Время надеяться

Глава 15

ДАРМ'РИСС

— Извините… простите, — буркнул демон, пробираясь между людьми. Добрался до темного переулка.

— Ну, юный Кенррет, понравилось?

Я молчал, продолжая безуспешные попытки вернуть себе контроль над телом.

— Разжалобил ты меня, — Скупщик утер несуществующую слезу. — Ладно, так и быть, прощу тебе эту плату. То есть не прощу, кончено — хе-хе, как я мог такое сказать? Перепишу на более поздний счет. А сейчас — помогу… выполню твой приказ.

Выполнишь? Что ты сделаешь? Ты… вернешь её?

— Даже не спросишь, что потребую взамен?

Мне всё равно. Большая часть моего и без того ущербного сознания отключилась, чтобы не вспоминать то, что случилось на площади.

А у вас на глазах когда-нибудь сжигали… сестру? Подругу?..

— Отдам твою силу — попользоваться. Ты ведь хочешь спасти эту девочку? Ну вот. Поиграешь со своим любимым Хроносом. Вернешься на час назад, раскидаешь инквизиторов как котят, откроешь для магички портал. Она меня не интересует — с сосудом Хаоса связываться себе дороже. Понятно?

Давай.

Я ожил. Даже не хочу думать, что за подвох демон приготовил на этот раз… Точнее — надеюсь, что единственный подвох — плата.

Снова ощутил себя восхитительно живым — напряг мышцы, вдохнул поглубже. Игры со временем опасны даже для Архимагов, а уж изменять что либо в прошлом, значит, обречь себя на проклятие и смерть.

Я усмехнулся. Дарм'рисс Кенррет проклят уже так давно, что это уже не пугает. А смерть, если не ошибаюсь, меня ждет сразу после того, как я помогу Лаэли.

Лаэли. Встряхнулся, прогоняя из мыслей образ девушки — сейчас это будет меня только отвлекать от ритуала.

Свободная, темная сила хлынула в меня, заполнив до отказа — спасибо Скупщику. И вот, океан времени раскрылся навстречу — опасный, своевольный, враждебный. Но опытному пловцу нечего боятся…

Ровно час назад, тот же самый закоулок. Скупщик пропал, но не стоит надеяться, что надолго. На площади уже установили столб, складывают хворост. Я машинально накинул на себя Мантию Отвлечения, скользнул в сторону городского Собора. Из грешницы, из ведьмы инквизиторы сначала выжмут всё. Что только возможно, в этом я не сомневаюсь.

На ступеньках Собора я развеял Мантию. Если кто-то встретится по дороге, ему же хуже… Впрочем, ведьму, кажется, никто не охранял.

Ах, нет, охранял. Молоденький монашек выскочил из-за угла, раскрыл рот в беззвучном крике — да так и упал: голова откатилась в сторону, глаза невидяще уставились в потолок. Кровь хлынула из перерезанной верным клинком артерии — я не отодвинулся, задумчиво смотрел на алые пятна, расползающиеся по моей одежде. Мы так бездумно проливаем эту драгоценную жидкость.

Но мне его не жаль. Боле того — я не прочь встретить еще парочку инквизиторов.

Тогда я понял значение слова "ненависть" — раньше этого не было, о нет. Была холодная расчетливая ярость или бурный гнев. Но ненависть… такая удушающая, дурманная, звериная, холодная, ядовитая… нет, её не описать. Но приятно было чувствовать хотя бы это — подозреваю, спустя какое-то время я перестану ощущать что-либо вообще.

Не заметил, как ускорил шаг — едва успел затормозить, когда услышал разговор. Голоса были знакомы: один — слишком знаком. Лаэли и Хоуп — в небольшой молельне. Дверь открыта, поэтому я слышу каждое слово.

— Лаэли, почему ты не хочешь покаяться?

— Мне не в чем каяться, Хоуп, — устало и грустно. — Почему ты мне не веришь?

— Отец Настоятель сказал, что ты ведьма, — уверенно, торжественно.

Тишина. Рукоять Раока холодила ладонь, но я не спешил.

— Хоуп… я не хочу умирать. Помоги мне.

— Нет, — шорох платья. — Это ты меня привела в монастырь, вернула веру в милосердного Бога. Ия говорю. Тебе, Лаэли, для твоего же блага — грех ведовства должен быть искуплен грехом. Я сама принесу первый факел — всё ради твоего блага.

Монахиня с клеймом прелюбодейки вышла из молельни, высоко подняв равнодушную голову.

— Прости им, ибо не ведают… — и вздох. У меня сжалось сердце — не знаю, что было больнее: давешний крик или эти отчаянные слова.

Унял биение глупой птицы в груди, вошел в молельню; едва на наступил на край балахона сидящей на полу узницы. Остановился. Жива… как будто до последней секунды боялся, что ошибся с Хроносом и перенес себя не туда.

— Дар? Наконец-то, — расслабилась, туго стянутые веревками руки обмякли. Я увидел — нет, понял — что она дрожит. Мелко, от пережитого страха.

Молча разрезал путы. Она ничего не сказал о пятнах на одежде, лишь спросила, не ранен ли я.

— Нет. А ты?

Как глупо. Никому не пришло в голову заговорить о том, что важнее всего — о Зеркалах.

— Я знала, что ты успеешь, — слабо улыбнулась, перекинула растрепанную косу через плечо. — И обязательно что-нибудь придумаешь.

Я нервно кивнул — как хорошо, что ты никогда не узнаешь, что я не успел.

ЛАЭЛИ

— Что это? — резко спросил Дар. Его голос был каким-то жестким, стянутым. Неужто волновался, статуй ты мой черномраморный.

Я была занята оттиранием засохшей крови с лица — еще в монастыре, когда меня швырнули в келью… нет, нет, не хочу вспоминать.

— Где? А, ты об этом.

Дроу со страхом — мне показалось — и еще каким-то странным, холодным чувством, прикоснулся кончиками пальцев к рубахе грешницы, прилипшей на спине, пропитанной сукровицей и — немного — кровью.

— Группа четвертая, резус отрицательный. Клеймо это… — я нервно рассмеялась. — Буква "М". Маг. Представляешь, как… как корову.

— Они пытали тебя? — всё так же жестко. Пугает. Может, на него так Зеркало повлияло?

— Что с тобой, Дар?

— Ответь.

— Н-нет. От меня даже признания не потребовали.

— Но почему тебя обвинили в ведовстве?

— Потому что.

Вот этого ты не узнаешь ни-ког-да. И я забуду, забуду о искаженных чертах лица Настоятеля. Об этом взгляде — да, спасибо Сессен, я знаю, что значат расширенные зрачки, скорое тяжелое дыхание у мужчины. Но священник!..

Даже для магички это чересчур. Стоило сыграть влюбленную дурочку — и я получила всю нужную информацию. Да, стрелы Амура не пригодились. "Любовь" не имеет ничего общего в простой похотью… Но игра зашла слишком далеко. И вот — на выбор: смерть на костре по обвинению в колдовстве или… бррр!

Я как-то сразу прониклась сочувствием к Эсмеральде. А Дарм'рисс кто — Феб? Нет, Феб — это Алхаст. Бог солнца. Дроу, похоже, досталась роль Квазимодо…

Вот такими хитрыми путями я пришла к хорошему настроению.

— Больно? — опять нежное касание.

— Ты не заболел? — хмыкнула, смерила друга взглядом. — Или надумал сам похоронить себя в монастыре и заглаживаешь грехи передо мной?

Губы темного эльфа дрогнули, словно он хотел что-то сказать, но передумал.

— Я надежно скрыл Зеркало, восстановил голема и оставил его на Страже. Обратил процесс исчезновения магии — через какое-то время всё придет в норму.

— Хорошо, но как сейчас…?

— Не спрашивай.

Есть, сэр. Вернемся в МУМИ — устрою допрос с пристрастием. Почему это к тебе вернулась магическая сила, а ко мне — лишь жалкие крохи? Дискриминация по половому, расовому и возрастному признаку. Я буду жаловаться.

Прикрытые дровийской Мантией Отвлечения, мы вышли из Собора через маленький задний двор, и целеустремленно, как ошпаренные, помчались к Городской стене. Я еле поспевала за быстроногим спутником — что бы ни говорила, но руки затекли от веревки, голову ломило, а клеймо — навсегда запомню запах паленой кожи и эту боль — немилосердно саднило. И, кажется, снова начало кровоточить.

Короче говоря, если темный сейчас не остановится, то ему придется искать уже дорогу на кладбище. В одиночку, зато с тяжелой пятидесятикилограммовой ношей.

Выскочили за пределы города, ураганом "Катрина" прошлись по поляне, скрылись от внимательных взоров стражи под какими-то пасторальными кущами. Кенррет, молча, не сбавляя темпа, открыл портал. Отдал амулет МУМИ — мой, оставленный у него на хранение.

— Дар, мне нужно еще повидать Амура и остальных, сказать им…

— Обойдутся, — рявкнул спутник. Вот теперь я его узнаю. — Ныряй.

— А ты? — я запаниковала.

— Я… у меня дела.

Всё. Никуда не пойду, хоть отправляйте меня обратно на костер. Что с ним, с этим самоуверенным Архимагом? Неужели в глазах плещется что-то, похожее на чувства нормального существа?

— Лаэли, слушай внимательно. Мне нужно разобраться… кое с чем. Нет, не в Рраене. Ты не знаешь, где. И Алхаст не знает.

— Может, тогда скажешь?

Покачал головой.

— Меня не будет долго — очень долго. Не ждите.

— Что?..

Не успела я вякнуть ничего подходящего, как дроу вытолкнул меня из этого негостеприимного мира и закрыл портал.

Меня, ошарашенную, сбитую с толку, встретил родной Стоунхендж. Что делать? Использовать амулет, кинуться обратно и вытрясти из дроу всю душу… Но тут я покачнулась и едва не потеряла сознание. Тряпка!

Но, как себя не обзывай, моё слабое человеческое тело требовало сна и перевязки. Ладно, чертов Кенррет, разбирайся со своими делами, только возвращайся… побыстрей.

ДАРМ'РИСС

Этот день был богат на впечатления. Боль… очередная, тонкая, щемящая, невыносимая. Шагнуть вслед за ней, забыть обо всем, обнять и спрятать от окружающего мира, зарыться лицом в медно-рыжие волосы…

Портал закрылся.

— Готов? — Скупщик не дождался меня в городе, уже стоял за спиной. Он вернул себе тот облик, в котором впервые встретил меня. Точнее, пришел на Зов самоуверенного мага, решившего, что может всю жизнь балансировать на грани, играть с силами Хеля.

Деловой аккуратный костюм в полосочку, острые брови, нахальные разноцветные глаза — карий и голубой.

— К чему? — почему-то пришло желание построить из себя дурака. На самом деле, я уже принял решение. Забыл и о своем народе, и о долге перед Владыкой, да что там… обо всем демоновом Иггдрасиле. Так получилось, что жизнь одного человека оказалась дороже всех миров. Странно, правда?

— Твой договор… закрыт, — без улыбки пояснил Скупщик. — Пойдем. Или хочешь на прощание прочитать молитву?

Прощальную речь, полную изящных оборотов и непревзойденных эпитетов, я сочинить не успел. О чем и сообщил Скупщику.

Он протянул ладонь.

— Я просто коснусь твоего лба. С душой расставаться так просто… Больно не будет.

И правда, больно не было. Я в последний раз посмотрел на этот мир существом из крови и плоти — несмотря на все описания предсмертных минут, он не казался мне особенно прекрасным.

И…

Очередной, как говорит Нулик, "облом". Палец демона, сухой и горячий, коснулся моего лба и отстранился. Солнышко по-прежнему мирно сияло, и ему никакого дела не было до того, что внизу кто-то только что продал свою душу. Бессмертную, между прочим.

— И что? — я был как-то даже разочарован. Но, стоило произнести слово, на горле я ощутил сковывающую тяжесть. ОШЕЙНИК?

— И всё, — демон улыбнулся во все клыки. — Твоя душа теперь служит мне до конца этого мира.

До которого, возможно, рукой подать…

— А где моё тело? Заслужил я хотя бы приличные похороны? — а это уже любимый прием Лаэли. Называются сии чары "да завянут уши у моего противника, и да свернутся они в трубочку". — Требую похорон! Или профсоюзом проданных душ они не предусмотрены?

— Твоё тело при тебе, — терпеливо пояснил Скупщик. — Ну ладно, присядь, я тебе расскажу кое-что. И ошейник, кстати, не дергай, а то придется тебе пальцы отрезать — всё равно потом вырастут.

Я оставил ошейник — черный, кожаный, с шипами (дизайнера на костер) — и в течение нескольких минут внимательно слушал условия моего рабства. В принципе, после того, как я успел попрощаться со всем миром, выглядело оно (рабство) относительно неплохо. Во-первых, мне оставили мою плоть. Просто теперь, как раб демона, я сам переходил на их уровень существования: то бишь, бесплотный и неощутимый в Мидгарде, но вполне такой плотский в Хеле. Способность чувствовать боль тоже оставили — что демон мне с удовольствием продемонстрировал.

Далее я почерпнул, что целью моего нынешнего существования было исполнение приказов Скупщика — то есть тех приказов, что ему будут отдавать кретины, подобно мне, заключившие с ним контракт. Ну, надеюсь, в демонического верблюда превращаться не придется.

Магии я был лишен. Однако Скупщик, который планировать заиметь идеального убийцу в моем лице, обещать оставить кое-какие способности — и Раоки.

Это уже нравится куда меньше… кого придется убивать?

Кого прикажут. Возможно, невинных. Ты когда-нибудь убивал ребенка? — голос Измира был тих и отчужден. Он не простит мне того монашка.

Нет, никогда, ты же знаешь…

И стоило ли спасть одну жизнь, чтобы потом стать причиной многих смертей?

Но к этому вопросу я был готов. Да, стоило. Для убийства Скупщик нашел бы другого… раба (придется привыкать к этому слову), а вот смерть Лаэли, я уверен, позволила бы свершиться многим бедам. Да взять хотя бы те же Зеркала — кто бы ими занимался? Алхаст — не бог.

Тело пронзил разряд боли, я скорчился на земле, закусив губу. Что ж, это привычно.

— Ты должен слушать меня, раб, — раньше демон не позволял себе такой тон. — И, кстати, называй меня Господин. Или Хозяин. Понятно?

Теперь его голос сочился ядом — эта пытка для гордого дроу пострашнее боли.

А дальше была темнота, заполненная кровами сполохами.

ЛАЭЛИ

Войдя в башню, я прямо-таки упала на руки Давиду. Галантный демон, с суеверным ужасом глядящий на клеймо на спине, подхватил меня и сделал попытку отнести наверх. Но такое явление вызвало бы переполох, поэтому я без лишних слов раздела товарища, нацепила его рубашку и, опираясь на крепкую руку инфернала, своими собственными конечностями вползла наверх. Давид еще порывался поволноваться, говорил глупости насчет обращения к Вику, но всё же сдался: ушел к давно ожидающей его вампирочке из библиотеки (ох, выпьет она его кровушки за опоздание — во всех смыслах).

В комнате никого не было. Я торопливо, каждую секунду ожидая, что уставшее сознание покинет свою нерадивую хозяйку, сняла серую рубашку инфернала. Балахон кающейся грешницы прилип к клейму, поэтому пришлось лезть под теплый душ прямо в нем, шипеть от боли, а потом осторожно отдирать ткань. В самый разгар деликатного процесса в ванну вломилась Сессен. Ничтоже сумняшеся, подруга просто развеяла дверь.

Вид инферналки в последней стадии бешенства, уже почти принявшей клыкасто-когтистую демоническую форму, не способствовал процессу исцеления. Проще говоря, попробуй, блин, сосредоточься, елси тебя, того и гляди, развеют вместе с дверью.

— Где он? — зарычала интеллигентная студентка.

— Давид, Эрик, твой шампунь, учебник по хиромантии?

— Нет!

— Здравый смысл? — сделала последнюю попытку угадать, возвращаясь к процессу отдирания ткани от ран. — Ох-ох-ох, что ж я маленький не сдох…

— Кенррет! — Сессен была нечувствительна к моим мукам. — Я его убью!

Ками всемогущий, я понимаю, почему темный эльф не хотел возвращаться. Но чем же он так разозлил демоницу?

Подруга вытащила меня из ванной, одним рывком высвободила из рубашки. Я поняла, что восковые полоски — это очень гуманно.

— Я не Кенррет!

— Заткнись, — фырчала Сессен, одной левой уложив несчастную жертву на кровать, а правой совершая какие-то манипуляции с клеймом. — Это он с тобой такое сделал? Ублюдок! Не прощу!

Ой, Давид, болтун. Отрежу ведь язык когда-нибудь и пришью обратно белыми ниточками. Ну зачем было рассказывать Сессен, что я вернулась домой в маленько избитом виде?

На самом деле, руки подруги, её острые, не всегда высокого штиля словечки — это именно то, что мне нужно было сейчас. Надеюсь только, у инфернала хватит ума не…

Не хватило. Впервые в его жизни, наверное, Алхаст вошел, не постучавшись в дверь. Вбежал. Спасибо, что дверь не развеял. И остановился, как вкопанный, остановленный звуковой волной моего голоса — не слишком впечатляющей, надо сказать.

— Уйди-и-и-и!

— Ты чего вопишь? — почти спокойно отозвалась Сессен, так увлеченная процессом исцеления, что не заметила вошедшего.

— Я не одета!

Тут демоница взглянула на эльфа, издавал боевой клик пилота-камикадзе и кинулась на беднягу с явным намерением обеспечить ему больничный на ближайшие полгода. Насколько он ни был растерян, Алхаст всё де поймал рыжую красотку под белы рученьки и усадил на свободную кровать.

— Ты с ним заодно, проклятый остроухий!

— Да замолчите оба! — несчастная жертва восстала из умирающих.

— Я вообще-то молчал, — тактично напомнил Алхаст, бледный, с алыми пятнами на высоких скулах.

— Вот и молчи. Сессен, Дарм'рисс тут не при чем.

— А кто при чем? — она кровожадно облизнулась.

— Никто.

— Ох, Лаэли, — протянула демоница, остывая. — Нельзя же быть такой доброй.

Вместо ответа я рухнула на кровать, с которой привстала, чтобы утихомирить друзей. Зарылась лицом в подушку. Не хочу никого видеть… только как им об этом сказать?

Мягкие шаги. Скрипнула кровать — это Сессен снова села рядом, принялась за прерванный процесс лечения.

— Просто вы пропали вместе, а тут ты появляешься… Лаэли, на тебе ведь места живого нет. А темный-то где?

— У него дела, — глухо ответила подушка. — Алхаст, он просил тебе передать привет. И сказать, что не знает, когда вернется.

— Ясно. Сессен, дай-ка я… а ты лучше усыпи её.

Руки подруги легли на затылок, от них разлилось сонное тепло, погружая в ласковое море света…

Поутру проснулась на своей кровати. К дьяволу учебу. Найду Инелен вечером, попрошу переписать все лекции, а потом засяду в библиотеке, чтобы догнать курс.

Голова почти не болела, остальные ушибы тоже зажили. Я протянула руку, осторожно нащупала ниточки шрамов на спине, между лопатками. Буква М. Значит, клеймо так и останется? Пусть почти незаметно, но будет при мне до конца жизни. Припоминая лекции Ринальдо по разрушающей магии: гнев и презрение людей, мой страх и боль. Это надолго.

Ну и ладно! Я упрямо вздернула подбородок.

Ночью снился какой-то бред, не иначе, навеянный пережитыми событиями. Как будто Дар не пришел, а меня всё же вели к костру. И этот путь через толпу, по булыжникам — по костям площади, сквозь строй спокойных жестоких взглядов…. И я во сне надеялась, до последнего момента выглядывала в толпе Дара. Вот-вот, еще чуть-чуть, и он появится!

Вместо появления героя пришло солнце и огрело лучами… О дальнейшей ревизии синяков я уже упомянула.

Влезла в мягкое платье. Сейчас пойду на кухню, подзаправлюсь.

В восьмигранке тихо — все на парах. Застыла на секунду, глядя на залитую магическими лучами солнца комнату: как, оказывается, я соскучилась по этим разномастным диванам и креслам, по этому камину и пушистому ковру, в котором утопают шаги. С удовольствием скинула босоножки и прошла к высокому креслу с серебристыми подлокотниками.

— Лучший студент прогуливает пары?

Алхаст заложил книгу пальцем, без улыбки посмотрел на меня.

— Что, Вик всё же загрыз какого-то студента? — попробовала пошутить. — Отчего такой похоронный вид?

— Тебе надо поесть.

Вслед за другом я поднялась на кухню, почему-то чувствуя себя виноватой. Но это чувство испарилось, когда Алхаст подошел сзади, крепко сжал меня в руках — сильных, ласковых. Носом уткнулся в шею.

— Лаэли… я больше тебя не отпущу.

— Не отпускай, — я высвободила руку, взъерошила волосы на макушке. — Знаешь, мне так не хватало тебя.

Он знал.

Какое-то время спустя я сидела на кухонном диванчике, скармливая остатки булки Червежуку и рассуждая, что ему давно пора придумать имя. Создание подпрыгивало на полу и ловко хватало кусочки выпечки. Когда булка закончилась, я отряхнула руки и посмотрела на Алхаста. Его белобрысая голова мирно лежала у меня на коленях.

— Что, теперь начнешь допрос?

— Начну, — он улыбнулся, сел рядом. Не могу смотреть на его улыбку и быть серьезной — такая она солнечная… наверное, только светлые эльфы так умеют улыбаться.

Остроухий задумчиво провел ладонью по моей щеке, встряхнулся.

— С тобой любой инквизитор забудет, о чем спрашивать надо… прости.

— Ничего. Ты ведь уже догадался, да?

— Больше никто не грешит клеймом, кроме них да скотоводов. Расскажи мне, что там было — и где сейчас Дарм'рисс.

Когда закончила пересказ злоключений — я очень старалась, чтобы это не выглядело жалобой! — Алхаст еще пару секунд задумчиво смотрел в окно. Потом его глаза, голубые, как небо осени, встретились с моими. Но было в них что-то такое, как у Дара — что заставило съежиться испуганно.

— Алхаст!

Поцеловала — будто покрытую инеем статую. Чуть прикусила нижнюю губу, потянула. Эльф вздрогнул, приходя в себя, наконец-то стал собой, прежним.

Мы больше никогда не говорили об этом.