Время тяжелых ботинок

1

О том, что происходит в городе Озерки, Кинжалу по телефону докладывал Шмель.

Брут понимал: Олеся – та ниточка, дёрнув за которую, Желвак поставит его в положение оправдывающегося, самое невыгодное, какое только можно себе представить.

Придётся рассказывать о Глебе Живило, его больном внуке, находящемся на послеоперационной реабилитации в Германии.

Кинжал разведчиком не был, и в эффективность легенд не верил. Брут был уверен, что лучше – правда или, во всяком случае, её значительная часть.

Он поговорил со своим домоправителем Василием. Тот согласился спрятать Олесю в Белоруссии.

Только девчонка явила категорическую вредность – никуда я не поеду!

Её убеждала Наталья, уговаривал Астрыкин, пугал, как мог, сам Кинжал, – всё без толку.

Отца троих дочерей-подростков жена Димыча Катя называла светочем петербургской педагогики. Все трудные разговоры с их девочками вёл только сам Димыч. Он и заметил: у девушки из города Озерки не всё в порядке с восприятием – не слышит, что ей говорят.

А Олесе теперь здесь нравилось.

Леонид подарил ей компьютер, она быстро его освоила, и компьютерные игры занимали почти всё её время. Был ещё телевизор с 50-ю спутниковыми каналами: «тарелка» стояла прямо на веранде.

Конечно, она затаила на Леонида обиду – за резкое охлаждение к ней как к женщине.

Но она понимала, он привык, что их двое. Он любил Веточку. Та умела возбуждать его РАЗГОВОРАМИ. Леонид обожал её грязные ругательства. Она выдавала такие тирады, каких он, наверное, больше не услышит никогда.

Её никуда не выпускали.

Кинжал внушил, что кто-то её ищет и, если найдёт – убьёт.

Она мало общалась с Василём и Натальей, её коробило от белорусского акцента.

Когда Василь однажды сказал: «Шо ж ты робышь, дзяучына?» – её чуть не вырвало.

Собак она панически боялась и уговорила Леонида, чтобы их почаще запирали в вольере.

Кроме компьютера и телевизора у неё появился ещё один друг.

Это – сам ДОМ.

Она испытывала сильнейшее возбуждение от того, что никто ей не мешал быть здесь свободной, обследовать каждый уголок огромного чужого жилища.

На втором этаже был небольшой чулан, битком забитый лыжами, палками, рюкзаками, спортивной обувью, резиновыми сапогами. Олеся решила навести здесь порядок, вытащила всё в коридор, принесла тёплой воды, чтобы вымыть пол.

Она протирала мокрой тряпкой паркет, когда обратила внимание на странную щель.

Затворница поднялась и с высоты своего небольшого роста заметила в полу небольшой люк. Она принесла из кухни портняжные ножницы, поддела крышку и легко её открыла.

Снизу пахнуло прохладой, туда вела деревянная лестница. Искательница приключений прикрыла дверь в чулан и ступила на лестницу, ведущую в восхитительную преисподнюю.

Она заметила выключатель, щёлкнула им и увидела, что лестница имеет целых четыре марша – довольно глубокая шахта. Олеся всю жизнь прожила в собственном доме и поняла, что имеет дело с потайным помещением. Лестница вела куда-то вниз, минуя первый этаж.

Унимая приятную дрожь, юная охотница на чужие секреты стала осторожно спускаться в загадочное подземелье.

Внизу оказался небольшой сумрачный подвал, где был такой же беспорядок, как и в чулане наверху. Девушка принялась этот хлам разбирать, с удивлением обнаружив новые пластмассовые ящики, бочки разных размеров, в которых никто и никогда ничего не солил.

Было впечатление, что всё, чем забито это секретное помещение, принесли сюда специально и навалили кучей, а не накапливали постепенно, как это обычно бывает. Здесь не было ни старых ведёр, которые жалко выбрасывать, ни мешков с поношенной одеждой, ни надбитой посуды, пользоваться которой – плохая примета.

«Путешественница» по чужим тёмным углам не обнаружила здесь ни садового инвентаря, ни инструмента, ни ящиков с гвоздями, шурупами и прочей железной мелочью, ни какой-нибудь ржавой косы – ничего, привычного для глаза жительницы частного дома.

Не было банок с засохшей краской, ни мешка с окаменевшим цементом, мотков проволоки, – не чувствовалось привычного запаха ПОДВАЛА. Здесь было, как в магазине хозяйственных товаров, где всё сброшено с полок и валяется как попало.

Но ведь всё это надо было ещё спустить по довольно крутой лестнице. Интересно – зачем?

Олеся достала из кармана фартука свои часики – подарок Леонида из Швейцарии – до обеда оставалось ещё часа полтора. До этого времени Василь с Натальей в дом не заявятся. Еду они готовили в пристройке.

«Разберёмся», – сказала себе подземная лягушка-путешественница и принялась весь этот непользованый хлам разбирать.

В дальнем углу подвала, под пустой бочкой, она кое-что обнаружила.

Олеся застонала от вожделения, когда подняла кусок линолеума и при свете мощного фонаря, который нашла здесь же, – он был на два пальца в пыли, но работал исправно, – увидела железный, красный от ржавчины люк.

В доме была «болгарка», и как с её помощью срезать замок, девушка знала.

Она вообще обожала всяческую технику. В Озерках мужчины у них не было никогда, поэтому кто-то из женщин должен был научиться и раковину прочистить, и розетку отремонтировать, и гвоздь вбить. Олеся знала, что этот агрегат работает очень громко, и дождалась часа, когда Василь с Натальей снова уехали на своём мотоцикле.

2

Так невольная гостья большого дома обнаружила ещё одно тайное помещение, подвальную комнатку. Здесь было яркое освещение и даже вентиляция.

И – целый склад оружия.

Её нимало не заинтересовали ни пистолеты, ни автоматы, ни ручные пулемёты, ни цинки с патронами, ни тяжёлые бронежилеты. Она не стала разбираться с взрывчаткой и «трубами» – это были гранатомёты «Муха».

Олеся и здесь действовала, как настоящая блондинка, – взяла только то, что ей понравилось сначала на глаз, а потом на ощупь.

Это были новенькие угольно чёрные ручные гранаты Ф-1, ультрасовременного ломаного дизайна, целый ящик. «Они очень сексуальные», – решила искательница приключений на свою маленькую симпатичную попку.

Каждая граната была завёрнута в промасленную бумагу. Одну она развернула, тщательно протёрла и взяла с собой наверх для последующего сканирования находки своей необузданной женской энергией.

У неё хватило ума набрать в поисковой системе слово «гранаты».

Восторгу не было предела, когда она увидела на дисплее компьютера СВОЮ. На сайте было подробно расписано, как это оружие работает. А то, что эти штуки взрываются c самыми тяжёлыми последствиями для тех, кто оказался рядом, она поняла ещё там, в секретном подвале.

Правда, бомбочки оказались без «хвостиков», другими словами, запалы от гранат хранились отдельно. Впрочем, долго искать не пришлось, – упакованные «хвостики» лежали в другом ящике. Она ввинтила запал в одну из гранат, поиграла колечком, сообразила, что перед тем, как его выдернуть, надо будет отогнуть усики, и стала думать, как выйти в лес, чтобы этой штукой бабахнуть.

Как раз ненадолго заехал Леонид, и Олеся поставила вопрос ребром: она хочет гулять в лесу! «Только в сопровождении Василя, – сказал тот. – И чтобы мне – как мышь: только через «чёрную» калитку!»

С этого момента бедный Василь света бела не взвидел – каждые два часа Олеся просилась на прогулку.

Наконец, она предложила: давайте я сама. Далеко ходить не буду, а если что – связь по мобильному телефону, который одолжит у Натальи.

Василь повёлся, только поставил одно условие. Они договариваются, когда точно Олеся вернётся домой, и чтобы – тютелька в тютельку!

«Можно и в тютельку, – согласилась Олеся, – но ты ж сам отказался».

И вот наконец она – одна, в самой чаще, среди ёлок и берёз, дубов и осин, а бомбочка приятно оттягивает сумочку от Гуччи.

Где-то вдали, то тут, то там, раздавались выстрелы. Как объяснил Василь, начался сезон охоты на водоплавающую птицу.

Олеся выбрала, как ей показалось, удобное местечко. Это был заросший со времён войны просторный и глубокий окоп, а метрах в пятнадцати – холмик. За ним юная испытательница гранат и решила укрыться от смерти, которую таили в себе её новые игрушки.

Она ещё и ещё продумывала каждое своё действие, понимая, что здесь не до шуток, это тебе не топор, которым она зарубила Веточку.

Сиротка из подмосковных Озерков прилегла за облюбованный холмик, выглянула, примерилась.

Надо было попасть точно в яму.

Она вынула гранату, отложила в сторону сумочку, отогнула усики, зажала оружие в кулачке.

Что было сил бомбистка дёрнула за кольцо.

На сайте было написано, что пока давишь на рычаг – взрыва не будет. Только долго удержать она бы не смогла: оружие рассчитано на воина-мужчину.

Гранатомётчица привстала и без суеты – не хватало ещё бомбочку упустить! – забросила тяжёленькую ребристую смерть прямо в старый окоп.

Озерковская амазонка тут же упала в своё укрытие, зажмурилась и зажала уши.

Взрыва она почти не слышала.

Только – дрогнула земля, и через секунду в нос ударил кислый дым. Когда она открыла глаза, то увидела, что в разные стороны шарахнулись до того не видимые птицы, а с деревьев сухим дождём сыпанули поражённые осколками ветки, листья и выброшенная вверх земля – вперемешку с травой и пылью.

«Вот здорово!!!»

Пришлось снова унимать рукой нахлынувшее возбуждение.

Она перевернулась на спину и сквозь постепенно тающий дым и оседающую пыль стала смотреть в голубое небо между ветвями деревьев. Рука пахла смесью ружейного масла и её женского секрета.

Она подумала о Веточке. То, что сестре не жить, Олеся решила ещё четыре года назад, после того, как та заставила её раздеться и лечь с этим мерзким дядей Ваней из Торжка.

Да, ей тогда ПОНРАВИЛОСЬ, но это ничего не меняло.

Невидимые охотники ухали из своих гладкоствольных ружей, удовлетворяя древнюю страсть к убийству живых существ. А эта одинокая преступная душа мечтала поохотиться на более опасных зверей, чем несчастные худосочные утки, которых и есть-то невозможно.

Кто это будет, она пока не знала. Имелось бы оружие, а враги найдутся.

3

В последний раз он открывал этот самодельный чёрный чемодан из авиационной фанеры летом 1997 года, когда ещё не был Кинжалом, были живы Ахмет, Рогожа и Желток, жена с дочкой только собирались в Анапу, а сеттер Аделина тихо лежала у его ног. Было это ещё в той, прошлой, безвозвратно ушедшей жизни, больше трёх лет назад.

Со дня смерти отца коллекция кортиков хранилась у Димыча. Так решил сам её владелец. После смерти родителей в огромной квартире Чекашкиных целыми днями никого не было, а у Астрыкиных, наоборот, – круглосуточное столпотворение коммунальных домочадцев, ничего не ведающих о своей «секретной» миссии хранителей бесценного собрания антикварного холодного оружия, то есть изготовленного более пятидесяти лет назад. В условиях бандитского Петербурга это был единственный способ однажды не лишиться бесценного собрания.

Теперь коллекция обреталась в хорошо замаскированном несгораемом сейфе в особняке на Можайском шоссе, где была серьёзная охрана.

Чувства коллекционера, прикасающегося к своему сокровищу, может оценить только коллекционер. Уж если великий грешник сотворил себе кумира, то страсть к этому идолу – испепеляющая. «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше», – прочитал он как-то в Евангелии.

И это даже лучше, что жизненные обстоятельства столь длительное время не давали возможности прикоснуться к заветным образцам сложного и многоликого мира, созданного человеческими руками. Тем сильнее был трепет, когда чёрный чемодан, детище отцовских рук, наконец открылся.

Знакомой обложкой его встретил сборник Льва Толстого – с закладкой на рассказе «Прыжок».

«Пусть эта книга всегда лежит здесь, вместе с коллекцией. И раз в три года обязательно этот рассказ перечитывай».

Приказы отца не обсуждались, они выполнялись.

Он отложил книгу и с волнением взял верхний завёрнутый во фланель кортик.

Его ждал тревожащий душу сюрприз.

В руках оказалось оружие, которого в коллекции НЕ БЫЛО.

Кинжал знал, что это за экземпляр – по каталогам. На всё, что режет, рубит и колет, его зрительная память была заточена идеально.

Это был 20 сантиметровый стилет, оформленный в виде заколки для волос, – кансаси.

Такие для своей кровавой работы использовали женщины-ниндзя.

Откуда он здесь?

К коллекции, кроме него, имел законный доступ только один человек – отец. Но он умер в 1992 году, а с тех пор Чекашкин-младший открывал заветный чемодан раз двадцать. Что за чертовщина?

Он позвонил Димычу.

Астрыкин тут же засобирался в дорогу. Пришлось ехать и самому: встречались они только на Старокаширском шоссе, в Шишкине.

– Не скучно тебе здесь? – спросил Кинжал Олесю.

За то время, что они не виделись, девушка изменилась, осунулась. Её глаза больше не излучали сексуального призыва, в них поселилась злоба и суетливость. От неё пахло спиртным, она была неопрятна, не причёсана.

– К нам сейчас приедет гость, приведи себя в порядок.

Олеся молча ушла к себе наверх.

В окно он увидел, как открываются ворота и въезжает «сааб» Димыча.

Запертые в вольере, подали голос два из четырёх ротвейлеров – Окчар и Прум. Это был не собачий брёх, а предупредительный сигнал: если что – мы здесь.

Некогда смешной друг таковым больше не казался. Он по-хозяйски обошёл свою машину, присел, осмотрел задний мост, перекинулся парой слов с Василём. Димыч продемонстрировал новую привычку поправлять дорогие очки. В его движениях исчезли бессистемность, отсутствие цели и точности.

У Астрыкина появился вкус к добротным вещам. Особенно он любил безрукавки из дорогой джинсовой ткани, которые носил поверх джинсовых сорочек навыпуск.

«Едрёна-матрёна, другой человек!»

Его очень любила Наталья. «Дима – Божий человек», – говорила она. «А я?» – спрашивал Кинжал. Наталья прикрывала рукой улыбку: «Вы – другое».

Вот и сейчас она метнулась за ворота, скорей всего, за свежим козьим молоком для Димыча.

Солнце было над лесом.

К воспетым подмосковным вечерам Кинжалу хотелось прибавить стихотворение о том дивном времени, когда уже не день, но ещё и не вечер. Жаль, что заботы не давали возможности углубиться в себя и заняться слаганием виршей.

По лицу Димыча он понял – тому есть, что сказать.

– Не хотел тебе, Челкаш, морочить голову, но теперь, видимо, придётся, – Астрыкин садиться не стал, что бывало всегда, когда он нервничал.

– Дело в том, что чемодан с твоей коллекцией исчезал из моего дома почти на трое суток – с 15 по 18 августа 1997 года.

Кинжал обдумывал сказанное, а руки уже разворачивали кортики, появившиеся в

Российской армии и на флоте при Петре I. Позже именно у России и остальные армии мира переняли традицию – вооружать своих офицеров колющим холодным оружием с укороченным клинком.

Он лихорадочно проверял каждый экземпляр и даже не стал тратить драгоценных секунд, чтобы сбегать наверх и принести из кабинета реестр.

Собрание было большое – сорок два экземпляра, но несколько клинков были особо любимыми.

Например, немецкий кинжал образца 1933 года.

Правительственный заказ на его изготовление выполнил профессор промышленного училища. За основу он взял кинжал немецких наёмников-ландскнехтов XVI века.

Строгость и чистота линий этого изделия как бы подчёркивали аскетическую духовность нацизма. Этим ножом эсесовца вдоволь налюбовались даже советские авторы военно-патриотического фильма «А зори здесь тихие». По сюжету именно таким немецкий диверсант заколол девушку-красноармейца. Но в зверствах, чинимых с его помощью, ни само оружие, ни его изобретатели не виноваты. И этот кинжал является самым красивым и неповторимым в своём роде.

В Третьем рейхе холодное оружие было положено всем: детям, студентам, членам профсоюзов, служащим «Красного Креста», дипломатам, железнодорожной полиции, – не говоря об офицерах вермахта, люфтваффе и морского флота.

Любили это оружие и в России.

В начале XIX века кортик появился на русском торговом флоте. Позже клинки штатского типа были принадлежностью форменной одежды ремонтной телеграфной стражи и лесничих. Во время Первой мировой войны кортиками вооружили воздухоплавательные части, минные роты, автомобильные подразделения, военных врачей.

Но самым любимым образцом владельца коллекции – и самым редким! – был кортик русского почтальона образца 1820 года. У него 600 миллиметровый клинок шириной 30 мм – самый длинный кортик в коллекции.

Советская власть никак не могла выработать отношения к этому явно «буржуазному» виду оружия. В ноябре 1917 года кортики отменили. В 1924 м – вернули. В 1926 м – опять ликвидировали. И лишь в 1940 году кортик был окончательно утверждён в командном составе Военно-морского флота. В 1943 году И.В.Сталин «одел» в особую униформу дипломатов. К ней полагался кортик «в чёрных кожаных ножнах с золочёной металлической отделкой». Правда, почти сразу после смерти красного вождя всё это ушло в историю.

Уже через десять минут Кинжал облегчённо вздохнул.

– Ты кого-нибудь подозреваешь? – спросил он Астрыкина.

Тот наконец присел, набрал в лёгкие воздух и, сделав губы трубочкой, с шумом медленно выдохнул.

«Хороший признак», – подумал Кинжал:

– Ну, давай, не томи, колись.

– Дважды приходил один странноватый сантехник. Его видел отец. Говорит, это сослуживец капитана первого ранга Чекашкина – с огромным баулом. Старик ещё удивился, что же там за инструмент у него такой?

– Фамилия?

– Неизвестна.

«Опять игры военных разведчиков», – понял Чекашкин-младший.

Прозвучал ненавязчивый зуммер внутренней связи.

– Неси, Наташа, – угадал хозяин манёвр своих домоправителей.

– Молочко, – обрадовался Димыч, – и оладушки, картофельные!

– Только сначала дело и уж потом разврат! – строго пошутил Кинжал.

Астрыкин вслух размышлял:

– Думаю, что стилет здесь – не главное, так сказать, действующее лицо. Это лишь маячок, сигнал. В коллекцию заложили что-то ещё, а «сантехник» – лишь курьер.

Кто и что – можешь раскопать только ты. Да и этот кансаси… Для простого сигнала могли подбросить что-нибудь попроще, а это, как я понимаю, вещь редкая и дорогая.

Как всякий математик, Кинжал был горазд в карточной игре. Он мог и в дурачка перекинуться, и в банальное очко сыграть, и расписать пульку самого экзотического преферанса. В подростковом возрасте он истово увлёкся картами.

Однако, на его счастье, это вовремя учуял отец. «Убью!» – сказал батя тихо, но проникновенно. Страсть погибла, едва родившись. На математическом факультете он посвятил теории игр курсовую работу, но уже как исследователь в области теории вероятностей, а не энтузиаст зелёного сукна. И вот уже три года он чувствовал, что военные разведчики затеяли против него такой «банчишко», что, скорей всего, из-за стола он встанет проигравшимся в пух и прах.

– Ну, как – достаточно тебе данных для превращения их в информацию? – вернул его к реальности Димыч.

– Можно мне войти? – Олеся была в своём любимом чёрном одеянии, волосы подобраны, глазки подведены.

«Баба, как всегда, – некстати», – скривился Кинжал.

Димыч встал и поклонился.

Олеся увидела разложенные на ковре рядами красивые сексуальные клинки.

«Интересно, где Леонид их прячет?»

Она зашла за его кресло, положила руки на спинку.

– Присядь, пожалуйста, не люблю, когда за спиной стоят.

– Я могу вообще уйти! – убегая, девушка нервно зачастила по лестнице на второй этаж.

– Кажется, я понял, – осенило Астрыкина. – Твой новый клинок, возможно, какой-то сигнал именно от женщины. Так что, Челкаш, cherchez la femme!

4

Похороны Толстого всё время откладывали – шли следственные действия.

Дней через десять в его особняке – Софья с сыном на время уехала на её родину, в Сызрань, – Желвак слушал доклад Алекса о ходе их расследования убийства Лёвы Рокотова.

Водитель-охранник Захарыча подробно описал все последние маршруты шефа.

Дважды они были в Озерках, где Толстый встречался с двумя блатными. Местный «положенец»

Ржавый показал, что это могут быть Хвощ и Тыра. Только, что они с Толстым перетирали, он не в курсе. Кореша приглядывали за домом сестричек, о чём лично Ржавого попросил авторитетный человек из Москвы, – это был сам Кинжал. С ними переговорить не удалось, – дня три назад уехали в Саратов за радиодеталями, у них в Озерках торговая точка, и пропали вместе с машиной, – ищут. По словам водителя-охранника Толстого, в доме сестричек он не был.

Жилище осмотреть не удалось: оно сгорело на третий день после убийства Веточки.

Скорее всего, кто-то из местных и поджёг.

В день убийства, с самого утра, нагрянул Кинжал – со всей охраной. Его, очевидно, вызвала по телефону убившая сестру Олеся. Он всё грамотно зачистил, отвалил валюты и местным браткам, и ментам, и врачам, организовал срочные похороны. Олесю забрал с собой. Установить её местонахождение не удалось: ни в квартире на Малой

Грузинской, ни в особняке на Можайском шоссе она не появлялась.

– Твои выводы, Алекс?

– Кинжал явно затеял какую-то игру, и это краем зацепило Озерки. Слишком много тяжёлых последствий появления в том городке нашего Брута. Сначала гибнет одна из сестёр, потом два братка: их убрали, это очевидно. Нам нужна эта Олеся. Конечно, по всем правилам, Кинжал должен был бы её убрать. Только – не такой он человек, чтобы убивать девчонку. Надо искать, там разгадка смерти Толстого.

– Как думаешь это делать?

– Прошу вашу санкцию на системное наружное наблюдение за Кинжалом, он нас к ней и приведёт.

Желвак почесал затылок:

– Дорогое это удовольствие, Алекс. Да и охрана у него, судя по всему, – профессионалы. Справишься? И надолго это нужно?

– Минимум дней на десять. А работать будем аккуратно, в лучших традициях.

– Ладно, валяй.

– Сергей Палыч, спросить можно?

– Давай.

– Что там с бриллиантами? Софья показала, что видит их впервые. У меня есть подозрение, что это как-то связано с Озерками.

– Жду одного человечка из Иркутска, бывший огранщик, работал с «якутами».

Желвака ознакомили с данными экспертизы. Ни в крови, ни в тканях покойного ничего подозрительного обнаружено не было. Тщательное исследование кожного покрова с помощью новейшей аппаратуры следов инъекции не выявило. Но обширность поражения миокарда говорила, что без фармакологии здесь не обошлось. Обычно смертельному инфаркту предшествуют микропоражения. Здесь же – бычье, здоровое сердце. Вывод следственной бригады: вероятность убийства – 70 процентов. Но нужны версии…

А следователи понимали, что всей правды им всего всё равно не скажут – не та публика. Конечно, «подогретые» Желваком, они рыли носом землю, искали, кто бы мог сыпануть Рокотову Льву Захаровичу препарат, вызывающий инфаркт?

Точки общепита отпадали – он их не посещал, ел только дома и в офисе, где всё было под жесточайшим контролем. Водитель-охранник показал, что ни в каких забегаловках во время поездок в Озерки они не были. Захарыч взял на двоих целую сумку с судками и термосами, готовила всё это лично Софья. Её из числа подозреваемых исключили – из-за отсутствия мотива: никаких юридических прав на имущество и вклады гражданского мужа у неё не было, и любовь там была до гроба,

Желвак это знал. Особняк проверили, обнюхали каждый квадратный сантиметр.

Картина всех передвижений и встреч Льва Рокотова за последнюю неделю – время действия смертельного препарата – постепенно вырисовывалась.

Вдруг выяснилось, что Захарыч был в Озерках и в третий раз – один. Старую «семёрку» он взял у знакомого барыги, того нашли, припугнули, но тот явно был не в курсе, а лишь указал точную дату, когда это было.

О последнем посещении Толстым городка не осталось никаких свидетельств.

Добрались до Озерков и подмосковские следователи прокуратуры.

А там свидетелей – ноль, у ментов – круговая порука.

Желвак посмеивался, сравнивая собственное расследование с официальным.

Там – правила, стандарты, Процессуальный кодекс. Это в кино – что ни следак, то Шерлок Холмс. А в жизни – бумаги, бумаги, одним словом, документы, которые удобно подшить к делу, чтобы снять с себя ответственность.

Изучая список мест, где был Захарыч, Желвак Озерки отмёл. Там, если бы хотели, – просто грохнули бы без всяких затей.

За последнюю неделю Толстый дважды был в банке «Ротор». Ничего удивительного, там у него личный счёт. Один раз зачем-то поднимался к Джону Касаткину.

Интересно, какое дело у него могло быть к председателю правления банка? Желвак ничего не слышал о том, чтобы эти двое когда-нибудь собирались и закусывали.

Мог ли отравить его кореша Джон?

Легко, только – зачем?

Касаткин всю жизнь работал в банках, долгое время – за границей. Даже если и стучал на КГБ, – при чём тут вор-домушник Толстый?

Но кто-то же сыпанул Захарычу препарат, который сделав своё чёрное дело в организме жертвы, распадается и покидает место преступления, не оставив никаких следов. Такие в аптеках не продаются.

Желвак позвонил Джону Касаткину, сам не зная, зачем он это делает. И напросился в гости.

В кабинете председателя правления своего банка он не был со времён Вадика Бирнбаума.

Того как-то встретили в Чили, в Сантьяго, – вон аж где спрятался, удивился Желвак. А бывший банкир просто наслаждался круизом вокруг Латинской Америки вместе со своей женой Асей, которую он всю жизнь называл Ларисой. Жили они себе в Берлине и горя не знали. Как говорил один купец в пьесе Островского: «хорошо тому, у кого денег много».

– Чем у вас угощают? – поинтересовался Желвак, развалившись в кресле для гостей.

Айсор благодушествовать не привык. А визит пахана поставил его в боевую стойку.

Те, кто хорошо знал майора запаса Генерального штаба Касаткина Д.Б., свидетельствовали:

«Айсор опасен, даже когда спит».

У него в кабинете была замаскированная цифровая видеокамера, которая крупным планом фиксировала всех гостей. Запись потом анализировали профессионалы-физиогномики.

– Угощаем чаем, кофе, водкой, виски. Для избранных есть даже минеральная вода без газа.

«Толстый мог пить только коньяк».

– А коньячок здесь водится?

– Не держим, Сергей Палыч. Это с тех пор, как из самой Америки привезли армянский коньяк, который оказался палёным. И теперь все мы, как учил папаша Мюллер, коллега Штирлица, употребляем только простую крестьянскую водку – нашу, алтайскую.

Встань сейчас Палыч и внаглую открой бар Касаткина, он увидел бы там целую батарею дорогого стекла с лучшими французскими коньяками. Только в кармане

Айсора обретался небольшой бесшумный пистолет отечественного производства, пробивающий все известные бронежилеты, – там был специальный патрон. И такая ревизия могла окончиться для невоеннообязанного Быкова С.П. трагически. Майор вытащил бы убитого через запасной ход, а потом в офисе банка начался бы пожар, в результате которого вышеупомянутый гость пропал бы без вести – такое при техногенных катастрофах случается.

– Ну, раз коньяк не наливают, угости «Боржоми».

Палыч всё гадал, что вместо своего любимого виноградного напитка мог здесь употребить Захарыч, и пришёл к выводу, что только эту грузинскую воду.

Касаткин нажал кнопку:

– Анечка, стакан «Боржоми», пожалуйста, – комнатной температуры.

Касаткин знал, что холодное Палыч не пьёт.

«Ну, пахан, давай, спрашивай, не я ли убрал твоего мозговика? И я тебе отвечу: конечно – нет. Что будет неправдой. Потому что на правду у тебя не хватит даже твоих огромных денег. Не всякую правду, Желвак, можно купить».

Длинноногая Анечка вошла с подносом, стакан воды был накрыт салфеткой.

Айсор стоял в отдалении. Палыч сидел. Он отхлебнул воду.

«Туфта всё это, – зачем ему травить Толстого? Не вяжется».

«Правильно мыслишь, Палыч. Где – я, а где твой вор-домушник и автор плохих детективов. Разного мы поля ягоды. Раньше я с твоим корешом на одном квадратном километре с…ть бы не сел. А теперь вот пришлось через операционистку Женю зазвать Толстого сюда. Правда, эта Женя теперь работает в другом банке и знает, что делать, если к ней вдруг обратятся посторонние с трудными вопросами. Изменились времена! Как сказала моя пятнадцатилетняя дочка Даша, ботинки стали тяжёлые. Я её спросил: а до этого какие были? Оказывается, раньше она их вообще на ногах не чувствовала. Так что, Палыч, коньяка здесь больше нет и не будет. И мою ПРАВДУ тебе ввек не достать. Я, Палыч, – солдат империи, а ты – её вор».

5

Докладывать Айсору о найденных в особняке Толстого бриллиантах Оса не стал.

Он не хотел смерти Желвака.

Его сейчас занимало очередное послание военных разведчиков, отправленное больше трёх лет назад и полученное им только теперь. Он тщательно исследовал каждую единицу коллекции и ничего не обнаружил. Тогда он принялся за чемодан. Плотная авиационная фанера, планки изнутри для жёсткости, два миниатюрных немецких замка под разные ключи – где тут можно спрятать хоть клочок бумаги?

Было около десяти часов вечера, когда заиграл мобильный телефон для личной связи с Айсором. Тот был в командировке в Лондоне:

– Как дела, как настроение? – Оса уже мог по оттенкам в голосе своего «военного начальника» определить, зачем тот позвонил. А когда прозвучала условная фраза: «Слушай, ну и дерьмо оказался этот новый «лэнд-ровер!» – навострил уши.

И дальше последовала тирада, перевод которой означал: «За тобой установлено системное наружное наблюдение. Профессионалы, кажется, из Украины, – твоя охрана просекла. Пусть пасут тебя, а мы проверим их. Надо выяснить, откуда ветер дует».

Список потенциальных врагов, составленных его главным телохранителем, насчитывал не один десяток фамилий. Кинжал тогда ещё усмехнулся: «Работаем». Только сейчас было не до смеха. А ну как доберутся до Шишкина или до семьи Димы Астрыкина!

Он набрал мобильный Василя. Тот долго не отвечал, заставив поволноваться.

Наконец, хриплый голос на другом конце линии успокоил.

Тут же состоялся разговор с Димычем. Вся его семья отдыхала на побережье Балтийского моря, в Калининградской области. Через неделю они должны были вернуться, – девочкам пора в школу:

– Димыч, пусть твои знакомые походят по горам, пока погода благоприятствует.

Астрыкин всё понял:

– А дальнейший прогноз сообщить не забудут?

– Без сомнения. И больному другу Челкаша рекомендуй – пусть с выходом на службу не торопится, пока не пройдёт обострение.

Это касалось уже самого Димыча.

Особняк на Можайском шоссе – единственное место, где он чувствовал себя в относительной безопасности. Ребята Шкипера доверие внушали. Но ему нужно было навещать Олесю. Девчонка непредсказуемая, она и так там была практически без контроля. Да и вся охрана в Шишкине – Василь да Наталья. Конечно, есть ещё грозные псы, но хорошему стрелку понадобится всего четыре патрона.

Он разработал хитрый маршрут до Старокаширского шоссе, но сейчас понимал, что при системной наружке он никуда не годится.

Конечно, шепни он своему Затвору, начальнику охраны, тот бы что-нибудь придумал.

Только для себя Брут решил, что из его московского окружения о Шишкине больше не должен знать никто.

И на следующий день Кинжал позвонил в Озерки – Шмелю.

6

Бывший огранщик алмазодобывающей компании «АЛРОСА», ныне пенсионер, проживавший в Иркутске, погоняло Сизый, встретился со старинным приятелем Желваком в Геленджике. Надо ли говорить, что шикарный двухнедельный отдых ему был организован сверх приличного гонорара – за консультацию по его специальности.

Разговор состоялся не в гостинице и не на пляже, а далеко за городом, километрах в пятнадцати в сторону Новороссийска, на природе, в уютной роще.

Сизый был тихим незаметным старичком, впрочем, отменного здоровья, так как никогда не пил, не курил и прочим излишествам не предавался – берёг себя, любимого.

Ни разу в жизни он не посещал стоматолога, все зубы были целёхонькие, что для 71?летнего россиянина большая редкость. Зубы были большие, красивые, но почему-то жёлтые, – что тоже очень странно для некурящего человека.

Первое, что делал Сизый, когда ему в руки попадал алмаз, стучал им по переднему зубу. При этом окружающие, если таковые на тот момент были, должны были не просто замереть, а, по возможности, перестать дышать.

Желвак любил настоящих мастеров. И неважно, кто ты – золотарь, рыбак, «медвежатник», кружевница или сапожник. Если знаток своего дела – значит ЧЕЛОВЕК.

Таковым он считал Сизого.

Тот попросил, чтобы их с Желваком оставили в машине одних, расстелил на заднем сидении белую салфетку, достал привезённые окуляры, инструмент, легко отделил бриллианты от оправы и стал священнодействовать.

Палыч сидел впереди, наблюдал за работой в зеркало и действительно старался не дышать.

Работал Сизый минут пять, не больше. Он так же легко вставил бриллианты на место, уложил инструмент и стал молча смотреть в окно машины на то, как охрана Желвака готовит шашлыки.

Палыч спеца не торопил.

«Ну, Захарыч, и задал ты задачу! – думал он. – Поделился бы своими планами, не сидели бы сейчас здесь».

– Значит так, Желвак, – наконец нарушил молчание Сизый. – Эти «кирпичи» – из той партии, что пропала в 1983 году. По сей день неизвестно, ни кто организовал тогда хищение почти четырёх сотен крупных алмазов, ни куда они делись. Этим делом занималось КГБ. Странная история. Сначала таскали всех, кого можно, потом враз всё прекратилось. Со всех причастных взяли подписку о неразглашении: сейчас с тобой я обтираю эту тему впервые. Если бы ты завтра полетел в Якутск и попытался задавать там вопросы, то в ответ получил бы только пожимания плечами. Эта история под запретом, так сказали мне очень серьёзные люди, – бессрочно, то есть, – навсегда. Ничего не пропадало, не было такого, всё это сплетни, запущенные конкурентами со смоленского завода по огранке алмазов «Кристалл». Говорят, надавили огромные деньжищи. Одно знаю точно – ничего не нашли. Меня удивляет, у кого было столько денег, это же миллионов пять полновесных советских рублей, сумма астрономическая!

– Шесть миллионов, – уточнил Желвак.

Сизый наклонил голову, как делал всегда, когда был озадачен сверх меры:

– Ты что – в курсе? Ну, и где те «кирпичи»? Поделись, я пятнадцать лет их ищу, конечно, в меру своих скромных возможностей. Эти два – капля в том бриллиантовом море.

Желвак напрягся.

Он вспомнил, как недавно история цеховика Гельфонда дошла до ушей Толстого, а в 1983 году они ещё знакомы не были. Услышали её также Кинжал и гостивший по делам в Москве Федя Штрек из Кузбасса. Кто из троих имел возможность докрутить это миллионное дело через столько лет?

Выходит, Толстый, раз бриллианты оказались у него. Но это – туфта, и такая же чистая, как эти два «кирпича».

Тогда – кто? Федя Штрек? У этого связи – о-го-го, в том числе и в высшем милицейском руководстве. Кинжал? Вряд ли… Нет, Брут, пожалуй, первый, кого из этого списка надо исключить. Тут без спецлужб не обошлось, а Кинжал в Конторе не работал никогда.

Да, это Толстый, – невероятно, но факт.

Только – как? С кем? С Касаткиным? Бред. Но не мог же он один и архивное дело получить, и поиск организовать через пятнадцать лет, а главное – найти. И где остальное?

– Сизый, ты Бреуса помнишь?

– Как же… Разведкой у тебя занимался. Был я недавно в Харькове, видел его могилку.

Лежит там твой Бреус уже лет десять. Сказывают, сын остался, где-то в Бельгии роскошествует.

– Так вот эти камни – последнее дело Бреуса в моём коллективе. Не «взял» он тогда эту тему, а может, решил сыграть без меня, не знаю. Хитрый был хохол. И сын не зря обосновался поближе к Антверпену, мировой бриллиантовой столице. Как думаешь, Сизый?

– Не поднял бы это Бреус. Мент он и есть мент. Кишка тонка.

7

Дней через пять Желвак получил первую информацию о результатах системного наружного наблюдения за Кинжалом. Алекс уверенно доложил:

– У Кинжала есть заимка, которую он прячет даже от своей охраны. Пока выяснили только направление – Ростовская трасса. Он шифруется, меняет машины. Вокруг него какие-то неизвестные нам люди, не входящие в его охрану. Ребята непростые, хорошо вооружены и настроены серьёзно. Вывод – мы на правильном пути.

– А «прослушка»?

– Наш Брут научился говорить по телефону так, что понять ничего невозможно.

Часто пользуется специальной защищённой аппаратурой. Послушаем и дальше, только это вряд ли что даст. Он вообще малый немногословный и к телефону относится с опаской.

«Молодец, Кинжал, – подумал Желвак, – опять кобелиное дело затеял, какой-нибудь новый гарем открыл – голов на десять. А чего ему! Денег – завались, семьи нет и не предвидится. Гуляй, пока молодой!»

И когда Алекс ушёл, Желвак набрал номер одного из сотовых телефонов своего «крестника»:

– Братан, глинтвейна хочешь? Подгребай прямо сейчас, разговор есть.

Накануне к Кинжалу подкатился его телохранитель: «Леонид Сергеевич, я хочу, чтобы вы знали, – у меня приказ полковника Волохова защищать вас не на жизнь, а на смерть. Вы стали опасаться этого бандита Быкова – я же вижу. Только шепните. Мы всю эту шайку в винегрет порубим, и ни один следак ничего не найдёт!»

Кинжал испугался не на шутку: «Слушай, Затвор, а откуда у тебя такое погоняло?»

«Это – целая история. В одной из стран Ближнего Востока пришлось почти месяц жить в гостинице на осадном положении. Оружия не положено, одни столовые ножи.

Как-то знакомый мальчишка, из местных, принёс затвор от крупнокалиберного пулемёта ДШК, всего за десять долларов. Будут, говорит, стучать – передёрните, тут звук оружия знают. И действительно, когда вечером в очередной раз стали ломиться в нашу забаррикадированную дверь, стоило мне передёрнуть затвор, как налётчиков словно ветром сдуло. Вот с тех пор я – Затвор». «Интересная история.

Так вот… Меня охраняй, а Желвака не трогать – это приказ. Вкурил, Затвор?» «Так точно, Леонид Сергеич». «Ну, а за лампочкой следи, это твоя работа».

У Брута были часы с секретом, маленькой кнопочкой, нажатие которой тут же приводило всю его охрану в состояние молниеносной и беспощадной войны на уничтожение всех, кто мог быть опасен для их шефа.

Желвак начал разговор с главного:

– Расскажи, Кинжал, где ты прячешь девчонку из Озерков, как там её…?

– Олеся. Есть местечко, братан. Ты ж сам понимаешь, ей какое-то время после истории с сестрой пересидеть надо, менты из города не вылазят.

«И что характерно – ни слова лжи», – сказал про себя Кинжал.

– У меня к тебе просьба – устрой мне встречу. Есть к ней один вопрос.

– А я могу узнать, какой? Не обижайся, Палыч, я теперь за неё отвечаю. Да и любовь у меня, ты знаешь…

– Хочу спросить, где они с сестрой взяли те два перстня, что ты видел в особняке Толстого?

И Желвак стал пристально фиксировать реакцию своего «крестника».

Кинжал сделал вид, что задумался.

– Не пойму, какая тут может быть связь? Те кольца на пол-лимона тянут. Не их это уровень, братан!

Желвак встал из-за стола, присел напротив гостя, на второе кресло, что делал нечасто.

– Кинжал, я ищу того, кто замочил моего кореша. Хочу отомстить, иначе меня не поймут серьёзные люди. И сейчас нужна твоя помощь, не ты ли говорил, что готов быть в доле! Так вот, деньги пока не нужны. Жучку, прости, девку эту надо допросить, понимаешь? Эти камни, там целая история, и я должен её раскопать. Кто-то из моих корешей оказался сукой, и я должен знать – кто, без этого жизнь для меня теряет всякий смысл, усёк?

«И эта сука – вы, Леонид», – холодно отметил про себя Кинжал.

Олесю он выдрессировал сразу по приезде в Шишкино. И каждый раз напоминал: те перстни, что тебе предъявят, ты видишь в первый раз, никогда раньше их не видела и ничего о них не слышала, даже если они тебе покажутся знакомыми. А если чужие нагрянут в моё отсутствие, – рассказывай о тех кольцах, которые у тебя есть, подробно и долго рассказывай. Прикинься дурочкой. Они тебя – про Фому, а ты им – про Ерёму, даже если станут бить.

Только ведь профессионалы всё равно расколют, понимал Кинжал. Возьмут на пушку, скажут: а твой жених утверждает, что он подарил!

Не отбрехаться ей, не обмануть «вора в законе» и контрразведчика-полковника.

Знал Кинжал и другое – ехать надо будет немедленно, ни одного звонка он дать не сможет и остаётся без охраны.

«Такие дела, дружище Затвор…»

8

Подвальная секретная комната, в которой Олеся обнаружила склад оружия, теперь являла собой уютное гнёздышко. Здесь появилось спальное место.

Прятаться девчонке понравилось. Она была уверена, что здесь её не найдёт никто.

А если вдруг обнаружат – пусть пеняют на себя.

Всё оружие Олеся сложила в углу. Бомбочки с ввёрнутыми запалами девушка красиво расставила то тут, то там – как чёрные цветы.

Три «цветочка» она спрятала в гостиной.

Половину гранат Олеся взорвала в лесу. С каждым новым взрывом презрение бомбистки к возможным жертвам удесятерялось. Теперь она легко может лишить жизни всех своих обидчиков.

Усики из всех запалов Олеся удалила, – обходиться с этими губительными игрушками она теперь могла с закрытыми глазами.

После пятичасового полдника – ароматной горячей творожной запеканки с домашней сметаной и смородинового киселя, за воротами раздался автомобильный сигнал. Со своего наблюдательного пункта на втором этаже готовая к тому, что приедут убивать, вооружённая до зубов нелегалка увидела, как забегал по двору Василь, загоняя собак в вольер.

Обычно о своём приезде Леонид предупреждал. Так что Василь носился по двору не просто так. Грозные псы его слушались, и уже давно были бы заперты. Сейчас же хитрый собаковод просто гонял их туда-сюда. Пёсья свора решила, что с ней играют, подняла несусветный лай, невольно сигнализируя непрошеным гостям, что с открытием ворот нужно подождать. Пока Василь так «играл», он ухитрился по мобильному связаться со Шмелём и передать только два слова: «Вертолётчику плохо». Когда он понял, что сигнал принят, собаки были изолированы.

Наконец, электрический механизм привёл в движение створки высоких железных ворот, и Олеся увидела четыре большие красивые машины – все её любимого чёрного цвета. Две заехали, две остались на улице.

Люди, которые тут же заполнили двор, друзьями Леонида не были – она это почувствовала остро и сразу.

Это были смертельно опасные враги.

Двое держали в руках такие же автоматы, как были и на ЕЁ складе. По дому бесцеремонно зашастали вооружённые люди, забежали и на второй этаж.

Олеся почувствовала сильный озноб. Клацая зубами, она накричала на одного здоровяка, чтобы не очень тут хозяйничал. Тот лишь молча царапнул её холодным боковым взглядом. Так спецназовец во время зачистки фиксирует сползающую на тот свет жертву – после его короткой автоматной очереди.

Олеся решила – раз Леонид здесь, прятаться смысла нет. На дрожащих ногах она стала спускаться, как ей казалось, навстречу смерти.

В столовой уже сидели мерзкий дядька с шариками на скулах, какой-то Алекс с пистолетом под мышкой – так назвал его дядька.

Встревоженный бледный Леонид говорил по внутренней связи с Натальей.

– А вот и маленькая хозяйка большого дома! – дядька пошёл навстречу Олесе. В его руках был огромный букет жёлтых роз.

Это Олесю немного успокоило и уняло трясучку.

– Меня зовут Сергей Павлович, я коллега вашего Леонида. Ничего, что мы без приглашения?

– Добро пожаловать, гости дорогие! Хлеб вам да соль! – когда Кинжал это услышал, то катанул на скулах выросшие за три года желваки.

Это – не Олеся.

– А меня зовите пани Чёрная Невеста, – она, как обычно, была в чёрном – брючки, водолазка, чёрная лента в распущенных естественно белых волосах. Только сейчас Кинжал заметил, что она очень похожа на рано умершую польскую певицу Анну Герман.

Желвак и Кинжал переглянулись.

– А почему так мрачно, пани Олеся? – включился в игру Желвак. – Цветы ведь яркие, жёлтые. Значит, и настроение должно быть соответствующее.

– А вы их положите потом на мою могилку, если кто живой останется, – осклабилась хозяйка со странностями.

Кинжал сообразил – надо молчать.

Что тут случилось за то время, что его не было, он не знал, но если б что-то и произошло, Василь бы сообщил. Значит, так надо, – его ласточка затеяла свою игру.

Она предупреждена и, очевидно, решила устроить «цирк».

«А что, – решил Кинжал, – всё по понятиям».

И Желваку игра пришлась по вкусу:

– Вы что, решили нас всех отравить, как бабушку Евлампию? Или, может, зарубить топором, как сестрицу Веточку?

– Нет, зачем же! – весело пролепетала Олеся, – пани Чёрная Невеста просто взорвёт всех вас к чёртовой матери, если кто обидит её жениха! У меня с собой – бомбочка!

На плече висела маленькая кожаная сумка от Гуччи, подарок Леонида.

Охранник Алекс в два прыжка оказался рядом с сумасшедшей девчонкой, отобрал сумку, осторожно прощупал и вывалил содержимое на стол.

Это были драгоценности и бижутерия.

– Фу, как грубо! Сергей Павлович, прикажите своему холопу выйти вон! Он плохо воспитан. И пистолет надо прятать под пиджаком, а не выставлять напоказ. Это – некультурно.

А «жених» даже голос её узнавал с трудом.

«Так его! Молодец, ласточка моя! Только где ж ты таких слов за эти дни набралась?

Ты же в своей жизни ни одной книжки не прочитала! Наверное, по телевизору. Там иногда и так говорят».

Желвак кивнул, и начальник охраны с недовольным видом вышел во двор.

Олеся бросила преподнесённый букет в кадку, из которой росла экзотического вида пальма, села к столу и дрожащими руками стала собирать разбросанные украшения.

Мужчины увидели – девушка горько плачет. Слёзы двумя ручьями текли по щекам, капали на белоснежную скатерть, расплываясь большими серыми пятнами.

Желвак давно не видел плачущей женщины и оказался не готов так сразу адаптироваться.

Он сел напротив и взглядом показал Кинжалу, чтобы присел и тот.

– Пани Олеся, вас обидел этот потный дурак? Давайте его простим, у него нервная работа. Человек он уже не молодой и сегодня даже не обедал, – Желвак старался влезть девчонке в душу, предстоял серьёзный разговор.

Плакала Олеся беззвучно.

– Я не хочу жить! – глотая слёзы, сквозь зубы выдавила она.

Вряд ли она собиралась кого-то тут разжалобить, вызвать сочувствие. И то, что это прямая угроза в их адрес, гости не уловили.

– Жить приходится, пани Чёрная Невеста, – раздумчиво произнёс Желвак.

А Кинжал виновато посетовал:

– Лично мне жить – хочется.

Он видел, что это не истерика, а слёзы злобы и отчаяния, и не знал, что будет здесь в следующую минуту. Вся надежда на то, что подоспеют озерковские пацаны.

Но и тогда шансов выжить немного.

А что будет с бедной Олесей, с Василём и Натальей? Тревожная кнопка на наручных часах спасает лишь тогда, когда охранники неподалёку. Не договорились они с Палычем, когда Кинжал вознамерился взять СВОИХ в Шишкино: «Ты же от них зашифровался! Или – уже мне не доверяешь!» Желвак слыл большим мастером устраивать подобные капканы.

– Пани Чёрная Невеста, вам не надо плакать, – рассудительно, как папа взрослой дочери, сказал «следователь». – Никто не собирается обижать ни вас, ни вашего жениха. Мы приехали ненадолго. Я ищу убийц моего друга, и мне нужно задать вам всего один вопрос. Вы ответите, и мы сразу уедем.

Олеся наконец собрала все, что разбросал по столу отставной полковник и, как показалось Кинжалу, успокоилась.

– Леонид, налей мне, пожалуйста, ликёру, – тихо попросила она.

Кинжал открыл шкаф и увидел, что бутылка пуста. По внутренней связи он спросил Наталью, нет ли ещё? Оказалось – закончился.

– В машине пакет остался, – он поднялся, – я схожу, братан?

Пахан кивнул.

Движение Кинжала к выходу, а Олеси – к кадке, где под пальмой лежали подаренные жёлтые розы, началось одновременно.

Желвак доставал из кармана коробочку с бриллиантами, украденными Толстым из дома сестричек, когда раздался звонкий щелчок и по паркету ему под стул покатился чёрный бильярдный шар.

Он увидел, как девушка метнулась за массивный диван, услышал, как она грохнулась на пол, и лишь успел подумать, что всё-таки её надо лечить.

9

Как-то в Крыму Желваку гадала цыганка: «Ты – большой человек и умрёшь, как настоящий царь».

Успел ли он сейчас об этом вспомнить?

13 марта 1881 года в Санкт-Петербурге, на набережной Екатерининского канала бомбой народовольца был смертельно ранен государь-император Александр Второй. По современной классификации, террористы использовали СВУ – самодельное взрывное устройство. А всего через пятьдесят шесть лет, 5 апреля 1937 года, в селе Усть-Чарышская Пристань Алтайского края родился Сергей Павлович Быков, ставший впоследствии «вором в законе» по кличке Желвак.

В тот год Быка на насилие «красной» системы над человеком в СССР природа в масштабах планеты ответила рождением большого числа людей, ставших впоследствии знаковыми фигурами.

Множество учёных, политических, государственных и религиозных деятелей появилось на свет в разных странах мира. Тогда родились три лучших актёра Голливуда последней четверти ХХ века – Джек Николсон, Дастин Хоффман и Энтони Хопкинс. В Советскую Россию пришли лучшие писатели, поэты, композиторы, режиссеры.

В 37 м появились на свет главный раввин России Адольф Шаевич, её главный татарин Минтимер Шаймиев и такие любимцы народа «в телевизоре», как Юрий Сенкевич и Николай Дроздов. Тогда же родились наши знаменитые футболисты Эдуард Стрельцов, Галимзян Хусаинов, Виктор Понедельник, Михаил Месхи. Нелишне добавить сюда светочей советской эстрады Иосифа Кобзона и Эдиту Пьеху, нескольких ныне подзабытых, но в своё время прославленных космонавтов, неудачников-гэкачепистов, а также известного отца разухабистой светской львицы Ксении Собчак.

Конечно, в этом ряду Сергей Быков, мягко говоря, не смотрится. Но надо отдать должное: как русский вор он состоялся, достигнув в этой иерархии высшего звания.

А то, что не стал главным хранителем Алмазного фонда, так лично его вины в этом нет.

В три года маленький Серёжа остался без отца, который был репрессировал и погиб в лагерях. В колонию для несовершеннолетних он попал в девять лет – за кражу буханки хлеба. Совершил побег. Пешком прошёл от Ярославской области до Юга России, где прибился к банде Яши Криворотого, который специализировался на подделке драгоценных камней. В связи с болезнью глаз у пацана и опасностью слепоты Яша проявил необъяснимое милосердие и лично отвёз мальчика в Одессу, в клинику профессора В.П.Филатова. Там его вылечили. Через год Сергей вернулся в Ростов-на-Дону и рассчитался со своим благодетелем сполна – преподнёс ему украденный у кого-то из одесских глазных врачей 7-каратный огранённый алмаз.

С тех пор эта тема стала в его криминальной работе главной.

Вот и теперь бывший разбойник, а ныне главарь мощной организованной преступной группировки держал в руках два роскошных бриллианта. Желваку не терпелось увидеть реакцию на камни этой явно нездоровой девушки. Ему даже не нужно будет задавать вопросы – всё прояснится мгновенно, алмазы его не обманут.

Однако в эти секунды своим волшебным блеском драгоценные камни сигнализировали совсем иное. Если бы он сейчас угадал, о чём их мерцание, то остро почувствовал бы близкое дыхание смерти. Для Желвака раз и навсегда угасало и это неземное сияние, да и в самой жизни 63 летнего организатора воровского дела и «чистого» бандитского бизнеса в России ставилась жирная точка.

10

Первый хлопок застал Кинжала в бронированной машине пахана, где был пакет с подарками для Олеси.

Яркая вспышка, взорвавшиеся изнутри оконные стёкла первого этажа, густой дым – это видели глаза, а сознание реагировать отказывалось.

Предупреждение Олеси зависло в воздухе как не поддающийся объяснению фантом, и этот взрыв ничего не прояснил, а лишь ошеломил своей иррациональностью.

В доме не пользовались газом, иначе можно было подумать, что взорвался баллон. В особняке не могло быть никакой взрывчатки, там не держали даже холодного оружия – школа Желвака: не хранить ничего, что может быть поводом для ареста.

Исключение было сделано только для Толстого – он был заядлым охотником и родился в тайге.

О складе оружия в своём доме, как и о потайном подвале, Кинжал не знал.

Это был нечаянный подарок бывшего хозяина, который вовремя забрать свою опасную заначку не успел – по причине внезапного переселения на Котляковское кладбище.

Кинжал увидел, как к дому бросились все охранники Желвака, которые были во дворе.

Впереди бежал Алекс, на ходу засылая патрон в своём «ПМ».

Брут услышал, как началась их работа – сразу из нескольких стволов.

В кого там можно было стрелять, да ещё все разом? В Олесю – нонсенс. В самого Желвака – бред.

Второй взрыв и тут же следом третий – дуплетом раздались в самый разгар этой сумасшедшей беспорядочной пальбы и как раз тогда, когда все участники штурма его гостиной из поля зрения Кинжала исчезли.

Стрелковое оружие тут же захлебнулось и умолкло – против артиллерии не попрёшь.

С громким треском, как порох, полыхал дубовый паркет. Весь первый этаж был в белом огне.

– Вы целы? – это был непохожий на себя Василь. – Там за воротами Шмель с ребятами перебили охранников.

– Надо понять, что произошло в доме, – но Кинжал чувствовал, что теперь это останется загадкой на всю оставшуюся жизнь.

– Сергеич, уходить надо, а не разбираться! Соседи наверняка вызвали и милицию, и пожарных.

Огонь быстро подбирался ко второму этажу.

Кинжал было рванулся к пожарищу, но Василь сделал умелую подножку и тот грохнулся оземь:

– Уходим, Сергеич. Наталью я отправил до шоссе пешком. Собак выпустил, убежали в лес… Окчар, кажется, от грохота сбесился…

Кинжал вскочил, падение его отрезвило. Он сделал над собой усилие и вспомнил, что дом оформлен на чужую старушку, ныне покойную, о нём же тут никто ничего не знает, здесь не светились ни его машины, ни его охрана.

Они вышли за ворота. Шмель с озерковскими пацанами были на двух авто:

– Кинжал, – в порядке? Здорово ты их поджарил! Дупель, Клёст, оббегите вокруг дома – свидетелей остаться не должно. Трупы – в их машины, тачки поджечь! На всё пять минут, – и нас здесь нет! И никогда не было!