Время тяжелых ботинок

1

Вечером 20 февраля 1999 года, в субботу, в трескучий московский мороз, бывший полковник ГРУ Роберт Волохов рубил дрова, наслаждаясь хрустальным воздухом леса.

Под фонарём у сарая топор позвякивал о берёзовые поленья на одной ноте – скорее всего это было «до» второй октавы: когда-то дровосек закончил музыкальную школу и имел тренированный слух.

Чёрное стылое небо нависало над самой головой россыпью ярких разнокалиберных звёзд и навевало философские размышления о смысле жизни и бренности бытия. Всё это не мешало военному разведчику по привычке прислушиваться к редким шагам за глухим деревянным забором. Снег скрипел громко, и Шкипер пытался угадать возраст и пол проходивших мимо его дачи.

Психологи говорят, что хорошо организованный интеллектуал может делать сразу несколько дел, но максимум – до семи. Особо одарённые способны, конечно, и на большее, но тогда человек начинает психовать, и это сказывается на качестве работы.

Шкипер выполнял сейчас всего четыре действия: рубил дрова, слушал скрипящий снег под ногами невидимых прохожих, анализировал ситуацию в холдинге и под нос напевал одну из своих любимых песен, где были такие слова: «Легендарный Севастополь, неприступный для врагов! Севастополь, Севастополь! Гордость русских моряков!»

Пять лет тяжёлой, во многом непредсказуемой, недофинансированной работы в условиях политической нестабильности, постоянной чехарды в руководстве, тяжёлых потерь, кажется, закончились. В эти годы вместилась и позорная чеченская война, и ещё два боевых ордена, и увольнение из армии.

Наконец, установили генералов-коррупционеров, энтузиастов личного интереса по теме экспорта вооружений. Сейчас их разрабатывают военная прокуратура и контрразведка.

Международного торговца оружием Вайка арестовала болгарская полиция – прямо на пляже, на Солнечном Берегу, в «мёртвый сезон». Его телохранитель, албанец, попытался оказать вооружённое сопротивление, но был нейтрализован заранее посаженным на крышу гостиницы снайпером. Через две недели Вайка обнаружили задушенным в тюремной камере, но и это уже не проблема Шкипера, а чужая головная боль.

Его поблагодарили за службу, выдали небольшую премию. Генерал Елагин заметил: «Ты теперь, полковник, и так богаче всех нас – на тебя целая армия бандитов работает».

Генерал помог продавить решение, чтобы не трогали Желвака – даже в качестве свидетеля. Расколоть «вора в законе» вряд ли удастся, а лишняя возня вокруг холдинга была ни к чему.

За это время под руководством Елагина военный пенсионер Волохов стал настоящим спецом-аналитиком по проблемам незаконной международной торговли оружием. Теперь он понимал, что тот же покойный Вайк – отнюдь не преступник, каковым его объявил Интерпол. Он – лишь посредник на рынке вооружений. Без таких известным оружейным компаниям, например Австрии и Германии, было бы совсем скучно жить, потому что их держат за горло международные ограничения на поставку смертоносной продукции, скажем, в Африку – конголезским партизанам, сомалийским морским пиратам. Те готовы платить за оружие хорошие деньги, которые, как известно, не пахнут, а оружейным корпорациям всё равно, кому продавать свои опасные «игрушки».

Да, Вайка больше нет. Но Волохов был убеждён, что свято место пусто не останется. Возникнет ещё какой-нибудь «пороховой барон», умеющий впаривать всё то, что стреляет и взрывается, произведённое где угодно, – тому, кто за него готов платить.

В холдинге дела, по мнению Шкипера, были не очень.

Резко и чувствительно упали поступления от рэкета.

Шкипер допытывался у соседа по даче, бывшего заместителя министра внутренних дел

Глеба Живило, оперативный псевдоним Жираф, какого чёрта коммерсы не платят, как прежде. Тот довольно хохотал, объяснял, что к этому дело и шло. Такое явление, как милицейская «крыша», возникло сразу с появлением классических бандитских поборов.

После дефолта торговцы в своей массе сообразили, что лучше платить ментам, чем браткам. Они правильно решили – «мусорская крыша» более цивилизованная, а из двух зол лучше выбирать меньшее.

А смеялся генерал милиции, потому что военный разведчик был сейчас на стороне криминала и негодовал по поводу упавших неправедных доходов.

Однако причины на это были серьёзные. Шкипер заботился отнюдь не о собственном кармане, просто Жирафу не всё было положено знать.

Разорилось две трети ресторанов и кафе, здорово упали доходы от розничной торговли.

Шкипер смотрел на довольную физиономию своего агента Осы, генерального директора холдинга, и никак не разделял его энтузиазма. Но тот стоял на своём: «Я всё просчитал и ни в одном из своих прогнозов пока не ошибся. Нас ждёт большой коммерческий успех, – но к нему мы придём скорее степенно, чем мгновенно».

Шкипер, правда, знал, что без толку Оса не жужжит никогда.

На кредиты, которые холдинг набрал ещё до дефолта, за бесценок были скуплены по всей России больше полутысячи низкорентабельных предприятий – хладокомбинаты, сыроварни, колбасные заводы и цеха, хлебозаводы, молочные производства, и даже – мечта Кинжала – огромная шоколадная фабрика в Подмосковье с новейшим импортным оборудованием и башковитым генеральным менеджером по фамилии Крикунов. В условиях разнузданного импорта они не выдерживали конкуренции и влачили жалкое существование – без сбыта и оборотных средств, под непомерным давлением местной власти, пожарных, административно-технических, санитарных и налоговых органов: всем – дай! И теперь, когда импорт в одночасье сдох, вся эта припасённая Кинжалом «полумёртвая» индустрия в течение двух-трёх месяцев воспряла, стала быстро раскручиваться и приносить всё возрастающую прибыль. Закупалась новая техника, набирались специалисты, расширялись производства.

Кинжал, его финансовый директор и юрист вели переговоры об инвестициях в транспортные предприятия, строительство, лесной комплекс. Костя Фанера из Петрозаводска оказался талантливым менеджером и ушлым финансистом, из Москвы не вылезал, а с Кинжалом они стали друзьями.

Желвак требовал экономических обоснований, получал их и… ничего не понимал.

Почему деньги идут в незнакомую отрасль производства строительных материалов?

Зачем Кинжалу завод по сборке компрессорного оборудования? На кой чёрт вкладываться в сотовую связь – это игрушки для богатых. А россказни, что через несколько лет мобильных телефонов в России будет больше, чем стационарных, и можно будет разговаривать даже из вагона метро – полная туфта.

Желваку было неведомо, что сидит на двадцать третьем километре Киевского шоссе тихий и незаметный интеллигент, эконометрик Дима Астрыкин и потихоньку просчитывает всё, что может делать деньги, – любой хозяйствующий субъект: от небольшого кондитерского цеха в Строгино до рыбного промысла в Южно-Сахалинске. Ему только и нужно, что исходные данные на двух листочках из школьной тетради. А после «исчезновения» председателя правления банка «Ротор» Вадика Бирнбаума с информацией проблем не было. Там теперь воцарился Джон Касаткин из Екатеринбурга, человек Шкипера, а значит, и Кинжала.

Правда, иногда у Димыча с Кинжалом возникали разногласия, как это случилось с труболитейным заводом в Сибири, который «лежал на боку» в ожидании инвесторов.

Астрыкин настаивал – бери. Но Кинжалу было боязно рисковать пятнадцатью миллионами долларов, хоть прибыль там уже через два года ломилась приличная. А ещё он понимал, что столь дорогостоящий проект ни за что не одобрит Желвак: денежки пока были сплошь бандитские, сохранённые и умноженные во время дефолта.

В конце концов, инвесторов завод дождался – откуда-то из Европы.

Не стал Кинжал ввязываться и в покупку всей розничной сети Москвы по торговле табачными изделиями. Прибыль там огромная, полная окупаемость – через полтора года. Но то ли сказалось, что он бросил курить, то ли сыграла его нелюбовь к розничной торговле, а только и в этот проект он ввязываться не стал.

Кинжал понимал – не всё пока можно, что возможно. Диверсифицированный бизнес требует большого напряжения топ-менеджеров, мощного экономического и юридического обеспечения. И, конечно, – силового. Надо, чтобы тебя боялись, без этого в России – никуда.

Совместными усилиями со Шкипером они решили проблему поборов контролирующих органов – где разовой весомой взяткой, где – с помощью Жирафа, а где изящно упакованной угрозой.

Кинжал перекупил самого опытного в стране специалиста по легальному уходу от налогов.

Строго говоря, налоги просто не платились.

Государственные поборы вызывали у кризисного управляющего холдингом чисто бандитский рефлекс, сформулированный коротко и ёмко: «Х… вам, а не белой пышки!» И дорогостоящий специалист по налогам нужен был не для того, чтобы СЧИТАТЬ, а чтобы УЛАЖИВАТЬ ПРОБЛЕМЫ с налоговыми органами.

Аналитики Шкипера успокаивали: холдинг идёт верным путём, дело поставлено грамотно.

Правда, при таком алгоритме хозяйствования большие прибыли – это только будущее, пусть и весьма недалёкое – через год-два.

Вот почему Шкипер дёргался, и события подтвердили, что не напрасно.

Люди Шкипера нашли для Осы и его персонала хороший офис, на улице Ивана Бабушкина. Ни Желвак, ни его контрразведчик Алекс так и не поняли, откуда взялось это частное охранное предприятие, зарегистрированное в Голицыно отставными военными, – никого из них «пробить» по базам не удалось. Алекс только разводил руками – армия есть армия.

Проблему личной безопасности Кинжала организовали по схеме прикрытия высших государственных лиц. И если бы он сам порой не исчезал из поля зрения своих «опекунов», Шкипер был бы за него относительно спокоен. А Кинжал не хотел, чтобы кто бы то ни было знал адреса Димы Астрыкина, убежища в Шишкине, и ещё одного местечка в городе Озерки.

Да, с воинской дисциплиной у агента Осы было неважно.

Что тут поделаешь – размышлял Шкипер – это системная проблема. Всё так и будет – до тех пор, пока что-нибудь не случится. От разного рода угроз или, чего хуже, покушений пока Бог миловал, но Шкипер знал, что так будет не всегда. Кинжал – парень рисковый, он уже и сейчас не одному конкуренту хвост прищемил, дальше будет только хуже.

Звук подъехавшей машины Шкипер уловил сразу.

Он тут же выключил во дворе свет, переместился в тень сарая, снял с предохранителя именной «Стечкин» – сдвинул флажок на стрельбу одиночными.

Всё это он проделал, продолжая контролировать звуки за сплошными воротами. В автомобиле открылась одна дверь, раздались шаги по снегу, сработала другая дверь, и – снова тяжёлые шаги.

В сторону его калитки шли двое.

Через секунды прозвучал глухой бас генерала Елагина:

– Иваныч, не стреляй! Пожить ещё охота!

2

Настоящей отдушиной для Кинжала были встречи с Димычем.

Общались они в Шишкине, куда по звонку на своём почти новом «саабе» Астрыкин приезжал один, сделав гигантскую и замысловатую загогулину по южной части Московии.

В качестве домоправителей в шишкинском особняке жила немолодая чета белорусов, – Василь да Наталья, по фамилии Калоша. Их стараниями дом был обихожен, натоплен, холодильники полны, четыре ротвейлера – сука и три кобеля – накормлены, дорожки выметены, в пяти спальнях застлано чистое бельё, а в гостиной – хрустящая белоснежная скатерть. Жили они в капитальной двухэтажной надворной постройке, где внизу находился гараж на три машины, а наверху – комнаты для прислуги.

Василь был молчалив, внимателен и очень наблюдателен.

О том, чем занимается Кинжал, он не имел ни малейшего представления. Но по тому, с каким интересом хозяин слушает его доклады об обстановке вокруг особняка, он понял, что это очень важный и глубоко засекреченный человек.

Димыч приготовил для Кинжала очередную, как он говорил, интеллектуальную ванну.

Заключалась она в том, что придуманный им коэффициент агрессивности любой свободно конвертируемой валюты, может диктовать свои «условия» политикам страны, которой эта валюта принадлежит. Восемьдесят процентов международных расчётов сегодня идут в долларах США. Только что появившаяся европейская валюта стала теснить американскую, – это и повышает коэффициент агрессивности бакса.

Напрашивается ответный удар – со стороны доллара. И, как всегда, Димыч закончил вопросом, обращённым к другу: «Каков предположительно может быть характер этого удара?»

Вопрос Димыча был непростой.

Вообще, первое, что должен знать специалист по эконометрике – после высшей математики и статистики – это экономику Соединённых Штатов Америки. Все проблемы в мире сегодня – оттуда. Это касается даже «закрытых» экономик, тем более, что Россия больше к ним не причисляется.

На протяжении нескольких десятков лет крупнейшая экономика мира имела дефицит бюджета – из-за непомерных военных расходов и войн, которые постоянно ведут американцы. В начале семидесятых годов Америка отказалась от жёсткой привязки своей национальной валюты к своим же национальным запасам золота.

– Ты помнишь, у Лермонтова: «Печальный Демон, дух изгнанья, летал над грешною землёй, и лучших дней воспоминанья пред ним теснилися толпой»? Вот в такого демона всё больше и больше превращается американский доллар.

Кинжал обожал фантазии Димыча. Это была поэзия, действительно выверенная математикой.

– Представь, – огромные массы американских денег витают над планетой. Они не привязаны к экономике конкретной страны и не обеспечены золотом. Они свободны – в роковом значении этого слова и принадлежат транснациональным структурам. Но самое смешное и одновременно страшное: этот денежный капитал, по большому счёту, не нужен даже его обладателям. А значит, этот «печальный Демон» имеет страшную разрушительную силу. Эти свободно движущиеся средства могут снести экономику практически любой, даже развитой страны.

Димыч обожал такие разговоры, а для Кинжала это было щемящее возвращение в их питерский институт – самозабвенное, бескорыстное служение любимой эконометрике, науке ради самой науки.

На этот раз Кинжал решил найти ответ сам, хотя вполне мог оставить инициативу в руках друга.

Наталья научилась делать вкусный глинтвейн. Она добавляла туда пару крупинок мускатного ореха и два-три зёрнышка укропа, пришлось выписать ей премию.

«Значимость доллара падает, – анализировал про себя Кинжал. – Но он тащит за собой в пропасть и американскую экономику, это очевидно. США производят всё меньше товаров, и их конкурентоспособность падает. Отсюда и подмеченное Астрыкиным такое системное качество американской валюты, как агрессивность.

Термин, может, и не совсем корректный, но дело не в дефинициях. Это не агрессивность бумаги, из которой сделана валюта. Это – ментальная категория, измеряемая в цифрах. Может она эволюционировать? Только в сторону увеличения или уменьшения.

Переход в политическую плоскость возможен только через какое-то посредство.

Институция! Государственный фактор!

А это уже – люди с их амбициями и политическими предпочтениями».

Когда Кинжал вдруг понял, о чём идёт речь, его прошиб пот.

Димыч это просёк и заулыбался.

Спиртное он не употреблял: Цифра не велела. Он любил козье молоко, которое в детстве спасло его от дистрофии. Василь да

Наталья обеспечили и это, а горячие картофельные оладьи с холодным молоком вызывали у Димыча чувство блаженства.

– Неужели это то, о чём я подумал? – Кинжал вдыхал аромат глинтвейна и тревожно щурился.

– Да, Челкаш, это то самое, – Кинжалу так и не удалось отучить друга называть его старой питерской кличкой.

– Это – война. И война именно в Европе, а не где бы то ни было ещё. А догадываешься – где?

– Балканы! Югославия!

Они посмотрели друг на друга, как два «молочных» брата, узнавших о беременности их подруги, и каждый в надежде, что счастливый отец – не он.

И тут же громко расхохотались.

– Кто-нибудь подслушает – решит, что мы – два идиота, сумасшедшие, – Астрыкин прошёлся по столовой. – Собрались, и вместо того чтобы водку хлестать, наговаривают на Америку всякую напраслину. Ты когда себе оборудуешь камин? У нас знаешь, какая красота, – жаль, что не хочешь приехать.

– Сам же говоришь, что меня можно легко узнать, – слишком деликатную пластику мне сделали. Рад бы в рай, да грехи не пускают: ты же знаешь, как я любил у вас бывать. Потом, может, когда-нибудь, пусть время пройдёт. Какую музыку будем слушать?

– Скажи я, что – Равеля, так ты мне сейчас же выдашь, что Дебюсси глубже. Давай Баха, клавесин, беспроигрышный вариант.

К Баху Кинжал приучил Ликушу.

Третий месяц бедная девушка изучала теорию и практику управления персоналом в почётном изгнании, туманном Лондоне. Такую жизнь ей придумал генерал Елагин – через Шкипера и Кинжала, с горячего одобрения ничего не подозревавшего Желвака.

– А что ты нарыл в российской макроэкономике? Что ждёт страну? – Кинжалу было страшновато об этом спрашивать, потому что, как правило, эконометрик Астрыкин в своих прогнозах никогда не ошибался.

Тот надул щёки и с шумом выпустил воздух через сложенные в трубочку губы, – дурацкая привычка, от которой без ума была только жена Астрыкина, красивая меланхоличная Катя. Дочки говорили: «Отец пукает ртом». Родители с детства отучали его, но безуспешно.

И только Челкаш был в курсе – это хороший признак.

– Ты меня знаешь, – потянулся Астрыкин, – я сам не всегда верю тому, что получается в результате математико-экономического анализа. Сейчас именно тот случай. Скажи, глядя на то, что происходит вокруг, можно поверить, что Россию ждут десять лет экономического роста?

– Вряд ли, – подумав, ответил Челкаш.

– И, тем не менее, это так. А главная угроза безопасности у нас прежняя – экспортно-сырьевая модель развития экономики. А знаешь почему? Эта модель уязвима сама по себе. У нас же ситуация усугубляется её доступностью для иностранного капитала, это во-первых. Есть ещё одно, и что с этим делать, лично я не знаю: подверженность нашего хозяйства коррупционным схемам.

Кинжал отвлёкся и впал в тяжёлую задумчивость.

У руля холдинга он чуть больше двух месяцев. И за это время насмотрелся на такое, что всё чаще хотелось надеть на руку свой золотой кастет и опробовать его на одной из этих физиономий. Толстый называл их не иначе, как «эти гниды». Не проходило и пяти минут после начала разговора в каком-нибудь начальственном кабинете с портретом президента, как хозяином инициировалась одна и та же тема: сколь дашь? Причём без всякой дипломатии, намёков и игры бровями и глазами.

Кинжал даже стал коллекционировать высказывания «этих гнид» по данной тематике.

Один, например, спросил: «А где там я?» Другой, когда речь зашла о размерах возможных инвестиций холдинга, добавил: «С учётом интересов Леопольда Кузьмича», имея в виду собственную персону. Третий широко протянул: «А разбогате-е-ею!»

Четвёртый, выглядывая из-за российского триколора, стоящего на древке у него в кабинете, твёрдо прогудел: «Сорок процентов – мои».

– Ты что – заснул? – встряхнул его друг.

– Хочешь мнение поэта, ставшего крутым бизнесменом? В этой стране за властные ниточки дёргает самое безмозглое, самое холуйское и ненасытное сословие – российское чиновничество.

– Ну, это тебе виднее. Нашей с тобой родине нужно как можно скорее превращать экономику из сырьевой в высокотехнологичную. И таких возможностей навалом. Нужно уходить от этой зависимости от цен на нефть и газ – это опасно не только для хозяйства, но, в перспективе, и для суверенитета России. Тебе не попадалась записка Национального разведывательного совета США «Доклад по проекту 2020»?

– Мне сейчас не до чтения, – посетовал Кинжал.

– Так вот, в двух словах. Имея три процента населения мира, Россия располагает 40 процентами природных ресурсов Земли. Американские аналитики считают, что это соотношение представляет угрозу для России в ХХI веке, так как борьба за ресурсы будет обостряться. Я тут обкатывал одну программу и заложил просчёт прогноза по ценам на нефть. Интересная картина получилась. Во-первых, в ближайшие десять лет цена на это чёрное «масло» может колебаться от 20 до 200 долларов за бочку, что само по себе потрясающе. Во-вторых – опять эта Америка, снова – она! Сейчас Штаты потребляют 40 процентов добываемой в мире нефти. А вдруг – кризис? Причём какой-нибудь в духе нового времени? Америка и откажется покупать углеводородное зелье в таком количестве – спрос рухнет. Конечно, чтобы поддерживать приемлемый уровень цен, нефтедобывающие страны могут меньше высасывать её из-под земли, но это – тоже не до бесконечности, потому что есть вероятность вогнать всю мировую «нефтянку» в такую депрессию, из которой выбираться будет очень тяжело. Ты понял, Челкаш, – опять всё замыкается на Америке. А это опасно не только для всех остальных, но и для самих США.

– Что же будет? – тихо спросил Брут.

– Не знаю. Сейчас разобраться бы человечеству с агрессивностью доллара. Это – действительно серьёзно, – поверь мне, Челкаш.

3

Утро Шкипер встретил другим человеком.

В его изрытой воронками военной биографии такое бывало и раньше, но всего пару раз.

Впервые – при распределении после института военных переводчиков.

Он добровольно выбрал для изучения самый трудный, как считалось, венгерский язык, и был там лучшим студентом. Председатель комиссии, огромный генерал-майор по прозвищу Шкаафян, всё терзал молоденького лейтенанта, почему же маленькая, уютная и тёплая Венгрия имеет такой сложный и плохо поддающийся изучению язык?

Генерал с недоверием слушал объяснения выпускника об угро-финской группе, в которую входят и эстонский, и мордовский, и карельский, и удмуртский, о том, что там другая структура, отличная, например, от романо-германской группы языков.

Генерал не дослушал, спросил преподавателей, как они характеризуют данного выпускника, и те дружно ответили: «Блестяще!»

Генерал задумался. О чём он так тяжело размышлял, пока не рассекречено.

Группа войск, где по логике пяти лет обучения должен был служить лейтенант Волохов, называлась Южной и находилась в Венгерской Народной Республике.

Должность – старший инструктор полка по спецпропаганде, то есть по работе среди войск и населения противника. В данном случае дружественные тогда венгры противником названы условно, практически лейтенант должен был просто заниматься контактами с местным населением. На эту службу генерал Шкаафян и распределил лейтенанта Волохова. Но не в Венгрию, чей сложнейший язык превзошёл лейтенант.

«Поедешь в Польшу!» – хлопнул генерал тяжёлой ладонью по личному делу выпускника.

То, что поляки – народ гордый и по-венгерски говорить отказываются из чисто принципиальных соображений, предпочитая свой родной западнославянский, именуемый польским, генерал Шкаафян, очевидно, не знал.

А бедный лейтенант, выйдя в коридор, всё повторял: «За что? За что? За что?»

Его тогда дёрнули за рукав: «Кончай истерику! А то вообще комиссуют!»

А более опытный друг пояснил: «Ты думаешь, им нужно, чтобы мы служили? Они хотят, чтобы мы мучились!»

Не было у Роберта Волохова мечты служить именно в Венгрии. Мечтать можно о Рио-де-Жанейро, об Австралии или Швейцарии. Но если опытного змеелова отправляют работать на кроликоферму, это ли не убийство профессионала!

Что было делать?

Ответил «Есть!» и поехал.

Но характер свой показать пришлось.

Месяца через три лейтенант Волохов говорил по-польски так, что на воскресных рынках Люблина, где он прохаживался в гражданской одежде, ни один ясновельможный пан не мог заподозрить в нём русского офицера, шатающегося здесь с чисто служебными задачами.

Но это был уже другой человек.

Последнее перерождение произошло на чеченской войне.

Группа спецназа ГРУ в свободном поиске накрыла хорошо замаскированную огневую точку сепаратистов. Троих взяли живьём, один был чернокожий. При них обнаружили диковинную крупнокалиберную снайперскую винтовку. В темноте с маркировкой разбираться не стали, торопились доставить захваченное к своим.

Каково же было удивление полковника Волохова, когда выяснилось, что это – новейшая разработка КБ Приборостроения в Туле, о которой он только слышал, но сам никогда не видел!

Их трофеем оказалась 12,7-миллиметровая самозарядная винтовка ОСВ-96 – с метровым стволом на сошках и ночным электронно-оптическим прицелом, с дальностью ночной стрельбы на 600 метров и возможным убойным выстрелом – на 1800.

Применяется это чудо-оружие для поражения легкобронированной техники, выведения из строя радиолокационных станций, ракетных и артиллерийских установок, авиационной техники на стоянках. Незаменима эта винтовка и как антиснайпер, достанет «кукушку» и сквозь бронежилет, и за кирпичной стеной.

На короткий вопрос к пленным «где взяли?» те дружно посмеялись и в шесть указательных пальцев показали на самого полковника: руки были в наручниках.

Как такое пережить?

Только – сойти с ума или превратиться в окончательного циника.

Волохов попросил поручить ему участие в расследовании – как новейшее оружие попало в руки сепаратистов, да ещё раньше, чем в собственные войска?

Но следствие сразу зашло в тупик.

4

На этот раз требовалось ВЗЯТЬ и доставить по назначению, ни много ни мало, кое-какие узлы американского самолёта-невидимки F-117. Волохов знал, что потеря такой машины по ущербу приравнивается к потоплению военного корабля, который строят на верфях не один год.

Задача трудная, объяснял генерал Елагин, но выполнимая, если учесть, что самолёт будет сбит в ходе военных действий армий НАТО против Югославии.

Военный пенсионер Волохов газеты читал, телевизор смотрел, из Интернета не вылезал, но о такой войне не слышал ничего.

– Войну мы тебе обещаем, – пробурчал генерал и вынул из папки несколько ксерокопий совершенно секретных документов – прямо из штаб-квартиры НАТО в Брюсселе.

На документах стояла дата принятия решения о бомбардировках Югославии: 13 октября 1998 года. «Пятый месяц, как решили судьбу сербов, а я ничего не знаю!» – с горечью подумал Волохов.

Он сказал, что готов выехать на место, собрать в чемоданы ошмётки сбитого «стелса», да вот незадача. Доподлинно известно, что этот самолёт не виден на радарах, да и ракеты у югославской армии старые советские – кто же завалит F-117? Или удалось завербовать лётчика, и он спикирует прямо под ноги русскому разведчику с его чемоданами, предварительно катапультировавшись?

Здесь генерал Елагин и дал слово Якову Петровичу Башкирову, который до этого скромно допивал третью чашку никарагуанского кофе, привезённого из Центральной Америки сослуживцами Волохова:

– Никогда не пил такого дивного кофе!

– А это в чистом виде никто и не пьёт, – пояснил Волохов, – его добавляют в другие сорта, чтобы их облагородить. Но вы – мой гость, вам можно.

Оказалось, что Яков Башкиров – изобретатель новой радиолокационной станции.

Он и прочитал в этой тесной мужской компании военных небольшую лекцию о том, что «невидимость» «стелса» – сплошное надувательство, хороший маркетинговый ход его конструкторов. Увидеть можно всё, если оно существует, – это лишь вопрос научно-технического решения.

Локаторы, которые стоят сейчас на вооружении всех армий мира, работают по принципу «посыл-приём» – с одного радара. Эту схему «стелс» и научился обманывать. Если передатчик и приёмник разнести в пространстве, «стелс» никуда не денется, и его можно будет валить даже старой советской ракетой. Тем более что для такого класса самолётов F-117 тихоходен и страшно неуклюж, – это с виду он грозный и ужасный.

– Тогда я готовлю чемоданы, – произнёс Волохов, хотя подозревал, что и это только присказка – сказка впереди.

А таких сказок, как рассказали полковнику-пенсионеру, лучше среди ночи не слушать.

Война «заказана», «невидимки» прилетят. Новейший локатор упакован, Яков Башкиров и его помощники к отбытию в Белград готовы. Собиратель будущих останков американского самолёта сидит на своих пустых до времени чемоданах.

Есть одна проблема.

У данного проекта нет финансирования. Оно отсутствует как таковое, – ни цента, ни копейки.

Роберт Иванович Волохов намёк понял:

– Сколько?

Сумма в иностранной валюте была столь впечатляюща, что он встал, оделся, вышел на мороз и продолжил колоть дрова. Правда, после первых десяти ударов топором, когда на соседней даче загорелся свет, он вернулся в дом и налил себе стакан водки, начисто забыв о гостях.

Приказы слушать он привык. Отвечать на них по уставу «Есть!» – тоже приходилось.

Но как реагировать на молчаливую просьбу генерала о спонсорстве совершенно секретной военно-разведывательной операции – да ещё за кордоном, он не знал.

Конечно, есть холдинг, иначе с таким нескромным предложением к нему бы не обратились. Но ситуация там пока зыбкая. Их агент всего несколько месяцев назад встал у руля, находится под колпаком у серьёзных людей, и самостоятельно распоряжаться такими деньгами не может – хотя бы потому, что пока их не заработал. Можно, конечно, снять со счетов банка «Ротор» – ограбить разбойника и «вора в законе» Желвака. Только половину тех денег придётся потратить на защиту участников операции. И прятать надо будет не один десяток человек. Затраты неимоверные, потому что искать потом будут не только генералы криминального мира, для которых найти иголку в стоге сена – не вопрос, но и спецслужбы.

Это будет война, и больших потерь не избежать.

К полковнику Волохову пришли как к Шкиперу. Но именно в качестве Шкипера он пока ничем помочь не мог.

Почему у государства нет денег на испытание в реальных боевых условиях новой радиолокационной станции?

Почему государство не может просто отнять у бандитов награбленное?

Почему он, военный разведчик и кавалер десятка боевых орденов, должен работать не против иностранных армий потенциальных противников, а использовать свои уникальные знания, умения и опыт, чтобы копать под отечественных воров?

Всё это – вопросы без ответов.

Он подумал об Осе.

Пару недель назад на вопрос, кем он себя теперь видит, тот не задумываясь серьёзно ответил: «Я – бродяга, без родины, без флага».

И на тот «стелс» ему, скорей всего, наплевать.

Приказать Осе не может никто: его игра в военных разведчиков – просто дань воспоминаниям детства и пылкой романтической натуре. А по заключению военного психолога из команды Шкипера, никакой Оса не разведчик, а типичный бандит.

Но только без его участия американский F-117, некоторые узлы которого предназначены для чемоданов полковника Волохова, будет бомбить Югославию, безнаказанно взлетая и садясь на своём аэродроме в Италии.

«А это – не по понятиям», – решил военный разведчик.

5

Под утро конструктора Якова Петровича Башкирова на машине генерала Елагина повезли в гостиницу.

Что-то подобное полковник Волохов предвидел.

В военной разведке простых игр не бывает. И выигрывает тот, у кого в рукаве больше тузов.

Когда они остались вдвоём, генерал сказал полковнику, чтобы про американский самолёт он тут же забыл, потому что это тот самый неуловимый ковбой Джек, который на хрен никому не нужен. Всё это лишь операция прикрытия – для сербских товарищей, и «невидимку» они завалят сами. Башкиров с командой и новым локатором, конечно, поедет, но действовать будет независимо от сербов – и без всякой стрельбы.

Он достал диктофон, включил его и поставил на стол.

Этот голос Роберт Волохов узнал бы из тысячи – полковник Шандор Салаши, во всяком случае, под таким именем он был известен ему.

С Шандором они прошли две югославские войны. Обращался тот к своему русскому другу по-венгерски.

Оба полковника были свидетелями «раздружения» сначала Хорватии с тогда ещё существовавшей Югославией, а потом Боснии и Герцоговины. Сейчас начиналась третья компания по раздиранию страны на части – в Косово и Метохии, как и в прежних войнах – при активном участии США и НАТО.

Шандор был родом из югославского автономного края Воеводина, где жили полмиллиона его соплеменников-венгров. Он учился в Советском Союзе – сначала в бронетанковом училище, потом в академии.

Прирождённый военный разведчик.

Распад союзной Югославии он воспринимал как личную трагедию. Это боль передалась и его другу Роберту Волохову. Не одну ночь они до хрипоты спорили в поисках правды той войны. И скоро пришли к вполне логичному выводу. Да, югославское руководство наделало много ошибок. Но «заграница» вместо помощи военной силой навязала разделение многонациональной страны по национальным квартирам. «Добрый» дядя Сэм сунул свою волосатую лапу в югославский муравейник, разворошил его, а потом принялся военной дубиной наводить такой порядок, какой считал приемлемым для Америки и её европейских союзников. В результате там, где было одно государство, образовалось шесть – враждующих друг с другом.

Наивность в среде военных разведчиков характерной чертой не является. И здесь хорошо понимали – нажим на Югославию, а в основном – на сербов, был нажимом на Россию.

Свои интересы на Балканах Российская империя активно отстаивала ещё в XIX веке.

Главным соперником здесь была Турция. Ей активно помогали Англия и Франция – с целью ослабления России. Это была целая череда войн. К примеру, в 1875–1877 годах подъём национально-освободительного движения на Балканах, турецкие зверства против славян вызвали широкое общественное движение в России. Туда отправились тысячи русских добровольцев, собирались пожертвования, снаряжались госпитали.

Ультиматум, предъявленный Россией Турции, предотвратил тогда оккупацию турками Белграда.

Воевали русские добровольцы на стороне сербов и теперь, в девяностые. Одним из таких и был полковник Волохов, понятно, – под другой фамилией и как частное лицо. И вот сейчас, накануне новых грозных событий, он понадобился снова, о чём и просил его лично Шандор Салаши.

– Ни США, ни Европе, не нужны большие славянские государства, – звучал в динамике голос Шандора, продолжая их давние споры, – и это лишь репетиция другой, большой войны – против России. Приезжай, Роберт, ты здесь нужен, минимум на полгода.

Генерал Елагин объяснил, что имеется в виду.

Несколько дней Шандор Салаши провёл с мощным электронным биноклем, наблюдая за интересующей его иностранной базой, где шло обучение военному делу албанских сепаратистов – энтузиастов отделения Косова от Сербии. Он поймал себя на том, что не может определить государственную принадлежность находившихся там формирований.

Все сплошь были одеты в военную форму, но без каких-либо знаков отличия. А незадолго до этого против сербских полицейских были совершены теракты, – преступников не нашли, не смогли даже ответить на вопрос, были это албанцы или иностранные наёмники? Сведения о таковых совсем недавно стали появляться в закрытых источниках российской военной разведки. И вопросов там было больше, чем конкретной информации. Одну такую цитату генерал Елагин привёл на память – в плане профилактики против склероза: врачи говорят, лучшее лекарство против этой хвори – побольше учить наизусть: «Скрытность, высочайшего уровня конспирация наёмников позволяют избегать, казалось бы, неминуемых, связанных с их деятельностью разбирательств внутри стран «образцовой демократии», всевозможных парламентских и журналистских расследований, а главное, частых и громких международных скандалов».

Словом, люди-невидимки.

И с ними ещё сложнее, чем с «невидимками» летающими. Там секретов уже не осталось.

А здесь – сплошные тайны.

Эти опасные спецы в состоянии организовать революцию или вооружённый захват власти – где угодно. Могут накалить обстановку на пустом месте, спровоцировать конфликт государств.

Кто стоит за ними? Пентагон? Частные корпорации? Спецслужбы НАТО? Скорей всего, и те, и другие, и третьи. Но это – самостоятельные, высокопрофессиональные подразделения, оснащённые по последнему слову техники – новейшим уникальным оружием, средствами связи нового поколения. Там – генералы и офицеры, способные организовать мощные эффективные операции. В их распоряжении психологи, опытные разведчики и даже специалисты по дестабилизации работы банковских систем.

– Итак, полковник, слушай приказ! Собрать максимальное количество информации об этих очень опасных для России секретных формированиях. В средствах можете не стесняться.

По оперативным данным, их сервер где-то в Лондоне. Захватите «языка», уточните адрес, а мы туда наведаемся. Операция прикрытия – охота за американским «невидимкой» F-117. Но сейчас главное, полковник, – деньги. Помни: ищущий да обрящет.

6

Какой-то мудрец сказал, что самые счастливые люди те, которые умеют слушать.

На зоне слушать учат по-настоящему, можно сказать, профессионально. Слушать, не уши развесив, а тут же анализировать сказанное и вырабатывать к сведениям собственное отношение, желательно, учитывая воровские понятия.

Кинжал, как известно, за хозяином не был. Однако слушать он умел по другой причине – как всякий русский мальчик, который долго и прилежно учился.

Теперь рассказчики у него были – позавидуешь: «воры в законе» Желвак, Китаец и Штрек, «положенец» Толстый.

Конечно, при их нынешней занятости впитывать устные «романы» бывалых воров особо времени не было. Но раз в две недели, в доме Желвака под Звенигородом, – как правило, это была пятница, – собирались пять-шесть человек, приближённых пахану, и кто-нибудь, а чаще всего это были Палыч и Толстый, рассказывал одну из историй богатой на самые невероятные приключения воровской жизни.

То, чего Брут наслушался на посиделках в доме Желвака, как показалось благодарному слушателю, было насыщено актуальной драматургией и оперативной информацией к размышлению намного гуще, чем вся «Библиотека всемирной литературы», вместе взятая.

Сейчас они сидели вдвоём, пили китайский зелёный чай «оолонг», и Шкипер чувствовал себя охотником на куницу.

Взять этого хитрющего зверька очень трудно. Он редко спускается на землю, предпочитая, как белка, ходить верхом. Одно описание того, как выследить куницу, занимает не один десяток страниц.

Как сказать Осе, что срочно нужно профинансировать военный проект?

Даже те четыреста пятьдесят тысяч, что бандиты загнали в один из банков Сингапура и считали принадлежностью Кинжала, были под колпаком чеченцев, корешей Желвака. Снять Оса их мог, только об этом бы тут же узнали, и за гонораром руководителя бандитского холдинга пустили бы финансового «хвоста».

На какой это проект Бруту понадобились деньги?

А не собирается ли он залечь где-нибудь на уютном островке в Тихом океане – с какой-нибудь семиклассницей с шоссе Энтузиастов?

Он попросил Шкипера принести гитару, сдул с неё пыль и стал настраивать:

– Это ж сколько на ней не играли?

Полковник Волохов простому вопросу удивился, – ответа не было.

Он смотрел на свою семиструнную, как на предмет какой-то другой жизни.

Действительно, он сейчас небось ни одного аккорда взять не сможет. На баяне поигрывал, гитара забылась.

Куда всё ушло?

А Оса гитару всё-таки настроил.

«Совсем нервы ни к чёрту стали», – подумал полковник, когда начисто лишённый музыкального слуха сын его кореша-моряка безголосо запел и тут же подёрнулся мутью наплывших на глаза Шкипера слёз.

Толе Чекашкину было от силы лет пять, когда он развлекал подвыпивших офицеров-моряков.

Друзья просили устроить представление, и отец ставил маленького сына на стул.

Публика смеялась до упаду, пока не выговаривавший букву «р» малец старательно растягивал под музыку аргентинского танго: «Услышал реплику маркёр известный Моня, / Об чей хребет сломали кий в кафе «Фалькони», / Побочный сын мадам Алешкер, тёти Песи, / Известной бандерши в красавице Одессе».

Помидорно красный от водки Роберт Волохов аж заходился: мальчик ни слова не понимал из того, о чём пел. Поначалу Толя вообще произносил: «мадам Алёшка тёти писи», – пришлось специально тренировать.

Любимая песня отца – «На Дерибасовской открылася пивная». Сколько восхитительных минут его неоднозначного детства связано с ней!

И вот сейчас Оса вдруг обнаружил в хорошо знакомых куплетах явный автобиографический мотив:

– А ты СВОИМ пел? – Шкипер промокнул платком глаза.

– Да куда мне! Там такие тюремные завывания в профессиональном исполнении, что у меня и мысли не было демонстрировать своё безголосие. Там я – слушатель.

– Только поют, а может, что и рассказывают?

– Много чего… Ну, вот например.

И дальше отставной полковник Волохов – из тех, что в отставку не уходят никогда – сидел и в который раз удивлялся справедливости любимой поговорки спецназа: никогда не знаешь – где найдёшь, где потеряешь.

7

Когда-то разбойник Быков по кличке Желвак специализировался на отъёме бриллиантов у лиц, отъезжающих на постоянное жительство за рубеж. Он возглавлял обширную криминальную структуру, куда входили и информаторы из МВД, и боевики, и «мозговики» вроде Толстого. Работал и канал перегона добытых «кирпичей» в Бельгию – судами торгового флота.

Но главным звеном в этой сложной системе была разведка.

Не было ни одного случая, чтобы кому-то из отъезжающих вставляли в прямую кишку паяльник или прохаживались по голой спине раскалённым утюгом – с вопросом «где бриллианты, гад?» Соискатель красивой заграничной жизни всё отдавал сам – добровольно и до последнего камня. Точное количество огранённых алмазов и место их хранения к началу операции по отъёму было известно, и информация перепроверена.

А убедить того, кто сам всего боится, – отдать и не грешить, – оказалось делом не таким уж сложным, особенно, если за это брался лично Желвак.

Возглавлял разведку криминальной корпорации уволенный из рядов МВД оперативник, погоняло Бреус, потом оказалось, что это такая фамилия.

В лицо его знал только Желвак.

Как работал Бреус – до сих пор загадка. Куда он потом исчез – одному Богу и известно.

Только был в его работе один прокол, который запомнился участникам разбойного сообщества более рельефно, чем все ошеломительные успехи.

В начале восьмидесятых разрабатывали крупного пушного цеховика по фамилии Гельфонд.

Этот размахнулся во всю ширь необъятного Советского Союза. Его нелегальный «холдинг» охватывал все стадии – от заготовки пушнины на сибирских и дальневосточных заимках до пошива и розничной торговли шубами, шапками и шкурками в крупнейших городах страны.

У него было много дальних родственников – почему-то все престарелые. На их имя он и покупал кооперативные квартиры в разных городах страны, отдавая предпочтение, конечно, Москве и Ленинграду. Меховых дел мастер вкладывал капитал грамотно, понимая, что недвижимость всегда в цене. (Этот принцип был поколеблен гораздо позже, а то, что враз и до нуля обесценится сам СССР, не мог предвидеть даже талантливый пушной миллионер.)

Бреус и принёс информацию, что тот Гельфонд собирается изменить родине – путём выезда из неё в весьма недружественную маленькую страну, чтобы там смачно тратить всё то, что родина дала ему заработать. К этому бандитский разведчик присовокупил трёхзначное число, указывающее на количество бриллиантов, которое их подопечный приобрёл в Якутии, через своих людей.

Цифра была настолько нереальная, что Желвак тут же усомнился: как такое возможно?

Явная туфта!

Бреус сначала оскорбился.

Он долго сморкался в свой давно не стиранный платок, что-то бормотал себе под нос, но наконец успокоился. И прочитал пахану небольшую лекцию.

Желвак был вынужден прослушать всё – от начала до конца.

Оказывается, ещё 30 января 1919 года Высший Совет народного хозяйства постановил, что вся пушнина в сыром, выделанном и окрашенном виде, в шкурах и мехах продаётся и заготавливается по твёрдым ценам исключительно государством. Однако в настоящее время заготовку пушно-мехового сырья осуществляет широкая сеть заготовительных пунктов потребкооперации. Заранее составляются договоры на приём пушнины с госпромхозами, колхозами, совхозами – здесь Бреус сделал многозначительную паузу – и отдельными промысловиками!

Сюда и внедрился цеховик Гельфонд, в эти – отдельные.

Какой тут может быть государственный контроль?

А никакого!

Лучшие охотники Сибири и Дальнего Востока теперь работали не на потребкооперацию – там они просто создавали видимость – а на Гельфонда. Потому что платил он не по унизительным государственным расценкам, а как и положено: за хороший товар соответствующую цену.

Он не разменивался на белку, выхухоля или хорька, не занимался отстрелом зайцев, выращиванием кроликов или отловом кротов. Гельфонд принимал только шкурки соболя, рыси, чёрной и серебристой лисицы, куницы, норки и песца. У него – лучшие скорняки и правщики, работавшие с импортными мездрильными машинами. Самые опытные конструкторы и портные по меху входили в его всесоюзный подпольный цех. На его «закрытых» производствах была освоена новейшая технология вязаного меха соболя и норки. На ручное производство одной такой шубы уходит два месяца и стоит она минимум – десять автомобилей «Волга»!

«Откуда информация?» – коротко спросил Желвак.

Бреус назвал источник – КГБ.

Желвак хотел его прогнать.

Но тот показал пахану такую бумагу, что Палыч оторопел.

Это была репринтная копия донесения секретного агента в Якутске, написанная от руки каким-то полуграмотным вохровцем – с подробнейшим описанием сделки.

Бриллианты Гельфонд оплатил советскими деньгами. Те полновесные рубли были доставлены в Якутск специальным самолётом местных авиалиний. Откуда – выяснить не удалось.

Сумма – шесть миллионов рублей.

Таких денег разбойник Желвак не только никогда не видел, он о таких суммах даже никогда не слышал.

Поговаривали, что, например, у Сергея Михалкова в сберкассе лежит восемь миллионов рублей. Но это – знаменитый поэт, Герой Труда и сто раз лауреат, неоднократно пил чай с самим Сталиным, написал гимн Советского Союза, басен – больше, чем дедушка Крылов, байку про дядю Стёпу и редактирует самый популярный у советского народа сатирический киножурнал «Фитиль».

Здесь же – цеховик, пусть и весьма небедный.

Откуда столько?

«Где он хранит “кирпичи”?» – поинтересовался Желвак.

И впервые за несколько лет их работы без проколов Бреус, потупившись, ответил: «Установить не удалось».

А за этими словами стояли и негласные обыски всех квартир и дач Гельфонда, и прослушивания его телефонных разговоров, и работа внедрённых в его семью агентов.

Не остался в стороне и арсенал спецслужб, который был задействован для отыскания почти четырёхсот бриллиантов, каждый из которых по классификации ювелиров был КРУПНЫМ, весом более одного карата. А 23 бриллианта, весом в шесть карат и более, представляли объективный интерес для аукционов Сотбис (США) и Кристи (Швейцария).

Желвак никогда не пачкал руки пытками.

Он считал ниже своего воровского достоинства прикасаться к лоху, каким бы богатым он ни был.

В среде профессиональных разбойников он был скорее исключением, чем правилом, хотя воровской закон требовал – никакой крови!

Пытать никого не стали, и сокровище тогда так и не нашли.

Цеховик Гельфонд на историческую родину не успел – погиб в автомобильной катастрофе.

Желваку тогда подоспела очередная «командировка» на зону, его группировка распалась.

Тогда его и «короновали».

И то, что на тот момент грабитель не пролил ни капли чужой крови, пошло ему в зачёт – с большим плюсом.

Пока Желвак был разбойником, физически от его преступных действий не пострадал ни один человек. Но занялся легальным бизнесом, и указания на ликвидацию стали нормой – своих и чужих, друзей и врагов, партнёров и конкурентов.

Пятнадцать квартир и куча бриллиантов так и остались у четверых взрослых сыновей пушного цеховика. Общественно полезным трудом они в своей жизни не занимались ни одного дня – ни в советские, ни в постсоветские времена. Отец сумел обеспечить им достойное качество бытия и защиту от закона – без того, чтобы ходить на работу.

И ни один из них родину покидать не собирался.

8

– Что такое миллион долларов? Это может быть один-единственный бриллиант. А в средне-статистическом варианте – от двадцати до пятидесяти камней весом один карат и более.

Двухметровый Глеб Живило, отставной милицейский замминистра, с ювелирным делом был знаком не понаслышке.

Он профессионально разбирался в драгоценных металлах и их сплавах. Жираф досконально знал и бриллианты, и изумруды, и сапфиры, и рубины, и их более дешёвых, «младших» полудрагоценных братьев. Он был в курсе всех технологий подделки меди под золото, феонитов под бриллианты и бутылочного стекла – под изумруды. Он знал, как из металлической фольги делают фальшивые «брюлики», как используют для этого ртутное покрытие. Янтарь и гагат легко получаются из пластмассы, а бирюза – из фарфора.

Как-то к нему подкатился Кинжал и рассказал, что якобы его корешу из Магадана братва презентовала кастет – почти полкило золота. Годится ли он для дела – ведь самый мягкий металл – или это только дорогой сувенир? Жираф предположил, что кастет, скорей всего, боевой, потому что выкован по старой технологии – с учётом законов сопромата. Золото 585?й и 750?й проб достаточно прочно само по себе, и уж как-нибудь о чей-нибудь дурной череп не прогнётся, если кастет сделан со знанием дела. Однако есть и технология производства таких поделок на стальном каркасе. Этот секрет Колыма хранит ещё с тридцатых годов. «Кстати, могут сработать и золотой кинжал, – сказал Глеб Живило, – внутри, конечно, закалённая сталь. Даже цвет можно заказать – не только жёлтый, а и зеленоватый, красноватый или почти красный. Хочешь – организуем? Представляешь, Кинжал с золотым кинжалом! Только это очень дорого».

На столе лежала копия дела пушного цеховика Гельфонда, полученная с помощью Жирафа в архиве МВД. Его листал Шкипер – так, без всякого интереса.

Вопрос, поставленный Желваком и спецслужбами пятнадцать лет назад, – где бриллианты? – пока так и оставался без ответа.

Здесь же была и фотография цеховика, вынутая из его дела.

Тяжёлый взгляд из-под торчащих с густой сединой бровей, низкий лоб, заплывшие злые глаза-щёлочки, мощная выдающаяся челюсть. Если бы Глеб Живило не знал, что это – подпольный советский миллионер, еврей, он бы решил, что – какой-нибудь таёжный промысловик-одиночка с карабином, этакий медведь-шатун, на котором висит десяток недоказанных трупов.

Конструктор и изобретатель Яков Петрович Башкиров, который скучал в этой компании за чашечной никарагуанского кофе, поинтересовался:

– А где вообще прячут бриллианты?

– В воде, – отозвался Глеб Живило. – Они там физически не просматриваются.

– А если сосуд потрясти, конечно, забренчат, – предположил Яков Башкиров.

– Естественно, – подтвердил милицейский отставной генерал. – Был случай, когда контрабандные алмазы перевозили в контейнерах с радиоактивными отходами, – этот драгоценный камень не накапливает радиацию.

– Вот вы говорите: квартиры, квартиры, сплошь одни квартиры. А скажите, господин генерал, часто ли советские подпольные миллионеры вкладывали неправедно заработанные деньги в недвижимость? Извините, если говорю глупость, – я просто не в курсе.

– В моей практике такое не встречалось ни разу. Случай с Гельфондом – исключение.

В Советском Союзе в такие игры играть было небезопасно, даже если купить квартиру на подставное лицо. Обычно вкладывались в ювелирные изделия – самые обыкновенные, купленные в универмагах. Но в основном по старинке хранили в тайниках пачки советских денег. Верили в стабильность страны и её финансовой системы! Кооперативное строительство было не столь масштабно, и вложившегося в недвижимость расхитителя социалистической собственности можно было легко просчитать.

– А у вас не возникает мысли, что жилища были нужны для чего-то совсем другого, а не для выгодного вложения средств? Если он ворочал миллионами, что такое квартира за пять тысяч рублей? Как слону дробина. Даже сто квартир – всего полмиллиона. Не состыкуется – как считаете? То есть способ вложения не соответствует масштабам вкладываемых средств.

Идея была проста и гениальна.

Скорей всего, кооперативные квартиры были маскировкой. Этим прикрывалась главная функция приобретённых жилищ – быть секретным хранилищем бриллиантов. Это же камни, махонькие такие, понатыкал в штукатурку – и пусть ищут!

– Скажите, вы сможете за неделю собрать алмазоискатель? – спросил Глеб Живило.

– В какой среде искать – в воде, в земле, в металле, в дереве? – попросил уточнить изобретатель.

«В моче пожилого опоссума», – пронеслось в сознании остроумного генерала, но вслух он ответил:

– В стенах жилых домов.

Вмешался Роберт Волохов:

– Искали, – бесполезно, вот протоколы обысков. И спецы Желвака старались, и потом ваши – безрезультатно.

– Бриллианты – в стенах, – убеждённо провозгласил отставной милиционер. – Будем искать снова. И на этот раз найдём.

Конструктор Яков Башкиров набросал какую-то, одному ему понятную схему, закурил свою дешёвую сигарету:

– Господин полковник, – обратился он к хозяину дома Шкиперу, – а можно ещё вашего чудодейственного кофейку? Ни за что бы не попросил, но, кажется, сегодня я заработал добавку. Прибор будет готов дней через пять. Не обещаю чуда промышленной эстетики, – это будет малоудобная для работы штуковина и весьма громоздкая. Но за эффективность – ручаюсь.

9

Оперативная инвентаризация показала, что квартир, купленных в своё время пушным цеховиком, осталось только пять: четыре – в Москве, одна – в Ташкенте, где проживала старенькая мать ликвидированного подпольного миллионера.

Цифровая вероятность местонахождения сокровища была в пользу первопрестольной, но все московские жилища сдавались внаём.

Значит – искать надо в Ташкенте.

Через несколько дней в столице солнечного Узбекистана, в элитном доме за ЦУМом, на крыше, произошло сильное возгорание на большой площади. Всех жильцов пришлось эвакуировать почти на целые сутки: нужно было проверить целостность и надёжность газовой распределительной системы и электропроводки, – они могли пострадать в результате пожара.

Рядом с узбекскими брандмейстерами действовали специалисты противопожарной экспертизы, следователи, контрразведка, представители местной и центральной власти, страховых компаний, работники телевидения, приглашённые из Москвы офицеры МЧС – специалисты по экстренному восстановлению коммуникаций после стихийных бедствий.

За семь часов работы в известной квартире, в стенах был обнаружен 221 бриллиант, в том числе все 6?каратные – в количестве 23-х штук.

«Хватит пока и нам – на новые операции, и на безбедную жизнь потомкам цеховика: найдена только половина камней», – подытожил Шкипер, руководивший операцией из гостиницы «Хилтон».

Председатель правления банка «Ротор» Джон Касаткин перевёз дорогой груз в Австрию.

В одном из небольших банков драгоценности обменяли на наличные американские доллары.