Время тяжелых ботинок

1

Прошёл год.

По обороту ОАО «Компания «Брут» вошла в полусотню крупнейших фирм России.

Наконец, опубликовали книгу Гликерии Тургеневой «Финансовый скальпель менеджера».

После богатой презентации Кинжал распорядился выкупить весь тираж и отвезти к себе на Можайское шоссе. Там по приказу хозяина Василь всё это полиграфическое богатство сжёг, но парочку экземпляров припрятал – для себя.

12 сентября 2001 года Кинжал планировал отметить день рождения Ликуши.

Ей исполнилось двадцать шесть.

Никакой информации о своей несостоявшейся гражданской жене у него не было. Но почему-то она стала ему часто сниться. А то и – вдвоём с Олесей, одна блондинка крашеная, другая натуральная, голенькие, они играли в догонялки на каком-то залитом молочным туманом лугу, весело и громко визжали, а Кинжал крутил головой, пытаясь понять, где же Веточка?

В особняке с согласия Кинжала появилась приехавшая из Белоруссии племянница Василя, 17 летняя Лада, прелестница с розовой бархатной кожей, нежно серыми глазами, буйным красно-рыжим лобком и нахально стоячими грудками второго размера.

«Тебе со мной хорошо?» – спрашивал Кинжал. «Я на седьмом небе», – отвечала Лада, и Брут знал – не врёт.

12 сентября он вылетел в Сочи.

Это была настоятельная рекомендация военных разведчиков.

Тамошний «смотрящий» вкладывал деньги в собственное расследование обстоятельств гибели Желвака. И надо было понять, насколько он преуспел. А день рождения Ликуши – хороший повод повидаться.

Ещё неделю назад Димыч сказал ему, что, по его расчётам, мир вступает в новый цикл.

«Кстати, лично ты – тоже», – предрёк нумеролог.

Вчерашняя террористическая атака на США, от которой гудела вся планета, события в Нью-Йорке и Вашингтоне, подтвердили: Димыч, как всегда, прав. Теперь Америка найдёт козла отпущения и обрушит на него свой «праведный» гнев. Ещё один повод для достижения мирового господства и экспансии доллара – бумажки, давно ничем не обеспеченной.

Приёмный отец Ликуши трудно восстанавливался после инсульта. Он принял знатного богатого гостя в своём доме на берегу моря.

– Расскажи, Кинжал, что там всё-таки приключилось с Желваком?

Жертвы теракта в Америке его, судя по всему, тоже волновали меньше всего.

Брут назвал погоняло «смотрящего», но тот попросил называть его Григорий Фирсович: «Я, братан, от дел потихоньку отхожу».

Кинжал пересказал хорошо проработанную бывшим замминистра внутренних дел Глебом Живило версию того, что случилось в деревне Шишкино.

Сам он в это время якобы был во Внуково, вылетал в Лондон – с банкиром Джоном Касаткиным. Желвак и довёз его до аэропорта. По дороге они перетирали тему инвестиций в автопром. Было заметно, что пахан собрался на какую-то серьёзную разборку, потому что ехали на четырёх машинах, чего никогда не было. Есть письменное свидетельство с постов ГАИ о маршруте кортежа «вора в законе» Быкова С.П. – с заездом во Внуково.

Кинжал пояснял:

– После смерти Толстого Желвак поклялся найти убийцу кореша. Я говорил с судмедэкспертами, те уверены, что смерть наступила от инфаркта, без чьего-либо вмешательство, в том числе и фармакологического. Они пропустили вытяжку из его крови через какой-то новейший электронный аппарат. Как мне сказали, если даже две недели назад человек нюхнул ацетона, след будет обнаружен. А Желвак упёрся – нет, Захарыча отравили! И искал заказчиков.

«Смотрящий» как-то странно улыбался – одним своим широким носом. Глаза при этом оставались каменными, уставленными куда-то на море.

Они сидели на открытой веранде, слушали шум прибоя.

Григорий Фирсович был глубоко впечатан в плетёное кресло и укрыт пледом, хоть погода была – настоящий бархатный сезон. Он пил зелёный чай и внимательно изучал лицо Кинжала, прихлёбывавшего коньяк.

– Всё это я уже слышал, – сказал «смотрящий». – Про Толстого не знаю, меня больше волнует Желвак. И могу с уверенностью сказать – туфта. С кем у него была «стрелка», конкретно? Мы проверили всех, основательно тряхнули кого можно и нельзя.

Заплатили серьёзным людям, – при этом старый вор многозначительно постучал двумя пальцами по плечу, где у определённых людей растут погоны.

– Странная история. Сначала три взрыва гранат. Потом, когда подъехали пожарные и менты – ещё взрыв, мощный, килограммов двадцать тротила. Десять пострадавших.

Двенадцать обугленных трупов, не поддающихся идентификации. Кажется, одна девка.

Откуда, скажи мне, Кинжал, на такой разборке взяться девке? Четыре уничтоженные в огне машины: подожгли. Обнаружен целый склад обгорелого оружия, – взвод солдат можно вооружить. Хозяйка дома – год, как умерла. Трое её сыновей, все нищета и беспробудные алкаши, ничего не знают о том, что их мать имела огромный дом на пять спален с убойным арсеналом в подвале. Соседи говорят, жили там то ли хохлы, то ли белорусы, держали больших собак. К ним наведывался откуда-то из Рязани сын.

Составили словесный портрет – вылитый ты, Кинжал. Я одного никак не пойму: как лично Желвак мог оказаться там, где припрятана гора оружия? Чего он попёрся в тот дом? В гости поехал? Половина охранников погибла от осколков, половину кто-то перестрелял. Кто мог организовать такую крутую засаду? Спецназ ГРУ? Или американские «зелёные береты»?

Кинжал молчал.

– Ты не хуже меня знаешь наши законы. Ни по каким понятиям, правилам, соображениям безопасности Желвак не должен был там оказаться. Братва волнуется, хочет знать правду. И все вопросы – к тебе, ты видел пахана последним. Сам в курсе, у нас туфту носом чуют. Что скажешь?

А что ещё он мог добавить?

Как Шмель отвёз его в Барыбино, где уже ждали его заместитель Марлен Буздаков, оперативный псевдоним Хантер, начальник охраны Затвор – с вещами и билетами до Лондона? Как уже на следующий день обе машины, на которых Шмель дежурил неподалеку от Шишкина, на его автосервисе в Озерках были разобраны на запчасти, а номера порублены в лапшу и утоплены в сортире на огороде? Как в следствие вмешались высокие чины из МВД – с подачи Глеба Живило. И если оставалась хоть одна не сгоревшая ниточка, за которую можно было бы потянуть, так и её аккуратно обрезали.

Видя, что Кинжал молчит, Григорий Фирсович спросил:

– Не нарыл ли чего ты? Это же твой пахан. А ты, реальный пацан, должен разобраться и отомстить, этого требует наш закон.

– Григорий Фирсович, боюсь, здесь действительно не обошлось без спецслужб. Я получил анонимку, по почте. Некий Кундуз пишет, что отомстил Желваку за какого-то Вайка. Ни братва, ни МВД не в курсе. Пробили через ФСБ – ничего. Есть предположение, что Желвак занимался каким-то международным бизнесом, о чём не знал никто.

Варианта всего два – наркотики и оружие.

Криминальный хозяин курорта вертел в руках привезённое из Москвы доказательство версии, о которой раньше не слышал ничего. Он рассматривал почтовые штемпели, раз пять перечитал короткий незамысловатый текст, написанный синим фломастером печатными буквами и явно детской рукой.

– Дитё заставил писать, зверюга. Отправлено из Воронежа, ищи-свищи! Пальчики проверили?

– Конечно, – с готовностью доложил Кинжал, – ребёнок, предположительно лет семи-восьми.

Больше никаких отпечатков, только следы от пинцета.

– Грамотный, пёс…

Кинжал выдержал секунды и выложил ещё одну домашнюю заготовку:

– Впрочем, один человек, возможно, мог бы что-то рассказать.

«Смотрящий» ждал, пока Кинжал назовёт – кто.

А тот выдерживал паузу, как учили.

И лупанул вора по самой печени:

– Ваша приёмная дочь Ликуша.

Лицо старого бродяги побагровело.

«А не надо наезжать на реальных пацанов!»

– Кстати, у неё сегодня день рождения, – поторопился Кинжал снять напряжение, – после инсульта волноваться опасно.

Григорий Фирсович вытряхнул из маленького стеклянного пузырька крошечную таблетку, разгрыз её, минут пять безмолвствовал.

– Что ж ты, братан, её не удержал? Я думал, породнимся…

«Ага, отползаешь от темы! Так-то лучше…»

– Да загорелось ей – в Лондон, в Лондон! Потом оказалась где-то в Италии. Я пытался искать – бесполезно. Они с мужем, как мне объяснили, постоянно путешествуют.

– А что она могла знать? – потише спросил вор.

– В какие-то короткие и малопонятные зарубежные поездки Желвак брал с собой только её. Прикрывались туристическими путёвками, но это мало было похоже на обычные туры. А вам Ликуша не пишет?

– Было несколько писем и открыток – из Бирмы, Аргентины, Новой Зеландии. Как-то звонила. Я пробил через связистов, сказали, – из Подмосковья. Очередная туфта.

Знал бы – не отпускал. Что за Москва! Стоит человеку туда попасть, как его затягивает водоворот тёмной делюги. Такой богатый и культурный город, а дичают там люди.

Вот и ты… Переехал в столицу, из учёных в братки подался. Мне, Кинжал, немного осталось смотреть на это море. И с тобой мы, скорей всего, больше уж и не свидимся.

Но хочу, чтоб ты знал: я тот самый, который тебе НЕ ДОВЕРЯЛ НИКОГДА.

В ответ пришлось промолчать и только, обращаясь к самому себе, процитировать Толстого: «Только не надо – ни агрессии, ни депрессии».

2

21 ноября 2001 года г. Новосибирск

Генеральному директору ОАО «Компания «Брут» г-ну Бруту Л.С.

Уважаемый Леонид Сергеевич!

Рад приветствовать Вас, дорогой коллега, – впервые с тех пор, как узнал, что слухи о вашей гибели при сплаве по горной реке Ус, были преувеличены. Мои друзья из Алтайского МЧС подтвердили, что никакой информацией о гибели кого-либо из рафтеров летом 1997 года они не располагают. При встрече расскажете, что там у

Вас в действительности стряслось и куда Вы так надолго пропали, если будет такое желание. О Вашей личной драме, связанной с родным братом и женой, я в общих чертах проинформирован.

С удовольствием вспоминаю наши с Вами сплавы на Алтае по рекам Бие, Песчаной, Чёрной Убе, с верховьев Катуни, Урсулу. А чего стоят незабываемые Мажойский каскад Чуи, Большой Нарын, Башкаус, Ягноб, Чулымшан, Гаумыш, Джиалису, Чарын с Майнакским ущельем…

Не так давно в Гималаях мне удалось спуститься с пятой вершины мира, Макалу – по рекам Барун, Арун, а затем в одиночку с восьмитысячника Шиша Пангма, по рекам Бхоте-Коси и Сун-Коси. Но, главное, можете меня поздравить: я всё-таки сплавился с Эвереста, причём начал с ледника Кхумбу на высоте 4600 метров, где начинается река, а закончил в Чатаре на высоте 100 метров над уровнем моря.

Насколько я понимаю, с водным экстремальным туризмом вы покончили. Понятно – большой бизнес свободного времени не оставляет.

Если помните, мы с Вами мечтали сплавиться по опасной горной реке Какета – одной из главных водных артерий Колумбии, притоку Амазонки. Вы ещё шутили, что было бы здорово для получения ещё большей дозы адреналина попасть в плен к повстанцам, которые действуют в том районе, и иногда захватывают «белых братьев», чтобы получить выкуп.

Дорогой Леонид Сергеевич! Такая возможность теперь у нас с Вами появилась.

Приглашаю в Колумбию. Сплав намечен через Трес-Эскинас и Пуэрто Кордова. Все вопросы со спонсорами и страховкой решены, но от финансовой помощи не откажусь – извините за нахальство. Сроки согласовываются.

Можете войти в состав команды, хотя сплавляться я, скорее всего, буду в одиночку. А захотите, поработаете в береговом обеспечении. Всё на Ваше усмотрение. А то и вообще – посидите в отеле в Боготе, выступая перед телевизионщиками с рассказами о нашей с Вами смелости и отваге (шутка!).

Надеюсь на скорый ответ. Все контакты – у Ваших помощников.

С глубоким уважением и искренней любовью —Игнат Власенко.

Г-ну Бруту Л.С.

Справка.

Известный российский путешественник Игнат Матвеевич Власенко родился в 1955 году в г. Сталино (ныне Донецк, Украина).

Автор нескольких книг о своих экстремальных водных походах.

Насколько я понял, это Ваш давний знакомый, и об остальном Вы хорошо информированы.

Предлагаемый И.М.Власенко проект имеет рекламную перспективу, с учётом появившихся интересов компании в Латинской Америке и в Колумбии, в частности, по теме изумрудов.

Проект бизнес-плана прилагается.

Руководитель департамента стратегических программ ОАО «Компания «Брут» Д.С. Астрыкин.

3

Помощница Ксения отвлекла Кинжала от мыслей о прогнозе Димыча по поводу начинающегося нового цикла в его жизни.

Он и сам чувствовал: кто-то должен позвонить или приехать.

Может, он получит письмо откуда-нибудь из высокогорного селения на Алтае, и его корреспондентом окажется чудом выживший настоящий Леонид Брут. Или вдруг объявятся те, на кого тот работал программистом, и это – транснациональная мафия.

По электронной почте придёт сообщение от вологодской Маргариты: она овдовела, осталась без средств существования, и ей нечем кормить их сыновей. Или вдруг на мониторе он увидит чудесным образом оставшуюся в живых Алёну Уробову, последнюю любовь его отца, капитана первого ранга Чекашкина, и его пахана, «вора в законе» Желвака.

«Я всё время чего-то жду, – размышлял 33?летний миллионер, акционер и руководитель «чистого» бандитского холдинга. – Чего?»

– Леонид Сергеевич, вы велели докладывать обо всех священниках, которые приходят в офис. Выводим на ваш монитор.

Генетический бабник присвистнул: «Вот это да!»

Монашка была кинематографической внешности. Смирение, присущее людям, отрешившимся от мирской жизни, освещало эту красоту неземным светом – даже на чёрно-белом экране с небольшим искажением.

– Проводите её ко мне.

Он встретил просительницу у двери, решил, что надо слегка поклониться.

– Здравствуйте, господин Брут. Я инокиня Спасо-Богоявленского монастыря, сестра Варвара. Собираю пожертвования на приют для девочек-сирот – по благословению настоятельницы игуменьи Варахиилы. У меня и документ имеется.

«Монашкам руки не целуют, да и с прочими нежностями надо воздержаться», – подумал хозяин.

Он предложил посетительнице присесть, помог снять тяжёлый опечатанный ящик на ремне с надписью: «Помогите православным сиротам!»

– Чай, кофе?

– Благодарствую, у меня своя водичка.

Монашка смотрела долу. Дух отречения и божественной любви тут же повеял и на Брута.

После смерти Желвака его крестил отец Василий, но воцерковиться он не сподобился.

Сейчас перед ним явилось существо иного цивилизационного кода, и Кинжал почувствовал лёгкий толчок – на дорогу, исхоженную до него сотнями поколений предков.

Это был зов – из прошлого, а может, будущего, кто знает?

С отцом Василием он общался часто.

Но тот был практически мирским человеком, священником с образованием физика-ядерщика, руководил в епархии издательской деятельностью и в основном советовался с Кинжалом, как побольше заработать на модной книге протоиерея Серафима Слободского «Закон Божий». Понятно, он старался не для себя, а для церкви: активно восстанавливались порушенные храмы и монастыри. Но от отца Василия не исходило того, что сейчас чувствовал Брут в обществе совсем ещё юной черницы.

– А почему вы пришли именно в нашу компанию? – осторожно поинтересовался генеральный директор.

– Да Бог и привёл, – просто ответила монашка. – В электричке из Серпухова слышу голос: поезжай в Новые Черёмушки. Только вы не пугайтесь, я не сумасшедшая, – у нас, молитвенников, такое бывает. Потом шла-шла и набрела на эту тихую улицу.

Хорошо тут, как и не Москва вовсе, тихо, машин мало. Прочитала вывеску – «Брут». Подумалось, здесь я нужна.

– У нас сиротки со всего бывшего Союза, – поведала сестра Варвара. – Всего двадцать четыре девочки, от девяти до пятнадцати лет. Они накормлены и спят на чистых простынях. Живут в молитве и труде.

– А что – разве не учатся?

– Читаем с ними Священное Писание, изучаем церковнославянский язык, сольфеджио. Литературе, математике, географии учить некому, кто туда поедет? Да и денег на зарплату учителям нет.

«Брошу всё к чёртовой матери и поеду к ним преподавать», – решил Кинжал.

Но тут же загорелась индикаторная лампочка связи с помощницей Ксенией.

– Леонид Сергеевич, к вам Фёдор Макарович.

После смерти Желвака на сходе главарём группировки был выбран Федя Штрек. Жить в Москве он отказался, хотя дом на Николиной горе у него был давно.

Федя Штрек выковывал из Кинжала криминального авторитета и явно готовил к «коронованию».

«Этот в монастырь не отпустит».

– У меня сейчас неотложная встреча, а разговор с вами долгий. Отобедайте в нашем офисе. Моя помощница вам с удовольствием послужит. Никто вас не потревожит и не смутит, на время трапезы гарантирую полное одиночество. Как – согласны?

Сестра Варвара, потупив взор, молчала.

Она молилась, потому что вдруг почувствовала знакомое волнение от близости красивого сильного мужчины, наделённого большой властью в этом грешном мире. Хотя, даже если бы никакого волнения и не было, она всё равно бы молилась.

– Вот и хорошо, – решил за неё хозяин компании.

Он вызвал Ксению, о чём-то с ней пошептался, и посетительницу в чёрной рясе увели. Деревянный ящик остался стоять у стула, где сидела монашка.

– Может, взрывное устройство? – первым делом озаботился Федя Штрек, когда вошёл.

– Как знать, как знать… – неопределённо и как-то отсутствующе протянул Кинжал, – может, и оно.

4

Вторую неделю жил при монастыре Кинжал – в качестве трудника.

Каждое утро вместо тысяч ударов по боксёрской груше и имитации их с пятикилограммовыми гантелями он стоял в углу церкви сначала за полуночницей, потом – за утреней и, наконец, за литургией – с половины седьмого до десяти часов. Это место ему определила благочинная мать Олимпиада, которую приставили к труднику и богатому жертвователю.

Настоятельница поручила матушке Олимпиаде столь ответственное дело в женском монастыре со словами: «Брату нашему Леониду благословляется, чтобы он посмотрел, как мы живём и молимся».

А вслед добавила: «Ну, ты поняла…»

У Кинжала молиться не получалось. Да и крестился он с трудом, никак не мог усвоить: справа – налево, или слева направо.

В голову лезли картины прошлой жизни.

Но вспоминалось почему-то именно то, о чём он никогда раньше не думал. Какие-то мелкие проступки в детстве, случаи лжи и лицемерия в старших классах, сделки с совестью в университетские годы.

Ему дали брошюрку о семи смертных грехах, он прочитал, удивился, как его до сих пор земля носит, но никакого раскаяния не испытывал.

Отец Андрей, прикомандированный к монастырю женатый батюшка из Серпухова, служил густым басом, хор девочек пел. У Кинжала ком подступал к горлу. Но это он за собой знал – чувствительность к хорошей музыке, и особенно церковным песнопениям.

После утренней трапезы начиналось его трудничество, работа в библиотеке.

По его поручению и списку, составленному совместно с настоятельницей, было закуплено полторы тысячи книг: духовного содержания, учебников, художественной русской и зарубежной классики. К этому добавилась тысяча пожертвованных книг из библиотеки Чекашкиных. Всё это богатство надо было зарегистрировать по всем правилам библиотечного дела, с которым Кинжал был знаком, так как в своё время преподавал в профильном для данного случая техникуме.

В полдень поставлялась первая трапеза, что-то вроде второго завтрака. Мать благочинная Олимпиада учила трудника: «По сторонам не глазеть, глядеть в свою тарелку, тут тебе не ресторан…» Помолчала и добавила: «…на Елисейских полях».

За трапезой учинённая сестра читала житие празднуемого святого. Читала по-церковнославянски, содержание Кинжалу было трудно разобрать, но бесстрастный распевный тон чтения завораживал.

Девочки были разные, одеты в простую мирскую одежду, в светленьких платочках.

Они, в отличие от него, правило не рассматривать мужчину исполняли неукоснительно.

Для них это была хорошая школа владения собой.

О госте им почти ничего не сказали. Но они и сами видели – человек светский, из того самого мира, о котором каждая из них могло бы рассказать ТАКОЕ, что даже у Кинжала зашевелились бы волосы на спине.

После первой трапезы – опять послушание.

Девочки помогали насельницам.

В хозяйстве монастыря было четыре коровы и два телёнка. Рабочих рук и усердия ждали птичник с курами, гусями и утками, огромный огород, множество помещений монастыря, которые надо содержать в чистоте.

И – кухня, как узнал Кинжал, – самое трудное послушание.

В монастыре пекли свой хлеб, варили квас…

Брут видел – девочки работают не разгибаясь.

Он попросился помогать в коровнике, но настоятельница не благословила: «У нас хрусталём гвозди не заколачивают».

«Это я – хрусталь? У меня два других погоняла».

Но когда ему сказали, что завтра его первый урок – русской литературы, он этот хрусталь и вспомнил. Настоятельница выбрала не математику и не физику…

Всю ночь он не спал, что было для него нехарактерно.

Завтра двадцать четыре пары детских глаз испепелят его – в ожидании, возможно, первого в жизни или, во всяком случае, за последние годы урока. И не Закона Божьего или церковнославянского языка, к чему они уже притерпелись, а урока литературы, которые лично Кинжалу, двум поколениям людей в Советской России заменяли веру в Бога. Детям это не так просто, потому что требует хотя бы элементарных навыков абстрактного мышления.

Опыт преподавателя библиотечного техникума здесь не годился. Там – утверждённая программа, более-менее начитанная публика. (Одна Юля Пекшина чего стоила, вспомнилась некстати 131 я статья Уголовного кодекса.)

Он ворочался на узкой железной кровати с панцирной сеткой. За четыре года европейского комфорта Брут уже забыл, что на таких тоже спят.

Художественная литература развивает душу и воспитывает сердце. Она учит проживать и прочувствовать жизнь многих и многих людей. И это – особенность русского человека, а точнее, любого носителя русского языка. «Ибо так сотворил нас Бог – в сочувствии и восприятии того, что живописал другой», – объяснила свой выбор настоятельница Варахиила.

Он представлял себе, как выйдет перед классом. На последней парте усядется мать благочинная Олимпиада, спрячет глаза, но слух напряжёт изрядно: ну-ка, богач, говорят, ты жутко образованный, поглядим!

Под утро он вскочил.

Выделенная ему келья рядом с библиотекой была полна неразобранных пачек книг. В руки попался сборник произведений Юрия Коваля.

Он полистал, нашёл рассказ «Нюрка» – о нынешней бедности России, но не в смысле материальных благ, а о нищете НА ЛЮДЕЙ. Семилетняя Нюрка – единственная первоклассница на всю некогда богатую деревню.

Он вспомнил: этот крошечный рассказ кто-то из актёров с успехом читал в Питере со сцены. А потом, без объявления, переходил к монологу Сатина из пьесы «На дне»:

«Дед! Зачем живут люди? А для лучшего люди-то живут!.. Особливо же деток надо уважать…

Ребятишкам простор надобен! Деткам-то жить не мешайте… Деток уважьте!»

При всей его нелюбви к писателю Горькому отец троих детей тогда крепко задумался.

Но когда сейчас пробежал глазами скупые строки талантливой прозы, понял – в монастыре царствие иных стандартов!

В рассказе Коваля семилетней девочке вся деревня несёт подарки – пусть порой и нелепые, а здесь? Да, про Нюркиных родителей не сказано ни слова, возможно, тоже круглая сирота. Но – вокруг односельчане, какие-то родственники. А один, дачник, так вообще бинокль подарил.

Да Нюрке завидовать надо, а не жалеть!

А надо, чтобы пожалели.

Умом математика он высчитал: нужно показать того, кому ХУЖЕ. И не важно, что на лицах девочек он ни разу не увидел ни депрессии, ни агрессии, а только смирение и радость.

Через два дня Кинжалу – обратно, в грешный мир бандитов, денег, разведчиков и нежным стоячим грудкам розово-рыжей Лады.

В этом православном приюте это будет его один-единственный урок. И надо, чтобы девочки-сироты запомнили его навсегда.

Это дело чести, раз уж он получил такое монастырское погоняло – Хрусталь.

В дверь громко постучали.

Брут услышал голос матушки благочинной Олимпиады:

– Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас!

Эта был древний молитвенный «пароль», без произнесения которого нельзя вступать в чужую келью. А в данном случае – призыв пробуждаться ото сна и следовать в церковь на полунощницу, утреню и литургию.

– Аминь! – отозвался Кинжал, давая понять, что бодрствует.

Малиновыми переливами запели колокола церкви Николая Чудотворца.

5

Трагедия няньки Варьки из рассказа Чехова «Спать хочется» вызвала у девочек единодушное мнение: это – о смертном грехе.

Бедную Варьку, измученную бессонными ночами, конечно, было жалко. Но не потому, что она задушила грудного ребёнка, из-за которого у неё помутился рассудок, а потому, что ей никто не рассказал, что единственное в мире настоящее зло – это грех.

Да, мир жесток, это знала каждая из слушательниц новоиспечённого учителя русской литературы. Но есть Бог, есть молитва. Не можешь молиться – смиряйся, это – та же молитва.

Теперь Леонид Сергеевич только слушал, говорили ученицы.

Они поднимались по очереди и говорили так, как будто готовились к этому уроку заранее. Никто из них, включая мать благочинную Олимпиаду, не мог знать, что будет на этом уроке. Рассказ для чтения вслух он выбрал чуть ли ни в последнюю минуту.

Основы педагогики он знал. И ему бы порадоваться, что урок удался на славу. Когда учитель – только дирижёр, а дружно звучит лишь хор учеников – это удача!

Но Леониду Сергеевичу было не до радости.

Он был склонен к лидерству, власти над людьми, и сейчас рассчитывал только на аплодисменты. Он понимал, что это вызов, поединок, борьба, и победить должен был только он.

Не получалось.

Преподавал не он – учили его.

Спокойно, без особых эмоций, одна девочка лет пятнадцати по имени Ирина говорила о том, что описывать природу греха – самое простое. Писатели вообще преуспели в живописании зла, наверное, это доставляет им особое удовольствие. Пусть бы лучше показали, как от греха уйти. Как избежать его, как вспомнить о Боге в ту самую минуту, когда бес овладел твоей душой, а в груди клокочет – хочу и буду!

Леонид Сергеевич пытался лихорадочно сообразить, нет ли чего такого у Достоевского, Толстого… В голову ничего не лезло. Кажется, что-то попадалось у Лескова…

Он и не заметил, как в классе появилась настоятельница матушка Варахиила с незнакомым архиереем.

Это был владыка Пантелеймон, управляющий одной из западноевропейских епархий, который по поручению патриарха Алексия Второго инспектировал детские приюты при монастырях. Владыка сделал знак рукой, чтобы урок не прерывался, гости прошли на задний ряд и тихо присели.

В конце урока владыка благословил всех присутствующих – строго индивидуально, перекрестил учителя и попросил слова.

– Поразительный факт, – сказал он, – но проникнутая религиозным пафосом русская классическая литература не описала драмы богопостижения заблудшей, мятущейся души. Герои этой литературы протоптали сотни тропинок, проложили множество дорог в поисках правды жизни, любви и истины. Но почему все эти направления НИ РАЗУ никого не вывели на дорогу к храму? Описывались сложившиеся религиозные типы, бездна богооставленности. И позже, например в кино, многие талантливые актёры весь свой дар сожгли, изображая героев, оставленных Богом. А потом сами за это поплатились здоровьем, счастьем и даже жизнью. И совсем осталась без внимания такая важнейшая проблема, как богоузнавание. Это писателям, режиссёрам и актёрам ещё предстоит разрабатывать.

Он помолчал.

– Простите, если я высказался сложновато, – смутился вдруг молодой владыка. – А что касается этого рассказа Чехова, думаю, Антон Павлович как сочинитель всё прописал верно. Девочка совершила этот страшный грех, уже лишённая рассудка. Но

Бог бы не отнял у Нюрки сознание, если бы она не просто смирялась, а делала это во Христе. Вот такая простая арифметика. И никакого бы убийства не было: человек может выдержать ещё и не такое. хотя гениальный Чехов для данного сюжета верно выбрал пытку именно лишением сна.

Трудник Леонид смотрел на девочек.

Их глаза сияли счастьем узнавания нового, неизведанного.

«Будут учителя – толк будет», – подумал богатый жертвователь, который решил все проблемы приюта с привлечением преподавателей из Серпухова.

Теперь в монастыре будет даже свой автобус!

6

Кинжал возвращался в Москву в своём бронированном «мереседесе» и слово в слово повторял сказанное владыкой явно в адрес трудника:

– Путь воцерковления современного человека – после трагедий богоборческого века – не может быть дорогой удовольствий. Это путь очистительных страданий и возрождения – на грани смерти.