ненавистью посмотрела в глаза девочке:

— Правильно отец тебя сюда отправил! Дура ты! И если ты еще кому-нибудь эту чушь, что мне тут сейчас несла, расскажешь, я тебя лично пристрелю! И пусть меня потом товарищ Сталин расстреляет!

— Но откуда? — пролепетала Света. Действительно, откуда эта лейтенантша поняла, кто она такая.

— Откуда узнала кто ты? — презрительно, глядя на нее выплюнула Федоренко, — так все знают, чей сын майор Иванов. А ты своими соплями позоришь отца и брата! Они жизни не жалеют за страну! Ты знаешь, почему твой брат без самолета остался?! Света отрицательно помотала головой, испуганно глядя на эту совсем недавно казавшуюся домашней куклой девушку. — Он своим самолетом ведомого закрыл! Собой! Понимаешь?! — и посмотрев на лупающую на нее глазами Свету разозлилась еще больше, — Ничего ты не понимаешь! Принцесса! И это дочь товарища Сталина! Твой отец собой всю страну закрывает! На фронт он ее не вышел проводить! А он мог?! Ты поинтересовалась?! Сводку слушала? Света кивнула. — Вот! И это все на его плечах! А ты вместо помощи предала! — Настя в сердцах резко дернула иголку и уколола палец, — Ай, чтоб тебя! — она сунула палец в рот.

А Светлана сидела и моргала, едва сдерживая слезы. Но как же так?! Почему?! Это же ее все предали! И отец и брат! А сегодня уже два человека назвали предательницей именно ее! За что?! Кого она предала?! В отличие от Васьки, она всегда все делала, как хотел отец! Даже когда он отправлял ее сюда, она молча согласилась, хоть ей и было страшно. А они! В коридоре послышался шум и тут же резкий крик:

— Младшего лейтенанта Федоренко на аэродром. Срочно.

Настя соскочила с кровати, швырнув сторону гимнастерку, и буквально впрыгнула в летный комбинезон, застегнув его быстрыми уверенными пальцами. Схватила висящие на стене ремень с кобурой и кожаный шлем:

— Потом поговорим, — бросила она Светлане приказным тоном, — а ты сиди здесь, никуда не ходи, тут воинская часть. Удобства на улице. Захочешь, подойдешь к лейтенанту Шадриной, она покажет, — на ходу застегивая ремень, она выскочила из комнаты. Света осталась совсем одна. Слезы буквально душили ее, вырываясь наружу. Она бросилась лицом в чью-то подушку, сотрясаясь в рыданиях. Она выла, как зверь, колотя кулаками ни в чем неповинную кровать, пока истерика не отняла у нее все силы и она не задремала. Сколько проспала было не понятно, но в комнату пока никто не вернулся. Надо было умыться, причесаться. Но зеркала на стене не было, а просить что-то у суровой лейтенанта Шадриной не хотелось. Света с интересом огляделась. Желтые деревянные стены в потеках смолы. У одной из кровати на гвоздике висит форма. А над Настиной кроватью фотография Стаина вырезанная из газеты. Кроме этой женской формы ничего не говорило о том, что в помещении обитают девушки. Света подошла к Настиной кровати и подняла небрежно брошенную впопыхах, валяющуюся комком в углу гимнастерку. Тяжелая. Света встряхнула ее расправляя. Надо же! Орден Красного Знамени, Орден Красной Звезды, медаль «За отвагу» нашивка за легкое ранение. И когда только успела! Вот тебе и домашняя девочка! Света хотела бросить гимнастерку обратно, но неожиданно для самой себя аккуратно ее свернула и положила рядом с подушкой. В комнату заглянула Шадрина:

— Проснулась? — спросила она очевидную вещь, — Пойдем, покажу, где тут у нас умыться и туалет. Потом в столовую провожу. Может надо что?

— Нет, — помотала головой Света, — у меня все есть, — она кивнула головой на тощий солдатский сидор, который ей помог собрать брат.

— Хорошо, — голос Шадриной был какой-то усталый и встревоженный. — Спать можешь на Настиной койке, ее сегодня не будет. Сбили их.

[i] Первой любовью 14‑летней Светланыстал сын Берии — 16‑летнийСерго. Но он не ответилвзаимностью дочериСталина, а стал ухаживать за ее одноклассницей Марфой Пешковой, внучкойМаксима Горького, на которойв итоге женился.

[ii] Мажо́р, лат. major — больший, также, большой, старший. Света могла знать только латинское значение слова. Ну, или музыкальное, то есть «светлое», «радостное» звучание.