Врывалась буря

XV

Брать Катькова поехали в Выселки втроем: Воробьев, Семенов и Миков. Ларьев же в это время решил с помощью милиции поискать труп Русанова.

Он все больше склонялся к тому, что техника убили, а труп спрятали. А поскольку была зима, то вряд ли стали бы рыть могилу и закапывать, скорее всего куда-то отвезли и бросили. Близ Краснокаменска это могли быть Сухой Лог и Чертова пещера — два глухих места, куда обычно прятали бандиты награбленное. Туда с милицией и отправился Сергеев, хоть и не верил он Ларьеву, лелея в душе лишь одно: всеми силами разоблачить Бугрова и доказать свое. Нервничал и Ларьев. Еще бы: приехал, дел наворочал, все переменил, Сергеева опозорил, а у самого-то где доказательства? Говорить все горазды, язык без костей, мозоль разве набьешь… Из всего Краснокаменского отдела один Егор относился к Ларьеву с доверием и пониманием, остальные же терлись вокруг Сергеева, точно чуяли: помается, помается Пинкертон московский да не солоно хлебавши уедет, а Сергеев останется и всем припомнит, кто Ларьеву в рот смотрел. Первым переметнулся Семенов, за ним взятый из милиции Сергеевым Чекалин. Лишь Миков да Лынев вели себя пристойно… Миков, уважая себя, — жило в нем это степенное неторопливое достоинство, а Лынев, видимо, вследствие постоянного чтения исторических книг, кои читал по-прежнему запоем и ничем другим почти не интересовался. Егор раз в шутку предложил ему стать библиотекарем, и Лынев отнесся к предложению вполне серьезно. Но, поразмыслив, сказал, что чтение — это удовольствие, а работа не должна приносить удовольствие, иначе это будет не работа, поэтому стать библиотекарем он не может.

После обеда Егор собрал всех в кабинете, и Ларьев долго говорил о науке криминалистике, о мотивах преступления, о том, как факт можно вывернуть наизнанку и как надо уметь отличать подлинный факт от сфабрикованного. В общем, много дельного говорил, и все слушали хорошо. Сергеев опять попытался задать провокационный вопрос по поводу фактов у Бугрова, но Ларьев очень точно разъяснил, что мотива преступления у Бугрова нет, а значит, факты эти — набор побрякушек. Ну, тут поспорили…

Вечером накануне отъезда Егора Ларьев затащил его к себе в холодный гостиничный номер, и они проговорили допоздна сначала о деле, потом без дела. Ларьева мучил один вопрос: во всех трех отчетах о Шульце фигурирует базар, и каждый раз на базаре Шульц терялся на некоторое время, значит, встречи у Шульца происходили либо на базаре, либо рядом, и по приезде Егора надо будет этот базар разгадать. Несомненно, что Шульц научил кого-то из здешних, скорее всего не работавших на ГРЭС людей, как и куда засыпать песок, чтобы сорвать турбинный ход. Шульц приезжает в Краснокаменск третий раз, одно это уже наводит на подозрение. Надо искать связного, резидента, а от него легко будет выйти на остальных. К сожалению, два раза в предыдущие приезды следил за Шульцем Прихватов, теперь его нет и нельзя узнать, кого из знакомых он встречал в это время на базаре. А это очень важно.

— Так-так-та-ак! — вдруг заволновался Егор, вспомнив, что во время пуска турбины, когда приезжал Шульц уже второй раз, Прихватов очень удивился, увидев, что Левшин на базаре покупает деревянные игрушки…

— Деревянные игрушки?! — воскликнул, как дитя, Ларьев. — Так и в третий раз он приценивался именно к ним!

— Прихватов-то чего удивился, — досказал свою мысль Егор. — У Левшина ни жены, ни детей, а вдруг игрушки! Странно! Он еще подошел и спросил у Лев-шина, кому он берет, а Левшин ответил, что племяннику дальнему какому-то. Ну Прихватов больше расспрашивать не стал…

— Интересно, интересно! — потирая ручки, заходил по гостиничному номеру Ларьев. — Это чрезвычайно интересно! Это… подарок! Дайте-ка я вас обниму, дорогой вы мой!

Ларьев действительно обнял Егора, к его немалому удивлению.

— Но это ведь еще не факт! — усмехнулся он. — Мало ли кто покупает игрушки?!

— Нет, мой милый! — погрозил шутливо пальчиком Ларьев. — Как еще писал Владимир Ильич: различайте факты и фактики! В привычном смысле — да, это не факт, не улика. Но трижды в одно и то же время, когда Шульц был на базаре, там был и Левшин. К тому же оба замечены на деревянных игрушках! Факт странный! Для чего Левшину эти игрушки? Да я уверен: нет у него никакого племянника! Но это мы теперь проверим, это мы проверим… С кем общается Мокин здесь?

— С Левшиным… — проговорил Егор и запнулся, вдруг ощутив, почувствовав, как все ловко увязывается между собой.

— С Левшиным?! — снова воскликнул Ларьев, сверкнув радостно глазами.

— Жениться на Антонине хочет! — добавил Егор. — И вот еще что… — Воробьев рассказал всю сцену прихода Левшина к Мокину, их странное, путаное объяснение по поводу долга. И вдруг это объявление о свадьбе.

— Н-да, — промычал Ларьев. — Что-то тут есть! Хотя я считал Мокина человеком не очень подходящим для такой роли. Труслив, простоват и в технике вряд ли разбирается… Но надо теперь присмотреться внимательней. Хорошо, что вы все это видели! Ну что ж, теперь у нас есть еще кое-какая версия, которую мы будем отрабатывать. Это лишь заготовка, мой дорогой Егор Гордеич, а вся главная работа впереди!

Ларьев вдруг вздохнул, задумался, снял пенсне, закрыл усталые глаза. Синяя жилка пульсировала у виска. Егор вдруг поразился, глянув на изрезанное морщинами старое, совсем старое лицо Виктора Сергеевича.

— Сколько уже раз так было, — помолчав, заговорил Ларьев. — Вроде все известно, вроде нашел, даже улики есть, а нет, ошибочка! В последний момент вся версия рушится, будто кто-то смеется над тобой… Я понимаю Сергеева. Обидно. Он искренне верит в свою версию, он ее выносил, сжился с ней, и не так легко переубедить себя, нелегко…

Ветерок дул свежий, теплый, и дыхание весны даже здесь, в лесу, несмотря на еще ослепительный белый снег, лежащий повсюду, уже чувствовалось. Воробьев полулежал в санях, завернувшись в шубу, не то дремал, не то вспоминал, ощущая на лице нежный ветерок. До Выселок километров четырнадцать, проехали уже половину.

Рассвело совсем. Надо было с вечера ехать, к утру бы добрались, а теперь приедем днем и сиди в засаде до вечера. Да, может, его и нет там…

Ларьев вчера спросил, почему Егор не женится? А на ком? Егор вспомнил Катю. Она тогда, видимо, обиделась, что он не зашел, и теперь держит сама фасон: не звонит, не приходит, даже приветов не передает. Вчера Егор домой шел и видел, как Антонина от Левшина выскочила. Быстро он прибрал ее к рукам…

Егор зарылся с головой в тулуп и заснул. И проспал до самой Быстровки.

В селе уже поджидал участковый Семен Жеребятников. Он сообщил, что Катьков действительно в Выселках, да только не в самой деревеньке, а в километре от нее, зимует в охотничьей избушке. Вместе с ним волкодав и пропасть всякого оружия. А Настя носит ему еду каждые два дня. Подойти скрытно к избушке невозможно; открытый сосняк, и за десять метров собака вмиг учует… Лыжи Семен, если надо, приготовил, сам готов пойти четвертым, да только с налету Катькова не взять, исхитрится и уйдет, подранив или убив кого-нибудь. Стреляет отменно, собака!

Семенов молчал, нахмурившись. Видно, не очень хотелось ему лезть в такой поединок с атаманом.

— А охотников если поднять? Обложить, как зверя в берлоге! — проговорил Воробьев.

Жеребятников кашлянул, опустил голову.

— Говорил уже… Не пойдут… — вздохнул он.

— Это что ж получается, бандита отъявленного покрывают?! — вскипятился Семенов. — А ты им сказал, что мы можем их как сообщников приписать!

— Не пойдут они, Егор! — вздохнул Жеребятников. — Я уже по-всякому говорил. Срок ему положили, чтоб, как снег сойдет, уматывал из леса и все. Остальное, говорят, ваше дело… Тут видишь, Настькиного дядьку все уважают, да и у Катькова родни полно, поэтому такое дело никто на себя не возьмет.

— Уйдет он, — помолчав, сказал Жеребятников. — Осторожный стал… А если до ночи ждать, то предупредят. Вон вы как открыто подкатили… Да и хитростей он напридумывал вокруг избушки. Капканов понаставил, ловушек, голыми руками не возьмешь!

— Значит, поехали! Разговоры — в дороге! — скомандовал Егор.

Добираясь до Выселок, все прикидывал Воробьев план захвата. Но как ни прикидывай, а без перестрелки не обойдешься. Вот тут и капканы его сработают, ловушки. Мужик он дюже хитрый, чего доброго еще всех четверых в оборот возьмет да скрутит. Один выход — через Настю попробовать. Чем только ее взять?..

До Выселок доскочили быстро. Егор велел гнать прямо к Настиному дому. И вовремя. Дядьки не оказалось, с утра сладил за тетеревами и до сих пор не возвращался. Настя одна домовничала. Судя по обилию пирогов, стряпала она не только для себя да дядьки.

— Вы вот, ребята, во дворе подождите, а у меня тут разговор будет. Да особо не торчите, в сарае, вон, побудьте! — приказал Егор.

Семенов, уже жадно набросившийся глазами на пироги, тяжело вздохнул.

— Пирожков бы! — пробурчал он.

— Иди, сказал! — рявкнул Егор да так, что Настя вздрогнула.

«Выехали в четыре утра, сейчас одиннадцать, порастрясло в дороге, обедать пора. А он тоже не у матери за печкой живет. Детдомовский, сирота», — тотчас попытался оправдать его Егор, и сам же ухватил себя за этот жалостливый тон: вот ведь, чуть что, каждому оправдание ищет.

— Пирогов отведаете? — помолчав, спросила Настя.

— Отведаю, — усаживаясь за стол, снимая кожанку и кепку, кивнул Егор.

Пироги были с дичатиной, сочные, сытные, пахучие. Настя села напротив, уставилась в окно. В тот первый приезд, когда они обменялись несколькими взглядами, — Егор сразу же почуял, как устала она от такой насильственной жизни, и возникло у него какое-то особое к ней отношение, тогда и красота ее поразила его. Оставалось в ней еще что-то нежное, девичье, неразломленное до конца. Теперь перед ним сидел пустой, почти мертвый человек. Выбеленное, насурьмленное лицо с резкими разлетами бровей оставалось по-прежнему красивым, а вот теплоты, нежности в нем уже не было. «Видно, там, в городе, это убийство и доконало ее, — мелькнуло у Егора. — Как же теперь разговаривать с ней?..»

— Буду откровенен, Настя, — заговорил Егор. — Если б тогда не сбежал Катьков, хотел я тебя не трогать совсем, оставить здесь, а дальше уж твоя воля… Но видишь, как все обернулось… Что теперь? Куда с ним после снега? В Сибирь, а там через границу в Монголию или Китай? Но и там его заставят разбойничать или убьют, а тебя — в наложницы к баю, а то и еще что-нибудь похуже. Ну а здесь — тюремная жизнь, если доказать не сумеешь, что с Прихватовым твоей вины нет. Спета песня атамана!

— А я ничего доказывать не собираюсь, — усмехнулась она.

— Тебе двадцать еще, а что в жизни видела, кроме грязи да пьяных ласк?! Ничего! — проговорил Егор, чувствуя, как не туда сворачивает разговор.

— А я уж ничего больше и не хочу, — помолчав, отозвалась Настя.

— Учиться пойдешь? — вдруг спросил Воробьев.

Настя оторвалась от окна, взглянула на Егора.

— Чего смотришь?.. У Катькова теперь одна дорожка— на тот свет, а одному ему туда идти не хочется, страшно! Только тебе туда идти не резон. Рано еще, и ничего ты такого не сделала, чтобы его злодейства на себя повесить. Он снасильничал над тобой, а ты простила?! Это не прощают! Пусть за это ответ держит в первую очередь. Кто, кроме тебя самой, теперь отомстит ему? Дядя? А он, что, не знал?!

Настя не выдержала, заплакала, закрыв лицо руками. Потом вскочила, ушла в горницу.

Живым взять Катькова не удалось. То ли кто-то уж предупредил его, то ли пес, признав Настю, излишне разволновался. Жеребятников увязался за ними, хоть Егор оставлял его. И не зря. Не успели они подойти к дому — а шли след в след за Настей, да и тьма колыхалась такая, хоть глаза выколи, — как Катьков выстрелил прямо в нее, сразив наповал. Жеребятников тотчас повалил Егора в снег, пес же бросился на Катькова, почуяв, откуда пришла опасность хозяйке. Жеребятников, падая, и выстрелил туда, куда бросился пес, задев Катькова в плечо. Атаман сдуру, перепугавшись оцепления, заперся в избушке.

Подстрелил Катькова Семенов. Под утро, очухавшись, Катьков попытался сбежать, поняв, что долго в такой осаде не протянет. Выбирался он через крышу, и Семенов точно попал в голову.