Время тяжелых ботинок

1

Кредо Адама Устяхина потерпело фиаско.

После того, как он с треском вылетел из Белого дома в составе команды премьера, одного из шести отцов российского дефолта 1998 года, Устяхин остался не у дел.

Оказалось вдруг, что он никому не нужен.

Кто хоть раз взлетал к вершинам власти, а потом оттуда падал, знает, что это такое. В число подобных неудачников попал и Адам.

Из его жизни мгновенно исчезли ласкающие глаз краски, приятные на слух звуки и будоражащие воображение запахи. Он больше не значился в списках, куда входил автоматически. Закрытые тусовки, элитные распродажи и концерты для узкого круга с участием мировых звёзд проходили без него. Молчали все его мобильные телефоны, словно кто-то их выключил где-то на невидимой станции. А вчерашний подчинённый в ответ на его телефонное «С Новым годом!» неожиданно заявил: «Не время сейчас для поздравлений».

Да, на его счетах были какие-то деньги, а кредитные карточки не помещались в бумажнике. Но на сердце Адама Устяхина была «тяжесть и холодно в груди»: социальные амбиции никуда не делись. Да, он мог напоить самым дорогим коньяком всю администрацию президента, а там две тысячи человек. Но его коньяк был больше не нужен.

Он оказался вне системы, она Адама выбросила.

За что? Как так получилось?

Теперь это – лишь тема для размышлений у себя на кухне. А положение Устяхина усугублялось ещё и тем, что «срубить бабла по-крупному» он не успел, – только вознамерился.

Человеческая природа Адама Германовича Устяхина была такова, что работа его находила сама. Искать по объявлениям, рассылать резюме, ходить на интервью этим людям заказано. На таком лежит печать вечной недооценённости как специалиста, ложного представления о его способностях и профессиональных возможностях, рокового невезения в продвижении по карьерной лестнице.

Прошёл месяц, потом три, и полгода, а приглашений не было, телефоны молчали.

Конечно, Адам позванивал сам и в полушутливой форме пытался куда-нибудь наняться.

Это были друзья по Московскому финансовому институту, бывшие коллеги по Белому дому. Где-то, очевидно, он не смог удержать ироничный окрас голоса, срывался на нытьё, и на другом конце провода смекали: а у Адама, оказывается, проблемы с трудоустройством. Только при личных встречах его похлопывали по плечу и сожалели, что должности, достойной ТАКОГО человека, пока нет, а брать его простым клерком не позволяют совесть и табель о рангах.

Романтиком он не был. Таковых в российских финансовых учебных заведениях не куют.

И ударить себя кулаком в грудь: начну всё с нуля! – он не мог, гордость не давала.

К тому же в текущем году Адам Устяхин позволил себе один весьма затратный и легкомысленный проект. Он бросил прежнюю жену, которая помнила его ещё бедным студентом с двадцатью копейками в кармане, сына-подростка и женился на восемнадцатилетней красавице с Рублёвки.

2

Стефания была избалованной, капризной до невозможности, единственной дочерью нефтяного магната из Ханты-Мансийска. А человек из Югры – так с древности называются земли между рекой Печора и Северным Уралом – это вам не какой-то там накопивший на квартиру в столице тусклый представитель средней полосы в турецком свитере.

Решив перебраться в Москву, жить он собирался не где-то в Жулебино, Новом Косино или в Марьино.

Поселился он на Рублёвском шоссе.

Так Стефания автоматически вошла в круг рублёвских невест.

Вскорости эта тусовка была довольно живенько описана, – правда, с опаской и недоговорками, – в женских книжных продуктах, где есть намёк и на нашу ханты-мансийскую красавицу.

Там, среди новых СВОИХ, Стефания и поставила срочную задачу – замуж!

Ей настоятельно предлагали не торопиться.

Начинающей рублёвской обитательнице советовали осмотреться, заняться каким-нибудь необременительным бизнесом, поизучать субкультуру этой блистательной частички изувеченной России, превзойти искусство ландшафтного дизайна, эксклюзивной косметологии или флористики – в Европе, скажем, или Японии.

Только Стефания довольно быстро раскусила причины столь настойчивого увода её от вожделенной темы.

Оказалось, что с женихами и здесь напряжёнка.

Ей показывали то одного, то другого освободившегося от брачных пут рублёвца – прочие сюда не залетали, – как комары не могут преодолеть антимоскитную сетку.

В одном случае это был сорокапятилетний потёрный певец и композитор, вечно пьяный и с длинными, как у женщины, сальными волосами. Другой был круглолицым торговцем фейерверками, с лицом мальчика, случайно наевшегося говна, но пытавшегося найти в этом одному ему открывшуюся прелесть.

Стефанию познакомили в двумя-тремя, как было сказано, бисексуалами, которые жениться на богатенькой не прочь и в постели хороши, только её дом тут же наполнится красивыми мальчиками из телевизионной подтанцовки. Придётся готовить низкокалорийные салаты, убирать за ними использованные шприцы, ампулы и презервативы. Всё это, конечно, будут делать приезжие из Украины домработницы, но даже они порой увольняются из таких обиталищ – противно.

А Стефания хотела высокого стройного блондина. И если ещё и пшеничные усики – вообще отпад!

«Когда такими усиками, да по внутренней поверхности бёдер – ах, нет, не будем о грустном…», – вслух грезила она с товарками.

Чтобы придать процессу устройства своей личной жизни позитивную динамику, Стефания учинила по горло занятому отцу пару истерик – с битьём богемского хрусталя, ноутбуков и прыжками на шпильках по только что появившимся жидкокристаллическим телевизионным экранам, предварительно сброшенным на дубовый паркет.

Богатый папа готов был выложить любую сумму, лишь бы только доченька успокоилась.

Но девочка требовала не духи с феромонами, способными сексуально возбудить умершего ещё при Брежневе мерина, не шубу из перьев птичек колибри, не золочённый «майбах».

Ей, бестии, жениха подавай!

Только – где они продаются?

Поэтому, когда у них в доме вдруг образовался высокий и стройный блондин с пшеничными усиками Адам Устяхин, нефтяник облегчённо вздохнул.

Он увидел, как горят глаза его любимой дочери, как неуёмно вздымается её грудь, невостребованная в тесных путах дорогих лифчиков.

Он решительно взял потенциального жениха за локоть и повёл в соседний зал для игры в покер.

Адам Устяхин возмечтал жить на Рублёвке: пора – решил он про себя. Но тот, кто его сюда подвёл, кстати небесплатно, предупредил – нужно предъявить мандат состоятельности.

Короче – подарить невесте «мерседес-220», рублёвский женский стандарт, ну и букетик цветов, по своему вкусу, скромный – тысяч за пять долларов.

На цветы Адам бы наскрёб. Но указанный автомобиль стоил 70 тысяч американских «рублей», что в то время для начинающего коррупционера было неподъёмно.

Он и выложил потенциальному тестю всё, как есть, напрямую:

– Да, вашу дочь люблю до клиники неврозов, но я на двадцать лет старше. Давно женат, но готов строить другую семью. Являюсь опытным чиновником, но сейчас временно без работы. Обязательно что-нибудь придумаю, но пока испытываю финансовые затруднения.

Из зала для игры в покер Адам Устяхин вышел через другую дверь – с небольшим чемоданчиком из белого металла и клятвенным обещанием в кратчайший срок научиться играть в покер. Там лежали триста тысяч долларов – на устранение всех проблем, мешавших Адаму на законных основаниях водрузиться на Рублёвском шоссе.

– Сто тысяч – отступные прежней жене, – строго сказал нефтяник. – Смотри – проверю! И не подумай, что приданое. Это – беспроцентный кредит сроком на двадцать четыре месяца. Мне тут дармоеды не нужны!

3

1 июня 1999 года, в Международный день защиты детей, располневшая страстная Стефания объявила мужу, что ждёт ребёнка.

Адам был счастлив. Сын или дочь – страховой полис от возможных неожиданностей.

Ханты-мансийский олигарх станет дедом и подобреет.

А тесть был суров.

Он всю жизнь горбатился на буровых вышках, знал, почём фунт нефтяного лиха и бездельника-зятя не потерпел бы.

Но Адаму с работой по-прежнему не везло.

Всё, что ему предлагали, не имело того размаха, который теперь от него требовался, чтобы хотя бы в срок отдать долг тестю.

Он то хандрил, то злился.

Неожиданно для самого себя безработный чиновник вдруг обнаружил, что может быть жестоким тираном домашней прислуги.

А то вдруг начинал ругать Россию с её «непредсказуемым прошлым», кризисным настоящим и мутным будущим.

Стефания всё терпела – ради очередного акта того сладостного безумства, которое украдкой вкусила ещё в восьмом классе, в кабинете природоведения, с десятиклассником

Денисом, сыном известного буровика, Героя Социалистического Труда. Очевидно, мастерство качественного глубокого бурения передалось тому Денису по наследству, потому что ни одна школьная «скважина» претензий не предъявила.

«Почему ты отказалась от свадебного путешествия?» – всё допытывался у неё муж.

Стефания объясняла, что видела и Багамы, и Мальдивы, и Карибы, купалась во всех океанах.

«Везде – одно и то же, – говорила молодая жена, – после пятнадцатого международного аэропорта хочется блевать от однообразия».

Страусы в Австралии и каналы Венеции оказались вонючими. В хвалёном Париже хмурых арабов больше, чем весёлых любвеобильных французов. В Испании – сплошь русские, в Америке все – негры, а египетские пирамиды вблизи оказались бесформенной грудой каких-то камней.

В Стокгольме, Копенгагене и Хельсинки не на что смотреть. В Италии, прямо на площади Святого Петра, уличные бандиты вырвали из рук Стефании видеокамеру, а когда она обратилась к полицейскому, тот только пожал плечами и грустно улыбнулся, как импотент, у которого попросили минуточку любви.

«Ну, хоть что-нибудь за границей тебе понравилось?» – недоумевал муж.

«Великая китайская стена и фестиваль светового оформления городов в Берлине».

«И всё?» – удивился Адам.

«Да-а нет…», – многозначительно протянула восемнадцатилетняя супруга.

Она мечтательно вспомнила Женеву.

После очередной ссоры с родителями Стефания рванула куда-то по переулкам и остановилась, лишь когда поняла, что безнадёжно заблудилась. По-французски она не говорила: в Хантах учили английскому, который оставлял желать лучшего.

Батарейка мобильного телефона сдохла, никому на целом свете не было никакого дела до покинутой юной туристки, и она стала плакать, вспоминая добрую бабушку-татарку, её горячие манты и разговоры про будущую счастливую жизнь с любимым мужчиной.

На какой-то улочке она увидела длинную нестройную шеренгу девушек, которые никуда не торопились, курили, все были в роскошных шубах – стоял ноябрь – и глазели на неё с интересом.

Судьба завела юную россиянку на улицу Росси, что вызвало в среде работающих здесь большой переполох.

Потенциальная конкурентка, совсем ещё соплячка, била себя в грудь и повторяла: «Россия, Россия». Девушки и поняли её ровно настолько, насколько она им объяснила, – она хочет стоять на улице Росси. Это несчастное дитя наконец нашло, что искало, и теперь жаждет влиться в дружный интернациональный коллектив здешних жриц любви.

Каждая из них достала какой-то документ и стала вопрошать заблудшую овцу, имеет ли таковой она? Стефания, конечно, ничего не поняла, в ответ вынула гостиничный пропуск и сунула им под нос. Те облегчённо ахнули и, размахивая руками, стали наперебой показывать, куда надо идти, чтобы попасть в указанный на кусочке картона отель. На прощание все они – и белые, и мулатки, и азиатки – дружно и разом распахнули свои шубы, под которыми потрясённая девочка с русских нефтяных полей узрела целую выставку роскошного сексуального белья на модельно лоснящихся телах.

«Да, – поделилась она с мужем, – такое не забывается. До встречи с тобой они мне часто снились. Я просила забрать меня на улицу Росси. В ответ девчонки только хохотали и твердили бабушкиным голосом: «Говорила тебе – учи английский!»

Адам, в свою очередь, доставал не совсем подготовленную Стефанию длинными рассказами о былых заслугах на ответственной службе.

Он стал злым – на всё, включая государственный флаг Российской Федерации.

Красный, говорил он, был лучше.

А когда живот юной супруги в разгар второй чеченской войны стал размером с глобус, что стоял у тестя в кабинете, – копия отнюдь не планеты Земля, а планеты Югра, – Адам Устяхин принял трудное для себя решение.

4

Громко ликовать Кинжал не умел. Все его эмоции были глубоко спрятаны от посторонних глаз и ушей.

Но сейчас он ликовал, правда, про себя и в полном одиночестве.

В руках был платиновый эстамп, в рамке из жёлтого металла. Его можно было и поставить на столе, и повесить на стене. На пластине значилось:

«18 августа 1998 года: курс доллара – 6 руб. 43 коп.

18 ноября 1999 года: курс доллара – 26 руб. 32 коп».

И – больше ничего.

Ни тебе подписи: от кого, кому и зачем, – сплошной туман.

Только для генерального директора холдинга «Брут» – так он назывался после недавней перерегистрации – это был бесценный подарок. Вручил его Желвак – от имени всего коллектива по случаю того, что испытательный срок он прошёл блестяще и отныне больше не обязан согласовывать свои решения – даже по сделкам в десятки миллионов долларов.

Первая запись на платине – следующий после дефолта день. Вторая – дата, когда Кинжал стал полноправным генеральным директором и акционером. Автора идеи этого дорогого памятного сувенира установить так и не удалось. Но Брут отдал ему должное: тот уловил саму суть того, что привнёс в бизнес лично он.

А сегодня, 23 декабря 1999 года, в четверг, генеральный директор холдинга ждал раскрученную писательницу и модную телеведущую Гликерию Тургеневу. Для встречи с ней был выделен целый час личной беседы – о жизни и деятельности преуспевающего бизнесмена, лицо которого вот уже целый месяц не сходило с глянцевых обложек журналов и телевизионных экранов. Один богатый издательский дом предложил выпустить о Бруте книгу, подарочное издание по 100 долларов за экземпляр.

Перед будущим героем книги лежал список из 71 вопроса, на которые он, по замыслу руководителей этого издательского проекта, должен был ответить за 15 рабочих встреч по одному часу – под запись на диктофон.

Если бы издатели и писательница знали, как готовился этот небезопасный для Брута проект, они бы плюнули на его бизнес, за неделю выпустили бестселлер о превращении Чекашкина в Брута, заштатного учёного в криминального финансового авторитета и уважаемого пацана, и заработали на этом в сто раз больше, чем на планируемом подарочном издании. Кто из них после этого остался бы в живых – это отдельная тема, но зато – тоже повод для ещё одной сенсационной книги.

Кинжалу тоже пришлось изрядно потрудиться, готовя себя к возможным неожиданностям.

Он изучил подготовленные для него справки в шестьсот страниц по нейрохирургии, 1-му

Московскому медицинскому институту, который якобы окончил, теории и практике сплава по горным рекам. Он должен был доказательно объяснить любому коллеге-спортсмену, почему «выбрал» для своих путешествий именно рафты – специальные надувные плоты, а не, скажем, байдарки или плоты на камерах авиационных шасси.

С программированием – не легче.

Компьютером он владел лишь на уровне опытного пользователя, и хакер Крысолов не раз покрылся мылом, пока, как он сказал, не научил Кинжала наводить реальные понты в этой сфере человеческой деятельности. «Чайник» в случае чего должен был уметь хоть на пять минут прикинуться бывалым программистом.

Убедить общественность в правдоподобности бесследного исчезновения жены Брута

Надежды и его родного брата Кирилла попросили лично Толстого – за хорошие деньги.

На пятидесяти страницах он написал такую мыльную оперу, что даже Желвак прослезился.

Надежда, жена Леонида Брута, была детдомовской, и братья знали её с детства: их школа и детдом проводили совместные мероприятия. Это – факт.

Дальше начиналось сочинение Толстого.

Тайная страсть у Надежды была якобы именно к Кириллу, а замуж пришлось выйти за Леонида: любовь – большая лицедейка. Страсть оказалась взаимная, Кирилл тоже долго и умело скрывал свои чувства. Только, в конце концов, они сбежали, – письмо от них он получил из Канады, – этот документ его разбитого сердца он хранит как бесценную реликвию. Как им удалось организовать столь дорогостоящий побег, непонятно. Они предупредили, что искать их бесполезно, потому что фамилию изменили. Для убедительности беглецы «по большому секрету» сообщили, что им пришлось ограбить банк в Мексике. Искать их будут всерьёз, а значит, и скрываться они постараются «по-взрослому». Потрясённая этой вестью мать Брутов умерла от инсульта. Кстати, и Кирилл Брут, и Надежда до этого два года потратили на изучение французского и испанского, – Леонид никак не мог взять в толк, зачем им это? Теперь понятно: в Мексике говорят по-испански, Канада – страна двуязычная, один – французский. У самого Леонида к иностранным языкам с детства якобы была идиосинкразия, английский для программирования еле одолел.

К этому прилагался обширный материал скрупулёзного журналистского расследования, проведённого обозревателем еженедельника «Выводы» Андреем Туденко – известным в стране «золотым пером» и скандалистом. На деньги холдинга – это оставили за рамками пресс-релиза – он раскопал всю историю с ограблением банка в Мехико.

Были продемонстрированы записи камер видеонаблюдения, где чётко угадывались лица в масках – вылитые Кирилл и Надежда Брут. Правда, в Канаде их обнаружить не удалось. Но якобы есть ниточка, ведущая на острова Карибского бассейна, и Андрей Туденко заверил всех присутствующих на специально созванной по этому поводу пресс-конференции, что своё расследование обязательно доведёт до конца. К сожалению, подключиться к данному поиску не может Интерпол: мексиканские спецслужбы вовремя не соблюли какие-то формальности.

Когда осталось минут десять до встречи с писательницей Гликерией Тургеневой, Кинжал услышал невозмутимый голос своей тщательно подобранной помощницы Ксении:

– Леонид Сергеевич, к вам посетитель. Охрана его проверила, но в списке он отсутствует. По паспорту – Адам Германович Устяхин. По трудовой книжке – государственный советник Российской Федерации первого класса. Просит срочно принять, говорит, дозвониться не смог – не соединяли.

– Проводите его ко мне, – Брут отставил платиновый знак своего триумфа и вышел из-за стола.

Он хорошо помнил этого чиновника, который до дефолта работал в администрации правительства и курировал их холдинг.

Адам вошел как-то бочком, неуклюже изогнул шею, а его «добрый день» Брут скорей угадал, чем расслышал.

Кинжалу показалось, что тот стал меньше ростом.

«Куда отлетела его начальственность?» – недоумевал хозяин.

Но то, что этот госчиновник – из породы агрессивных, Кинжал запомнил хорошо.

– Присаживайтесь, пожалуйста. У вас ровно семь минут.

Адам Устяхин осторожно опустился на полумягкий стул, изготовленный, как и весь офисный гарнитур, по спецзаказу в Италии, поставил на колени добротный недешёвый кейс и улыбнулся, как человек, который улыбаться не только не умеет и не любит, но и презирает всех, кто это делает.

– Леонид Сергеевич, долго я вас не задержу. Со времени моего ухода из аппарата правительства прошло больше года, а точнее – шестнадцать месяцев. После дефолта я так и не смог найти работу и пришёл предложить вам интересный проект. Если вы скажете «нет», я больше вас не потревожу.

Кинжал внимательно слушал.

Таких посетителей за последний год здесь перебывало немало.

Основную нагрузку нёс, конечно, отдел маркетинга. Но иногда, чтобы не отрываться от реальности, Брут просил переключать особо интересных посетителей на себя.

В основном, конечно, приходили за деньгами.

Были просьбы вложиться в поиски библиотеки Ивана Грозного, стать спонсором экспедиции по поимке снежного человека, эксперимента по добыче золота из морской воды, конструирования сверхмощного электродвигателя величиной со спичечный коробок.

Мамаши приводили талантливых дочерей – нужны деньги на видеоклип. При этом глазами они давали понять, что их очаровательные юные чада за ценой не постоят.

Брут должен был достать из болота танк, который пролежал там шестьдесят лет. Его просили выкупить целлюлозно-бумажный комбинат на Байкале, чтобы тут же его закрыть, демонтировать и сравнять с землёй. Нужно было оплатить съёмки фильма о жизни крыс в московской подземке. А ещё лучше – закупить тысячу гигантских вентиляторов для работы на улицах Москвы в особо жаркие и безветренные дни.

Брут выслушивал до конца и никогда не перебивал.

Он угощал посетителя чаем, кофе, соком. А в конце прохладно, но с небольшой долей участия произносил: «Наш холдинг благотворительностью не занимается – извините».

И только однажды он дал посетителю сорок долларов – в качестве гонорара за устный рассказ.

Этот случай произошёл в одном из развалившихся колхозов.

Председатель собрал всех, кто ещё остался в живых, и задал последний вопрос: что он может сделать для бывших колхозников, так как сам уезжает из этих мест навсегда.

«Да ничего нам уже не нужно, – ответила одна бабуля, – выпиши всем досочки на гроб, с нас и будет». «Могу дать по мешку овса или гречихи, а вот леса – даже на один гроб – в колхозе нет ни одной тесины».

Рассказчик ничего не просил – ни для колхоза, откуда он был, ни для себя. Он сказал, что проходил мимо, увидел золочёную вывеску «Открытое акционерное общество «Компания «Брут» и просто решил зайти рассказать, как на Руси люди живут. Кинжал попросил оставить адрес, дал своим специалистам по аграрным вопросам поручение выехать на место и подготовить бизнес-план для возможных инвестиций. Оказалось, деньги вложить можно, но только одним способом – зарыть их в ту брошенную землю.

Гостей встречала помощница Ксения, а провожали, как правило, охранники.

Но сейчас Леонид Брут почему-то был уверен, что кнопку ногой нажимать не придётся. Работала чистая математика: кто-то по теории вероятностей должен был однажды заставить его включиться в предложенный проект. А именно Устяхин, как показалось Кинжалу, вполне подходил на эту роль. Государственный советник Российской Федерации первого класса приравнивается к генерал-полковнику.

Получается, что сегодня сына капитана-подводника своим визитом удостоил сам АДМИРАЛ!

Наконец, посетитель приступил к делу:

– Скажите, господин Брут, вам знаком такой бизнес, как рейдерство?

Кинжал тут же соединился с помощницей Ксенией:

– Писательница Гликерия Тургенева приехала? Отмените встречу, извинитесь, скажите, что меня срочно вызвали в администрацию президента, интервью перенесите на середину января. Что там ещё на сегодня? В Московское правительство позвоните, скажите, улетел в Северодвинск. На открытие выставки в Сокольники пусть поедет заместитель, Ярлыкапов. Совещание по лесопромышленному комплексу перенесите на завтра, на 9 утра. Всё? Ни с кем не соединять, меня нет ни для кого – до конца рабочего дня. И зайдите, я расскажу, когда и что подать к столу.

Он спросил не разочаровавшего его посетителя:

– Водку, коньяк, виски?

Безработный «адмирал» спрятал глаза и пробубнил:

– Граммов триста той самой водочки, с Алтая; тарелочку ваших замечательных морепродуктов; белужью икру, серебристо-серую, если, конечно, можно. Опят маринованных. Да, ещё хлебца, свежего, – с хлебозавода в Одинцове, маслица монастырского, из-под Рязани. Вы правильно поняли, Леонид Сергеевич, разговор у нас долгий.

5

Осу переподчинили Айсору, председателю правления банка «Ротор» Джону Касаткину, майору запаса Генерального штаба Вооружённых сил.

Перед отъездом в Югославию Шкипер по приказу генерала Елагина собрал на агента подробное досье и дал ему следующую характеристику.

«Я, Волохов Роберт Иванович, полковник Генерального штаба в отставке, личный номер (опускается), сообщаю нижеследующее.

1. Гр. Брут Леонид Сергеевич, род. 25 июля 1966 г. в Барнауле, является залегендированным организованной преступной группировкой Чекашкиным Анатолием Владимировичем, род 10 ноября 1968 года в Ленинграде (ныне Санкт-Петербург). Документы – подлинные. (Справка об ОПГ и материалы об обстоятельствах легендирования прилагаются – на 15 листах).

2. Гр. Брут Л.С. является старшим лейтенантом запаса. Воинская специальность – военный врач (по легенде); по факту Чекашкин А.В. – капитан запаса, артиллерист (расшифровка военно-учётной специальности прилагается). Оперативный псевдоним – Оса.

3. По факту агент Оса имеет два высших образования, является кандидатом экономических наук (копии дипломов прилагаются).

4. Свободно владеет английским и французским языками (результаты специальной проверки прилагаются).

5. Является мастером спорта по боксу в полутяжёлом весе – до 81 кг (копия мастерской книжки прилагается).

6. ЛИЧНОСТНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА.

Агент Оса обладает высоким интеллектом. Отличная работоспособность, вынослив. Стоит на твёрдых патриотических позициях. Бескорыстен. К спиртному безразличен, но при необходимости может употребить до 1000 мл крепких напитков, не теряя над собой контроля, возможности трезво оценивать обстановку и физической реакции.

Агент Оса обладает рядом серьёзных недостатков. Он не в ладах с воинской дисциплиной (рапорты прилагаются). Проявляет эмоциональную неустойчивость (рапорты прилагаются). Два года назад находился в изоляторе временного содержания по подозрению в изнасиловании несовершеннолетней. В стычке с сокамерниками допустил превышение пределов необходимой обороны (статья 108 Уголовного кодекса Российской Федерации). Вооружённый морским кортиком заколол трёх безоружных уголовников, пытавшихся насильно совершить с ним акт мужеложества (приложение – на 32 листах).

По мнению специалистов-психологов, на личность Брута Л.С., воровская кличка Кинжал, наложило отпечаток тесное общение с криминальными авторитетами, что говорит о его МОРАЛЬНОЙ НЕУСТОЙЧИВОСТИ. За два года нахождения в данной среде он приобрёл стойкие противоправные рефлексы, проявляющиеся как на психофизическом уровне, так и на поведенческом (заключения психологов и рапорты наружного наблюдения прилагаются). Демонстрирует твёрдое неприятие уплаты налогов в государственную казну (материалы прилагаются).

Агент Оса малообщителен, скрытен, склонен играть свою, индивидуальную игру – даже при проведении коллективной разведывательной операции (рапорты прилагаются).

В практике его руководства холдингом в качестве кризисного управляющего прослеживается явная криминальная составляющая. Он склонен разрешать коммерческие конфликты силовыми методами. Информацией о том, отдавал ли Оса приказы на физическое устранение людей, НЕ РАСПОЛАГАЮ.

В ответ на Ваш запрос сообщаю, что рекомендовать залегендированного ОПГ старшего лейтенанта запаса Брута Леонида Сергеевича, по документам, уроженца города Барнаула, 1966 г.р., для учёбы на специальных курсах при Военно-дипломатической академии Министерства обороны Российской Федерации НЕ СЧИТАЮ ВОЗМОЖНЫМ.

Подпись: Волохов.

15 марта 1999 года».

6

Свою игру с генеральным директором ОАО «Компания «Брут» Адам Устяхин выиграл, как ему показалось, за пять минут.

А ещё через два часа и Кинжал почувствовал, что всё, чем он занимался эти полтора года, как говорят его кореша в банде Желвака, – наплевать и забыть.

Поглощение чужого предприятия против воли его собственника и руководителя – вот это бизнес!

Что-то можно выгодно перепродать, получив прибыль до тысячи процентов. А кое-что может сгодиться и холдингу. Накладные расходы, которых при этом не избежать, – величина настолько ничтожная, что, как говорят математики, ею можно пренебречь.

Он внимательно слушал Устяхина, жадно поглощавшего белужью серебристо-серую икру, густо намазанную на монастырское масло и свежий хлеб с их «домашнего» хлебозавода.

Хрустальная рюмка Кинжала с алтайской водкой на ледниковой воде так и осталась нетронутой. Вдруг сильно захотелось курить, он вызвал помощницу Ксению и попросил у неё слабенькую женскую сигаретку «Вог».

Адам раскраснелся, и было от чего.

Он уже видел себя победителем в этой 16?месячной схватке с судьбой.

Генетический хозяин жизни правильно оценил реакцию руководителя бандитского холдинга: блеск в глазах, нетерпеливое хождение по кабинету, спорадическое записывание на карточках.

Он не был эмоциональным человеком, не умел красиво говорить и убеждать. Адам Устяхин как будто снисходил к собеседнику, но при этом использовал такие аргументы, что пропустить их мимо ушей было невозможно.

Да, таких, как правило, не любят. Но они заставляют себя уважать.

Встреча с таким чревата как стремительным взлётом, так и безнадёжным падением.

Ближе к полуночи Кинжал стал задавать вопросы. И тут же почувствовал, с какой глубиной проработки своего коммерческого предложения к нему пришли. Все ответы посетителя начинались словами: «Можно, я вас перебью?..»

Устяхин всё повторял, что рейдерский бизнес – законный. При этом он ссылался на конкретные статьи законов «Об акционерных обществах», «Об обществах с ограниченной ответственностью», Гражданского кодекса Российской Федерации.

Эти моменты Кинжал пропускал.

Он, скорей всего, так и не услышал, что во всех странах рейдерство – это бизнес «белых воротничков», интеллектуалов, высококлассных юристов и пиарщиков.

Конечно, о M&A – слиянии и поглощении – он знал и раньше, но только на примерах американской экономики. Это явление существовало в России с начала девяностых, но называлось по-другому – приватизацией.

Его теперь волновало только два вопроса: когда будем брать и, главное, что?

И Адаму Устяхину это нетерпение партнёра было явно по душе.

Он уже видел, что Кинжала придётся сдерживать. Из трёх видов рейдерства – по интенсивности атаки – он обязательно выберет «чёрный», откровенно силовой, незаконный захват собственности. Так и должно быть, понимал Адам, все бандиты одинаковые.

Конечно, чёрного кобеля не отмоешь добела, но делать это придётся.

В голове инициатора были сплошь «белые» сценарии, предусматривавшие вполне законное поглощение, даже просто слияние. В крайнем случае, «серые», когда самый беспристрастный судья не сможет потом разобраться кто прав, кто виноват – ввиду несовершенства законодательства. Зачем выходить на большую дорогу с топором, когда всё можно сделать тонко и интеллигентно, не вставая от компьютера.

Его устраивал именно такой расклад в их начинающем складываться дуэте: Кинжал – бас, а он – тенор. Вместе всё зазвучит очень красиво.

А Кинжал дал Адаму погоняло – Дрозд: хоть и хуже соловья, но тоже – поёт.

И следующим, кто услышал содержание песни Дрозда, но уже – в исполнении Брута – был банкир и майор запаса Генерального штаба Джон Касаткин.

7

На улице Ивана Бабушкина банкир появился без традиционного предупредительного звонка.

– Решили вам помочь, Леонид Сергеевич.

Когда обе двери плотно затворились, Джон Касаткин сделал широкое круговое движение указательным пальцем. Это был вопрос: «Как с прослушкой?» Оса с наклоном головы брезгливо скривил губы и громко сказал:

– Обижаешь.

Вторую неделю отдел закупок холдинга не мог предложить приемлемый вариант с приобретением большой оптовой партии холодильного оборудования для расширяющихся малых предприятий: среднетемпературных сборно-разборных камер, холодильных шкафов, а также комплектов для сборки морозильников больших объёмов. Искали импортную технику, прошерстили всех возможных поставщиков в Европе, но Кинжала не устраивали ни цены, ни качество, ни сроки гарантийного обслуживания.

Джон Касаткин и возник, чтобы предложить свои старые связи.

На Средне-Уральском механическом заводе выпускалось холодильное оборудование («Полное говно», – отметил про себя Оса, который с продукцией предприятия был знаком).

Банк «Ротор» готов проинвестировать закупку в полном объёме – под льготный процент сроком на один год. Есть идея завезти на склады холдинга дополнительно холодильные прилавки и компактные морозильники – на перепродажу. Бизнес-план прилагался, а к нему уже и полтора десятка покупателей – в виде договоров купли-продажи: малый бизнес кое-где начинал подниматься, спрос на недорогое оборудование растёт.

И – заводское бесплатное гарантийное обслуживание на три года.

А в перспективе холдинг может стать монопольным дистрибьютером продукции завода, который выпускает к тому же насосы для дач, промышленные микроволновые печи и много другого.

«Эту сделку можно не утверждать у Желвака, – сообразил Кинжал, – деньги со счетов холдинга не сдвинутся. А качество оборудования можно будет подтянуть по ходу дела – это в интересах производителя, тем более, гарантия приемлемая. Да и Димыч пусть посчитает этот проект».

– Завтра ночью летим – на военном самолёте из Кубинки. К обеду снова будем в Москве, – то ли проинформировал, то ли приказал Айсор.

8

Леонид Брут с большим интересом ждал момента, когда выяснится, для чего его потащили в Удмуртию.

Он предчувствовал, что это очередное представление военных разведчиков может потребовать от него «подвига», как тогда, когда выуживали у Ликуши номер автомобиля марки «бентли», принадлежавшего международному преступнику по кличке Вайк. Как люди Шкипера просчитали ту поездку Желвака с Ликушей по Европе, осталось загадкой. Пришлось ввязаться в дурацкий круиз, чтобы Ликуша снова оказалась в Италии, в провинции Кампанья, где Кинжал, используя её влюблённость и определённые военно-фармакологические технологии, смог номер «бентли» узнать. Сам процесс выемки этой информации из подсознания Ликуши остался для неё закрытым: она попросту всё забыла. Более того, как утверждали специалисты, вооружившие Осу препаратом, Ликуша даже под пыткой не выдаст того номера машины, потому что его не помнит.

В цеху пробыли всего несколько минут. Холодильным оборудованием не занимались, лишь бегло посмотрели готовую продукцию на специальной выставке и набрали проспектов.

«Оса, не парься, этим займутся твои закупщики, – торопливо сказал Джон Касаткин, – нас ждут в другом месте».

Пятый корпус оказался в противоположном конце города.

Проехали несколько кордонов охраны.

Физиономию Леонида Брута изучали так тщательно, что он забеспокоился. А ну как прозвучит строгое: «Чекашкин! Твою мать! А мы тебя обыскались! Из машины! Руки на капот! Отбегался, убийца и насильник!»

Наконец, кажется, прибыли.

Их с Айсором провели через металлодетектор, предупредили, что ни фотографировать, ни записывать звук в том цеху, куда их ведут, нельзя. Выдали белые халаты, бахилы, заставили вынуть из карманов всё – включая авторучки, попросили снять наручные часы.

Наконец, дородная красавица в форме майора внутренних войск усадила их напротив:

– Вы находитесь в святая святых российского ракетного производства. Тот технологический цикл, который вам просили показать коллеги из военной разведки, сам по себе секретным не является. Вы увидите, как методом непрерывной намотки по схеме «кокон» изготовляются верхние ступени баллистической ракеты «Тополь-М». По той же технологии будет производиться и новейшее изделие, баллистическая ракета «Булава-30» – для морских сил ядерного сдерживания. Нить из органопластика, которая будет одним из слоёв корпуса будущей ракеты, называется армос и выпускается на предприятии «Тверьхимволокно». Важной государственной тайной является полный цикл технологии, и об этом – никакой информации. Просьба в цеху ни с кем в личные контакты не вступать, ни на чьи вопросы не отвечать, держаться строго за мной, по возможности, не делать резких движений. Вопросы?

– А кто разрабатывал эти ракеты? – Оса был любопытен, отчего Айсор нахмурился, но промолчал.

– Это теперь тоже не секрет – Московский институт теплотехники. Насколько я знаю, вы прямо из столицы? Так вот этот МИТ у вас, в Отрадном.

Процесс наматывания армоса был монотонным и совсем не зрелищным. Всё делалось автоматически, без вмешательства человека. В цеху вообще было малолюдно и тихо.

Минут через десять экскурсантов снова вернули в кабинет начальника режима.

Теперь здесь сидел хмурый субъект в волчьем полушубке – явный представитель криминального мира.

– Я вас оставлю ненадолго, – пропела блондинка-майор и прикрыла за собой дверь.

– Кто Кинжал? – это был явный уголовный авторитет, и Брут никак не мог въехать, что он делает на заводе по сборке межконтинентальных баллистических ракет.

Кинжал сделал шаг вперёд:

– Обзовись.

– Я – Поцарапанный. Второй пусть выйдет.

Майор запаса Генерального штаба покинул кабинет, оставив двух представителей криминалитета наедине.

Кинжал тут же вспомнил громкое дело в Минрыбхозе, о котором ему рассказывал Толстый. Поцарапанный был там одним из главных фигурантов.

– Меня просили ввести тебя в курс дела, в общих чертах, – прохрипел Поцарапанный голосом человека, который многие годы провёл на свежем воздухе в широтах, близких к Полярному кругу, где его голосовые связки и были крепко вымочены чифирём.

– Присядь, братан. Закуривай, – он подвинул к Кинжалу золотой портсигар с кучей вделанных крупных драгоценных камней.

– Благодарствую. Здоровьечко берегу, в зонушке пригодится.

Ответ Поцарапанному понравился.

– Знач так, времени мало, делавья много, прислушайся и по сути вникни. Этот цех, где ты только что был, работает на наши общаковые деньги.

Здесь Поцарапанный назвал мощную организованную преступную группировку.

– Уважаемым людям понадобилось, чтобы об этом узнал именно ты, Кинжал. Зачем – не спрашивай, я всё равно не знаю. Дело так засекретили, что меня из самого Владивостока дёрнули.

Поцарапанный взял в руки свой массивный золотой портсигар, раскрыл его, но курить не стал, а жадно вдохнул аромат дорогих сигарет.

– Ты будешь смеяться, – сказал он потише, – но это и весь базар. Если имеешь, что спросить, – бесполезно, ответов у меня всё равно нет. И учти – ты со мной здесь не встречался и не говорил. Где столкнёмся: познакомились на пересылке, в Бутырской тюрьме в 91м году. Всё усёк?

– Поцарапанный, молва о твоей делюге бежит впереди тебя. Тему я вкурил. Как ты, братишка, сказал, так и будет. Но братва в курсе, что я за хозяином не был, – нужна другая отмазка.

– Тогда скажи, что мы с тобой пересекались в Кемерово, – у нас знают, ты там бывал.

Поцарапанный поднялся:

– Будь, Кинжал. Авось свидимся.

Они обнялись, как старинные друзья.

Авторитетный вор запахнул свой волчий полушубок, и они разошлись каждый в свою сторону.

9

Поездка на предприятие по сборке стратегических ядерных ракет была первым этапом по переориентированию новоиспечённого рейдера, генерального директора ОАО «Компания «Брут».

Начинался второй.

Генерал Елагин попросил подчинённых, чтобы его лично познакомили с агентом Осой.

Через пару дней Кинжал получил электронное письмо от Димы Астрыкина, который сообщал о том, что наткнулся в Интернете на объявление о продаже небольшого собрания антикварного холодного оружия.

Коллекционера затрясло.

Давно он ничего не приобретал, а тем более, в своём новом качестве, когда финансовые возможности возросли в сотни раз.

Кинжал тут же набрал указанный номер телефона:

– Скажите, коллекция ещё не продана?

На другом конце провода помолчали. Старческий голос пожилой женщины и, скорей всего, тяжело больной, с трудом произнёс:

– Таких денег сейчас нет ни у кого. А цену я сбавить не могу.

– Меня зовут Леонид Сергеевич. Как ваше имя и отчество?

– Маргарита Антоновна.

– Уважаемая Маргарита Антоновна. С деньгами у меня проблем нет. Если в вашей коллекции окажется хоть один экземпляр, отсутствующий в моём собрании, я куплю всё.

Старушка снова помолчала.

– Позвоните моему племяннику, договоритесь с ним.

Она с трудом продиктовала номер телефона.

Уже через час Кинжал подъезжал к дому на Кутузовском проспекте. В подъезде консьержка спросила, к кому, позвонила в квартиру и пригласила подняться на четвёртый этаж.

Там его и встретил генерал Елагин Николай Илларионович, который назвался Кириллом Юрьевичем.

Опытный организатор военной разведки фиксировал реакцию богатого коллекционера на предложенный товар и думал: куда же ты, парень, годишься? Где же твоё самообладание покупателя? Неужели ты не понимаешь, что своим волнением только завышаешь цену? Не-ет, тысячу раз прав полковник Волохов: из тебя такой же разведчик, как из Маргариты Антоновны воздушная гимнастка.

А Брут держал в руках индийский изогнутый кханджар, и у него бурлила кровь, как кипяток в долине гейзеров на Камчатке. На столе лежали испанский наваха – складной нож с клинком в сорок сантиметров, а также непальский кухилон – с широким изогнутым лезвием, заточенным по вогнутой стороне.

Окончив осмотр, покупатель вдруг обернулся совсем другим человеком:

– Жаль, очень жаль, что всё это мне не нужно.

Теперь настала очередь удивляться генералу.

Он понял, что поторопился давать Бруту оценку, а это с его опытом непростительно.

– Ничего этого я не видел даже в каталогах, – пояснил гость. – Но, понимаете, я – коллекционер, а не старьёвщик. Вы предлагаете боевые ножи. Я же собираю только кортики. Маргарите Антоновне я сказал, что куплю всё, но – только с условием, что меня заинтересует хотя бы один экземпляр. Извините за беспокойство, – после этих слов Брут поднялся, давая понять, что торг окончен.

Выходит, попытка генерала «познакомиться» потерпела неудачу?

С этим Елагин смириться не мог.

Он попросил коллекционера подождать, вышел в соседнюю комнату и вынес оттуда самодельный, но достаточно изящный деревянный футляр.

Открыть крышку он попросил возможного покупателя.

Это был кортик генерала Вооружённых сил СССР образца 1940 года, длина клинка 315 мм, мелкосерийный образец. Сколько себя помнил Чекашкин, о таком мечтал его отец.

Ничего подобного в его коллекции не было и быть не могло. Кто же в советское время продал бы такой клинок!

На этот раз коллекционер был холоден, как айсберг, который пропорол стальной корпус «Титаника»:

– Ножи я не возьму, а кортик – пожалуй.

Коньяк у Кирилла Юрьевича был особенный.

– Это – дагестанский коньячный спирт, – пояснял хозяин, – правда, чуть-чуть разбавленный, самую малость, продукт для избранных.

С лёгкой руки Толстого Брут коньяк полюбил и подумал сейчас, что «Хеннесси» – лишь качественная тормозная жидкость по сравнению с этой 70?градусной амброзией.

Кирилл Юрьевич рассказал гостю, что он бывший военный, ныне пенсионер, и помогает, как он выразился, пристроить вещи, которые в это тяжёлое время хотели бы продать его бывшие сослуживцы или их родственники. Дружить с ним Леониду Сергеевичу выгодно – мало ли какой кортик появится в этой квартире завтра или послезавтра. Да и он теперь будет иметь в виду столь состоятельного и интеллигентного покупателя.

Ещё дней через десять Кинжал приобрёл на Кутузовском проспекте кортик инспектора торгового мореплавания России начала XX века, а ещё через неделю – кортик классного чина государственного рыболовного и зверового надзора – того же времени.

А потом Кирилл Юрьевич, звонивший Бруту практически каждый день, пропал.

Его телефон не отвечал.

Недели через три встревоженный коллекционер стал названивать Маргарите Антоновне, но и там трубку не поднимали. Наконец, какая-то разбитная хабалка рявкнула, что «старуха отбросила коньки, короче, склеила ласты, и теперь здесь живут другие».

Кинжал вызвал своего начальника охраны Затвора.

Через двое суток ему доложили, что Кирилла Юрьевича держат взаперти на квартире в Измайлове. Кто держит – непонятно, чего хотят – неизвестно.

Кинжал позвонил Айсору. Тот пообещал через своих людей в МВД что-нибудь узнать.

А на следующий день ему доложили, что в Голицыне, в военном госпитале, лежит его знакомый Кирилл Юрьевич, и его можно навестить.

Операция по установлению контакта генерала Елагина с агентом Осой успешно завершилась.

10

В госпитале Кинжал услышал вариации на тему песен Дрозда – но в другом исполнении, якобы избитого Кирилла Юрьевича.

– Леонид Сергеевич, вы что-нибудь знаете о рейдерах? – спросил отставной военный.

– Конечно, знакомый бизнес… правда, только теоретически.

И дальше Кинжал прослушал рассказ, тщательно подготовленный аналитиками военной разведки.

В своей одноместной палате, особо не торопясь, генерал Елагин перечислял начинающему рейдеру названия военных фирм, характер их продукции, формы собственности.

– Ничего этого я раньше не знал, – объяснял Кирилл Юрьевич свою осведомлённость, – пока не испытал прелесть захвата на собственной шкуре.

Гримёры военной разведки постарались на славу, на генерале «живого» места не было. Раз пять их разговор прерывал строгий хирург, который просил не волновать больного, якобы только позавчера переведённого из реанимации. При этом генерал делал знак рукой, который мог означать только одно – отвали!

«Действительно – откуда у него столько сил?» – недоумевал посетитель «едва живого» пациента.

А истории Кирилла Юрьевича были одна хлеще другой.

Остановка деятельности одной из московских научно-производственных фирм, случившийся в результате рейдерской атаки, привела к срыву работ по созданию изделий для стратегических ракет морского базирования. Под угрозу срыва попали проекты, обеспечивающие полёты кораблей «Прогресс», «Союз», ракет «Протон».

Пострадало уникальное, единственное в Европе предприятие шинной отрасли. Группа рейдеров вывела из него активы, уволила ведущих специалистов. А это был единственный институт по разработке и совершенствованию специальных резиновых смесей, используемых в военной технике, – для танков, бронетранспортёров… Захвачены десятки предприятий, проекты которых составляют государственную тайну.

Со слов Кинжала Кирилл Юрьевич «знал», что тот работает руководителем юридического департамента одной большой компании, занимающейся размещением инвестиций в России.

– У вас акционерное общество? – поинтересовался Кирилл Юрьевич.

– Что вы – у нас общество с ограниченной ответственностью.

– Вот! И я в своё время убеждал коллег, когда проводили приватизацию, – не связываться со столь мутной структурой в российских условиях, как ОАО. Не послушали, захотелось, как на Западе, чтоб погромче звучало. Вы юрист и не мне вам рассказывать, что такое миноритарный акционер. Это – блоха, нет, – инфузория-туфелька, которую только и видно, что в микроскоп. Мы для них – болото, ёжики, мелкие и жадные. Дивидендов нам не платят, у нас никаких прав. Да, нас много, но – толку? Мы ничего не можем, хоть и носим гордое звание – акционер.

– Ну, это не совсем так, – заметил «международный юрист».

– Вы меня опередили – это совсем не так. Эти люди, что поначалу вполне интеллигентно наехали на меня, рассказали историю, как один миноритарий «Лукойла» с пятью акциями через суд приостановил на несколько дней экспорт продукции. Представляете, какие убытки понесла эта нефтяная компания! Но я – человек миролюбивый, мне скандалы не нужны. А с меня потребовали стать инициатором грандиозного бизнес-конфликта.

– Кто?

– Эти грёбаные рейдеры. Откуда они появились, не знает никто. Стали доставать, проходу не давали. Я – и в милицию, к друзьям-сослуживцам… А что сделаешь? Состава преступления нет. Только потом выяснилось, что я стал жертвой самой модной отрасли мировой экономики – слияний и поглощений.

Кинжалу захотелось помочь «несчастному» военному пенсионеру, чьими усилиями его коллекция кортиков за небольшой отрезок времени изрядно пополнилась.

– Кирилл Юрьевич, я попробую что-нибудь сделать. Если вы мне доверяете, – о каком предприятии идёт речь?

«Избитый рейдерами» задумался.

Целую минуту он смотрел в окно, потом, видно, «решил», что хуже не будет.

– Это Центральный научный исследовательский институт точной механики и специальной оптики. Когда-то это было сверхсекретное оборонное предприятие. А сейчас, сами видите, предмет бандитских разборок, как палатка на рынке.

11

Адам Устяхин – человек с врождённой способностью подчиняться, выслушивать приказания, добросовестно исполнять свой долг, оказывать услуги.

Адам Устяхин – лидер от Бога и хозяин жизни. И всё это – один и тот же человек.

Бывает.

Всего через неделю он принёс Кинжалу подробный план перехвата Института механики.

КОНТРВХОД – силовой вынос изготовившихся к атаке рейдеров с помощью подставного ЧОПа организовал начальник безопасности холдинга Затвор. При этом он побожился, что «никого даже пальцем не тронул».

«Знаю я тебя!» – строго сказал Кинжал.

Из того, что напел ему Дрозд, Кинжал не понял почти ничего:

– Дальше действуем так. Покупаем 34 процента обыкновенных именных акций у двух акционеров. За счёт скупки акций у миноритариев доводим пакет до 46 процентов.

На языке рейдеров это называется СОБИРАТЬ РАСПЫЛ. Определением суда арестовываем акции оппозиции, а чтобы их директор не вывел активы, накладываем арест на недвижимость, то есть ПОЛУЧАЕМ КРИВЫЕ МЕРЫ. После этого проводим собрание акционеров, переизбираем совет директоров, который тут же назначит нашего гендиректора.

И дальше – в таком же духе…

Кинжал был не в восторге от сленга рейдеров, но приходилось терпеть.

Их с Дроздом рейдерский бизнес состоял из четырёх направлений. Три из них обеспечивал холдинг – финансирование, силовую и юридическую поддержку. Но главное в рейдерстве – наличие коррупционных связей в государственных органах. Без этого никакое поглощение невозможно.

И здесь – зона ответственности Адама Устяхина, где он был на коне.

12

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

№ (опускается)

20 декабря 2001 года.

Из аналитической записки Главного разведывательного управления Генерального штаба Вооружённых сил РФ

«Причины криминализации российской оборонной промышленности».

Наш военно-промышленный комплекс (ВПК) – это 1660 предприятий, без учёта системы Минатома, связанных друг с другом, с энергетикой, транспортом, наукой, управленцами.

Содержать это в прежнем объёме государство не в силах. Но оно, к сожалению, не торопится установить чёткие правила игры для негосударственных собственников и инвесторов. В результате, попадая «в тень», заводы и НИИ военно-промышленного комплекса становятся почвой для криминальных разборок. Это вполне естественно, так как ВПК – это крупные объекты недвижимости, производственные мощности, вместилища уникальных материалов и технологий. Претендентов на это богатство предостаточно.

Сфера ВПК оказалась зоной особо активной деятельности высшего аппарата власти по преобразованию одних госструктур в другие. За десять лет рыночных реформ в ВПК многократно происходили организационные перестройки, которые не имеют другого смысла, кроме как создание видимой активности государства.

Появление новых структур – это всегда результат борьбы одних групп правящей элиты против других.

43 % предприятий ВПК – целиком государственные, 28 – акционерные общества с участием государства, 29 – частные структуры.

На акции заводов и институтов, которые полностью или частично стали частными, претендуют в основном не отечественные банкиры, не иностранные инвесторы, а российские чиновники – через СВОИХ посредников.

Лидеры среди претендентов на «оборонные» акции – это фирмы, связанные с центральными и местными властями, таких 39 процентов. Они идут на прямое нарушение закона, потому что федеральным и региональным чиновникам запрещено заниматься бизнесом.

Они же оказались агрессивнее независимых российских предпринимателей, – тех всего 30 процентов. Наши «чинодралы» обогнали даже криминальные группировки, которые едва набирают 6 процентов.

Но это – претенденты. А кто же реальные хозяева? В 59 процентах случаев – это просто богатые люди, «с деньгами». 33 процента – теневой бизнес.

32 % военно-промышленного комплекса контролируют криминальные структуры.

И, по мнению наших экспертов, криминал будет усиливать своё влияние.

Но возвращаемся к пункту 6. В борьбе серьёзно участвуют довольно агрессивные госчиновники – в лице посреднических фирм – и теневики. А эта категория претендентов не может явиться в суд, конфликты с их участием неразрешимы в рамках закона, поэтому наступает ВРЕМЯ КИЛЛЕРОВ.

Одна из главных причин криминализации ВПК – погружение его в густую тень и пребывание в катастрофическом хозяйственно-экономическом состоянии. В 1999 году весь государственный заказ являл собой всего 22 процента – от всех производственный мощностей российского ВПК.

Вторая причина – руководители заводов и НИИ на свой страх и риск ударились в бизнес. Они вышли на дикий российский рынок с его непомерными налогами, шатким правом собственности и слабой банковской системой. В результате оборонные предприятия стали фигурировать в сомнительных вексельных и кредитных схемах, в разного рода тёмных историях, и последствия не заставят себя долго ждать. В этих условиях контакты и сделки с криминальными группировками неизбежны.

«Оборонка» не доверяет представителям власти. Руководители секретных производств считают, что реформы ВПК проводятся для видимости и с единственной целью – замаскировать личную заинтересованность чиновников в контроле над предприятиями военно-промышленного комплекса.

13

– А с Желваком ты посоветовался? – спросил Брута Джон Касаткин.

– Нет, а зачем? – не понял генеральный директор и рейдер.

– Обтереть тему с паханом – святое дело, – сказал майор военной разведки, как будто полжизни провёл на зоне.

Пришлось выполнять и другой приказ шефа Джона Касаткина – взять на работу своим заместителем толкового немногословного парня, до этого работавшего в российском торгпредстве в Бразилии. Он якобы что-то не поделил с начальством и из системы ушёл. Чуть позже Айсор сообщил Осе и оперативный псевдоним Марлена Буздакова – Хантер.

Тот удивил своей осведомлённостью в делах холдинга и тоже оказался большим энтузиастом рейдерства.

На это направление Леонид Брут и поставил Хантера – по настоятельному совету Айсора.

Оса тут же обратил внимание, что все планы рейдерских атак на будущий год – сплошная «оборонка».

Это была хорошо замаскированная экспроприация оборонных предприятий, в лихие времена попавших в частные руки.

«Пусть хоть так коррупционер Дрозд поработает на государство, тем более, за такие деньги», – ухмыльнулся Оса.

14

Кинжал с самого начала чувствовал отеческую заботу Палыча. Между ними установилась невидимая связь понимания без слов. Такого не было ни с кем – ни с матерью, ни с отцом, ни с вологодской Маргаритой, ни даже с Димычем. О жене речи нет вообще: она была дана Богом, чтоб жизнь мёдом не казалась.

А скорее всего, ему была нужна хоть какая-то моральная поддержка. Русский индивидуалист советского разлива – существо исключительно социальное.

Он приехал на Павелецкую набережную под вечер. Охрана пропустила без задержки.

На втором этаже, в деловой части офиса, он нос к носу столкнулся с Желваком.

– Леонид Сергеевич! – стал тут же прикалываться пахан, демонстрируя отличное расположение духа, – очень рад! Очень рад! Проходите, располагайтесь, я сию минуту.

Кинжал прошёл через пустую приёмную в настежь раскрытые обе двери в кабинет Палыча. Он повесил свою короткую дублёнку в шкаф, прислушался и словно невзначай, обойдя огромный стол хозяина, цепким взглядом окинул разложенные бумаги.

Ничего интересного: договоры, скорее всего, фиктивные, справки-счета, какие-то спецификации, коммерческие предложения и бизнес-планы.

Но прямо перед отсутствующим хозяином, так, если бы он сидел и читал, лежала компьютерная распечатка с текстом 24?го кегля.

Кинжал пробежал глазами: «Рейдеры – специалисты по перехвату оперативного управления или собственности фирмы с помощью специально инициированного бизнес-конфликта».

Физиологи говорят, что умный человек думает, как переваривает пищу, – он и сам не может объяснить, как он это делает. Переваривает – и всё.

За секунду Кинжал отпрянул от стола и пулей оказался у инкрустированного столика в противоположном конце просторного кабинета – для приёма гостей. Он вырвал из кобуры мобильный телефон и набрал какой-то малозначащий номер. Там ответили, а он стал громко гнать какую-то туфту – про то, что завтра – никак, у него банковский день, приедут люди, идёт внутренняя аудиторская проверка…

За этим разговором его и застал вернувшийся в свой кабинет Желвак:

– Китайский лимонник? Или того, что в нос бьёт?

Кинжал обратил внимание, что лексика Палыча постоянно меняется. Он любил всякие случайно услышанные словечки и обороты.

Остановились на коньяке, с лимончиком по-николаевски – на каждой дольке две горки: кофе и сахар.

Теперь Кинжал должен был, не мигая, изучать реакцию пахана на свой рассказ об инструментах рейдерства, схемах захвата, проблемах подкупа чиновников.

Уже через пять минут Брут понял: Желвак в курсе.

Да тот особо и не скрывал.

– Этот Щегол, или, как он у тебя – Дрозд? – Желвак похихикал своим управляемым дежурным смехом, – сначала пришёл ко мне. А я и думаю, – дай-ка проверю своего крестника, не забыл, кому обязан по жизни? Послал его к тебе, а потом всё дни считал и гадал, расскажешь или нет? Дело-то на многие миллионы бюджетных денег тянет. А ты теперь мог бы и без меня, старика, обойтись – а?

При этом Желвак своими чёрными глазами уставился прямо в переносицу Кинжала и ждал ответа.

Леонид Брут катанул на скулах натренированные желваки.

И взгляд пахана выдержал.

– Зря вы, Сергей Палыч. Два с половиной года я – пацан, хожу под Желваком. И умереть хотел бы пацаном. И чтобы вы над моим гробом на Котляковском кладбище слово красивое сказали. Мечта у меня такая – понимаете?

Сказанное пахан прочувствовал – это не пьяный бред.

Если у него где-то и выросли дети, лично ему об этом ничего было неизвестно. А тут впору слезу пустить.

За плечами шестьдесят три года жизни.

Денег – навалом; дома – по всему миру; уважаемый человек – «вор в законе»; последние годы фарт так и прёт, чего ещё!

Правда, резко и неожиданно прервалась связь с международным торговцем оружием Вайком. Его связник Кундуз на контакт не выходит и на сигналы не отвечает.

Желвак понимал, по какому лезвию бритвы тот ходит. Да и Вайк не раз предупреждал: если вдруг исчезну – не ищи, бесполезно.

Единственная в жизни и последняя недолгая любовь Алёнка – в могиле.

Вот и получается – один на всём белом свете.

– Давай, Кинжал, выпьем по русскому обычаю на «ты». Прощения я у тебя просить за эту проверку не буду. А только с этого дня без церемоний: хочешь, Палычем кликай, хочешь Желваком, – как пожелаешь. И на «братишку» тоже не обижусь, хоть за хозяином ты не был. С этого дня – без всяких «вы», усёк?

Кинжал встал.

Желвак остался сидеть: кольнуло в сердце, он и решил не делать резких движений.

Ничего, коньячок – в самый раз, сейчас оттянет.

– А с кем это ты говорил, когда я зашёл? – уже совсем другим голосом поинтересовался пахан, когда Кинжал сел и заглотнул очередного «николяшку».

– А это одна ласточка, – Брут прикрыл глаз, усваивая кислоту лимона.

– Из города Озерки, что ли?

– Оттуда, братан.

Ему вдруг стало как-то легче.

Ну, знает пахан про его эту заимку – что с того? Кинжал почувствовал, что сейчас прошёл важнейшую инициацию в своей жизни.

– Ты, братишка, давай с этими сестричками полегче, нехороший это дом, – Палыч в Озерках никогда не был, но сейчас вслух размышлял так, словно провёл там всю свою жизнь. – Бабка этих сестричек всех тиранила, свела в могилу мужа. Её единственная дочь выросла непутёвой, – от кого родила дочерей, неизвестно, и погибла по пьяному делу. А внучки, говорят, бабку потом отравили.

– А я в том доме – ни-ни, вывожу куда подальше. Знаешь, Палыч, люблю я их. У меня где-то жена, дочь Танечка, Маргарита в Вологде, два сына, близнецы – Сашка и Лёшка. А я люблю только этих сестричек, Веточку и Олесю, – и ничего с собой поделать не могу. Все те остались в прошлой жизни, а мне туда, сам понимаешь, ни ногой. Но ведь и не тянет!

– Не жалеешь? – Желвак налил ещё по одной.

– Как тебе сказать… Они ушли от меня помимо моей воли – так?

– Ну, да… Сценарий был такой.

– Вот и объясни мне, почему я не чувствую их отсутствия? Почему они мне не снятся? У меня было две семьи, но когда они однажды исчезли, почему я не подох от одиночества? Скажи, братан, ты старше, мудрее, в чём тут фокус?

Желвак закурил свою тонкую коричневую сигару.

Не раз и не два они обсуждали с Толстым именно это. И всё время заходили в тупик.

Ну, допустим, он был равнодушен к жене и любовнице.

Но тогда зачем не бросил их? Что его держало? А дети? Неужели никаких отцовских чувств? Пенелопе звёзды пошептали, что Кинжал родительских чувств лишён начисто.

«Неужели такое бывает?» – чуть ли ни дуэтом вопрошали Желвак и Толстый. «В большей или меньшей степени, – отвечала Пенелопа. – У нашего Кинжала это степень – превосходная». «Он что – моральный урод? Это же его дети!» «Станет постарше – всё изменится», – успокоила корешей астролог.

– Ты ещё сильно молодой, – сказал Желвак. – Поживёшь маленько – кровь загустеет, мозги потяжелеют, перестанешь с таким удовольствием кулаками махать. Тогда и придёт к тебе однажды эта мерзкая жучка по имени Тоска. Обнимет сзади, положит на плечи свои необъятные потные груди, вот тогда многое для тебя и прояснится.

«А ведь как сказал! – оценил Кинжал, который превзошёл всю мировую литературу. – Хоть на карточку записывай!»

– А пока – иди в эти, как там их, опять забыл… в грейдеры. Бери, что плохо лежит, чем могу – помогу. Но смотри, не увлекайся, держись подальше от криминала. Ты у нас «чистый» бизнес возглавляешь, а значит, играй по закону, это тебе мой наказ – как пацану. За забор тебе ни к чему, ты по эту сторону нужен, общак формировать.

Тебя воровской сход выбрал – соответствуй. Твой Дрозд мне всё подробно обсказал, там можно аккуратненько прошелестеть, и ни один лист с дерева не упадёт. Никаких погромов, этих ваших паяльников и утюгов и – не дай бог! – крови. Я три десятка лохов развёл на бриллианты – никого даже пальцем не тронул. И это зачлось, когда «короновали». Меня знаешь, кто рекомендовал? Был такой авторитет, поездной катала Артур Донецкий. Всесоюзного масштаба человек! Он и сказал: «Если бы все воры были такие, как Желвак, на Земле давно бы коммунизм наступил». Никогда этого не забуду. Вот и ты – давай, без насилия, с умом, по-людски. И сам даже близко к этому делу не подходи, всё – только чужими руками.